Современная французская литература. «Калигула»: спектакль без слов по мотивам пьесы Альбера Камю
Для того, что бы выкрикивать в публику "Власть нужна, что бы воровать" сегодня больше не нужна сцена. Это написано на всех заборах.
Нужно было поставить что-то не со своими актерами, что бы мы узнали вдруг, что Някрошюса без них нет. Без его Актёров. Как будто они обладают чем то, чего нет в Театре наций и, вероятно, во всех остальных местах, точно так же - нет. Причем, оказывается, ни чем-то отдельно его актеры отличаются - говорящая ли пластика тела и лица, или способность всем биологическим существом своим удерживаться в придуманной идее до конца, до занавеса и удерживать нас в своей выдумке. Но есть еще что-то. И вот мы пришли и сели, застыв и ждем чуда. Мы подготовленная публика. Мы знаем, что пришли в театр, где таланты, а режиссер сегодня тот, который всегда об очень важном.
Но почти сразу что-то не так. И вроде так же, как всегда они одеты в темный, тонкий, струящийся трикотаж, но почему на них этот привычный уже у Някрошюса цвет почвы и глины, выглядит теперь поношенным и гнилым. И вроде так же им задано передать мысль или атмосферу движением, но вот тут - просто ломаем руки, если страдаем, трем виски - ведь сходим с ума, долго и пусто мутузим др. друга, т.к. ведь ненавидим и соперники же. И даже мягко не ударяемся, когда требуется разбиться в дребезги - бережем себя и не боимся легкой фальши.
Услышать актеров в постановке Някрошюса на родном языке - редкая удача! Но их не слышно.
И они непрерывно позволяют себе оговорки и непроговорки. Неужели они не догадываются, что это нас сбивает так же, как их сбивают телефонные «Я в татре!» и светлячки от смсок в темном зале. Сбивает и выводит из мира, в который так старался погрузиться, пытаясь в кресле зрителя, внутри себя доигрывать и доживать то, чего они не делают там, на сцене, когда ты чувствуешь и дышишь вместо них.
А иногда их не слышно совсем. И тем, у кого билеты не в партер, нужно почитать пьесу Камю перед спектаклем, иначе не будет возможности услышать смысл текста, и юмор, почти английский (потому что внутри фразы всегда есть ей же противоречие), прозрачный, тонкий юмор и оказалось прозрачен настолько, что в этой постановке его не только не видно, но и не слышно. Мрачно всё. Декорации - пыльная серость (шиферные крыши в любую погоду наводят тоску, а в вертикальном положении и вовсе - вызывают отторжение). Свет блёклый, луна нарочита, а красная сутана Папы Римского на римском императоре не дает нам забыть, кто тут главный. Мрачен самый воздух или скушен не сразу разберешь. К Някрошюсу за весельем не ходят.
Если прислушаться, то понимаешь, что таки звучит иногда еще и музыка - так образуется вязкая тишина в виде музыкального сопровождения Рихардом Вагнером/аля Ларс-фон-Триер-Меланхолия притом, что надвигающейся катастрофы-то нет. Наоборот - пьеса начинается с катастрофы и все происходящее дальше - невозможность с ней смириться, пытка жить с этим человеку, деятельному, любопытному и наделенному неограниченной властью. И этой пыткой он делится, не скупясь ни на ярость, ни на фантазию. Бесстрастность же актера/главного героя безнадежна, а единственный раз, когда он кричит о своем презрении, понимаешь, почему именно этого человека мы видим в этой роли. Презрение - это то, что Миронову явно дается без затруднения.
Ключевая фраза "свобода - она всегда за чей-то счет" говорится вскользь и спиной к зрителю. Но это уже - к моим личным обидам. Возможно, я одна считаю эту фразу - ключевой, этих актеров - не в той же культуре, где существует режиссер, а эту постановку - ни про что.
30 мая 1990 года в Театре имени Моссовета на сцене «Под крышей» состоялась премьера спектакля «Калигула» Петра Фоменко. Олег Меньшиков сыграл в постановке пьесы Альбера Камю главную роль — сумасшедшего древнеримского императора.
«Калигулу» видели немногие. О нем до сих пор в театральной среде продолжают ходить мифы. В день 25-летия легендарного спектакля с Олегом Меньшиковым мы предлагаем вам окунуться в воспоминания, отраженные в театральных рецензиях начала 1990-х.
Уникальная запись репетиции спектакля «Калигула», где можно увидеть, как создавалась эта легендарная постановка по одноименной пьесе Альбера Камю. Творческие поиски режиссера Фоменко и напряженная актерская работа Меньшикова — главная ценность этой видеозаписи.
«Мы смеемся, чтобы не сойти с ума», — писал Марк Твен. Эти, чтобы не сойти с ума, играли. У Меньшикова и Калигула такой — не правитель-палач, а Маленький принц, злыми чарами околдованный и превращенный в исчадие ада. Гамлет, играющий Клавдия в некой уродливой постановке, столь напоминающей действительность. От него невозможно оторвать глаз, от этого мальчика, спорящего с богами, — и к зрителю возвращается забытое, только в театре возможное чувство восторга от встречи с Актером. Именно так. Кругом все хуже некуда, на носу — голодная и холодная зима, а под самой крышей в здании на Маяковке — счастье. Очень по-русски". Сыграйте, Принц! Н. А., «Московские новости», № 1, 06 января, 1991 г.
«Спектакль «Калигула» играется на «Сцене под крышей». Есть такое помещение в Театре Моссовета, только собственно сцены, подмостков в нем нет. Зрители и актеры рядом: привстань, протяни руку и можешь коснуться одежды исполнителей, и уж во всяком случае вглядеться в их лица, демонстративно неспрятанные под гримом. Спектакль идет 2 часа 20 минут без антракта, и Меньшиков все время на площадке. И даже тогда, когда на минуту-другую он исчезает, присутствие его все равно ощущается. К ужасу тех, кто существует рядом и к странному чувству, которое он заставляет испытывать зрителей, втягивая их против воли в кошмар происходящего. Избавиться от этого чувства трудно, те, кто испытал, — запомнят». Легче жить, чем притворяться. Натэла Лордкипанидзе, «Экран и сцена», № 8, февраль 1992 г.
«Фоменко сделал выбор точным — Гая Юлия Цезаря, по прозвищу Калигула (сапожок), играет молодой актер Олег Меньшиков, играет на таком высоком градусе экспрессии, что оторвать от него глаз невозможно. Его отчаявшийся герой поднимает демонический мятеж против неправедного жизненного устройства, понимая, что расплачиваться придется и чужой, и своей смертью. Нет, вовсе не «бесноватого фюрера» играет Меньшиков. Его Калигула — личность, одержимая маниакальной идеей. Он полагает, что его свобода властвовать трансцендентна, что он способен выйти за пределы возможностей своего человеческого «я». Но земная жизнь ставит ему на каждом шагу подножки. Пытаясь перехитрить «вечный узел» человечества, преодолеть абсурд земного бытия, Калигула этому абсурду подчиняется. Как хамелеон, меняет он одну маску на другую. Все тщетно. За любой маской просвечивает собственное лицо Калигулы, которому так и не удается познать Невозможное».
Театр умер! Да здравствует театр! М. Строева, «Известия», № 188, 06 июля 1990 г.
Тут с именами вы особенно не поиграете, так как Камю всё позаимствовал из «Жизни Двенадцати Цезарей» Тацита. Фабула и отдельные события местами дословно взяты из Тацита.
Разве что стоит отметить, что Херея исторический и Херея в «Калигуле» - совершенно разные люди.
Исторический Херея - глава заговора против Калигулы и начальник преторианской стражи, который убил его в целом за то, что Калигула давал ему обидные произвища. Это на фоне массовых пыток, казней и особо затейливых изнасилований. Херея у Камю - это даже не столько персона, сколько герой-резонёр. Тот, что в классицистических пьесах напрямую мысль автора выражает. Херея даже говорит так, как будто он наш современник: рассуждает, к примеру, о различных римских императорах, тогда как Калигула по счёту-то всего третий и его попросту не с кем сравнивать.
«Калигула» - это, по сути, комментарий к «Мифу о Сизифе» Камю. В «Мифе о Сизифе» Камю ставит проблему абсурда, в последующех «Калигуле» и «Постороннем» с ней работает.
Что такое абсурд по Камю?
«Мир, который поддается объяснению, пусть самому дурному, - этот мир нам знаком. Но если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним. Человек изгнан навек, ибо лишен и памяти об утраченном отечестве, и надежды на землю обетованную. Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями.»
«Человек сталкивается с иррациональностью мира. Он чувствует, что желает счастья и разумности. Абсурд рождается в этом столкновении между призванием человека и неразумным молчанием мира.»
«Если я обвиню невиновного в кошмарном преступлении, если заявлю добропорядочному человеку, что он вожделеет к собственной сестре, то мне ответят, что это абсурд. [...] Добропорядочный человек указывает на антиномию между тем актом, который я ему приписываю, и принципами всей его жизни. «Это абсурд» означает «это невозможно», а кроме того, «это противоречиво». Если вооруженный ножом человек атакует группу автоматчиков, я считаю его действие абсурдным. Но оно является таковым только из-за диспропорции между намерением и реальностью, из-за противоречия между реальными силами и поставленной целью. [...] Поэтому у меня есть все основания сказать, что чувство абсурдности рождается не из простого исследования факта или впечатления, но врывается вместе со сравнением фактического положения дел с какой-то реальностью, сравнением действия с лежащим за пределами этого действия миром. По существу, абсурд есть раскол. Его нет ни в одном из сравниваемых элементов. Он рождается в их столкновении.»
Этот термин, кстати говоря, театральный критик Эсслин потом взял и навязал Ионеско и Беккету, не особенно интересуюсь их мнением: те-то писали «антидраму».
Абсурд является важной категорией для понимания «Калигулы».
Исторический Калигула был неплохим императором первое время, затем у него умерла сестра и он резко сменил образ действий, начав действовать по модели Ивана Грозного с массовыми казнями и пытками. Почему в нём произошла такая резкая перемена? Никто не знает.
Камю предполагает, что Калигула столкнулся с абсурдностью окружающей действительности. Вот с тем самым абсурдом, о котором Камю говорит в «Мифе о Сизифе».
И Калигула является гуманистом. По крайней мере в своих глазах. Он столкнулся с абсурдом, так? Что он делает дальше? Пытается поведать остальным об этом. Сообщить им, что жизнь не имеет смысла, потому что она бредова и нелепа. Как он это делает? Разрушает жизни всех, кто его окружает: казнит, пытает и издевается. Как и в случае Ореста из Сартровских «Мух», никто такому вмешательству в жизнь не рад.
Орест, кстати, тоже экзистенциальный герой: только Орест доказывает, что вся наша жизнь - один сплошной выбор, хоть и бессмысленный, а Калигула ограничивается просто бессмысленностью жизни.
Противостоит Калигуле Херея, который выражает основной посыл «Мифа о Сизифе»: жизнь-то хоть и бессмысленна, но ничего плохого в этом нет. Сизиф-то, который тащит камень в гору, обреченный скатится обратно, счастлив и никаких проблем у него нет. Так и у нас их быть не должно.
Альбер Камю
Калигула
Альбер КАМЮ
КАЛИГУЛА
Пьеса в четырех действиях*
Моим друзьям по театру де Л"Екип
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Калигула
Сенектий – старший патриций
Метелий – патриций
Лепидий – патриций
Октавий – патриций
Патрициан – управитель
Первый страж
Второй страж
Первый слуга
Второй слуга
Третий слуга
Жена Муция
Шесть поэтов
Действие происходит во дворце Калигулы.
Между первым и вторым действиями проходит три года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Несколько патрициев, один из которых довольно стар, собрались в зале дворца. Они явно волнуются.
Первый патриций. Опять ничего.
Старый патриций. Утром ничего, и вечером то же самое.
Второй патриций. Вот уже три дня – ничего.
Старый патриций. Гонцы отправляются. Гонцы приходят обратно. Они качают головой и говорят: "Ничего".
Второй патриций. Мы всё обыскали. Больше нечего предпринять.
Первый патриций. Зачем волноваться раньше времени? Подождем. Быть может, он вернется – как ушел.
Старый патриций. Я видел, как он выходил из дворца. У него был странный взгляд.
Первый патриций. Я тоже был там; я спросил его, что с ним.
Второй патриций. Он ответил?
Первый патриций. Только одно слово: "Ничего".
Пауза. Входит Геликон, жуя лук.
Второй патриций (по-прежнему нервничая ). Это не к добру.
Первый патриций. В конце концов, в его годы это обычное дело.
Старый патриций. Конечно. С возрастом это проходит.
Второй патриций. Вы думаете?
Первый патриций. Будем надеяться, он забудет.
Старый патриций. Конечно. Одну потерял – десять найдешь.
Геликон. С чего вы взяли, что дело в любви?
Первый патриций. В чем же еще?
Геликон. Может быть, у него разболелась печень. Или ему просто опротивело созерцать каждый день ваши постные рожи. Своих ближних легче переваривать малыми дозами. И это блюдо к тому же не подсолишь.
Старый патриций. Я предпочитаю думать, что все дело в любви. Это так трогает!
Геликон. И заодно успокаивает. Любовь – болезнь такого сорта, что не щадит ни мудрецов, ни идиотов.
Первый патриций. К счастью, печаль рано или поздно проходит… Вы способны страдать больше года?
Второй патриций. Я? нет.
Первый патриций. Этого никто не может.
Старый патриций. Жизнь была бы непереносима.
Первый патриций. Вы совершенно правы. Год назад моя жена умерла. Я много плакал, но потом я ее забыл. Иногда мне бывает больно. Но в общем все ничего.
Старый патриций. Природа действует разумно.
Геликон. Все же когда я смотрю на вас, мне кажется, что ей это не всегда удается.
Входит Керея.
Первый патриций. Ну что?
Керея. По-прежнему ничего.
Геликон. Спокойствие, господа, спокойствие. Будем соблюдать приличия. Римская империя – это мы. Если мы потеряем лицо, империя потеряет голову. Сейчас не время паниковать! Для начала давайте позавтракаем. И империи сразу полегчает.
Старый патриций. Что правда, то правда. Синица в руках лучше, чем журавль в небе.
Керея. Не нравится мне все это. До сих пор все шло слишком хорошо. Это был идеальный император.
Второй патриций. Он был именно таким, каким надлежит быть императору: неопытным и щепетильным.
Первый патриций. Почему, собственно, "был"? Ничто не мешает ему продолжать в том же духе. Конечно, он любил Друзиллу. Но ведь она была его сестрой. Спать с ней – уже было слишком. Но перевернуть Рим из-за того, что она умерла вообще переходит всяческие границы.
Керея. И тем не менее мне это не по душе. И его бегство не объясняет ничего.
Старый патриций. Да, дыма без огня не бывает.
Первый патриций. Во всяком случае, интересы государства не терпят кровосмешений. Тем более таких, которые оборачиваются трагедией. Пусть кровосмешение. Но тайно.
Геликон. Кровосмешение неизбежно вызывает шум. Кровать скрипит – если можно так выразиться. Впрочем, с чего вы взяли, что все дело в Друзилле?
Второй патриций. В чем же еще?
Геликон. А вы угадайте. И заметьте себе, несчастье подобно женитьбе. Думаешь, что выбираешь, а оказывается, выбрали тебя. Это так, тут ничего не поделаешь. Наш Калигула несчастен, но, может быть, и сам не знает почему. Он просто почувствовал себя прижатым к стене. И тогда он бежал. На его месте мы сделали б то же. Говорю вам, если бы я мог выбирать себе отца, я б не родился.
Входит Сципион.
Сцена вторая
Керея. Ну что?
Сципион. Пока ничего. Крестьяне уверяют, что видели его прошлой ночью неподалеку отсюда, во время грозы. Он бежал сквозь дождь.
Керея вновь подходит к сенаторам. Сципион следует за ним.
Керея. Это длится уже дня три, Сципион?
Сципион. Да. Я, как обычно, был при нем. Он приблизился к телу Друзиллы; коснулся его двумя пальцами. Казалось, он задумался. Потом он повернулся и вышел ровным шагом. С тех пор его ищут.
Керея (качая головой ). Этот мальчик слишком любил литературу.
Второй патриций. Что ж, в таком возрасте…
Керея. Но это не соответствует его происхождению. Императору нельзя быть поэтом. Конечно, два-три таких у нас уже было. Но паршивые овцы в любом стаде найдутся. Однако прочим хватило вкуса оставаться государственными мужами.
Первый патриций. Так спокойней.
Старый патриций. Пусть каждый делает свое дело.
Сципион. Что можно предпринять, Керея?
Керея. Ничего.
Второй патриций. Подождем. Если он не вернется, заменим его. Между нами говоря, недостатка в императорах нет.
Первый патриций. Да, императоров хватает. А вот личностей не найти.
Керея. А если он вернется с дурными намерениями?
Первый патриций. О боги! Это еще ребенок. Мы заставим его слушать голос рассудка.
Керея. А если он окажется глух к увещеваниям?
Первый патриций (смеется ). Ну что ж! Не я ли писал в свое время трактат о государственных переворотах!
Керея. Да, если переворот потребуется… Но я бы все-таки предпочел, чтобы меня оставили в покое – наедине с моими книгами.
Сципион. Прошу меня извинить.
Керея. Сципион явно смутился.
Старый патриций. Он тоже ребенок. А дети всегда заодно.
Геликон. Рано или поздно они становятся взрослыми.
Появляется Страж: "Во дворцовом саду видели Калигулу". Все выходят.
Сцена третья
Некоторое время сцена остается пустой. Слева, крадучись, входит Калигула. Взгляд его блуждает, волосы промокли, ноги в грязи. Несколько раз он подносит руку ко рту. Приближается к зеркалу и, заметив свое отражение, останавливается. Произносит несколько неразборчивых слов. Потом садится с правой стороны сцены, свесив руки между расставленных колен. Слева входит Геликон. Заметив Калигулу, останавливается на краю сцены и молча на него глядит. Калигула оборачивается и видит Геликона. Пауза.
Сцена четвертая
Геликон (не двигаясь с места ). Здравствуй, Кай.
Калигула (просто ). Здравствуй, Геликон.
Молчание.
Геликон. Ты как будто устал?
Калигула. Я много ходил.
Геликон. Да, тебя долго не было.
Молчание.
Калигула. Это было трудно найти.
Геликон. Что именно?
Калигула. То, что я хотел.
Геликон. Что же ты хотел?
Калигула (так же просто ). Луну.
Геликон. Что?
Калигула. Я хотел луну.
Геликон. А.
Молчание. Геликон подходит к Калигуле.
Зачем она тебе?
Калигула. Зачем? Это одна из тех вещей, которых у меня нет.
Геликон. Само собой. А теперь что ж – все в порядке?
Калигула. Нет. Я не смог овладеть ею.
Геликон. Это печально.
Калигула. Да, и именно из-за этого я так устал.
Калигула. Геликон!
Геликон. Да, Кай.
Калигула. Ты думаешь, что я сумасшедший.
Геликон. Ты же знаешь, я никогда не думаю. Для этого я слишком умен.
Калигула. Да. И все же. Но я не сумасшедший, более того, я никогда не был так разумен, как сейчас. Просто я вдруг почувствовал потребность в невозможном. (Пауза. ) Вещи, такие, как они есть, не устраивают меня.
Альбер Камю. Калигула Пьеса в четырех действиях
Действие происходит во дворце Калигулы. Все во дворце кого то ищут. Патриции озабочены. Выясняется, что уже несколько дней все ищут Калигулу, который куда то ушел после личной драмы. Страж сообщает, что Калигулу видели в саду. Все выходят, Калигула заходит. Он грязный, с отчужденным взглядом. Вошедшему Геликону он объясняет, что хотел луну, и с этого времени все изменяется, он станет логичным. Позже он повторяет это Цезонии, приближенной девушке. Он сообщает о своем первом указе по наполнению казны. Он приказывает всех казнить без списка, отбирая средства в пользу государства и так наполнить казну. На упреки управителя и Цезонии, Калигула отвечает, что лишь хочет сделать невозможное возможным. Он требует привести виновных, бьет в гонг, и требует все изменить. Это пугает всех вокруг.
Спустя три года, патриции также общаются во дворе, выговаривая свое недовольство Калигулой. Вот уже три года он наводит страх на все окружение, и на всю страну. Он многих казнил, в том числе и родственников патрициев. Также всех оскорбляет и унижает. Они соглашаются, что продолжать терпеть такое поведение невыносимо, но в то же время не решаются что то предпринять для изменения ситуации. Особенно недовольны патриции Муций и Керея. Они готовы мстить. Входит Калигула с Цезонией и Геликоном, которые стали его приближенными. Он требует сенаторов накрыть стол, и заметив замешательство, угрожает наказанием. Сенаторы накрывают. За обедом Калигула напоминает одному из патрициев, как убил его сына, другому, как казнил его родителей. Потом на время выходит из зала с женой Муция. Все это делает весело, с подергиванием патрициев, которые не могут ничего возразить. После всего он заставляет их смеяться и плясать, что они и делают. Выясняется, что Калигула пишет литературное произведение. Все уходят, с Калигулой остается один Мерея. Он пьет что то из флакона, и Калигула обвиняет его в том, что это противоядия, после чего заставляет выпить яд. После смерти Мерея выясняется, что он пил лекарство, что и пытался объяснить. Но это уже не имеет значения. После этого Калигула общается с Сципионом, поэтом. Расспрашивает его о последнем произведении. Они находят, что у них есть что то общее.
Третье действие начинается с балаганного представления. В зале патриции, на сцене Калигула, изображающий богов. От требует от зрителей повторять за ним прошения, хвалебную речь. Все выражают восторг и уходят. Только Сципион упрекает его в богохульстве, но Калигула не меняет своего мнения и поведения. Позже Калигула дает Геликону задание принести луну, и тот соглашается его выполнить. Старый патриций убеждает Калигулу, что против того готовится заговор, но Калигула делает вид, что убежден в обратном, ведь патриций не стал бы предавать своих друзей. И только Керея открыто говорит Калигуле о своих мыслях и планах, в том числе и о готовящемся покушении, тем не менее уходит из дворца невредимым.
Керея уговаривает принять участие в заговоре и Сципиона, но тот колеблется и не решается поддерживать бунт. На сцену выходят стражники, и испуганные патриции думают, что заговор раскрыт, и им не миновать пыток. На самом деле Цезония приглашает всех на встречу с прекрасным. И сообщает, что Калигуле плохо, на что один из патрициев произносит речь к Юпитеру о готовности умереть вместо Калигулы. Появившийся здоровый Калигула сообщает, что ему уже лучше, благодарит патриция за любовь и приказывает увести его на казнь. После этого Цезония сообщает, что день посвящен искусству. Будет турнир поэтов. Десять из них должны за минуту написать стихотворение про смерть. Победителей ждут призы. В жюри Калигула. Он слушает только первую фразу и прерывает всех поэтов. Только Сципион заставляет его задуматься. Всех остальных он выгоняет, заставив вылизать таблички с написанными стихами. После чего остается наедине с Цезонией. Они разговаривают о любви и об участи, которую выбрал Калигула. В конце разговора он душит Цезонию. Во взгляде Калигулы видно безумие, он произносит монолог о своем внутреннем состоянии, стоя перед зеркалом. Слышен шум, появляется Геликон, которого убивают зашедшие заговорщики. Калигула разбивает зеркало и безумно смеется. Заговорщики бьют его ножом, а он кричит, что еще жив.
