Главная › Рождение ребенка › Ты не умрешь бочаров. Основные нравственные проблемы

Ты не умрешь бочаров. Основные нравственные проблемы

Стоит ли жениться и венчаться, если твоя злокачественная опухоль прогрессирует? А если рак у обоих? Александр Бочаров познакомился со своей женой в московском онкоцентре и проводил ее в последний путь в немецком.

Не ждать выздоровления

Со своей супругой я познакомился в больнице, где проходил химиотерапию из-за саркомы. Она тоже болела саркомой – только другого типа и очень сложной локализации. Я впервые услышал Аню по телефону и сразу понял: это моя жена. А когда впервые ее увидел, то в этом внутреннем ощущении утвердился.

Наши отношения сразу стали складываться ближе, чем дружеские. Она из Красноярска, к тому времени уже лечилась около полугода, у нее был свой опыт болезни. Не было понимания, как будут идти эти отношения, но на расстоянии, в моменты разлуки, они только крепли.

За время нашего знакомства я несколько раз побывал на грани жизни и смерти. А в такие моменты вся чешуя отваливается, и ты видишь жизнь ясно. Аня во все эти трудные моменты была рядом, и я почувствовал, что хочу видеть ее рядом всегда: и в тяжелые дни, и в радостные.

Уже было понятно, что нужно жениться. С другой стороны, ничего понятно не было: непонятно, как я буду жить, если из-за вырезанного легкого, например, не могу в метро ездить - там душно, да и в другом общественном транспорте тоже.

Потом я понял: чтобы жениться, не нужно ждать выздоровления, а то можешь не дождаться. Брак и семья – логичный этап отношений между расположенными друг к другу мужчиной и женщиной - я и это понимал, и с духовником советовался, и владыку Панкратия, игумена Валаамского монастыря, однажды спрашивал. Все благословили, обещали за нас молиться, но я еще несколько месяцев собирался. Собрался.

Предложение я делал интересным способом. Долго выбирал красивое место и романтичные обстоятельства… А когда Аня приехала из Красноярска, я заболел. Когда у тебя вырезано одно легкое, любая простуда может закончиться летальным исходом, и я бы унес предложение с собой. В итоге пришлось плюнуть на романтику и лежа у себя дома, едва дыша, сказать обо всем. Она, не раздумывая, сразу согласилась. «Я давно знала, что он сделает предложение, и просто терпеливо ждала», — сказала Аня подругам потом.

Моих родителей я поставил перед фактом. Мы поехали в Красноярск говорить Аниным родителям и расписываться. И мои родители, и ее реагировали одинаково: мамы опешили, а папы отнеслись нормально. Ее мама спрашивала, куда мы торопимся, но не остановила.

Негде жить – будем лечиться в Германии

Пожениться надо было за десять дней, потому что появилась возможность обследоваться и полечиться в Германии.

Если есть угроза жизни одного из супругов, можно расписаться быстро. В ЗАГСе сотрудница сначала говорила, что это невозможно - зря, мол, самый загруженный ЗАГС города выбрали. Но когда узнала нашу историю, так расчувствовалась, что даже уговаривала срочно сделать торжественную регистрацию.

На все про все неделя – а мы только платье выбирали четыре дня, да еще родители сказали, что без банкета дело не пойдет. Потом и венчание в Москве организовывали не без искушений, и банкет на 60 человек устраивали в трапезной Николо-Кузнецкого храма. На Крестовоздвижение мы расписались, а на Веру, Надежду и Любовь в воскресенье венчались. На свадьбу нам подарили машину - так решилась моя проблема с метро.

Был вопрос, где жить – в Москве или в Красноярске, но уже через две недели после венчания проблема решилась. Мы улетели в Германию на обследование и лечение, которое решили проводить Ане. За нее врачи уже тогда волновались больше, чем за меня. Мы госпитализировались ровно в ту ночь, когда у нее начались сильные боли – это было резкое прогрессирование.

Немцы, без шуток, сотворили чудо. Кроме химиотерапии, у них была и лучевая. Как Аня выдержала это после стольких курсов лечения в России? Но они дали нам еще одну ремиссию, пусть и недлинную.

Мы жили в общежитии при больнице, мы были вдвоем и были счастливы, хотя Аня очень тяжело переносила терапию, собирала все побочные эффекты – и те, которые называются частыми, и редкие, и «ультраредкие». Мы утешались тем, что если она собрала «ультраредкие» осложнения, то, может, войдет и в маленький процент излечений. Наша начавшаяся совместная жизнь нас очень вдохновила, Господь нас как-то покрывал, мы переносили все нельзя сказать что «легко», но сил хватало.

За время нашего знакомства и общения Аня, которая до этого не задумывалась о вере, воцерковилась. Это было непросто, были периоды от принятия веры до жесткого отрицания, но в итоге она стала исповедоваться и причащаться.

В Германии мы тоже познакомились с батюшкой и часто исповедовались и причащались. Мы нашли там и новых друзей – и из числа русских, и из числа немцев. Нас очень поддержала прекрасная немецкая пара – дедушке 85, а бабушке 74, у них шестеро детей. Аня лежала в одной палате с бабушкой, и они стали называть Аню своей седьмой дочерью. Мы до сих пор общаемся – я недавно встречался с Герхардом. Вообще за границей психологически тяжелее, чем в России: друзья далеко, языковой барьер, родственники к тебе приедут, но не столько и не так надолго, как в России. Поддержки мало, и та, которая есть, становится еще дороже.

В Москве и Красноярске мы после лечения в Германии успели побывать только один раз – у Ани была короткая ремиссия, она даже сделала ремонт в своей комнате. Я снова поступил в университет на специальность, связанную с экономикой. Пришлось сдавать ЕГЭ, причем много, потому что я поступал в три института сразу, и два экзамена там совпадали, а третий в каждом был свой.

Пока я летом летал на сессию, Аня была в Красноярске с родителями. Потом мы съездили в Дивеево, а потом – вернулись на проверку в Германию и обнаружили у Ани прогрессирование опухоли.

Умирать и не жалеть

Дело шло к паллиативу. Аня не хотела умирать в Германии, но мы снова уехали туда на «экспериментальное лечение» – больше для успокоения Аниной мамы. Мы понимали, что уже не вернемся вдвоем - для Ани это будет последним лечением… Но ее мама была нецерковная и не могла принять ее умирания, хотела, чтобы мы использовали все возможности лечения, даже призрачные, а профессор из Германии сам вышел на связь и предложил поучаствовать в его эксперименте.

Несмотря на все сложности в начале Аниного воцерковления, в конце именно она поддерживала меня, хотя в последние месяцы ей пришлось много претерпеть. Я знаю, как проходили этот путь многие мои друзья – и они показывали огромное мужество. Сама Аня тоже вряд ли думала, что сможет быть такой твердой в конце. Но она знала, что Господь встретит, что там не будет боли, что там будет хорошо, что наше общение не кончается здесь, а продолжается в молитве, и что там мы не потеряемся и будем вместе.

Ее тело потихоньку отказывало. В последний месяц она могла говорить и все понимала, но глотательного рефлекса уже не было, она могла дышать только ртом, все пересыхало… В целом ей было очень больно и трудно.

Мы с ней много говорили о смерти, и в какой-то момент духовник нас даже останавливал: не нужно бравировать этим, не нужно забалтывать. Пока ты себя чувствуешь хорошо, ты можешь легко говорить, но чуть ты чувствуешь себя хуже – и сразу ой как страшно становится. Только вера может дать силы, чтобы все принять и претерпеть. Конечно, страх полностью не уйдет, но Бог дает силы его понести.

По ночам мы с ее родителями менялись рядом с Аней в палате, однажды батюшка даже служил Литургию в больнице. Из запасных Даров у него было только Тело, а Ане можно было только провести лжицей с Кровью под языком. Своего храма в том немецком городе у православных нет, православная служба проходит не чаще раза в месяц в католических часовнях. Чтобы причастить Кровью, пришлось служить прямо в больнице. Врач – сам атеист – разрешил.

В предпоследнюю ночь мы обсудили, на каком кладбище Аню нужно хоронить, в каком храме отпевать. Не без сложностей, но все в последний момент удавалось организовать. Господь учил доверять Ему, хотя неоднократно бывало, что руки опускались. Мы видели участие Бога в нашей жизни – Он вмешивается не тогда, когда ты сидишь, опустив руки, а когда ты делаешь все возможное и даже чуть больше, делаешь даже тогда, когда понимаешь, что не получится.

Мы с Аней в последнее время часто говорили, что ни о чем не жалеем и бесконечно рады – не смерти, конечно, а тому, что встретились и поженились, что были вместе эти два года, несмотря на болезнь. В предпоследнюю ночь она говорила, что бесконечно счастлива и нисколько не жалеет, что мы поехали в Германию, что она всем благодарна. «Я не жалею о том, что я заболела, я не представляю, как сложилась бы моя жизнь, если бы этого не случилось», — говорила она.

Все фото из архива Александра Бочарова

)

...

Фамилия, имя, отчество – Бочаров Алексей Ефимович

Год рождения – 1948

Место работы – АПН

Цель приезда – командировка

Бочаров заполнил гостиничный листок. Подал его администратору. Администратор взяла листок и паспорт, стала сверять. Бочаров ждал. Вообще-то он был не Ефимович, а Юхимович. Простодушный папаша в свое время решил, что Юхим – слишком мужицкое, неинтеллигентное имя, и записал себя в паспорте Ефим, механически превратив сына в Ефимовича. Абрам, Ефим – имена православные, но бытуют за евреями. Страна, конечно, интернациональная, но зачем брать на себя чужое? Своего хватает. Хотя, если разобраться, все нормально, все хорошо.

ГОД РОЖДЕНИЯ: 1948. Тут ни убавить, ни прибавить. Война кончилась в сорок пятом. Юхим пришел контуженный, но целый. Думал, что страна поблагодарит. Но ему сказали: «Страна тебе ничего не должна. Ты ей должен все». Юхим всю жизнь выполнял и перевыполнял план на производстве, а не заработал ни машины, ни дачи. Летом загорает на балкончике. Производство выбрало из него здоровье, годы, потом выплюнуло на нищенскую пенсию, не сказало «спасибо» и не сказало «извини». В выигрыше оказались «локтевики» – те, кто пробивался локтями. Они не ждали, что страна о них позаботится. Они сами заботились о себе. И теперь у них все есть, и детям останется. А у Юхима нет ничего, кроме имени Ефим. Единственное, что он себе урвал и сыну оставил.

МЕСТО РАБОТЫ: АПН. Агентство печати «Новости». Журналист-международник, средство массовой информации. Бочаров работает «средством» пятнадцать лет. Из них семь с половиной просидел в далекой Индии, в городе Мадрасе. Когда спрашивали: «Ну как там?» – жена отвечала: «Хорошо топят», – имея в виду пятьдесят градусов в тени.

В Мадрасе Бочаров был завбюро, здесь тоже зав. с зарплатой триста шестьдесят рублей в месяц плюс пятьдесят за язык плюс интервью, публикации – набиралось за пятьсот рублей. Кто еще у нас в стране получает такие деньги? Профессора? Замминистры?

Квартира – вся в японской технике и русском антиквариате. Красное дерево – глубокое, теплое, живое. От него веет временем. Оно как будто рассказывает о прежней жизни, прежних хозяевах – красивых праздных женщинах, благородных мужчинах. Не исключено, что на этом кресле сиживал Пушкин, писал хозяйке в альбом стихи. Когда живешь в окружении старины, то потом не можешь находиться в современных стенках из ДСП. Казалось бы, какая разница – что вокруг тебя? Главное – что в тебе. Но то, что вокруг, незаметно просачивается внутрь. И вдруг замечаешь, что твоя душа заставлена скучными ящиками из прессованных опилок.

ЦЕЛЬ ПРИЕЗДА: КОМАНДИРОВКА. Точнее сказать, он приехал в личных целях. Профессор университета Розалия Ефимовна Галесник позвонила ему в Москву и сказала, что хочет отдать свои папки. Боится, умрет – и все пропадет. Назначат, конечно, комиссию по наследию, но тяжело думать, что в ее листках будут копаться чужие равнодушные руки. Алеша Бочаров – любимый ученик. Пусть возьмет ее наследие (часть наследия), разберет, напишет книгу или диссертацию. Самоусовершенствуется и подтянет человечество до своих знаний. Дарит клад любимому ученику. Как не взять? Просто неудобно отказаться.

Розалия Ефимовна, как и он, не была настоящей Ефимовной. Ее отца звали старинным библейским именем Сруль. Стало быть: Розалия Срулевна. Но преподавать с таким отчеством – нереально. Да и жить неудобно. Любой самый серьезный человек не мог сдержать летучей улыбки. А коллеги на кафедре просто стеснялись. Розалия пошла в милицию переписать паспорт, но начальник паспортного стола отказался от подделки документа. Тогда Розалия собственноручно переправила букву «С» на «Е». К букве «р» приделала колечко с другой стороны. От «у» бритвочкой стерла ногу. И так далее до конца. Получилось «Ефимовна». Так что Бочаров и профессор Галесник пришли к одному и тому же отчеству с разных концов. Он – от православного Юхима. Она – от иудея Сруля.

Однако главное в Розалии – не то, как звали ее папу, а маниакальная тяга к Индии. Она утверждала, что жила там при первом рождении и хочет после смерти снова там родиться. А кто знает, может, она действительно там жила.

Администратор положила перед Бочаровым тяжелый ключ. Сказала:

– Седьмой этаж.

Бочаров протянул руку. Рука была в коротких волосах. Волоски вытекали из-под манжеты рубашки – на руку и даже на пальцы до сустава. Администратор домыслила себе остальное тело, поросшее волосами, как у первобытного человека. Она посмотрела ему в лицо. Наметанным глазом отметила белый крахмальный воротник, подпирающий холеные щеки. Подумала: беловоротничковый. Она без ошибки умела отличать хозяев жизни от жертв, наших от иностранцев. Все это отражается на лице, хоть и считается, что на лбу ничего не написано. Но на лбу, особенно в глазах, написано все. Наши люди, замученные социализмом, были видны прямо от дверей виноватым выражением лица.

Беловоротничковый взял ключ и отошел. Администратор проводила его глазами. Потом взяла следующий листок, протянутый следующей волосатой рукой.

«Фархад Бадалбейли Шамси-оглы», – прочитала она. Подумала: «Не имя, а песня с припевом».

Бочаров повернул ключ, вошел в номер. Номер как номер. Временное жилище. Здесь жили до тебя, теперь ты. Завтра уедешь – придет горничная, поменяет постель, проветрит, чтобы духу твоего не было. Заселится следующий. И с ним так же. Все это напоминает о бренности существования. Пришли. Пожили. Потом время сдуло. Следующий…

Недавно Бочаров посмотрел по телевидению похороны Ленина. Многие мысли поднимались в нем и многие чувства. Но одно потрясло. Все это море людей больше не живет. Это поколение ушло. Они жили, любили, страдали и умерли; в основном страдали.

Бочаров подошел к окну. Отодвинул занавеску. Гостиница стояла на площади, как на полуострове. Носовая часть гостиницы врезалась глубоко в площадь, а конец уходил в город, к домам.

Дома в этом районе старые, антикварные. Петербург. Они вполне зашарпаны, но если отреставрировать – заговорят.

Бочаров любил Ленинград. Он здесь родился, учился в университете на факультете востоковедения. Потом женился на москвичке, эмигрировал в Москву. Ленинград постепенно из «колыбели революции» превращался в оплот реакции. Тогда многие сбегали в Москву, подальше от нового Романова. Тот – Николай Второй – был царь. А этот – царек. Слова похожи, однако разные. Бочаров уехал из Ленинграда, но скучал. Черемушки, с одинаковыми белыми геометрическими коробками, напоминали галлюцинации сумасшедшего. Одинаковость угнетала, обезличивала, лишала уникальности. Ты – как все. Инкубаторский. А он – не как все. Он – это он.

Бочаров подошел к телефону. Набрал номер Розалии Ефимовны. В трубке сказали:

– Сейчас…

«Чей это голос?» – не понял Бочаров. Должно быть, соседки. Соседи несколько раз менялись за те восемьдесят девять лет, которые Розалия жила в этой квартире. Вот еще одна, из породы Юхима. Профессор с мировым именем, она знает об Индии больше, чем сами индийцы. Сделала советско-индийскую дружбу действительно дружбой, а не мероприятием. На Западе у нее были бы вилла с бассейном, свой самолет и яхта. Здесь – сидит в коммуналке, без лифта. Не может выйти на свежий воздух. Сидит – ровесница века, старая, как век.

Бочаров услышал ее голос – низкий, прокуренный. Старушка в свое время курила и даже, кажется, пила. Муж ушел от нее еще до войны. Не выдержал соперничества с Индией. Розалия говорила мужу: «Самое неинтересное в моей жизни – это ты».

Бочаров сказал, что приехал «Стрелой» и через час будет у нее.

– Ты звони, голубчик, четыре звонка. И если долго никого нет, не уходи. Это значит, я иду.

– А соседи не могут открыть? – спросил Бочаров.

– Соседи в это время на работе, – объяснила Розалия Ефимовна. – Ну а у тебя как?

– Все нормально, все хорошо, – сказал Бочаров.

– А мама как?

Бочаров замолчал, как провалился. Потом сказал:

– Мама умерла двадцать пять лет назад. Вы же были на похоронах.

– Да? – удивилась Розалия Ефимовна. – Да, да, помню… – подтвердила она.

«Плывет…» – подумал Бочаров.

– Ты приезжай, голубчик, непременно. Я приготовила тебе четыре папки по пятьсот страниц в каждой. Разберешь. Еще четыре папки я отдам своей дочке Рашмине.

«Какая дочка? – удивился Бочаров. – У нее нет детей». Потом вспомнил: она собирает вокруг себя индийских студентов, которые учатся в Ленинграде, и называет их детьми. Они ей помогают и возле нее греются. Индийцам в Ленинграде знобко и холодно после своих пятидесяти градусов в тени.

– А Попов в моей папке? – спросил Бочаров.

– В твоей, в твоей, папка номер два.

Какие-то вещи, для нее необязательные – например, жива или нет его мама, – Розалия Ефимовна путала, забывала. Но все, что касалось профессии, – помнила до мелочей.

– Не завтракайте, – предупредила Розалия Ефимовна. – Я вас накормлю.

Она любила своих студентов – прошлых и настоящих. Заряжалась от добра. Студенты отвечали ей тем же. Так отвечает земля на благодатный дождь. Ее польешь – она плодоносит.

Бочаров шел по городу. Синее небо. Яркий снег. Он любил свой Питер и под бархатным дождем, и в белые ночи. Любил, потому что привык. Это дано ему было возлюбить с детства.

Вот дом, где в молодые годы жила Крупская. К ней приходил Володя Ульянов, взбегал по ступенькам. Она ему открывала дверь. Как давно это было. А вообще – не так уж давно. Бочаров родился при жизни Сталина. 1948 год. Сталин – соратник Ленина. Ленин родился при жизни Достоевского. Достоевский застал Пушкина. Если взяться за руки, то можно дотянуться до Пушкина. Все рядом. А генерал Попов – совсем близко. История генерала Попова во второй папке у Розалии Ефимовны.

Хорошо было идти по Невскому проспекту и думать о Попове.

Сорокалетний, как и Бочаров, помещик – красавец, вдовец или холостяк (это надо уточнить, а впрочем, какая разница – нет, все-таки разница) – встречает в Петербурге благородную девицу, она только что окончила Бестужевские курсы, – красавица, умница, увлечена химией. Попов видит ее и с первого взгляда понимает, что его долгий поиск счастья блестяще завершен. Он женится и в качестве свадебного подарка дарит ей лабораторию. Юная жена с утра до вечера в лаборатории – опыты, эксперименты, чем там занимаются химики, что они льют в свои колбы, реторты, какие получают соединения. Кончилось все тем, что она погибла в своей лаборатории: не то взорвалась, не то сгорела, а может, то и другое. Вчера была – сегодня нет. Попов не мог смириться с этим фактом – вчера была, сегодня нет. Он слегка сошел с ума. Мозг отказывался принимать жестокую данность. Попов уехал к себе в имение – где-то в Черновцах – и на берегу реки построил мраморный корабль. Пока возводился мемориал – Попов этим жил: хлопотал, нанимал людей, сам трудился до изнеможения. Труд и идея отвлекали его от бессмысленности жизни. Корабль готов. Надо что-то делать дальше. Попов прорыл от своего дома до корабля подземный тоннель. Рыл один – с утра до вечера. По тоннелю приходил на корабль и тосковал. Пожалуй, он не сбрендил. Он любил, как сейчас говорят, по-настоящему. Многие считают: сегодня, в конце двадцатого века, нет ТАКОЙ любви. Бочаров думал иначе. Любовь во все времена одна. Люди – разные. Сейчас нет ТАКИХ людей. Итак, Попов потерял смысл жизни и мучительно искал этот смысл. Он узнал, что в Индии проживает некий мудрец, то ли святой – Вивекананда, – и поехал прямо к нему за тридевять земель. Другое было время: затосковал – строй корабль или поезжай на другой конец света. Ищи выход.

Вивекананда – выход. Его мировоззрение легло на душу Попова как озарение, как благодать. Примирило его с собой, с миром. Попов вдруг осознал, что мир – родной дом. Страны – комнаты, люди – родственники: сестры, братья, дети. Можно спокойно ходить по комнатам, видеть родные лица. Ты не одинок.

Попов вернулся в Петербург. Ему было мучительно жаль людей, которые не знают Вивекананды. Он стал переводить его на русский язык. Кое в чем Вивекананда пересекался с Толстым. Было много общего в мировоззрении этих двух великих старцев.

Революция Попова не тронула, он никому не мешал – седобородый кроткий старик, должно быть, казался тихо помешанным. Но он был нормальный человек. Просто очень много знал и, как Бог, смотрел сверху на человеческую мельтешню. Смотрел не равнодушно и не брезгливо, а с пристрастием. Хотел завещать, как детям, все, что знал и накопил. Его не слушали. Не до него.

Умер Попов своей смертью. Похоронили его возле корабля. Этот корабль и по сей день стоит на берегу маленькой речки. И могила там. Надо выяснить: где именно? Обязательно съездить.

Красивая история. Красивая жизнь. Бочарову стало чего-то жаль: может быть, юную жену Попова, погибшую в начале своего цветения, а может, себя. Мог бы он вот так, как Попов? Женился бы через год. А в Индию поехал бы заведующим пресс-центром на место Фролкина. И новую жену взял бы с собой. Она бы доллары копила. Доллар – твердая валюта. Хорошо было Попову выражать сильные чувства, когда у него имение, дворянство, наследство. На него работало не менее трех предыдущих поколений: прадед, дед, отец. А он, Бочаров, – сын Юхима. Что он мог унаследовать от отца? Страх. Перед войной Юхим боялся, что посадят. Во время войны – что убьют. После войны – опять посадят. Мало ли что придет в голову сумасшедшему вождю народов? Остался жить только потому, что был маленький незаметный человек. Обычная человеческая щепа. Но тогда и щепки летели во все стороны, поскольку – как всем известно – рубили лес для строительства коммунизма.

Бочаров в сравнении с генералом Поповым – нищ и наг. Но не в этом, не в этом дело…

Дверь открыли сразу. На пороге стояла молодая индианка в шерстяной советской кофте поверх сари. Сари и кофта сочетались странно. И именно по кофте было очевидно, как им тут неприкаянно и холодно. Она улыбнулась Бочарову застенчиво и открыто одновременно.

Розалия сидела за столом, как стог сена. Потянулась к Бочарову двумя руками, как маленькая. Старики зависимы, как дети.

Бочаров поцеловал ее в мягкую щеку. Сел к столу. Привыкал к Розалии. Она всегда казалась ему запредельно старой: и двадцать лет назад, и теперь. Кожа на лице и на руках в мелкой ряби, как будто ветер прошел по воде. Но в чем-то оставалась неизменной. Это неизменное смотрело со дна веселых глаз. Розалия с юмором стала рассказывать о своих болезнях, о том, как каждый день, садясь за стол, она торгуется со своими почками. «Я съем кусочек селедочки, то, что я люблю. А потом то, что любите вы: творожок и кашку». Почки не соглашались, но Розалия делала по-своему. Она всегда жила, как хотела.

На столе стояла еда, помещенная в розетки для варенья. Порции – кукольные. Бочаров боялся есть. Он только посмотрел: в одной розетке лежало что-то малиновое – свекла. В другой – темно-зеленое: морская капуста. Свеклу Розалия поставила для почек. А капусту для себя. Вокруг по стенам – стеллажи с книгами и папками. Материалы об индийско-русских отношениях, начиная с четырнадцатого века. Это бесценно, как, скажем, произведение искусства. Но Розалия раздает, пристраивает свои папки, как детей, чтобы не сдавать в детский дом. А в сущности, это и есть ее духовные дети, их надо пристроить, чтобы потом спокойно умереть. К фактору смерти Розалия относилась как к пересадочной станции. Доехала. Пересела. И дальше. До следующей станции. Путь бесконечен.

Освободиться от страха смерти – все равно что сбросить мучительно тесную обувь. Как легко тогда идти.

– Кто это у тебя на галстуке, раки? – спросила Розалия.

– Кони, – ответил Бочаров.

На синем шелке галстука – красные полосочки в сантиметр. Вглядишься – это не полосочки, а бегущие кони. Как только Розалия заметила?

– Ты купил его в Дели, – опознала Розалия. – Я дружила в Дели с одним врачом. У него такой же галстук, только на нем маленькие рачки. На белом фоне черные рачки. Он его никогда не снимал.

– Почему? – удивилась Рашмина, и русское «почему» так же странно не совпадало с ее смуглым личиком и красным кружком на лбу.

– Он обнаружил у себя рак желудка и сам себе сделал операцию. Никому не доверял. Сам вырезал, ассистенты зашили. Он поехал домой.

– А это возможно? – не поверил Бочаров.

– В Бомбее изобрели обезболивающее средство, которое воздействует на болевой центр, а остальной мозг работает нормально. Не то что наш наркоз. Глушит наповал.

– А почему у нас его нет? – спросил Бочаров.

– У нас много чего нет.

– А как он теперь? – спросила Рашмина.

– Наркоз или врач? – уточнила Розалия.

– Здоров. Никаких рецидивов. Только вот галстук. Все-таки сбрендил слегка.

Бочаров всматривался в Розалию, сильно подозревал: она тоже сбрендила слегка. История с врачом была вроде реальна, такое могло произойти, но где-то размывалась грань реальности, и все плыло, как мираж. Врач, сам взрезавший себя и копающийся в своих внутренностях… Молодая индианка в вигоневой кофте с чисто русским языком, полумистическая вечная Розалия. Еще немножко – и Бочаров перестанет понимать, где он: в Ленинграде, в Москве или в Индии. А может быть, он качается в «Стреле» и ему снится сон.

Розалия переключилась на Попова, как будто была с ним знакома, а может, и была. Рашмина принесла четыре папки, положенные в зеленый целлофановый пакет с надписью «Станкоимпорт».

Розалия говорила о том, что из этой истории можно сделать советско-индийское кино, поскольку индийцы обожают кино. Тогда жизнь Попова разольется широко, но мелко. Кинематограф действует вширь. Вглубь действует проза. Если копать глубже, то надо писать документальную прозу. Для русских лучше проза. Для индийцев – кино, потому что они сентиментальны, предпочитают чистое чувство.

Бочаров слушал и осознавал: Розалия может говорить только об Индии и о том, что с ней связано. Человек одной идеи. Ровесница века. Родилась в 1900 году. При ее жизни случились события: Революция, Нэп, Тридцать седьмой год, Война, Победа, Застой и Оттепель. Розалия все это знала, но события текли мимо нее, как пейзаж за окном поезда. Она была совершенно аполитична. И если бы однажды выглянула в окно и увидела, что за окном фашизм, – оказывается, мы проиграли войну с Гитлером, – то всплеснула руками и воскликнула бы: «Ах…» Не более того.

И вместе с тем Бочаров понимал: чтобы делать в жизни что-то по-настоящему, надо делать только одно. Рафаэль расписывал купола и по два года не сходил вниз. Жил на лесах. Ему туда приносили еду. Туда залезали женщины. Когда он спускался вниз, то разрезал сапоги, иначе было не снять. После этого остаются купола. После Розалии – папки. Даже если их раздать, они все равно есть. А что останется после него?

– А там еще стоят камни? – спросила Розалия.

– Где там?

– Под Мадрасом. На берегу.

– Стоят, – сказал Бочаров, хотя ничего не понял.

– А мама твоя как?

– Спасибо.

Было душно. Хотелось есть. Розалия оживлялась на глазах, а Бочаров опадал, как резиновая надувная игрушка. Ему казалось, что Розалия при большой массе имеет очень слабый заряд и как бы подпитывается Бочаровым. Она подсоединилась к нему и тихо качает энергию.

«Сейчас, – сказал он себе. – Договорит, и я уйду». Розалия снова метнулась к Попову, к жанру документальной прозы, стала перечислять документы, имеющиеся в папке, фотографии, чертеж корабля, подлинник перевода Вивекананды.

«Сейчас…» – говорил себе Бочаров и оставался сидеть, как под гипнозом. Наконец он оторвал себя от стула. Почти выдавил себя из квартиры. Но и в последнюю секунду надо было что-то говорить и обещать.

Наконец он ушел, держа в руке пакет с папками. Остановился на берегу Фонтанки. Долго дышал. Силы медленно возвращались. Казалось, он приходил в себя после обморока.

Официантка взяла заказ.

Бочаров установил закономерность: молоденькие официантки высокомерны, словно за их молодость надо доплачивать. А возрастные официантки – душевны. Как бы извинялись за жизненный стаж. Бочарову попалась высокомерная. Записала заказ, будто сделала большое одолжение.

Бочаров вздохнул. В Мадрасе он был белый сахиб – белый господин. Короля играет окружение. Окружение Бочарова, а именно: шофер Атам, повар, нянька, – постоянно напоминало, что он белый господин. Сначала Бочаров смущался, потом привык. К хорошему быстро привыкаешь. Он вдруг вспомнил про камни на берегу Индийского океана. Розалия не сбрендила. Камни действительно стояли. Под Мадрасом, где они купались, в океане было место с глубокой воронкой. Поговаривали, в ней жила акула. Против этого места поставили камни, чтобы люди не купались. Какая теплая, тугая вода в океане.

Хорошо было тогда в Мадрасе. Особенно если смотреть из сегодня. Бочаров был молод, и жена молода. Они и сейчас в расцвете, но это уже вторая молодость. А тогда была первая. За сыном ходила тихая бенгалка. Она никогда не делала ребенку замечаний. Просто ходила, и все. И сын вырос спокойный, не дерганый. Потому что его не дергали воспитанием, а просто любили. Бочаров был убежден: в начале жизни человек должен познать нерассуждающую всеобъемлющую любовь. И тогда он вырастет счастливым.

Бочаров вспомнил дом на земле – особняк, двор с подстриженной травкой. Машина «вольво» с затемненными стеклами, шофер по имени Атам. Атам – шестипалый. От корня большого пальца отходил еще один маленький недоразвитый пальчик с ноготком. Атам им не пользовался, но избавляться не хотел. Бог дал – значит, так тому и быть. Бог же лучше знает, что он делает. Однако никто не помнил, какое у Атама лицо и голос. Все смотрели только на его руку, на шестой палец. Люди по Божьему замыслу тождественны, и всякий отход от нормы – уродство или талант – поражает.

Уродство заметно. Но как выразить талант, если он спрятан, как Кощеева смерть.

После Индии Москва казалась холодной, пасмурной. Яблоки, купленные в овощных магазинах, даже отдаленно не пахли яблоками. Были безвкусны, с каким-то лекарственным привкусом, как пенициллин. Солнышко ушло за серые тучи, а из серых туч сыпанул дождь со снегом. И отношения с женой испортились, стали как магазинные яблоки.

Красивая певица взяла микрофон и запела песню из репертуара Пугачевой. Она была гораздо красивее Пугачевой и пела ненамного хуже, а вот поди ж ты… Пугачева известна на всю страну, а девушка поет в ресторане. Наверняка Пугачева устала от славы, а эта девушка жаждет ее превыше всего. Бочаров подумал, что такая же расстановка сил у него и Фролкина. Фролкин – во главе фирмы. Ему давно все надоело. Он как старый перекормленный кот, который не ловит мышей. Лень двигаться. А Бочарову сорок пять – золотое сечение, когда форма и содержание на какое-то время встречаются. В молодости отстает содержание. В старости с содержанием все в порядке, но форма… А здесь одно и другое слиты воедино. Бочаров – как конь, в котором играет каждый мускул, а его держат в стойле. Стойло, правда, комфортное. Но в хлеву.

Официантка принесла салат оливье. Бочаров подозрительно посмотрел на горку, залитую майонезом. Не ясно – что ешь и чем это для тебя кончится. Он не доверял нашему общественному питанию. Плохое мясо долго вымачивают в уксусе. Жевать вроде не сложно, но на вкус напоминает прессованные опилки.

Бочаров вспомнил, как его повар готовил курицу. Белое мясо клал на кусок поджаренной корейки. Постное куриное мясо прослаивалось жирком и копченым духом. Бочаров ел одно, а вспоминал о другом. «Так гладят, глядя в потолок, чужих и нелюбимых».

Люди танцевали в центре зала. Веселились простодушно. Бочаров любил смотреть на чужое веселье. Ему становилось чего-то жаль. Может быть, их, которые в своей жизни слаще моркови ничего не ели. Может, себя, оставшегося в четырнадцать лет сиротой. Может, их и себя – вместе, потому что чувствовал свою с ними неразрывную связь. Когда долго живешь за границей, да еще в другой культуре – чувствуешь эту самую неразрывную связь. И никакая курица на тундуре этого не заменит.

Выходит, человек – не птица. Где тепло, туда и летит. Человек – дерево. Где посадили, там ему и быть, там его корни и крона. А когда корни в одном месте, а крона в другом…

Певица окончила песню, переглянулась с пианистом. Тот закрыл крышку. Переглянуться – сколько это занимает времени: секунду, две? Но за эти две секунды Бочаров понял: любовь. Скрестились в пространстве два луча энергии. Пианист, конечно, пожиже, невзрачный мужичок, зато лидер. Не то что Бочаров – застоявшийся конь. Чему он завидовал в жизни по-настоящему – это красивой семье, где все в одном мешке: секс, дом, дело, дети, спорт, деньги, нежность, общая могила…

Певица темпераментно закричала новую песню. Пианист наотмашь лупил клавиатуру.

Они показались Бочарову навязчивыми. Он расплатился, пошел из ресторана.

Женщина-администратор странно глянула на него из своего вагончика. Бочаров замедлил шаг. Но генерал Попов незримо глянул на него, как бы наблюдая поведение своего биографа. Бочаров смутился и пошел пешком по лестнице. В сравнении с Поповым он нищ и наг, но не в этом, не в этом дело. Попов служил Богу, Царю и Отечеству. А кому служил Бочаров прошедшие двадцать лет? Брежневу и его тринадцати апостолам.

Бочаров дошел до своего номера. Настроение почему-то испортилось: то ли из-за несвежего майонеза, шибающего уксусом, то ли из-за певицы – черт его знает. Но Бочаров был не из тех, кто попадал под настроение. Он умел им управлять. Первым делом – душ. Вторым делом – сон. Бочаров влез в ванну. Потом переоделся в пижаму. Подошел к окну, задернул штору, чтобы солнце утром не расстреляло в упор его сон. И вдруг на подоконнике увидел божью коровку – настоящую, оранжевую, с черными точечками. Как она здесь оказалась? Видимо, упустила время зимней спячки и теперь у нее бессонница…

Бочаров посадил божью коровку на руку. Она стала пробираться по его волосатой руке и, вероятно, думала, что ползет среди травы. «Бедная… – испугался Бочаров. – Как же она проживет?»

Он снова оделся, вышел в коридор. За столиком против лифта сидела пожилая коридорная. Возле окна был расстелен диван, коридорная приготовилась ко сну, хотя спать им не положено.

Бочаров подошел, стараясь ступать неслышно, будто боялся спугнуть ее предстоящий нелегальный сон.

– Это их птицы едят. А они… зелень, наверное. Траву. Что же еще?

– Спасибо, – поблагодарил Бочаров.

– Вы разгадываете кроссворд? – спросила коридорная.

– Да. Спасибо.

Бочаров увидел в конце коридора фикус, и у него созрел план.

Он вернулся в номер, достал из несессера маленькие ножницы. Пробрался к фикусу и настриг от его жесткого листа зеленую лапшу. Сжимая зелень в кулаке, а кулак пряча в кармане, он вернулся в номер. Божья коровка сидела на прежнем месте и доверчиво ждала.

– Сейчас, – сказал он коровке. – Сейчас, моя хорошая…

Бочаров достал спичечный коробок. Вытряхнул спички, выстелил дно зеленью и сверху посадил божью коровку. Задвинул крышкой. Потом продырявил в крышке три дырочки и положил коробок под зажженную настольную лампу. Теперь в ее домике был воздух и свет. Божья коровка могла вполне вообразить, что она в траве под солнышком.

Устроив божью коровку, Бочаров лег спать. Совесть его была спокойна, перспективы определены. Но сон не шел. Божья коровка пустила его мысли совершенно по другим виткам. И в обратном направлении. Неожиданно вспомнилась молодость, стажировка в Дели после университета. Обезьяны, живущие на воле у стен мертвого города. У русских «давно» – это восемнадцатый век. А у индийцев «давно» – это второй век. Да и то не очень давно: у них все связано – второй век, двадцатый, тридцатый. Как вчера, сегодня, завтра… Но не в этом дело. Однажды выстроили город, вырыли колодцы. И вдруг ушла вода. Видимо, подземная река изменила свое русло. Без воды нельзя жить. Люди бросили город и ушли. Жилища со временем разрушились, превратились в груды камней, потом и камни выветрились, остались квадраты фундаментов. Стена – как стояла, так и стоит.

Перед стеной пасутся мартышки с подвижными человечьими личиками, просят у людей еду. Одни просят, а другие требуют, хватают за одежду, агрессивно скалясь. Однажды Бочаров видел задумчивую мартышку. Она кого-то поджидала у самой дороги, вглядываясь напряженно, и при этом чистила банан. Ее узенькое, низколобое, глазастое личико отражало проблему выбора: ждать или уходить. Бочаров не верил прежде в дарвиновскую теорию о происхождении человека. Ему казалось, что обезьяны – это другая ветвь эволюции, не имеющая к человеку никакого отношения. А сейчас усомнился. Дарвин, пожалуй, прав. Но при чем тут Дарвин, мартышка, мертвый город?…

В городе исчезла вода, и люди ушли. Без воды нельзя жить. А еще нельзя жить без правды. Правда – это тоже вода. А в жизни Бочарова правды нет. Значит, он живет в мертвом городе.

В чем вранье? Прежде всего в профессии. Бочаров выпускает журнал, который пропагандирует советский образ жизни за рубежом.

«…Самый привилегированный класс в нашей стране – это дети». А по детской смертности, как выяснилось, мы занимаем первое место среди цивилизованных стран. Дальше идет какая-нибудь Уганда.

«…Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет…» Старики получают нищенскую пенсию – шестьдесят рублей в месяц. Только бы не умереть с голоду. Не умереть, но и не жить.

Бочаров думает одно, пишет другое. Официально врет. И за это ему платят зарплату замминистра и дарят челночную жизнь, возможность пожить ТАМ, почувствовать себя белым господином.

За границей – тоже вранье. Копят, жмутся, жены ругаются, сплетничают. Люди собраны на маленьком пространстве, как крокодилы в террариуме, – горят низкие крокодильи страсти. Жена, человек искренний, не любила ту челночную жизнь, но горячо одобряла ее последствия. Она любила выжимать соки в соковыжималке «Мулинекс», перекручивать мясо в мясорубке «Мулинекс», складывать продукты в японский холодильник, жарить мясо на тефлоновой сковороде. Заказывать шубу по каталогу «Квели». Пить виски с черной этикеткой, хотя через какое-то время ей было все равно, чем напиваться. Жена любила последствия такой жизни, но уставала от самой жизни. Время от времени ей хотелось все разбить и разметать. Но разбивать нельзя, за этим ездили за границу. Поэтому раздраивала себя, заливала спиртом по горло, по самое темя, чтобы залить мозги, ничего не помнить. Время от времени жена впадала в запой. Приходилось ее прятать. Узнают – выселят в двадцать четыре часа. Бочарову все время казалось, что он носит шило в мешке и это шило может высунуться из мешка каждую секунду.

Однажды запой затянулся на неделю, жена приняла снотворное, чтобы отключиться, заснуть. Спирт и транквилизатор не сочетаются. Ей стало плохо. Надо было вызвать врача. Врач придет, зафиксирует алкогольное опьянение – и конец всему.

Жена смотрела на Бочарова как раненый зверь, а он стоял и плакал. Не то чтобы материальные блага были главнее, чем ее жизнь. Он плакал от своего бессилия, от невозможности ТАК жить и невозможности отменить эту жизнь. Ведь он для них старался – для жены и сына. Для них продавал душу.

Бочаров вспомнил, как обходились, выкручивались коллеги-международники. Шурик Цыганов – с легкостью. Он был жадный человек. За границей все жадные, но Шурик обладал какими-то особыми талантами по этой части. Однажды упал в голодный обморок, как первый нарком пищевой промышленности. Но тот – от честности, этот – от жадности. Он мог бы умереть за деньги. Деньги – его идея, как свобода для Спартака. Если бы ему сказали: «Шурик, на миллион и выскочи с шестнадцатого этажа». Долго бы думал. Не сразу согласился. Все же думал. И выпрыгнул. Умирают же за идею.

Юра Крюкин – тихий человек в большом чине – не любил политику, прятался от нее за хрупкую спину Марины Цветаевой. Каждый день ходил в библиотеку, заказывал нужные книги, собрал все иноязычное творчество Марины Цветаевой, включая ее переписку на немецком языке. Собрал, откомментировал – получилась большая рукопись.

Крюкин не может бросить работу, его некем заменить. Оказывается, есть незаменимые. Незаменимый Крюкин мечтает стряхнуть с себя Запад и Восток, вернуться в родную Москву, а вернее, под Москву, на дачу, к деревьям, птичкам, к письменному столу. Но это можно только по выходе на пенсию. Настоящая жизнь начнется с шестидесяти.

Бочарову вдруг мучительно захотелось другой участи. Все бросить, уйти на вольные хлеба. Зачем врать индийцам, когда можно говорить правду своим. А сможет? Не разучился за двадцать лет? Это у индийцев двадцать лет – миг. А у него – половина сознательной жизни. Лучшие годы – на что потратил? На соковыжималку «Мулинекс».

Бессонница набирала силу. Мысли рвались, жевались, как советская магнитофонная пленка. Ни с того ни с сего вспомнилось, как комитетчик Боря Мамин увез жену у всех на виду. Открыл дверцу машины, сказал:

– Нина, поехали.

И она села в его машину и укатила. А все стояли во дворе и смотрели – русские и индийцы, шофер Атам и нянька – старая бенгалка, и все его бюро в полном составе. Все видели, как один белый господин увез у другого жену.

Комитетчики – каста неприкасаемых. Но в ином смысле, чем у индийцев: неприкасаемые работают в туалетах, к ним нельзя прикоснуться – противно. А к Боре Мамину нельзя – потому что нельзя.

Жена вернулась довольно быстро, через час. Хотя за час – он это знал – можно успеть многое. Жена сказала, что посидели в кафе. Никто не видел, как она вернулась, к этому времени все разошлись. Но все видели, как она уезжала. Бочарову казалось, что на него стали поглядывать иначе, чем раньше. Не в глаза, а чуть выше, на темя, где у молодых бычков зачинаются рога.

Жена обиженно таращила на Бочарова голубые глазки. Они были некрупные, но поразительно ясного, чистого тона. Сама ясность и чистота.

Потом Боря Мамин стал к ним заходить. Они даже подружились, Боря даже пытался приторочить Бочарова к своим делам, но Бочаров не стал приторачиваться. Он – средство массовой информации, и с него хватит простого вранья. Боря не настаивал. Дружбе это не повредило. Но Бочаров знал цену такой дружбе: у них могли быть самые искренние отношения, но если НАДО для дела, Боря мог в одночасье зачеркнуть и Бочарова, и его жену, и голубые глаза бы не спасли. НАДО – для таких, как Боря Мамин, – выше общепонимаемой человеческой морали. Если надо, он может мгновенно выключить прежние чувства и включить другие, как телевизионные программы. Раз! И уже другое изображение. Был концерт, стал футбол. Или ничего не стало. Какая-то неведомая Бочарову надчеловеческая или подчеловеческая мораль.

Но Мамин в отличие от Бочарова ни в чем не сомневался. Он верил в свое дело, а значит – в свою жизнь.

В спичечном коробке зашуршало. Бочаров поднял голову, прислушался. Может быть, от Бочарова шли волны бессонницы и это мешало заснуть божьей коровке. А может – коровка мешала Бочарову. Не спала, волновалась за детей и за родителей: не склевали ли их воробьи или вороны?

Бочаров посмотрел на часы. Четыре часа. Надо бы выключить лампу, но жалко коровку. Бочарову всегда кого-то жалко, только не себя. Это у него наследственное. От мамы. Бочаров положил на глаза рубашку и стал считать. На счете тридцать семь – точно знал. Его город – не мертв. В одном из колодцев есть хрустальная вода. Ее зовут Маша. О ней никто не знает, но она есть.

Маша – журналистка, молодая, коротенькая, как кочерыжка, с личиком ангела Возрождения. Умная, как мужик, и простодушная, как ребенок. Всему верит, будто вчера на свет родилась. Бочаров любит ей пожаловаться, это у них называется «булькать». Он булькает – она слушает, внемлет, сострадает до конца и душу свою подставляет, как таз. Хочешь – соверши омовение над сим сосудом. Хочешь – вытошни все, что в тебе лишнее. Примет – и будет счастлива, что тебе легче. Будет заглядывать в глаза.

Приходится, правда, удирать с работы. Опять врать: дескать, пошел на интервью или в библиотеку. Удирал, как правило, после обеда. В два часа. А вернуться домой надо в семь. Жена ждет, смотрит на часы. Если опоздаешь – не разговаривает, и духота в доме, как перед грозой. Дышать нечем. Однажды заявила: если что – отравится. У нее уже все приготовлено и спрятано в заветном месте. Бочаров отмахнулся: не говори ерунды. Но испугался. Знал – может. Войдет в запой и отравится. Назло ему, себе. Она такая. Максималистка. Ей все – или ничего. Войдет в черную спираль, откуда выход только один – в космос. И тогда – как жить? Как смотреть в глаза сыну? Поэтому лучше не опаздывать и возвращаться в семь. Чтобы попасть домой в семь, надо уйти от Маши в шесть. В пять Бочаров начинает поглядывать на часы, и настроение портится от скорой разлуки. Но с двух часов, когда едет к Маше, и до пяти три часа – ПРАВДА. Он говорит, говорит… Булькает обо всем: о том, что поменяет работу, уйдет на вольные хлеба, станет настоящим журналистом. Он обязательно вырвется из мертвого города и побежит, побежит… И ветер в лицо. Маша слушала и дышала этим новым ветром. Он накалывал ее, как стрекозу на иглу. И она трепетала и погибала. И улетали оба в ПОКОЙ – вся энергия уходит из человека, он умирает, душа высвобождается и летит. Этот полет и покой знают только что умершие люди: какое-то особое чувство освобождения, радостного растворения, слияния с космосом. Недаром индийцы обожествляют любовь.

Они лежали на самом дне Покоя. Потом она говорила: «Я люблю тебя». Он отвечал: «Я люблю тебя». Это был не диалог:

– Я люблю тебя.

– И я люблю тебя.

Это была перекличка. Позывные в космосе:

«Я люблю тебя…»

Правда. Бочаров чувствовал ее каждым своим человеческим слоем. Почему нельзя так жить всегда? Во всем. Почему он всегда чего-то боится? Врут, когда боятся. Чего? Что семья останется без средств, что друг обидится, жена отравится. Он учитывал всех, кроме себя. С этим ничего не поделаешь. Такая же была мама – жена Юхима, девушка из белорусского села. Ей казалось – все умнее ее, все больше знают. Хуже ее только кошка. И та не хуже.

Бочаров вспомнил, как умерла его мама. Хотя что значит «вспомнил». Он не забывал об этом никогда. У мамы появилась изжога. Районный врач предложил сделать рентген желудка. Мама панически боялась кабинетов и процедур, но неудобно было возразить врачу. Он может воспринять это как недоверие. Мама пришла в назначенный день. Хамоватая медсестра протянула пол-литровую банку с барием. Мама не могла пить барий, ей казалось, что это разведенный зубной порошок. Она замешкалась. Медсестра открыла рот, но в этом случае правильнее сказать – разинула хавальник, как говорит его сын. Молодежный сленг. Хавать – значит, жевать. Рот у таких людей только для пережевывания и хрюканья, как у свиней. Но свиньи – более человечны. Они не притворяются людьми.

Короче говоря, медсестра разинула хавальник на тему: больных много, а она одна, и каждый будет кочевряжиться, а она должна выдерживать за копейки. При этом глаза ее были набиты злостью, как стеклами, и волны ненависти окатывали маму.

Мама смутилась, что позволяет себе такое антиобщественное поведение. Ей стало жалко медсестру, и, чтобы не загружать собой, она поднесла банку ко рту. Мама знала, что не сможет проглотить. На какую-то секунду маму охватил ужас, она сделала глоток. И у нее случился инсульт. Два года после этого она лежала парализованная, а потом умерла.

А ведь все могло быть по-другому. Когда медсестра начала хамить, надо было плеснуть ей в рожу барием. Повернуться и уйти. Сестра пошла бы в туалет, умылась, утерлась казенным вафельным полотенцем. И через час – забыла. И мама бы жила до сих пор. И все было бы нормально, все хорошо. Но мама не могла вот так – решительно. И Бочаров – не может. И не сможет. Он вдруг понял, что не сможет, – и заплакал. Его никто не слышал, кроме божьей коровки. Бочаров плакал в подушку и звал: «Мама…»

А потом заснул в слезах, как в детстве, и ему снился странный беспокойный сон, как будто он увидел на лестнице жулье с крадеными чемоданами и впустил их в свою квартиру, чтобы скопом сдать в милицию. А жулье поселилось у него, и осталось жить, и устроило на кухне пожар. А он ничего не может сделать.

Проснулся Бочаров как всегда, в семь утра. Это было его время. Когда бы ни лег – просыпался в семь утра. Настольная лампа горела. Под ней лежал спичечный коробок.

Бочаров заглянул в коробок – он был пуст. Зеленая лапша на месте – а коровки нет. Бочаров оглядел пол, отодвинул кровать. Проверил подоконники. Заглянул в ванную.

«А была ли она? – усомнился Бочаров. Потом подумал: – А Бог с ней, была, не была – какая разница».

Он сделал жесткую гимнастику – приседал двадцать раз на подскоке. Выжимал свое тело, подскакивал и снова приседал до конца. Разрабатывал колени, накачивал ноги, давал нагрузку сердцу, возвращая телу силы и уверенность.

Нервный срыв остался в ушедших сутках. Начинался новый день, где все должно быть нормально, все хорошо.

А что плохого? Прочная семья, желанная возлюбленная, работа по специальности. О вольных хлебах – не может быть речи. В сорок пять лет он будет бегать по редакциям, как студент-стажер?…

Бочаров встал под душ: горячий, холодный. Холод жег. Он выскочил, растерся полотенцем. Увидев себя голого, подумал вдруг, что неандертал с дубьем выглядел так же и человек мало изменился за двадцать веков.

Бочаров надел свежую белую рубашку, повязал галстук. И пока выстраивал узел – придумал: можно связаться с миллионером Хаммером, предложить ему совместный советско-американский журнал. А Бочаров – во главе журнала.

Можно стать пресс-мэном, крутиться колбасой с утра до ночи, ездить в Америку, как к себе на дачу. А можно все бросить, отправить жену на работу. А самому засесть, как Юра Крюкин, и написать книгу о Попове, донести до сегодняшнего человека Вивекананду.

В тихий кабинет, один на один с Поповым, Вивеканандой. Другая жизнь. Иная участь.

Можно крутиться, крутиться, крутиться – взбить воздух до густоты – так, что ходить по воздуху. А можно осесть и замереть, лечь на дно, как подводная лодка.

Бочаров оглядел себя в зеркале: не неандертал. Современный человек. В расцвете сил. Живет в определенную эпоху, в 90-х годах двадцатого века. Каждое время предлагало своих лишних людей. Сегодня от тебя самого зависит – стать лишним или нелишним.

Бочаров вышел в коридор. Запер дверь.

Коридорная сменилась. Сидела другая женщина, не потерявшая доверия к жизни… В знак доверия ее веки были густо запорошены голубыми тенями.

Бочаров отдал ей ключ. В этот момент к коридорной подошел восточный человек в финском спортивном костюме. Дождавшись, когда Бочаров отошел к лифту, он тихо, озабоченно спросил:

– Девушка, вы, случайно, не знаете, чем питаются божьи коровки?

Виктория Самойловна Токарева Все нормально, все хорошо

Борис Бочаров

Ты что же бабушке наябедничал на меня? – спрашивает дед своего внука.
- Дедушка, но ты ведь курил? – в свою очередь переспрашивает внук.
- Курил, и что? Я же взрослый.
- Взрослый, а хуже маленького…, тебе доктор, что сказал, будешь курить – умрёшь. А я не хочу, что б ты умирал, мне тебя жалко.
- А бабушку не жалко? Ты же её расстроил, а у неё сердце больное. Видишь, пошла капли пить. Ты думал, она сейчас как задаст мне, и я испугаюсь так, что курить сразу и брошу, да?
- Да, ты угадал. Ты же доктора не слушаешься, а меня подавно…, сколько я тебе говорил, что курить тебе запретили, а с тебя как с гуся вода, всё куришь и куришь…, а бабушку ты боишься. Боишься ведь, правда?
- Никого я уже не боюсь. Просто не хочу причинять ей боли. Она переживает за всех нас – за тебя, за твоих родителей, теперь вот за моё здоровье, а своё не бережёт. Расстраивается по всяким пустякам, а потом за сердце хватается.
- Дедушка, не кури, тогда никто расстраиваться не будет.
- А ты не будь энкэвэдэшником…
- А кто такой энкэвэдэшник?
- Это такой человек, у которого всякие ябеды в почёте, да и сам он на них похож.
- А он курит?
- Еще как курит, но больше прикурить даёт и папиросами угощает, - рассмеялся дед. Потом он погладил внука по голове, ласково потрепал его за кудряшки и стал оправдываться:
- Тебе бабушка говорила, наверное, что я добрый, непутёвый и последнюю рубашку с себя готов отдать совсем чужому человеку?
- Да, было такое, - ответил внук.
- Ну, так вот, в каждом человеке всегда есть доброе начало и злое. Если доброго начала больше, то в целом этот человек хороший, потому что добрый. Если в нём больше зла, то этот человек злой. Но может быть и так, что того и другого поровну. Тогда получается, что этот человек никакой, и в каждом конкретном случае поступки его будут нести то, что в нём самом победит – добро или зло. Мне моё добро уже стало вредить, вот поэтому я добавляю немного яду, как бы разбавляю добро злом. Никотин ведь это яд, вам, наверное, в школе уже объясняли. Вот я этого зла чуть-чуть и добавляю.
- Дед, все ты выдумываешь…, я не такой маленький, что бы меня обманывать такими сказками.
- Ну, хорошо. Курить я пока не брошу. Это единственное удовольствие, которое у меня осталось в жизни. Да и жить-то осталось…, но обещаю тебе, что папиросами буду себя ограничивать. Сегодня 20 штук в день, через месяц - 19, через два - 18 и так далее, понимаешь меня, надеюсь. А придёт время - и совсем брошу.
- Дедушка, а когда это время придёт, ну…, тогда, когда ты совсем курить бросишь?
- Когда, когда…, заладил..., вот почую, что помирать пора, и брошу…, тогда и курить не захочется.
- Нет, дедушка, не помирай…, тогда уж лучше кури, только живи, я бабушке больше ничего про тебя не скажу.
- Вот те и н-а-а, – проворчал, улыбаясь, дед, - а говорят, что стар да млад, по-мужски договориться не смогут.
Прошло несколько лет. Внук подрос и превратился в смышленого старшеклассника, а дед его еще больше постарел, и болеть стал чаще. Особенно мучил его кашель, приступы которого просто изводили и не давали уснуть по ночам. В одну из таких ночей внук как-то заходит в его комнату и спрашивает:
- Дедуль, что совсем плохо?
- Да, как-то не очень…видать, вот она пора и пришла…, уже и курить бросил, а кашель всё давит и давит, дышать совсем нечем, - ответил дед и печально усмехнулся.
- Дедуль, может воды…, таблетку какую-нибудь от кашля…, я мигом. Только не умирай…, подожди, я сейчас бабулю разбужу.
- Не надо, она и не спит, скоро сама пришмыгает…, лучше присядь и послушай. Ты, не переживай за меня..., мне умирать не страшно …, а потом, я всегда буду с тобой рядом, хочешь ты этого или нет…. Особенно тогда, когда задумаешь что-то совершить, и не дай тебе Бог, плохое... Я буду наблюдать за тобой "оттуда"…, и удерживать от дурного, и помогать в добром…, ты сам это почувствуешь, а теперь иди, мне надо побыть одному.
- Хорошо, дедуль. Только давай об этом пока не будем, а лучше попытайся уснуть, - произнес внук и, поправив одеяло, потихонечку вышел из комнаты.
А утром деда не стало. Потом прошли годы и десятилетия, и внук сам стал дедом. Вот только ни один из трёх внуков ему не может сказать: «Дедушка, не кури». Младшие говорить пока не научились, а старшему внуку - это и вовсе не к чему, так как дед ещё после армии сам курить бросил. Говорит, что знак ему подал дед его..., якобы "оттуда", чтобы жить долго и не расстраивать внуков. А вообще-то и вы бросайте, ничего в этой дурной привычке хорошего нет, а польза для здоровья большая, да и расстраивать никого не надо - ни родных..., ни близких.

Москва, май 2009.

Рецензии

В дидактическом плане ты убедителен - бросайте курить!!
А меня задело другое: умейте любить дедов!!
Как же ты хорошо это передал..
Санькин (сын) дед курил до 82. бабушка до 80...Причём до последних дней Беломорканал. Когда отец лежал в больнице, я рыскала по городу в поисках этих папирос..Я понимала это его последняя радость.Врачи мне разрешали..
И тот и другой бросали недели за две до смерти..И становилось страшно...
Ни я, ни брат никогда не курили. А сын увы! курит...
Когда очень прошу..ответ один: помнишь, как бабушка тебя просила о последней затяжке...
Боря! Ты, конечно, прав, абсолютно прав. Но если бы разум мог разрулить все наши пороки.
Давай зачётку: отл. Д.ИВАН,
Очень понравился рассказ.
Повезло-то как мне сегодня.
Всё в яблочко!!
Пока.

I
Проблема	Тезис
Что такое совесть?	Совесть - это умение самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков.

В.Г. Короленко «Мороз» По лесной дороге несётся повозка. Ямщик и путники, сидящие в повозке, видят невдалеке от дороги тонкий дымок, но не останавливаются, а едут дальше. И только ночью во сне герой понимает, что там, в лесу, был человек, со стоном просыпается и видит над собой искажённое болью лицо своего спутника, который кричит: «Совесть замёрзла!» Герои рассказа, проявив невнимательность, не пришли на помощь человеку, который в этом нуждался. Очевидно, в этот момент они думали больше о себе, о своих удобствах. Осознание же вины пришло значительно позже. Проснувшаяся совесть заставляет путников произвести самооценку совершённого ими поступка и толкает Игнатовича, хотя это опасно для жизни и действительно приводит его к смерти, отправиться на поиски человека, замерзающего в лесу.
В. Распутин «Прощание с Матёрой» Всю жизнь Дарья жила так, как завещал ей перед смертью отец: «Совесть иметь и от совести не терпеть». И в трудные минуты жизни героиня хочет сохранить совесть перед домом, перед родными могилами, перед людьми и собой. Из этого чувства вытекают все остальные: трудолюбие, патриотизм, героизм, ответственность за то, что происходит вокруг. Совесть позволяет старухе Дарье понять истину, что смысл жизни заключается «в надобности» людям. Именно так Дарья прожила всю свою жизнь: она всегда была нужна людям.
Д.С. Лихачёв «Письма о добром» Для своих бесед с читателями Д.С. Лихачёв выбрал форму писем. В них он говорит о том, что самое ценное в человеке - это безотчётная душевная потребность поступать хорошо, делать людям добро. Но эта потребность не всегда присуща человеку от рождения, а воспитывается в человеке им самим - его решимостью жить по-доброму, по правде, то есть по велению совести. По мнению академика Лихачёва, совесть всегда исходит из глубины души, совесть «грызёт» человека и никогда не бывает ложной.
III
Проблема	Тезис
Что такое честь?	Истинная честь всегда находится в соответствии с совестью.
Примеры из литературы (аргументация)
А.С. Пушкин «Капитанская дочка» В качестве эпиграфа к повести А.С. Пушкин взял слова: «Береги честь смолоду». Проблема чести в произведении тесно связана с образом Петра Гринёва, который живёт и действует по велению сердца, а сердце его подчинено законам чести. Герою несколько раз приходится выбирать между честью и бесчестием, а фактически между жизнью и смертью. После того, как Пугачёв помилован Гринёва, он должен поцеловать беглому казаку руку, то есть признать его царём. Но Пётр не сделал этого. Пугачёв устраивает Гринёву испытание компромиссом, пытаясь получить обещание «хотя бы не воевать» против него. Однако герой сохраняет верность чести и долгу: «Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести».
Д.С. Лихачёв «Честь и совесть» В этой статье Д.С. Лихачёв говорит о том, что такое честь внешняя и честь внутренняя. Внутренняя честь выражается в том, что человек держит своё слово, ведёт себя порядочно, не нарушает этических норм. Честь, как считает автор, обязывает человека думать о чести того общественного института, который он представляет. Есть честь рабочего: работать без брака, стремиться создавать хорошие вещи. Честь администратора проявляется в умении держать слово, выполнять обещанное, прислушиваться к мнению людей, уметь вовремя признать свою ошибку и исправить допущенную оплошность. Честь учёного: не создавать не подтверждённых полностью фактами теорий, не присваивать себе чужих идей. Понятие чести тесно связано с понятием достоинства. Внутреннее достоинство проявляется в том, что человек никогда не опустится до мелочности в поведении, в разговоре и даже в мыслях.
III
Проблема	Тезис
Что такое достоинство?	Достоинство - это мудрая власть держать себя в руках.
Примеры из литературы (аргументация)
А.П. Чехов «Смерть чиновника» Герой рассказа нечаянно чихнул в театре, и брызги попали на генерала, сидевшего перед ним. И вот чиновник начинает извиняться. В этот момент Червяков страдает не от унижения, а от страха, что его могут заподозрит в нежелании унижаться. Он не в состоянии держать себя в руках, не в состоянии быть выше страха и прекратить унижаться. В финале рассказа Червяков уже не смешон и жалок, а страшен тем, что окончательно потерял своё человеческое лицо, достоинство. Генерал не выдерживает назойливости чиновника и кричит на него. Червяков умирает. Слово «чиновник» в названии рассказа придаёт ему обобщающий смысл: речь идёт не только о конкретном Червякове, но и о рабской психологии людей, не желающих признавать в себе человека, не имеющих чувства собственного достоинства.
В. А. Сухомлинский «Как воспитать настоящего человека» В одной из глав книги В. А. Сухомлинский ведёт разговор о достоинстве личности. Он утверждает, что корень достоинства человека - в благородных убеждениях и мыслях. В самых трудных обстоятельствах, даже когда жизнь кажется невозможной, как считает автор, нельзя переступать ту черту, за которой кончается властвование разума над нашими поступками и начинается тёмная стихия инстинктов и эгоистических побуждений. Благородство человеческой личности выражается в том, насколько человек тонко и мудро сумел определить, что достойно и что недостойно.
III
Проблема	Тезис
Что такое долг человека?	Долг - это одно из проявлений величия духа человека.
Примеры из литературы (аргументация)
Г. Бочаров «Ты не умрёшь» В рассказе «Ты не умрёшь» врач, чтобы спасти жизнь ребёнка, начинает прямое переливание крови, то есть отдаёт свою кровь. Течение рассказа автор прерывает рассуждением о том, что такое долг. Бочаров описывает случай, происшедший в г. Омске. С телевизионных экранов прозвучало обращение: пострадавшему человеку срочно нужна кровь. И тогда за 30 минут в больницу приехало 320 человек. Люди бросили тепло и уют квартир, бросили свои дела и поспешили на по мощь человеку, попавшему в беду. Размышляя о том, почему они так поступили в данной ситуации, Бочаров приходит к выводу, что все эти люди действовали из своих нравственных представлений о долге, что высшим их контролёром была совесть. А у врача, отдавшего кровь ребёнку, нравственный долг был многократно усилен долгом профессиональным.
В. А. Сухомлинский «Как воспитать настоящего человека» Сухомлинский в книге пишет о том, что жизнь превратилась бы в хаос, если бы не было такого понятия, как человеческий долг. Ясное понимание и строгое соблюдение долга перед другими людьми является для человека его подлинной свободой. Сухомлинский утверждает, что нравственное опустошение и развращение человека начинается с того, что человек не делает то, что надо делать. Если человек не держит свои желания в узде и не подчиняет их долгу, то он превращается в безвольное существо. Долг выступает мудрым повелителем в самых, казалось бы, незначительных поступках повседневной жизни, таких, как уступит ли человек место в лифте, автобусе пожилому человеку и до великой ответственности за судьбу другого человека, за судьбу Родины. Забвение долга в маленьких делах может привести к забвению в делах значительных и больших, а это может привести к великому человеческому горю.
IV
Проблема	Тезис
В чём и как проявляется милосердие человека?	Милосердие - готовность помочь кому-нибудь или простить кого-нибудь из сострадания, человеколюбия.
Примеры из литературы (аргументация)
А. Куприн «Чудесный доктор» Отсутствие средств к существованию, болезнь ребёнка, невозможность ничем помочь самым близким, дорогим людям - такие испытания выпали на долю Мерцалова. Им овладело отчаяние, и в голове появилась мысль о самоубийстве. Однако в жизни Мерцалова и его семьи произошло чудо. Это чудо совершил случайный прохожий - человек с чутким сердцем и внимательным взором, обращённым на других людей. Доктор Пирогов, выслушав рассказ попавшего в беду Мерцалова, проявил милосердие. Он пришёл ему на помощь и словом, и делом. И хотя довольно редки примеры таких «чудес» в реальной жизни, но они оставляют надежду на поддержку со стороны окружающих и подсказывают, что нельзя падать духом, надо бороться с обстоятельствами и при первой возможности протянуть руку тому, кому сейчас хуже, чем вам.
Г. Бочаров «Ты не умрёшь» В этом очерке описаны драматические события. Мальчик упал с большой высоты на берег реки. На помощь попавшему в беду Вите приходят разные люди: водитель огромной «Колхиды», врач, отдающий свою кровь. Благородные поступки этих людей говорят об их милосердии. Как считает Г. Бочаров, милосердие не существует само по себе, оно «выплавляется» из других человеческих чувств. Милосердие - это сумма таких качеств, как доброта, благородство, решимость, воля. Без этих составляющих нет и не может быть милосердия, а есть только красивое и беспомощное сострадание. В наш энергичный век милосердие - это прежде всего действие. Действие, направленное на спасение того, кто попал в беду.
V
Проблема	Тезис
Проблема нравственной ответственности человека.	Человек отвечает за свои поступки и за всё, что происходит на Земле.
Примеры из литературы (аргументация)
М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита» Одна из важнейших проблем, поднятых М.А. Булгаковым в романе, - это проблема нравственной ответственности человека за свои поступки. Наиболее ярко она раскрывается через образ Понтия Пилата. У римского прокуратора нет желания губить жизнь бродячего философа. Однако страх, рождённый необходимостью следовать интересам государства, а не истине, определяет в конечном счёте выбор Понтия Пилата. Отступившись от Иешуа, прокуратор губит и себя, и свою душу. Вот почему, загнанный в угол необходимостью предать смерти бродячего философа, он про себя произносит: «Погибли!». Понтий Пилат гибнет вместе с Иешуа, гибнет как свободная личность. Он наказан памятью человечества и томится в одиночестве двенадцать тысяч лун.
Г. Бакланов «Ответственность» Г. Бакланов в своей статье пишет о том, что человек, наделённый талантом, несёт огромную ответственность за то, что дано ему от природы. Он не имеет права разбазаривать свои способности и должен приумножать их своим трудом. А далее писатель размышляет о том, что есть открытия, которые с самого начала ставят перед учёным вопрос: «Что ты несёшь людям благо или уничтожение?» Таким образом, Г. Бакланов утверждает, что учёные несут ответственность перед человечеством за свои изобретения. Каждый человек, как считает писатель, отвечает за воздух, окружающий нашу планету, за океаны, за леса и реки, за всё, что живёт в них. Эту ответственность человек не может никому передать, так как только он один наделён высшей силой: силой разума, а значит, поступки его должны быть разумны и человечны. Не надо считать, что ответственность приходит к человеку только вместе с порученным ему делом. Ответственность надо воспитывать в себе, начиная с детства, иначе этому чувству не научишься и в зрелые годы.

IV. Практикум: «Пишем сочинение»

Занятие № 1. Как работать с текстом при написании сочинения?

Существует много методик, которые помогут вам в работе над сочинением. Мы предлагаем один из вариантов подготовительной работы с текстом.

I. Прочитайте текст.

(1)Сжимая в руке вилы, Мария откинула крышку лаза и отпрянула. (2) На земляном полу погреба, прислонившись к низкой кадушке, сидел живой немецкий солдат. (3) В какое-то неуловимое мгновение Мария заметила, что немец испугался её, и поняла, что он безоружен.

(4) Ненависть и горячая, слепая злоба захлестнули Марию, сдавили сердце, тошнотой прихлынули к горлу. (5) Алый туман застил ей глаза, и в этом негустом тумане она увидела безмолвную толпу хуторян, и раскачивающегося на тополевой ветке Ивана, и босые ноги повисшей на тополе Фены, и чёрную удавку на детской шее Васятки, и их, палачей - фашистов, одетых в серые мундиры с чёрной лентой на рукавах. (6) Теперь здесь, в её, Мариином, погребе, лежал один из них, полураздавленный, недобитый гадёныш, одетый в такой же серый мундир, с такой же чёрной лентой на рукаве, на которой серебрились такие же чужие, непонятные, крючковатые буквы...

(7) Вот и последняя ступенька. (8) Мария остановилась. (9) Сделала ещё шаг вперёд, мальчишка-немец шевельнулся.

(10) Мария высоко подняла вилы, слегка отвернулась, чтобы не видеть то страшное, что должна была сделать, и в это мгновение услышала тихий, сдавленный крик, который показался ей громом:

Мама! Ма-а-ма...

(11)Слабый крик множеством раскалённых ножей впился в грудь Марии, пронзил её сердце, а короткое слово «мама» заставило содрогнуться от нестерпимой боли. (12) Мария выронила вилы, ноги её подкосились. (13) Она упала на колени и, прежде чем потерять сознание, близко-близко увидела светло-голубые, мокрые от слёз мальчишеские глаза...

(14) Очнулась она от прикосновения влажных рук раненого. (15) Захлебываясь от рыданий, он гладил её ладонь и говорил что-то на своём языке, которого Мария не знала. (16) Но по выражению его лица, по движению пальцев она поняла, что немец говорил о себе: о том, что он никого не убивал, что его мать такая же, как Мария, крестьянка, а отец недавно погиб под городом Смоленском, что он сам, едва закончив школу, был мобилизован и отправлен на фронт, что ни в одном бою ни разу не был, только подвозил солдатам пищу.

(17) Мария молча плакала. (18) Смерть мужа и сына, угон хуторян и гибель хутора, мученические дни и ночи на кукурузном поле - всё, что она пережила в тяжком своём одиночестве, надломило её, и ей хотелось выплакать своё горе, рассказать о нём живому человеку, первому, кого она встретила за все последние дни. (19) И хотя этот человек был одет в серую, ненавистную форму врага, но он был тяжело ранен, к тому же оказался совсем мальчишкой и - видно по всему - не мог быть убийцей. (20) И Мария ужаснулась тому, что ещё несколько минут назад, держа в руках острые вилы и слепо подчиняясь охватившему её чувству злобы и мести, могла сама убить его. (21) Ведь только святое слово «мама», та мольба, которую вложил этот несчастный мальчик в свой тихий, захлёбывающийся крик, спасли его.

(22) Осторожным прикосновением пальцев Мария расстегнула окровавленную сорочку немца, слегка надорвала её, обнажила узкую грудь. (23) На спине была только одна рана, и Мария поняла, что второй осколок бомбы не вышел, засел где-то в груди.

(24) Она присела рядом с немцем на корточки и, поддерживая рукой его горячий затылок, напоила молоком. (25) Не выпуская её руку, раненый всхлипнул.

(26) И Мария поняла, не могла не понять, что она - последний человек, которого обречённый на смерть немец видит в своей жизни, что в эти горькие и торжественные часы его прощания с жизнью в ней, в Марии, заключено всё, что ещё связывает его с людьми, - мать, отец, небо, солнце, родная немецкая земля, деревья, цветы, весь огромный и прекрасный мир, который медленно уходит из сознания умирающего. (27) И его протянутые к ней худые, грязные руки, и полный мольбы и отчаяния угасающий взгляд - Мария и это поняла - выражают надежду, что она в силах отстоять его уходящую жизнь, отогнать смерть...

(По В. Закруткину)

II. Найдите ключевые фразы, которые помогут вам определить проблему, поднятую автором в тексте, и его позицию.

Выпишите эти фразы, например:

1) ...ненависть и слепая злоба...

2) ... слабый крик множеством ножей впился в грудь...

3) ...ведь только святое слово «мама»...

4) ... присела рядом... напоила молоком...

III. Проанализируйте свои записи. Подумайте, какую проблему поднимает автор в прочитанном вами тексте. Сформулируйте и запишите эту проблему, например : Месть или отказ от мести?

IV. Определите позицию автора , то есть его мнение по поводу поднятой проблемы. Из пятого (5) предложения текста понятно, что желание мстить является чувством, которому трудно противостоять. Это один из взглядов автора, но постепенно он подводит читателя к мысли, что поверженный враг имеет право на гуманное отношение. Сделайте запись, в которой укажите позицию автора.

VI. Подумайте, какое можно использовать введение. Наиболее выигрышным является аналитическое введение. Оно сразу заявляет о вас, как о личности, умеющей логически грамотно мыслить. Суть такого вступления сводится к анализу центрального понятия темы сочинения.

VII. Составьте план. Постарайтесь, чтобы он был подробным и помог вам написать сочинение. Например:

Вступление:

Что такое месть?

Основная часть:

1) «Убить убийцу» «во имя высшей справедливости».

2) Короткое слово «мама»...

3) Гуманистический выбор Марии.

Заключение:

Месть или отказ от мести?

VIII. Опираясь на план, напишите сочинение.

Приводим образец такого сочинения. Конечно, у вас оно может быть совершенно другим. Всё зависит от вашей точки зрения, а также читательского и жизненного опыта.

Вступление

Что такое месть?

Оскорблённое человеческое достоинство, жестокость способны вызвать ответную реакцию - месть. Что же такое месть? Это намеренное причинение зла с целью отплатить за оскорбление, обиду. Но не всё так просто, ведь месть - это сложнейшее и противоречивое явление в жизни общества.

Основная часть

1) «Убить убийцу» «во имя высшей справедливости».

Месть или отказ от мести - такова основная проблема прочитанного мною текста.

«Алый туман застил ей глаза, и в этом негустом тумане она увидела... раскачивающегося на тополевой ветке Ивана, и босые ноги повисшей на тополе Фен и, и чёрную удавку на детской шее Васятки». Прочитав это предложение, я понимаю, что автор считает желание отомстить за смерть близких людей чувством, которому трудно противостоять. И его героиня поднимает вилы...

2) Короткое слово «мама»...

Но в последнее мгновение Мария слышит сдавленный крик: «Мама!» Почему именно это слово вложил автор в уста раненого немца? Конечно, сделано это не случайно. Кричать так может только насмерть испуганный мальчишка. В то же время Мария, услышав слово «мама», понимает, что перед ней беспомощный человек, и она должна быть милосердна.

3) Гуманистический выбор Марии.

И героиня делает выбор. И этот выбор совпадает с позицией автора: у поверженного, а значит, уже не опасного врага, есть право на гуманное отношение.

Эта позиция близка и мне ещё с той поры, когда я прочитала книгу Л.Н Толстого «Война и мир»

Русские солдаты обогревают и кормят Рамбаля и Мореля, а те, обнявшись с ними, поют песню. И кажется, что звёзды радостно перешёптываются друг с другом. Возможно, они восхищаются благородством русских солдат, выбравших вместо мести сочувствие к поверженному врагу.

Однако стоит заметить, что проблема мести связана не только с военными событиями и существует не только в мире взрослых. Месть или отказ от мести - это выбор, перед которым может оказаться каждый из нас. В связи с этим вспоминается мне рассказ В. Солоухина «Мститель». В душе героя-рассказчика идёт борьба между желанием отомстить и нежеланием бить доверчивого приятеля. В итоге герою удаётся разорвать порочный круг, и на душе становится легко.

Заключение

Месть или отказ от мести?

Было написано и переписано 26 сценариев по книге «Первая кровь», и всё это время - все 70-е годы - шёл поиск актера на главную роль. Предложения получали Клинт Иствуд, Аль Пачино, Роберт Де Ниро, Дастин Хоффман и даже Джон Траволта. Когда очередь дошла до молодого и модного Сильвестра Сталлоне, тот отказался: после стольких неудачных сценариев и кастингов этот проект, по его мнению, был обречен. Но три с половиной миллиона долларов гонорара смогли каким-то чудом изменить его отношение.
Стартовая серия кровавой франшизы являлась адаптацией повести Дэвида Моррелла «Первая кровь». Писатель долго мучился с именем для героя и в очередном припадке творческого ступора стал грызть аппетитные яблоки. «Что это за сорт?» - поинтересовался Дэвид у супруги, на что она ответила: «Рэмбо!». Тотчас в голове запустилась цепочка ассоциаций. Писатель вспомнил о французском поэте Артюре Рембо, у которого имелось стихотворение «Одно лето в Аду». Все сходилось: и ад, и Рембо, и даже каким-то образом яблоки (не спрашивай нас, как). Так было придумано новое героическое имя.
Рэмбо не убивает ни одного человека в первом фильме. Так, просто калечит слегка. Довольно любопытно ещё, что в этом фильме нет сюжетных женских персонажей - дивная редкость для Голливуда.
Оригинальную версию сценария для сиквела «Рэмбо: Первая кровь, Часть 2» писал никому неведомый молодой Джеймс Кэмерон. Он занимался этим параллельно с сочинением «Терминатора» и «Чужих». К тому моменту сам Кэмерон успел снять всего один всеми забытый, но забавный кинофильм «Пираньи 2: Нерест».

«Рэмбо: Первая кровь, Часть 2» - единственный фильм серии «Рэмбо», который номинировался на «Оскар». Само собой, в категории «Лучшее отрезание голов на втором плане»… Шутим, на самом деле в номинации «Звуковые эффекты». Он проиграл этот конкурс ленте .
Культовая сцена из второй серии, где Рэмбо долго и старательно обвешивает своё тело оружием и амуницией, на самом деле родилась вследствие стихийного бедствия. В Мексике (которая изображала Вьетнам) случился страшный ураган, съёмки были сорваны, и чтобы не терять время и деньги, было решено отснять побольше сцен в помещении отеля. И эту, со сборами, в первую очередь.
Во втором фильме Рэмбо самолично убил 57 человек, всего же на экране насчиталось 67 умерщвлений.
Посреди второго фильма есть диалог, где Чо Бао спрашивает у Рэмбо, почему тот согласился участвовать в это самоубийственной операции. На что Рэмбо ответил, что он просто расходный материал, пушечное мясо: «I"m expendable». Именно эта фраза и породила десятилетия спустя инфернально потешный киноцикл The Expendables, паршиво переведённый прокатчиками как «Неудержимые».

«Рэмбо 3» был самым дорогим фильмом в истории на тот момент - он обошёлся в 63 миллиона долларов. По современным меркам это примерно 126 миллионов - можешь сам проверить на инфляционном калькуляторе .
Современная видеоверсия третьего «Рэмбо» заканчивается сообщением «Этот фильм посвящен бравым людям Афганистана». Однако исходный вариант 1988 года гласил «Этот фильм посвящен бравым воинам-моджахедам Афганистана». Изменения пришлось внести после событий 11 сентября, когда американские спецслужбы выявили связь моджахедов с организацией Аль-Каида.
Третий «Рэмбо» попал в книгу рекордов «Гиннесса» (издание за 1990 год) как самый жестокий фильм. Педантичная комиссия с удовольствием насчитала 221 акт насилия и более 108 смертей.
«Рэмбо IV» ещё бодрее, можно сказать - живительнее! На экране в среднем убивается 2,6 человека в минуту. Всего 236 трупов, что рекорд для этого славного сериала!
Четвёртый «Рэмбо» вполне мог стать самым последним фильмом для Сильвестра Сталлоне. Во время съёмок в Бирме (она же Мьянма) всю съёмочную группу чуть не перестреляли местные военные. Сталлоне вспоминал о Бирме как об адовой дыре, и говорил вот что: «Поверх наших голов стреляли. И мы видели повсюду выживших людей с отрезанными ногами, повреждениями от противопехотных мин, ранами с личинками и отрезанными ушами»… Да, похоже, не следует проводить следующий конкурс Miss MAXIM в Мьянме, как предлагает наш редактор по фитнесу!