Сравнительная характеристика образов Моцарта и Сальери (по трагедии А. Пушкина “Моцарт и Сальери”)

МОЦАРТ - центральный персонаж трагедии А.С.Пушкина «Моцарт и Сальери» (1830). Пушкинский М. столь же далек от реального Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791), сколь и весь сюжет трагедии, основанный на легенде (ныне опровергнутой), будто Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую зависть. Известен комментарий Пушкина, касающийся интриги трагедии: «Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». В этом высказывании ключевым словом является гипотетическое «мог», указывающее на художественный вымысел. Подобное указание содержится в «ошибках» Пушкина относительно моцартов-ских произведений, упоминаемых в трагедии (например, после слов «слепой скрыпач в трактире разыгрывал voi che sapete» следует ремарка «старик играет арию из Дон-Жуана»; в действительности это строка арии Керубино из «Свадьбы Фигаро»).

Независимо от происхождения подобных ошибок (случайны они или преднамеренны), эффект, создаваемый ими, дезавуирует документальность изображаемого. Образ М. представлен в трагедии двояко: непосредственно в действии и в монологах Сальери, который только и думает о нем, оставаясь наедине с самим собой, разъедаемый завистью к «гуляке праздному», озаренному бессмертным гением «не в награду» за труды и усердие. М., каким он явлен в действии, близок словесному портрету, составленному Сальери. Он и гуляка, и «безумец», музыкант, творящий спонтанно, без каких-либо умственных усилий. У М. нет и тени гордости относительно своего гения, нет ощущения собственного избранничества, которое переполняет Сальери («Я избран…»). Патетические слова Сальери: «Ты, Моцарт, бог» - он парирует иронической репликой, что «божество мое проголодалось». М. столь щедр к людям, что готов видеть гениев чуть ли не в каждом: и в Сальери, и в Бомарше, а за компанию и в себе самом. Даже нелепый уличный скрипач в глазах М. чудо: ему чудно от этой игры, Сальери - чудно воодушевление М. презренным фигляром. Щедрость М. сродни его простодушию и детской доверчивости. Детское в пушкинском М. не имеет ничего общего с манерной ребячливостью героя модной в 80-е годы пьесы П.Шеффера «Амадей», в которой М. был выведен капризным и вздорным ребенком, досаждающим грубостью и дурными манерами. У Пушкина М. по-детски открыт и безыскусен. Примечательная особенность - у М. отсутствуют реплики-апарте, произносимые «в сторону» и выражающие обычно «задние мысли». Таких мыслей у М. нет в отношении Сальери, и он, разумеется, не подозревает, что поднесенная тем «чаша дружбы» отравлена. В образе М. нашел выражение пушкинский идеал «прямого поэта», который «сетует душой на пышных играх Мельпомены и улыбается забаве площадной и вольности лубочной сцены». Именно «прямому поэту» в лице М. дарована высшая мудрость, что «…гений и злодейство - две вещи несовместные» - истина, которую так и не понял Сальери.

«Моцарт и Сальери»

«пользу» Моцарта для искусства. Он воспринимает музыку по преимуществу как сумму технических приемов, с помощью которых выражается гармония. Восторгаясь Глюком, Пиччини, Гайдном, он извлекал из их искусства прямую пользу: усваивал новые, открытые ими «тайны». В музыке Моцарта его привлекает «глубина», «стройность», то есть сама гармония. Но, если можно научиться «приемам», то гармонии нельзя -она неповторима. Следовательно,

Что пользы, если Моцарт будет жив

В этом суждении Сальери заключен и другой смысл: поскольку «приемы», «тайны» доступны только посвященным, жрецам, «служителям музыки», то искусство предназначе но для них. Посторонних Сальери не впускает в храм искусства. Такому кастовому - и по существу своему антидемократическому - пониманию искусства совершенно чужд Моцарт, который сожалеет о том, что не все чувствуют «силу гармонии», но объясняет это не извечной и будто бы необходимой отгороженностью искусства от жизни, а вполне реальными условиями:

Непосредственное чувство восхищения гением Моцарта смешивается у Сальери с ненавистью, которую завистник тщится оправдать рассудочным представлением о «долге». Торжество «долга» обычно означало победу разума над страстями. Рассудочный Сальери стремится убедить себя в том, что он овладел своими страстями и подчинил их разуму. На самом же деле страсти владеют им, а разум стал их послушным слугой. Так в рационализме Сальери Пушкин обнаруживает черту, более свойственную индивидуалистическому сознанию, роднящую Сальери с мрачными и своевольными героями «жестокого века». Как бы ни был рассудочен Сальери, какими бы доказательствами ни обставлял свое злодеяние, он бессилен перед сложностью, диалектичностью мира, перед единством и цельностью животворящей природы. Пушкин последовательно снял все логические умозаключения Сальери, заставил его самораскрыться и обнаружить мелкую, низменную страсть, которая движет Сальери и которой он не может противиться. Моцарт становится живым воплощением «безумства» природы и главной преградой на пути самоутверждения Сальери. Само существование Моцарта Сальери воспринимает как дерзкий вызов своим жизненным принципам. Гениальность Моцарта отрицает «гениальность» Сальери, который любит Моцарта, мучается этой любовью, искренне наслаждается, слушая его музыку, плачет над ней, но при этом всегда помнит о той сокровенно-темной уязвленности самолюбия, которая поднимается из глубин его души. Теперь Сальери знает, что творчеством он не сможет доказать свое превосходство; теперь он пускает в ход яд, который хранил много лет, чтобы с помощью преступления войти в число избранных и обрести славу. Композитор, тонко чувствующий гармонию, отравляет гения гармонии!

«Он же гений, как ты да я», «За твое здоровье, друг, за искренний союз, связующий Моцарта и Сальери», «Нас мало избранных...»), убежден в союзе двух сыновей гармонии и в несовместимости гения и злодейства. Сальери же, напротив, отъединяет Моцарта от себя - «Постой, постой, постой!.. Ты выпил?., без меня?»

В его сознании смешиваются два чувства: «и больно, и приятно». Жизнь Моцарта принесла Сальери страдание. Отравив Моцарта, он уничтожил причину страдания, и теперь ему «и больно, и приятно». Однако исполнение «тяжкого долга» вновь возвращает Сальери к исходному моменту. Казалось, ничто не мешает ему считать себя гением, но Сальери - перед новой загадкой. Слова Моцарта и он сам оживают в его уме:

Но ужель он прав,

Две вещи несовместные. Неправда...

Опять Сальери сталкивается с «ошибкой» природы. Ссылка на Буонарроти лишь оттеняет тот бесспорный факт, что в основе зависти Сальери лежат не высшие соображения о музыке, а мелочное и суетное тщеславие. «Тяжкий долг» Сальери получает точное и прямое обозначение - злодейство.

Так Пушкин восстанавливает объективный смысл совершенных Сальери действий: начав со всеобщего отрицания, завистник пришел к отрицанию конкретной личности. Устранение Моцарта вновь ставит перед Сальери общую проблему, но повернутую уже иной - нравственной - стороной. И Сальери опять ищет конкретный пример. Воспаленный низменной страстью, он готов вновь выковать бесконечную рассудочную цепь холодных софизмов, как всякий человек, тщетно пытающийся на свой лад переделать лицо мира и не доверяющий разумным и прекрасным закономерностям жизни.

КАКИМ ЧЕЛОВЕКОМ БЫЛ САЛЬЕРИ?

Мог ли великий Шуберт написать подобное о человеке плохом, злобном, завистливом?

Профессор Борис Кушнер отвечает на этот вопрос так:

«Каким человеком был Сальери? Я думаю, что ответ на этот вопрос уже в какой-то мере ясен. Плохой человек не сможет проявить такое чувство благодарности, которое обнаружил Сальери по отношению к своим учителям Гассману и Глюку. И, разумеется, плохой человек не станет давать бесплатные уроки и заниматься самоотверженно делами вдов и сирот музыкантов. Это впечатление дополняется заметками самого Сальери, оставленными им Игнацу фон Мозелю, и свидетельствами современников. Сальери пишет о своей жизни бесхитростно и даже, кажется, несколько наивно. Трогательны описания его рано проснувшегося тяготения к музыке и даже преходящие подробности, вроде пристрастия к сладостям. Сердечную симпатию вызывают страницы воспоминаний, где говорится о первой любви Сальери и о его женитьбе» {209} .

К сожалению, достаточно широко распространено представление о Сальери как о человеке мрачном, рассудочном, чуждом подлинным радостям жизни и не знающем ничего, кроме музыки. Но это совсем не так. Воспоминания современников и более поздние биографические сочинения характеризуют Сальери как очень позитивного и доброжелательного человека. Вот, например, что пишет в своих «Воспоминаниях» известный тенор и композитор Майкл Келли, друг Моцарта и участник премьеры «Свадьбы Фигаро»:

«Однажды вечером Сальери пригласил меня сопровождать его в Пратер. В то время он сочинял свою оперу “Тарар” для Гранд-опера в Париже. Мы устроились на берегу Дуная, за кабаре, где пили прохладительные напитки. Он извлек из кармана набросок арии, сочиненной этим утром и впоследствии ставшей популярной. Ah! Povero Calpigi. Пока он пел мне эту арию с огромной выразительностью и жестикуляцией, я смотрел на реку, а потом вдруг заметил пересекавшего ее большого дикого кабана как раз около того места, где мы сидели. Я пустился бежать, и композитор последовал моему примеру, оставив позади Povero Calpigi и, что гораздо хуже, фляжку отличного рейнского вина. Мы потом много смеялись над случившимся, оказавшись вне опасности. В самом деле, Сальери мог шутить обо всем на свете, он был очень приятный человек, глубоко уважаемый в Вене, и я считаю большим счастьем тот факт, что он обратил на меня внимание» {210} .

Хорошо знавший Сальери Иоганн Фридрих Рохлиц дает нам такую его характеристику: «Радушный и любезный, доброжелательный, жизнерадостный, остроумный, неисчерпаемый в анекдотах и цитатах изящный человечек, с огненно сверкающими глазами, с загорелой кожей, всегда мил и опрятен, живого темперамента, легко воспламеняющийся, но столь же легко примиряющийся» {211} .

Биограф Сальери Адольф Жюльен пишет:

«Любезный, веселый, высокодуховный, сострадательный. Сальери умел связать себя искренней дружбой со многими артистами и любителями. Он был небольшого роста и всегда одет с некоторой изысканностью, у него были смуглая кожа, темные и полные огня глаза, выразительный взгляд и большая подвижность в жестах. Никто не знал такого количества всевозможных пикантных историй, и никто не умел рассказывать их с таким воодушевлением на таком странном жаргоне, где итальянский, немецкий и французский языки были смешаны в одинаковой пропорции. Большой любитель сладостей, он не мог пройти мимо кондитерской, не зайдя туда и не наполнив свои карманы драже и конфетами. Он быстро приходил в гнев, но легко успокаивался, давая прекрасные примеры большой сердечной доброты. Время не ослабило его благодарности за то, что в молодости для него сделал Гассман, и он занялся образованием его дочерей, еще таких молодых после смерти их матери, обеспечивая все их потребности и сделав из одной из них выдающуюся певицу: он был их защитником, как Гассман был защитником для него самого» {212} .

«Обладая удивительной работоспособностью, маэстро из Леньяго написал с 1770 по 1804 год 42 оперы и не меньшее число ораторий, кантат, дуэтов, трио, хоров и инструментальных пьес. В 1804 году он отказался от драматических успехов, чтобы полностью посвятить себя императорскому хору. Отставка, которую он попросил в 1821 году, была дана ему лишь в 1824 году. Можно лишь признать справедливым тот факт, что император полностью сохранил ему его жалованье после того, как он оставил свои посты… Сальери был умен и обладал разнообразными знаниями. Он был любезным и имел характер, созданный для общества; он очаровывал все компании, в которых бывал, своей пикантной манерой рассказывать анекдоты. Его язык, представлявший собой смесь итальянского, французского и немецкого, забавлял его слушателей. Если он и показывал себя порой слишком ловким в оборачивании себе на выгоду дружеских связей, которые он устанавливал с людьми, то, с другой стороны, в его жизни имели место факты, когда он выглядел самым привлекательным образом. Не будем забывать, что Сальери, уже находясь в почтенном возрасте, всегда помнил о доброте Гассмана, которую тот проявил к нему в самом начале его карьеры. Он делал больше, чем просто помнил об этом: он оплачивал свой долг памяти своему благодетелю, который, умирая, оставил двух девочек, лишенных поддержки. Композитор позаботился о них и оплатил все расходы по их образованию. От своего брака он имел трех дочерей, которые нежно ухаживали за ним и окружали его вниманием, когда он стал старым» {213} .

Борис Кушнер приводит следующую историю, показывающую, насколько у Сальери было развито чувство юмора:

«Композитор жил в доме, доставшемся в наследство его жене и ее брату от их отца. Делами дома занимался брат жены. Однажды композитора начала изводить визитами некая дама, снимавшая в доме квартиру и желавшая изменить условия договора. Объяснения Сальери, что он не имеет никакого отношения ко всему этому, не помогали. Тогда при очередном разговоре он сказал даме, что может помочь ей только одним: пусть она напишет свою просьбу, а он положит ее на музыку. Дама ретировалась» {214} .

А вот, например, шутливые и вместе с тем очень трогательные стихи, написанные самим Сальери:

Sono ormai sessanta e otto,

Sor Antonio, gli anni vostri,

E mi dite che vi bollica

Spesso amore ancora in petto.

Eppur tempo mi parrebbe,

Di dover finir, cospetto.

Che ne dice Ussignoria?

Risposta: La ragione, si podria {215} .

Их можно перевести на русский примерно так:

Вам уже, синьор Антонио,

Шестьдесят восемь. Так бывает…

Но в груди, вы говорите,

До сих пор любовь пылает.

Эх, давно настало время

Утихомирить буйный нрав!

Что вы скажете на это?

Ответ: Трудно спорить, ваша правда.

В очерке Л. В. Кириллиной «Пасынок истории» читаем:

«С поздних портретов Антонио Сальери на нас смотрит лицо, вовсе не отмеченное каиновой печатью. Лицо благообразное и почтенное, притом не сановно-надменное и не холодно отчужденное, а вполне располагающее к себе, несколько мягковатое и чувствительное. Ни одна из его черт не обнаруживает скрытой порочности, лицемерия, хитрости или безжалостности. Что бы ни говорили о сомнительности выводов физиогномики, все же облик человека, особенно в пожилом возрасте, обычно позволяет догадываться о его жизненном опыте и выдает какие-то черты характера, чаще - не самые приятные. В данном случае речь может идти лишь об отсутствии следов каких-либо сильных страстей или роковых поступков. Это лицо человека, прожившего благополучную жизнь и не терзаемого никакими фуриями, но притом и не закосневшего в сытом самодовольстве» {216} .

Чтобы представить себе, как выглядел Сальери, лучше всего посмотреть на знаменитого актера Олега Табакова в пьесе «Амадей», с 1983 года играющейся на сцене МХТ им. А. П. Чехова. Табаков исполняет эту роль неизменно со дня премьеры. Вот он - добродушный человек с румяными щеками и озорными ямочками на щеках. Понятно, что Табаков играл и играет образ, созданный Питером Шеффнером, но тот, кто видел его в этой роли, не мог не заметить, как Олег Павлович порой выходит из заданного образа и лукаво глядит в зал, взрывавшийся аплодисментами. Великий артист не просто играет роль великого композитора, он еще и похож на него внешне…

В самом деле, Сальери был скорее малого, нежели среднего роста. Главные черты его характера перечисляют все: живой, любезный, остроумный, с богатым воображением, располагающий к себе, скромный, сентиментальный и т. д.

По мнению литературоведа и писателя Л. П. Гроссмана, «Сальери не самодовольная бездарность, это замечательный мыслитель и теоретик, выдающийся философ искусств, неутомимый искатель совершенной красоты» {217} .

Несомненно, Сальери обладал большим музыкальным талантом. Адольф Жюльен сравнивает его с композитором Антонио Саккини (Sacchini), родившимся в 1730 году во Флоренции и написавшим за свою жизнь 45 опер. Он пишет: «Сальери при жизни и после смерти имел судьбу, очень похожую на судьбу Саккини: будучи живым, он не занимал положения, соответствовавшего своему гению, а после смерти он не сохранил достаточно высоких позиций в капризной памяти потомков. Ему не повезло, он пришел в переходную эпоху, и хотя его музыкальные знания позволили ему подняться выше Саккини в интерпретации самых сильных и самых благородных чувств, его затмило сияние славы Глюка. Оба они создали для французской сцены замечательные произведения, достойные быть причисленными к шедеврам, оба они могли в любое другое время занимать первый ряд, но судьба уготовила им рождение в тот самый момент, когда гений высшего порядка держал весь музыкальный мир под своим законным господством, поглощая всё, что ему подражало, и сражая всё, что бросало ему вызов» {218} .

Итак, Антонио Сальери был композитором, чьи произведения достойны причисления к шедеврам. Прежде всего это относится к операм «Данаиды» (это шедевр во всех смыслах этого слова) и «Тарар» (опера, достойная того, чтобы занимать самое высокое место в мировой музыкальной истории).

Безусловно, говоря так, следует понимать, что эстетика того времени сильно отличалась от современной. Это сейчас принято утверждать, что музыка Моцарта - «символ неприкрытой гениальности», что она «оказывает уникальное воздействие на человека», «исцеляет тела и души людей»… В этом смысле Моцарту повезло: его музыка прошла через века и продолжает служить образцом для подражания и в XXI веке. Однако в свое время Моцарт стоял в одном ряду со множеством прекрасных композиторов (Глюк, Гайдн, Боккерини, Галуппи, Паизиелло, Чимароза и др.), деливших между собой аплодисменты публики. По праву в их число входит и Сальери. Но последний был еще и человеком организованным и удивительно работоспособным, не ждущим месяцами вдохновения, как многие его коллеги, понимающим, что такое сроки, что, впрочем, не мешало ему всегда и везде сохранять чувство собственного достоинства. Музыка стала для него идеалом, но при этом он и в повседневной жизни был человеком без явных изъянов: верным, заботливым, благодарным, готовым прийти на помощь друзьям…

И все-таки - занимался ли он интригами?

На этот вопрос дает великолепный ответ Л. В. Кириллина:

«Не в большей мере, чем это было и, к сожалению, остается обычным для профессиональной музыкантской и вообще артистической среды. Будучи любимцем императора Иосифа II и имея прочные связи при дворе, он мог бы, если бы захотел, принести коллегам очень много неприятностей. Примеры подобного поведения в истории встречались: так, Ж. Б. Люлли, пользуясь покровительством Людовика XIV, безжалостно расправлялся со всеми конкурентами и фактически стал музыкальным “монархом” Франции. Далеко не лучшим образом вел себя в Вене времен Марии Терезии капельмейстер собора Святого Стефана Г. Ройтер, не дававший хода молодым музыкантам и вышвырнувший на улицу молодого Й. Гайдна, когда у того сломался голос . Сальери ничего похожего не делал, и его борьба за место под солнцем никогда не принимала характер войны на уничтожение. То, что Моцарт в своих письмах называл “кознями” Сальери, было скорее мелкими интрижками или просто недоразумениями, вызванными стечением обстоятельств (к тому же сам Моцарт с его язвительным языком и некоторой заносчивостью в обращении с коллегами-композиторами вовсе не являлся образчиком ангельской кротости)» {219} .

В короткой пьесе Пушкина “Моцарт и Сальери” поэт соединяет исторический миф о соперничестве двух великих австрийских композиторов с философским осмыслением сжигающих страстей, толкающих на предательство и убийство.

Вконтакте

Исторические персоны в трагедии

Поэтическую трагедию Александр Сергеевич Пушкин написал в 1830 году в романтический период Болдинской осени. В это время великий русский поэт сочинил четыре литературных произведения цикла “Маленькие трагедии”, одной из которых и стала пьеса “Моцарт и Сальери” с первоначальным говорящим названием “Зависть”.

Классическая шекспировская драма, в которой бушуют трагические человеческие страсти, очень коротка, лаконична, и состоит их двух непродолжительных действий. Герои этого драматического произведения являются реальными историческими персонами – это два известных и успешных австрийских композитора и музыканта – Вольфганг Амадей Моцарт и Антонио Сальери.

История создания поэтического произведения такова: легендарный миф о предательском устранении соперника через отравление ядом, был принят Пушкиным за основу драматического сюжета.

Главный персонаж австрийский и итальянский композитор Сальери декламирует:

“А ныне – сам скажу – я ныне

Завистник. Я завидую; глубоко,

Мучительно завидую…”

Опытный и деятельный композитор считает молодого, талантливого и легкомысленного Моцарта баловнем судьбы, недостойным своей собственной гениальности.

Внимание! Сальери оправдывает свой греховный поступок тем, что гений Фольфганг Амадей бесполезен.

Антонио считает повседневный сочинительский труд творящего музыканта кропотливым и расчетливым, подвластным законам гармонии: “Ремесло поставил я подножием искусству.”

Краткая биография Сальери

Итальянский и австрийский композитор, дирижер и педагог, Антонио Сальери был одним из самых успешных и признанных музыкальных авторов своего времени. Он родился в 1750 году в окрестностях Вероны в семье богатого торговца. Одаренный юноша некоторое время обучался музыке в Венеции, затем в 1766 году Антон Сальери (немецкий вариант звучания имени)переехал в Вену – столицу Австрии.

После опубликования оперы “Армида” стал довольно известным композитором, автором многих вокальных и инструментальных произведений. В течение своего творческого периода написал более сорока опер и имел большой успех не только в Австрии, но и во Франции.

С 1774 года музыкант был назначен придворным композитором, а с 1778 года по 1824 год служил королевским капельмейстером, обладая прекрасными дипломатическими качествами и музыкальным талантом.

Профессиональная карьера композитора была чрезвычайно успешной – он занимал самый высокий европейский пост в профессиональной среде. Композитор пережил трех императоров, неизменно участвуя во всех значимых мероприятиях общественной и музыкальной сферы Европы. Был обеспеченным человеком.

Педагогическая деятельность

Учениками великого педагога-композитора были:

• Людвиг Ван Бетховен;
• Франц Петер Шуберт;
• Ференц Лист;
• Карл Черни;
• Ян Непомук Гуммель;
• Луиджи Керубини.

Важно! Скончался музыкант в 1825 году в Вене, сделав великолепную карьеру не только как композитор и дирижер, но и как педагог и общественный деятель. Маэстро полностью реализовался в профессии и был успешен в искусстве.

Божественный дар и традиции

Краткое содержение пьесы включает в себя и высокомерное отношение Сальери к “неэлитным” музыкантам. Презирая простонародье, придворный капельмейстер считает искусство и музыкальный талант уделом избранных профессионалов, создающих свои шедевры по строгим правилам математической традиции.

В среде себе подобных музыкант чувствует себя уверенно и самонадеянно, так как считает этот тернистый путь единственно возможным в искусстве.

С появлением юного Моцарта в профессиональной композиторской среде Антонио Сальери восхищается его гениальностью и “божественной искрой”, таящейся в его легкой и свободной музыке.

Неотвратимая трагедия

Сюжет пьесы основан на конфликте поклонения и зависти к таланту молодого друга. Сальери восклицает: ”Ты, Моцарт, недостоин сам себя”. В этом возгласе одновременно выражается и восторг и преклонение перед гениальностью, беззаботностью и жизнелюбием коллеги, но завистливые чувства толкают маэстро на преступление. Жестокая трагедия развертывается на глазах читателя. Эмоциональный монолог возмущенного Антонио, оправдывающего себя, как спасителя композиторской элиты пестрит красками и душевными переживаниями. Краткая речь пушкинского Моцарта в тексте пьесы неуверенна и ограниченна – он говорит обрывками фраз.Герой растерян и подавлен.

Противоречивые персонажи

Пьеса довольно коротка и состоит из двух сцен. В театральном действии принимают участие главные герои:

• Моцарт;
• Сальери;
• Старик – скрипач (уличный музыкант).

Легендарный образ Вольфганга Амадея Моцарта описан Пушкиным, как светлый гений, “сочиняющий музыку, как птицы поют”. Юный талант представляется одаренным и безмятежным гением, не знающим мук творчества. Сальери же этот нежный образ саркастически называет “праздным гулякой”, который не осознает своего божественного дара и свои же музыкальные идеи называет безделицей.

Конфликт талантов

Проблематика негативных отношений усиливается “всеядностью” Моцарта, который доволен исполнением своей авторской мелодии неумелым уличным музыкантом. Его веселит дилетантский звук, больше похожий на скрип, чем на жизнерадостную музыку.

Антонио же возмущен и недоволен тем, что слепой скрипач наигрывает мелодию Моцарта, а не его авторское сочинение. С этой нелепой сцены и развивается трагический исход пьесы – маэстро решает спасти композиторский цех избавлением от беспечного “пастуха”.

Справедливость и черная зависть

В соответствии с художественным замыслом пьесы Пушкина, Маэстро Антонио воплощает собой мятежный дух, протестующий против несправедливости земной и небесной. Его терзают сомнения и черная зависть в том, что гениальностью награждается не он – смиренный трудяга, а “гуляка праздный” – недостойный.

Внешне отношения между жизнерадостным и простодушным Вольфгангом и двуличным Антонио выглядят как дружеские. По идее Пушкина – Моцарт доверчив, простодушен и не подозревает по своей неопытности об опасности, подтверждая жанр пьесы.

Маэстро достиг своих профессиональных, общественных высот и признания путем долгого самоотверженного труда и личной дисциплины. Вступая в конфликт с музыкантом сверхъестественной одаренности, Сальери опускается до трагической интриги.

Сцена отравления сопровождается диалогом главных героев, где Сальери повествует Вольфгангу Амадею о том, что кто— то был отравлен его другом Бомарше. И в этот момент гениальный Моцарт произносит фразу, ставшую “крылатой”: “Гений и злодейство две вещи несовместимые”.

Опытный искушенный композитор, привыкший достигать высот музыкального искусства творческим трудолюбием, возомнил, что юный, жизнелюбивый Моцарт подобен райскому херувиму. Ангелоподобный музыкант озарил грешный мир нежными звуками своих божественных произведений. Поэтому коварный герой решает “вернуть” этого ангелочка в свой дивный райский мир.

По сюжету поэтического произведения Александра Пушкина Сальери отравил Моцарта, пригласив его пообедать в трактир “Золотой лев”.

Расчетливый музыкант подливает яд, хранившийся у него в течение восемнадцати лет, в чашу дружбы, приближая трагический конец.

Роковое предвидение и дань искусству

В философском понимании Александр Сергеевич Пушкин рассматривает глубинные общечеловеческие проблемы:

• ответственности;
• нравственности человека искусства;
• служения искусству.

Что более нравственно – талант или искусство? Идея всеобщей справедливости оборачивается личной завистью и черным злодейством.

Преступление в Золотом льве

Во второй и последней сцене пьесы действие происходит в отдельной комнате трактира Золотой лев, где находятся Сальери и Моцарт. Молодой композитор наигрывает на пианино отдельные отрывки из своего нового произведения. Постоянно нуждающийся в денежных средствах композитор, принял заказ на сочинение реквиема (крупного музыкального произведения для хора и оркестра на заупокойной службе). Молодой гений находится в угнетенном состоянии и растерянности.

Реквием заказал неизвестный человек в черном , который хорошо заплатил композитору за это сложное траурное сочинение. Моцарт приступил к исполнению, но в течение последних трех недель его гложет мысль о том, что “черный человек” неотступно преследует его. Музыкант выпивает отравленное его другом вино и удаляется, почувствовав приближение смерти.

Важно! Похоже, что фигура неизвестного в черном по художественному замыслу гения Пушкина служит воплощением враждебного мира. Такая ужасающая ассоциация неизбежно возникает на протяжении всей финальной сцены этой легендарной трагической пьесы.

Драма А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери»: краткий анализ, содержание трагедии

Пересказ Пушкин А. С. «Моцарт и Сальери»

Вывод

Сочиняя реквием для заупокойной службы по умершему, Вольфганг Амадей смиряется с трагической долей и подчиняется божественной судьбе. Печальное завершение поэтического произведения сопровождается коварными слезами Антонио – слезами исполненного долга и освобождения.

Моцарт :

Постой же: вот тебе,

Пей за моё здоровье.

Но божество моё проголодалось.

Он же гений,Как ты да я.

А гений и злодейство -Две вещи несовместные.

Здоровье, друг.

За искренний союз,

Связующий Моцарта и Сальери ,

Двух сыновей гармонии.

Когда бы все так чувствовали силу

Гармонии! Но нет: тогда б не мог

И мир существовать;

Никто б не стал

Заботиться о нуждах низкой жизни;

Все предались бы вольному искусству.

Нас мало избранных, счастливцев праздных,

Пренебрегающих презренной пользой,

Единого прекрасного жрецов.

Сальери:

Все говорят: нет правды на земле.Но правды нет - и выше.

Поставил я подножием искусству;

Я сделался ремесленник: перстам

Придал послушную сухую беглость

И верность уху. Звуки умертвив,

Музыку я разъял как труп. А ныне - сам скажу - я ныне

Завистник .

Я завидую; глубоко,

Мучительно завидую. - О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений - не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан -А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает Мадонну Рафаэля;

Мне не смешно, когда фигляр презренный

Пародией бесчестит Алигьери.

Пошёл, старик. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь.Я знаю, я.

Я избран, чтоб его

Остановить - не то, мы все погибли,

Мы все, жрецы, служители музыки...

Но ужель он прав,

И я не гений?

Гений и злодействоДве вещи несовместные. Неправда:

А Бонаротти? или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы - и не был

Убийцею создатель Ватикана?