Станьте солнцем вас все увидят смысл. Преступление и наказание
Ведь вот эти папироски! заговорил наконец Порфирий Петрович, кончив закуривать и отдыхнувшись, вред, чистый вред, а отстать не могу! Кашляю-с, першить начало, и одышка. Я, знаете, труслив-с, поехал намедни к Б ну, каждого больного minimum по получасу осматривает; так даже рассмеялся, на меня глядя: и стукал, и слушал, вам, говорит, между прочим, табак не годится; легкие расширены. Ну, а как я его брошу? Чем заменю? Не пью-с, вот вся и беда, хе-хе-хе, что не пью-то, беда! Всё ведь относительно, Родион Романыч, всё относительно! «Что же это он, за свою прежнюю казенщину принимается, что ли!» с отвращением подумалось Раскольникову. Вся недавняя сцена последнего их свидания внезапно ему припомнилась, и тогдашнее чувство волною прихлынуло к его сердцу. А ведь я к вам уже заходил третьего дня вечером; вы и не знаете? продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, в комнату, в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся, подождал, да и служанке вашей не доложился вышел. Не запираете? Лицо Раскольникова омрачалось более и более. Порфирий точно угадал его мысли. Объясниться пришел, голубчик Родион Романыч, объясниться-с! Должен и обязан пред вам объяснением-с, продолжал он с улыбочкой и даже слегка стукнул ладонью по коленке Раскольникова, но почти в то же мгновение лицо его вдруг приняло серьезную и озабоченную мину; даже как будто грустью подернулось, к удивлению Раскольникова. Он никогда еще не видал и не подозревал у него такого лица. Странная сцена произошла в последний раз между нами, Родион Романыч. Оно, пожалуй, и в первое наше свидание между нами происходила тоже странная сцена; но тогда... Ну теперь уж всё одно к одному! Вот что-с: я, может быть, и очень виноват перед вами выхожу; я это чувствую-с. Ведь мы как расстались-то, помните ли: у вас нервы поют и подколенки дрожат, и у меня нервы поют и подколенки дрожат. И знаете, как-то оно даже и непорядочно между нами тогда вышло, не по-джентльменски. А ведь мы все-таки джентльмены; то есть, во всяком случае, прежде всего джентльмены; это надо понимать-с. Ведь помните, до чего доходило... совсем уже даже и неприлично-с. «Что ж это он, за кого меня принимает?» с изумлением спрашивал себя Раскольников, приподняв голову и во все глаза смотря на Порфирия. Я рассудил, что нам по откровенности теперь действовать лучше, продолжал Порфирий Петрович, немного откинув голову и опустив глаза, как бы не желая более смущать своим взглядом свою прежнюю жертву и как бы пренебрегая своими прежними приемами и уловками, да-с, такие подозрения и такие сцены продолжаться долго не могут. Разрешил нас тогда Миколка, а то я и не знаю, до чего бы между нами дошло. Этот проклятый мещанинишка просидел у меня тогда за перегородкой, можете себе это представить? Вы, конечно, уж это знаете; да и самому мне известно, что он к вам потом заходил; но то, что вы тогда предположили, того не было: ни за кем я не посылал и ни в чем еще я тогда не распорядился. Спросите, почему не распорядился? А как вам сказать: самого меня это всё тогда как бы пристукнуло. Я и за дворниками-то едва распорядился послать. (Дворников-то, небось, заметили, проходя). Мысль тогда у меня пронеслась, так, одна, быстро, как молния; крепко уж, видите ли, убежден я был тогда, Родион Романыч. Дай же, я думаю, хоть и упущу на время одно, зато другое схвачу за хвост, своего-то, своего-то, по крайности, не упущу. Раздражительны вы уж очень, Родион Романыч, от природы-с; даже уж слиш-ком-с, при всех-то других основных свойствах вашего характера и сердца, которые, я льщу себя надеждой, что отчасти постиг-с. Ну уж, конечно, и я мог, даже и тогда, рассудить, что не всегда этак случается, чтобы вот встал человек да и брякнул вам всю подноготную. Это хоть и случается, в особенности когда человека из последнего терпения выведешь, но, во всяком случае, редко. Это и я мог рассудить. Нет, думаю, мне бы хоть черточку! хоть бы самую махочкую черточку, только одну, но только такую, чтоб уж этак руками можно взять было, чтоб уж вещь была, а не то что одну эту психологию. Потому, думал я, если человек виновен, то уж, конечно, можно, во всяком случае, чего-нибудь существенного от него дождаться; позволительно даже и на самый неожиданный результат рассчитывать. На характер ваш я тогда рассчитывал, Родион Романыч, больше всего на характер-с! Надеялся уж очень тогда на вас. Да вы... да что же вы, теперь-то всё так говорите, пробормотал наконец Раскольников, даже не осмыслив хорошенько вопроса. «Об чем говорит, терялся он про себя, неужели же в самом деле за невинного меня принимает?» Что так говорю? А объясниться пришел-с, так сказать, долгом святым почитаю. Хочу вам всё дотла изложить, как всё было, всю эту историю всего этого тогдашнего, так сказать, омрачения. Много я заставил вас перестрадать, Родион Романыч. Я не изверг-с. Ведь понимаю же и я, каково это всё перетащить на себе человеку, удрученному, но гордому, властному и нетерпеливому, в особенности нетерпеливому! Я вас, во всяком случае, за человека наиблагороднейшего почитаю-с, и даже с зачатками великодушия-с, хоть и не согласен с вами во всех убеждениях ваших, о чем долгом считаю заявить наперед, прямо и с совершенною искренностию, ибо прежде всего не желаю обманывать. Познав вас, почувствовал к вам привязанность. Вы, может быть, на такие мои слова рассмеетесь? Право имеете-с. Знаю, что вы меня и с первого взгляда не полюбили, потому, в сущности, и не за что полюбить-с. Но считайте как хотите, а теперь желаю, с моей стороны, всеми средствами загладить произведенное впечатление и доказать, что и я человек с сердцем и совестью. Искренно говорю-с. Порфирий Петрович приостановился с достоинством. Раскольников почувствовал прилив какого-то нового испуга. Мысль о том, что Порфирий считает его за невинного, начала вдруг пугать его. Рассказывать всё по порядку, как это вдруг тогда началось, вряд ли нужно, продолжал Порфирий Петрович; я думаю, даже и лишнее. Да и вряд ли я смогу-с. Потому, как это объяснить обстоятельно? Первоначально слухи пошли. О том, какие это были слухи и от кого и когда... и по какому поводу, собственно, до вас дело дошло, тоже, я думаю, лишнее. Лично же у меня началось со случайности, с одной совершенно случайной случайности, которая в высшей степени могла быть и могла не быть, какой? Гм, я думаю, тоже нечего говорить. Всё это, и слухи и случайности, совпало у меня тогда в одну мысль. Признаюсь откровенно, потому если уж признаваться, так во всем, это я первый на вас тогда и напал. Эти там, положим, старухины отметки на вещах и прочее, и прочее всё это вздор-с. Таких штук сотню можно начесть. Имел я тоже случай тогда до подробности разузнать о сцене в конторе квартала, тоже случайно-с, и не то чтобы так мимоходом, а от рассказчика особенного, капитального, который, и сам того не ведая, удивительно эту сцену осилил. Всё ведь это одно к одному-с, одно к одному-с, Родион Романыч, голубчик! Ну как тут было не повернуться в известную сторону? Изо ста кроликов никогда не составится лошадь, изо ста подозрений никогда не составится доказательства, ведь вот как одна английская пословица говорит, да ведь это только благоразумие-с, а со страстями-то, со страстями попробуйте справиться, потому и следователь человек-с. Вспомнил тут я и вашу статейку, в журнальце-то, помните, еще в первое-то ваше посещение в подробности о ней-то говорили. Я тогда поглумился, но это для того, чтобы вас на дальнейшее вызвать. Повторяю, нетерпеливы и больны вы очень, Родион Романыч. Что вы смелы, заносчивы, серьезны и... чувствовали, много уж чувствовали, всё это я давно уже знал-с. Мне все эти ощущения знакомы, и статейку вашу я прочел как знакомую. В бессонные ночи и в исступлении она замышлялась, с подыманием и стуканьем сердца, с энтузиазмом подавленным. А опасен этот подавленный, гордый энтузиазм в молодежи! Я тогда поглумился, а теперь вам скажу, что ужасно люблю вообще, то есть как любитель, эту первую, юную, горячую пробу пера. Дым, туман, струна звенит в тумане. Статья ваша нелепа и фантастична, но в ней мелькает такая искренность, в ней гордость юная и неподкупная, в ней смелость отчаяния; она мрачная статья-с, да это хорошо-с. Статейку вашу я прочел, да и отложил, и... как отложил ее тогда, да и подумал: «Ну, с этим человеком так не пройдет!» Ну, так как же, скажите теперь, после такого предыдущего не увлечься было последующим! Ах господи! Да разве я говорю что-нибудь? Разве я что-нибудь теперь утверждаю? Я тогда только заметил. Чего тут, думаю? Тут ничего, то есть ровно ничего, и, может быть, в высшей степени ничего. Да и увлекаться этак мне, следователю, совсем даже неприлично: у меня вон Миколка на руках, и уже с фактами, там как хотите, а факты! И тоже свою психологию подводит; им надо позаняться; потому тут дело жизни и смерти. Для чего я вам теперь всё это объясняю? А чтобы вы знали и с вашим умом и сердцем не обвинили меня за мое злобное тогдашнее поведение. Не злобное-с, искренно говорю-с, хе-хе! Вы что думаете: я у вас тогда не был с обыском? Был-с, был-с, хе-хе, был-с, когда вы вот здесь больной в постельке лежали. Не официально и не своим лицом, а был-с. До последнего волоска у вас, в квартире, было осмотрено, по первым даже следам; но umsonst! Думаю: теперь этот человек придет, сам придет, и очень скоро; коль виноват, так уж непременно придет. Другой не придет, а этот придет. А помните, как господин Разумихин начал вам проговариваться? Это мы устроили с тем, чтобы вас взволновать, потому мы нарочно и пустили слух, чтоб он вам проговаривался, а господин Разумихин такой человек, что негодования не выдержит. Господину Заметову прежде всего ваш гнев и ваша открытая смелость в глаза бросилась: ну как это в трактире вдруг брякнуть: «Я убил!» Слишком смело-с, слишком дерзко-с, и если, думаю, он виновен, то это страшный боец! Так тогда и подумал-с. Жду-с! Жду вас изо всех сил, а Заметова вы тогда просто придавили и... ведь в том-то и штука, что вся эта проклятая психология о двух концах! Ну, так жду я вас, смотрю, а вас бог и дает идете! Так у меня и стукнуло сердце. Эх! Ну зачем вам было тогда приходить? Смех-то, смех-то ваш, как вошли тогда, помните, ведь вот точно сквозь стекло я всё тогда угадал, а не жди я вас таким особенным образом, и в смехе вашем ничего бы не заметил. Вот оно что значит в настроении-то быть. И господин-то Разумихин тогда, ах! камень-то, камень-то, помните, камень-то, вот еще под которым вещи-то спрятаны? Ну вот точно вижу его где-нибудь там, в огороде, в огороде ведь говорили вы, Заметову-то, а потом у меня-то, во второй раз? А как начали мы тогда эту вашу статью перебирать, как стали вы излагать так вот каждое-то слово ваше вдвойне принимаешь, точно другое под ним сидит! Ну вот, Родион Романыч, таким-то вот образом я и дошел до последних столбов, да как стукнулся лбом, и опомнился. Нет, говорю, что это я! Ведь если захотеть, то всё это, говорю, до последней черты можно в другую сторону объяснить, даже еще натуральнее выйдет. Мука-с! «Нет, думаю, мне бы уж лучше черточку!..» Да как услышал тогда про эти колокольчики, так весь даже так и замер, даже дрожь прохватила. «Ну, думаю, вот она черточка и есть! Оно!» Да уж и не рассуждал я тогда, просто не хотел. Тысячу бы рублей в ту минуту я дал, своих собственных, чтобы только на вас в свои глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом шли, после того как он вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!.. Ну, а холод-то этот в спинном мозгу? Колокольчики-то эти, в болезни-то, в полубреде-то? Итак, Родион Романыч, что ж вам после того и удивляться, что я с вами тогда такие шутки шутил? И зачем вы сами в ту самую минуту пришли? Ведь и вас кто-то будто подталкивал, ей-богу, а если бы не развел нас Миколка, то... а Миколку-то тогда помните? Хорошо запомнили? Ведь это был гром-с! Ведь это гром грянул из тучи, громовая стрела! Ну, а как я его встретил? Стреле-то вот ни на столечко не поверил, сами изволили видеть! Да куда! Уж потом, после вас, когда он стал весьма и весьма складно на иные пункты отвечать, так что я сам удивился, и потом ему ни на грош не поверил! Вот что значит укрепился, как адамант. Нет, думаю, морген фри! Какой уж тут Миколка! Мне Разумихин сейчас говорил, что вы и теперь обвиняете Николая и сами Разумихина в том уверяли... Дух у него захватило, и он не докончил. Он слушал в невыразимом волнении, как человек, насквозь его раскусивший, от самого себя отрекался. Он боялся поверить и не верил. В двусмысленных еще словах он жадно искал и ловил чего-нибудь более точного и окончательного. Господин-то Разумихин! вскричал Порфирий Петрович, точно обрадовавшись вопросу всё молчавшего Раскольникова, хе-хе-хе! Да господина Разумихина так и надо было прочь отвести: двоим любо, третий не суйся. Господин Разумихин не то-с, да и человек посторонний, прибежал ко мне весь такой бледный... Ну да бог с ним, что его сюда мешать! А насчет Миколки угодно ли вам знать, что это за сюжет, в том виде, как то есть я его понимаю? Перво-наперво это еще дитя несовершеннолетнее, и не то чтобы трус, а так, вроде как бы художника какого-нибудь. Право-с, вы не смейтесь, что я так его изъясняю. Невинен и ко всему восприимчив. Сердце имеет; фантаст. Он и петь, он и плясать, он и сказки, говорят, так рассказывает, что из других мест сходятся слушать. И в школу ходить, и хохотать до упаду оттого, что пальчик покажут, и пьянствовать до бесчувствия, не то чтоб от разврата, а так, полосами, когда напоят, по-детски еще. Он тогда вот и украл, а и сам этого не знает; потому «коли на земле поднял, что за украл?» А известно ли вам, что он из раскольников, да и не то чтоб из раскольников, а просто сектант; у него в роде бегуны бывали, и сам он еще недавно, целых два года, в деревне, у некоего старца под духовным началом был. Всё это я от Миколки и от зарайских его узнал. Да куды! просто в пустыню бежать хотел! Рвение имел, по ночам богу молился, книги старые, «истинные» читал и зачитывался. Петербург на него сильно подействовал, особенно женский пол, ну и вино. Восприимчив-с, и старца, и всё забыл. Известно мне, его художник один здесь полюбил, к нему ходить стал, да вот этот случай и подошел! Ну, обробел вешаться! Бежать! Что ж делать с понятием, которое прошло в народе о нашей юридистике! Иному ведь страшно слово «засудят». Кто виноват! Вот что-то новые суды скажут. Ох, дал бы бог! Ну-с, в остроге-то и вспомнился, видно, теперь честный старец; Библия тоже явилась опять. Знаете ли, Родион Романыч, что значит у иных из них «пострадать?» Это не то чтобы за кого-нибудь, а так просто «пострадать надо»; страдание, значит, принять, а от властей так тем паче. Сидел в мое время один смиреннейший арестант целый год в остроге, на печи по ночам всё Библию читал, ну и зачитался, да зачитался, знаете, совсем, да так, что ни с того ни с сего сгреб кирпич и кинул в начальника, безо всякой обиды с его стороны. Да и как кинул-то: нарочно на аршин мимо взял, чтобы какого вреда не произвести! Ну, известно, какой конец арестанту, который с оружием кидается на начальство: и «принял, значит, страдание». Так вот, я и подозреваю теперь, что Миколка хочет «страдание принять» или вроде того. Это я наверно, даже по фактам, знаю-с. Он только сам не знает, что я знаю. Что, не допускаете, что ли, чтоб из такого народа выходили люди фантастические? Да сплошь! Старец теперь опять начал действовать, особенно после петли-то припомнился. А впрочем, сам мне всё расскажет, придет. Вы думаете, выдержит? Подождите, еще отопрется! С часу на час жду, что придет от показания отказываться. Я этого Миколку полюбил и его досконально исследую. И как бы вы думали! Хе-хе! На иные-то пункты весьма складно мне отвечал, очевидно, нужные сведения получил, ловко приготовился; ну а по другим пунктам просто, как в лужу, ничегошечко не знает, не ведает, да и сам не подозревает, что не ведает! Нет, батюшка Родион Романыч, тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь «освежает»; когда вся жизнь проповедуется в комфорте. Тут книжные мечты-с, тут теоретически раздраженное сердце; тут видна решимость на первый шаг, но решимость особого рода, решился, да как с горы упал или с колокольни слетел, да и на преступление-то словно не своими ногами пришел. Дверь за собой забыл притворить, а убил, двух убил, по теории. Убил, да и денег взять не сумел, а что успел захватить, то под камень снес. Мало было ему, что муку вынес, когда за дверью сидел, а в дверь ломились и колокольчик звонил, нет, он потом уж на пустую квартиру, в полубреде, припомнить этот колокольчик идет, холоду спинного опять испытать потребовалось... Ну да это, положим, в болезни, а то вот еще: убил, да за честного человека себя почитает, людей презирает, бледным ангелом ходит, нет, уж какой тут Миколка, голубчик Родион Романыч, тут не Миколка! Эти последние слова, после всего прежде сказанного и так похожего на отречение, были слишком уж неожиданны. Раскольников весь задрожал, как будто пронзенный. Так... кто же... убил?.. спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он был изумлен вопросом. Как кто убил?.. переговорил он, точно не веря ушам своим, да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом. Раскольников вскочил с дивана, постоял было несколько секунд и сел опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу. Губка-то опять, как и тогда, вздрагивает, пробормотал как бы даже с участием Порфирий Петрович. Вы меня, Родион Романыч, кажется, не так поняли-с, прибавил он, несколько помолчав, оттого так и изумились. Я именно пришел с тем, чтоб уже всё сказать и дело повести на открытую. Это не я убил, прошептал было Раскольников, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на месте преступления. Нет, это вы-с, Родион Романыч, вы-с, и некому больше-с, строго и убежденно прошептал Порфирий. Они оба замолчали, и молчание длилось даже до странности долго, минут с десять. Раскольников облокотился на стол и молча ерошил пальцами свои волосы. Порфирий Петрович сидел смирно и ждал. Вдруг Раскольников презрительно посмотрел на Порфирия. Опять вы за старое, Порфирий Петрович! Всё за те же ваши приемы: как это вам не надоест, в самом деле? Э, полноте, что мне теперь приемы! Другое бы дело, если бы тут находились свидетели; а то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я не с тем к вам пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет в эту минуту мне всё равно. Про себя-то я и без вас убежден. А коли так, зачем вы пришли? раздражительно спросил Раскольников. Я вам прежний вопрос задаю: если вы меня виновным считаете, зачем не берете вы меня в острог? Ну, вот это вопрос! По пунктам вам и отвечу: во-первых, взять вас так прямо под арест мне невыгодно. Как невыгодно! Коли вы убеждены, так вы должны... Эй, что ж, что я убежден? Ведь всё это покамест мои мечты-с. Да и что я вас на покой-то туда посажу? Сами знаете, коли сами проситесь. Приведу я, например, уличать вас мещанинишку, а вы ему скажете: «Ты пьян аль нет? Кто меня с тобой видел? Я тебя просто за пьяного и принимал, да ты и был пьян», ну что я вам тогда на это скажу, тем паче, что ваше-то еще правдоподобнее, чем его, потому что в его показании одна психология, что его рылу даже и неприлично, а вы-то в самую точку попадаете, потому что пьет, мерзавец, горькую и слишком даже известен. Да и сам я вам откровенно признавался, уже несколько раз, что психология эта о двух концах и что второй-то конец больше будет, да и гораздо правдоподобнее, а что, кроме этого, против вас у меня пока и нет ничего. И хоть я вас все-таки посажу и даже сам вот я пришел (совсем не по-людски) вам обо всем вперед объявить, а все-таки прямо вам говорю (тоже не по-людски), что мне это будет невыгодно. Ну-с, во-вторых, я потому к вам пришел... Ну да, во-вторых? (Раскольников всё еще задыхался). Потому что, как я уж и объявил давеча, считаю себя обязанным вам объяснением. Не хочу, чтобы вы меня за изверга почитали, тем паче, что искренно к вам расположен, верьте не верьте. Вследствие чего, в-третьих, и пришел к вам с открытым и прямым предложением учинить явку с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, потому с плеч долой. Ну что, откровенно или нет с моей стороны? Раскольников подумал с минуту. Послушайте, Порфирий Петрович, вы ведь сами говорите: одна психология, а между тем въехали в математику. Ну что, если и сами вы теперь ошибаетесь? Нет, Родион Романыч, не ошибаюсь. Черточку такую имею. Черточку-то эту я и тогда ведь нашел-с; послал господь! Какую черточку? Не скажу какую, Родион Романыч. Да и, во всяком случае, теперь и права не имею больше отсрочивать; посажу-с. Так вы рассудите: мне теперь уж всё равно, а следственно, я единственно только для вас. Ей-богу, лучше будет, Родион Романыч! Раскольников злобно усмехнулся. Ведь это не только смешно, это даже уж бесстыдно. Ну будь я даже виновен (чего я вовсе не говорю), ну с какой стати мне к вам являться с повинною, когда сами вы уж говорите, что я сяду к вам туда на покой? Эх, Родион Романыч, не совсем словам верьте; может, и не совсем будет на покой! Ведь это только теория, да еще моя-с, а я вам что за авторитет? Я, может быть, и сам от вас кой-что даже и теперь скрываю-с. Не всё же мне вам так взять да и выложить, хе-хе! Второе дело: как какая выгода? Да известно ли вам, какая вам за это воспоследует сбавка? Ведь вы когда явитесь-то, в какую минуту? Вы это только рассудите! Когда другой уже на себя преступление принял и всё дело спутал? А я вам, вот самим богом клянусь, так «там» подделаю и устрою, что ваша явка выйдет как будто совсем неожиданная. Всю эту психологию мы совсем уничтожим, все подозрения на вас в ничто обращу, так что ваше преступление вроде помрачения какого-то представится, потому, по совести, оно помрачение и есть. Я честный человек, Родион Романыч, и свое слово сдержу. Раскольников грустно замолчал и поник головой; он долго думал и наконец опять усмехнулся, но улыбка его была уже кроткая и грустная: Эх, не надо! проговорил он, как бы уже совсем не скрываясь с Порфирием. Не стоит! Не надо мне совсем вашей сбавки! Ну вот этого-то я и боялся! горячо и как бы невольно воскликнул Порфирий, вот этого-то я и боялся, что не надо вам нашей сбавки. Раскольников грустно и внушительно поглядел на него. Эй, жизнью не брезгайте! продолжал Порфирий, много ее впереди еще будет. Как не надо сбавки, как не надо! Нетерпеливый вы человек! Чего впереди много будет? Жизни! Вы что за пророк, много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас, может, бог на этом и ждал. Да и не навек она, цепь-то... Сбавка будет... засмеялся Раскольников. А что, стыда буржуазного что ли, испугались? Это может быть, что и испугались, да сами того не знаете, потому молодо! А все-таки не вам бы бояться али там стыдиться явки с повинною. Э-эх, наплевать! презрительно и с отвращением прошептал Раскольников, как бы и говорить не желая. Он было опять привстал, точно хотел куда-нибудь выйти, но опять сел в видимом отчаянии. То-то наплевать! Изверились да и думаете, что я вам грубо льщу; да много ль вы еще и жили-то? Много ль понимаете-то? Теорию выдумал, да и стыдно стало, что сорвалось, что уж очень не оригинально вышло! Вышло-то подло, это правда, да вы-то все-таки не безнадежный подлец. Совсем не такой подлец! По крайней мере, долго себя не морочил, разом до последних столбов дошел. Я ведь вас за кого почитаю? Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей, если только веру иль бога найдет. Ну, и найдите, и будете жить. Вам, во-первых, давно уже воздух переменить надо. Что ж, страданье тоже дело хорошее. Пострадайте. Миколка-то, может, и прав, что страданья хочет. Знаю, что не веруется, а вы лукаво не мудрствуйте; отдайтесь жизни прямо, не рассуждая; не беспокойтесь, прямо на берег вынесет и на ноги поставит. На какой берег? А я почем знаю? Я только верую, что вам еще много жить. Знаю, что вы слова мои как рацею теперь принимаете заученную; да, может, после вспомните, пригодится когда-нибудь; для того и говорю. Еще хорошо, что вы старушонку только убили. А выдумай вы другую теорию, так, пожалуй, еще и в сто миллионов раз безобразнее дело бы сделали! Еще бога, может, надо благодарить; почем вы знаете: может, вас бог для чего и бережет. А вы великое сердце имейте да поменьше бойтесь. Великого предстоящего исполнения-то струсили? Нет, тут уж стыдно трусить. Коли сделали такой шаг, так уж крепитесь. Тут уж справедливость. Вот исполните-ка, что требует справедливость. Знаю, что не веруете, а ей-богу, жизнь вынесет. Самому после слюбится. Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху! Раскольников даже вздрогнул. Да вы-то кто такой, вскричал он, вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете? Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы другая статья: вам бог жизнь приготовил (а кто знает, может, и у вас так только дымом пройдет, ничего не будет). Ну что ж, что вы в другой разряд людей перейдете? Не комфорта же жалеть, вам-то, с вашим-то сердцем? Что ж, что вас, может быть, слишком долго никто не увидит? Не во времени дело, а в вас самом. Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем. Вы чего опять улыбаетесь: что я такой Шиллер? И бьюсь об заклад, предполагаете, что я к вам теперь подольщаюсь! А что ж, может быть, и в самом деле подольщаюсь, хе-хе-хе! Вы мне, Родион Романыч, на слово-то, пожалуй, и не верьте, пожалуй, даже и никогда не верьте вполне, это уж такой мой норов, согласен; только вот что прибавлю: насколько я низкий человек и насколько я честный, сами, кажется, можете рассудить! Вы когда меня думаете арестовать? Да денька полтора али два могу еще дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка богу. Да и выгоднее, ей-богу, выгоднее. А ну как я убегу? как-то странно усмехаясь, спросил Раскольников. Нет, не убежите. Мужик убежит, модный сектант убежит лакей чужой мысли, потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит. А вы ведь вашей теории уж больше не верите, с чем же вы убежите? Да и чего вам в бегах? В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответственного; ну, а ваш ли там воздух? Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись. А засади я вас в тюремный-то замок ну месяц, ну два, ну три посидите, а там вдруг и, помяните мое слово, сами и явитесь, да еще как, пожалуй, себе самому неожиданно. Сами еще за час знать не будете, что придете с повинною. Я даже вот уверен, что вы «страданье надумаетесь принять»; мне-то на слово теперь не верите, а сами на том остановитесь. Потому страданье, Родион Романыч, великая вещь; вы не глядите на то, что я отолстел, нужды нет, зато знаю; не смейтесь над этим, в страдании есть идея. Миколка-то прав. Нет, не убежите, Родион Романыч. Раскольников встал с места и взял фуражку. Порфирий Петрович тоже встал. Прогуляться собираетесь? Вечерок-то будет хорош, только грозы бы вот не было. А впрочем, и лучше, кабы освежило... Он тоже взялся за фуражку. Вы, Порфирий Петрович, пожалуйста, не заберите себе в голову, с суровою настойчивостью произнес Раскольников, что я вам сегодня сознался. Вы человек странный, и слушал я вас из одного любопытства. А я вам ни в чем не сознался... Запомните это. Ну да уж знаю, запомню, ишь ведь, даже дрожит. Не беспокойтесь, голубчик; ваша воля да будет. Погуляйте немножко; только слишком-то уж много нельзя гулять. На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, прибавил он, понизив голос, щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем, не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, ну так, на всякий случай, пришла бы вам охота в эти сорок-пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчечки, и об камне упомяните: благороднее будет-с. Ну-с, до свидания... Добрых мыслей, благих начинаний! Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.ПУТИ ВОЗРОЖДЕНИЯ РАСКОЛЬНИКОВА
(завершающий урок по роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)
1.— Чем отличается роман «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского от детектива?
В центре произведения расследование не преступления, а исследование человека: Почему человек оказывается способен на преступление? Что для него становится наказанием? Может ли человек, преступивший законы, возродиться?
Композиция романа, его построение, соответствует этим проблемам: первая часть посвящена преступлению, пять частей (!) — наказанию, эпилог – воскресению героя. Кроме того, вся система образов в романе строится вокруг главного героя и помогает нам лучше его понять.
2.– Чем напоминают нам Раскольникова Лужин и Свидригайлов? Какой заряд разрушения несут в себе эти герои?
Лужин , оказавшись в комнате Раскольникова (которая напоминает гроб не случайно), делится своей теорией: «Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби», и я возлюблял, то что из этого выходило?.. выходило, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы… Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел» (ч. 2, гл. 5). Раскольников в ответ замечает: «А доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать…» (6, 118). И, действительно, вскоре Лужин готов «переступить» через Соню Мармеладову.
Свидригайлов, не успев познакомиться с Раскольниковым, предлагает ему ответить на вопрос, есть ли будущая жизнь и вечность (ч. 4, гл.1). Услышав в ответ, что Раскольников не верит в бессмертие души, создает ему образ вечности как «баньки с пауками». Во время последней встречи с Раскольниковым Свидригайлов предлагает ему забыть о законах морали: «…Понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то?» (ч. 6, гл. 5). Дойдя до полного опустошения души, Свидригайлов кончает жизнь самоубийством.
— Почему самоубийство, с точки зрения Православия, является самым тяжким грехом?
3. — Кто из героев романа противопоставлен Лужину и Свидригайлову в их эгоизме, гордости и безверии? Чем похож на них Раскольников? Как проявляется любовь к ближнему у Раскольникова? С чем сталкивается любовь к ближнему в его душе? Сохраняется ли в нем потребность веры в Бога?
Разумихин открыт людям и готов им помогать: он помогает Раскольникову, его родным. Раскольников также готов на бескорыстную помощь ближнему, но в его душе происходит борьба любви и гордости: сначала он помогает девочке на бульваре, потом жалеет об этом. В его душе хаос: «Он чувствовал во всем себе страшный беспорядок. Он сам боялся не совладать с собой» (6, 75).
Соня Мармеладова (горькой иронией звучит ее фамилия) спасается от хаоса и беспорядка любовью к ближнему и любовью к Богу. Это открывается Раскольникову во время чтения Евангелия от Иоанна о воскресении Лазаря (ч. 4, гл. 4). Соня верит в Промысел Божий. Когда Раскольников предлагает ей ответить, кому лучше умереть – Лужину или Катерине Ивановне – она твердо отвечает: «Да ведь я Божьего Промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?» (6, 313). Раскольникова тянет к Соне, ему хочется услышать, как она читает Евангелие. В чтении Евангелия голос Сони укрепляется и звенит, наполняется силой. В подготовительных материалах к роману Достоевский часто пишет о молитве, которой научила героя мать и которую он продолжает творить: «Я было бросился на колени молиться, но вскочил и стал одеваться» (7, 13); «Но через минуту мне начало так теснить грудь, что я не раз, проходя мимо Исаакиевского собора, машинально перекрестился» (7, 34); «И тогда, когда уж я стану благородным, благодетелем всех, гражданином, я покаюсь», Помолился Христу, лег, и сон (7, 82); «(Когда Лужин ушел). Он их выгоняет, спит, вечером ушел как безумный, молитва» (7, 92); «Я, брат, признаюсь, мне очень понравилось, Вася, когда ты громко сказал, что веришь в Бога. Оно, знаешь, до сих пор между нашими как-то стыдно бывало признаться, а все-таки по ночам молюсь, и даже, знаешь, теми же самыми словами, как мать покойница еще с трех лет меня учила. Оно, знаешь, можно и умнее слова для молитвы прибрать, да уж лучше эти» (7, 81). В романе герой участвует в панихиде, вспоминает в первом сне о своем православном детстве, его мать спрашивает его, продолжает ли он молиться.
3.Какой выход предлагает Раскольникову Свидригайлов, Порфирий Петрович, Соня? Что значит «уехать в Америку» для Свидригайлова? (окончательный разрыв со всеми и всем, смерть). Как вы понимаете слова Порфирия Петровича: «» (ч. 6, гл. 2)? Какая православная символика скрывается за образом Солнца? Почему Соня просит Раскольникова поклониться земле и публично покаяться?
5.Кто становится еще одной жертвой Раскольникова? Почему? (о материнской любви)
6.Чем оправдывает человеческий суд Раскольникова? (помощью ближнему)
7.Как во сне Раскольникова звучит тема Страшного Суда? В Откровении Иоанна Богослова говорится о чаше гнева Господня, которая будет вылита на землю – «И град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая» (16, 21). В сочинении Тихона Задонского, которое читал Достоевский, «Сокровище духовное, от мира собираемое» пишется: «Язва моровая в едином человеке прежде зачинается, потом весь дом, а от того весь град или село, а далее и вся страна заражается и погибает, как видим: тако соблазн в едином человеке начинается, а потом к многим переходит… Видим сие в мире, видим, как друг от друга заражаются соблазном и погибают».
Почему во сне Раскольникова людям, одержимым «трихинами», не различить добро и зло? Разрушение внутренней иерархии ценностей в человеке, разрушение его целостности приводит к внутреннему хаосу. Исаак Сирин, которого также читал Достоевский, пишет о духе, душе и плоти человека. Если душа устремляется к плоти, она отторгает себя от Духа, что может привести ее к окаменению. Об этом писал и Н.В.Гоголь в «Мертвых душах» и в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Он же предлагал путь восстановления человека, вслед за Отцами Церкви: пробуждение рассудка (сознания, самосознания), разума (борьба со страстями) и мудрости (во Христе).
— Как начинает пробуждаться самосознание Раскольникова? Он сравнивает отношение к себе каторжан с отношением их к Соне, задумывается о том, что причиной их неприязни является его безверие, начинает говеть вместе со всеми, понимает, что презирать простой народ не за что.
— Как расширяется пространство Раскольникова? «Неужели уж столько может для них значить один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный еще с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зеленую травку кругом его, поющую птичку в кусте?» (6, 418); «С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его» (6, 421). Раскольников открывает себе сначала дольний мир, затем – горний, входит в библейское время. Словно сбываются слова Порфирия Петровича о том, что его «вынесет на берег».
— Когда происходит встреча Раскольникова и Сони после болезни? Что с ними происходит? Как эта сцена соотносится с чтением Евангелия у Сони в ч. 4 гл. 4? Раскольников припадает к ногам Сони и выражает этим смирение и любовь. Начинается восстановление в нем «сокровенного человека».
В черновиках постепенно формулируется «главная идея» романа: «Жизнь кончилась с одной стороны, начинается с другой. С одной стороны похороны и проклятие, с другой – воскресение» (7, 138). Воскресение должно начаться с покаяния (7, 139) и пробуждения самосознания, свободы воли. Еще в первой редакции Достоевский объясняет преступление героя отсутствием свободы: «Я должен был это сделать (Свободы воли нет. Фатализм)» (7, 81). Во второй редакции эта мысль развивается: «Чего ж мне бояться? Я – кирпич, который упал старухе на голову; я – леса, которые под ней обвалились» (7, 128). Отказывая себя в свободе воли, герой снимает с себя ответственность за совершенное преступление. Вызревает авторская мысль о том, что, пройдя путь страдания, герой обретает самосознание: «В последней главе, на каторге, он говорит, что без этого преступления он бы не обрел в себе таких вопросов, желаний, чувств, потребностей, стремлений и развития» (7, 140).
В подготовительных материалах третьей редакции романа «Преступления и наказания» Достоевский ищет пути восстановления гордого человека: «Бес мрачный, от которого не может отвязаться. Вдруг решимость изобличить себя, всю интригу; покаяние, смирение, уходит, делается великим подвижником, смирение, жажда претерпеть страдание» (7, 156). В уста Сон вкладывается авторская мысль: «А вы будьте кротки, а вы будьте смирны – и весь мир победите, нет сильнее меча, кроме этого» (7, 188). Последней строчкой романа автор хочет сделать мысль: «Неисповедимы пути, которыми находит Бог человека» (7, 203).
Встреча Раскольникова и Сони происходит на вторую неделю после Пасхи, в Фомину неделю. Апостол Фома усомнился в Воскресении Спасителя и хотел убедиться в этом на своем опыте: ему явился Христос, и он вложил свои персты в Его раны. Можно поговорить об иконах «Уверение Фомы» и «Сошествие во ад».
— Нужен ли в романе эпилог? В.В. Вересаев в «Живой жизни» сомневался в его необходимости. Режиссер Кулиджанов при постановке романа отказался от эпилога. Какую мысль он хотел подчеркнуть? Кулиджанов: «История Раскольникова представляется мне историей человека, пытавшегося преступить предел дозволенного, нравственно возможного якобы ради «утверждения своей человеческой личности»… «Тварью дрожащей» быть недостойно человека. а надобно быть Наполеоном, чтобы владеть всем этим людским «муравейником», считает он. Надо подчинить его себе, а для этого все средства не только дозволены, хороши… Но здесь-то и оказывается, что Раскольников не утверждает свою личность, а разрушает ее» («Искусство кино». 1970. № 8. С. 66).
— В жизни человека ожидают многие испытания. Возможен и путь разрушения. Какими могут быть пути возрождения человека? Что об этом нам говорит Достоевский в романе «Преступление и наказание»? (самостоятельная запись в тетрадь )
Домашнее задание : написать сочинение на тему:
1.Антиподы и «двойники» Раскольникова.
2.Теория Раскольникова и ее несостоятельность.
3.Раскольников и Порфирий Петрович.
4.Отцы и дети в романе «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского.
5.Пути возрождения Раскольникова.
Муниципальное образовательное учреждение гимназия № 59.
Ульяновской области г. Ульяновска.
Литература 10 класс.
«Сонечка…
Вечная Сонечка!»
подготовила
Каштанкина Светлана Николаевна,
учитель русского языка и литературы
высшей квалификационной категории.
г. Ульяновск
Тема: «Сонечка… Вечная Сонечка!»
Цели урока:
Обучающие:
определить, в чем заключается "правда” Сони Мармеладовой;
проследить, как на протяжении романа меняется взгляд Раскольникова на "преступление” Сонечки;
как происходит открытие христианских ценностей Раскольникова через "правду” Сонечки;
осмыслить слова Достоевского, вынесенные в эпиграф урока.
Развивающие:
формирование коммуникативной компетенции учащихся, умения критически анализировать, систематизировать и оценивать информацию; находить причинно-следственные связи; работать с текстом;
развивать творческие способности учащихся и устную речь;
расширять кругозор.
Воспитывающие:
воспитание нравственных понятий (любовь, жалость, сострадание, вера);
совершенствование навыков индивидуальной и групповой работы.
Задачи:
показать, в чем видит писатель источник обновления жизни, как решает вопрос, что делать, чтобы изменить существующий миропорядок;
проанализировать сцены, в которых звучит протест писателя против бесчеловечности общества;
воспитывать толерантность к разным вероисповеданиям.
Ход урока.
1. Вступительное слово учителя.
Стало привычным говорить о тургеневских женщинах. Но какой стихийной мощью протеста наделены женские образы Ф.М. Достоевского.
Большое место в его романах уделяется женской теме, так как Федор Михайлович считает, что именно в женщине заключена высокая нравственная сила, способная изменить жизнь к лучшему. Все симпатии писателя на стороне тех героинь, которых гнула и ломала жизнь, кто отстаивал свое право и достоинство. Его героини непокорны, они не смирились с действительностью.
В романе «Преступление и наказание» женские образы помогают не только более полно понять главного героя Родиона Раскольникова, но и помочь ему по-новому осмыслить жизнь.
2. Сообщение темы и цели урока.
Сегодня наш урок будет посвящен Соне Мармеладовой, так как именно она, по мысли Ф. Достоевского, является чуть ли не главным персонажем после Раскольникова.
«Сонечка … Вечная Сонечка!»
Как вы понимаете эту фразу?
(Вечная – значит существующая всегда. В этих словах заключен символ. Вечная Сонечка – символ жертвенности и страдания человеческого.)
3. Работа с эпиграфом.
Женщина … если достойна того нравственно,
Всем равна, равна королям.
Ф.М. Достоевский.
Что вкладывает в понятие нравственности Ф.М. Достоевский?
(Ф. Достоевский вкладывает в понятие нравственности вечные христианские заповеди, которые должны вести человека по жизни.)
Что значит выражение «равна королям»?
(Король – это властитель, значит «равна королям» - власть имущая.)
На уроке мы должны выяснить: достойна ли нравственно Соня Мармеладова, чем жертвует она и во имя кого, «равна ли она королям»?
4. Замысел создания образа Сони Мармеладовой.
Выступление группы «Исследователи».
1) Образ сони Мармеладовой определился не сразу. В самых ранних записях упоминается только «дочь чиновника», «она». Ф. Достоевский, очевидно, вначале предполагал подчеркнуть профессиональные черты этой героини: «Встречает раз ее промышляющую. Скандал на улице. Она украла».
В конце той же записной книжки занесены размышления о характере этого образа: «Дочь чиновника мимоходом, чуть-чуть и оригинальнее вывести. Простое и забитое существо. А лучше грязную и пьяную с рыбой».
«Пьяная с рыбой» - это, очевидно, образ пьяной, избитой проститутки, выброшенной на улицу и колотящей соленой рыбой по лестничным ступеням, образ, который нарисован героем «Записок из подполья».
2) Но уже в следующей записной книжке Соня Мармеладова предстает перед читателями такой, как в окончательном тексте романа, - воплощение христианской идеи: «Она считает себя постоянно глубокой грешницей, павшей развратницей, которой не замолить спасения». Жизнь для Сони немыслима без веры в Бога и бессмертия души: «Что я без бога-то была». Эту мысль в черновых набросках к роману очень ярко выражал также Мармеладов.
Замысел ф. Достоевского относительно сони изменился, потому что «пьяная с рыбой» - это падшая женщина, опустившаяся нравственно. Он решил показать женщину, озаряемую ореолом чистоты и даже святости. Торгуя своим телом, она зарабатывала деньги, чтобы прокормить голодных детей Катерины Ивановны. Контраст ее чистого духовного облика и грязной профессии, страшная судьба девушки-ребенка – веское доказательство преступности общества.
5. Психологический портрет Сони Мармеладовой.
Выступление психологов.
В романах Ф. Достоевского каждая деталь, каждый штрих, каждое имя собственное имеют свое значение. У Достоевского «надо считаться даже со знаками препинания».
1) Собственные имена отражают личность его героев.
Соня Мармеладова.
София – «мудрость», «слушающая Бога», помогающая людям.
Фамилия Мармеладова противопоставляется фамилии Раскольникова. Мармелад – сладкая вязкая масса, имеющая способность сцеплять в единое целое. Соня как бы склеивает отдельные половинки души Раскольникова в единое целое. Фамилия указывает на цельность натуры Сони.
2) О внутреннем мире героев мы узнаем не только из описания их поступков, чувств, переживаний. Достоевский – мастер психологического портрета, он раскрывает нам портрет личности, состоящий из поступков и мыслей, скрывающихся за лицом.
Соня Мармеладова – тоненькая, хрупкая, робкая девушка, маленькое, голубоглазое, со светлыми вьющимися волосами создание. Она вся такая светлая, чистая, нежная, покорная.
Когда Соня сердится, она похожа на маленькую птаху. Но чуть только Раскольников посмел усомниться в господе, её глаза засверкали гневом и проснулось то упоительное сознание могущества собственной души во главе с Богом.
Словосочетание «сверкают гневом» Ф.М. Достоевский употребляет не зря, так как только у людей, одержимых идеей, верой, могут от гнева сверкать глаза. Сколько страсти в ее лице, когда касаются веры в Бога. Эта девочка «со скромною приличною манерой», с ясным, но как будто несколько запуганным лицом обладает огромным терпением и нравственной силой.
Больше всего в лице Сони привлекают внимание глаза, ясные, голубые. Голубой цвет символизирует постоянство, преданность, мир, правду. Ясные глаза символизируют чистоту души. Все эти качества в Сонечке есть. Она в свои 18 лет похожа на ребенка. А с образом детей в романе связана важная смысловая линия. Именно в них явлено все лучшее, что есть в человеческой природе. В портрете Сони подчеркнута ее детскость, беззащитность, хрупкость и большая нравственная сила: «…худое, бледное и измученное лицо».
«Девушка лет 18, худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голубыми глазами … выражение лица доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней».
6. Путь Сони Мармеладовой до встречи с Родионом Раскольниковым.
Каким путем шла Соня до встречи с Раскольниковым?
Софья Семеновна Мармеладова – дочь чиновника, человека, опустившегося до крайности, доведенного нищетой до того, что ему «некуда больше идти». Воспитания и образования Соня не получила. Она пытается зарабатывать деньги честным трудом, но этого не хватает даже на еду. Эта скромная девушка ради выживания семьи вынуждена торговать своим телом. Она получает «желтый билет», поэтому с семьей ей оставаться нельзя. Сонечка стыдится своей профессии, считает себя великой грешницей. Приходит к Катерине Ивановне и отцу только в сумерки. Живет в страшной нищете на квартире у Капернаумова. «Бог, Бог не допустит …» - единственное, что служит этой девушке опорой и защитой в жизни. Но и на самом «дне» жизни Соня сохраняет нравственную чистоту, продолжает жить ради своей семьи.
7. Аналитическая беседа с выборочным чтением текста.
Путь Сони Мармеладовой после встречи с Раскольниковым.
Почему именно к Соне пришел Раскольников после совершения преступления?
Раскольников ищет союзника, родственную душу. А Соня, по его мнению, тоже переступила, загубила свою жизнь. Он считает, что идти ей больше некуда. Раскольников думал увидеть человека, сосредоточенного на своих бедах, измученного, обреченного, готового ухватиться за малейшую надежду, но увидел нечто иное, породившее вопрос.
Что же увидел Раскольников? Что его так поразило?
Эта встреча пробуждает в нем любопытство. Соня по-иному смотрит на жизнь, видит хорошее в людях, жалеет их, пытается понять.
«Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытное страдание, если можно так выразиться, изобразилось во всех чертах лица ее».
Какие вопросы задает Раскольников Соне? Зачем?
Вопросы Раскольникова доводят Соню до исступления. Весь разговор идет на надрыве, на пределе человеческих возможностей. Раскольников специально мучит Соню, чтобы испытать глубину ее «человеческого терпения», ее стойкости, истоки которой ему непонятны.
Что привлекло Раскольникова в Соне?
Раскольникова привлекла в Соне сила, позволяющая ей жить.
В чем источник этой силы?
В заботе о чужих детях и их несчастной матери. Раскольников не мог понять, откуда у Сони такая сила и чистота духа при такой страшной жизни. Его мучит вопрос: почему она так слишком уж долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума? Все это кажется ему странным. Он увидел необычность, неординарность Сони, которая, по его теории, принадлежит к разряду обыкновенных людей.
«…Все-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уж долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастью, далеко не одиночное и не исключительное…»
«Что же поддерживало ее? Не разврат же? Весь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце; он это видел; она стояла перед ним наяву…»
« Но неужели ж это правда, - воскликнул он про себя, - неужели ж и это создание, еще сохранившее чистоту духа, сознательно втянется, наконец, в эту мерзкую, смрадную яму?...»
Раскольников продолжает испытывать Соню, пристально всматривается в нее. «Юродивая! Юродивая!» - твердил он про себя.
Что он вкладывал в понятие «юродивая»?
Юродивая – значит безумная или принявшая вид безумной.
Когда Раскольников увидел кроткие голубые глаза Сони, сверкающие огнем, и маленькое тело, дрожащее от негодования и гнева, - все это показалось ему невозможным. Человек, живший во имя других, забывая о себе, казался юродивым в мире, где творится зло и несправедливость.
Почему Раскольников преклонился перед этой маленькой, робкой, испуганной девушкой?
« Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился,» - сказал он как-то дико и отошел к окну…»
Раскольников поклонился Соне-страдалице, жертве – всему страданию человеческому. Он посадил опозоренную, растоптанную, изгнанную девушку рядом с матерью и сестрой, считая, что оказал им честь.
Раскольников считает, сто Сонечка приносит себя в жертву какому-то ненасытному страданию и всегда «голодному божеству». «Вечная Сонечка», пока мир стоит, жертва, ужас которой тем бездоннее, что она бессмысленна, не нужна, ничего не меняет, не исправляет. Как символ вечной жертвенности понимает Соню Раскольников. Соня погубила себя, но спасла ли она кого-нибудь?
8. Составление опорной схемы-конспекта «Соня Мармеладова».
Согласны ли вы с Раскольниковым, что Соня погубила себя, но никого не спасла?
«Солнцу прежде всего надо быть солнцем…»
Соня.
Мармеладов Раскольников
Каторжане
Катерина Ивановна
Порфирий Петрович во время беседы с Раскольниковым советует ему: «Станьте солнцем, вас все и увидят». Солнцу прежде всего надо быть солнцем, то есть не только светить, но и греть. Таким солнцем является Соня Мармеладова, она греет своим теплым светом души людей. Хотя, на первый взгляд, она вроде бы далека от этой нравственной высоты, ее место у подножия, на панели. Соня не только излучает добро и сострадание, она помогает страждущим. Мачеха Сони, Катерина Ивановна, обрекает ее жить по «желтому» билету. Но после совершения греха «Катерина Ивановна … подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела…» За истощенных голодом детей, которые благодаря Соне получили возможность выжить, за себя, смертельно больную, которой в тяжелую минуту жизни все-таки помогли, благодарила падчерицу Катерина Ивановна. Даже за мгновение до своей смерти она искренне жалела ее: «Иссосали мы тебя, Соня…»
Сонина жертва теплотой проникает в душу отца. Она пробирает его совесть, проявляя бесконечное сострадание, отдавая ему свои последние «греховные» гроши на его непристойное пьянство в трактире. После гибели отца и смерти мачехи Соня заботится о детях. Благодарны ей не только дети, но и люди, окружающие ее, которым такой поступок кажется воистину христианским, и даже грехопадение в этом случае кажется святым.
Солнечные лучи Сониной души спасли и помогли возродиться Раскольникову.
9. Анализ эпизода «Чтение Евангелия Соней» 1 группой аналитиков.
Что же бы я без бога-то была?..
Бог, бог такого ужаса не допустит!..
Эти слова раскрывают всю духовную сущность Сони. Евангельский сюжет про воскресение Лазаря выражает существо ее личности, ее тайну.
Соне тяжело было выдавать и обличать все свое, она не хотела раскрывать тайну души – это единственное, что у нее осталось.
Соня читала сначала тихо и стыдливо, а потом со страстью и силой исповедовала свое убеждение словами Иоанна.
«Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога…»
«Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке… Голос ее стал звонок, как металл, торжество и радость звучали в нем и крепили его».
«… громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы очию сама видела…»
Вопрос учителя.
Почему Соня с таким волнением и дрожью читала притчу о воскресении Лазаря?
Соня верит в то, что представляется совершенно невозможным ограниченному рассудочному взгляду, - она верит в чудо. Вера в воскресение Лазаря, Соня верит в человека. Впоследствии она поверит в воскресение Раскольникова. Она считает, что без веры жить нельзя, нельзя идти дальше через сомнение к покаянию, к любви. Евангельская притча преломляется в судьбах Сони и Раскольникова.
10. Анализ эпизода «Признание Раскольникова в совершенном преступлении» 2 группой аналитиков.
Чем больше Раскольников узнает Соню, тем больше удивляется, с каким терпение и почти безропотно она переносит все тяготы жизни, даже не пытаясь защитить себя. После унизительной и ужасной сцены (попытка Лужина обвинить ее в воровстве) Раскольников задает ей вопрос: «…Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? Как бы вы решили: кому из них умереть?..»
Соня отвечает на вопрос Раскольникова: «Да ведь я божьего промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?»
Соне не под силу решать такие вопросы, она уповает только на Бога: он один может распоряжаться людскими жизнями, он один знает высшую справедливость. Соня склоняется перед великим смыслом бытия, иногда не доступным ее разуму. Она просто стремится к жизни, утверждает ее положительный смысл.
Вопрос учителя.
Почему именно Соне Раскольников признается в убийстве?
Раскольников несчастен, измучен, он идет со своими исповедями к Соне с желанием «поклониться всему страданию человеческому». Как он сам говорит накануне признания: «Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, на человека посмотреть». Он увидел в Соне именно Человека. У каждого из них своя правда, свой путь. Оба они переступили нормы морали того общества, в котором живут.
Ю. Корякин утверждает, что правда Сони не просто побеждает, а что железная логика Раскольникова оказывается разбитой элементарной логикой Сони. Но для человека, одержимого желанием во что бы то ни стало быть правым, одно из самых унизительных состояний – это когда все хитроумные силлогизмы разбиваются элементарной логикой жизни.
Единственно возможное, естественное, с точки зрения Сони, объяснение мотивов убийства звучит так:
Ты был голоден! Ты … чтобы матери помочь? Да?
Раскольников выставляет различные объяснения. Но все доводы рассудка, прежде казавшиеся ему столь очевидными, отпадают один за другим. Если прежде он верил в свою теорию, то теперь перед Соней, перед ее правдой, вся его «арифметика» рассыпается впрах. В словах Сони нет логики, расчета, нет даже убедительных аргументов. Теории Раскольникова Соня противопоставляет один простой аргумент, с которым он вынужден согласиться.
Какие чувства испытывает.соня после признания Раскольникова?
Преступник внушает.соне не отвращение, не ужас, а сострадание. Соня употребляет слово «несчастный». Она восклицает: «Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!..» Несчастнее, а не злее, преступней, отвратительней. Она страстно, мучительно сочувствует Раскольникову и понимает, как он страдает. Соня протягивает крест убийце со словами: «Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..» Раскольников понимает, что теперь Соня навеки с ним.
Почему же побеждает правда Сони?
Основа правды Сони – любовь. Отчужденный от людей, бросивший даже самых близких, Раскольников почувствовал, что ему нужна любовь, что права Соня, говоря: «Ну как же, как же без человека-то прожить!» Соня помогла Раскольникову отыскать в себе человека, воскресила его дух. Поэтому Раскольников духовно воскресает не в результате отречения от своей идеи, а через страдание, веру, любовь. Через судьбу Сони он осознает все страдание человеческое и поклоняется ему.
11. Работа с критикой.
Г.М. Бридленер замечает, что «к нравственному возрождению» через явку с повинной ведет Раскольникова полюбившая его любовью одновременно возлюбленной и сестры Соня».
Можете ли вы согласиться с тем, что Соня любит Раскольникова любовью «возлюбленной и сестры»?
Любовь у Достоевского выступает в качестве основного фактора христианской морали, и ее необходимо понимать в христианском смысле, ибо сказано в Евангелии: «Любовь долго терпит, милосердствует, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».
Соня не оставляет Раскольникова даже в Сибири. Теперь религиозные убеждения Сони стали убеждениями Раскольникова. Страдания, перенесенные ими, открыли дорогу к счастью, их воскресила любовь. Именно любовь к конкретному человеку приводит героев к духовному воскрешению, «живой жизни». Поэтому можно согласиться с мыслью Бридленера о том, что Соня полюбила Раскольникова любовью сестры в христианском смысле и возлюбленной.
Учитель: Очень важно, что Раскольников полюбил Соню. С одной стороны, она жертва безбожного миропорядка, а с другой – несет идею православного христианства. Любовь Раскольникова несет в себе не земное, а духовное чувство, которое ведет к полному изменению его жизни. Божественное начало, любовь и нравственное сознание победило. Значит, с полной уверенностью мы можем сказать, что Соня спасла и Раскольникова.
Почему каторжане, эти порой жестокие, конченные люди, так полюбили Соню?
Они почувствовали в этой хрупкой девушке большую нравственную силу, доброту, самоотверженность, чистоту и могущество души.
«И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, - все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» - говорили эти грубые клейменные каторжане этому маленькому и худенькому созданию…» В солнечный круг Сони входят и каторжане.
Вывод.
По мысли Достоевского, сознательное самопожертвование всего себя в пользу всех есть признак величайшего развития личности, высочайшего могущества души. Соня не изменила общества, зло по-прежнему существует, но все-таки внесла свой посильный вклад, спасая Катерину Ивановну, ее детей, Раскольникова. И хочется верить, что есть такие люди, которые способны к состраданию, могут подать руку помощи нуждающимся. Соня – олицетворение доброты, самопожертвования, кротости и всепрощения. В ее образе воплощена одна из основных идей творчества Достоевского: путь к счастью и нравственному возрождению человека проходит через страдание, христианское смирение, веру в «божий промысел». Солнечные лучи Сониной души спасли и помогли возродиться людям, ее окружающим. Она не только излучала добро и сострадание, но и действительно помогала несчастным и обездоленным.
личности). Раскольниковым на каторгу.
5. Справедливость, честность. Проявляется во всех поступках.
6. Вера в «божий промысел» и людей. Верит в воскресение Лазаря, Раскольникова,
падших каторжан.
7. Нравственная стойкость и сила. Не опустилась нравственно, выйдя на
панель ради семьи.
8. Любовь. Братская любовь к людям (Лиза, каторжане)
Любовь возлюбленной и сестры к Раскольникову.
9. Могущество души. Вера, любовь и понимание людей.
Дорога Сони – христианское смирение,
вечный мир, вечный покой.
Миссия Сони – избавить мир от зла.
Власть имущая = королям.
Достойна ли Соня нравственно?
Можем ли мы утверждать, что Соня равна королям?
Мы можем утверждать, что Соня – властительница мира, так как стремится избавить мир от зла, от боли, врачуя души людей. Ее вера, надежда, любовь помогают жить не только ей, но и ее семье, и Раскольникову.
13. Рефлексия.
Выступление ученицы.
У Сони Мармеладовой прекрасная и чистая душа. Она вынуждена продавать свое тело, чтобы помочь Катерине Ивановне и ее детям, но душа все-таки остается непорочной. Я завидую Раскольникову, потому что рядом с ним девушка, которая пожертвовала частью своей жизни ради его спасения. Соня – необыкновенный человек. Ей легче принять страдание на себя, нежели видеть боль других. У Ф.И. Тютчева есть стихотворение, которое, на мой взгляд, отражает внутреннюю сущность Сони.
Чему бы жизнь нас не учила,
Но сердце верит в чудеса,
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не все, что здесь цвело, увянет,
Не все, что было здесь, пройдет.
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя страдать.
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца все претерпел.
Звучит одноименная опера Эдуарда Артемьева по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». (Партия Сони.)
Используемая литература.
1. Поурочные разработки по литературе. 10 класс, Москва «Вако»,2003 г.
2. Белов С.В. Герои Достоевского.- «Нева», 1983, №11, с195-200
3. Адреса в ИНТЕРНЕТ
Раскольников даже вздрогнул.
– Да вы-то кто такой, – вскричал он, – вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете?
– Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы – другая статья: вам бог жизнь приготовил (а кто знает, может, и у вас так только дымом пройдет, ничего не будет). Ну что ж, что вы в другой разряд людей перейдете? Не комфорта же жалеть, вам-то с вашим-то сердцем? Что ж, что вас, может быть, слишком долго никто не увидит? Не во времени дело, а в вас самом. Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем. Вы чего опять улыбаетесь: что я такой Шиллер? И бьюсь об заклад, предполагаете, что я к вам теперь подольщаюсь! А что ж, может быть, и в самом деле подольщаюсь, хе! хе! хе! Вы мне, Родион Романыч, на слово-то, пожалуй, и не верьте, пожалуй, даже и никогда не верьте вполне, – это уж такой мой норов, согласен; только вот что прибавлю: насколько я низкий человек и насколько я честный, сами, кажется, можете рассудить!
– Вы когда меня думаете арестовать?
– Да денька полтора али два могу еще дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка богу. Да и выгоднее, ей-богу, выгоднее.
– А ну, как я убегу? – как-то странно усмехаясь, спросил Раскольников.
– Нет, не убежите. Мужик убежит, модный сектант убежит – лакей чужой мысли, – потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит. А вы ведь вашей теории уж больше не верите, – с чем же вы убежите? Да и чего вам в бегах? В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответственного, ну а ваш ли там воздух? Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись. А засади я вас в тюремный-то замок – ну месяц, ну два, ну три посидите, а там вдруг и, помяните мое слово, сами и явитесь, да еще как, пожалуй, себе самому неожиданно. Сами еще за час знать не будете, что придете с повинною. Я даже вот уверен, что вы «страданье надумаетесь принять»; мне-то на слово теперь не верите, а сами на том остановитесь. Потому страданье, Родион Романыч, великая вещь; вы не глядите на то, что я отолстел, нужды нет, зато знаю; не смейтесь над этим, в страдании есть идея. Миколка-то прав. Нет, не убежите, Родион Романыч.
Раскольников встал с места и взял фуражку. Порфирий Петрович тоже встал.
– Прогуляться собираетесь? Вечерок-то будет хорош, только грозы бы вот не было. А впрочем, и лучше, кабы освежило…
Он тоже взялся за фуражку.
– Вы, Порфирий Петрович, пожалуйста, не заберите себе в голову, – с суровою настойчивостью произнес Раскольников, – что я вам сегодня сознался. Вы человек странный, и слушал я вас из одного любопытства. А я вам ни в чем не сознался… Запомните это.
– Ну, да уж знаю, запомню, – ишь ведь, даже дрожит. Не беспокойтесь, голубчик; ваша воля да будет. Погуляйте немножко; только слишком-то уж много нельзя гулять. На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, – прибавил он, понизив голос, – щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем, не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, – ну так, на всякий случай, – пришла бы вам охота в эти сорок – пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом – ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то – оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчечки, и об камне упомяните: благороднее будет-с. Ну-с, до свидания… Добрых мыслей, благих начинаний!
Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.
III
Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека – он и сам не знал. Но в этом человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже не мог успокоиться, а теперь к тому же и пришло время.
Дорогой один вопрос особенно мучил его: был ли Свидригайлов у Порфирия?
Сколько он мог судить и в чем бы он присягнул – нет, не был! Он подумал еще и еще, припомнил все посещение Порфирия, сообразил: нет, не был, конечно, не был!
Но если не был еще, то пойдет или не пойдет он к Порфирию?
Теперь покамест ему казалось, что не пойдет. Почему? Он не мог бы объяснить и этого, но если б и мог объяснить, то теперь он бы не стал над этим особенно ломать голову. Все это его мучило, и в то же время ему было как-то не до того. Странное дело, никто бы, может быть, не поверил этому, но о своей теперешней, немедленной судьбе он как-то слабо, рассеянно заботился. Его мучило что-то другое, гораздо более важное, чрезвычайное, – о нем же самом и не о ком другом, но что-то другое, что-то главное. К тому же он чувствовал беспредельную нравственную усталость, хотя рассудок его в это утро работал лучше, чем во все эти последние дни.
Да и стоило ль теперь, после всего, что было, стараться побеждать все эти новые мизерные затруднения? Стоило ль, например, стараться интриговать, чтобы Свидригайлов не ходил к Порфирию; изучать, разузнавать, терять время на какого-нибудь Свидригайлова!
О, как ему все это надоело!
А между тем он все-таки спешил к Свидригайлову; уж не ожидал ли он чего-нибудь от него нового, указаний, выхода? И за соломинку ведь хватаются! Не судьба ль, не инстинкт ли какой сводит их вместе? Может быть, это была только усталость, отчаяние; может быть, надо было не Свидригайлова, а кого-то другого, а Свидригайлов только так тут подвернулся. Соня? Да и зачем бы он пошел теперь к Соне? Опять просить у ней ее слез? Да и страшна была ему Соня. Соня представляла собою неумолимый приговор, решение без перемены. Тут – или ее дорога, или его. Особенно в эту минуту он не в состоянии был ее видеть. Нет, не лучше ли испытать Свидригайлова: что это такое? И он не мог не сознаться внутри, что и действительно тот на что-то ему уже как бы нужен.
