Спектакль изгнание премьера. Четыре часа о жизни эмигрантов: спектакль «Изгнание

	Фото Сергея Петрова
	Ольга Егошина. . Премьеру "Изгнания" сыграли в Маяковке (Театрал, 06.02.2017 ). Елизавета Авдошина. . Миндаугас Карбаускис поставил "Изгнание" Марюса Ивашкявичюса (НГ, 06.02.2017 ). Марина Шимадина. . Миндаугас Карбаускис впервые поставил современную пьесу. «Изгнание» Марюса Ивашкявичюса получило московскую прописку в Театре имени Маяковского (Театр., 07.02.2017 ). Анна Банасюкевич. . Как сбежать из Литвы в Лондон и не остаться бомжом (Lenta.Ru, 10.02.2017 ). Елена Дьякова. . Спектакль «Изгнание» - об эмигрантах. Или об общем пути за четверть века? (Новая газета, 15.02.2017 ). Елена Федоренко. (Культура, 09.03.2017 ). Павел Руднев. . "Изгнание" Марюса Ивашкявичюса в Театре им. Маяковского (Театрал, 27.06.2017 ).

Изгнание . Театр им. Маяковского . Пресса о спектакле

Театрал , 6 февраля 2017 года

Ольга Егошина

«Как прорывал свой ход в чужом горючем скарбе»

Премьеру "Изгнания" сыграли в Маяковке

«Изгнание» – третья постановка Миндаугаса Карбаускиса по текстам Марюса Ивашкявичуса. И, похоже, диалог режиссера и драматурга становится все интереснее, разнообразнее, существеннее, вовлекая в себя актеров театра, зрителей, прошлое и настоящее.

В своем интервью трехлетней давности Миндаугас Карбаускис рассказал, как смотрел видеозапись спектакля «Изгнание» по Марюсу Ивашкявичусу в Малом театре Вильнюса. Как вспоминал свою поездку в Великобританию: «в 1997-м, будучи достаточно обеспеченным, хотя и безработным, поехал туда, в Лондон, на три месяца – рассмотреть западный мир и разобраться в себе. Подумать, как быть дальше. Я многое тогда разглядел (как и молодые герои пьесы) – и ужас, и одиночество, и обреченность... Там, в пивной, я сидел с выпускником философского факультета, готовым перевоплотиться в каменщика, мы сидели за чаркой самого дешевого виски и решали – как сопротивляться отчаянию».

Собственно, спектакль Маяковки – рассказ о том, как сопротивляться отчаянию.

Главный герой, – он же рассказчик истории, – Бен (выпускник-отличник полицейской академии) едет в автобусе в Лондон, преследуя одного из вильнюских бандитов. Вместе с соотечественниками оказывается обманутым мошенниками и выброшенным без документов в одном из лондонских скверов. Узнает, что его коллеги давно слили его литовским бандитам. И начинает новую жизнь на обетованной земле Лондона с погружения на самое дно помоечного существования.

Яснолицый британец, обнаружив его рядом с мусорным контейнером, избивает Бена до полусмерти. И только крепкая мускулатура и яростное желание отомстить заставляют героя начать медленное возвращение в цивильное существование: постепенно продвигаясь от охранника в ночном клубе до полицейского...

Бена (он же Марек, он же Роберт Вилсон) играет Вячеслав Ковалев. И нас всех можно поздравить с открытием нового актерского имени. Впечатляющий диапазон темперамента, владение мгновенной трансформацией – психологической и пластической, поразительное разнообразие приемов и средств. Справедливости ради, нужно отметить, что и столь многоплановой роли современная пьеса давно не предлагала.

Большой и сильный человек мается в этой гулкой пустоте чужого пространства. Взрывается отчаянием, растворяется в нежности, скручивается в кокон сплошной боли. Он орет, плачет, шепчет, поет. Он дерется и падает избитым. Он обнимает своих женщин нежно-нежно и бьет их с размаху. Его единственный друг – умерший Фредди Меркюри. И каждое новое открытие – его идол был геем и уроженцем отнюдь не Британии, но Занзибара, – заставляет что-то ломать из своих фобий. Он так пытается стать здесь своим. Стать таким же как местные уроженцы. Бен идет по этой бесконечной лестнице, пока не осознает, что его движение – как бег вверх по ступеням эскалатора, идущего вниз.

Путешествие Бена по Лондону и по жизни все больше напоминает путешествие Данте по разнообразным кругам ада. Как и положено в XXI веке ад выглядит однообразной промышленной зоной.

Сергей Бархин обшил сцену Сретенку серыми металлическими стенами, прорезанными лязгающими прямоугольниками окон. Расчертил красными и синими сверкающими линиями. А смена места действия меняется сменой названий станций лондонского метро.

Бен идет по кругам лондонского ада, встречаясь с такими же, как и он изгнанниками. И в отличие от наблюдателя Данте сам все время вмешивается в чужие жизни.

Прелестная девочка Эгле (Анастасия Дьячук), приехавшая в Лондон с фотоаппаратом и мечтою о карьере художницы, – стала чем-то вроде домашней прислуги (с которой от нечего делать могут и переспать) у обеспеченного хозяина. Она воет ночами и тоскует по своей комнате в Вильнюсе, но вернуться – значит признать свое поражение. А это так стыдно. На одну ночь у них с Беном возникает что-то вроде родства и притяжения. Но утром она гонит его прочь, чтобы он не помешал ее зыбкому благополучию. Она пройдет свои круги ада прежде чем стать примерной мусульманской женой, одетой в хиджаб поверх джинсов.

Физик Эдди (Михаил Кремер) работает барменом, а потом и вовсе дорастет до должности «человека, который разыскивает подстреленных на охоте хозяином уток. Впрочем, своим карьерным ростом он будет более, чем доволен.

Мафиози и бандит Вандал (Иван Кокорин) устроится на работу по очистке развалин («крушишь руками стены, а тебе еще и платят за это удовольсвие»)... На заработанные нечеловеческим трудом деньги строит домик в Паланге и мечтает, как будет сидеть на балконе с своим псом, который никогда не предаст хозяина.

Молодые актеры, в числе которых недавние выпускники ГИТИСа играют по нескольку ролей, примеряя разные интонации и разные судьбы. Каждый по-своему хорош, но самое важное – каждый существует как часть художественной команды...

…Пытаясь выстроить собственную судьбу, Бен параллельно осмысляет криптограммы чужих судеб. И пытается понять, почему никому не удается осуществиться. «Сейчас в мире Чингисхан борется с Христом. И мы - пешки в этой битве».

Победить ветхого Адама, взрастить в себе нового человека. И уже почти поверив в свое преображение, снова оказаться преданным. Снова уйти в темноту без документов, денег, надежд.

В финале он найдет своего обидчика, своего Врага, на которого семнадцать долгих лет охотился на городских улицах. И вдруг поймет, что это единственный человек, с которым они в этом городе похожи. И тот – тоже жертва, изгнанник в своей стране.... Изгнание – это не чужие небеса, чужие лица, чужие пейзажи. Изгнание – это поле ненависти в человеческой душе.

… Нянька в «Дяде Ване» Чехова, походя, замечает: «Все мы приживалы у Господа Бога». Приживалы, которые хотят быть хозяевами. Изгнанники, которые мечтают стать своими. Пасынки, мечтающие стать сыновьями.

НГ , 6 февраля 2017 года

Елизавета Авдошина

Эпос о мигрантах

Миндаугас Карбаускис поставил "Изгнание" Марюса Ивашкявичюса

В Театре им. Маяковского уже есть два эпических полотна соотечественников – режиссера и драматурга, которые отлично понимают друг друга. «Русский роман» о семье Льва Толстого и «Кант» – о жизни немецкого философа. Теперь литовский драматург написал документальную пьесу о наших днях. А Миндаугас Карбаускис придал злободневной истории размах классического романа, не побоявшись растянуть историю унижений мигрантов на три с лишним часа сценического времени.

Сегодня в театре уже привыкли к тому, что документальные пьесы – это продукт быстрого реагирования и малой сценической формы. А камерность и сценографический аскетизм априори сопутствуют таким постановкам. Худрук «Маяковки» с постоянными соавторами Марюсом Ивашкявичюсом и художником Сергеем Бархиным, похоже, решили эти стереотипы разбить. «Изгнание» играют в филиале на Сретенке, это не большая, но и далеко не малая сцена и зал. Больше десятка героев в пьесе и чуть меньше артистов на сцене. Каждый играет по две, а то и три роли, точно как персонажи – литовцы, мигрировавшие в Англию, – меняют свои имена ради выживания. Для того чтобы написать хроники жизни одной нации с ущемленными правами в чужом государстве, драматург лично отправился в Лондон, где в течение месяца «изучал» рабочие окраины. И хотя, пьесу уже успели сыграть в Англии, написана она словно на русских актеров. А главный герой и вовсе полурусский, полулитовец – Бен Ивановс. Его играет Вячеслав Ковалев, создавая расхожий типаж русского провинциала в поисках лучшей жизни. Он груб и прост, любит слово «рвать» вместо известного ругательства. Эдакий приспособленец, выживший в «антисанитарных» условиях миграции не потому, что Богу молился (хотя Христос деревянный даже значится в списке действующих лиц), а потому, что мимикрировал изо всех сил, карабкаясь выше и выше по социальной лестнице. Как раз о Боге тут есть оригинальное размышление: их объединил Христос, а нас, «завоевателей», открывает главный герой – Чингисхан.

«Изгнание» – трехчасовой монолог от первого лица с множеством оживших эпизодов «хроники одного путешествия». Вынужденного путешествия в другую страну и больше – внутрь себя. Сверхподробное, поэтапное исследование человека, который, оторвав себя от корней, языка, места своего рождения, тщится врасти в чужое общество. В финале, из избитого бомжа став лондонским констеблем, герой приходит к иллюзорному благополучию. Ивашкявичюс заставляет его литературно рефлексировать: «Я хотел стать Человеком», – говорит в конце Бен, он же поляк Марек, он же англичанин Роберт. Но чего стоила эта кажущаяся теперь налаженной жизнь? Вопрос «Что ты хочешь от жизни?» герой задает всем своим землякам, встреченным на пути. И у всех находится свой микросюжет социального разложения. Как литовский физик в Лондоне работает ищейкой отстрелянных аристократами уток или романтичная девушка-фотограф, пройдя через множество рук, надевает хиджаб – торговать в лавке мужа-мусульманина овощами и рыбой. Потому что зацепиться нужно здесь, а обратный билет домой ежемесячно отправляется в мусорку. Ивашкявичюс, конечно, не сгущает краски, и в этом ключевое отличие от российской новой драмы, любящей нагнетать черной краски. «Изгнание» написано светло и с огромной долей юмора. Больше, конечно, бытового, простецкого, схожего с языком литовских пролетариев, о которых драматург пишет. Но есть и стилизация чисто английского юмора. Вроде Джерома К. Джерома. Особенно «Трое в лодке» вспоминаются, когда два литовца начинают тонуть в Темзе.

Пьеса, а она замечательно переведена Георгием Ефремовым, парит на стыке литературы и документалистики, предельно жизненные – по драматургии и языку – диалоги перемежаются романными красивостями («это было время, когда башни-близнецы еще стояли, но принцесса уже умерла»). Теракты (тот самый первый, лондонский), как неотъемлемая часть жизни, тоже возникнут. Ивашкявичюс очень точно показывает, как слепая ненависть по цепочке переходит от человека к человеку, когда всех «иных» лепят в однородную массу убийц.

Кроме развития сюжета в спектакле любопытно следить за тем, как голая жизнь на сцене обретает метафорическую театральность. Карбаускис легкими штрихами превращает неприглядную и жесткую, порой уже утомительную, повествовательность в череду занимательных этюдов, оставляя актеров один на один с пустым пространством. Сергей Бархин залатал сцену сизым, по-литовски сумрачным металлом, словно бункер; из него, как из проклятого места, уехать уже никто не сможет, только прахом в погребальной урне. За чем эти люди ехали и что обрели – ответить невозможно.

Театр ., 7 февраля 2017 года

Марина Шимадина

Убить в себе монгола

Миндаугас Карбаускис впервые поставил современную пьесу. «Изгнание» Марюса Ивашкявичюса получило московскую прописку в Театре имени Маяковского.

Карбаускис и раньше работал с текстами Марюса Ивашкявичюса, но их спектакль-диспут «Кант» и спектакль-байопик «Русский роман» были обращены в прошлое. А «Изгнание» - вещь остро злободневная, написанная по горячим следам. Драматург несколько месяцев провел в рабочих кварталах Лондона, собирая истории литовских эмигрантов, которые и легли в основу пьесы.

Несколько лет назад Оскарас Коршуновас поставил её в Литве, где проблема эмиграции весьма болезненна: молодежь повально уезжает из страны, но встать на ноги в новых условиях удается немногим. Не то чтобы нас в России это не касалось, но на фоне оставшихся 146 миллионов потери не столь заметны. Поэтому сагу Ивашкявичюса о приключениях литовцев в Англии мы можем воспринимать чуть отстраненно - как драматичный, но в то же время забавный сериал.

Это ощущение сериальности, возможно, вызвано купюрами, которые пришлось сделать в пьесе, чтобы сократить спектакль с шести часов (столько он шел в Вильнюсе) до более гуманных четырех. Второе вынужденное послабление: замена запрещенного на сцене мата на эвфемизмы вроде «рвать», которые литовские гастарбайтеры произносят буквально через слово… Правда, и эта языковая вольность шокирует некоторых зрителей «Маяковки» и они покидают зал. Так что не зря Миндаугас Карбаускис подстраховался и выпустил спектакль не на основной, парадной сцене, а на Сретенке, имеющей статус экспериментальной площадки.

Художник Сергей Бархин огородил подмостки железными листами с неоновой подсветкой - получилось холодное и неуютное, враждебное пространство, не имеющее ничего общего с туристическим, открыточным Лондоном. Единственная узнаваемая примета - значок лондонского метро, обозначающий места действия от королевского дворца до морга, где бомжевал главный герой, ночуя прямо в гробу. Прекрасная метафора состояния человека, чья прежняя жизнь (а Бен Ивановс был в ней лучшим выпускником полицейской академии) кончилась, взорвана на тысячу осколков, а никаких новых перспектив не предвидится.

Таких символических деталей в пьесе Ивашкявичюса немало. И режиссер использует их, чтобы уйти от вполне конкретной, почти документальной истории и вернуться в привычное поле обобщенной философской притчи. Ведь скиталец Бен здесь почти что Иов, у которого отняли все - дом, работу, амбиции и надежды, которого жизнь нещадно бьет, унижает и втаптывает в грязь. Но он находит силы подняться и собрать себя заново, не просто ассимилироваться в чужой среде, но найти внутренний стержень и остаться Человеком. Не случайно так настойчиво повторяется мысль о Чингисхане и Христе, которые борются в душе пост-советских людей. Интересная, кстати, деталь: литовцы на Западе чувствуют себя не европейцами, а потомками варваров. И главной своей задачей герой считает избавление от «внутреннего монгола».

Его незримым проводником по кругам ада и учителем толерантности становится Фредди Меркьюри (музыка Queen звучит на протяжении всего спектакля). Известие о том, что его кумир - гей, да еще и «бабай», то есть азиат, вызывает у Бена серьезный когнитивный диссонанс и чуть ли не крушение картины мира. Сыграно это ужасно смешно, в спектакле вообще немало юмора, уравновешивающего трагический пафос. И хотя премьерная публика вела себя довольно сдержанно, думаю, со временем спектакль «раскочегарится», на нем будут много смеяться и вообще бурно реагировать.

Этому способствует и заложенный в пьесе эффект отстранения: повествование ведется от лица главного героя, воспоминающего о давних событиях - с этой дистанции он может иронизировать над своими бедами, а не проживать их с острой болью, как в первый раз. «Это было, когда башни-близнецы еще стояли, а вот принцесса уже умерла», - определяет он время начала действия. А вот точка, из которой ведется ретроспективный рассказ, в спектакле не ясна, финал остается открытым, и к чему в итоге приходит герой, не совсем понятно: сумел ли он обрети себя на земле обетованной или снова оказался на обочине? Видимо, сюжетная завершенность для авторов не так существенна. Гораздо важнее, что герой пришел к христианскому прощению и не смог отомстить обидчику, за которым гонялся 17 лет - так что перерождение «монгола» все же случилось.

А еще случилось открытие нового актерского имени: Вячеслав Ковалев хоть и играет в «Маяковке» с 2004 года, таких ярких и многоплановых ролей у него еще не было. Артист не сходит со сцены все четыре часа и ведет историю, умудряясь быть одновременно и наивным провинциальным пареньком и умудренным комментатором событий. Хороша и Анастасия Дьячук в роли юной Эгле, совершающей страшное падение от амбициозной художницы до клубной потаскухи. И недавно принятый в труппу Михаил Кремер, чей эпизодический персонаж - бывший физик, ставший ищейкой на королевской охоте, сыгран буквально несколькими штрихами, но пластично и убедительно. Немного колорита и характерности в спектакль добавил приглашенный киноактер Иван Кокорин («Брат-2», «Звезда», «Займемся любовью»). Его фактурный бандит Вандал стал протагонистом главного героя - воплощением дикой варварской силы, которую тот пытается в себе искоренить.

Чуть ли не впервые Карбаускис поставил спектакль без звезд, с молодежью «Маяковки» - и она его не подвела. При всем постановочном минимализме, скупости режиссерских приемов, некоторых пробуксовках действия и сюжетной чехарде актеры рассказывают эту историю увлекательно, за ней очень интересно следить. Для театрального критика, привыкшего к бесконечным интерпретациям давно знакомых сюжетов, это давно забытое и радостное чувство. Да и для зрителей премьера на Сретенке, возможно, станет мостиком между традиционным театром и современной драмой.

Lenta .Ru, 10 февраля 2017 года

Анна Банасюкевич

Бен, это Данила

Как сбежать из Литвы в Лондон и не остаться бомжом

В театре имени Владимира Маяковского поставили «Изгнание» - спектакль Миндаугаса Карбаускиса по пьесе Марюса Ивашкявичюса. Литовская драма о литовских экспатах в постановке литовского режиссера, но на сцене московского театра: и у главного героя Бена оказывается много общего с русскими изгнанниками.

Массовая эмиграция, преимущественно молодежная, - одна из главных примет современной Литвы. Можно подробно изучать статистику, спорить о причинах, намечать тенденции, но очевидно одно - уезжают. Хотя, конечно, не только из Литвы. С Россией все сложнее, хотя бы уже из-за масштабов, но и тут ощущается зыбкость: оглянешься, и окажется, что за последние несколько лет даже из твоего окружения уехали многие: программисты, ученые, гуманитарии. Поэтому московский спектакль по пьесе Марюса Ивашкявичюса, год изучавшего, как сложились судьбы литовских эмигрантов в Лондоне, не воспринимается чем-то чужеродным. Тем более что поставил его Миндаугас Карбаускис, литовец, один из лучших российских режиссеров, худрук Маяковки. Хотя, конечно, дистанция ощущается - можно предположить, что спектакль другого хедлайнера режиссуры поколения сорокалетних, Оскараса Коршуноваса, в Национальном театре Литвы страшнее. Он, спектакль, - уже географически в сердцевине драмы. Здесь же расстояние и другая, «иностранная» публика позволяют создать дистанцию, позволяют увидеть историю, рассказанную парадоксалистом Ивашкявичюсом, как серию комиксов, как монтаж нескольких ситуаций, нескольких разговоров и происшествий, окрашенных авторской иронией. И тем не менее, в спектакле Карбаускиса, иногда отчаянно смешном, сильна интонация горькой нежности, интонация сочувственного присоединения к тому ощущению неприкаянности, которое испытывают все герои «Изгнания».

Ивашкявичюс совсем не впервые обращается к теме судеб Литвы, к исследованию природы самого «литовства», к проблеме самоощущения литовца в прошлом и настоящем. Уже много лет назад в Москву привозили спектакль еще одного нынешнего столичного худрука, Римаса Туминаса, «Мадагаскар» - абсурдистскую комедию, написанную Ивашкявичюсом на выдуманном, велеречивом языке, обыгрывающем архаизмы и раздутые национальные комплексы. Действие «Мадагаскара» разворачивалось в первой половине двадцатого века и складывалось вокруг фантастической идеи главного героя основать «запасную» Литву, на случай польской или русской агрессии, например, на острове Мадагаскар. Герои «Изгнания» - наши современники, да и сам текст основан на реальных историях, но и в них, старающихся избавиться от своего «восточного» происхождения или, напротив, цепляющихся за свое «литовство» как за единственную константу, чувствуется общее с пародийными персонажами «Мадагаскара».

Спектакль Карбаускиса - большой, как сама пьеса: три акта, почти четыре часа сценического действия. «Изгнание» напоминает фильм-комикс (например, «Город грехов») не только структурно, но и внешне. Художник Сергей Бархин, постоянный соавтор Карбаускиса, придумал Лондон как темный, металлический прямоугольник, с нишами, отверстиями и некоторыми выпуклыми деталями. Справа - светящийся неоном дорожный знак - круг, в центре которого иногда меняют табличку, обозначающую место действия: Underground (метро), Funeral (похоронное бюро), White Chapel. Пространство каждой из отдельных сценок организовано с помощью двух реек, одна расположена горизонтально, другая вертикально, одна светится синим, другая красным. Этот постоянно меняющий свои пропорции, свои пространственные координаты крест обозначает то берег Темзы, то алтарь в церкви, то поручень в автобусе. По сути, это рамка, фрейм, отделяющая одну сценку в комиксе от другой. Эта «комиксовость» заложена и в сюрреалистическом зачине: главный герой Бен - полицейская ищейка, отправляющийся в Лондон, чтобы следить за мелким бандитом по кличке Вандал. Преодоление этой жанровой однозначности - один из внутренних сюжетов спектакля: в «Изгнании» интересно наблюдать, как сложная внутренняя сущность каждого персонажа бьется в тесных рамках той социальной маски, которая помогает приспособиться в этой новой, неуютной жизни.

Бен - то бомж, то поляк, то охранник в клубе, то полицейский патрульный с купленным паспортом. На нем то какие-то обноски, то неброская униформа, то блестящий, неудобный шлем констебля. И все-таки сам Бен больше, шире, противоречивее этих узнаваемых типажей: его видно в моменты растерянности, в ситуации очередной неудачи, в переходах от одной ниши к другой, в том усталом смирении, с которым в самом финале он признает невозможность стать англичанином, в том, как произносит он свое «ничего не вышло».

У Ивашкявичюса герой в возрасте вспоминает, как начиналась его британская эпопея - тогда, «когда близнецы еще стояли, но королева уже погибла». У Карбаускиса это путешествие в прошлое: уже не очень молодой Бен снова проходит все мытарства, начиная с автобуса, который везет группку молодых литовцев в Лондон, в неведомое, в погоне за призрачным благополучием. Группка рассыпалась по земле и разбежалась в разные стороны, заслышав свист полицейских. Бен, быстро опустившийся до нищенского бомжевания, до картонной коробки со следами чьей-то мочи, нарвался на какого-то националиста. В спектакле это не молодой качок, а интеллигентного вида мужчина с проседью (Юрий Коренев), в очках и с битой, с криками «fucking aliens, fucking polish» набрасывающийся на чужака. Дальше вся жизнь Бена будет погоней за приобретшим почти мистический ореол врагом, и лишь в финале жизнь снова окажется сложнее, а цель - наваждением.

Первые минут тридцать спектакль разворачивается тяжело: театру сложно совладать со стремительностью пьесы, с лихостью монтажа Ивашкявичюса, с живописностью тех интерьеров, в которых оказывается заметавшийся герой: торпедный отсек старинного боевого корабля, где теперь, в модном клубе, работает соотечественник Бена; взломанная респектабельная хата, где хозяйничает пара раздолбаев-анархистов из Риги; гроб в похоронном бюро, где можно переночевать. Именно здесь, в первой, пожалуй, подробной сцене одиночества героя спектакль начинает набирать обороты - ворочаясь в тесной металлической нише, Бен бредит местью и вступает в насыщенный диалог со своим новым кумиром и единственным, по сути, собеседником - Фредди Меркьюри, надрывающимся в наушниках. Выглядит это, приблизительно, так: лидер группы Queen подначивает Бена к активным действиям фразами из «Богемской рапсодии»: «Open your eyes, look up to the skies», а тот, в свою очередь, изображает своего обидчика, пытающегося избежать справедливой мести - «I’m just a poor boy and nobody loves me».

Этот анекдотичный сюжет взаимоотношений Бена со своим кумиром на самом деле - изящный, театральный вход в главную тему спектакля - в область тех метаморфоз, которые невзначай или ценой собственных усилий, случаются с героем, пытающимся подверстать свою идентичность под вожделенный мир западной цивилизации. Здесь немало разочарований для неотесанного, в общем, паренька (Вячеслав Ковалев играет своего Бена простоватым работягой с мешковатой фигурой и грубым лицом): Фредди, образчик западной маскулинности, оказывается сначала бисексуалом, а потом еще и «бабаем», Фарухом Бульсара из Занзибара. Уроки толерантности, прилежные тренировки - Бен репетирует мягкий взгляд англичанина, пытается расслабить челюсть, впитывает в себя английскую литературу - не уберегли от войны и необходимости выбора: забавный рассказ о романе с чопорной англичанкой польского происхождения Каролиной (Анастасия Мишина) резко меняет регистр. Взрывы в лондонском метро снова делают его чужим, пришельцем с Востока, несущим смерть. Монголом, наследником Чингисхана, которого Бен пытается выстучать из своего существа воинственными ударами в грудь.

Бен смотрится в своих соплеменников, в своих соседей по тому самому автобусу, который привез их в Лондон, как в зеркало; жизнь снова и снова сталкивает их и каждая встреча - разочарование. Эдди (Михаил Кремер), смазливый пижон с дредами, приобретает лондонскую респектабельность, но теряет свою принадлежность к человеческому роду, наслаждаясь своей ролью королевской охотничьей собаки. Бритоголовый Вандал (Иван Кокорин) в своих красных трениках охраняет какую-то стройку, и крутящийся офисный стул для него - и есть квинтэссенция западного благополучия. Он, так и не видевший толком Лондона, строит планы на тихую старость в Каунасе, не заметив, как стал инвалидом, как кончилась жизнь. Эгле (Анастасия Дьячук), самоуверенная девушка с фотоаппаратом, смело шагнувшая когда-то в лондонский круговорот, закрутилась, прошла по самому дну и обернулась строгой мусульманской женой, скрывающей джинсы под чадрой как последнюю ниточку, связывающую ее с былой свободой. Встречи с Эгле - может быть, самые пронзительные в спектакле. Смущенный Бен, измотанный уличной жизнью, прикрывает свое неспортивное тело ладонями в больших банных варежках, а Эгле крутится вокруг, щебечет, ухаживает и разливает виски по толстым стаканам. Будет обвивать его и словами, и руками, и взглядами, но с утра ужаснется - ведь этот соотечественник, которому она так обрадовалась, - это путь назад, в вязкое прошлое. А в последнюю встречу она, укутанная в чадру, хохочет, горестно, бешено в лицо обескураженному Бену, а тот, в своем блестящем дурацком шлеме, бормочет что-то о Чингисхане. Оба они уличили и себя, и друг друга в тотальной своей неуместности - и там, и здесь, и везде, в этом мире, который вроде бы такой открытый и подвижный, но такой беспощадный по отношению к чужаку в его смехотворной и судорожной мимикрии.

В спектакле, не всегда справляющемся со стремительностью сюжетных поворотов, лучшее - в паузах, в замедленных кадрах, в том, что позволяет расслышать текст: например, странная беседа Бена и Эдди о Ньютоне и яблоках, оторвавшихся от дерева и стремительно падающих на землю. Жаль еще, что нынешние законы не щадят автора, и вся хлесткая, остроумная нецензурщина в «Изгнании» заменена дурацким и сбивающим с толку словом «рвать», но тут, видимо, ничего не поделаешь.

Спектакль - цепь неудач и проигрышей Бена - оставляет его в одиночестве, в размышлении о том, что жизнь, в сущности, не случилась. Не случилась, потому что эмиграция - не поиск лучшего места, а поиск лучшего себя, путь к утопии, обреченный на провал. Говорят, что с литовского название пьесы точнее было бы перевести не как «изгнание», но как «гон», и это точно подходит беспокойному спектаклю Карбаускиса, в котором мир лишен укромного уголка, а любая определенность иллюзорна.

Новая газета, 15 феврал я 2017 года

Елена Дьякова

Это кока-коле легко пузыриться

Спектакль «Изгнание» - об эмигрантах. Или об общем пути за четверть века?

…Автобус идет из Вильнюса, на нем табличка: «LONDONAS». Гремит попса. Бритоголовый Вандал бьет попутчика с оттяжкой. Пахнет челночными сумками и чесночной колбасой. Пахнет телами людей, что едут в Лондонас за счастьем. А спят в «басике»: чай не баре.

Чем ближе счастье, тем дороже кока-кола: банка в Лондоне в четыре раза ценней «своей». Бен Ивановас, главный герой, корифей хора нелегальных мигрантов 1990-х, говорит честно:

И тогда я подумал: значит, и я сам здесь стою дороже! В четыре раза.

А как не понять Бена Ивановаса? Кока-коле на землях бывшего СССР - ​особая цена. Я вот помню Олимпиаду‑80: эти банки москвичи сохраняли. Делали из них вазочки на кухнях.

Это было единым опытом унижения: привычного, как климат. Закрытые границы, чесночная колбаса, недомытость всего сущего, неумение прочесть надпись в аэропорту. Собирание старых каталогов «ОТТО» (ими развлекали гостей) и пластиковых пакетов. Дикая тяга «в мир» - ​и страх перед ним. Это проникало в мозг, как сырость в ботинки. Это готовило нас к свободе: именно такой, в какую мы вышли. Порознь, но одинаковыми.

«Изгнание» - ​пьеса и спектакль об эмиграции. Но и о вольере «соцлагеря», с которого в 1990-х сбили замок. О пути, который прошли за четверть века все, покинувшие вольер.

Литовцы, латыши, русские, поляки. Те, кто уехал, и те, кто остался.

О спектакле: это премьера Театра Маяковского. Сцена на Сретенке. Миндаугас Карбаускис в третий раз (вслед за «Кантом» и «Русским романом») ставит пьесу Марюса Ивашкявичуса. Молодые актеры хороши: особенно Вячеслав Ковалев в роли Бена Ивановаса (он же, по мере восхождения со дна, - ​Марек, а затем Бобби). Лондон в сценографии Сергея Бархина - ​стальным листом обитое подземелье, метро на окраине. Бен, освоившись, небрежно говорит London Tube. И правда - ​полет по трубе между мирами. Под крик ангела в наушниках: I’m just a poor boy.

…Эмиграций, похоже, было в эти годы столько же, сколько эмигрантов. То есть миллионы. Мы привычно тревожимся об утечке мозгов. Перечисляем успешные карьеры и счастливые браки. Но о «дне» эмиграции знаем мало. Особенно о начале 1990-х, когда спасением-приключением казалось все. Сбор винограда в Тоскане. Лесоповал в Норвегии. Единый сияющий горний мир.

Много позже картину стали корректировать монологи швейцарских «соискателей убежища» в «Венерином волосе» Михаила Шишкина. Повесть Вольфганга Херрндорфа «Гуд бай, Берлин!» (2010) о «русском отморозке» Чике в штанах за 10 евро, на ржавом краденом «Жигуле» (в Германии книгу назвали новым «Над пропастью во ржи», недавно ее перевели на русский). Роман Андрея Иванова (Эстония) «Путешествие Ханумана на Лолланд»: очень невеселый плутовской роман о лагере беженцев в Дании, о двух приятелях - ​индусе и русском, о полной ненужности героев в новом мире обетованном - ​и об их чувстве страны, куда оба так рвались: «Всякая мелочь была с намерением вшита в панно нам непонятной жизни… Платформы и в достоинство обернутые люди в требовательном ожидании своего поезда… Особенно страшны были люди. Блеск очков; белизна зубов. …За каждым числились определенные заслуги. Полезность обществу умножали списки ими регулярно посещаемых курсов. Над каждым светила неугасаемая звезда специализации. Каждого незримым флером оберегала сила ».

«Изгнание» Марюса Ивашкявичуса продолжает этот ряд. И сильно царапает душу зрителя. Его герои вытряхнуты из автобуса на окраине Лондона без паспортов. По-аглицки они знают «Sorry». Зато выясняют: «спецагент» полиции Литвы Бен Ивановас должен в Лондоне внедриться в мафию Вандала. Но Вандал в курсе: ему поручено замочить подальше от родины ретивого юного следака.

Спелись наши начальники. И договорились. И друг друга стоят, - ​хохочет бандюк.

И Бен понимает, что распалось все. Никакой «флер», кодекс чести, «зов крови», гражданство, консульство, силовое поле страны не оберегают его - ​человека 1990-х. Какое, так-растак, «в четыре раза дороже»? Это кока-коле легко пузыриться… А человек соцлагеря непригоден изначально. Собран на устаревшем станке, обточен рашпилем. И цена ему… так-растак…

Ему надо, сжав зубы, «стать человеком» тут. Усвоить «блеск очков, белизну зубов». Принять то, что Фредди Меркьюри (единственный друг Бена - ​голос Фредди) - ​Фарух Бульсара из Занзибара. Рвать до крови щеки, зажевывать их изнутри в тренировке «настоящего английского выговора». Пройти путь от мусорных ящиков - ​через службу вышибалы - ​к посту и облику констебля Волкера (с фальшивым паспортом за 300 фунтов). Объяснить себе этот путь как рыцарское служение.

Бен, идеальный мигрант, годами строит себе религию Европы - ​«земли Христа», куда он сможет войти лишь «убив в себе монгола». Летит по London Tube, спасаясь от пустоты за спиной. Мир, из которого Бена увез ржавый автобус, пропахший шмотками и ошметками, - ​не дал своим детям в дорогу ничего, кроме злости на второсортность покинутого. На все, что сделало тебя чужим в сияющем граде. Бесправным. Не прикрытым никакой силой, паспортом, флагом.

По сути, Бен идет тем же путем, по которому ползли двадцать лет все жители одной шестой.

Только в сияющем граде, судя по опыту героев «Изгнания», это было еще трудней. Судьбы эмигрантов - ​одна другой причудливей - ​кружатся по сцене. Они идут вверх, падают на дно.

И ни в одной жизни нет ни стержня, ни ответа: что и ради чего я с собой так усердно делаю?

Кроме жизни честного Бена, почти сменившего состав крови, - ​в сравнении с собой в 1990-х.

Но и в этом, ясное дело, нет счастья. И возвращаться некуда: за спиной - ​прежняя пустота.

В бешеной камнедробилке времени, в промышленной мельнице, вроде горнообогатительных, что превращают руду в концентрат для домны, - ​Бен прожил четверть века. Это шаг поколения.

Моего, среди миллионов прочих, поколения. Может быть, потому так и понятен Ивановас…

Культура , 9 марта 2017 года

Елена Федоренко

Я уеду жить в Лондонас

В Театре имени Маяковского набирает обороты спектакль «Изгнание». Это уже третья совместная работа драматурга Марюса Ивашкявичюса и режиссера Миндаугаса Карбаускиса.

Правда, предыдущие «Кант» и «Русский роман» впервые появились в Театре имени Маяковского, а «Изгнание» уже прокатилось по сценам прибалтийских государств и рассказывает о мигрантах - наших современниках. Пьеса документальна и конкретна - писатель основывается на реальных историях своих соотечественников, попавших в осаду равнодушия чужеземцев. Миграция - болевая проблема времени, чьи симптомы наиболее остро проявляются в небольших странах. Из Литвы молодежь уезжает. Мой приятель, вернувшись из Лондона, с удивлением отмечал, что нет в Туманном Альбионе кафе, где бы не работали литовцы, называемые там «поляками».

Действие «Изгнания» охватывает чуть более десятилетия, стартуя с конца 90-х, о чем нетрудно догадаться: «Это было время, когда башни-близнецы еще стояли, но принцесса уже умерла». Герои, бросая дипломы и забывая призвания, отправляются в Лондонас за деньгами, благополучием, европейским комфортом. В жертву утопической идиллии приносятся жизни.

Их обманывают сразу: из автобуса высаживают в парке, обрекают на выживание. Бен едет вместе с земляками, хотя у него, агента полиции, задание - следить за одним из пассажиров и внедриться в банду. Его сдали, дело провалилось, он оказался за бортом, на дне чужого мира… В пьесе нет последовательного течения событий, текст состоит из мозаики воспоминаний главного героя - раздумий, реконструкций встреч с бывшими попутчиками, чьи судьбы сложились по-разному, но у всех - не так, как мечталось. Некоторые зарисовки подробны, иные не превосходят крошечных эскизов. Мы так и не узнаем, например, что произошло с русско-латышской парой сквоттеров, к которым попадает Бен, или с его знакомым пакистанцем (он обаятельно сыгран Евгением Матвеевым), считающим, что стоит «учиться уметь проигрывать». Драматург не очень доверяет зрителю, и правильно делает (проблемы литовской миграции москвичи смогут понять лишь умозрительно), а потому намечает и выстраивает культурные мостики-ассоциации. Само название отсылает к ветхозаветному сюжету, хотя никто героев не изгонял - сами уехали, да и рая у них не было. Поиски потерянного эдема напоминают дантовы круги ада. Мотивом грехопадения отзовется диалог о Ньютоне и падающих яблоках. А когда надежды на призрачное счастье полетят в тартарары и сдадут нервы, то персонажи едва ли не превратятся в Маугли.

Пространство, выстроенное художником-единомышленником режиссера Сергеем Бархиным, - чужое, холодное, враждебное, беспризорное. Серая, цвета лондонского тумана металлическая коробка с нишами и амбразурами замкнута, словно бункер. В глубине сцены - душ, напоминающий о городе докучливых дождей. Ближе к зрителям - две светящиеся холодным неоном узкие рейки. На заднике - яркая эмблема метро со сменными табличками, определяющими место действия.

Карбаускис - человек театра, хорошо знает законы зрительского восприятия, потому спектакль соткан из ярких игровых комиксов, не только жестких и жестоких, но смешных и трогательных, богатых метафор, чередования тихих пауз и грохота истерик. Режиссер прочитывает хронику как притчу, где сама тема миграции трактуется шире, нежели судьбы отдельных индивидов. Тут повод для серьезного высказывания об унижении и оскорблении тех, кто пытается интегрироваться в чужую систему координат и чуждую иерархию ценностей. Самодостаточная островная Британия для выражения метафизического ужаса подходит как нельзя лучше. Понятие «притчи» Даль толковал как «поучение в примере». И поучение, и пример - скитания протагониста по имени Бен Ивановс. Его, полулитовца-полурусского, судьба загоняет в разные социальные ниши. То он безымянный нищий, то поляк Марек - охранник клуба, то англичанин Бобби - констебль с купленным за 300 фунтов паспортом. И везде - пытливый природный аналитик, хоть и не обремененный образованием, но искушающий себя трудными вопросами о смысле жизни, сущности человека, его предназначении. В роли Бена Вячеслав Ковалев, чья безупречная актерская логика оправдывает любые провокационные умозаключения и прямолинейные смыслы. Его ассоциации просты: «Сейчас в мире Чингисхан борется с Христом. И мы - пешки в этой битве». Христос и Чингисхан (сам Бен чувствует в себе гены монгольского завоевателя и пытается их изжить) - символы двух миропорядков, европейского и азиатского. Но невозможно принять его покаянный комплекс неполноценности - хочется отмежеваться: «Нас Чингисхан объединил, а их Христос».

Упрямо пытаясь приспособиться, Бен проводит над собой непосильную работу. Копирует внешность лордов, выправляет облик: «Взгляд уже почти размягчил. Проблемы с челюстью - у них она втянута что ли, прикушена. Зубами прикусываешь, чтобы получились ямки». Он и прикусывает до шрамов во рту. Боль, обиды, грехи - много намешано в душе Бена. Единственный друг, разделяющий его одиночество и дающий силы, - Фредди Меркьюри, кому он подпевает даже лежа в гробу, заменяющем постель на ночлеге в похоронном бюро. Бен очарован искусством Меркьюри, как оперная дива Монтсеррат Кабалье, не отводящая взгляда от «скандалиста Фредди» в знаменитом гимне Барселоне: лидер группы Queen для Бена - символ европейского рая, хотя оказывается, что тот был геем, да еще и бабаем (в спектакле - синоним азиата, пришельца) Фаррухом, рожденным в Занзибаре. Ковалев строит образ на контрастах, с умной иронией, непогрешимым чувством меры и проводит персонажа от отчаяния к пониманию: «Фарруху удалось проглотить в себе бабая» - значит, и Бену стоит попробовать.

И все-таки родина не отпускает. И действительно - странные они, эти лондонцы: грибы не собирают, в Темзе не купаются. Бен с товарищем решили поплыть, так их засосало илистое дно. Замечательная по театральной метафоричности сцена, в которой всего два героя - Бен и его спутник Андрюс, по кличке Вандал. На роль приглашен киноактер Иван Кокорин, чей персонаж сверкает бритой головой, охраняет какую-то строительную площадку, где офисный стул-трансформер заменяет уютное ложе, мечтает о собственном доме в Литве и надежном друге - мастифе, но оказывается «на полочке», горсткой пепла в погребальной урне. Больше повезло (выжила) барышне Эгле (Анастасия Дьячук), приехавшей на Запад с фотоаппаратом и надеждами на творческое будущее. Ее маршрут: от сиделки и содержанки через феерию алкогольной продажности к супружеству с британским мусульманином. Актриса играет неожиданно и тонко, хиджаб, скрывающий стиранные джинсы, - яркий образ эмигрантской мимикрии. «Мечтала фотографировать все это разнообразие, теперь сама им стала», - философски заметит Бен. То же можно сказать и о физике Эдди (Михаил Кремер), сделавшемся «охотничьей собакой», помогающей четвероногим искать подстреленную респектабельным хозяином дичь. Ушло время, когда «все еще впереди», и ничего не остается, как убеждать себя в том, что все сложилось удачно. Действительно, лучше, чем у Вандала.

В спектакле занята молодежная команда, некоторым досталось по несколько ролей. Например, Анастасии Мишиной, играющей женщин, предающих Бена. Манерная Каролина, внедряющая «мысль в процесс секса», бросает поклонника после взрыва в лондонском метро, увидев в нем монгола, замахнувшегося на толерантную Европу. Офицер полиции Лиз, чья просчитанная жизнь невыносима до тошноты, ожидает от Бена-констебля ребенка и просит власти проверить прошлое супруга. И герой Ковалева вновь сброшен и вновь обречен бежать, задыхаться, завоевывать. «Убегая», встречает интеллигентного аборигена (Юрий Коренев), жестоко избившего Бена в самом начале этой лондонской одиссеи. Раньше бы отомстил, а теперь по-христиански прощает обидчика, ведь тот тоже несчастен, хоть и живет в родной стране и имеет наследственно правильную мимику. «Я хотел стать человеком, но ничего у меня не вышло - я слишком старался», - признается Бен. Найдет ли он силы подняться? Длинный по времени и плотный по мотивам четырехчасовой трехактный спектакль имеет открытый финал, что делает «Изгнание» уязвимым, усекает тему до психологии мигрантов, оправдывающих свое положение. Хотя «проклятый вопрос», остро поставленный авторами, сегодня требует внятного и ясного ответа. Тоже - авторского.

Театрал , 27 июня 2017 года

Павел Руднев

Без языка

"Изгнание" Марюса Ивашкявичюса в Театре им. Маяковского

«Изгнание» Миндаугаса Карбаускиса – это для меня лучшее, что случилось в этом театральном сезоне. Ставя такой исповедальный, интимный спектакль о чужаке, чужестранце, режиссер не может не рассказывать о себе.

Строя свой театр эволюционно, переплавляя его медленно, осторожно, как свои грядки бережливый огородник (Карбаускис как-то говорил о неприятии стратегии обнуления, радикальной перемены, чистой перемены «дирекции»), в этом сезоне он нарастил мускулатуру Театра им. Маяковского, предъявляя не только постановочные возможности, но и удивительную работу с труппой, в которой заиграли в полную силу даже уже не традиционные звезды, а едва ли не все артисты.

Увидеть в Вячеславе Ковалеве (главная роль в «Изгнании») первый сюжет своей труппы, суметь вывести артиста на первый план, доказать его могучие возможности, может только худрук, умеющий пристально вглядываться в потаенные ресурсы человека. Роль Бена феноменальна, смотришь с широко раскрытыми глазами.

В пьесе Марюса Ивашкявичуса мы следим за иммигрантом, уехавшим из Литвы в Великобританию, спустившимся на дно жизни, чтобы потом очень медленно подыматься по социальной лестнице. Проблема адаптации, чувства Родины, потери языка, душевных потерь вынужденного мигранта тут центральная. Театр им. Маяковского под руководством Миндаугаса Карбаускиса действительно очень долго становился на ноги, прошел через череду полуудач, и признание не так часто следовало за постановками Карбаускиса, как он привык с первых шагов в своей карьере. Новый театр, в который пришел Миндаугас, требовал колоссальных усилий для реконструкции и инноваций, но тут – в отличие от многих площадок в Москве - был выбран путь именно эволюционный, длительный. Такой, в котором, вероятно, Миндаугасу Карбаускису не раз приходилось чувствовать себя действительно чужим. Парадокс в том, что Карбаускис выиграл ровно в тот момент, когда сделал из этой боли спектакль, позволил себе ее обнаружить, быть может, впервые в своей карьере разоблачиться и рассказать о себе чуть больше, чем это позволяют рабочие интервью. Это ведь свойство большого художника – быть способным сделать из своей травмы не только художественный образ, но и эмблему эпохи.

Между пьесой Марюса Ивашкявичуса (наверное, сегодня это один из самых ярких драматургов во всем мире) и спектаклем – большой разрыв. И дело совсем не в том, что на литовском языке она написана чуть жестче и с использованием большого числа языков (польский, украинский, английский). Закон, кроме того, заставил просторечивый русский мат, используемый работягами-литовцами в экстремальных обстоятельствах, заменять на неологизмы, вроде «рвать». Название у пьесы в переводе Георгия Ефремова – «Гон». В названии театра («Изгнание») ситуация жестче, фаталистичнее и ближе к библейскому смыслу, вечному изгнанию человека из рая. Подзаголовок пьесы «Хроника одного яблока» – так называют наивных литовцев мошенники, которые соблазняют их заработком и перспективами, привозят в Великобританию, обирают до нитки и оставляют в чистом поле. Библейская метафора выводит ситуацию из сиюминутности, рассказывая вообще о экзистенциальности бытия, вечного странничества человеческой души и способности человека выворачиваться, приземляться при неизбежном падении на лапки. Жизнь тут мыслится вообще как череда провалов. Никто и не обещал гладкого и сладкого пребывания на земле – это у северных народов в крови, разлито в невеселом фольклоре.

Бен Ивановас – вынужденный герой. Не он воспроизводит и провоцирует события, ведет интригу, жизнь сама его припечатывает к необходимости сражаться за свое выживание. Брошенного, избитого, оставленного в одиночестве в чужой стране без языка героя сама жизнь заставляет выкарабкиваться, проявляя недюжинный мужской нрав. Человек медленно вытаскает самого себя из тупика. Сам Бен говорит о себе, что в его крови весь Грюнвальд, всё Великое княжество литовское, все нации слились воедино в кряжистом простом мужичке, не наделенным ничем этаким исключительным, кроме воли к жизни. Спектакль и становится памятником такому человеку: страннику-скитальцу, выживающему только через любовь к родному языку и изумительной жажде жить, умению гордо стоять на ногах. Вспоминается на этом «Изгнании» о фильме финна Аки Каурисмяки «Человек без прошлого» - там герою, попавшему в беду, тоже помогли умение быть одиночкой и склонность общества к самоорганизации.

Свойство пьесы – медленное превращение повествования в монологи Бена: герой, лишенный какого-то незаурядного интеллекта, тем не менее, быстро распознает, что делать дальше, раскусывает враждебный мир, вырывая из него очередную порцию поддержки. У Бена словно механизм восстановления – внутри него самого. Как шестое чувство, инстинкт выживания. Что-то близкое крестьянину из сказки про то, как мужик двух генералов прокормил. Робинзонада, но только восточноевропейская.

По сцене (сценография Сергея Бархина) разбросаны приметы лондонского урбанистского пейзажа - дизайн метростанций, неоновая реклама, серая эстетика столичных подворотен, ржавая жесть. Сменяются лишь названия эпизодов - как станции огромного спрута-метро, которые надо освоить Бену из Литвы, не попавшись городу в лапы. На программке – еще две приметы британского новейшего стиля: Фредди Меркьюри, вооруженный битой Алекса из «Заводного апельсина».

Самые удивительные метаморфозы случаются с Беном именно на уровне языка. Недостаток языка, страсть к языку - главный душевный дискомфорт мигранта. Любовь к языку и неспособность говорить на нем становится в пьесе едва ли не проблемой неудовлетворенности, проблемой тела, не получающего сатисфакции. Случайно встреченная случайная знакомая Эгле (Анастасия Дьячук) буквально бросается на Бена, так как хочется «на литовском языке» «трахаться» – зависимость от языка сродни неотступной сексуальной привязанности. Ощущение языка, способность его слушать и разговаривать, будучи понятым, как ощущение прикосновения к коже.

Кстати говоря, когда в спектакле родные матерные слова замещаются словом «рвать» и другими близкими, это именно и создает то же ощущение косноязычия, не вполне усвоенного языка, немоты чужака на несвойственной ему территории. Так, увертки от цензуры становятся интересным и новым художественным приемом.

Но раньше Эгле Бен встречает Фредди, и тот становится его воображаемым другом и учителем нового языка. Фредди словно рождает Бена заново: он из намоченной тряпичной куклы превращается в осмысленного бодрого мужичка, наделенного языком и страстью. Фредди нужен Бену как зеркало; только отражаясь в волшебной музыке, Бен начинает заново верить в себя. Апогей спектакля – подражание Бена «Богемской рапсодии» группы The Queen, где каждая нота проиграна Беном, объяснена им на своем ломанном английском, пропета и протанцована, переведена на свой мужицкий диалект. Когда нет себя, погребена личность, воображаемый друг Фредди помогает ее реконструировать, заново собрать. Бен живет за Фредди, воображает себя Фредди, орет вместе с ним, становится этой музыкой и, видимо, как вампир полностью высасывает энергию воображаемого образа в свое тело, заново становясь осязаемым, самоосознанным. И тут комедийное расставание с Фредди симпоматично – не потому, что Фредди не нужен и поставляет Бену удар за ударом – кумир не только гомосексуал, но и родился мусульманином (что для сознания провинциального вохляка невыносимо), но и потому, что образ Фредди выжит, сдулся как резиновая кукла.

Литва, восточная Европа трактуется Ивашкявичусом в этом тексте как геополитическая дыра, оставшаяся после крушения железного занавеса. Собственно поиск лучшей жизни тут тождественен поиску самоидентификации вот этого вот брутального просторечного мужичка с европейским именем и простейшей русской фамилией с балтийским акцентом. Грюнвальд, который смотрит в разные стороны, говорит на множестве языков и остановился на перепутье. В пьесе более сложная языковая игра – Бен как поле вечной битвы Монгола, Чингисхана с Христом, где никто не побеждает.

Вячеслав Ковалев играет самоотверженно и бесстрашно. Редко увидишь на сцене, чтобы артист на сцене себя чувствовал также свободно, как фанат на футбольном матче. Его Бен не умен и не слишком-то талантлив, но он чувствует свою мужественность, свою брутальность как присутствие, как здешность, утверждась на чужой земле через могучее и гиперэмоциональное тело. Обряжаясь в костюм лондонского полицейского, Бен чувствует себя истинным британцем – человек красит костюм, а не наоборот. Крепко стоит на ногах, прорастая в землю, самоутверждаясь через бесконечную рефлексию на свой счет, – не так уж часто встречающееся явление. Все осмыслить и все подвергнуть сомнению, нигде не разочароваться и ничем не очароваться.

«В тебе есть еще сила», – говорят ему женщины, и, видимо, именно этим мигрант завоевывает Лондон, город без силы. Вдруг контекст балабановского «Брата» возникает в спектакле про другие суперэтносы: сила миграции – в ее пассионарности. В мертвый город приезжает пассионарный мигрант, который еще не окончил свою эволюцию, кому-то еще от жизни что-то надо. В Бене Вячеслава Ковалева много этакой фантастической мальчиковости, способности залихватски бегать, прыгать, не стесняясь самого себя. In the deathcar we’re alive.

Это спектакль с редкой в 2017 году интонацией: про нереальную волю к сопротивлению, про победу человека над мертвой материей, над повсеместным дыханием смерти. И в финале нас ждет очень трогательная и суровая тема, где можно пустить скупую мужскую слезу – один из героев, Вандал (в прекрасном исполнении Ивана Кокорина), погибший, но теперь играющий свою собаку. Она лупит хвостом по ковру и слезливо смотрит в глаза. На Родину хочется вернуться хоть собакой, хоть с воем ее достигнуть родных берегов – спектакль «Изгнание» дает очень зримый и очень небанальный образ настоящего вымученного, заслуженного патриотизма.

Сегодня в Театре Маяковского дают первую премьеру нового года. Художественный руководитель Миндаугас Карбаускис вновь обратился к творчеству Марюса Ивашкявичюса. Некоторое время литовский автор жил в Лондоне, наблюдая судьбы соотечественников-мигрантов, он сделал много неожиданных открытий, которыми и наполнил пьесу «Изгнание». Стоит напомнить, что в Маяковке это уже третий совместный проект драматурга Ивашкявичюса и режиссера Карбаускиса за последние два сезона. Репортаж Валерии Кудрявцевой.

Ради создания пьесы Марюс Ивашкявичюс ездил в Лондон, исследуя ту его часть, о которой не пишут в путеводителях. Месяц изучал рабочие окраины, собирал материал. До отъезда собирался написать комедию о жизни литовских мигрантов. В итоге - вышла драма - конечно, не лишенная юмора.

«Материал, который мне там подвернулся, конечно, все перевернул. Я не представлял, что люди живут так. И когда английские актеры играли эту пьесу, они говорили: «Мы сейчас совсем другими глазами смотрим на всех этих людей - поляков, литовцев, румын, которые где-то на улицах работают. Мы не думали, что там такие драмы»», - рассказывает драматург Марюс Ивашкявичюс.

Главный герой - Бен Иванов - полурусский, полулитовец. В погоне за лучшей жизнью он приезжает в Лондон, где его не просто не ждут - заранее ненавидят. Это история выживания человека, преодоление внешних обстоятельств и самого себя.

Для исполнителя главной роли - Вячеслава Ковалева - здесь много вызовов. Три часа на сцене - настоящий марафон. Все очень серьезно. В чем-то даже автобиографично.

«Для кого-то - изгнание, а для меня -возвращение. Потому что я из Новосибирска сам, работал в театре «Глобус». Я там как-то в потолок уперся, и со мной тут произошли похожие истории, которые произошли с персонажем - Беном Ивановасом: я месяц жил в театре, был бездомный, был такой период в моей жизни, и вот 15 лет прошло. С этого начинается и спектакль: прошло 15 лет. И вот я играю главную роль в Театре Маяковского.

Что-то личное в этом спектакле нашел, похоже, каждый участник. Недаром Минадугас Карбаускис - режиссер, предпочитающий ставить классику, откликнулся на эту историю.

«Можно про эту историю говорить, что это хроника одного путешествия. И внешнее путешествие, и внутреннее путешествие, и попытка внедриться в мир другой, и попытка себя изменить. Печально, что это тщетная попытка, но все-таки главный герой приобретает опыт, и, я надеюсь, что зритель вместе с ним, пройдя столько поворотов, некий опыт приобретет», - говорит Миндаугас Карбаускис.

Сценограф Сергей Бархин упаковал Сцену на Сретенке в металл и подсветил неоновыми трубками. Холодное пространство, не дающее героям расслабиться ни на минуту. Человек, покинувший родину, по замыслу авторов, обречен на дискомфорт и внутренний холод. И только музыка Фредди Меркьюри может стать настоящим другом.

В Театре Маяковского подняли на поверхность сцены тему, которая, висит в воздухе, конечно, не только в Англии, Литве или России. Проблема массовой эмиграции из одних стран в другие в современном мире - на театральных подмостках только начинает осмысливаться.

Спектакль «Изгнание» станет уже третьей совместной работой режиссера Карбаускиса и драматурга Ивашкявичюса на сцене Театра Маяковского. Чтобы написать «Русский роман» и «Канта», Ивашкявичюсу пришлось окунуться с головой в прошлое, изучая архивы, стараясь узнать как можно больше про героев прошлых столетий - философа Иммануила Канта и семью Льва Толстого. В «Изгнании» все с точностью до наоборот. Как написали в одном из анонсов «вместо далеких эпох - современный Лондон, вместо интеллектуальной элиты - мигранты-пролетарии».

Персонажи спектакля в поисках лучшей жизни приехали в столицу Великобритании. Для них в этом упоительном слове «Лондон» было сосредоточено все: мечты, надежды, вера в будущее. Но этот город, как и любой мегаполис, не благоволит к чужакам, да и уязвимые в своем бесправии мигранты оказываются слишком легкой добычей для более ушлых представителей городских низов. Но главная проблема кроется даже не в обстоятельствах, а во внутреннем конфликте героев с самими с собой.

Кого-то сложности ломают, кого-то – делают сильнее, кто-то изначально готов бегать за утками на охоте - быть гончей собакой, зато в резиденции королевы, а у кого-то все же есть амбиции. У главного героя спектакля – Бена (Вячеслав Ковалев) – амбиции есть. Он идеалист, выбравший слишком сложный путь и всю жизнь ему следовавший. Бен проходит свой непростой путь вместе с Фредди Меркьюри. Именно Фредди становится для него лучшим другом и причиной многих открытий и испытаний.

Перед нами исповедь маленького человека, который прошел большой путь. Не смотря на удары судьбы за эти 12 лет пребывания в Лондоне, Бен не предает своих идей, главная из которых – желание стать Человеком.

Очень длинно, больше четырех часов, два антракта, три действия. Два первых действия – линейный рассказ от первого лица. История мигранта. На удивление мало драматургии. Судя по другим пьесам, Ивашкявичус изобретательный и изощренный автор, здесь он поначалу совершенно не опознается. На удивление мало режиссуры (Карбаускис тоже не опознается, «что» в спектакле намного важнее, чем «как», что рассказано важнее, чем как рассказано).

Действие происходит в Англии и линейность повествования можно принять как стилизацию классических английских романов 19-го века Диккенса (который прямо упоминается и даже предьявляется в спектакле вязанкой книг) или Теккерея. Подробное, последовательное жизнеописание молодого человека (Барри Линдон, Оливер Твист, Дэвид Кооперфильд) мытарства, встречи на жизненном пути, повороты судьбы, становление. Такие истории лучше читать глазами в книге, чем смотреть из зала. Можно задать самому себе подходящий ритм медленного чтения, усвоить подробности, вжиться в обстоятельства. А в спектакле очень многое просто не понятно, не слышно — вводная информация дана скороговоркой, да и дикция у многих актеров нечеткая, а обратно не перелистнешь, не перечитаешь. Интерес к таким историям чисто житейский – как герой попадает в обстоятельства, как выкручивается, где добывает средства к ежедневному существованию (пища, кров), как переходит из одного состояния в другое. Спектаклю очень не хватает внятности, подробности (а подробнее, значит дольше, а куда уж дольше…).

Выручает исполнитель главной роли (Вячеслав Ковалев) он тащит спотыкающееся действие на себе. Вот в его работе театральное «что» и театральное «как» занимают правильные места, «как» важнее, чем «что». Даже если непонятно, что он делает, видно как . Его энергию, его усилия, рывки просто таки физически ощущаешь. Бесспорная удача актера. И ведь эти усилия актера точно совпадают с усилиями его героя продраться через неблагоприятные обстоятельства, сквозь жизненную среду чужую, жесткую, враждебную к мигрантам. Глаза сверкают холодным огнем, даже когда лицо заплыло от побоев. Характер сильный, образ цельный – Ванька-Встанька. Есть в нем такое простое крестьянское упорство-упертость (и литовская и русская-северная).

Автор пьесы и режиссер литовцы, но ситуация взята универсальная (жители города Лондонас не различают мигрантов, что поляки или литовцы, что пакистанцы или занзибарцы — варвары) и развернута универсально, есть национальные особенности — нет национальной ограниченности. А зовут главного героя и вовсе символично – Бен Ивановс.

В актере и в персонаже есть драйв, неубиваемый восходящий поток.

Each morning I get up I die a little
Can barely stand on my feet
(Take a look at yourself) Take a look in the mirror and cry
…
I try and I try and I try

И тут опять можно вспомнить, что действие происходит в Англии, и этому драйву найден точный английский эквивалент уже музыкальный и из 20-го века – английская рок-музыка от “Immigrant Song” до «Somebode to love”. Напористый ритм Лед Зеппелин ведет на запад, а вокальный напор Фредди Меркюри заставляет подниматься снова и снова. Занзибарец Фредди – образцовый мигрант, он смог, он победил и оказался на самом верху. Его голос светит как маяк. Рок-музыка надстраивает над повествованием второй план, она начинает выводить частную историю на обобщение. Бен-Ковалев исполняет Bohemian Rhapsody с комментариями и это уже Скарамуш, Фигаро – настоящий, многослойный театр.

Но тут есть важный нюанс, отличающий Бена (героя спектакля) от Фредди и от Фигаро…

We come from the land of the ice and snow,
from the midnight sun where the hot springs blow.
The hammer of the gods will drive our ships to new lands,
to fight the horde, singing and crying: Valhalla, I am coming!
On we sweep with threshing oar,
Our only goal will be the western shore.

Так начинается песня Led Zeppelin “Immigrant Song” – «из страны, где лед и снег мы ведем корабли на запад». Она очень уместно, вовремя возникает в спектакле «Изгнание» о литовцах в Лондоне, о миграции людей национальной (с востока на запад) и о миграции социальной (снизу вверх). Не расслабляющая попса, а мобилизующий рок, песня предваряет появление главного музыкального героя – рок-идола Фредди Меркюри.

Но тут есть важный нюанс, Фредди – нарцисс, он взлетел и раскрылся, предьявил себя, покорил мир. Роберт Плант поет песню мигранта-завоевателя с позиции силы, боевой клич — I am coming! А у героя спектакля комплекс неполноценности, он свое я ненавидит, изначально считает себя недочеловеком, он приехал не покорить, а покориться. Это не случай эмиграцию в Америку, в страну, где все эмигранты и этим равны. Чтобы добиться успеха в Лондоне он должен убить в себе литовца (русского, поляка, пакистанца – собирательно «монгола») и стать англичанином («белым человеком»). Фигаро ощущал неравенство, но не признавал его, не считал справедливым. Для меня было удивительно, что автор пьесы литовец неравенство не только видит, но и признает. Или это только его герой так считает?

Бену проще, чем пакистанцу, у него кожа белее. И амбиций больше, он не согласен «учиться уметь проигрывать», как пакистанец-болельщик Вест-Хэма.

В конце второго действия Бен добивается своего (1) – умирает. Умирает символично, тонет в Темзе. Это вторая театрально-выразительная сцена, после «Богемской рапсодии», двух таких сцен на два действия маловато, но они напоминают о режиссерском театре Карбаускиса и дают надежду на третье действие. В третьем действии Бен добивается своего (2) — превращается в Бобби. Символическая фигура англичанина – полицейский в черном шлеме. Шлем великоват, то ли случайно, не нашли подходящего размера, то ли символично, до шлема герою нужно еще дорасти. Он не настоящий Бобби, до первой проверки.

В третьем действии наконец-то начинаются драматургические и режиссерские игры. Прямой повествовательный тон, к которому зрители уже привыкли, сменяется ироничной сценой в баре – встречей двух собак, служебной и охотничьей. Ирония возникает незаметно, она неявная, холодная, но не английская, а чисто прибалтийская. Недочеловек мигрант – это животное после нескольких лет усилий наконец-то переходит на следующую ступень развития. Белым человеком он пока еще не становится, он только одомашнивается, становится домашним животным белого человека. Служебной собакой или охотничьей.

А вот становление главного героя классического английского романа не было изгнанием человека.

Тема одомашнивания мигрантов очень эффектно продолжается. Третье действие закольцовывает несколько частных сюжетов из первых двух частей. Бен встречает одного за одним литовцев из «автобуса с яблоками». Девушка-фотограф изначально самая свободная и западная в конце концов оказывается на востоке – под мусульманским хиджабом. А криминальный Вандал так и не вписывается в Лондонас, умирает уже по настоящему, но перевоплощается в пса. Человеческое сохранили только те, что остались яблоками — живут своим землячеством в одинаковых желто-зеленых майках с надписью Lietuva.

И единственный настоящий англичанин остается собой. Бен-ищейка находит своего первого обидчика, который оказывается жертвой мигранта. Тут мигрантская тема завершает самый большой круг, эстафету насилия. Ирония драматурга и режиссера отступает, но что остается под ней? Банальное «давайте жить дружно» или открытый финал с недоумением?

А ведь Москва это самое подходящее место для разговора на тему миграции. Здесь, как нигде есть возможность подойти к проблеме с разных сторон, не с двух, а с множества разных сторон. Москва, как и Лондон – город мигрантов. Но Россия не только принимает мигрантов, но и поставляет мигрантов и среди героев пьесы Ивяшкавичуса с лондонского дна есть и русские. Русский человек легко может увидеть в себя в двух ролях – и как понаехавший (в Лондон) и как коренной москвич, но не только в этих двух ролях. Русский Лондон – Лондоград, это совсем не литовский Лондонас, русский в Лондоне это по большей части олигарх – противоположный конец социальной лестницы (если смотреть снизу, он где-то рядом с королевой — в спектакле есть и об этом). А русский в Москве это не только коренной житель, но и мигрант из провинции. А литовец в Москве это не бомж и не вышибала в баре, а главный режиссер театра или заведующий кафедрой театрального института.