Убил охотник журавля краткое содержание.
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
УБИЛ ОХОТНИК ЖУРАВЛЯ
1
Как эхо выстрела – в поля,
За кругом круг:
– Убил охотник журавля! -
Разнёсся слух.
– Убил!.. Убил!.. – весь небосвод
Кричал о том.
А как убил, охотник тот
Уже потом
Всё рассказал.
Он говорил
Не как всегда,
А всё курил, курил, курил,
Как ждал суда.
В дыму повинные слова -
Картуз, пиджак…– Ведь надо ж так, Лексаныч, а?
Ведь надо ж так.
Убил!
За что, не знаю сам,
Сорвал с крыла,
А он и сердцу и глазам
Родней орла
И ближе памятью своей.
Не прав – поправь.
Артист, конечно, соловей,
А он, журавль,
Трубач!
Окликнет с высоты,
С макушки дня -
И вдруг почудится, что ты
Свояк, родня
Всему, что есть. И эта грусть
Не потому ль,
Что ты однажды пал за Русь
От стрел, от пуль
И вот опять поднялся вдруг
К труду, к добру…
Ведь вот какая сила, друг,
В его «кру-кру».
2
А я ударил по нему.
Ведь надо ж так,
Себе ж, выходит, самому
Первейший враг.
Навскид ударил, не с плеча,
А так – с руки,
Не понарошку, сгоряча -
И всё ж таки…
И всё ж таки вот где-то тут
Болит с тех пор,
Как будто сам себя на суд,
Под приговор
Веду по совести своей
Один,
Молчком,
Веду…
А он, зелёный змей,
Бочком-бочком, ко мне
И так вот на ушко:
«Мужчиной будь.
Нашёл кого жалеть, Сашко.
Заспи, забудь.
А коль заклинило – расклинь
Тут, у стола -
Налей давай и опрокинь.
И все дела.
А гроши есть – по новой вжарь:
Дымись, косей!
Ты царь, скажи, или не царь
Природы всей?
А раз уж царь, тогда являй
Себя всего.
Ну, снял, ну, срезал журавля,
И что с того?
Так есть, так было испокон:
Я в корень зрю.
Закон? А что тебе закон!
Тебе!
Царю!
Счихнуть – и боле ничего.
Всем задом сесть…
Была б жратва и ряшка – во!
А совесть, честь
Тебе, царю, зачем, скажи?
На кой?
На что?
Ты лучше встань и закажи
Ещё по сто…»И так – ты веришь – день за днём
В нутро мне лез,
Гноил меня гнилым огнём,
Как хворью лес.
Чуть оклемаешься:
«Пошли, -
Опять он тут, -
Жена? Да ты её пошли
Туда, в закут,
Как подобает мужику,
Тебе, главе,
Пошли, а сам кути, шикуй,
Ночуй в траве.
А с ночи встал – опять налей.
Не всклень, так взрезь…»
И вот уж, чую, на нуле
И сам я весь,
Шагнул в болото – и не всплыл.
Завяз на дне.
3
А знал бы ты, каким я был
Там, на войне.
Из «дегтяря», из пушки мог,
Из ПТР.
Жёг «фердинандов», «тигров» жёг,
Жёг и «пантер».
Мог по долинам, по горам
Ползком – броском…
А так за что бы нам сто грамм
Давал нарком?
Давал – солдат ли,
Офицер,
С наградой – без.
С одним условьем: был бы цел
И чтоб в обрез,
Ни грамма лишку – всем по сто,
На фронт, на цепь…
Приказ – гроза!
Ну, разве что
Какой рецепт
По слову доктора… Но чтоб
Как дурь велит?
Тут старшина осадит: стоп!
И замполит
Заглянет в душу, как отец
Родной тебе:
«Ты ж Красной армии боец…»
И – нет ЧП,
Нет образины – образ есть
Твой
И страны,
Есть гнев святой – не злая месть.А с тем с войны
Мы и пришли в простом хэбэ,
В рябой кирзе.
Пришли не сами по себе,
С победой все.
Пришли от всех военных вех,
Столиц и сёл,
Великой памятью о тех,
Кто не пришёл.
И не за тем, чтоб на миру
Похвастать, нет.
Пришли с добром служить добру.
Вот наш завет:
Мир всем,
Не только нам и – вам
На жизнь, на труд…
И кто постарше – по домам,
В Союз.
А тут…
4
А тут, с какой ты стороны
Не глянь с колёс,
Сплошной ожог на полстраны
Дотла, до слёз.
Бетон в разлом,
В размол – стекло,
Пустырь нагой…
Куда-то золото текло,
А к нам – огонь,
Огонь с ноги,
С колёс,
С крыла -
Из-за креста,
Чтоб ни двора и ни кола,
Чтоб ни куста…
Огонь с ремня,
С пупка,
С плеча,
Сквозь грохот – свист…
Его со всей Европы, чай,
Сгорнул фашист,
Сгорнул и клиньями – марш, марш! -
За танком танк -
На нас!
А тут уж встал и наш
Огонь. И так
Из боя в бой,
День изо дня
Из года в год -
Сходились, бились два огня:
Чья чью возьмёт?!
Огонь в огонь, пролом в пролом,
Зола к золе…
И всё на нашей в основном
Живой земле.
Сплошной ожог на полстраны!
Эх, кабы знать,
Кого позвать со стороны
Помочь поднять,
Отстроить, сладить эту жизнь?
Где взять взаймы?
У них?
Да мы за их ленд-лиз -
Опять же мы! -
Платили кровью фронтовой
В жару, в пургу.
А им – ничто, им сверх того
Гони деньгу,
Гони в стальную их мошну,
Из трюма – в сейф…
Вот так и кончили войну
С победой – все.
5
– Да-а… – он помедлил чуть,
Вздохнул
И снова: – Да-а…
Ты, я слыхал, в Москву махнул,
А я сюда.
Сюда – на дедовский порог,
К местам родным.
Один пришёл из четырёх
Жив, невредим.
Один, за вычетом калек
И кто в земле.
Так что пришлось тянуть за всех,
И в том числе…
И в том числе – ты уж прости
За прямоту -
И за тебя пластал пласты,
Вёл борозду,
Пахал и сеял, хлеб возил
От всей души.
А на какие сам я жил
Шиши-гроши? -
Молчу.
А тут ещё – налог:
Терпи, село.Теперь-то что! А было ох
Как тяжело.
А было – ты уж извини,
Скажу, как есть, -
Был голый хворост – трудодни,
Корзинки плесть.
А что в корзинки класть?
К тому ж – соображай -
Два года кряду опаль, сушь,
Неурожай.
А в пятьдесят уже седьмом
Качнулась весть:
Мы там, на с а мом на сам о м
Коньке небес.
Мы там, мы там -
Вокруг земли
Наш спутник пел.
Один в неезженной дали
И – не робел.
Ходил-звенел по небесам,
Высокий наш.
А вслед за ним Гагарин сам
На тот этаж
Взошёл – весь радостный такой,
Весь мировой
От нашей силы заводской,
От полевой.
Взошёл, как всходит колос ржи
Сквозь тлен и прах…
6
Где сердце дерева, скажи?
В его корнях.
И это нет, не ах-стихи,
Не гром-оркестр.
Мотор, он тоже от сохи,
От сельских мест,
От этих вот борозд в поту,
От скотных баз…
Ведь кто, скажи, Караганду,
Второй Донбасс
Поднял? А кто Кузнецк возвёл?
Магнитогорск?
Конечно, город, комсомол…
Но вот вопрос:
Откуда ж он такой большой,
Рабочий класс?
А всё от нас, где суп с лапшой,
Где щи да квас.
От нас – от этих вот полей
На тот большак, -
Кто по душе – мечте своей,
А кто и так
По спискам тем – в Караганду,
На Уралмаш…
Так что металл в своём роду
Он тоже – наш.
В длину – стальной ли, не стальной -
И в ширину,
А в общем-целом – земляной…
А взять войну…
7
Кто всем числом ушёл на фронт,
Как тот райком?
А наш мужской, колхозный род -
Весь целиком.
В семнадцать лет и пятьдесят,
Минуя бронь.
Мужик – солдат,
Мужик – сержант
Туда,
В огонь.
Туда.
И там – в огне с огнём -
Скажи, не так?
Он – и пехота в основном,
И он же – танк.
Везде по всей передовой,
За рядом ряд.
Чья пуля первая?
Его.
А чей снаряд?!
Его.
У Волги ль, под Москвой,
Везде, где фронт, -
Он вполовину лёг, мужской,
Колхозный род.
Лёг – и уже не отпросить В обратный ход.
А тут нам атомом грозить
Стал берег тот.
И базы, базы – по кольцу,
Чтоб нас достать.
8
И снова городу-отцу
Деревня-мать
Свой уступила интерес -
В который раз -
Подрост, какой он ни на есть -
В рабочий класс,
В науку, в спорт… Нельзя поврозь
Среди людей.
Колхоз без города, что воз
Без лошадей.
Плуги, цемент, машины там,
Товары все -
Как ток живой по проводам,
К нам – по шоссе,
По большаку – на общий круг.
И – наконец! -
Пришёл и к нам он, ситный друг,
Рубль-молодец!
Пришёл и сразу же сместил,
Снял трудодень.
«Ещё, – как лектор известил, -
Одна ступень
Вперёд…» Ну, то есть на подъём.
И нет, не врал.
Ты погляди, какой я дом
Срубил-сыграл.
Поднял! И чуть ли не с нуля.
Ступень? Ступень.
Рубль, он – силач!
Но у рубля
Есть тоже тень.
А в той тени, хоть путь и прям, -
Остерегись! -
Там их, родимых, дыр и ям -
Что нор от крыс
В подспуд, где с той ещё поры
Дух тех времён…Вот из одной такой норы
И выполз он,
Тот самый змей, ему бы в пасть
Хо-ороший кляп.
А он – зигзагом – в барду шасть
И – кап да кап!
И – бульк да бульк! – как из онуч,
В змеевики,
Ну а потом – ох и вонюч! -
За кадыки.
Из стаканов, а иногда
Так – из горла.
Когда б не он, я б никогда
Не снял с крыла
Такую птицу. Что я – зверь
Иль злобный враг?
Вот и казню себя теперь.
А было как?
9
Всё расскажу про ту беду,
Лексаныч, друг.
Но только дай переведу
Немного дух,
Дай, как малому, по складам
Собраться мне.
Уж год, а я всё в мыслях там,
В том самом дне,
Стою на вырубке – продрог -
И впрямь, как пень.
Добыча – тьфу! – один чирок
За целый день.
Один чирок на целый лес
Ещё с утра -
А день уже считай, что весь,
Домой пора.
Закат в дожде всё гас и гас -
Светил едва…Я флягу с пояса – и раз
Глотнул и два…
И телом слышу: потеплел,
Ожил казак.
И только это я успел,
Гляжу: косяк
Углом
И прямо на меня:
Куда?!
Назад!
Да где там. Лес тому судья:
Хмельной азарт
Опередил рассудок мой
Путём ствола
И кучной дробью по прямой
В излом угла,
В грудь головного журавля
Ударил – ах! -
И словно с мачты корабля
Высокий флаг
Сорвал!..
И стал я самому себе не свой.
Двустволку бросил – и к нему,
Гляжу: живой.
Живой!
Поднял его к плечу,
И так вот, с рук,
Туда,
Назад отдать хочу:
Лети, мол, друг.Такое, нет, не позабыть,
Дышу пока.
Хочу, как на печь, подсадить
На облака.
«Ну, милый, ну… – и так и сяк. -
Ну, серый, ну…»
И вот уж вижу, сам косяк
Скрал вышину
И каруселью по кольцу
То вверх, то вниз, -
И ветром крыльев по лицу
Хлобысть,
Хлобысть.
За кругом круг всё «кру» да «кру»,
Труба к трубе…
И стало мне уж вот как, друг,
Не по себе.
Все трубы в крик один слились,
В крик всей родни, -
Так жалковать умеют лишь
Одни они.
«Кру-кру!.. Кру-кру!..» – над головой.
Мороз в душе.
И я застыл, как сам не свой.
А ночь уже.
Уже не видно птиц самих
Сквозь морок-мрак…И тут – представь! – он с рук моих,
Он, их вожак,
Раз протрубил,
Два протрубил.
И третий раз.
И до меня дошло: то был
Сигнал,
Приказ:
Лететь, держать всё тот же курс
По той звезде
И землю нашу, нашу Русь,
Всегда,
Везде
Любить – в гостях ты, не в гостях -
И век, и миг…
И не ослушался косяк -
Ушёл, затих,
Истаял ветром вдалеке,
В дожде, в ночи…И вдруг я слышу: на руке
Оно стучит,
Сердечко пленное его:
Туда-сюда,
Как у внучонка моего,
Когда беда,
Когда ударит над избой
Нежданный гром.
И я где чащей, где травой, -
Бегом, бегом,
Как из огня, с передовой,
Быстрей, быстрей,
И Нюрке на руки его,
Как медсестре,
А сам – была, мол, не была -
Ни врач, ни Бог,
Обломок правого крыла
В обжим, в лубок,
И на денник подранка, там
Хоть – небосвод.
Насыпал проса к воротам:
Вдруг поклюёт.
И лишь потом уткнулся в сон,
Как в синь-туман.
10
А из тумана, вижу, он
Мой брат Иван
Идёт. В петлицах – кубари
На голубом,
Идёт, касается зари
Высоким лбом,
Как будто с неба, где был сбит,
Из-за Днепра,
И прямо в сердце мне глядит:
«Ты что же, брат,
В своих-то бьёшь? Нехорошо.
Ты что, фашист?..»
И отодвинулся, ушёл -
Высок, плечист,
Ушёл посмертно молодой,
Во цвете лет…
А я – за ним,
Кричу: постой!
Во двор, в рассвет.
Он – на денник, и я за ним,
Рад и не рад.
Гляжу, а он уж не живой,
Мой журка-брат.
Лежит – крылами на восток -
Как в пепле весь…
Вот с той поры я не ходок
В тот самый лес.
– Там суд идёт. – Он глянул вверх,
В пустую синь.
– Не царь природы человек,
Не царь, а сын.
Краткая библиография
Суд памяти : Поэма. М.: Молодая гвардия, 1967.
Ладонь на плече : Книга стихов. М.: Молодая гвардия, 1974.
Две поэмы . – М.: Молодая гвардия, 1974, 1979.
Вершины : Книга стихов. М., 1981.
Жизнь прожить… : Поэмы. М., 1984.
Миг вечности : Книга стихов. М., 1986.
Забвенью не подлежит… : Книга стихов. М., 1986.
Поговорим как современники : Книга публицистики. М.: Молодая гвардия, 1987.
Стихотворения и поэмы . М., 1989.
Избранные произведения . В 2 т. М., 1990.
Н.Д. Телешов «Белая цапля».
Тема потребительского отношения к природе. Проблема ответственности человека за свои поступки.
Нина Валерьевна Рыжкина
Я тот же, что и был
И буду весь мой век:
Не раб, не скот, не дерево,
Но человек.
А.Радищев
ПРИРОДА НЕ ХРАМ, А МАСТЕРСКАЯ,
И ЧЕЛОВЕК В НЕЙ – РАБОТНИК.
И.С.ТУРГЕНЕВ
…ПЕЧАЛЬНАЯ ПРИРОДА
ЛЕЖИТ ВОКРУГ, ВЗДЫХАЯ ТЯЖЕЛО,
И НЕ МИЛА ЕЙ ДИКАЯ СВОБОДА,
ГДЕ ОТ ДОБРА НЕОТДЕЛИМО ЗЛО.
Н. ЗАБОЛОЦКИЙ
НЕ ЦАРЬ ПРИРОДЫ ЧЕЛОВЕК,
НЕ ЦАРЬ, А СЫН.
Литература:
В. Астафьев «Царь-рыба»
В. Распутин «Прощание с Матерой», «Что в слове, что за словом»
Ч. Айтматов «Плаха»
Н. Никонов «На волков»
Б. Васильев «Не стреляйте в белых лебедей»
Б. Исаев «Убил охотник журавля»
Н. Заболоцкий «Журавли»
Г. Троепольский «Белый Бим Черное ухо»
Ю. Щербак «Чернобыль»
В. Губарев «Саркофаг»
И. Полянский «Чистая зона»
Проблема «диалога» природы и человека вырастает в общечеловеческую проблему. Потребительское отношение к природе «чревато трагическим конфликтом человека и человечества с первобытным источником жизни» (Д. Н. Мурин)
Одним из противоречий научно-технической революции является несоответствие между гигантскими возможностями, которые получает человек, вооруженный техникой, и зачастую невысокой нравственностью этого человека, то есть употреблением этих возможностей природе и человеку во зло. Вот почему, обнаружив это опасное противоречие, литература, включив «колокола громкого боя», обратилась к коллизиям, грозящим неисчислимыми бедами всей планете.
Вчерашние дети природы почувствовали себя сегодня ее безраздельными владыками и принялись ее кроить, перекраивать, а заодно отравлять, умерщвлять где и как угодно (не всегда это объяснялось позицией эгоистической – иногда просто неумением предвидеть дальние последствия). Логическим следствием этого процесса стало ожесточение людей, подчинение себя разного вида машинерии без учета интересов всего живого на земле, биосферы в целом.
Вот, к примеру, эпизод из повести «На волков» писателя Николая Никонова :
«- Чичас чё? – продолжал егерь. – техника везде…Счас и дрова поперечной пилой никто – только дурак шоркает. А зверя с техникой брать легче… У нас парень есть, шофер и тракторист… Механизатор, в общем… Тот машиной зайцев давить наладился… Ночью. Или вот мода на барсука пошла. Бабы и мужики шапки носят барсучьи. Заказывают. На барахолке шкуры с руками рвут. А мех-то? Видали? Красота… Волной ходит… А где его взять…барсука. Он под землей… в норе прячется. Вот и берешь мотоциклет, есть у нас парень тут, Витька Брыня… Берешь мотоциклет, шлангши к нему на выхлопные трубы-то. Ну, подъедешь к норе, шланги туда затолкаешь. Мотоциклет стоит – тыр-пыр. А ты ждешь – барсук, он хоть и в спячке с осени, вылезает. Не может угару вынести… Хлестнешь его, и все дела.. Самку я недавно здоровую добыл, а с ней барсучишко, с варежку всего…
Ггад! – заорал вдруг, перепугав всех, художник, вскакивая….- Гад! Ух ты… сволочь… Убью! – и полез на егеря с кулаками… - Ссамого бы… тебя… проволокой…»
В романе Ч. Айтматова «Плаха » тоже есть эпизод расстрела сайгагов. При помощи вертолета их загоняли в ловушку и в упор расстреливали, т.к. нужно было дать план по мясозаготовкам.
«И тут поистине точно гром с неба – снова появились те вертолеты. В этот раз они летели слишком скоро и сразу пошли угрожающе низко над всполошившимся поголовьем сайгаков, дико кинувшейся вскачь прочь от чудовищной напасти. Это произошло круто и ошеломительно быстро – не одна сотня перепуганных антилоп, обезумев, потеряв вожаков и ориентацию, поддались беспорядочной панике, ибо не могла эти безобидные животные противостоять летной технике».
И еще один пример – кощунственная хвала могучей технике, вознесенная злостным браконьером в повести В.П .Астафьева «Царь-рыба ». Поймав стерлядку (рыбалка запрещена), Командор уезжает от рыбнадзора на моторной лодке:
«Будто специально для браконьеров мотор «Вихрь» изобретен! Названо – что влито!
Увеличились скорости, сократилось время. Подумать только: совсем ведь недавно на шестах, на лопашнях скреблись. Теперь накоротке вечером выскочишь на реку, тихоходных промысловиков обойдешь, под носом у них рыбку выгребешь и быстренько смотаешься. На душе праздник, в кармане звон, не жизнь – малина! Спасибо за такой мотор умному человеку! Не зря на инженера обучался! Выпить бы с ним, ведро поставил бы – не жалко!»
В этой же книге Астафьев В.П. говорит прямо от себя:
« вон впереди грохот открылся, торопливый, запалошный, - так промысловик никогда не стреляет. Так разбойник стреляет, ворюга!.. Я на войне был, в пекле окопов насмотрелся всего и знаю, что она, кровь-то, с человеком делает! Оттого и страшусь, когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кровь. Не ведают они, что перестав бояться крови, не почитая ее, горячую, живую, сами для себя незаметно переступают ту роковую черту, за которой кончается человек, и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляется и глядит, не моргая, клыкастое мурло первобытного дикаря».
Радий Погодин , талантливый детский писатель в статье «Кто вы, властелин земли?» писал:
«У нас в стране восемь миллионов зарегистрированных спортсменов-охотников. У каждого двустволка. Сколько стволов выходит каждую весну и осень в лес? Шестнадцать миллионов! (К примеру: армия Наполеона насчитывала всего пятьсот тысяч солдат.) Каждому охотнику разрешено убить пять уток. Где столько взять уток? Эти цифры я узнал у Сладкова Николая Ивановича. Вот уж воистину и прямо в лоб: «Умножающий знания – умножает печаль». Отвращение к охоте как к спорту следует воспитывать с детства, хотя бы уже даже потому, что спорт предполагает равенство в силах. Можно ли назвать спортом такое, с позволения сказать, состязание, в котором с одной стороны – двустволка, с другой - только пух да перья».
Преисполненная жгучей болью за природу, насыщенная активной ненавистью к ее погубителям, литература повсеместно выступает как своего рода концентрированное воплощение идей и нравственности передовой части нашего общества, человечества в целом. Тревожные трубы трубят повсеместно. Литература будит и будит общественное сознание, призывая нас очнуться от беспечности, оглянуться вокруг себя, вдуматься в нравственный смысл отношений человека и природы.
При всей близости нравственных позиций авторов существуют различные тематические эпицентры. Мать-олениху, родоначальницу горного народа, рисует в «Белом пароходе» Чингиз Айтматов. Красота и сила вековечной природы персонифицируется в сильных, могучих, совершенных жителях вод: кит у Юрия Рытхэу («Куда уходят киты?»), семга у Федора Абрамова («Жила-была сёмужка»), царь-осетр у Виктора Астафьева.
В других случаях красота и беззащитность природы находят воплощение в образе одного из самых прекрасных обитателей воздушной стихии – лебедя. Большой общественный резонанс вызвала повесть Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей». Для лесника Егора Полушкина лебеди, которых он привозит на глухое Черное озеро для того, чтобы это озеро стало Лебяжьим, - символ всего того чистого и высокого, что должен оберегать человек.
Болью, тревогой наполнено стихотворение Н. Заболоцкого «Журавли»
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе, -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
Та же тема и в поэме Егора Исаева «Убил охотник журавля», Уже само название позволяет увидеть в ней концентрированное выражение современной общественной тревоги и за природу (образно говоря, за журавля), и за мораль человека (образно говоря, за браконьера). Страстная, покаянная исповедь охотника, совесть которого отравлена проклятым хмельным зельем, пробуждается под влиянием совершенного преступления, - вот содержание поэмы.
«Человек – царь всей природы»? Так принято считать?
Была б жратва и ряшка – во!
А совесть,
Тебе, царю, зачем, скажи?
Ты лучше встань и закажи
Еще по сто…
Таков зачин, повествующий об истоках преступления в лесу – о бессмысленном, жестоком выстреле из ружья в вожака журавлиной стаи. А вот финал поэмы:
Вот с той поры я не ходок
В тот самый лес.
Там суд идет. –
Он глянул вверх,
В пустую синь. –
Не царь природы человек,
Не царь, а сын.
Одной из кульминационных сцен поэмы (а оно построено по принципу нарастающего напряжения) является сон охотника:
А из тумана, вижу, он,
Мой брат Иван,
В петлицах – кубари
На голубом.
Идет, касается зари
Высоким лбом.
Как будто с неба,
где был сбит.
Из-за Днепра.
И прямо в сердце мне глядит:
Ты что же, брат,
В своих-то бьешь?
Нехорошо.
Ты что, фашист?..-
И отодвинулся, ушел, -
Ушел посмертно молодой,
Во цвете лет…
Брата-летчика убил! Журавль-то - брат! Так привиделось охотнику во сне.
Таков беспощадный суд совести, такова связь глубинных ассоциаций в сознании охотника и – в нашем, читательском сознании.
Число разнообразных живых существ, нуждающихся в нашей защите и выеденных писателями на страницы книг, на экраны кинотеатров и телевизоров, растет с каждым годом, и сам этот всплеск чрезвычайно симптоматичен. «Кому он нужен, этот Васька?» - вопрошает с экранов Сергей Образцов. И оказывается – нам нужен, всем тем, кто хочет сохранить в себе душу живую.
Повсеместный успех повести «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского и одноименного фильма, поставленного по этой повести Станиславом Ростоцким, свидетельствует о том, что призыв, обращенный к человеческой совести, находит широчайший общественный резонанс.
Повествование о трагической судьбе преданного злыми людьми сеттера Бима кончается, как мы помним сценой в лесу:
«- А была весна.
И капли неба на земле.
И было тихо-тихо.
Так тихо, будто и нет нигде никакого зла.
Но… все-таки в лесу кто-то… выстрелил! Трижды выстрелил.
Кто? Зачем? В кого?
Может быть, злой человек ранил того красавца дятла и добивал его двумя зарядами…
А может быть, кто-то из охотников зарыл собаку, и ей было три года…
Нет, не спокойно в этом голубом храме с колоннами из живых дубов», - так подумал Иван Иванович, стоя с обнаженной белой головой и подняв взор к нему. И это было похоже на весеннюю молитву.
Лес молчал».
Да, неспокойно в голубом храме природы. Но если лес молчит, то не молчат его радетели. Можно ли не вспомнить здесь ставший уже классикой «Русский лес» Л. Леонова? Центральный герой этого произведения, лесовод Вихров, борясь за научное лесоиспользование, озабочен не только здоровьем своего народа, но и будущим всего человечества. В этом произведении борьба за сохранение природы, русского леса нерасторжимо связана с нравственной проблематикой.
Но, может быть, самым тревожным и самым трагичным обличение того браконьера, который живет в душе человека, явилась философская повесть В. Распутина «Прощание с Матерой».
Уничтожается, уходит под воду замечательный остров Матера. Это неизбежно, потому что ниже него, на Ангаре, будет построена колоссальная плотина, которая поднимет воду для работы гидроэлектростанции. И это уничтожение природы сочетается с неразумным, бессмысленным уничтожением всего человеческого на Матере. Страшно, по-варварски разоряются могилы на кладбище. С каким-то сумасшедшим сладострастием поджигаются избы, в которых прошла жизнь поколений.
Противостоит этому гнетущему, трагическому действу лишь царский листвень, которого ни топор, ни огонь не берет, да осуждение бесчеловечного шабаша древними старухами. Главная их них, Дарья, говорит своему внуку, нацелившемуся бежать на строительство ГРЭС: «Я вам не указ. Мы свое отстрадовали. Только и ты, и ты, Андрюшенька, помянешь опосля меня, как из сил выбьешься. Куды, скажешь, торопился,чё сумел сделать? А то и сумел, что пару-жару подбавлял округ себя. Живите… Она, жисть ваша, ишь какие подати берет: Матеру ей подавай, оголодала она. Однуе бы только Матеру?! Схапает, помырчит-пофырчит и ишо сильней того затребует. Опеть давай. А куда деться: будете давать. Иначе вам пропаловка. Вы ее из вожжей отпустили, теперь ее не остановить. Пеняйте на себя… А нельзя, дак вы всяких машин понаделали… Срежьте ее и отведите, где земля стоит, поставьте рядышком. Господь когда землю отпускал, он ни одной сажени никому лишней не дал. А она вам лишняя стала. Отведите и пущай будет. Вам сгодится и внукам вашим послужит. Оне вам спасибо скажут.
Нету, бабушка, таких машин. Таких не придумали.
Думали, дак придумали бы».
Бездумное отношение к природе дает свои результаты.
Природа мстит человеку. В романе Айтматова «Плаха» волчица Акбара крадет ребенка чабана Бостона за то, что у нее люди украли волчат.
«И вот Акбара стояла перед малышом. И непонятно, как ей открылось, что это детеныш, такой же, как любой из ее волчат, только человеческий, и когда он потянулся к ее голове, чтобы погладить добрую собаку, изнемогающее от горя сердце Акбары затрепетало. Она подошла к нему, лизнула в щечку. Малыш обрадовался ее ласке, тихо засмеялся, обнял волчицу за шею. И тогда Акбара совсем разомлела, легла к его ног, стала играть с ним…Акбара вылизывала детеныша, и ему это нравилось. Волчица изливала на него накопившуюся в ней нежность, вдыхала в себя его детский запах. Как отрадно было бы, думалось ей, если бы этот человеческий детеныш жил в ее логове под свесом скалы…»
Догоняя волчицу, Бостон стреляет и убивает своего сына. Вот такая страшная месть постигает людей. Айтматов в этом произведении постоянно подчеркивает: звери такие же живые существа, как и люди, они так же страдают: «Дома он уложил тело малыша в кроватку, уже приготовленную к предстоящей погрузке на машину, и тут Гулюмкан припала к изголовью и завыла так, как выла по ночам Акбара…»
Мстит земля и экологическими катастрофами. В 1986 году – страшнейшая авария на Чернобыльской АЭС. Об этом – документальная повесть Ю. Щербака «Чернобыль» (1987 г) произведение потрясает своей искренностью и достоверностью. В основе – документы, письма, рассказы, интервью, взятые у участников страшных событий 26 апреля 1986 года. Катастрофа на Чернобыльской АЭС – катастрофа, потрясшая мир. «Чернобыль – последнее предупреждение человечеству», - предупреждает Р. Гейл.
Одному природа – мать, а другому – мачеха.
Основной темой публицистики В. Распутина последних лет является тема экологии, борьба за чистоту Байкала, за сохранение природной среды, т.к. Распутин – один из тех, кого называют утопленниками. По мнению писателя, говорить об экологии – значит говорить о спасении жизни. И в то же время подчеркивает, что говорить о спасении становится все труднее. Приходится добиваться разума, сердца читателей разными путями. Прежде всего идет от языка – многозначность слова «освоить». Изменения в природе связаны с освоением денежных средств. Далее показывает, как осваиваются эти деньги.
ГОМО – ГОМУС – «земля» и «человек» - однокоренные слова.
Распутин говорит о воспитании экологического сознания. Нам нужно пережить катастрофу, чтобы понять проблему.
Пишет о природе и стремится сформировать эстетическое отношение к природе (очерк «Байкал» в кн. «Что в слове, что за словом»). Доказательством красоты может быть мнение постороннего человека. Красоту не губят, красоту любят – главный тезис
Вопрос об отношении к природе, к родным местам – это и вопрос об отношении к Родине. Именно так ставят его сейчас писатели-патриоты. Это вопрос о том, каков человек есть и каким ему быть.
Природа - и храм, и мастерская, но хозяйствовать в ней нужно разумно, чтобы не только сохранить уникальные сокровища природы, но и приумножить их ради блага современного и будущего человечества.
Как эхо выстрела - в поля,
За кругом круг:
- Убил охотник журавля! -
Разнёсся слух.
- Убил!.. Убил!.. - весь небосвод
Кричал о том.
А как убил, охотник тот
Уже потом
Всё рассказал.
Он говорил
Не как всегда,
А всё курил, курил, курил,
Как ждал суда.
В дыму повинные слова -
Картуз, пиджак…Ведь надо ж так, Лексаныч, а?
Ведь надо ж так.
Убил!
За что, не знаю сам,
Сорвал с крыла,
А он и сердцу и глазам
Родней орла
И ближе памятью своей.
Не прав - поправь.
Артист, конечно, соловей,
А он, журавль,
Трубач!
Окликнет с высоты,
С макушки дня -
И вдруг почудится, что ты
Свояк, родня
Всему, что есть. И эта грусть
Не потому ль,
Что ты однажды пал за Русь
От стрел, от пуль
И вот опять поднялся вдруг
К труду, к добру…
Ведь вот какая сила, друг,
В его "кру-кру".
А я ударил по нему.
Ведь надо ж так,
Себе ж, выходит, самому
Первейший враг.
Навскид ударил, не с плеча,
А так - с руки,
Не понарошку, сгоряча -
И всё ж таки…
И всё ж таки вот где-то тут
Болит с тех пор,
Как будто сам себя на суд,
Под приговор
Веду по совести своей
Один,
Молчком,
Веду…
А он, зелёный змей,
Бочком-бочком, ко мне
И так вот на ушко:
"Мужчиной будь.
Нашёл кого жалеть, Сашко.
Заспи, забудь.
А коль заклинило - расклинь
Тут, у стола -
Налей давай и опрокинь.
И все дела.
А гроши есть - по новой вжарь:
Дымись, косей!
Ты царь, скажи, или не царь
Природы всей?
А раз уж царь, тогда являй
Себя всего.
Ну, снял, ну, срезал журавля,
И что с того?
Так есть, так было испокон:
Я в корень зрю.
Закон? А что тебе закон!
Тебе!
Царю!
Счихнуть - и боле ничего.
Всем задом сесть…
Была б жратва и ряшка - во!
А совесть, честь
Тебе, царю, зачем, скажи?
На кой?
На что?
Ты лучше встань и закажи
Ещё по сто…"И так - ты веришь - день за днём
В нутро мне лез,
Гноил меня гнилым огнём,
Как хворью лес.
Чуть оклемаешься:
"Пошли, -
Опять он тут, -
Жена? Да ты её пошли
Туда, в закут,
Как подобает мужику,
Тебе, главе,
Пошли, а сам кути, шикуй,
Ночуй в траве.
А с ночи встал - опять налей.
Не всклень, так взрезь…"
И вот уж, чую, на нуле
И сам я весь,
Шагнул в болото - и не всплыл.
Завяз на дне.
А знал бы ты, каким я был
Там, на войне.
Из "дегтяря", из пушки мог,
Из ПТР.
Жёг "фердинандов", "тигров" жёг,
Жёг и "пантер".
Мог по долинам, по горам
Ползком - броском…
А так за что бы нам сто грамм
Давал нарком?
Давал - солдат ли,
Офицер,
С наградой - без.
С одним условьем: был бы цел
И чтоб в обрез,
Ни грамма лишку - всем по сто,
На фронт, на цепь…
Приказ - гроза!
Ну, разве что
Какой рецепт
По слову доктора… Но чтоб
Как дурь велит?
Тут старшина осадит: стоп!
И замполит
Заглянет в душу, как отец
Родной тебе:
"Ты ж Красной армии боец…"
И - нет ЧП,
Нет образины - образ есть
Твой
И страны,
Есть гнев святой - не злая месть.А с тем с войны
Мы и пришли в простом хэбэ,
В рябой кирзе.
Пришли не сами по себе,
С победой все.
Пришли от всех военных вех,
Столиц и сёл,
Великой памятью о тех,
Кто не пришёл.
И не за тем, чтоб на миру
Похвастать, нет.
Пришли с добром служить добру.
Вот наш завет:
Мир всем,
Не только нам и - вам
На жизнь, на труд…
И кто постарше - по домам,
В Союз.
А тут…
А тут, с какой ты стороны
Не глянь с колёс,
Сплошной ожог на полстраны
Дотла, до слёз.
Бетон в разлом,
В размол - стекло,
Пустырь нагой…
Куда-то золото текло,
А к нам - огонь,
Огонь с ноги,
С колёс,
С крыла -
Из-за креста,
Чтоб ни двора и ни кола,
Чтоб ни куста…
Огонь с ремня,
С пупка,
С плеча,
Сквозь грохот - свист…
Его со всей Европы, чай,
Сгорнул фашист,
Сгорнул и клиньями - марш, марш! -
За танком танк -
На нас!
А тут уж встал и наш
Огонь. И так
Из боя в бой,
День изо дня
Из года в год -
Сходились, бились два огня:
Чья чью возьмёт?!
Огонь в огонь, пролом в пролом,
Зола к золе…
И всё на нашей в основном
Живой земле.
Сплошной ожог на полстраны!
Эх, кабы знать,
Кого позвать со стороны
Помочь поднять,
Отстроить, сладить эту жизнь?
Где взять взаймы?
У них?
Да мы за их ленд-лиз -
Опять же мы! -
Платили кровью фронтовой
В жару, в пургу.
А им - ничто, им сверх того
Гони деньгу,
Гони в стальную их мошну,
Из трюма - в сейф…
Вот так и кончили войну
С победой - все.
Да-а… - он помедлил чуть,
Вздохнул
И снова: - Да-а…
Ты, я слыхал, в Москву махнул,
А я сюда.
Сюда - на дедовский порог,
К местам родным.
Один пришёл из четырёх
Жив, невредим.
Один, за вычетом калек
И кто в земле.
Так что пришлось тянуть за всех,
И в том числе…
И в том числе - ты уж прости
За прямоту -
И за тебя пластал пласты,
Вёл борозду,
Пахал и сеял, хлеб возил
От всей души.
А на какие сам я жил
Шиши-гроши? -
Молчу.
А тут ещё - налог:
Терпи, село.Теперь-то что! А было ох
Как тяжело.
А было - ты уж извини,
Скажу, как есть, -
Был голый хворост - трудодни,
Корзинки плесть.
А что в корзинки класть?
К тому ж - соображай -
Два года кряду опаль, сушь,
Неурожай.
А в пятьдесят уже седьмом
Качнулась весть:
Мы там, на са мом на само м
Коньке небес.
Мы там, мы там -
Вокруг земли
Наш спутник пел.
Один в неезженной дали
И - не робел.
Ходил-звенел по небесам,
Высокий наш.
А вслед за ним Гагарин сам
На тот этаж
Взошёл - весь радостный такой,
Весь мировой
От нашей силы заводской,
От полевой.
Взошёл, как всходит колос ржи
Сквозь тлен и прах…
Где сердце дерева, скажи?
В его корнях.
И это нет, не ах-стихи,
Не гром-оркестр.
Мотор, он тоже от сохи,
От сельских мест,
От этих вот борозд в поту,
От скотных баз…
Ведь кто, скажи, Караганду,
Второй Донбасс
Поднял? А кто Кузнецк возвёл?
Магнитогорск?
Конечно, город, комсомол…
Но вот вопрос:
Откуда ж он такой большой,
Рабочий класс?
А всё от нас, где суп с лапшой,
Где щи да квас.
От нас - от этих вот полей
На тот большак, -
Кто по душе - мечте своей,
А кто и так
По спискам тем - в Караганду,
На Уралмаш…
Так что металл в своём роду
Он тоже - наш.
В длину - стальной ли, не стальной -
И в ширину,
А в общем-целом - земляной…
А взять войну…
Кто всем числом ушёл на фронт,
Как тот райком?
А наш мужской, колхозный род -
Весь целиком.
В семнадцать лет и пятьдесят,
Минуя бронь.
Мужик - солдат,
Мужик - сержант
Туда,
В огонь.
Туда.
И там - в огне с огнём -
Скажи, не так?
Он - и пехота в основном,
И он же - танк.
Везде по всей передовой,
За рядом ряд.
Чья пуля первая?
Его.
А чей снаряд?!
Его.
У Волги ль, под Москвой,
Везде, где фронт, -
Он вполовину лёг, мужской,
Колхозный род.
Лёг - и уже не отпросить В обратный ход.
А тут нам атомом грозить
Стал берег тот.
И базы, базы - по кольцу,
Чтоб нас достать.
И снова городу-отцу
Деревня-мать
Свой уступила интерес -
В который раз -
Подрост, какой он ни на есть -
В рабочий класс,
В науку, в спорт… Нельзя поврозь
Среди людей.
Колхоз без города, что воз
Без лошадей.
Плуги, цемент, машины там,
Товары все -
Как ток живой по проводам,
К нам - по шоссе,
По большаку - на общий круг.
И - наконец! -
Пришёл и к нам он, ситный друг,
Рубль-молодец!
Пришёл и сразу же сместил,
Снял трудодень.
"Ещё, - как лектор известил, -
Одна ступень
Вперёд…" Ну, то есть на подъём.
И нет, не врал.
Ты погляди, какой я дом
Срубил-сыграл.
Поднял! И чуть ли не с нуля.
Ступень? Ступень.
Рубль, он - силач!
Но у рубля
Есть тоже тень.
А в той тени, хоть путь и прям, -
Остерегись! -
Там их, родимых, дыр и ям -
Что нор от крыс
В подспуд, где с той ещё поры
Дух тех времён…Вот из одной такой норы
И выполз он,
Тот самый змей, ему бы в пасть
Хо-ороший кляп.
А он - зигзагом - в барду шасть
И - кап да кап!
И - бульк да бульк! - как из онуч,
В змеевики,
Ну а потом - ох и вонюч! -
За кадыки.
Из стаканов, а иногда
Так - из горла.
Когда б не он, я б никогда
Не снял с крыла
Такую птицу. Что я - зверь
Иль злобный враг?
Вот и казню себя теперь.
А было как?
Всё расскажу про ту беду,
Лексаныч, друг.
Но только дай переведу
Немного дух,
Дай, как малому, по складам
Собраться мне.
Уж год, а я всё в мыслях там,
В том самом дне,
Стою на вырубке - продрог -
И впрямь, как пень.
Добыча - тьфу! - один чирок
За целый день.
Один чирок на целый лес
Ещё с утра -
А день уже считай, что весь,
Домой пора.
Закат в дожде всё гас и гас -
Светил едва…
