Главная › Развитие › Синий взгляд смерти рассвет ч 2. Заплутавшие в лабиринте

Синий взгляд смерти рассвет ч 2. Заплутавшие в лабиринте

Осенние дожди притушили большие войны, но тем сильней кипят страсти, тем сильней истончается граница между жизнью и смертью. Алое становится черным, сходят с ума фрески, не верят своим глазам люди. Смотрит кошмарный сон четвертый раз сменившая имя столица, уходит в туман избранник Славы Руперт фок Фельсенбург, Скалы обретают Повелителя, Проэмперадор Савиньяк – шестую часть сердца, а казар Баата – истину. Капитан Арамона встает грудью за родную кровиночку, адмирал Вальдес рассылает манифесты, дукс Жан-Поль Салиг не знает всего в своем доме, а маршал Капрас – в себе самом. До начала нового Круга остается четыре с половиной месяца, до конца цикла «Отблески Этерны» – две книги.

Из серии: Отблески Этерны

* * *

компанией ЛитРес .

VI. «Колесо Фортуны»

Не нужно в последний момент геройски хвататься за невозможное. Достаточно вовремя сделать то, что нужно.

Уинстон Черчилль

Талиг. Старая Придда Дриксен. Люценроде

400 год К.С. 15-й день Осенних Волн

Арлетта вспоминала юность. Восьмой день и через силу. Вырвавшись из приторной дворцовой паутины, влюбленная девчонка радостно выковыряла из души все, что мешало, а оно, не прошло и пятидесяти лет, взяло и понадобилось.

Графиня неторопливо пила шадди, бродила по старому Арсеналу, стояла у окна, глядя в серенький день, а видела профиль Мориса Эпинэ в дневничке принцессы Карлы и его же вензель, выведенный на запотевшем стекле принцессой Георгией. Когда мэтр Капотта перевел дриксенскую балладу о разлученных жестокими родителями влюбленных, поженивших уже своих детей и скончавшихся в миг их поцелуя на свадебном пиру, ее величество поднесла к глазам платочек. Всё все поняли и принялись гадать, которой из августейших сестер достанется черноокий Морис. Не угадал никто – наследник Анри-Гийома бросился на колени перед Жозиной Ариго. В дворцовом парке, на середине сонета о всесилии любви, который читала королева.

Примеру Мориса немедленно последовали двое его друзей, одним из которых был граф Савиньяк. Загодя предупрежденной о тройственном любовном порыве Арлетте тогда было не до принцесс, но лицо Карлы запомнилось.

Морис женился, однако девицы Оллар не зачахли и разлучницу не извели. Сестрам начали подыскивать женихов, когда Арлетта уже уехала в Сэ. Меньше всего молодую графиню заботило, кому королева в конце концов отдаст дочерей, а она не отдала никому. Не успела. Георгию под венец отправлял уже дядюшка-регент, причем невеста отнюдь не казалась несчастной. О том, что герцогиня Ноймаринен еще и дочь Алисы, как-то забылось, а вот Ли, ожегшись с Фридой, вспомнил. Это Марианна была безопасна, а для Урфриды Бергмарк мог стать и тесен. Последний Эрнани не зря записал, что высокородным дамам свойственно путать любовь к короне с влечением к тому, кто может эту корону поднять. Урожденная герцогиня Ноймаринен была достаточно высокородна.

Арлетта сдвинула портьеры и перебралась к письменному столу. Если Георгия ехала к мужу, она еще пару дней просидит с Рудольфом, но если у герцогини собственные дела, жди приглашения на послеобеденный шадди. Вот прямо сейчас и жди, то есть, конечно же, наоборот! Графиня Савиньяк будет застигнута врасплох и слегка растеряется. Она теряется не хуже, чем Росио пьет, а Бертрам зудит о болячках и астрах, хотя исцеленному Валмону придется подагру чем-то заменить. Или не придется. Проэмперадор вправе вышвырнуть докучливых гостей, не прибегая к уловкам, впрочем, ссориться с Ноймариненами, даже начни Георгия мутить воду, нет резона и ему. Значит, в Эпинэ будут трудности с сырами и рассада, а в Старой Придде – сказочка.

Тут же захотелось написать о хорошо воспитанных змеях, но графиня готовилась извиваться, а не сочинять. История о блохах, порицавших собаку, была почти готова, и Арлетта разложила исписанные листки, открыла спасительную чернильницу и сунула туда перо. Если придут, заработавшаяся хозяйка вздрогнет и посадит кляксу.

Пришли. Чуть ли не с боем часов раздался стук. Сдержанный, дворцовый – здешние слуги и порученцы стучат иначе. Клякса упала куда нужно, графиня Савиньяк досадливо ойкнула и разрешила кому-то войти.

– Арлина, дорогая!

– Георгия? – удивление было почти искренним, радость – не совсем.

– Готова побиться об заклад, ты меня не ждала!

– Я ждала приглашения выпить шадди, – Арлетта присыпала кляксу песком и отодвинула лист. – Завтра или послезавтра.

– Это издевательство? – герцогиня Ноймаринен окинула взглядом письменный стол и уселась в ближайшее кресло. – Я о шадди… Рафиано никогда не признают хорошим сваренное северянами. Арлина, я не могла не прийти первой, ведь я – супруга больного регента, а ты – мать Проэмперадора, бьющего за этого регента волков. Мое приглашение могло показаться попыткой утвердить первенство.

«Арлина»… Как же «маленькая Рафиано» ненавидела изобретенную королевой слюнявую кличку, хоть и держала свои чувства при себе. С падением Алисы исчезли и сочиненные ею прозвища, но принцессы Оллар упорно зовут бывших материнских фрейлин на старый лад. Общее прошлое, о котором не было особой нужды вспоминать. До последнего времени.

– Рафиано никогда ничего не кажется, – Арлетта улыбнулась и тут же сощурилась. – Геора, я не стала лучше видеть, а ты села слишком далеко, лучше перейдем в гостиную и в самом деле выпьем шадди. Очень хорошего.

– Бертрам?

– О да, – графиня улыбнулась со всей мечтательностью, на которую была способна. Она ждала разговора и знала, что легким он не станет.

– Арлина, – Георгия без усилий поднялась, да и выглядела она хорошо. Удайся герцогиня совсем уж в мать, она была бы красавицей, правда, копия Алисы бесила бы не только графиню Савиньяк. – Не хочу лгать, моя истинная цель – твой Лионель, но сперва шадди и немного воспоминаний. Наша юность была яркой и счастливой. Не правда ли?

– Правда. – Спасибо тебе, Арно, за то, что ты пришел… Ты стал счастьем, а все остальное просто жизнью. – Я повстречала в Олларии нашу Одетту, она по-прежнему плачет по любому поводу, а я по-прежнему не терплю рыданий.

Лейтенант Тапферхазе щелкнул каблуками и вытянулся; ему было неуютно, тем более что начальство ругалось по делу. Начальство в лице капитана Фельсенбурга при виде покаянного рвения малость остыло и ухватило себя за ошейник – приступ злости явно не соответствовал обнаруженным вездесущим папашей Симоном прегрешениям.

– Ступайте, – хмуро распорядился Руппи. Бруно бы прибавил что-нибудь насчет науки впредь, но Фельсенбург кусался, а не зудел.

Красный, как лучший из раков, подчиненный убрался отводить душеньку на провинившихся. Руппи проводил разогнавшегося Тапферхазе взглядом – настроение лучше не стало, но и не ухудшилось, и вообще подчиненных нужно школить!

– Зверствуешь? – хмыкнули за плечом.

– Так точно, – бодро подтвердил Руппи. Не будь он так зол, подкравшийся был бы «замечен» раньше. – Зверствую.

– Доложил бы подробности, что ли, – хмыкнул фок Хеллештерн. Он был генералом, но молодым, вряд ли старше фрошерских Савиньяков, а Руппи – капитаном, но Фельсенбургом. Это сближало, хотя дистанцию держали оба. – По-человечески доложи и с расстановкой, а то я тоже злюсь.

Вдвоем они двинулись вдоль аккуратных рядов палаток. О причинах генеральской злости капитаны не спрашивают, и Руппи не спросил – Бруно тоже вовсю зверствовал, вернее – занудствовал, что было куда тошнее. Придирки высокого начальства заводят тех, кто пониже, вплоть до выговаривающих своим битюгам обозников. И все же почему так и тянет кого-нибудь убить?

– Так бы кого-нибудь и пристрелил, – поделился сокровенным Хеллештерн. – Надеюсь, ты не сочтешь это советом или намеком. И вообще, я слушаю.

– Сержант Целлер отвечает за состояние ротных лошадей. – Докладывать так докладывать, авось полегчает! – Мы на марше, порядок особенно необходим, а полковой кузнец без можжевеловой не живет. На последней большой стоянке этот бездельник, либо выпив, либо торопясь это сделать, весьма небрежно подковал рейтарских лошадей. Не прошло и недели, как у пары болванов кони захромали, и что, мне теперь самому копыта у всей роты осматривать? За что, интересно, пройдоха Целлер получает свою доплату?

– Все? – участливо, в самом деле участливо, поинтересовался Хеллештерн. Командующий кавалерией, он любил повторять, что проиграть битву может не только генерал, но и коваль.

– Если бы! – фыркнул Руппи. – Вчера мои герои чудом не передрались с соседями-драгунами. У тех что-то пропало – не то зимние плащи, не то сумка с инструментом, обвинили моих, но у обормотов нашлось что ответить. Дескать, вы сами, неделю назад… Потом вспомнили какую-то муку и какую-то девку. Слово за слово… Назревала хорошая свалка, спасибо, сержант Вюнше, есть у нас такой здоровяк, раскидал самых горластых, а кое-кому и зубы надраил. В общем, утихомирил, обошлось без членовредительства.

– Молодец.

– Конечно, молодец, – поморщился Фельсенбург, – только за парнями из первого взвода грешок водится – сопрут и не чихнут. Пусть в этот раз они и ни при чем, но было такое раньше, было… И Вюнше, холера такая, все знает, но ничего не делает, вот чуть до оружия и не дошло.

– Разнос был справедлив, – постановил генерал. – Только уж больно ты разошелся.

– Сам вижу. Будь у меня другое настроение, сказал бы пару слов и забыл – лошадей перековали, драки не случилось… Но вот зол, и все тут!

– А может, ты у нас ясновидящий? – хмыкнул Хеллештерн. – С Торстеном, говорят, случалось.

– Ну уж нет! – запротестовал Руппи, невольно тронув перешедший в его собственность палаш. От болтовни про поединок в стиле первых варитов вяли уши, а понимать, что «львиным» клинком башку оттяпает любой приличный рубака, армия не желала. – И вообще не я один злюсь.

– Но ты злишься мутно, – фыркнул кавалерист. Они дошли до последней палатки, дальше начинались бурые с белыми снежными пятнами поля. – Глянь-ка! Кажется, разъезд кого-то прихватил, это может оказаться любопытным.

«Это» оказалось более чем любопытным, хотя началось все предельно буднично. Высланные вперед разведчики обычным порядком остановили торговцев, двигавшихся с небольшим караваном навстречу армии, на юг…

– С вашего разрешения, – бодро докладывал ветеран-капрал, – мы выспросили, кто, откуда, куда и зачем. Полный порядок, негоциянты как негоциянты, только они с чего-то в голову вбили, что мы на встречу со столичной армией идем… Я, понятное дело, спросил, что за армия такая. Говорят, к Эзелхарду по главному тракту движется. Насколько большая, не знают, видали токмо авангард – стоит лагерем у Асбаха. Если не врут, тысяч пятнадцать, а то и все двадцать. Идут из самого Эйнрехта, пехота, кавалерия, еще и пушки везут.

– С вашего разрешения.

– Отлично. – Генеральская рука неспешно потянулась к кошельку: Георг, как и Рейфер, никогда не забывал наградить отличившихся. – Ждите здесь, с негоциантами наготове. Фельсенбург, со мной.

Шли не быстро – на них смотрели, а несколько минут ничего не решало – и молча. Только у самой палатки Бруно Хеллештерн в упор спросил:

– Понимаешь, что это значит?

Руппи угрюмо кивнул. Понимать было нечего – «вождь всех варитов» решил прибрать к рукам Южную Дриксен, и Эзелхард, город оружейников и ткачей, стал его первой целью.

– Мне казалось, я знаю про шадди все, но его высокопреосвященство Левий открыл для меня кое-что новое. – Арлетта поставила чашечку и вздохнула. – Я давно так ни о ком не сожалела.

Это – истинная правда, это – откровенность, и это никак не связано с Ли, а кому-то пора начинать настоящий разговор. Начавший проигрывает? Нет, если он – Рафиано.

– Кажется, эсператист в самом деле вел себя достойно, – согласилась Георгия. – Тем не менее смерть кардинала для нас не меньшая удача, чем его появление. Вторая религия Талигу не только не нужна, но и опасна.

– Талигу более всего опасна глупость. Агний зря пытался переложить ошибки Сильвестра на простонародье.

Не Агний и не Сильвестра, но на ошибки мужа жене лучше не указывать.

– Церковные дела не для меня. – Георгия неспешно поправила волосы. – В любом случае, после свидетельств Придда и Фарнэби Агний не может оставаться кардиналом Талига. Рудольфу уже приглянулся какой-то епископ, но это терпит. Давно хотела спросить, ты ведь любила мою маму?

– Нет, – вопрос странен и, вне всякого сомнения, хорошо продуман, поскольку подразумевает либо излияния, либо объяснения. Их не будет, пусть спрашивает дальше.

– Арлина, но почему? – Обидно? Наверняка, за свою кровь всегда обидно, но на откровенность вызвать важнее, что ж, будем откровенны. Слегка.

– Мне было хорошо в Рафиано, – Арлетта откинулась на спинку кресла, она не будет вглядываться в лицо, лица принцесс и королев считают открытой книгой лишь законченные дураки.

– Не хочешь отвечать?

– Отчего же? Сейчас это никого не убьет. Родители боялись меня отпускать, пусть и делали вид, что так и надо. Я как-то поняла, что их вынудили и что сделала это королева.

На самом деле отец сказал правду, хоть и почитался матерым дипломатом, а может быть, именно поэтому.

Напутствие матери было четче – графиня Рафиано велела дочери сетовать на свои черные волосы и восхищаться светлыми, королевскими. О том, что Алиса не слишком умна, родители умолчали, это Арлетта как-то поняла сама.

– Но потом? – настаивала дочь светловолосой королевы. – Неужели тебе не понравилось в столице? Во дворце?

А неужели там могло нравиться? Хотя… для мух нет ничего прекрасней навозной кучи, только столь неизящная откровенность разговор не украсит.

– Мне не нравилась одинаковая одежда, – графиня улыбнулась, словно вспоминая глупенькую девочку. – Кроме того, мне не хватало брата. Как и Жозине Ариго.

– Но вы казались такими счастливыми, – огорчилась Георгия. – Я была младше вас, и я так хотела фрейлинское платье…

Они все – блондинки, брюнетки, рыжие – ходили в голубом с золотой вышивкой. В честь очей Алисы и ее кос. Этикет требовал от свитских дам и девиц носить родовые цвета ее величества, однако на дворцовых лестницах висело слишком много трофейных дриксенских знамен. Франциск Второй догадался издать особый указ о придворных туалетах, это было едва ли не единственное озарение, посетившее августейшего подкаблучника. У регентского совета хватило вкуса его не отменить, а дополнить, в целом вышло вполне прилично, но несчастные Манрики угодили между собственным родовым ужасом и цветами Ариго.

– Арлина, ау!

– Одетта в самом деле была счастлива, – словно вынырнув из воспоминаний, произнесла Арлетта, – Ангелика, кажется, тоже.

– А Каролина?

– У нее было то, что она хотела, но никогда не получила бы в Борне.

– Прекрасный Гораций?

– Нет, рамка для возвышенных чувств. – Если признак старости – умиление детскими воспоминаниями, то Арлетта Савиньяк юна, как сама весна. – Поклонение несуществующей любви может завести далеко.

– Мать любила на самом деле, – Георгия упорно рвалась в лабиринты былого, хотя там спали чудовища. – Вас всех, своих рыцарей, но главное – Талиг… Ты не представляешь, как ее оскорбляли намеки на то, что она по указке Дриксен губит королевство.

– Но ведь она губила.

– А ты знаешь, что было бы, победи королева, а не дядя короля и его фавориты? То, что мы пожинаем сейчас, сеяла не мать, а те, кто ее сместил. Я тебя удивляю?

– Отнюдь нет. Когда плохо, многие начинают сперва думать, как могло быть хорошо, а потом в это верить. Это просто, ведь промахи, если они уже сделаны, очевидны, остается лишь хвалить то, что сделать не дали.

– После Мельникова луга хвалить победителя у Ор-Гаролис?

Вот и добрались, только куда? Редкая мать упустит возможность поговорить о сыне-победителе, но чудовищам законы не писаны.

– О да, – словно бы подхватила Арлетта. – Марге в своем Эйнрехте наверняка знает, как нужно было побеждать у Ор-Гаролис. Вот бы он взялся учить Бруно воевать!

– Арлина, – герцогиня слегка наклонилась к собеседнице. – Лионель бы справился с дриксами?

– Мы с ним говорили о другом.

– Ответ, достойный Рафиано. Ты хоть помнишь, сколько нам лет?

– Разумеется. Ты младше меня.

– Не настолько, чтобы это было важным. Я часто думаю о своем возрасте, о нашем… Я, ты, Рудольф, Гектор, Бертрам можем быть сколь угодно прозорливы и умны, но когда Карл сможет по-настоящему править, нам будет лет на двадцать больше, чем сейчас. Если будет.

– Бертрам точно доживет, – заверила Арлетта. – Он не для того встал, чтобы через какой-то десяток лет умереть.

– Он встал, когда счел нужным. Мой врач не верит в подобное исцеление, однако оно есть, и нам остается одно. Не верить в болезнь.

– Почему одно? – сощурилась Арлетта. Она почти не сомневалась, что будет дальше, но пусть Георгия скажет сама. Вернее, пусть скажет Урфрида. – Мы стали слишком придирчивы и видим ложь там, где следует искать чудо. В Эпинэ похоронен кардинал, его жизнь и смерть достойны святого, а исцеления на могилах святых бывали.

– Чудесная шутка!

– Это не шутка. Я, в отличие от тебя, знаю Бертрама. Если б он мог встать, когда сожгли Сэ, он бы встал.

– Возможно, он так и сделал. – Не спорит, зачем? Бертрам на юге, сейчас он не важен, а вечер не бесконечен. – До конца откровенны только дети, да и то, судя по тебе, не все. Моя старшая дочь не любит говорить о Бергмарке, и я понимаю почему. Брак устроил Рудольф, он, как и всегда, думал о Талиге. Из сыновей он растил опору трона и вырастил – никто из моих мальчиков не сможет стать большим, чем Жермон Ариго. Фрида могла бы, только моя мать слишком напугала троих сильных мужчин, и теперь мы можем быть только женами.

– Урфрида несчастна в замужестве? – Напуганный Диомид, напуганный Георг, напуганный Алваро… Это само по себе прекрасно, особенно последнее!

– Я бы не сказала, что дочь замужем, – голос герцогини чуть-чуть изменился, и Арлетта поняла: Георгия ехала ради этого. – Нет, брак состоялся, однако затем у маркграфа появилась фаворитка. Фриду это не слишком расстроило, Вольфганг-Иоганн прислушивался к советам жены, а как мужчина он ее никогда не привлекал. Супруги жили под одной крышей, встречались за столом и время от времени – в спальне. Любовница маркграфа знала свое место, как и вся Горная марка, но этой осенью многое изменилось.

– Вольфганг-Иоганн помнит свои обязательства.

– Кому, как не матери нового командора Бергмарк, это знать! Сомнений в лояльности маркграфа нет, однако положение моей дочери стало неприемлемым. Фаворитка беременна, а бергеры не меняли законов со времен Манлия. Если родится сын, он станет наследником, и в каком положении окажется Урфрида?

– Маркграф обязан отослать любовницу и найти ей мужа, а ребенку – отца, – твердо сказала Арлетта. – Подобное случалось не единожды, другое дело – будь маркграф в положении Хайнриха, которому в самом деле срочно нужен сын.

– Я бы ответила так же, если б Фрида меня спросила, но дочь уже решила. Она дает маркграфу свободу и возвращается в Ноймар. Маркграф принимает вину на себя и, разумеется, остается нашим союзником, даже более рьяным, чем прежде. В Агмштадте брак уже объявлен несостоявшимся, и я должна подготовить к этому Рудольфа, который, к несчастью, оскорблен отставкой Вольфганга. Надеюсь, ты понимаешь, что дело не в Лионеле, твой сын в отношении фок Варзов безупречен.

– Мои мальчики любят Вольфганга. Оба. Эмилю страшно не хотелось предъявлять приказ о своем назначении маршалом Запада. Хорошо, что обошлось без этого.

– Но полагаться на судьбу не стоит, и тем более не стоит доверять ей Талиг. Арлина, я надеюсь на твою скромность, потому что наш разговор Рудольфу не понравится. Нас ждет шестнадцать лет регентства, и вряд ли регент будет только один. Мы стареем, Алва бездетен, мои сыновья – торские генералы и не более того, а рядом с Карлом должны быть те, кто способен удержать в узде и север, и юг. Тебе вряд ли приятно это слышать, но Валмоны при пустой Олларии через несколько лет станут опасны, и не только они. Сейчас Придд лоялен, только спрут есть спрут, особенно если наберется сил.

Красноречивая пауза. Взволнованный взгляд. Что ж, ответим тоже взглядом и тоже взволнованным. Пусть продолжает.

– Я не находила себе покоя, – понизила голос герцогиня, – и я не видела выхода, пока не пришло письмо от Фриды. Сперва я разозлилась, потом поняла, что это спасение! Нужен союз севера и юга, и теперь он стал возможен. Урфрида – урожденная герцогиня Ноймаринен, двоюродная сестра короля и дочь регента, кроме того, она умна. Ее брак с вождем Юга даст Талигу двадцать лет мира и разумного монарха. Моему брату очень не повезло с воспитателями, но Фрида и Ли учтут ошибки Сильвестра. Да, Арлина, вот я и сказала главное. Урфрида теперь свободна, Лионель, к счастью, не женат. Ты можешь что-то возразить?

– Могу. Рокэ еще больше не женат, чем Ли или тот же Придд.

– Прости, не поняла.

– Наличие братьев делает женитьбу не столь неотложной. Я не говорила, что Эмиль помолвлен с Франческой Скварца?

– Нет, ты говорила Рудольфу, что видела Рокэ после его освобождения, но ты его не видела. Как и Эмиль с Валмонами.

– А вот этого не говорил уже Рудольф.

– Он предпочитает верить, в том числе и потому, что все-таки болен, хотя сердце у него лучше, чем у Вольфганга. К лету мой муж начнет догадываться, что Алва не вернется, однако в ваших словах не усомнится и тогда. Уехать в Сагранну и сгинуть, что может быть естественней?

А вот об этом она не подумала! О том, как просто сгинуть в Сагранне… Бертрам пишет о чем угодно, но не о Росио, а ведь Марсель к отцу заезжал. Один! И Ли… Сын не ждет.

– Думаешь, что врать уже мне? – Георгия смотрела, как победительница. Или как дура. – Право, не стоит.

Арлетта сощурилась. Она защищала Ли, она защищала Росио, и она защищала Талиг, а чтобы выпустить когти, хватило бы и чего-нибудь одного. С избытком.

– Ты забыла о дожах, Геора. О толпе бордонских дожей, которые не только видели Алву, но и подписали капитуляцию, но думала я о другом. – Пусть уйдет, уберется, разозлится, потеряет дар речи! Завтра он к ним обеим вернется, вместе со способностью мыслить, а сейчас – прочь!

– А кто из дожей прежде видел синеглазого кэналлийца, марикьяре, мориска… Так о чем ты думала?

– О прошлом. Мне вдруг захотелось узнать, поменял ли соберано Алваро чашечки, или просто не стал пить дурно сваренный шадди.

– Арлетта!.. Это выдумки Валмона, причем недостойные!

– Не Бертрама, мои. И пришло мне это в голову сегодня. Когда ты сказала, что ее величество любила нас, своих рыцарей и Талиг, не упомянув при этом короля. В юности, Геора, о многом не задумываешься, просто запоминаешь. Думать начинаешь потом, думать и сравнивать. Для безутешной вдовы, к тому же загубившей свое счастье собственными руками, ее величество была одета слишком продуманно. До похорон таких воротников никто не видел, и никто бы не посмел навязать королеве новшество. Вдовствующей королеве. Потерявшей с любовью душу женщине. Я слишком хорошо помню себя и Жозину. Есть мне с кем сравнить и, гм, в другую сторону… Кара в трауре была столь же безупречна и столь же хороша, как и твоя матушка. Ты уходишь?

– Да, Арлина. Я ухожу.

Фельдмаршал барабанил пальцами по незримым клавикордам и сопел, а Руперт сидел на табурете у двери, как и положено, охраняя особу главнокомандующего. Главнокомандующий совещался, то есть стучал по столу и решал. Нынешнее сборище на памяти Фельсенбурга было не то десятым, не то одиннадцатым – генералов фельдмаршал собирал постоянно, а Руппи при сем присутствовал, изящно напоминая о застреленных и зарубленных мятежниках. Ну и о единстве Зильбершванфлоссе с Фельсенбургами и Штарквиндами. Бруно полагал, что молодой родственник при этом еще и учится. Что-то в этом было, только нынешний совет отличался от предыдущих, как урок от панихиды.

Услышав про эйнрехтцев, фельдмаршал нахохлился и даже обошелся без своих омерзительных «неужели?» и «вот как?». Последнее слегка порадовало, должно же в происходящем быть хоть что-то хорошее! Разумеется, Фельсенбург никоим образом не желал нынешнему главе дома Зильбершванфлоссе поражения, а чтобы покончить с китовниками, пошел бы на сговор с самим Фридрихом. Если б рядом не оказалось кого-нибудь поприличней, вроде фрошеров или гаунау. Бруно был вполне терпим, а бесноватые опасны, и все же озадаченность на брюзгливой физиономии веселила. Вопреки всему.

– Я не ждал столкновений с большими силами китовников так рано, – наконец изрек фельдмаршал, переводя взгляд с брата Ореста на Хеллештерна и с Хеллештерна на сидящих рядом Рейфера с фок Шреклихом и фок Вирстеном. Прочих генералов выбитый из колеи полководец не пригласил. Будь его воля, Бруно бы обошелся и без Хеллештерна, но тот узнал новость из первых рук, а без старикана Шреклиха совет не совет; Вирстен же и вовсе был тенью фельдмаршала, на редкость занудливой и еще более на редкость работящей. Что до Рейфера… Руппи с некоторых пор подозревал, что полуседой генерал одалживает начальству свои мозги, после чего оное удивляет и подчиненных, и фрошеров. Еще б не удивляться, если старый бык начинает скакать через барьеры, будто мориск.

– Господин фельдмаршал, – Хеллештерн счел начальственный взгляд приглашением к разговору, – прошу меня простить, но я ничего не понимаю. Вместо того чтобы ускоренным маршем устремиться вперед и занять Эзелхард первыми, армия замедлила движение! Горники сейчас в дне пути, завтра, в крайнем случае послезавтра вечером они нас нагонят. Объединив силы, мы сможем не бояться никаких сюрпризов.

Пальцы Бруно отбарабанили еще несколько тактов. Одна и та же мелодия, никому не слышная и никогда не меняющаяся.

– Фок Хеллештерн, – лицо командующего было неподвижным, зато голос словно бы морщился, – когда мне требуется узнать чье-то мнение, я задаю соответствующий вопрос. Сегодня продолжим марш, как и намеревались, и встанем лагерем у трясин, где и дождемся фок Гетца. Фок Рейфер, а вот вас я выслушать намерен.

Рейфер поднялся и одернул мундир, значит, будет предлагать и спорить. Руппи не считал себя великим стратегом, он не считал себя даже тактиком, но этого сейчас и не требовалось. Ситуация была понятна до дрожи, единственное, что до поры до времени оставалось тайной, – численность прущей на Эзелхард армии. То, что при таком авангарде она сопоставима с армией Бруно, ясно, но обеспечит ли подход Горной необходимый перевес? Если да, можно попробовать отстоять город, а если нет?

Рейфер уже закончил с мундиром и теперь смотрел на стену, словно там проступала карта, впрочем, все карты он держал в голове.

– К Эзелхарду ведут две дороги – напомнил он. – Большой тракт, огибающий Эзеловы курганы с запада, по нему до города, если поторопить обозы, полтора дня пути, и так называемая Мокрая тропа, что идет по невысокой гряде, делящей трясины Райхерзумпф на две почти равные части. Мокрая тропа заметно уже и не столь надежна, как тракт, зато она много короче и выводит прямо к южным окраинам Эзелхарда. Возможно, есть смысл отправить конницу именно ею, в то время как остальная армия двинется по тракту.

– Я смогу выступить через час, – вмешался Хеллештерн. Он был прав, он все испортил.

– В том, чтобы отправить кавалерию прямо сейчас, – быстро произнес Рейфер, – есть определенный риск. Райхерзумпф известны не только утиной охотой, но и ночными туманами. Я бы предложил выступить за полтора часа до рассвета. Таким образом, мы выгадываем время…

«Возможно», «есть смысл», «я бы предложил»… Умница Рейфер делает все возможное, чтобы Бруно чувствовал себя полным хозяином, но как же эта мертвая зыбь не походит на споры у Олафа, где никто ничего не скрывал и никто ни на кого не злился. Бюнц верно говорил: сухопутчику нужно две башки – первая, чтобы воевать, и вторая – объезжать на кривом коте начальство.

Бруно развернул карту, на которой, вне всякого сомнения, были окрестности Эзелхарда, и насупился. Рейфер с бесстрастным лицом уселся на свое место, Хеллештерн принялся поправлять шейный платок, господа штабные так и не шелохнулись. Где-то маршировали китовники с пушками, где-то готовились к ужину земляки Олафа, в том числе и оклеветавший Ледяного мерзавец, о котором Руппи почти забыл. Живи в Эзелхарде только он, фок Фельсенбург с радостью отдал бы городишко бесноватым. На время, чтобы не марать руки дважды.

В том, что подонки уничтожают подонков, есть некий высший смысл, если угодно – красота, но сперва нужно куда-то деть таких, как мастер Мартин. Старик убрался из Эйнрехта вовремя, только куда? Мог ведь и к родне невестки в Эзелхард… А хоть бы Файерманы укрылись в Штарквинде или вообще в Гаунау, сколько в известном своими оружейниками городке честных мастеров? Уж всяко больше, чем лжесвидетелей, так что китовников туда пускать нельзя, ну а с клеветником может потолковать и папаша Симон. В строжайшем соответствии с «Благословенным списком».

– Нет, господа! – Бруно закончил думать именно тогда, когда Руппи о фельдмаршале почти забыл. – Нет. Разделение армии и ночные переходы по болотам приличествуют фрошерам, причем самой дикой их части. Я на подобное пойти не могу, тем более что мы точно не знаем, ни где противник, ни сколько у него сил, да и сама срочность лично мне никоим образом не очевидна. Фок Хеллештерн, озаботьтесь отправить на разведку побольше людей. Мы пойдем как намечено и в любом случае успеем соединиться с Горной армией прежде, чем подойдут эйнрехтцы, с которыми самым разумным будет разминуться.

– Я не понимаю… – теперь поднялся Хеллештерн, а вот Рейфер продолжал сидеть. – Господин фельдмаршал, мы не можем продолжать движение, не имея надежного тыла и магазинов.

– Сядьте, Георг, – велел фельдмаршал, и Руппи понял: сейчас случится откровение. Бабушка говорила, что Бруно переходит на имена, будучи в восторге от собственной персоны и ожидая от других того же. Командующий пробарабанил еще пару тактов и возвестил:

– Мы заключили мир с фрошерами, чтобы иметь возможность покончить с Марге, но Марге мира не заключал, напротив. Эта армия идет, чтобы прибрать к рукам мою победу, однако граф Савиньяк не квелый фок Варзов. Он и китовники накрепко свяжут друг друга, а мы двинемся дальше, пользуясь уже магазинами Марге. Насколько я знаю этого господина, он должен убрать из столицы не только сильных соперников, но и самые горячие головы. Что ж, ветер Хербсте их остудит, а мы, дабы не выглядеть клятвопреступниками, уведомим талигойскую сторону о появлении возле ее границ не подчиняющейся мне армии. Брат Орест, вы согласитесь взять это на себя?

– Да, – подтвердил доселе молчащий монах. – Но я предпочел бы дождаться возвращения разведчиков. Талигойцы вправе знать, каковы противостоящие им силы.

– Несомненно.

– Господин фельдмаршал, – Рейфер встал рядом с так и не севшим Хеллештерном, – что будет через месяц с нашими гарнизонами? И что будет послезавтра с Эзелхардом?

– Если брат Орест успешно выполнит свою миссию, с нашими гарнизонами не произойдет ничего. Что до Эзелхарда, то дриксенская армия не скопище мародеров. Прошу раз и навсегда запомнить – судьба кесарии решается в Эйнрехте. Мы не вправе топтаться у каждого провинциального города.

Талиг. Акона Талиг. Вараста

400 год К.С. 16-й день Осенних Волн

В этом году только солнце вставало вовремя, остальные либо опаздывали, либо торопились. Фок Варзов свои намерения обогнал, однако Лионеля, хоть осенние дороги их с Грато и вымотали, преждевременная встреча устраивала – прояснять отношения лучше сразу. Сменить отсыревшую даже под кожаным плащом одежду было делом нескольких минут; ровно столько потребовалось и остановившемуся в том же особняке фок Варзов, чтобы узнать о возвращении Проэмперадора и надеть мундир, впрочем, Вольфганг мог стоять у окна уже при полном параде. Старый маршал в окошке… Бывает и такое!

Бывшего командующего Савиньяк встретил в дверях, старик мгновение промедлил и протянул руку.

– Я собирался ждать вас, – улыбнулся Лионель, – а вышло, что вы ждали меня.

– Писал в Акону я по указке лекаря, но ехал уже сам. – Для разбитого полководца фок Варзов выглядел сносно, хоть и похуже, чем в позапрошлый Фабианов день. – Графиня Арлетта советует называть ее сыновей на «ты», не уверен, что она права.

– С Эмилем и Арно иначе не выйдет, – Савиньяк пропустил гостя в кабинет и вошел следом, – что до меня, решать вам.

– А что делать со мной, решать тебе. Мне нужна ясность, Проэмперадор, от регента я ее не добился. Я сяду?

– Разумеется. – Ли отодвинул обтянутый атласом стул и уселся напротив гостя. – Я бы предпочел вести себя с вами, как с графом Валмоном.

Фок Варзов взглянул на свои руки и сцепил пальцы на животе, ему не хватало яблок или хотя бы грифелей.

– То есть, – уточнил он, – не как с Рудольфом?

– Разумеется, ведь в отсутствие герцога Алва герцог Ноймаринен является регентом, а Валмон – Проэмперадор. Как и я.

– Где Рокэ?! – подался вперед Вольфганг.

– Был в Сагранне, – пожать плечами, отвлечь, причем отнюдь не войной. – Сударь, самое сложное мы прояснили, а я успел разве что слезть с коня и выслушать адъютанта.

– Хочешь отдохнуть или заняться делами? Что ж, не стану тебе мешать.

– Мешать обедать? – слегка удивился Савиньяк. – Лекарь предписал вам голодание?

– Лизоб много чего напредписывал, и прежде всего отдых, только мне лучше не отдыхать. Во всех смыслах! Если бы ты считал мое присутствие в армии нежелательным, ты бы сумел вывернуться?

– Скорее всего. – Вольфганг рвется в хоть какой-нибудь бой. Рудольф не хочет настаивать и еще меньше хочет ошибиться, но будет рад, если старый соратник покажет себя молодцом. – Вы осведомлены о наших делах?

– Рудольф что мог рассказал, – выяснять отношения и дальше фок Варзов не стал, это было неплохим знаком. – С Хайнрихом у тебя мир, чтобы не сказать больше, с Бруно просто мир, а Кадана – не угроза. В Надоре Манрик замаливает грехи, в Гайифе резвятся мориски, Бордон трясется и платит. Новый фельпский герцог, запамятовал имя, пробует торговаться с Фомой, а Валмон – ты ведь знаешь, что он соизволил встать? – за ними приглядывает. Остается Оллария, и эту кость вытаскивать из горла тебе.

– Оллария ждет.

– Даже так?

– Именно так. – Нужно понять, почему фок Варзов напоминает, нет, не Катарину, что-то с ней связанное… – Вы говорили не только с герцогом, но и с моей матерью, должен я вам рассказать о зелени и погромах или это излишне?

– Причины столичного кошмара мне непонятны. Рудольф водил меня взглянуть на бесноватых, ощущения – словами не передашь… Разве что бергерской бранью, той, на которую они спрашивают разрешения у вышестоящего. Когда ты ждешь Алву?

– Действовать нужно уже сейчас. – Рудольф ждет Рокэ, или уже нет? Вольфганг, тот ждет, и будет ждать до последнего! – Буду честен, карантин скверну не удержит. Что бы это ни было, если не принять мер, за зиму оно расползется. Сударь, я не могу допустить, чтобы сбесилась целая армия, пусть и не лучшая.

– Да. Господин заяц покинул Эпинэ и двинулся на северо-запад. По собственному почину, но сославшись на несуществующий приказ регента. Что им движет – привычная трусость или благоприобретенная наглость, Валмону – а сообщил об уходе кадельцев он – не ясно. В любом случае, разминуться с беженцами из Олларии Заль не может.

– А с Алвой?

Бронзовый петух бьет эмалевыми крыльями и очень кстати орет. Те, кто учит часы кукарекать, петь, вызванивать, вряд ли думают о скользких разговорах, но бой часов позволяет вспомнить о срочном деле, перевести разговор, оставить без ответа неудобный вопрос.

– Господин маршал, – еще одна улыбка, – обсуждение кадельского зайца повлияет на ваш аппетит?

– Если на него что и повлияет, так это совет вернуться к лекарям. Лионель, я допускаю… Допускаю, что Заль – изменник, свихнувшийся или находящийся в здравом уме, это вопрос второй. Но армия?! Генералы, полковники, капитаны…

– А также теньенты и сержанты с капралами. Скверна не может овладеть всеми сразу. – И даже не сразу, что дает неплохой шанс. – Но есть еще привычка подчиняться, доверие к командующему, честолюбие, обиды, корысть и тому подобное. С кадельской армией нужно решать, а к подобного рода делам я приспособлен лучше многих.

– Особенно стариков?

Похоже, от разговоров о чужой старости не уйти до собственной! Разве что убрать тех, кто боится своих лет, хотя дело отнюдь не в годах.

– Я уже говорил герцогу Ноймаринен, скажу и вам. Хайнрих даст фору любой молодости, вот за Бруно после бунта в Эйнрехте не поручусь.

– А за меня после Мельникова луга?

Пуговица! Он крутит пуговицу, потому и вспоминается королева. Катарина так и не смогла избавиться от привычки что-то теребить, но сумела сделать ее оружием. Руки беспомощной, испуганной женщины, это так трогательно… Руки растерянного ветерана – жутко.

– Сударь, – медленно произнес Савиньяк, – я не мог поручиться за вас до Мельникова луга.

Катарина сожалела о своей слабости, потому что была сильна, и знала это, а Вольфгангу нужно нащупать ногой дно. Хотя бы раз, тогда он оттолкнется и поплывет. Может быть.

Лионель поднялся и отпер бюро.

– Бокал красного вина перед обедом чему-то очень способствует. Чему именно, лучше спросить Валмона.

– Пищеварению оно способствует! Рудольфу ты выкрутил руки, а мне врешь, как лекарь помирающему, – фок Варзов подался вперед, тяжело опершись о стол. – Конечно, армий мне больше не водить…

– Вы в этом уверены? – вежливо уточнил почти принявший решение Проэмперадор.

– Ты делаешь это лучше. И я хочу услышать от тебя, именно от тебя – ты бы выиграл на Мельниковом?

Такое признание дорогого стоит, но главное, Вольфганг, даже надломившись, не погас. Уж скорей наоборот – не слишком ли сильно старик горит? Торопиться с ответом не стоило, как и медлить. Проэмперадор просчитал до восьми и покачал головой.

– Возможно, я бы выиграл кампанию, но не сражение. Не то сражение.

– Ты бы пропустил появление Бруно? Запретил Ариго вступать в бой до подхода основных сил? Поставил бы на Болотный Маллэ? – Вопросы вылетали как пули. – Ты бы вообще принял бой?

– Я не стану отвечать. – Много Вольфгангу не выпить, но бокал тоже можно крутить в руках, главное, не раздавить стекло. – То, что сделано, легко ругать, а что не сделано – хвалить. Особенно когда сделанное обернулось неудачей или не слишком большой удачей. Я писал что-то в этом роде виконту Сэ, хоть и не думаю, что мое письмо пережило смерч. Вот в чем нет сомнений, так это в том, что через полсотни лет какой-нибудь дурак, выйдя в отставку в невеликих чинах, распишет, насколько глупы были и вы, и я, и Бруно. И как он, корнет или капитан, узрел истину, и истина заключается в том, что все якобы великие ничтожны, а по-настоящему велик лишь один. И это не Создатель, не Леворукий и тем более не Франциск…

– Я слышал про твоего корнета, – фок Варзов неожиданно улыбнулся. – От Рудольфа.

– Понси глуп, но хотя бы романтичен, – покачал головой Савиньяк, до сих пор не решивший, как распорядиться арестованным придурком. – Глупость, о которой говорю я, будет принижать. Все без разбора. Кому-то это наверняка понравится, а нас уже не будет. Разве что… тлен удастся исправить тленом.

– Никогда не понимал ваших с Рокэ шуток.

– Просто мы редко шутим до конца. Ваше здоровье, граф!

– Если оно мне понадобится?

– Не «если». «Когда».

– Ну так когда?!

– До возвращения Рокэ?

Конец ознакомительного фрагмента.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая (В. В. Камша, 2017) предоставлен нашим книжным партнёром -

Оценил книгу

Итак, прочитана вторая часть третьей книги третьего тома пятого романа цикла "Отблески Этерны". И пришла я по окончании ознакомления с событиями этой книги, что всем известное выражение "Вы прекрасны, как рассвет" можно смело использовать и в качестве ругательства. Только, при письменном обращении, не забывать слово "рассвет" писать с большой буквы.

В плане обилия воды здесь ничего не изменилось - очередное бездонное море. В плане продвижения сюжета - тоже не шибко-то преуспели. Правда, здесь мы наконец-то снова заглянули в Олларию и воочию полюбовались на то, что там творится. Да, персонажи наконец-то подняли свои задницы и начали разглагольствовать уже в процессе передвижения. Вот с них-то я и начну. Есть спойлерные моменты, но не сказать, что это спойлеры в буквальном смысле этого слова. В конце будет жирный спойлер, но этот буден спрятан под кат. И в этот раз я подробно. Начнемс...

Начну я, само собой, с Рокэ "Нашего Всего" Алвы. Всё-таки какой-то он меланхоличный. Какой-то отстраненный, будто где-то витающий, то ли в облаках, то ли в Закате. Когда его наконец-то видишь в действии, понимаешь, что и здесь с ним что-то не то. Нет искры, нет азарта, нет того самого огонька, как раньше. Ощущение такое, что он с превеликим удовольствием остался бы в Хандаве: трахался с Этери, бренчал на гитаре, бухал с Матильдой и Бонифацием, а в перерывах между сими достойнейшими занятиями, философствовал на тему соловьев и роз. Или слушал старинные предания из уст Этери. Но долг зовёт!

А вот Савиньяки как-то ожили. Старший-старший стал более похож на человека, по окнам к дамам вон скачет, шутит как умеет, в общем перестал быть всего лишь функцией. Старший-младший похож на себя же времен фельпской компании. А младший-младший стал умнее, не то чтобы совсем, но прогресс налицо. Хоть он и вытворяет до сих пор местами нечто типа "Ай, на нэ на нэ! Горит сарай, гори и хата!", но в значительно меньших количествах. Рада, что в этой части очень мало Арлетты с её притчами.

Как и Юлианны. Мне вот непонятно, на кой ей уделяется столько внимания. И вообще - зачем этот персонаж нам показан и введен в действие? Ну знали мы, что есть у Вейзеля жена, ну и ладно. Вводить её в сюжет зачем? В чем её роль и значимость? Для колориту? Или для притащить Мэллит в замок Приддов, чтобы та могла совершить превентивное убийство первородной? Ну ок. Но подавать-то её зачем в таких количествах? И ладно б нормальный персонаж был, хоть и недалекий, но делать из неё такую клушу... Это же ходячий и вечно что-то вещающий ужас какой-то!И начинаешь понимать, с чего это Курт все на войне да при армии пребывал. Да от такой дуры любой сбежит. Хоть под пушки, хоть под пули, хоть в резервную армию.

Туда же, кстати, Ларака. Тоже жутко раздражающий персонаж, вызывающий такое же недоумение. Если не больше.

Салиган. Рамон (или Раймон, в тексте то так, то этак) прям расцвел. Но при этом удивительным образом сумел вызвать одновременно и старую брезгливость по отношению к нему, и некоторое уважение за изворотливость и хорошо сыгранную роль. Впрочем, считаю это плагиатом на Марселя времен правления Альдо Белоштанного.

Сам Марсель все такой же. Хоть кто-то не меняется настолько, что становится не похожим на себя.

Радуют Придды. Радует вместе с ними и Жермон Ариго. Не радуют Ноймаринены, старость что ль сказывается, маразм что ль наступает... непонятно. Мне сложно объяснить то, что они пошли на поводу у своей Урфриды. Не радует и другое.

С персонажами разобрались - к сюжетным линиям. Непонятно, на кой так подробно выведены линии Дриксен и Гайифы. Предположим, что надо показать происходящее там. Но на кой так подробно? Четверть книги одному, четверть книги другому. Зачем нам эта говорильня и показ "кино" в стиле "здесь и сейчас" от сцены к сцене во всех подробностях? Приезжает потом к Савиньякам Орест и рассказывает всё это, но кратко, самую суть, что важна для сюжета. Ведь дело в сути того, что там случилось, а не в том, какую позу принимает Бруно, когда думает. Я могу эти все излишне подробные описания и диалоги простить там, где идёт основная линия. Но при чем тут дриксы? Или это тоже внезапно стало одной из основных линий? С фига ли и зачем? Какой в этом смысл? Что, кроме увеличения количества текста нам это даёт? Да, собственно, особо ничего. Хотя, может кому-то хотелось понаблюдать за Бруно и иже с ним. Или не хватало ещё одной небольшой кучки из левых, мельком пробежавших персонажей в лице офицеров дриксенской армии. Массовки маловато. Ну, а вдруг? Я могу понять только внимание, уделенное Фальсенбургу, как персонажу, что давно "в деле", то бишь в книге, и который является одним из важных, сюжетообразующих персонажей. И то, я считаю, что расписывать настолько подробно его героический рейд было излишним.

Про Капраса вообще смешно. Он все уделенное ему время пребывает в сомнениях и ищет деньги на пушки. И нам все это, а также и то, что происходит вокруг, зачем-то опять же крайне подробно излагают.

Я такие подробности и повторы могу оправдать только там, где фигурируют главные герои. Их говорильня обоснована, так как они наконец-то начинают кучковаться, ибо пришло время вершить великие дела и спасать отечество. В конце-то концов. Соответственно им нужно рассказать друг другу, что, где и как происходило, поведать в подробностях, обсудить, проанализировать и сделать какие-то выводы. Но в остальном подробнейшее обсасывание всего и вся мне кажется лишним. От некоторых кусков текста аж зевота наступала, так как это уже описывалось и обсуждалось. А то и не раз.

Ну и на десертик - "самое вкусное". Что на протяжении всей этой бесконечной истории волновало читателей больше всего? Что являлось основной загадкой, связывающей одно с другим? О чем столько спорили? На счет чего строились разнообразные теории, вычислялись формулы, высказывались догадки? Повелительство! Итак, тот самый жирный спойлер. Прячу.

спойлер Кэртианская мистическая система слита. Ждали, что она будет прописана и объяснена, что в последних книгах читателям расскажут, как что передается, кто есть кто и что есть что. Но всё превратилось в абсурд. Мы наблюдаем, что сила погибшего повелителя вернулась к Ракану, а не передалась дальше. Думали ж, что Давенпорт будет преемником, ибо камни слышал и что-то там чувствовал. Но нет. К Ракану. И что? А то, что этот самый Ракан может взять и отдать её любому. И без всяких там магий и ритуалов. Просто сказал, и вуаля! - новый повелитель готов. Вот тут Ларак подвернулся. "Всё, ты - Повелитель Скал теперь", - вещает Рокэ, обращаясь к Эйвону. - "И не жужжать мне!" И реально всё. Эйвон Ларак - Повелитель Скал. И никакой там крови и прочей фигни. А вы о чем размечтались, ознакомившись с аннотацией? А тут вона как. Я, прочитав эпизод с передачей повелительства, чот призадумалась. Так может раканство Алв так и объясняется, а? Может на самом-то деле никаких тайн и длинных цепочек Ринальди - Борраски - Алвы и нет вовсе? Представьте, что на самом деле Эрнани, обговорив с Рамиро сдачу Кабитэллы Оллару, положил на плечо Алве руку и такой: "Всё, ты - Ракан! Я ухожу и передаю силушку свою раканскую тебе. И не скребет!" Вписывается в новооткрытые возможности Ракана? Вполне. А мы-то там гадали... Идиоты.свернуть

Ну и радость напоследок. Анонсировали в сентябре выход третьего тома "Рассвета". Аллилуйя! А то, после того, как стали вновь говорить, что "Сейчас идет работа над оформлением третьей, предпоследней книги", я уже успела начать готовиться к ещё пяти годам ожидания последних двух книг. Ну, по традиции. Но нет. Выдыхаем. Ибо очень хочется уже побыстрее дочитать опупею и закрыть в чертям этот гештальт.

Оценил книгу

Мы ждали пять лет... И лучше бы не дождались.
Книжная серия, в свое время завоевавшая мою нежную любовь развернутым описанием дворцовых интриг, военных баталий (на суше, на море и в горах) и геополитики, перемежаемых религиозными культами и старинными легендами, выродилась во что-то абсолютно непотребное. Мертвецы здесь встают из могил, все женщины и девицы, ранее отличные между собой, как ночь и день, прочно сходятся в едином мнении, что они бабы-дуры и им срочно нужно мужика (и подругам тоже), положительные герои пафосно вещают о собственной гениальности, делая это с таким апломбом, что от них и их "гениальных" планов (напоминающих шутки жестоких подростков, по крайней мере уровень категоричности тот же) начинает тошнить. Политика? Война? Где-то там на заднем плане. А здесь подвиньтесь, вам зачитают мораль, приправив ее дурно скрытыми цитатами из классики, как вам герцог Алва, дословно повторяющий Евгения Онегина? А бакранская народная песня "Катюша"? Раньше автор свои цитаты хоть как-то маскировал, и брал их не из настолько популярных произведений. Туда же к более зеленой траве - литературный язык, он раньше тоже был лучше. Не знаю, кто там сменился - редакторы, корректоры, беты, но результат удручающ. Особенно в сравнении с первыми книгами цикла.
Пожалуй, оставлю я надежды на появление "Дикого ветра". И посочувствую Дику Окделлу, жертве политики двойных стандартов. А ведь когда-то было время!

Оценил книгу

У меня выдался на редкость плодотворный отпуск - я, наконец, закрыла гештальт по Камше и, надо признать, не без удовольствия. По большому счету претензий у меня разве что к Полуночи, за ощущение, будто читаю ленту криминальных новостей, а не старое доброе фэнтези и, эпизодично, к отдельным персонажам. Например, стойкое желание пристроить уже куда-то Мэллит, ибо она чем дальше тем больше напоминает переходящее красное знамя, которое мальчики передают из рук в руки кто обреченно, кто с облегчением.
Что в этих четырех книгах хорошо - отсутствие провисаний в сюжетных линиях. Учитывая, что с дочитыванием цикла я тянула аж до выхода Рассвета, мне еще и объяснений не пришлось ждать кучу лет. Хотя внезапная покровительница Робера и удивила выбором и способом причинения заботы и нанесения добра. Ну и Санта-Барбара в семействе Приддов - нечто. Они с Савиньяками в принципе стали двумя моими любимыми семьями в цикле. Вроде и дружные, и любящие, и заботливые, а вместе с тем редкие психи. Просто породы тараканов в головах разные. Думаю, это потому, что одни северяне, а другие - южане.

Но вернемся к началу. То есть к Закату, где автор начала нагнетать грядущий Армагеддон всеми доступными ей способами. Лично меня наплыв мистики не смутил, ибо в целом уместен и даже обоснован и с подведенной базой, что не менее приятно. При этом смерть Катарины оказалась какой-то бессмысленной и глупой. Ее не жаль, но чувствуется тут несоответствие. Либо Катарина умная манипуляторша, которая годами выживала в олларианском гадюшнике и не только благодаря защите Алв и Савиньяков, и тогда она нехарактерно глупо повела себя со слетевшим с катушек Диконом, либо Катарина не так уж и умна, но тогда как она умудрилась так лихо подставлять людей, оставаясь при этом белой и пушистой? Кстати, я очень рассчитываю, что к финалу Рассвета нам таки сообщат, зачем ее величеству так хотелось избавиться от Приддов с Окделлами и в целом кому оно и на фига сдалось?
Сама смерть Дикона тоже была странной. Точнее, неочевидной. Во многом благодаря сильно своеобразному посмертию Впечатления из серии ну бредит и бредит. Совесть там, или что у Окделлов вместо нее заложено, передоз впечатлений, патологическая тяга к Алве, который все поймет и спасет... Короче, кабанчик и кабанчик, так что переживала я только за итак побитую психику Рокэ в случае, если ему этот бред тоже снится. Спасибо ленте твиттера, сообщившей, что это у него такое клевое посмертие. Прям даже и не знаю, я по другому себе чистилище представляла.
В Полуночи мрак сгустился чуть более чем полностью, но приятно, что центральных действующих лиц автор начала оперативно сгонять в кучи - это сразу резко и качественно сокращает количество сюжетных линий на квадратный метр текста. Читать стало удобнее, особенно если учесть, что событий происходит гораздо больше. Предыдущие любимые персонажи ими и остались, а вот Юлиана - это нечто! Такая невероятная женщина может быть только родственницей Вальдеса. Она тоже Бешеная, хоть и по своему, но Ирэну мне в данном контексте жаль, ибо баронесса Вейзель спущенная на Приддов это новое слово в домомучительстве. Ариго-то с Валентином что, они на войну свалили, а Ирэна очень-очень хорошо воспитана. Бедная девочка. Надеюсь, она не забудет написать Арлетте письмо со спасибо за Луизу.
А вот неприличного количества трупов я не одобряю. Тем более, что, предположим, Вейзеля сразила шальная пуля (а мог бы красиво подорвать зайца или китовников), хотя я не очень понимаю, на фига это было нужно для сюжета? Смерть Левия еще более внезапна и невнятна. Призраком не стал, выходцем - тоже, тайн за собой уволок неприлично много, то есть стал абсолютно бесполезен. Вне контекста Рассвета смерть Марианны - это вообще какое-то издевательство и если Никола и Вейзель хотьумирают в процессе выполнения долга, то Марианна просто умирает. Тупо упав на пороге. Короче, в основном Полночь это про смерти, надвигающуюся тьму и немного о семейных традициях Приддов. Особенно умиляет их невозмутимость во всем, что касается режима дня. Ну подумаешь, бросилась сестра на брата с ножом во время обеда. Даму нужно увести отдохнуть и можно подавать следующую перемену. Прелестно, просто прелестно. Прелестнее только неукротимое стремление братьев Савиньяков швыряться друг в друга всем, что плохо лежит и показывать окружающим языки.
Рассвет сразу намекает на просветление сюжета. Тут и Рокэ возвращается из уже легендарной дыры со следами полного омоложения и, внезапно, Лараком на прицепе. Как я понимаю, Надорские герцоги и повелители - его карма, но, надеюсь, что Луиза все таки будет благодарна. Ну еще тут вам свадьбы, романы, беременности и вообще преобладание жизнелюбия над общей хренью происходящего. Робер и Ларак, конечно, в своем репертуаре, но их выгуливают Рокэ и Марсель, а если они не выпинают из депрессии - всегда остается старший Валме. Сами понимаете, после общения с ним люди не только начинают разбираться в сырах, но и ведут себя прилично, ибо обратное может помешать графу, а все знают, что делают Валме с досадными препятствиями. Вон Ро уже так проникся, что даже в тайны овцеводства стал вникать.
Ну и не могу не восхититься Селиной. Ее выход к Лионелю с насущными подружкиными проблемами - это отдельная феерия. Так что ржала я, аки кавалерийский мориск, не взирая на глубокую ночь. Это было прекрасно, как сказал бы Марсель (о, почти стихи получились) и не менее прекрасной оказалась оперативность, с которой маршал отреагировал на просьбу.
Ну и на последок: юный Фельсенбург по прежнему умница, адрианианцы трогательно напоминают моих любимых иезуитов с поправкой на вселенную и оттого вызывают двойное умиление. А еще приятно сознавать, что старая любовь не ржавеет. Даже спустя десять с лишним лет. Так что с Кабитэлой у меня таки полноценная любовь, чего и вам желаю)))))

Вера Викторовна Камша

Синий взгляд Смерти

Часть вторая

«Когда император покинет империю, – пугали древние, – Золотые Земли канут в пучину бедствий». «Шар судеб сорвется с места, – предупреждали гоганские мудрецы, – и горе тем, кто окажется на его пути. О том, что будет, если тот, кто по всем признакам и есть император, вернется, предсказания умалчивали, а он вернулся и потребовал сперва гитару, а затем – доклад. Заканчивая оный, виконт Валме понял, что все предыдущие его поручения были не такими уж и особенными, ведь „Дрянь Судеб“ где-то катается и полагает себя неотвратимой. Это она вообще-то зря».

V. «Повешенный»

Я – человек, который не принадлежит никому и кто принадлежит всем.

Шарль де Голль

Бакрия. Хандава. Талиг. Акона

400 год К.С. 7-й день Осенних Волн

Похолодало, и Валме немного проснулся. Вставать виконт не собирался, но его принялись лизать. Это было странно: после бдений и возлияний Марсель предусмотрительно оставлял пса на улице, а выпили вчера изрядно.

Виконт приоткрыл правый глаз: перед ним в самом деле был Котик. Волкодав бестактно улыбался, а Марсель по утрам радовался жизни лишь в исключительных обстоятельствах.

– Откуда ты взялся? – простонал виконт, отпихивая настырную морду. – И почему сквозняк? Окно открыл? Ты теперь летаешь?.. Кошмар!

– Готти привел я, – сообщил сквозняк. – Если будит кто-то истинно любимый, пробуждение становится менее ужасным.

– Если это сон, – отрезал виконт, – то, несмотря на Котика, отвратительный. И почему в нем нет хоть какого-нибудь Герарда?

Наследник Валмонов врал. Отвратительным предполагаемый сон стал бы, окажись он в самом деле таковым. Проснуться и понять, что Рокэ по-прежнему в дыре, а ты выискиваешь себе особые поручения и врешь дамам, высокопреосвященствам и бакранам… Только не это! Марсель торопливо сел и отбросил одеяло из пятнистых шкур. Барсовых, надо полагать.

Интересно, почему бог Барс не запрещает охотиться на хвостатую родню? Хотя позволяет же великий Бакра одним своим чадам доить, стричь и есть других. Пусть с уважением и благодарностью, сути это не меняет.

Брякнуло. Умный Котик приволок перевязь со шпагой и теперь ждал заслуженного пряника.

– Сейчас, – заверил пса виконт. – Герцог, какая вы все-таки скотина. Да, я заявляю протест и, как и предупреждал во сне… то есть вчера, перехожу на «вы». С офицерами по особым поручениям так себя не ведут!

– Брудершафт обратного хода не имеет, – рассеянно откликнулся Ворон. То, как он выглядел, вызывало желание немедленно затолкать в дыру дражайшего папеньку. Если, конечно, дыра действует на всех, а не только на Алву, и если она еще не заросла.

– Брудершафт не более чем формальность, – Валме широко, по-собачьи, зевнул. – Я не выспался, а ты все равно скотина.

– Первой, кого я поднял среди ночи, – задумчиво произнес Рокэ, – оказалась моя мать, и было сие тридцать восемь лет назад. Затем не давать людям спать вошло у меня в привычку. Во время какой мистерии мы расстались?

– Что? – не понял Марсель. На столе печенья не нашлось, пришлось сгрести в кучу одежки и заняться карманами.

– Ты сказал, что мы расстались во время мистерии, – напомнил Рокэ. Он издевался, что убеждало в его подлинности не хуже тени, на сей раз солнечной.

– Я вынужден повторять вновь и вновь, – с достоинством произнес наследник Валмонов. – Ты – скотина.

– Не спорю, хотя те, кому я досаждаю, обычно выбирают другие слова. Так что это была за мистерия?

– Это была дыра! – взорвался Марсель. Котик озадаченно гавкнул, Рокэ только поднял бровь.

– Какая именно? – Этот перевыходец униматься явно не собирался. Ну что ж, про дыру так про дыру!

– Надорская. Круглая такая, без дна. У меня, между, прочим, был гвоздь в сапоге!

– Это в самом деле раздражает. – Рокэ поманил Котика, и негодяй тут же полез целоваться. – Последнее, что помню я, это вечер у Матильды, после которого со мной что-то произошло. Вчера я застал почти тех же людей за тем же самым занятием, но прошло несколько месяцев. Меня это озадачило, однако звезды ясно указывают на начало Осенних Волн. Кто родился у Этери?

– Девочка… Постой, но ты же вышел от нее!

– Этери слишком хорошо воспитана, чтобы, едва поздоровавшись, заводить разговор о детях, а у меня было не в порядке с головой. Итак, я провалился в надорскую дыру. Как и когда?

– Пятнадцатого Летних Волн, – не стал темнить Валме. – Так ты не издеваешься?

– Я вспоминаю, вчера это было неуместно. Как мы очутились в Надоре?

– Зоя… Капитан Зоя Гастаки. У нее к тебе было дело, но она стала выходцем…

– Постой, – Алва поморщился, но ладони к глазам почему-то не поднес. – У тебя есть вино? Говорить о капитане Гастаки на трезвую голову я не готов.

– Руку ей, между прочим, первым поцеловал ты!

– Значит, я наконец сошел с ума.

– Для поцелуя имелись основания, – Марсель твердо решил быть справедливым. – Знаешь, я как-то не хочу вина, то есть не хочу вина без ничего… Ты завтракал?

Цирюльник пожелал доброго утра и взялся за дело. Молодчика наверняка подмывало сообщить монсеньору, что тот бледен, однако хороший цирюльник знает, когда лучше промолчать. Бестактность – привилегия набивающейся в друзья ровни, а ставить таковую на место Лионель выучился в Ариго, куда мать в свое время часто ездила. Переносились эти визиты с трудом, хотя дали они немало… Именно в Гайярэ будущий граф Савиньяк узнал, что люди бывают неприятными, и выучился с ними обращаться. Эмиль дерзил и пытался удирать, Лионель вежливо и подробно отвечал. Так вежливо и так подробно, что хозяйка начала предлагать «дорогому Ли» поиграть в парке или посмотреть книги. Ли играл и смотрел; один том, в алом переплете с золотым тиснением, ему так приглянулся, что матери пришлось выменять книгу на какую-то любезную графине Ариго дрянь. Какую именно, Лионель запамятовал, подзабылись и вожделенные «Жизни шестнадцати „Львов“», а ведь в истории магнуса Руция имелась на первый взгляд мелочь, отлично ложащаяся на одну из «оговорок» Рокэ…

– Я закончил, монсеньор, – доложил цирюльник. – Сегодня очень сильный ветер. Это из-за заката…

– Пожалуй, – согласился едва не ускакавший в упомянутый закат Проэмперадор, и мастер убрался. Оставшись один, Савиньяк вгляделся в свое отражение – бледность впечатляла, а ввалившиеся глаза так и норовили закрыться. При этом Лионель пребывал в отменном настроении, поскольку одним вопросом теперь стало меньше. Кровью клялись не зря – она могла самое малое слушать и слышать! Правда, и вытекло ее вчера немало… Больше, чем в Торке, когда капрал-бергер в два счета перетянул растерявшемуся теньенту плечо. Любопытно, станет ли Райнштайнер объяснять, откуда в его обиталище взялась кровавая лужа? Лионель попытался поставить себя на место барона – по всему выходило, что пол и стену Ойген мыл лично. И, само собой, оттер дочиста.

Окна были закрыты и замазаны, но колокольный зов доносился и сквозь двойные рамы. Пора. На это утро совсем уж неотложных дел Проэмперадор не оставил, но отлежаться не получалось. Если промешкать с выходом, уже наверняка болтающийся под дверью Эмиль оную высадит, подав очередной повод для слухов, которых и так, спасибо беженцам, хватает. Ли, уподобившись Марианне, пару раз куснул губы, вынуждая их покраснеть, и решил слегка подшутить.

Ход для прислуги позволял зайти в тыл тем, кто толкался в приемной. Оказалось, кроме Эмиля с Райнштайнером явился еще и Арно. Братцы, стоя плечом к плечу, наблюдали, как Ойген допрашивает несчастного брадобрея. Не подкрасться при таком раскладе было невозможно, и Ли подкрался.

– Хочешь сменить мастера? – осведомился он. – Не советую. Тебя отлично бреют.

– Доброе утро, Лионель. – Стань Проэмперадор конем, Райнштайнер немедленно осмотрел бы ему ноги и десны. – Как ты спал?

– Мало. Но лучше встать самому, чем быть поднятым, как выразилась бы Мелхен, заботливыми и встревоженными.

– Сегодня тебе следует лежать, – вынес вердикт барон. – Утренние доклады приму я как комендант Аконы.

– Принимай, – согласился Лионель, заметив на адъютантском столе футляр с бегущими борзыми. – Эстафета от Проэмперадора Юга?

– Да, Монсеньор. – Сэц-Алан глянул на часы. – Прибыла три четверти часа назад.

– Что-то срочное есть?

– Только письмо графа Валмона.

Это не «только», это очень много. Бертрам писал и прежде, но матери, ведь мать на то и мать, чтобы забрасывать сыновей письмами. Это не ущемляло регентского достоинства, а недельная задержка ничего не решала. И вот доверенный курьер от Проэмперадора Юга к Проэмперадору Северо-Запада и Надора. Скверно.

Вера Викторовна Камша

Синий взгляд Смерти

Часть вторая

V. «Повешенный»

Я – человек, который не принадлежит никому и кто принадлежит всем.

Шарль де Голль

Бакрия. Хандава. Талиг. Акона

400 год К.С. 7-й день Осенних Волн

Брякнуло. Умный Котик приволок перевязь со шпагой и теперь ждал заслуженного пряника.

– Что? – не понял Марсель. На столе печенья не нашлось, пришлось сгрести в кучу одежки и заняться карманами.

– Я вынужден повторять вновь и вновь, – с достоинством произнес наследник Валмонов. – Ты – скотина.

– Не спорю, хотя те, кому я досаждаю, обычно выбирают другие слова. Так что это была за мистерия?

– Это была дыра! – взорвался Марсель. Котик озадаченно гавкнул, Рокэ только поднял бровь.

– Какая именно? – Этот перевыходец униматься явно не собирался. Ну что ж, про дыру так про дыру!

– Надорская. Круглая такая, без дна. У меня, между, прочим, был гвоздь в сапоге!