Режиссер миндаугас карбаускис интервью читать. Миндаугас Карбаускиc: «Мне все-таки хочется, чтоб Бог был

В Театре-студии под руководством Олега Табакова заканчиваются репетиции спектакля Миндаугаса Карбаускиса Рассказ о семи повешенных по одноименному рассказу Леонида Андреева.

- Чем вас заинтересовал рассказ Леонида Андреева?

Когда к чему-то прикасаюсь: к музыке, литературе или кино, я сразу чувствую, волнует это меня или нет.

- Бывает так, что вам предлагают поставить какую-нибудь пьесу, а вы отказываетесь?

Бывает. Не хотелось бы отказывать, но работа – это кусок жизни, и прежде чем взяться за нее, я думаю, как я его проживу.

- Выбирая пьесу, вы понимаете, понравится она зрителям или нет? Учитываете их вкусы?

Режиссер ставит спектакль для зрителей, а не для себя. Но при этом он может выбирать разные цели. Например, я не пытаюсь понравиться всем без исключения.

- Почему вы ни разу не пытались ставить спектакли в антрепризе?

Не понимаю, почему я должен стремиться работать в антрепризе, особенно если нет никакого повода? Театр под руководством Олега Табакова мне создает все условия для работы и обеспечивает мою жизнь.

- Вас не зовут на постановки в другие театры?

Мне редко предлагают работу в других театрах. Когда мы показывали в Нижнем Новгороде спектакль «Когда я умирала», ко мне подошел директор театра и попросил, чтобы я что-нибудь поставил с его артистами. Они покинули зал сразу же после первого акта. Получилась абсурдная ситуация. Мне предлагали что-нибудь поставить в Санкт-Петербурге. Там более близкий мне ритм жизни, совершенно иной, чем московский. Наверное, попробую.

- Почему у вас такие грустные спектакли? В них так часто возникает тема смерти...

Мои спектакли о жизни, у меня нет спектаклей о смерти. Они бывают грустными, но в жизни всегда есть место для грусти. Иногда зрителям полезно немного погрустить.

- Вам никогда не хотелось поставить комедию?

Я никогда не задумывался о том, ставить мне трагедии или комедии. Вы задаете странные вопросы: то - почему я не иду в антрепризу, то - почему не ставлю комедии...

- Режиссер должен понимать, что происходит в стране, что люди читают, смотрят по телевизору? Или это абсолютно неважно?

Важно чувствовать ритм жизни и понимать менталитет людей, которые пойдут на твой спектакль. А с телевизором бороться бессмысленно.

- Сколько спектаклей в год нужно ставить?

Не знаю. Можно поставить три спектакля и вообще расхотеть заниматься режиссурой. Это не формальный процесс. Я каждый раз начинаю все с нуля. Кого-то приходится приглашать, в каждой работе меняется художник… Я не избалован постоянной командой.

- Как вы выбираете актеров?

По-разному. Бывает, что не только режиссер выбирает актеров, но и актер выбирает режиссера. Просто иногда чувствуешь, что этот актер может и хочет работать. Для этого есть формальные пути и неформальные, какие-то разговоры, намеки.

- Когда вы начинаете готовиться к новой постановке?

Обычно я начинаю готовиться за год, а репетировать стараюсь недолго, месяца три. Чтобы работа не стала твоей кухней, домом. Встреча с артистами должна быть не очень долгой, чтобы мы не уставали друг от друга.

- А если работать нерегулярно, то как зарабатывать на жизнь?

До сих пор я не поставил ни одного спектакля ради заработка. Да и вообще в Россию приехал не за заработками.

- Выходит, вы ставите спектакли потому, что вам нравится заниматься театром?

Разве взрослый человек может что-то делать только потому, что это ему нравится? Это же глупость. Если чувствуешь, что твоя работа кому-нибудь нужна, если ты кому-то полезен, значит, и надо ею заниматься. А как иначе? Тебе нравится чем-то заниматься, а твоя работа никому не нужна? Мне хотелось учиться у Петра Наумовича. Для этого нужно было поступить на режиссерский факультет, и я поступил. На этом всякие «хочу - не хочу» заканчиваются. Я занимаюсь режиссурой, потому что меня приглашают ставить спектакли.

- Генриетта Яновская говорит, что режиссер – это не тот человек, который ставит спектакли, а тот, что создает на сцене целую вселенную.

У нее романтический взгляд на профессию.

- А вы не романтик?

Без романтики в нашей профессии нечего делать... Когда как. Временами романтик, временами не очень.

- Почему критики довольно быстро перестали называть вас учеником Петра Фоменко?

Я ученик мастерской Петра Наумовича Фоменко. Там очень много педагогов: Сюзанна Павловна Серова, Сергей Васильевич Женовач, Евгений Борисович Каменькович, Ольга Васильевна Фирсова. Петр Наумович – наш генерал. Каждый из учеников получает информацию через того педагога, которого он выбирает себе близким и ведущим. Ученики Фоменко - это клише.

- Восстанавливая «Гедду Габлер» в Мастерской Петра Фоменко, вы работали как приглашенный режиссер?

Как заблудший. Я остался недоволен этим спектаклем. Попал в совсем другую систему координат.

- Вы ставите очень традиционные спектакли. Вам не хочется поэкспериментировать, поменять их внешнюю форму?

Я не рассматриваю спектакли по внешним признакам, не думаю о том, традиционный он или нет. Меня не интересует вопрос внешнего формата, по-моему, все это очень условно. Если в спектакле нет жизни, какая разница, традиционный он или нет? Когда понадобится проекция, чтобы добиться неожиданных эмоций и чтобы что-то рассказать, прибегнем к проекциям. Но пока я спокойно без них обходился. Я же не дизайнер театра. И работаю не для формы, а для содержания.

- Вам не предлагали поставить оперу?

Нет, я не очень разбираюсь в музыке, думаю, что мне не придется ставить опер. Хотя, может быть, мне нужно поставить оперу именно потому, что я не разбираюсь в музыке. Но когда мне предлагают что-то поставить, меня такой страх берет: я вообще не представляю, как это сделать. Только в конце работы я понимаю, что спектакль поставлен. Хотя полностью он никогда не бывает готов, он просто уходит к зрителям и к актерам. После премьеры еще идет какая-то работа, какое-то время еще следишь за ним, что-то делаешь. Хотя, что значит: спектакль готов? Когда он помер - тогда и готов.

- Жалко, когда спектакль умирает?

Раз он уже начал разваливаться и погибать, его надо закрывать. Я уже простился с двумя спектаклями. Не надо мучить актеров, не надо жить прошлым. Лучше думать о новой работе.

- Вы поступили к Фоменко в 90-х годах. За это время жизнь в России сильно изменилась?

Весь мир изменился. Это только в Советском Союзе казалось, что у нас чего-то нет. Или что у нас что-то будет, или что только у нас что-то изменилось. Меняется весь мир. Везде происходит одно и то же. И у всех одни и те же проблемы.

- Почему вы работаете в России?

Потому что я здесь нужен. А что мне делать, ехать в Литву? Зачем я тогда оттуда уезжал? Всегда, перед тем как возвращаться, надо задуматься о том, почему ты уехал. Если человек хочет вернуться к своей первой жене, проще задуматься, почему от нее ушел. Конечно, в трудную минуту можно вернуться к чему угодно, но все равно лучше задуматься.

- Как вы относитесь к новой драме?

Что такое новая драма? И чья это драма? Человека? Тогда она не может быть новой. По-моему.

- Вы уже знаете, что будете делать через год?

Пока не знаю, может быть, что-то и запланирую. Мне хочется назло нашему сумасшедшему ритму, буквально назло времени не изматываться, сохранить ощущение свежести в работе. Строю свою жизнь так, чтобы не надо было что-то специально делать, а можно было подождать, пока все придет само.

Иностранец

Миндаугас Карбаускис родился в 1972 году в Литве. Окончил в 2001 году режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). Поставил в Театре под руководством Олега Табакова спектакли «Долгий рождественский обед» Торнтона Уайлдера, «Лицедей» Томаса Бернхардта, «Синхрон» Томаса Хюрлимана, «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера; в МХТ им. Чехова - спектакли «Копенгаген» Майкла Фрейна, «Старосветские помещики» по Гоголю, «Дядя Ваня» Чехова; в «Мастерской Петра Фоменко» - спектакль «Гедда Габлер». Лауреат премий «Золотая маска» и премии им. К.С. Станиславского.

Миндаугас Карбаускис

Миндаугас Карбаускис закончил театральный факультет музыкальной академии Литвы. В 2001 году окончил режиссёрский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). За время учебы Карбаускис поставил «Русалку» А. С. Пушкина и «Гедду Габлер» Г. Ибсена. Затем работал в театре-студии п/р Олега Табакова, в 2007 году ушёл оттуда. Работал в РАМТе и МХТ им. Чехова. затем стал художественны руководителем Театра им. Маяковского.

Постановки в Московском театре-студии п/р Олега Табакова: «Долгий рождественский обед», «Лицедей», «Синхрон», «Дядя Ваня», «Рассказ о семи повешенных», «Рассказ о счастливой Москве» и др.

Постановки в МХТ им. Чехова: «Старосветские помещики», «Копенгаген».

Постановки в РАМТ: «Ничья длится мгновение», «Будденброки».

Миндаугас Карбаускис - обладатель множества профессиональных наград, среди которых - премия «Триумф», премия им. К. С. Станиславского, «Хрустальная Турандот», «Золотая Маска».

Миндаугас Карбаускис: в поисках дома

Режиссерский портрет

Миндаугас Карбаускис - гражданин Литвы, который живет и работает в Москве, потому что считает, что у Литвы с Россией есть некие общие глубокие корни. Тем более, говорил он, в литовском театре работают актеры, которых можно смело отнести к русской театральной школе, в свое время они учились в ГИТИСе. Карбаускис тоже закончил ГИТИС (РАТИ), курс Петра Фоменко. Мастера он выбрал не случайно, а специально приехал поступать именно в тот год, когда режиссерский курс набирал Фоменко. Впрочем, с тех пор прошло больше десяти лет. За эти годы в судьбе режиссера Карбаускиса много чего произошло. Работа в студии Олега Табакова, в МХТ. Спектакли, которые получали разные престижные награды, о которых говорила Москва. Впрочем, Карбаускис - не столь громкое или, скажем точнее, громоподобное имя, которое обретают те, кто стремится распространить свое влияние как можно шире, мелькать в телевизионных репортажах и на страницах прессы, завоевывать статус и ореол новатора, пророка нового века.

Карбаускис не пророк и не завоеватель, ему не свойственны экспансия и агрессия как способы самоутверждения. Напротив, он долгие годы сидел в театре-студии Табакова как будто бы в укрытии. Вежливо в разных интервью благодарил Табакова за доверие, и казалось, что имя Карбаускиса навсегда срослось с именем этого знаменитого актера, продюсера и покровителя театрального искусства, умеющего привлекать и в свою студию, и на сцену крупнейшего национального театра страны, которым стал руководить, яркие молодые таланты. Так прошло несколько лет. Карбаускис выпускал свои спектакли, поражавшие не громкостью, но глубиной и сосредоточенностью на тех внутренних темах и проблемах, которые и волновали его как художника. Так он, очевидно, накапливал силы для чего-то другого, что ему самому еще было не до конца ясно. И потом вдруг, что называется, на ровном месте совершил странный и как будто неосторожный поступок - ушел из Табакерки. Объяснил это коротко, со свойственным ему немногословием: "надоело работать по найму".

Этот поступок обнаружил в нем бесстрашие, которым обладают люди внутренне независимые и свободные. Хотя, возможно, он повредил его репутации, вывел из тесного круга благополучия и стабильности, поставил на распутье. Что дальше? Он и сам этого не знал.

Но именно в этот момент, совпавший с нашей случайной встречей, когда я пришла брать у него интервью, он стал говорить о том, о чем режиссеры его возраста сегодня не говорят. Потому что успешно встроились в непростые рыночные условия работы, привыкли бегать по театрам, репетировать с разными актерами, везде удивлять и обращать на себя внимание, ибо это и есть способ получить следующую постановку. Карбаускис стал говорить о театре - доме, об этике, о единомышленниках.

Мне и прежде казалось, что этот наш пресловутый рынок, к которому мы с такой охотой и с такими надеждами дружно перешли, таит в себе многие неизведанные прежде опасности. Чего мог опасаться молодой режиссер, у которого не было своего театра, в 70-80-е годы? Он мог опасаться того, что ему не дадут постановку в тех успешных и стабильных цитаделях, которые были созданы ведущими режиссерами предыдущего поколения: Ефремовым, Товстоноговым, Любимовым и т.д. В слаженные и хорошо укомплектованные штатными артистами труппы тогда пускали с большой неохотой. Руководители крупных театров очень старательно охраняли свои коллективы от возможных чуждых влияний.

Сегодня - пожалуйста. Марк Захаров приглашает в Ленком, Галина Волчек - в "Современник", Константин Райкин - в "Сатирикон", уже не говоря об Олеге Табакове, который окружил себя таким количеством приглашенных режиссеров, что стало рябить в глазах, их фамилии сменяются на мхатовской афише как поезда в расписании вокзала.

Парадокс, но именно сегодня режиссер, у которого нет своего театра, чувствует себя предельно одиноким. Одиноким чувствует себя даже тот, кто охотно отзывается на множество предложений и заполняет своими постановками сцены сразу нескольких столичных театров, кто умеет вписаться и побеждать, за кем тянется шлейф пересудов, восторгов и хулы.

Одиночество Миндаугаса Карбаускиса - вещь в наше время скорей всего закономерная. Потому что он относится к тому типу художников, который не гонится за множеством, а предпочитает что-нибудь одно. У которого есть внутренняя потребность в глубоких интимных отношениях с глазу на глаз, от души - к душе. Кто нуждается во взаимопонимании и в том, что он называет любовью. Театр, построенный на любви, - это то, к чему он и стремится. Обретет ли он такой театр?

О жизни и смерти

Карбаускис - немножко поэт. Кажется, что его не интересует то, что внутри человека. То есть он не занимается анализом психологии и мышления, не пытается постичь, что же заставило героя поступить так или иначе, каков его душевный багаж. В общем, все то, что так интересует его учителя Петра Фоменко, для которого человек - мера всех вещей, начало и конец мира, то, ради чего нужно строить театр. Карбаускис в каком-то смысле кинематографичен, то есть он погружает героя в некую среду, и эта среда его - то и интересует более всего. Среда эта никакого отношения не имеет к обычной реальной среде действительности. Она всегда как-то "передернута", наводнена чуть ли не мистикой (хотя мистику он как будто не любит, как признавался в своем интервью), во всяком случае, - чем-то запредельным, когда жизнь разворачивается в присутствии смерти. Когда совмещаются два мира, мир живых людей и мир умершей героини (спектакль "Когда я умирала") или неким абсурдом, звенящим и зыбким половодьем человеческой порочности ("Похождение"). В каком-то смысле "Похождение" - это попытка заглянуть по ту сторону вещей, войти в область небытия, смерти. Смерти человеческой души, которая и приводит к этому зыбкому полумистическому существованию, в котором хаос и неразбериха, отсутствие причин и следствий, морок существования.

А "Когда я умирала" - попытка постичь тайны жизни. Самой большой ее тайной является смерть. Что там, за ее порогом? Карбаускис отвечает на этот вопрос. За ее порогом - бытие, существование столь же реальное и плотное, как существование жизни. И эта -то его плотность, его настоящесть и существенность и должны были бы как-то эту жизнь оттенить, выпрямить, умилосердить. Короче, жизнь рядом со смертью должна приобретать некое разумное, осознанное качество. Она должна напрячься, возможно, встать во весь рост, приободриться. Но жизнь ничего не знает о смерти, и знать не хочет. Ее, жизни, протяженность и существование наполнены массой случайных и мелких стихий и конфликтов. Жизнь рядом со смертью, жизнь на фоне смерти не представляет собой ничего интересного. Она слепа и бессмысленна. Вот вывод, к которому как будто приходит режиссер в этом спектакле. Нет, он не осуждает это простое человеческое существование с его бытовыми мелочами и массой невразумительных человеческих заблуждений. Он просто говорит: так есть. Мы живем, не зная смерти и не заглядывая в ее зияющую глубину.

Действие спектакля распадается на два плана. В одном - существование умершей героини. Она ходит, смотрит, присутствует. Даже на что-то реагирует. В другом - эта невразумительная простая трудовая жизнь американского юга. Кстати, колорит тут очень важен. Это жизнь простого народа, который считает копейку, живет заблуждениями, предрассудками, ханжеством как героиня П.Медведевой, которая к месту и не к месту поминает Бога. Ее нравоучительные, рассудительные, морализаторские речи - тщетная попытка прикоснуться к таинству божественной реальности, которая остается от нее наглухо закрытой.

Тут нет сюжета, историй, это просто некие зарисовки, разговоры, ссоры, препирательства или душеспасительные беседы - они тянутся как бесконечный фон, как неразъятая материя бытовой реальности, в которой нет ни света, ни надежды, ни любви. Ухватить эту материю, передать ее бестолковое, но естественное и неустанное течение и есть заслуга режиссера.

Актриса Германова, исполняющая роль умершей матери, с набеленным неживым лицом, но очень выразительными. говорящими глазами - центр и главная точка притяжения этого спектакля. . Маленькая. Тщедушная. И ее дети, муж, - почти неразличимая масса живущих обыденностью людей.

Тема смерти вообще привлекает Карбаускиса. И в "Старосветских помещиках" та же тема.

Почем нынче мертвые души?

"Похождение" - какой-то странный спектакль как морок, будто что-то вьется, завивается, некая песчаная буря (где ж можно увидеть такую?) и втягивает вас. Втягивает в какой-то однообразный и страшный водоворот. Вот-вот поглотит. И попадаете вы в этот страшненький мир Чичикова (предпринимателя, как назвал он сам себя, обрадовавшись счастливой догадке), в котором торгуют черт его знает чем. Как будто бы воздухом, черпая его огромными ковшами, а он все не вычерпывается. Впрочем, не воздухом. А вполне конкретным товаром. Мертвыми душами. То есть мертвецами. Вот гоголевская метафора, на которой режиссер построил свое "Похождение".

И идет эта торговля в неком, выражаясь современным языком, виртуальном мире. В некоем царстве - государстве, в головушке несчастного проходимца, в его бюрократически - криминализированном сознании.

Действие наворачивается как снежный ком.. Какие-то рожи проплывают перед вами. Тут и приторный до отвращения Манилов (Алексей Усольцев) со своей сладкой женушкой, оба целуются до одурения, присасываются друг другу так, что не отодрать.

И похожий на крота, роющего бесконечный ход в кромешной темноте своей жизни, Собакевич (Борис Плотников) .

И шушураобразный Плюшкин (Олег Табаков), в своих лохмотьях как в шкуре фантастического животного, скряга, возведенный в степень, не жалкий скряга, а словно победительный, этакий мажорный скряга, с характерным табаковским смешком и гримасой удовольствия.

И невероятно энергичный Ноздрев (Дмитрий Куличков). Прохвост и картежник, в котором только брезжит разум. Он очень серьезно решает вопрос с его, так сказать, экономической, деловой стороны, а зачем это Чичикову мертвые души? Но догадаться все же не может.

И глупейшая Коробочка, которая как бабочка на свет летит на авантюру (почем сегодня мертвые души? - вопрос одновременно и простодушный и серьезный), а, может, так жизнь повернулась, что сегодня уже мертвыми торгуют, и мы не знаем, чем будут торговать завтра. И это желание тянуться, цепляться за прогресс и есть внутреннее врожденное свойство этой недалекой и скудоумной старухи.

Проплывают они все, нет, не типы, жирно и смачно сыгранные, а словно какие-то мороки в движущейся графической картине бесконечной человеческой подлости, глупости и азарта. Это некий мистический символизм. Если такого нет, то стоит выдумать. Мистика этого мира, его кружащаяся и двоящаяся, троящаяся и все время увеличивающаяся и нарастающая абсурдность выражена более определенно в финале. Где собираются и все те, кто принимал участие в этих эпохальных торгах, и те, кто не принимал. Но что-то о них слышал. И вот они выясняют, а почему, собственно, мертвые души? Но вопрос так и повисает в воздухе. Потому что ответить на него невозможно. Возможны только какие-то слухи, догадки, полудомыслы, полувымысли. В общем, опять нарастающий как снежный ком кошмар и конца этому не видно.

Так было и в "Старосветских помещиках". Там тоже игра со смертью, которая как кошка вдруг прошмыгнет и исчезнет, оставив тревожное чувство. Карбаускиса очевидно тянет в этот гоголевский мир-омут, где всего много, нет только ясности и кротости божьего дня, а есть кошмар ночных видений, мороков и абсурда.

Опять о смерти

Миндаугас Карбаускис, конечно, один из лучших режиссеров нового поколения. Нет в нем того агрессивного напора, который есть у Серебренникова. Карбаускис выглядит более сосредоточенным на тех внутренних мотивах, которые его должно быть волнуют лично. Нет в нем и ничего похожего на нарочитое, публичное выворачивания наизнанку больных, шокирующих вещей. Но есть приверженность одной постоянной теме.

"Рассказ о семи повешенных" - снова об этом. Каждый персонаж, начиная от министра, на которого готовилось покушение, включая пятерых террористов, которых за попытку покушения приговорили к казни, и еще двух случайных преступников - эстонца, молчуна, который ни с того ни сего порезал своего хозяина и пытался изнасиловать его жену, и разбойника, - перед лицом внезапной смерти.. Каждый реагирует на смерть по-своему. В зависимости от типа личности, семейного воспитания. Впрочем, не смотря на всю разность этих реакций, все они в чем-то одном схожи. Они подводят черту того, что именуется жизнью. Вот ощущение этой черты и важно режиссеру. Он показывает экстремальную ситуацию.

Министр (Павел Ильин) задумался. Все, что я обычно делаю по утрам, встаю, пью кофе, читаю газету, может оказаться бессмысленным, если меня настигнет взрыв. Это человек, который боится смерти.

А Сергей Головин (Александр Скотников) в тюремной камере занимается физкультурой, чтобы прогнать тяжелые мысли, не думать о страшном, держать себя в руках. .К нему пришли родители - интеллигенты, мать, которую отец уговаривал не реветь и держаться спокойно, чтоб облегчить сыну последний день жизни, а мать еле сдерживается, и когда сын стал благодарить их за понимание, сорвалась. Схватила сына, обняла руками и повисла, не оторвать.

Василий Каширин, к которому пришла мать-старуха боится смерти, . Замотался в одеяло и сник, готов рыдать, может сойти сума. Мать прекрасно сыграна Яной Сексте. Когда ушла из тюрьмы, заплутала, заблудилась в городе, в котором родилась, выросла и состарилась, пока ее не подобрал случайный прохожий. Ее плач и причитания и невозможность понять, что происходит, и ее галлюцинации, когда ей кажется, что она женит сына, что ее ожидает радость, вызывают глубокое сострадание. И если интеллигенты ведут себя тактично и не дают ни намека на вину сына, чтобы не уронить его достоинство в эту страшную минуту, то эта простая женщина, не наученная держаться в рамках, со слов отца простоволосо обвиняет сына: если бы ты не сделал этого, то тебя и и не казнили бы. Ее простота ранит сына, расстраивает.

Вернер (Алексей Комашко) играет в воображаемые шахматы. Сдержан. Он обладает самым большим чувством собственного достоинством.

Муся (Яна Сексте) не боится смерти, маленькая с двумя косичками, ребенок, чистая душа. Муся не верит, что со смертью все кончается. У нее христианский чистый взгляд.

Таня Ковальчук (Ирина Денисова) переживает за своих друзей. Она не привыкла думать о себе.

Здесь не обсуждается вопрос вины террористов. Для них теракт - условие, в результате которого они встают у черты жизни, перед лицом смерти.

Карбаускис в ряде постановок заявил себя как экзистенциальный мыслитель.

Он ставил и "Дядю Ваню" в МХТ, и "Счастливую Москву" в Табакерке. Но в какой-то момент покинул укромное насиженное место и ушел в никуда. Ушел для того, чтобы дождаться своего собственного дома.

Ждать пришлось несколько лет. И вот этот дом как будто появился. Им стал театр им. Маяковского. Крупный, успешный организм, со своими традициями. С актерами-звездами. Со своим зрителем. Организм очень не простой. Ориентированный на зрительский успех, которого можно добиться определенным способом. Занять в спектакле этих самых звезд. В крупных, лучше классических ролях. И доставить публике удовольствие. Это непременно. Это категорическое условие.

"Таланты и поклонники"

Карбаускис для своей первой постановки в новом театре выбрал пьесу А.Островского "Таланты и поклонники". Это был правильный выбор с точки зрения публики. Островский всегда нравится, на него активно ходят. Три ведущие роли режиссер предложил старожилам этого театра - И.Костолевскому (князь Дулебов), Филиппову (Великатов). И С.Немоляевой (Домна Пантелеевна). Центральную женскую роль режиссер отдал молодой известной актрисе, с которой работал раньше и в Табакерке и в МХТ - И.Пеговой (Саша Негина).

Но надо сразу сказать, что театр Маяковского оказался той громадой, которая едва-едва не придавила нового режиссера, забывшего и про свои постоянные темы и пожелавшего органично встроиться в новые для себя условия работы. Карбаускис не скрывал, что поставил свой спектакль исключительно на потребу публики. Текст Островского из пьесы, где говорится об угождении этой самой публике, режиссер подал крупно - на зал. Как некое новое для себя кредо.

Когда вышел на сцену уже немолодой, но по-прежнему обаятельный И.Костолевский, зал разразился аплодисментами. Костолевский по негласным законам игры на публику даже чуть-чуть замер на месте, чтобы переждать шквал оваций и дать себя получше рассмотреть.

Подобные же овации сопровождали и выход М. Филиппова. Одетый вполне современно, в джинсы и кепочку, Великатов М. Филиппова своей подчеркнутой небрежностью и властностью дал понять, что он тут главное лицо.

Все это в общем не очень противоречило пьесе. Но это был не тот театр, который прежде связывали с именем Карбаускиса. Это театр был лучше, чем у предшественника Карбаускса на посту художественного руководителя Арцибашева, не слишком тонкого режиссера, любящего грубое и сильное морализаторство. Театр Карбуаскиса выглядел конечно изящнее, обладал более утонченным вкусом. И все же это был не Карбаускис, каким мы его знали прежде, а некий новый подневольный Карбаускис, который явно прогнулся под махиной театра Маяковского, диктовавшего ему условия игры.

Правда нельзя сказать. что "Таланты и поклонники" - плохой спектакль. Нет, . смотрится он с интересом. В нем прекрасно играет С.Немоляева - мать Саши Домну Пантелеевну, этакую обходительную и лукавую мещаночку, не склонную предаваться иллюзиям о святом искусстве. Сама Саша Негина в исполнении И.Пеговой тоже выглядела не плохо. Но чуда не произошло. История о том, как молодая актриса продалась богатому барину была сыграна довольно холодно. Так что зрителю оставалось довольствоваться небрежным обаянием старого любимца И.Костолевского, ажурной игрой С..Немоляевой и властной уверенностью М. Филиппова.

А я подумала, что хороший молодой режиссер нынче лицо обреченное. Построить свой дом на законах любви в наш бульварный, безвкусный театральный век вряд ли возможно.

Какова будет дальнейшая судьба талантливого режиссера, пока не ясно. Но ходят слухи, что из театра им. Маяковского он собирается уходить.

Литовский театральный режиссер, ученик Олега Табакова, художественный руководитель театра имени Владимира Маяковского, многократный лауреат "Золотой маски", человек-загадка - все это о талантливом Миндаугасе Карбаускисе. В статье вы сможете ближе познакомиться с этим удивительным человеком.

Биография Миндаугаса Карбаускиса

Перфекционизм, замкнутость, рассудительность, харизматичность, совестливость, ответственность, сдержанность, искренность, упорство, интеллигентность - все это о нашем герое. Поскольку огромную роль в воспитании личностных качеств играет семья, следует познакомиться с теми, кто развил в Миндаугасе черты сильной и упорной личности.

Миндаугас Карбаускис родился 28 января 1972 года в деревне Найсяе, в Шяуляйском районе. Родители Чесловас Карбаускис и Нийола Карбаускене, заботились о духовной жизни сына, в том числе на собственных примерах показывали, как важно развивать в себе лучшие человеческие качества, нести большую ответственность, исследовать свои возможности и предоставлять возможность раскрыться другим, познавать мир, открывать новые горизонты и добиваться поставленных целей.

Чесловас Карбаускис, в советские времена руководивший колхозом, усердно трудился не только над производительностью работников, но и над уровнем духовного развития жильцов Найсяе. По его инициативе в деревне построили школу, молодежный комплекс для занятий спортом, музеи, в том числе литературный, проводили фестивали, участие в которых принимали не только местные таланты, но также известные и начинающие артисты, писатели из других городов.

Брата, Рамунаса Карбаускиса, воспитали таким же джентльменом. Сейчас он активно занимается благотворительностью и ведет политическую деятельность у себя на родине. Впитав в себя эту интеллектуальную атмосферу, Миндаугас выбрал творческий путь и решил связать свою жизнь с театром.

С чего режиссер начинал осваивать свою профессию

Жизнь Миндаугаса Карбаускиса в творчестве начинается с театрального образования в Литве, режиссерского факультета ГИТИСа, обучения в мастерской Петра Фоменко. За время своего обучения будущий художественный руководитель "Маяковки" успешно поставил очень крупные и серьезные спектакли по трудам великих классиков, которые стали его дипломными работами.

Первая работа талантливого режиссера

Сразу после обучения театральному ремеслу, Миндаугас Карбаускис начал работать режиссером в театре Олега Табакова, где играли яркие представители актерского искусства, и ставили постановки не менее интересные режиссеры. Все это, безусловно, повлияло на него, как на работника театра. Руководитель научил его доверять молодым и амбициозным работникам театра. Таким был Миндаугас, поставивший спектакли "Рассказ о семи повешенных", "Когда я умирала", "Дядя Ваня", которые были высоко оценены критиками, а последний из них был награжден очень почетной наградой - золотым дипломом как "Лучший спектакль сезона". Одновременно Миндаугас Карбаускис ставил спектакли на сцене МХАТ, выбирая сложные классические произведения.

Работа Карбаускиса как "Событие сезона"

После 7 лет плодотворной работы в стенах Карбаускис работал в учреждении с большой историей - РАМТ. Там и сейчас идут 2 его сильнейшие постановки, одна из которых принесла ему ценнейшую премию имени К. С. Станиславского.

Литовский интеллигент - руководитель "Маяковки"

С 2012 года и по сей день Миндаугас является художественным руководителем театра имени Владимира Маяковского. Его назначению радовались люди самых разных взглядов на искусство. Все верят, что с приходом этого разборчивого и невероятно талантливого человека в театр с многолетней историей после затишья наконец вернется его былая слава.

С этого момента, как говорит сам режиссер, наступили очень ответственные времена. Миндаугас теперь несет ответственность не только за себя и за то, что он ставит на сцене, а за каждого актера и "Маяковку", в целом. Переживать за то, что происходит в театре, - теперь его работа, серьезная и важная. Вы часто можете увидеть фото Миндаугаса Карбаускиса с сигаретой, именно так он снимает напряженность.

В условиях ограниченного бюджета, когда у театра нет льгот и спонсоров, Миндаугас и творческая команда смогли поставить "Врага народа" - спектакль, требующий больших вложений в плане сложных декораций. А все для того, чтобы двигаться вперед и развиваться, не стоять на месте, удивлять и радовать зрителя.

С 2012 года в Миндаугас успел поставить такие известные спектакли, как "Кант", который был отмечен премией "Гвоздь сезона", "Русский роман" - работа, награжденная премией "Золотая маска", "Таланты и поклонники", этот спектакль получил "Звезду Театрала" в номинации "Лучший режиссер". Убедиться в искусности Миндаугаса Карбаускиса можно, придя на последнюю из вышеперечисленных постановок, которую делают незабываемой множество талантливых актеров на сцене театра имени В. Маяковского.

Его творчеством восхищаются не только зрители, но и самые требовательные и разборчивые критики, о чем свидетельствует огромное количество почетных наград. Нет сомнений, что для театральных режиссеров такого уровня это далеко не предел.

Переменам в театре имени Маяковского - быть!

Миндаугас Карбаускис полностью верит в актеров и режиссеров, которые находятся под его чутким управлением. Например, очень сложный спектакль "Бердичев" с большим текстом, огромным количеством героев и сложных декораций, он доверил ставить молодому, но очень амбициозному режиссеру Никите Кобелеву. Несмотря на то что Миндаугас сам мечтал поставить этот спектакль, он доверил его Кобелеву, не воспринимая слова коллег о том, что такое серьезное представление нельзя доверить 31-летнему режиссеру.

Карбаукис обожает открывать потенциал в молодых постановщиках и актерах, он всегда рад за них даже больше, чем за себя. Он открыт новому в искусстве и хочет, чтобы это новое стало открытием и для зрителя, как, например, работы Саши Денисовой - яркой, непредсказуемой, с собственным видением искусства, со свежим и живым взглядом на театр. Александра сама пишет пьесы для любимого театра, занимается импровизацией, в чем художественный руководитель театра ее поддерживает.

Личная жизнь Миндаугаса Карбаускиса

Миндаугас - не публичный и закрытый человек, не разглашающий информацию о своей личной жизни. В одном из своих интервью он единственный раз говорил про чувства:

Для меня любовь - это не цель и не план. Почему я должен быть влюблен? Кому-то, чтобы чувствовать себя полноценно, нужно обязательно влюбиться. Для меня это необязательно.

Сам себя режиссер считает замкнутым человеком, которому сложно с кем-то сходиться, даже на работе.

Но все сотрудники театра, особенно дамы, расплываются в улыбке, увидев броского Миндаугаса. Не удивительно: рост 182, пронзительный взгляд голубых глаз, правильные черты лица, небрежная укладка, стильная и простая одежда, которая прекрасно сидит на нем, прекрасные манеры и приятная речь, моментально притягивают внимание к режиссеру.

Слухи о женщине его сердца постановщик предпочитает никак не комментировать. Кричащие заголовки "Фото Миндаугаса Карбаускиса с женой" - всего лишь способ привлечения внимания журналистов к своим статьям.

Вера, как фундаментальная основа и начало всего

Как будет развиваться при литовском режиссере всеми любимый театр? Верится, что после забвения, он снова станет прибежищем для искусства, надежным и комфортным. Ведь все, что делает режиссер, основано на искренней вере в прекрасное, искусство, театр, добро. На вере в то, что он занят прекрасным и благодатным ремеслом, которое никогда не потеряет своей актуальности. И она его еще не подводила.

Пять лет назад Миндаугас Карбаускис стал художественным руководителем Театра имени Вл. Маяковского. За это время отремонтировано основное здание, вернулась к жизни после долгого небытия и капремонта Сцена на Сретенке. Вышли «Таланты и поклонники», «Кант», «Русский роман» Карбаускиса, Лев Эренбург поставил «Бесприданницу». Зрители твердо запомнили имя молодого режиссера Никиты Кобелева. Москва увидела новые амплуа звезд «Маяковки» - Светланы Немоляевой и Евгении Симоновой, Игоря Костолевского и Михаила Филиппова. В чем-то театр Карбаускиса вызывающе традиционен. В чем-то очень нов. Театр Маяковского первым в Москве, кажется, начал ежедневные интернет-трансляции спектаклей (афиша - на сайте). И уж точно первым придумал систему «подвешенных билетов» на детские спектакли. В кассе «Маяковки» теперь можно оплатить билеты - и оставить их для семей, у которых нет возможности повести детей в театр. Но Миндаугас Карбаускис говорил с «Новой газетой» не столько о конкретике этих лет, сколько о незримом фундаменте своего театра.

— Исполняется пять лет вашему театральному домостроительству…

— Не домостроительству. Этот дом был построен — и давно. И труппа была собрана. Так что это не домостроительство, а… большая уборка, может быть.

— Хорошо, дом был построен. Но вы вошли в него с образцовым тактом, привели с собою молодых домочадцев и друзей дома — Никиту Кобелева, Сашу Денисову. Вы ничего не рушили, но все засияло по-новому, включая образы и амплуа ведущих артистов…

— Все происходило само собой. И общими усилиями. Это очень важно. Одной из главных задач поначалу было найти себе молодого помощника, коим стал Никита. В каком-то смысле он повторил мой путь в театре Табакова.

— Мне давно хотелось о другом домостроительстве спросить. С первой постановки «Долгий рождественский обед» в «Табакерке»-2001 казалось: строительство дома, рода — сквозная тема ваших спектаклей.

— Не знаю, насколько это тема строительства… Я на это очень иронично смотрю, с сарказмом. Я бы скорее сказал, «утопия дома». Потому что, что ни построишь — все равно разрушится.

— Разрушится потому, что это судьба всего построенного? Время такое? Почва такая?

— И время тоже. Я вообще созревал во время, когда все рушилось вокруг. Все ценности резко поменялись. И до сих пор, собственно, эта земля ищет, кто она такая. Перебирает варианты самоидентификации: и свои, и навязанные. Поиск дома, утопичность этого поиска, даже трагичность его — моя жизнь пронизана этой темой. Потому что я являюсь неким эмигрантом, что ли. Я двадцать лет здесь живу, разговаривая на русском языке, абсолютно его чувствуя… и так далее, и так далее. Но может быть, это не очень счастливая жизнь — жить посередине, между Россией и Литвой. Вообще между любыми двумя мирами. Ты не там и не здесь.

— Но именно «в годы, когда все рушилось», созрело целое поколение режиссеров.

— Да. Был слом, но в те годы стало возможно получить работу молодым режиссерам. Это тоже связано с Олегом Павловичем. Он брал наотмашь. Всех, кто выпускался в мастерской Петра Фоменко в ГИТИСе. Знал: хорошая мастерская. И всем давал работу. Эта «неразборчивость» Табакова принесла большую пользу: все отобралось само собой. Люди, которые шли в режиссуру осознанно, воспользовались этим шансом и остались в ней.

У меня многое определялось еще тем, что я платил за свою учебу. И должен был, абсолютно должен все это оправдать: деньги, доверие родителей. То, что они в меня вкладываются. Поэтому я, например, окончил ГИТИС экстерном, на год раньше.

Я поздний. Человек, который долго не мог найти себе занятия. В ГИТИС поступил в 25 лет. И конечно, принес родителям много беспокойства.

— Но в режиссуру и приходят не из школы. Вы получили актерское образование в Литве…

— Ну да… И года четыре по этой профессии не работал. Бездельничал. Задумал отъезд. По сути, я один из первых эмигрантов того поколения, которое уезжало из Литвы. Не получив работу, не реализовавшись. Внешне все это оправдалось. Внутренне — я остался тем же бездельником, просто жестко себя воспитывающим. Очень много сделано волей.

— До вашего прихода в театр Маяковского ходили слухи: Карбаускис работает над «Котлованом» Платонова. Вы не хотите завершить отложенную постановку на этой сцене?

— Я его знаю наизусть, «Котлован». Многие сцены придуманы и очень мне нравятся. Но я утыкаюсь в вопрос «зачем?». Эту яму рыть…

Может быть, я не готов. Может быть, эта книга шире и мощнее, чем то, что я сейчас могу. Рано еще… И я все время что-то сочиняю о «Котловане», и никак не могу решиться его делать.

— Вы собирались ставить «Анну Каренину». Но в спектакле «Русский роман» по пьесе Марюса Ивашкявичюса мотивы романа слились с «историей семейной» Льва Толстого.

— Мне было интересно именно виденье Марюса. Был нужен не инсценировщик, а автор. Мне кажется, это замечательный драматург. Целое явление. Есть сокровенность в его буквах. Он пишет сердцем. И мне бы хотелось хоть немножко к этому прикоснуться.

И Анна в спектакле — это Анна Марюса. Она ведь совершает величайший грех. Меняет Бога на другого бога — на любовь. То есть… она, по сути, заповеди приносит новые. В царстве любви все иначе: надо погибать во имя любви, чтоб подтвердить подлинность. Это, конечно, не по-христиански. Но такова суть Анны.

— Там две равноправные «линии судьбы». Анна рушит. Левин строит — все тот же дом, род…

— Левин мне как раз очень понятен. Он сформулировал модель и должен ее реализовать! Максимализм во взрослом человеке довольно редкий… Крайний идеализм. В этом он и прекрасен.

Кстати, трудно сыграть такой идеализм: просто героическая задача для артиста… А модель эту воплотить так, как мечтал Левин, просто невозможно. «Утопия дома» снова не сбудется.

А Анна все время ускользает. Ведь там Анна не из книги. Может быть, это Анна Софьи Андреевны? Она уходит из романа и живет уже своей жизнью. Все болеют Анной и ее гибелью…

Но в Левине не только «утопия дома» интересна. Еще богоискание. Пробовал умом понять. И не мог. Ему уже жить с этим логическим поиском было нестерпимо, уже не дышалось. И тогда… открытие: надо либо верить, либо нет. Ум больше не в помощь. Вообще, это не момент размышления. Либо ты во что-то веришь — и это у тебя есть. Либо нет.

Это важная история: искать или не искать? Есть или нет? Некоторые говорят, что нет. Это их проблемы. Но… мне все-таки хочется, чтоб Бог был. Не тот, который на плакатах и хоругвях. Куда более сложный. Неброский. Но — был.

— Очень хорошая формула: «Мне все-таки хочется, чтоб Бог был».

— Она рождается в сопротивлении другой формуле: НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ. Всегда броско поданной. Ну, если нет… мне скучно. Я не верю, что нет.

— У театра Маяковского снова два адреса. Большая сцена на Большой Никитской и Сцена на Сретенке. Есть разница между их публикой?

— Большой зал все-таки диктует свои правила. Это всегда вопрос кассы. Это, скажу, нелегкий труд — формировать афишу большой сцены.

Сретенка — это отдушина. Зал небольшой. Мне кажется, у нас там замечательный репертуар. Он очень разный, но об одном — о природе человеческой. «Не все коту масленица», «Цена» и «Отцы и сыновья» Леонида Хейфеца, «Декалог на Сретенке» Студии-OFF и Никиты Кобелева, «На траве двора», «В.О.Л.К.» Светланы Земляковой. И любимый в театре спектакль «На чемоданах» Саши Коручекова. От меня там «Кант» и «Пунтила». А каков детский спектакль Ольги Лапиной! «Фабрика слов» называется.

И последний наш совсем уж эксперимент: спектакль «Я была в доме и ждала…» — Жан-Люк Лагарс в постановке Анатолия Шульева. Это не Сретенка, а Малая сцена на Никитской. Мы с режиссером выбрали пьесу по очень простому принципу: «Давай-ка сделаем то, что нам хочется». Единственный случай, когда я так себе позволил забыть о публике, т.е. о неких ее предпочтениях. Ну и пусть не ходят. Мне было очень интересно посмотреть, что получится из Лагарса, как откроются актрисы и молодой режиссер… И я очень доволен результатом.

Мне в целом нравится наш последний сезон: он был легкий. Он был творческий уже — и соответствовал тому, что я представлял на пятом году. А представлял я, что придет время, в котором захочется остаться еще так лет на пять.

Художественный руководитель Московского театра имени В.Маяковского Миндаугас Карбаускис - в эксклюзивном интервью o-culture.ru во время Больших гастролей театра в Калининграде: о «Русском романе» и русском театре, о наших общих стереотипах и своей любви к малым сценам.

В прошлом году после спектакля «Кант» мы беседовали на этой же самой скамейке у служебного входа драмтеатра, и тогда наш разговор оборвался на том, что драматург Марюс Ивашкявичюс пишет пьесу о последних годах жизни и творчества Льва Николаевича Толстого, основанную на тексте романа «Анна Каренина». Недавно прошли читки пьесы, и хотелось бы поговорить о готовящемся спектакле. Я читала, что изначально пьеса называлась «Близость Л.Т.», сейчас - «Русский роман». Почему - «Русский роман»?

- «Русский роман» - это некая вариация на тему романа «Анна Каренина», рассказа «Дьявол» и повести «Детство», довольно сложная и одновременно простая история - про дом, дерево и сына... Там есть прозвучавшее в романе стремление персонажа Левина к некой модели счастья - и есть реальная жизнь Льва Николаевича и Софьи Андреевны. Есть сын Лев Львович, он у нас единственный Лев Толстой в пьесе. Конечно, есть и Лев Николаевич, но нет персонажа, Лев Николаевич - в проекции Левина. И все сложилось в одну историю, но это не инсценировка романа, а некий современный взгляд и размышления на тему… хотя я и не склонен делить на современное и вечное. В центре - жизнь Софьи и Льва Николаевича. Произведения влияют на жизнь, жизнь влияет на автора. Пьеса основана на воспоминаниях современников и дневниках самого писателя. Марюс Ивашкявичюс в течение нескольких лет изучал жизнь и творчество Льва Толстого, собирал факты, общался с исследователями творчества писателя, но, повторюсь, сам Лев Толстой в пьесе не появляется, присутствуя лишь в репликах персонажей. «Русский роман» - многозначное понятие, а Марюс создал многослойный мир. По-моему, название полностью соответствует замыслу.

«Таланты и поклонники», Московский театр имени Маяковского, 2012

Миндаугас, за четыре года вашей работы в качестве художественного руководителя произошло обновление театра Маяковского во всех смыслах. Была проведена реконструкция, появилась сцена на Сретенке, создано 23 новых спектакля, пришли молодые талантливые режиссеры и актеры, но при этом остался старый репертуар. Вы создали площадку, которая дает возможность состояться молодым талантам, а это редчайшее качество, зачастую худруки люди крайне эгоцентричные...

Последняя премьера состоялась в марте - спектакль «Плоды просвещения». Насчет эгоцентризма… это вопрос воспитания. Я сын бывшего председателя колхоза и хорошо понимаю, что председатель - это самый трудящийся человек. Но при этом любой тракторист важен, потому что ему работать, ему пахать... Театр - это такое место, куда люди приходят, уходят, а театр остается, там все важны и конечный результат зависит от каждого. Театр нельзя разрушать, его надо строить, а для этого - любить и глубоко понимать.

«Ничья длится мгновенье», РАМТ, 2010

Художник - человек независимый по своей природе, ведь задача художника - любой ценой донести свое видение. А руководитель, в силу ответственности, не может быть таким бескомпромиссным. Скажите, было ли вам сложно совмещать эти две роли, были какие-то внутренние противоречия? Или все сложилось органично?

Для меня все было довольно органично. В какой-то момент мне стало не хватать ответственности, поскольку я как-то быстро выставил себя в качестве режиссера на театральную витрину и быстро выполнил свою задачу: я есть. Пришло время обзаводится театральной семьей, а она уже подскажет потом, как ты должен развиваться. Мне совершенно все нравится, мне интересно то, что делается, а насчет того, эффективно или не эффективно, не знаю. По сути, быстрый эффект в большом театре возможен, но если кто-то очень быстро достигает каких-то высот, то нужно посмотреть, не было ли за этим многих лет трудов. И так в любом деле.

Я прочитала в одном из ваших давнишних интервью, что вы хотели бы, чтобы все происходило немного медленнее, чтобы была возможность от чего-то отказаться, над чем-то поразмышлять, просто сконцентрироваться. Но последнее время вы живете в стремительном ритме. Премьеры, ваши собственные постановки, гастроли, новая сцена на Сретенке... Нет желания, чтобы все происходило немного медленнее?

Не могу сказать, что живу в каком-то особенном ритме. У нас в театре темп зависит от производства, потому что мы не живем в роскоши, мы не какой-то особый федеральный театр и не имеем огромной поддержки, но - слава богу - у нас есть мастерские и мы движемся в том темпе, в каком движутся наши мастерские. Я слежу за их мощностями, мы все изготавливаем внутри театра - от костюмов до декораций, - и в таком ритме выпускаем спектакли. Думаю, все происходит так, как и должно происходить.

Репетиции спектакля "Ничья длится мгновенье", РАМТ

Раз уж мы заговорили о мастерских, хотелось бы отметить, что декорации и костюмы в ваших спектаклях просто великолепные. В ваших спектаклях работает каждая деталь, они визуально очень насыщенны, пластичны. Такой перфекционизм связан с тем, что вы работаете с лучшими художниками?

В детстве я получил художественное образование, наверное, это отражается и как-то помогает в работе. Русский академический театр основан, скорее, на слове, а декорации, костюмы - могут быть, могут не быть. Я люблю слово и, в этом смысле, в чем-то отошел от литовской театральной традиции. Любая большая и великая культура должна иметь театр слова, театр, основанный на настоящем звучании слова, а не только театр пластики, модернистский театр. Слово - это красиво.

- Вы довольно долго живете в России, насколько вам здесь комфортно, чувствуете ли вы себя дома?

Я приехал в Россию из Литвы 17 лет назад. Я не люблю резких перемен или, скорее, подмен, все нужно заслужить - вот я и служу. А вообще я человек мира. Я не люблю политику, не люблю, когда себя не уважают, когда все время себя с кем-то сравнивают, не люблю комплекс неполноценности в людях. Нужно просто любить язык, культуру… И, кстати, Марюс написал «Русский роман» уже на русском языке, хотя пьеса «Кант» написана на литовском и затем уже мы ее перевели.

Репетиции спектакля "Кант", Театр им.Маяковского

Нельзя сказать, что ваши спектакли сложны для понимания, но все же они требуют определенного уровня подготовленности - например, знания произведений Толстого, классики. Вы много гастролируете - как принимают ваши спектакли? Если судить по калининградской публике - эмоционально и тепло…

Не обязательно читать Толстого, чтобы ходить на наши спектакли. Произведение - это одно, а театр - другое. Например, в Тыве принимали «Канта» просто замечательно. Это стереотип, что где-то люди менее культурные, начитанные, чем мы сами. Есть умные, есть отзывчивые, готовые что-то воспринимать. А на азиатских островах вообще нет театра, но есть солнце, океан и самобытные театральные формы в виде танца, жеста, мифа, легенд, которыми тамошние жители иллюстрируют свое культурное наследие. И я думаю, это классно, что есть такие места, где нет театра. Мир разный - где-то живут театром, а где-то им не живут.

«Гедда Габлер», Мастерская Петра Фоменко, 2004

В России, на ваш взгляд, живут театром? Если говорить о культурной иерархии, то какое место занимает русский театр?

Живут. Театральная культура в России очень высокая, но сравнивать не стоит. Я нахожу плюсы здесь, нахожу плюсы там, мне нравится, как развивается литовский театр, немецкий, французский, английский... Русский театр - это часть одного большого театрального мира.

Вас считают не только учеником Петра Фоменко, но в чем-то и продолжателем традиций, вы с этим согласны? Вообще, что повлияло на вас как на режиссера?

Повлияло то место, где я вырос, мои первые впечатления от литовского театра - мне повезло, я видел замечательные постановки. Безусловно, ГИТИС - там были разные учителя, я очень благодарен им всем, - и, конечно, Петр Фоменко. Но молодость - это сплошное сопротивление всему окружающему, а сейчас мне нужно строить театр, создавать свой театральный мир и на анализ времени не остается.

«Рассказ о семи повешенных», Московский театр п/р О.Табакова, 2005

Миндаугас, я задам, наверное, не совсем тактичный вопрос. Разумеется, каждому большому художнику хотелось бы жить чистым искусством, но когда отвечаешь за огромный коллектив, приходится думать и о прозаических вещах, о том, как зарабатывать на свою огромную театральную семью, ставить новые спектакли, шить костюмы и просто достойно жить. Я понимаю, что ваш театр лишь частично финансирует государство. Но когда ты ставишь спектакль и ориентируешься только на свой художественный вкус - это одна задача, а когда ты понимаешь, что от этого зависит жизнь всего театрального организма, - здесь все по-другому. Это обстоятельство мешает творчеству - в том смысле, что ограничивает свободу, - или, наоборот, дисциплинирует? Или есть четкое жанровое разделение?

Я для себя формулирую так. Есть условно два пространства: массовое - это большой зал на более чем 800 мест, и малые залы, в которых ты более свободен, спектакли там идут более оригинальные, но при этом пользующиеся огромной популярностью. Дело в том, что в малом зале зрители быстрее договариваются о правилах игры, а в большом зале зрители иногда намекают, что им нравится или наоборот. Не то чтобы начинают диктовать, но они просто не придут, если ты не будешь учитывать их вкусы. Малый зал - это вообще элитарное место, там собираются избранные, спектакль делается, как и большой - те же затраты, так же выкладываются актеры, так же волнуются режиссеры, это менее рентабельно для театра, но для зрителя это идеальная атмосфера. Я начинал в маленьком театре - в Табакерке, может быть, поэтому я так люблю интимное пространство малых сцен, где стирается граница, исчезает дистанция между сценой и зрителем. Это дает очень сильный эмоциональный опыт, а это и есть собственно то, ради чего приходит зритель в театр, и то, ради чего театр в принципе существует.

«Будденброки», РАМТ, 2011

Бывают спектакли, которые не априори соберут публику, не априори аншлаговые, но почему-то они становятся очень важными для внутренней жизни самого театра. Например, «Будденброки» в РАМТе - спектакль очень важный и очень любимый и артистами, и художественным руководителем театра, и я не думаю, что он для большой площадки. «Копенгаген» в МХТ им.Чехова уже лет 12 идет, а сыгран раз тридцать - то есть по три раза в год, - но до сих пор живет, потому что он необходим, а собрать публику можно лишь на три аншлага в год, - и такой правильный подход, понимание театральных процессов помогают сберечь спектакль.

Недавно разразилось несколько громких скандалов, связанных с закрытием постановок. Даже в нашем Тильзит-Театре: в спектакле Павла Зобнина по пьесе Вадима Леванова «Святая блаженная Ксения Петербургская в житии» по настоянию блюстителей нравственности была вырезана сцена, где святая обличает пороки духовенства, хотя в Александринке за шесть лет, что идет спектакль, никаких нареканий на постановку не было. Какие-то бесконечные эксперты вмешиваются в творческие процессы, Театр.doc выселяют, организаторам национальной театральной премии «Золотая маска» предъявляют надуманные претензии... Сталкивались ли вы с подобными проблемами?

Считаю, что это болезнь роста - и все пройдет. Я не сталкиваюсь с подобными проблемами - может, потому, что существую в зоне художественного театра, нам никто ничего не запрещает, никто не втягивает в интриги, да и сам я никого не хочу провоцировать. Посмотрите на 1980-е годы, когда был пик художественности и в театре, и в кино - и тогда, как ни странно, многое можно было донести до зрителя. Все циклично, все ходит по кругу, мы еще придем к этому.

Но в нашей жизни происходят разные вещи, которые современный театр должен отражать адекватным современности языком.

Я не думаю, что театр - это жизнь. Театр - это театр.

«Копенгаген», МХТ им.Чехова, 2003

А как же verbatim, документальный театр? В системе русского репертуарного театра именно документальный театр оказался бескомпромиссным методом, где социальное соединяется с этическим. Для меня театр - это еще и некий психотерапевтический опыт.

Это имеет смысл только тогда, когда становится поводом для художественного акта. Для меня природа театра - это искусство. Но я очень уважаю Театр.doc, он сейчас самый крутой и истинный, они хорошо формулируют свои задачи и занимаются именно этим, там все очень честно.

- У вас лежит душа к документальному театру, есть идеи что-то в этом направлении сделать?

Душа лежит к чему-то своему, хотя к этому направлению интерес огромный. Но я не загадываю - посмотрим.

Многие театральные режиссеры параллельно снимают кино, и, кстати, триумфатор последнего «Оскара», фильм Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Бердмен» - это практически спектакль, снятый на пленку. Вам интересно было бы снять кино?

Нет, не люблю быть дилетантом, так работать не умею. Везде свои законы, свое мастерство. Моя профессия - театральный режиссер.

«Рассказ о счастливой Москве», Московский театр п/р О.Табакова, 2007

Когда пришло осознание, что вы театральный режиссер? Не бывает же так, чтобы человек проснулся и сказал: ну все, буду режиссером театра.

Почему же, очень даже бывает. Люди просыпаются и думают, что они режиссеры, но у меня так не получилось. Я обретал профессию, учился, ставил успешные спектакли - и все время удивлялся, что я режиссер. Это, правда, удивительное чувство.

А бывало такое, что выпустили спектакль - и вдруг пришли сомнения? У меня, например, постоянно: напишу рецензию, потом читаю и понимаю, что рецензия не то чтобы плохая, просто не совсем об этом фильме, но, возможно, профессия критика и состоит в том, чтобы сомневаться и искать новые смыслы...

Сомнения? Я делом занимаюсь, а когда что-то делаешь - то делаешь, какие могут быть сомнения. Да и некогда мне сомневаться.

Справка

Миндаугас Карбаускис - театральный режиссер. Родился 28 января 1972 года в Литве. Окончил театральный факультет Литовской академии музыки и театра. В 2001 году окончил режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). С 2001-2007 гг. режиссер Театра п/р О.Табакова. На сцене Московского художественного театра поставил спектакли «Старосветские помещики», «Копенгаген», в Мастерской Петра Фоменко - «Гедда Габлер», в 2009-2011 гг. в РАМТе - «Ничья длится мгновенье», «Будденброки». С 2011 года - художественный руководитель Московского академического театра имени Владимира Маяковского.

Премии: Дважды лауреат премий «Хрустальная Турандот» («Когда я умирала», 2004; «Рассказ о семи повешенных», 2006). Спектакль «Рассказ о семи повешенных» отмечен золотым дипломом Московского театрального фестиваля и премией «Золотая Маска». В 2008 году объявлен лауреатом национальной театральной премии «Золотая Маска» в номинации «Драма/Работа режиссера» за «Рассказ о счастливой Москве». Спектакль «Будденброки» отмечен премией Станиславского. Лауреат премии СТД РФ «Гвоздь сезона» за спектакли «Рассказ о семи повешенных» (2006) и «Ничья длится мгновенье» (2010). «Звезда Театрала» в номинации «Лучший режиссер» за спектакль «Таланты и поклонники» (2012). Лауреат зрительской премии «Жживой театр» в номинации «режиссёр года: новая волна» («Таланты и поклонники», «Господин Пунтила и его слуга Матти») (2013). Спектакль «Таланты и поклонники» награждён премией СТД РФ «Гвоздь сезона» (2013). Пьеса «Кант» - премия «Гвоздь сезона» СТД (2015).

Фото: фестиваль «Балтийские сезоны», fomenko.theatre.ru, eclectic-magazine.ru, snob.ru, tabakov.ru, mhat.ru, ramt.ru, ramtograf.ru, mayakovsky.ru, Антон Белицкий antonb.ru.