Улисс вики. Как прочитать роман "улисс"

Чаще всего, создавая роман или какое-либо иное литературное произведение, писатели если и дают загадки, то всего несколько. Иначе это может сделать книгу слишком тяжелой для восприятия, и за обилием загадок читатель не увидит сюжета и главной мысли. А вот роман Джеймса Джойса «Улисс» совсем другой – здесь прослеживается центральная тема, хотя заметна становится не сразу. И при этом в нем столько тайн, что раскрытие одной или даже нескольких не дает облегчения, потому что понимаешь, что это далеко не все.

Эта книга считается классической, но в то же время она сильно отходит от всех канонов. Труд автора повлиял и на многие другие произведения писателей 20 века. Чтобы понимать всю глубину романа, стоит обладать определенным багажом знаний или читательского опыта, широко мыслить. Книга полна аллюзий на другие произведения, философские темы. Больше всего заметна схожесть с «Одиссеей».

Роман описывает один день одного человека, который живет в одном небольшом городке. Улисс испытывает внутренние переживания, и ему нужно как-то привести в порядок мысли и чувства. За день он оказывается в самых разных местах, с ним происходят разные события, которые кажутся не слишком связанными между собой. Они даже описываются по-разному. Писатель смешал все возможные стили и формы повествования в одном произведении. Он разделил его на 18 эпизодов, каждый имеет свою технику, атмосферу, стиль, связь героев между собой и связь с какой-то важной темой. Именно поэтому чтение романа может превратиться в увлекательное разгадывание сложной головоломки, которую можно перечитывать в разное время и находить что-то новое, заново испытывая восхищение и восторг от задумки автора.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Улисс" Джеймс Джойс бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

В начале XX века ирландец Джеймс Джойс (1882–1941) еще не был широко известен, хотя к тому времени опубликовал и сборник стихов "Камерная музыка", и цикл новелл "Дублинцы", и роман "Портрет художника в юности". Но все изменилось в 1922 году, когда в Париже ограниченным тиражом вышел в свет новый роман ирландца – "Улисс". Он принес своему автору скандальную известность (дальнейшая публикация "порнографического" романа на долгие годы была запрещена во многих странах, в том числе, и в Ирландии) и всемирную славу. Возможно, даже литературное бессмертие.

"Улисс" - роман знаменитый, необычный и трудный для чтения. Это общеизвестно; однако не надо преувеличивать и пугаться. Не надо думать, что без массы дополнительных сведений и разъяснений книгу вообще бесполезно открывать. Это все же роман, и в нем говорится о чувствах и отношениях людей, в нем есть действие, события - пускай не мировые, но важные для героев, глубоко задевающие их, а следом за ними, - читателя. Но есть действительно и другое. В отличие от старых романов, автор "Улисса" желает не просто "поведать историю", хотя бы и поучительную. Он смотрит иначе на литературное дело. У него многое найдется поведать - о человеке, о жизни, об искусстве, - но он убежден: все по-настоящему важное литература доносит, не "рассказывая историю" и не "вкладывая идейное содержание", а уже самою своею формой, письмом, способом речи - тем, как все говорится. На это читатель Джойса и должен направить внимание.

"Улисс" - это описание одного дублинского дня, 16 июня 1904 года, четверга, - дня в отдельных и связанных жизнях персонажей, которые прогуливаются, едут, сидят, разговаривают, мечтают, пьют и решают второстепенные и важные физиологические и философские проблемы - и занимаются этим в течение всего этого дня и ранним утром следующего. Почему Джойс выбрал именно этот день, 16 июня 1904 года? В довольно слабой, хотя и старательно написанной книге "Сказочный путешественник: "Улисс" Джеймса Джойса" Ричард Кейн сообщает нам, что этот день - день первого свидания Джойса с его будущей женой Норой Барнакл. Вот и все о биографической стороне дела.

"Улисс" состоит из ряда сцен, выстроенных вокруг трех главных персонажей; среди них основная роль принадлежит Леопольду Блуму , мелкому предпринимателю, занятому в рекламном бизнесе, точнее, рекламному агенту. В свое время он работал у Уиздома Хили, торговца почтовой бумагой, в должности коммивояжера и продавал промокательную бумагу, но сейчас у него свое дело, он размещает объявления, не слишком в этом преуспевая. Джойс наделил его венгерско-еврейским происхождением. Два других главных персонажа - Стивен Дедал, уже выведенный Джойсом в "Портрете художника в юности" (1916), и Мэрион Блум, Молли Блум, жена Блума. Если Блум - фигура центральная в этом триптихе, то Стивен и Мэрион - боковые: книга начинается со Стивена и заканчивается на Мэрион. Стивен Дедал носит имя мифического создателя лабиринта в Кноссе - царской резиденции древнего Крита, - а также крыльев для себя и своего сына Икара и других сказочных приспособлений. Стивену двадцать два года, он дублинский школьный учитель, ученый и поэт, задавленный в годы учебы дисциплиной иезуитского воспитания и теперь бурно восстающий против него, но при этом сохранивший склонность к метафизике. Он теоретик, догматик, даже когда пьян, вольнодумец, эгоцентрик, превосходный чеканщик едких афоризмов, физически хрупкий, подобно святому пренебрегающий гигиеной (последний раз он мылся в октябре, а сейчас июнь), ожесточенный и желчный молодой человек - трудно воспринимаемый читателем, скорее проекция авторского интеллекта, нежели теплое конкретное существо, созданное воображением художника. Критики склонны, отождествлять Стивена с молодым Джойсом, но это к делу не относится. Как пишет Гарри Левин, "Джойс утратил религию, но сохранил категории" - это справедливо и для Стивена.

Мэрион (Молли) Блум, жена Блума, - ирландка по отцу и испанская еврейка по матери. Концертная певица. Если Стивен - интеллектуал, а Блум - интеллектуал наполовину, то Молли Блум определенно не интеллектуалка и при этом особа очень вульгарная. Но все три персонажа не чужды прекрасного. В случае Стивена художественность почти невиданная - вы никогда не встретите в "реальной жизни" человека, столь художественно владеющего повседневной речью, как он. В полуинтеллектуале Блуме от художника меньше, чем в Стивене, но гораздо больше, чем разглядели в нем критики: поток его сознания порой сближается с потоком сознания Стивена, что я покажу позже. Наконец, Молли Блум, несмотря на свою банальность, несмотря на заурядный характер ее мыслей, несмотря на вульгарность, эмоционально отзывчива на простые радости существования, как мы увидим в последней части ее необычайного монолога, которым заканчивается книга.

Прежде чем обсуждать тему и стиль книги, я хочу сказать еще несколько слов о главном герое, Леопольде Блуме. Пруст создавал Свана как личность с индивидуальными, уникальными чертами. Сван не литературный и не национальный тип, хотя он сын биржевого маклера-еврея. При создании образа Блума в намерения Джойса входило поместить среди коренных ирландцев его родного Дублина кого-то, кто, будучи ирландцем, как сам Джойс, был бы также белой вороной, изгоем, как тот же Джойс. Поэтому он сознательно выбрал для своего героя тип постороннего, тип Вечного Жида, тип изгоя. Однако позже я покажу, что Джойс нарочито груб в накапливании и заострении так называемых национальных черт.

Надо сказать еще об одной особенности Блума: многие литературоведы, столько написавшие об "Улиссе", "либо очень чистые, либо очень испорченные люди". Они склонны рассматривать Блума как натуру заурядную, и сам Джойс явно стремился изобразить человека заурядного. Однако очевидно, что в сексуальном отношении Блум если и не вполне безумен, то по крайней мере являет собой наглядный клинический пример крайней сексуальной озабоченности и извращения со всевозможными любопытными осложнениями. Его случай, безусловно, строго гетеросексуальный, в отличие от гомосексуального большинства дам и джентльменов у Пруста ("homos" - от греческого "одинаковый", а не от латинского "человек", как думают некоторые студенты), но в беспредельной любви к противоположному полу Блум позволяет себе действия и мечты явно не вполне нормальные в зоологическом, эволюционном смысле.

Как отмечают многие литературоведы, "Улисс" - превосходное, долговременное сооружение, но он слегка переоценен теми критиками, что больше заняты идеями, обобщениями и биографической стороной дела, чем самим произведением искусства. Нестоит видеть в беспорядочных блужданиях и мелких приключениях Леопольда Блума летним дублинским днем прямую пародию на "Одиссею", где рекламный агент Блум исполняет роль Одиссея, иначе - Улисса, героя хитроумного; а склонная к адюльтеру жена Блума представляет добродетельную Пенелопу, тогда как Стивену Дедалу отводится роль Телемака. Очень приблизительная и очень общая перекличка с Гомером, очевидно, существует в теме странствий Блума, на что указывает название романа, - существует наряду со многими другими присутствующими в книге классическими аллюзиями; но было бы напрасной тратой времени искать прямые параллели в каждом персонаже и в каждой сцене "Улисса".

Если рассмотреть роман в целом, то можно задаться следующим вопросом: Так каковы же главные темы книги? Они очень просты.

Во-первых, горестное прошлое. Маленький сын Блума давно умер, но его образ живет в крови и в сознании героя.

Во-вторых, это смешное и трагическое настоящее. Блум все еще любит свою жену Молли, но отдается на волю Судьбы. Он знает, что в 4.30 этого июньского дня Бойлан, ее напористый импресарио, посетит Молли - и Блум ничего не делает, чтобы помешать этому. Он всеми силами старается не стоять на пути Судьбы, но в течение дня постоянно наталкивается на Бойлана.
В-тертьих, это жалкое будущее. Блум сталкивается с молодым человеком - Стивеном Дедалом. Постепенно он понимает, что, возможно, это маленький знак внимания со стороны Судьбы. Если его жена должна иметь любовника, то чувствительный, утонченный Стивен больше годится на эту роль, чем вульгарный Бойлан. Стивен мог бы давать Молли уроки, мог бы помочь ей с итальянским произношением, необходимым в ее профессии певицы, - одним словом, как трогательно думает Блум, мог бы оказывать на нее облагораживающее воздействие.

И все же главная тема - это Блум и Судьба. Каждая глава написана другим стилем или, скорее, с преобладанием другого стиля. Нет никакой особой причины, почему это должно быть так - почему одна глава должна излагать содержание прямо, другая - через призму пародии, а третья - журчать потоком сознания. Никакой особой причины нет, но можно говорить о том, что эта постоянная смена точки зрения разнообразит знание и позволяет посмотреть на предмет свежим взглядом с разных сторон. Этот трюк с изменением взгляда, изменением угла и точки зрения можно сравнить с новой литературной техникой Джойса, с новым поворотом.

В этот день герои постоянно сталкиваются во время своих перемещений по Дублину. Джойс ни на минуту не теряет их из виду. Они приходят и уходят, встречаются, расстаются, и снова встречаются, как живые части тщательно продуманной композиции, в некоем медленном танце судьбы. Повторение ряда тем - одна из самых поразительных особенностей книги. Эти темы очерчены гораздо четче, и следуют им гораздо планомернее, чем Толстой или Кафка. Весь "Улисс" - это обдуманный рисунок повторяющихся тем и синхронизация незначительных событий.

К вышесказанному можно также добавить, что у Джойса намечены три основных стиля в романе. Это "исходный Джойс": простой, прозрачный, логичный и неспешный. Это основа главы 1 первой части и глав 1 и 3 второй части; прозрачные, логичные, медленные отрывки встречаются и в других главах. В качестве вторго стиля можно назвать неполную, быструю, отрывистую форму выражения, передающую так называемый поток сознания или, скорее, прыжки сознания. Примеры этой техники можно найти в большинстве глав, хотя обычно ее связывают только с главными героями. К обсуждению этого приема мы обратимся в связи с заключительным монологом Молли в главе 3 третьей части, наиболее знаменитым его примером; сейчас же можно сказать, что в нем преувеличивается вербальная сторона мысли. А человек не всегда думает словами, он думает еще и образами, поток же сознания предпологает поток слов, который может быть записан, однако трудно поверить, что Блум непрерывно говорит сам с собой.

Своего рода третьем стилем являются пародии на различные нероманные формы: газетные заголовки (часть II, глава 4), оперетты (часть II, глава 8), мистерии и фарсы (часть II, глава 12), экзаменационные вопросы и ответы по образцу катехизиса (часть III, глава 2). А также пародии на литературные стили и авторов: бурлескный рассказчик части II, главы 9, тип автора дамского журнала в части II, главе 10, ряд конкретных авторов и литературных эпох в части II, главе 11 и изящно исполненная газетчина в части III, главе 1.

Оставаясь внутри одного стиля или сменяя их, Джойс в любой момент может усилить настроение, вводя музыкальную лирическую струю при помощи аллитерации и ритмических приемов - обычно для передачи тоскливых чувств. Поэтический стиль часто сопутствует Стивену, но пример такого стиля встречается и у Блума, когда он избавляется от конверта с посланием Марты Клиффорд: "Проходя под железнодорожным мостом, он вынул конверт, проворно изорвал на клочки и пустил по ветру. Клочки разлетелись, быстро падая вниз в сыром воздухе: белая стайка; потом все попадали" . Или, через несколько предложений, когда огромный поток пива полился, "растекаясь по грязной земле, петляя, образуя озерки и водовороты хмельной влаги и увлекая с собой широколистые цветы ее пены" . Однако в любой другой момент Джойс может обратиться ко всевозможным лексическим трюкам, каламбурам, перестановке слов, словесным перекличкам, многообразным спариваниям глаголов или звукоподражаниям. Все это, равно как и перегруженность местными аллюзиями и иностранными выражениями, может быть, излишне затемняет эту книгу, где и без того подробности не проговариваются с достаточной ясностью, а лишь даются намеком для посвященных.

Действительно, роман "Улисс" иникален. Джойс пошел наперекор существовавшей веками традиции и сделал предметом изображения в романе не какой-то особенный день в жизни героев, а просто день, в течение которого почти ничего не происходит, один день жизни. "Джойсоведы" не без основания заявляют, что один день Леопольда Блума ("блумсдэй") - это одновременно и один день мира, в котором аккумулирована вся история человечества, вся история литературы от Гомера до современности. И даже ее будущее, поскольку новаторство ирландского автора, примененная им техника "потока сознания" задали направление развитию изящной словесности на долгие годы - без "Улисса" немыслим не только европейский модернизм, но и куда более близкий нам хронологически постмодернизм.

Чтение “Улисса” подобно двенадцати подвигам Геракла вместе взятым. Это необычайно сложный, нескончаемый, изнурительный, варварский, безумный, занудный и блистательно-утонченный роман. Вскоре после его публикации, в том же году, Вирджиния Вулф не пожалеет для Джойса строгих оценок в своем “Дневнике писателя”: "Я закончила читать “Улисса” и думаю, что роман не удался. В нем конечно чувствуется гениальность, но гениальность самого низкого пошиба. Книга получилась рыхлой и невнятной, претенциозной и вульгарной... Мне невольно представляется эдакий хулиган-мальчишка, ученик начальной школы, умный и даровитый, но настолько уверенный в себе, настолько эгоистичный, что он теряет всякое чувство меры, становится экстравагантным, самовлюбленным, невоспитанным, нахальным горлопаном, который огорчает людей, расположенных к нему, и решительно отвращает от себя тех, кому и без того не нравился" . Вот именно эта нападка и сподвигла меня полюбить Джойса, ибо я считаю, что одна из наипервейших задач писателя — быть экстравагантным, самовлюбленным, нахальным горлопаном. Конечно, для чтения Джойса требуются непомерные усилия; это автор очень нелегкий, но зато вы его уже никогда не забудете.

Говорить о слвае и признании Джойса бессмыленно. Уже к середине ХХ в. Джеймс Джойс обрел статус одного из крупнейших писателей столетия, классика мировой литературы, а творчество его стало объектом многочисленных литературоведческих и культурологических штудий. Однако разрыв между положением Джойса в мировой науке о литературе и степенью его изученности отечественным литературоведением все еще разителен.

1 "Блумсдэй" от англ . Bloom’sday - день Блума.

Список литературы

1. Бавильский Д. Воронка Улисса: Заметки на полях русского "Улисса". - М., 1990
2. Гарин И.И. Век Джойса. - М: ТЕРРА-Книжный клуб, 2002. - 848 с
3. Джойс Дж. Улисс. - М.: Изд-во "Азбука", 1999
4. Материалы сайта www.ireland.ru
5. Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. - М.: Изд-во "Независимая Газета", 2000.
6. Тарасова Е. "Улисс" forever. Екатерина Гениева. О несостоявшемся священничестве и состоявшемся писательстве. - М., 2003

Жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва. Желтый халат его, враспояску, слегка вздымался за ним на мягком утреннем ветерке. Он поднял чашку перед собою и возгласил :

Остановясь, он вгляделся вниз, в сумрак винтовой лестницы, и грубо крикнул:

– Выходи, Клинк! Выходи, иезуит несчастный!

Торжественно он проследовал вперед и взошел на круглую орудийную площадку . Обернувшись по сторонам, он с важностью троекратно благословил башню, окрестный берег и пробуждающиеся горы. Потом, увидев Стивена Дедала, наклонился к нему и начал быстро крестить воздух, булькая горлом и подергивая головой. Стивен Дедал, недовольный и заспанный, облокотясь на последнюю ступеньку, холодно смотрел на дергающееся булькающее лицо, что благословляло его, длинное как у лошади, и на бестонзурную шевелюру, белесую, словно окрашенную под светлый дуб.

Бык Маллиган заглянул под зеркальце и тут же опять прикрыл чашку.

– По казармам! – скомандовал он сурово.

– Ибо сие, о возлюбленные мои, есть истинная Христина, тело и кровь, печенки и селезенки. Музыку медленней, пожалуйста. Господа, закройте глаза. Минуту. Маленькая заминка, знаете, с белыми шариками. Всем помолчать.

Он устремил взгляд искоса вверх, издал долгий, протяжный призывный свист и замер, напряженно прислушиваясь. Белые ровные зубы кой-где поблескивали золотыми крупинками. Златоуст. Резкий ответный свист дважды прозвучал в тишине.

– Спасибо, старина, – живо откликнулся он. – Так будет чудненько. Можешь выключать ток!

Он соскочил с площадки и с важностью поглядел на своего зрителя, собирая у ног складки просторного халата. Жирное затененное лицо и тяжелый овальный подбородок напоминали средневекового прелата , покровителя искусств. Довольная улыбка показалась у него на губах.

– Смех да и только, – сказал он весело. – Это нелепое твое имя, как у древнего грека.

Ткнув пальцем с дружелюбной насмешкой, он отошел к парапету, посмеиваясь. Стивен Дедал, поднявшись до конца лестницы, устало побрел за ним, но, не дойдя, уселся на край площадки и принялся наблюдать, как тот, пристроив на парапете зеркальце и обмакнув в пену помазок, намыливает шею и щеки.

– У меня тоже нелепое – Мэйлахи Маллиган, два дактиля. Но тут звучит что-то эллинское, правда ведь? Что-то солнечное и резвое, как сам бычок. Мы непременно должны поехать в Афины. Поедешь, если я раздобуду у тетушки двадцать фунтов?

Он положил помазок и в полном восторге воскликнул:

– Это он-то поедет? Изнуренный иезуит.

Оборвал себя и начал тщательно бриться.

– Послушай, Маллиган, – промолвил Стивен негромко.

– Да, моя радость?

– Долго еще Хейнс будет жить в башне?

Бык Маллиган явил над правым плечом свежевыбритую щеку.

– Кошмарная личность, а? – сказал он от души. – Этакий толстокожий сакс. Он считает, что ты не джентльмен. Эти мне гнусные англичане! Их так и пучит от денег и от запоров. Он, видите ли, из Оксфорда. А знаешь, Дедал, вот у тебя-то настоящий оксфордский стиль. Он все никак тебя не раскусит. Нет, лучшее тебе имя придумал я: Клинк, острый клинок.

Он выбривал с усердием подбородок.

– Всю ночь бредил про какую-то черную пантеру, – проговорил Стивен. – Где у него ружье?

– Совсем малый спятил, – сказал Маллиган. – А ты перетрусил не на шутку?

– Еще бы, – произнес Стивен с энергией и нарастающим страхом. – В кромешном мраке, с каким-то незнакомцем, который стонет и бредит, что надо застрелить пантеру. Ты спасал тонущих . Но я, знаешь ли, не герой. Если он тут останется, я ухожу.

Бык Маллиган глядел, насупясь, на бритву, покрытую мыльной пеной. Соскочив со своего возвышения, он торопливо стал рыться в карманах брюк.

– Драла! – пробормотал он сквозь зубы.

Вернувшись к площадке, он запустил руку в верхний карман Стивена и сказал:

– Позвольте одолжиться вашим сморкальником, вытереть нашу бритву.

Стивен покорно дал ему вытащить и развернуть напоказ, держа за угол, измятый и нечистый платок. Бык Маллиган аккуратно вытер лезвие. Вслед за этим, разглядывая платок, он объявил:

– Сморкальник барда. Новый оттенок в палитру ирландского стихотворца: сопливо-зеленый. Почти ощущаешь вкус, правда?

Он снова поднялся к парапету и бросил долгий взгляд на залив. Ветерок шевелил белокурую, под светлый дуб, шевелюру.

– Господи! – сказал он негромко. – Как верно названо море у Элджи: седая нежная мать ! Сопливо-зеленое море. Яйцещемящее море. Эпи ойнопа понтон . Ах, эти греки, Дедал. Надо мне тебя обучить. Ты должен прочесть их в подлиннике. Талатта! Талатта! Наша великая и нежная мать. Иди сюда и взгляни.

Стивен встал и подошел к парапету. Перегнувшись, он посмотрел вниз на воду и на почтовый пароход, выходящий из гавани Кингстауна.

– Наша могущественная мать, – произнес Бык Маллиган.

Внезапно он отвел взгляд от моря и большими пытливыми глазами посмотрел Стивену в лицо.

– Моя тетка считает, ты убил свою мать , – сказал он. – Поэтому она бы мне вообще запретила с тобой встречаться.

– Кто-то ее убил, – сумрачно бросил Стивен.

– Черт побери, Клинк, уж на колени ты бы мог стать, если умирающая мать просит, – сказал Бык Маллиган. – Я сам гипербореец не хуже тебя. Но это ж подумать только, мать с последним вздохом умоляет стать на колени , помолиться за нее – и ты отказываешься. Нет, что-то в тебе зловещее …

Оборвал себя и начал намыливать другую щеку. Всепрощающая улыбка тронула его губы.

– Но бесподобный комедиант! – шепнул он тихонько. – Клинк, бесподобнейший из комедиантов.

Он брился плавно и осмотрительно, в истовом молчании.

Стивен, поставив локоть на шершавый гранит, подперев лоб ладонью, неподвижно смотрел на обтерханные края своего черного лоснистого рукава. Боль, что не была еще болью любви, саднила сердце его. Во сне, безмолвно, она явилась ему после смерти, ее иссохшее тело в темных погребальных одеждах окружал запах воска и розового дерева, а дыхание, когда она с немым укором склонилась над ним, веяло сыростью могильного тлена. Поверх ветхой манжеты он видел море, которое сытый голос превозносил как великую и нежную мать. Кольцо залива и горизонта заполняла тускло-зеленая влага. Белый фарфоровый сосуд у ее смертного одра заполняла тягучая зеленая желчь, которую она с громкими стонами извергала из своей гниющей печени в приступах мучительной рвоты.

Западноевропейская литература ХХ века: учебное пособие Шервашидзе Вера Вахтанговна

Роман «Улисс»

Роман «Улисс»

Джойс работал над этим романом семь лет – с 1914 по 1921 год. Связь с поэмой Гомера подчеркивается писателем демонстративно: название романа отсылает к «Одиссее» (Улисс – в латинской транскрипции). Каждый из 18 эпизодов романа связан с определенным эпизодом античного эпоса и имеет название, отсылающее к этому эпизоду. (В журнальной публикации Джойс включил эти названия в текст романа, но позднее снял их.)

Герои «Улисса» – ироническое переосмысление классического образца. Одиссей – царь, оторванный от своей родины войной; Леопольд Блум, новый Одиссей – всего лишь муж-рогоносец, оторванный от своего дома изменой жены; Стивен Дедал – новый Телемак, воплощение современного «расколотого» сознания, ироническая перифраза жизнерадостного духа гомеровского героя. Новая Пенелопа – Мэрион Твиди – в отличие от классического символа верности в мировой литературе, совершает лишь одно действие – измену.

Роман, осуществляющий модель странствия и возвращения, построен в соответствии с гомеровским эпосом: I часть – «Телемахида», как и первые песни поэмы, представляет пролог с темой Сына; II часть – «Странствия Улисса», III часть – «Возвращение». Возвращение Блума к родному очагу напоминает возвращение Одиссея на Итаку. На этом формальное сходство заканчивается. Джойс нарушает законы одиссеи: ее приключения не должны повторяться, а в странствиях Блума, напротив, ярко выражен элемент монотонного повторения. Мотив опасности путешествия переведен писателем в иронический план.

Время странствий Леопольда Блума – всего лишь один день; место – Дублин. За истекший день ничего не происходит, кроме измены Молли и перестановки мебели, одиссея Блума утрачивает смысл испытания личности. Иронически обыгрывая образы поэмы, ее грандиозный эпос, Джойс содержанием своего романа делает предельно повседневные события. Однако задачи писателя не ограничивались пародированием «Одиссеи» Гомера. Основным объектом изображения становятся универсалии человеческого существования, воплощенные в «драме жизни» художника (Стивена Дедала), обывателя (Л. Блума) и женщины (Мэрион Твиди).

Мир «Улисса» соотнесен с внешним миром. Писатель скрупулезно фиксирует точную и тесную связь романа с местом и временем действия. Блуждания Стивена и Блума по городу строго хронометрированы: восемь, десять часов утра, три часа дня, восемь часов вечера и т.д. События происходят в Дублине и охватывают один день – с 8 часов утра 16 июня до 3 часов утра 17 июня 1904 года. Действие разворачивается в точно определенном месте Дублина. Место действия всегда имеет подробное топографическое содержание, поэтому во многих изданиях романа каждый эпизод снабжен картой. Детальное, излишне точное описание улиц города, его общественных заведений, зданий, достопримечательностей, всей «уличной фурнитуры», по выражению писателя, даны в форме справочника. Джойс действительно в период работы перенес содержание справочника «Весь Дублин на 1904 год» в свой роман. В итоге создается мощный пласт объективной реальности, ограниченной рамками одного дня и небольшого конкретного города.

Тема исторической судьбы Ирландии, столь важная для писателя, расширяется до универсального обобщения. В потоке сознания Блума возникают исторические параллели: Ирландия и ее победительница Англия соотносятся между собой, как Греция и Рим, Древний Израиль и Древний Египет. Через эти ассоциативные соответствия Джойс раскрывает их общую суть: «псевдопобеда грубой мощи и империй над хрупким духовным началом, дело которого всегда – обреченное предприятие».

Через вереницу образов, мелькающих в сознании Блума на тему возвращения к родному очагу, обозначаются сложные взаимоотношения самого писателя с Ирландией. В пессимистическом резюме Блума – «возвращение – худшее, что ты можешь придумать» – пережитые Джойсом события его кратковременного возвращения в Ирландию в 1909 и в 1912 гг., когда он испытал и горечь забвения, и предательство друзей, и сожжение собственной книги.

Стилистика художественных образов Блума, Стивена, Мэрион раскрывается через технику потока сознания и сложное соотношение с гомеровским эпосом. Блум-Улисс в своих бесконечных блужданиях по городу стремится мысленно к жене, очагу, сыну; Стивен-Телемак – к отцу. Наконец, происходит их встреча в ночной кучерной чайной. В отличие от мифологических прототипов, Блуму и Стивену не о чем говорить. В эпизоде, названном Джойсом «Евмей», отражено одно из основных соответствий: козья Шкура – Евмей, «Приют извозчика» – хижина Евмея. Соответствие не только формального характера: оно рождает сходные мотивы и темы – возвращения и узнавания.

Возвращение Блума имеет мало общего с возвращением Одиссея. У Гомера герой сносит оскорбления женихов, предательство слуг, тайно и сообща с Телемаком подготавливает кровавую расправу, а затем торжествует победоносное водворение в собственном доме. У Джойса в «Итаке» Блум и Стивен не сходятся, а расстаются. Соединение «отца» и «сына» не состоялось. Общение прошло для героев бесследно. Даже измена Молли – основной источник болезненных переживаний Блума – лишается остроты драматизма и изображается писателем как одно из обыденных событий. Блум возвращается на супружеское ложе не горящим от ревности мстителем, а с прежним неиссякающим чувством тепла. Леопольд Блум – 38-летний дублинский еврей, мелкий рекламный агент – обожает дочь, грустит об умершем в детстве сыне Руди, страдает от измены жены, которую боготворит. Блум женолюбив, но больше в фантазиях; он любит музыку, хотя и неискушен в ней. Тональность развития образа задают гомеровские параллели. Так, минорность темы смерти в эпизоде «Аид» соответствует невеселым мыслям Блума: смерть сына, самоубийство отца, тема собственной смерти, национальная ущемленность как еврея.

Потайной мир героя, подполье его души раскрывается писателем при помощи сложного стилистического приема театральной инсценировки с «визуализацией сексуальных мотивов подсознания» («Цирцея»). Его ирландско-еврейские корни демонстрируются видением родителей в костюмах классического еврея и классической ирландки. «Развертка внутреннего мира» героя свидетельствует не только об обыденности его сознания, но и о стремлении Джойса воплотить в его образе некую общечеловеческую сущность. Недаром писатель в конце романа наделяет его новым именем: «Всякий и Никто».

В отличие от Блума сознание Стивена – авторской самопроекции – представляет сложную интеллектуальную мозаику: он поклонник Данте, Итальянского Возрождения, тонкий знаток музыки и философии. Как и Джойс, Стивен патриот Ирландии. Но свобода художника и призвание для него более важны, нежели борьба за независимость. Стивен скептически относится к политическому действию, к истории, как к «процессу и прогрессу», к догматичности церковных постулатов и даже к собственным литературным амбициям. Джойс наделяет героя своим типом сознания. Как и сам писатель, Стивен воспринимает мир провин-

циального Дублина как мелочный, пошлый, «замусоленный в лавке на торжище нового Вавилона». Логика «расколотого сознания» обусловливает его сложные взаимоотношения с религией: с одной стороны, он порвал с церковью, не приемля ее догматичности, с другой, – он ценит в ней величие истории, красоту искусства. Ностальгия по Духовному Отцу, символу единосущия, устанавливает не только сложные ассоциации с гомеровским эпосом, но и является аллегорией мучительного поиска художника, сознание которого не может укорениться ни в одной из истин.

В романе рассуждения Стивена о Шекспире носят характер иносказания о судьбе художника, в которой в качестве основных мотивов выделяются изгнание, измена и одиночество: «...все творения он (Шекспир) нагромоздил, чтобы спрятаться от самого себя, старый пес, зализывающий старую рану». Версия Стивена о Шекспире – это тоже самопроекция Джойса. Впервые он изложил свои мысли об английском драматурге в 1904 году. Измена, изгнанничество и предательство – один из мотивов романа. В романе эта тема встречается во всех вариациях: Бык Маллиган предает Стивена, Мэри изменяет Блуму, патриоты предают Парнелла. Таким образом, «драма» художника в истории Стивена получает логическое завершение: изгнание, измена, одиночество.

Монолог Мэрион развертывается в последнем эпизоде романа («Пенелопа») и представляет сплошной, непрерывный поток сознания, растянувшийся на несколько десятков страниц. Сфера Новой Пенелопы – бездействие, спальня, кровать. Джойсу важен лишь символический аспект образа Мэрион Твиди, которая призвана олицетворять сущность женской природы. «Эпизод («Пенелопа»), – отмечал писатель, – имеет восемь фраз. Он начинается и кончается женским словом "да". Он вращается, словно огромный земной шар, медленно, уверенно, ровно, вокруг собственной оси...».

В эпилоге романа сложные гомеровы аллюзии устанавливают символические соответствия: Молли – Пенелопа – Земля, ткань Пенелопы – движение. Мэрион – олицетворение вечной матери-природы.

«Улисс» – это, прежде всего, «одиссея» формы. Смысловые задачи и цели раскрываются через форму, технику письма, способ речи. Форма приобретает функции содержания.

Поток сознания в романе четко делится на два типа внутренней речи: мужской и женский. Мужской отличается лаконичностью, сжатостью, рубленностью фраз, которые могут обрываться на полуслове, даже на союзах и предлогах. Поток сознания Мэрион – свободно льющаяся речь с резкими скачками, перебоями мыслей, произвольным сплетением тем. Джойс опускает знаки препинания, абзацы, чтобы передать особую нелогичную логику, часто объединяющую понятия и явления, опуская причинно-следственные связи: «...да а потом тут же на сцене появляется медсестра и он там будет торчать покуда не выкинут или скажем монахиня наподобие той что у него на этом похабном снимочке такая же она монахиня как я да потому что когда они заболеют до того слабые хнычут нуждаются в нас...». Эта крайне прихотливая, алогичная речь соответствует, по мысли Джойса, природной женской сути.

Ведущим принципом изображения становится миметический стиль, который подражает описываемому содержанию, воспринимая его качества. Так, мотивы телесных потребностей, мотивы голода и пищи нагнетаются до нарочитости («Лестригоны»): «Люди, люди, люди. У стойки взгромоздились на табуретах... требуют еще хлеба без доплаты, жадно хлебают, по-волчьи заглатывают сочащиеся куски еды, выпучив глаза, утирают намокшие усы».

Каждому эпизоду романа соответствует определенный орган, цвет и символ. Так, в «Лестригонах» орган – пищевод, а ритм эпизода задается ритмом перистальтики желудка. В «Пенелопе» символ – земля; в «Навсикае» – серый и голубой цвет (Девы Марии).

Джойс создает «новый» язык словесного моделирования. Образ словесный на данной странице, в пространственных параметрах задан определенным звучанием текста. Содержание становится адекватным форме. Лейтмотив – тема Блума-рогоносца – перебивается резкими скачками, перебоями наплывающей прозы жизни (сплетен, обрывков разговоров) с образным описанием стихии пения, льющегося человеческого голоса. Мысли Блума заполняются музыкальными впечатлениями, несущими ему утешение. Ироническое снижение гомеровских аллюзий достигается особой звуковой концовкой – мощным испусканием газов Блумом. Таким образом, создается впечатление «распахнутости», открытости текста, предельно синтезирующего музыкальную и словесную стихии. Джойс в «Улиссе» реализовал новаторские принципы слияния зрительного и слухового восприятий: «Художественный образ предстает перед нами в пространстве или во времени. То, что слышно, предстает во времени, то, что видимо, – в пространстве. Временной или пространственный художественный образ прежде всего воспринимается как самостоятельно существующий в бесконечном пространстве или во времени. Вы воспринимаете его полноту – это цельность» (Д. Джойс). Уникальность «Улисса» – в создании новой формы романа, в которой осуществляется цельность слухового и пространственного впечатлений. Сэмюэл Беккет писал об «Улиссе»: «Текст «Улисса» надо не читать, а слушать».

«Поминки по Финнегану» – роман, посвященный новому художественному эксперименту – созданию особого языка для воспроизведения «бессловесного мира» сна: «Я не могу употреблять слова в их обычных связях. Употребленные таким образом, они не выражают все стадии состояния в ночное время – сознание, затем полусознание и затем бессознательное состояния... С наступлением утра, конечно, все снова проясняется... Я возвращу им их английский язык. Я разрушил его не навсегда».

Разрушение всех пространственных, временных, синтаксических и грамматических связей обусловило абсолютную герметичность и зашифрованность последнего произведения Джойса, чтение которого без «ключа» почти невозможно.

Художественные открытия Д. Джойса во многом определили пути развития прозы XX столетия.