В чем новизна прозы солженицына. «Нравственная проблематика прозы А

Муниципальное бюджетное образовательное учреждение

«Падунская средняя общеобразовательная школа»

Конференция по языкознанию

Языковые особенности прозы А.И. Солженицына (на примере цикла «Крохотки»)

Исследовательская работа

Выполнила: Чичмарева Татьяна,

обучающаяся 10 класса МБОУ

«Падунская средняя

общеобразовательная школа»

Научный руководитель: Позднякова О.Д.,

учитель русского языка и литературы

МБОУ «Падунская средняя

общеобразовательная школа»

Данная работа знакомит с методикой исследования небольших по объему произведений, выделяя в качестве изобразительно-выразительного средства языковые авторские особенности. Она будет полезна как учителям филологам, так и обучаюшимся 8-11 кассов.

2018

Оглавление

Введение_ _ _ _ __ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _3

Глава I . Теоретические аспекты языковых особенностей

А.И.Солженицына в трудах исследователей и

« Русском словаре языкового расширения. Объяснение» Солженицына А.И._ 5

1. Исследования ученых-лингвистов_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 5

   Русский словарь языкового расширения А.И. Солженицына_ _ _ _ _ _ _ 6

Глава II . Языковые особенности прозы А.И. Солженицына

(на примере цикла «Крохотки») _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 8

2.1. Языковые особенности «Крохоток»_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _8

2.2. Языковые особенности крохотки «Дыхание»_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 9

2.3. Языковые особенности крохотки «Приступая ко дню»_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 10

Заключение_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _11

Список литературы_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 13

Приложение_ __ __ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ 14

Введение

В русской литературе всегда были популярны миниатюры. Достаточно вспомнить медитации И. Бунина, «сны» А. Ремизова, «разноцветные камешки» В. Солоухина, элегии Ю. Куранова. «Крохотки» А.И. Солженицына выделяются из этого ряда уже самим названием - «крохотки».

Языковые особенности прозы А.И. Солженицына, способность затронуть душу каждого человека, рассматривали в лексикологии такие ученые-лингвисты как В.А. Чалмаев, В.А. Юдин, Б.Кобзис, Л.Колобаева, П.Е.Спиваковский и др.

« К сожалению, в школьной практике сложилась традиция изучения творчества Солженицына по двум рассказам, опубликованным в 60-е годы: «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор». П.Е. Спиваковский в своем научном труде «Феномен Солженицына: Новый взгляд» отмечает: «… чтобы отделаться от творческого наследия А.И.Солженицына, лучше заключить писателя в своего рода гетто из двух его художественно наиболее совершенных рассказов (можно выбрать даже и один - «Матренин двор»)». Именно этим объясняется актуальность работы «Языковые особенности прозы А.И. Солженицына» (на примере цикла «Крохотки»)

В предложенной работе выдвинута следующая гипотеза : одним из основных средств создания образа в «Крохотках» А.И. Солженицына является « принцип «живых морфем» как главный источник «необычных» слов, раскрывающий роль иностранных выражений, диалектизмов, архаизмов в произведениях писателя».

Материалом дальнейшего исследования послужили как цикл «Крохотки» А.И. Солженицына, так и исследования по теме данной работы лингвистического и литературоведческого направлений.

Цель работы состоит в том, чтобы выявить роль языковых особенностей писателя как изобразительно-выразительного средства в художественном тексте при создании образа.

Объектом исследования является язык цикла «Крохотки» Солженицына А.И.

Предмет исследования – изобразительная выразительность языковых особенностей при создании образа.

Методы исследования:

описательный метод;

сравнительно-сопоставительный метод;

метод анализа;

метод синтеза;

метод количественного анализа;

метод обобщения;

метод наблюдения.

Достижение поставленной цели решается через следующие задачи :

1. Изучить теоретический материал по теме работы.

2. Проанализировать использование языковых особенностей при создании образа в цикле «Крохотки».

3.Выявить эмоциональную окраску текста с помощью языковых средств.

Новизна работы состоит в том, что «Крохотки» А.И. Солженицына не подвергались исследованию с точки зрения создания образа при помощи особого языка, который способствует более глубокому пониманию выражения философских и эмоциональных проявлений в творчестве писателя.

Практическая значимость работы заключается в том, что в «Методических рекомендациях по расширению изучения творческого наследия А.И. Солженицына в общеобразовательных учреждениях» от 4 сентября 2008 г. № 031905 предлагаются для изучения на уроках русского языка и литературы миниатюры «Крохотки», дающие «богатый материал для комплексного анализа текста, обучающих и проверочных диктантов», поэтому такая работа может использоваться для анализа текстов других произведений при подготовке к олимпиадам по русскому языку и литературе, при подготовке к ОГЭ и ЕГЭ.

Материалы данной работы будут полезны в практике преподавания современного русского языка и литературы в школе, возможно использование на факультетах русского языка и литературы в вузах и сузах.

Структура работы следующая:

1. Во введении рассматриваются вопросы актуальности исследуемой темы, выделяется объект и предмет изучения, ставятся цели и задачи исследовательской работы, предлагается практическое применение исследования.

2. В первой главе рассматриваются теоретические аспекты, связанные с изучением языковых особенностей А.И.Солженицына в трудах исследователей его творчества и «

3. Во второй главе представлен непосредственный анализ текстов А.И. Солженицына из цикла «Крохотки» на предмет выявления образов, созданных особым языком автора.

4. В заключении представлены выводы и рекомендации по использованию данной работы.

Глава I . Теоретические аспекты языковых особенностей А.И.Солженицына в трудах исследователей и « Русском словаре языкового расширения. Объяснение» Солженицына А.И.

1. Исследования ученых-лингвистов.

«Как нельзя более подходит к миру, запечатленному в «крохотках», тон авторской речи, ее интонации, словарь. Это тон благородной прямоты, сдержанности, сострадания, негодующей иронии и величественной надежды»- говорит о языке А.И.Солженицына Лидия Колобаева. Она утверждает, что язык писателя приближен к звуковым образам поэтов Серебряного века.

Приложение.

А. И. Солженицын «Крохотки» (1958-1960)

ДЫХАНИЕ

Ночью был дождик, и сейчас переходят по небу тучи, изредка брызнет слегка.

Я стою под яблоней отцветающей - и дышу. Не одна яблоня, но и травы вокруг сочают после дождя - и нет названия тому сладкому духу, который напаивает воздух. Я его втягиваю всеми лёгкими, ощущаю аромат всею грудью, дышу, дышу, то с открытыми глазами, то с закрытыми - не знаю, как лучше.

Вот, пожалуй, та воля - та единственная, но самая дорогая воля, которой лишает нас тюрьма: дышать так, дышать здесь. Никакая еда на земле, никакое вино, ни даже поцелуй женщины не слаще мне этого воздуха, этого воздуха, напоённого цветением, сыростью, свежестью.

Пусть это - только крохотный садик, сжатый звериными клетками пятиэтажных домов. Я перестаю слышать стрельбу мотоциклов, завывание радиол, бубны громкоговорителей. Пока можно ещё дышать после дождя под яблоней - можно ещё и пожить!

ПРИСТУПАЯ КО ДНЮ

На восходе солнца выбежало тридцать молодых на поляну, расставились вразрядку все лицом к солнцу, и стали нагибаться, приседать, кланяться, ложиться ниц, простирать руки, воздевать руки, запрокидываться с колен. И так - четверть часа.

Издали можно было представить, что они молятся.

Никого в наше время не удивляет, что человек каждодневно служит терпеливо и внимательно телу своему.

Но оскорблены были бы, если бы так служил он своему духу.

Нет, это не молитва. Это - зарядка.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

• ВВЕДЕНИЕ
• ГЛАВА 1. ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ
• ГЛАВА 3. ГЕРОЙ ИЛИ ПРЕДАТЕЛЬ?
• ЗАКЛЮЧЕНИЕ
• СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• ВВЕДЕНИЕ
• Антитоталитарная тема в русской литературе, возникшая во второй половине 50-х годов прошлого века, не потеряла своего значения в наше время, хотя личности писателей, трудившихся в этом направлении, порой вызывают больше интереса, чем их произведения. Несомненным лидером среди писателей-диссидентов является фигура поистине культовая - Александр Исаевич Солженицын. В антитоталитарной прозе Солженицын занимает такое место, какое занимал Пушкин среди поэтов Золотого века: из множества талантливых людей только он стал ассоциироваться со своей эпохой. К этому человеку никто не мог остаться равнодушным - ни почитатели, ни критики.
• Солженицын даже не был первооткрывателем темы человеческой трагедии в условиях несвободы. Еще раньше об этом с болезненной выразительностью успели написать Иван Солоневич и Варлам Шаламов, чей лагерный опыт был гораздо тяжелее. Но именно «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» произвели настоящий фурор как в Советском Союзе, так и за его пределами. Жестко и решительно писатель сорвал завесу с того, что прежде являлось тайной. Эта бескомпромиссность пугала и шокировала тех людей, которые были рады поскорее забыть свое страшное прошлое и снова шагать вперед к светлому будущему. Солженицын же предпочел поступить иначе. Он всегда был по натуре борцом, к тому же перфекционистом, всегда стремился к совершенству.
• Солженицын - человек действия. И ему удалось довести борьбу с тоталитарным коммунизмом до победного конца, хотя цена этого была достаточно высока - преследования, травля, высылка из СССР, да и разрыв отношений с некоторыми товарищами. Так распалась, едва успев начаться, дружба с Варламом Тихоновичем Шаламовым, который считал неправильным добиваться мировой славы за счет личной трагедии.
• У этих лагерных летописцев часто случались разногласия, особенно когда дело касалось различных литературных тонкостей. Например: стоит ли использовать средства художественной выразительности при описании будней за колючей проволокой? О таком явлении следовало бы рассказывать беспристрастно. Для чего подробно выписывать человеческие характеры? Гулаговская мясорубка перемалывает каждую личность, оставляя жалкий остаток мышц и костей, обтянутых кожей с незаживающими цинготными язвами. Как заметила И.П. Сиротинская, исследователь творчества Шаламова, «если бы Солженицыну пришлось описывать толпу, стоящую перед газовой камерой Освенцима, то он бы и тогда тщательно прописал каждый характер». Слишком разными оказались подходы у двух авторов к изображению лагерной жизни. Каждый описывал то, что видел. Если у Солженицына неволя - это чистилище, способное возвысить дух, то у Шаламова - страшный ад, где пропадают последние остатки веры.
• Даже у самых близких друзей Солженицын не всегда мог найти поддержку. Как и любой яркой индивидуальности, писателю часто приходилось сталкиваться с непониманием окружающих. Но это не ослабило его внутренней энергии. Старые лагерники, отсидевшие по десять, пятнадцать, а то и двадцать пять лет, недоумевали: почему этот человек не может смириться с тем, что уже прошло? Тем более, срок у него был относительно небольшой по тем временам - 8 лет. Однако не в характере Солженицына было смиренно нести свой крест. Его упрекали в чрезмерном самолюбовании, истеричности, неуемной жажде славы, но только такой человек - беспощадный к проявлениям любого рода несправедливости - сумел стать вестником, сказать всему миру слово правды.
• Вскоре к Александру Исаевичу приходит всемирная известность - он становится нобелевским лауреатом. Расплатой за это оказалась депортация из родной страны и насильственная эмиграция. В СССР любое упоминание о Солженицыне носило исключительно негативный характер.
• Лагерную прозу Александра Исаевича исследовали многие литературоведы, но очень редко уделяется внимание драматургии Солженицына. Трагедия «Пленники» или трагикомедия «Пир победителей» уступают по своей выразительности таким шедеврам, как роман «В круге первом» или повесть «Один день Ивана Денисовича», однако тоже имеют свои достоинства. В них есть яркие, запоминающиеся персонажи, им присущи колоритный язык, неожиданные повороты сюжета, и, конечно, важная тема нравственного выбора при сложных жизненных обстоятельствах.
• Актуальность и научная новизна данной работы определяются тем, что в работе затрагивается малоизученная драматургия Солженицына.
• Практическая значимость работы заключается в том, что полученные данные могут быть использованы в преподавании дисциплины «История русской литературы ХХ века»
• Цель работы - на примере персонажей лагерной прозы и драматургии Солженицына раскрыть тему нравственного выбора в условиях несвободы;
• Задачи работы:

1. Дать общую характеристику времени тоталитарного режима в СССР;

2. Определить вклад Солженицына в антитоталитарную литературу

3. Проанализировать образы ведущих персонажей Солженицына.

ГЛАВА 1. ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

солженицын лагерный проза

Изображая человека в условиях несвободы, Солженицын восходит к традиции европейской литературы девятнадцатого века. Для него лагерь - это не только место растления. Оставив восемь лет своей жизни в гулаговских застенках, писатель, тем не менее, сумел найти в своем незавидном положении светлые стороны. Солженицын считал, что в лагере может наступить духовное пробуждение человека. При этом он отнюдь не идеализировал неволю, в его произведениях нет ни малейшего намека на тюремную романтику. Так, в повести «Один день Ивана Денисовича» автор совершенно беспристрастно описывает рабочий день заключенного от подъема до отбоя со всеми его трудностями, хотя Шаламов считал, что Солженицын в этом произведении сильно смягчил реальность: «В настоящем лагере ложка - лишний инструмент. И суп, и каша такой консистенции, что их легко выпить через борт миски. Около санчасти ходит кот - невероятно для настоящего лагеря - кота давно бы съели. Махорку меряют стаканом! Не таскают к следователю. Не посылают после работы за пять километров в лес за дровами. Не бьют. Хлеб оставляют в матрасе. В матрасе! Да еще набитом! Да еще и подушка есть! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок посидеть там в свое время». Но Солженицына никак нельзя обвинить в искажении фактов, достаточно вспомнить, что его осудили почти сразу после окончания войны (июль 1945). Тем людям, которые начинали свой срок именно в это время, не пришлось в полной мере испытать на себе ужасы печально известного тридцать восьмого года, когда гулаговский режим ужесточился до предела, чего не мог осознать Шаламов, утверждавший, что «Солженицын не знает лагеря». Кроме того, очень многое зависело от направления этапа. Да, разница между условиями жизни зэка в Казахстане и в Магаданской области была очень велика. Если у солженицынских героев тридцатиградусный мороз вызывал тоску, то шаламовские, напротив, были ему безмерно рады. Для обитателей Колымы это значило, что наступает долгожданная весна.

Помимо Шаламова, на Колыме отбывал срок еще один известный литератор - поэт Анатолий Жигулин, которому довелось провести десять лет в Бутугычаге, а это был самый тяжелый лагерь на всей территории Советского Союза. Урановый рудник, где вероятность выжить была ничтожно малой. Много опасностей таил Бутугычаг (само слово «бутугычаг» переводится с местного наречия как «долина смерти»), и это не только постоянные голод, холод и радиоактивное излучение. Здесь проводились сверхсекретные медицинские опыты на человеческом мозге. Подопытным материалом для этих преступных действий служили беззащитные зэки. По официальным данным, с 1937 по 1956 год в Бутугычаге было уничтожено 380 тысяч человек. Численность населения современной магаданской области почти в три раза ниже показателей того времени. Однако Жигулин, как и Солженицын, не терял надежды на лучшее даже в таких страшных условиях.

Многие критики разделяют точку зрения Шаламова: в нечеловеческих условиях заключения быстро стирается грань между добром и злом, измученные доходяги превращаются в полузверей, живущих одними инстинктами. Здесь нет и не может быть такого понятия как «личность». Человек за две недели становится тенью в бушлате. Иногда бушлат с номером. Как отмечал Шаламов, «на Колыме глаза ни у кого не имеют цвета». Это выражение позже встретится у Солженицына при описании Натальи Герасимович, героини романа «В круге первом». Ее глаза также не будут иметь цвета.

Очень быстро люди расставались с чувством собственного достоинства, за триста граммов хлеба они терпели всякие унижения. Голод затмевал сознание даже самых гордых лагерников.

Но нельзя не вспомнить пронзительные строки Жигулина:

Люди с номерами,

Вы были люди, не рабы!

Вы были выше и упрямей

Своей трагической судьбы.

Я с вами шел в те злые годы,

И с вами был не страшен мне

Жестокий титул «враг народа»

На спине».

Как свидетельствует лирический герой стихотворения, невозможно до самого конца уничтожить человеческое в человеке.

По свидетельству Солженицына, началом подавления личности в лагере был номер, который присваивался заключенному вместо имени. Это обычай немецких концлагерей, который со временем перешел в ГУЛАГ. Все начинается с малого, не случайно знаменитая повесть Солженицына называется «Один день Ивана Денисовича», хотя изначально планировалось название «Щ-854». Есть имя - есть живая душа, а значит, есть и надежда на спасение. Если человек не забыл самого себя, то у него еще найдутся силы побороться за свои права. Так, кавторанг Буйновский реагирует на голос надзирателя только тогда, когда слышит собственную фамилию. Некоторые персонажи этой повести носят номера Щ-311, Щ-854, Ю-81. Буквы, которые стоят почти в конце алфавита и трехзначное число говорят о невероятных масштабах сталинских репрессий. В своем документально-художественном исследовании «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын ссылается на статистику профессора И.А. Курганова: «…От 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит пониженной рождаемости - оно обошлось нам в… 66,7 миллионов человек (без этого дефицита - 55 миллионов). Шестьдесят шесть миллионов! Пятьдесят пять! Свой или чужой - кто не онемеет? Мы, конечно, не ручаемся за цифры профессора Курганова, но не имеем официальных». Эти огромные числа не удивляют. Людям приходилось заниматься непосильным физическим трудом на холоде по 12-16 часов в сутки при постоянном недосыпании. Рацион заключенных был скудный и однообразный, отсутствие витаминов влекло за собой цингу и пеллагру. Особо мучительным было постоянное недоедание, за которым неизбежно наступала дистрофия. А зимой - серьезные обморожения. Очень часто люди намеренно сами себе наносили телесные повреждения, чтобы хоть на один день освободиться от тяжелых работ. Иногда это помогало, иногда нет. Можно было на всю жизнь остаться калекой и при этом продолжать трудиться. Относительно благополучно проживали отведенный срок те, кто сумел устроиться на более легкую должность вроде нормировщика или парикмахера. Но это было непросто. Многие умирали, даже не ступив на территорию лагеря. В тюремных камерах, где находились арестанты до отправления на этап, была ужасающая скученность. Как свидетельствует Солженицын, в камеру на 25 мест могли поместить 80 человек, и это не предел. Невозможно было лечь, вытянуть ноги. В этой давке не сразу обнаруживались трупы. То же самое было и при транспортировке в вагонах, люди быстро задыхались, а в пути они могли провести месяц, не меньше. Месяц без света и воздуха, а часто и без воды. Тех, кто пытался бежать, расстреливали конвоиры. Неважно, в какой части страны располагался лагерь, ведь опасности, подстерегавшие заключенных, везде были одинаковыми. Но разные люди и относились к ним по-разному.

Центральный персонаж вышеупомянутой повести, сорокалетний крестьянин Иван Шухов сидит уже почти восемь лет. Со своим положением Шухов давно свыкся и старается соблюдать все лагерные законы. Главная для него задача - выйти на волю с наименьшими потерями. Срок Ивана Денисовича подходит к концу, но он знает, что за малейшую провинность вполне реально получить еще один, и потому не радуется преждевременно. К серьезным жизненным испытаниям Шухову не привыкать, во время войны он прошел немецкий плен, за что и был осужден у себя на родине. Шухов отлично разбирается в людях, с начальством держится вежливо, но не заискивающе. Может пуститься на небольшую хитрость, если это будет ему выгодно, но старается особо не выделяться. Однако высокая степень приспособляемости Шухова не имеет ничего общего с унизительным лакейством. Как в свое время высказался Чуковский, «Шухов - обобщенный характер простого русского человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый - и добрый».

Полной противоположностью Шухова является капитан Буйновский. Он сидит совсем недолго (меньше трех месяцев из присужденного ему двадцатипятилетнего срока) и еще не успел адаптироваться, по-прежнему чувствует себя властным морским офицером, с однобригадниками разговаривает резко и называет их «краснофлотцами». Когда конвоиры собираются конфисковать его жилет, Буйновский кричит на них - он еще не знает, какие последствия может повлечь за собой прямое сопротивление режиму. А теми последствиями были десять суток карцера, что значило подорванное на всю жизнь здоровье: верное приобретение туберкулеза. Некоторые критики считали поступок Буйновского героическим, сопереживали данному персонажу и осуждали автора за то, что он не оставил никакой надежды этому отважному человеку. Так, В. Лакшин, сотрудник журнала «Новый мир», изложил свои взгляды по этому поводу в статье «Иван Денисович, его друзья и недруги»: «Попадая в лагерь и не зная сосвежа всей меры произвола и своей беззащитности перед ним, считая происшедшее с тобой лично недоразумением, ошибкой, люди могли, как кавторанг Буйновский, горячо возмущаться происходящим. Вместе с Иваном Денисовичем мы сочувствуем этому взрыву протеста кавторанга, ощутившего в себе оскорбленное достоинство советского гражданина. Но вместе с волной горячего сочувствия к этому чистому, идейному человеку приходит и острое чувство жалости. На Волкового выкрики кавторанга не производят впечатления, а сам Буйновский еще отсидит за это в БУРе. При всем благородстве его порыва есть в нем что-то беспомощное. Тут даже не наказание горько, а полная бесцельность и бессмысленность протеста... Солженицын не был бы Солженицыным с его жестокой реалистической правдой, если бы не сказал нам о том, что кавторанг - этот властный, звонкий морской офицер - должен превратиться в малоподвижного, осмотрительного зэка, чтобы пережить отверстанные ему двадцать пять лет срока. Неужели так? Как мучительно верить этому. Ах, как хотелось бы нам, чтобы он протестовал каждый день и каждый час, без устали обличая своих тюремщиков, не думал бы о холоде и о миске с кашей, сжался бы в один комок нервов - и все-таки продолжал борьбу». Солженицын же в разговоре с Лакшиным и Твардовским ясно дал понять, что полюбившийся многим читателям капитан, резкий внешне и чувствительный изнутри человек, просто обязан «нарастить шкуру», так как это единственная возможность выжить в нечеловеческих лагерных условиях. И чем скорее он это сделает, тем будет лучше для него: «Это же самое главное. Тот, кто не отупеет в лагере, не огрубит свои чувства - погибает. Я сам только тем и спасся. Мне страшно сейчас смотреть на фотографию, каким я оттуда вышел: тогда я был старше, чем теперь, лет на пятнадцать, и я был туп, неповоротлив, мысль работала неуклюже. И только потому спасся. Если бы, как интеллигент, внутренне метался, нервничал, переживал все, что случилось - наверняка бы погиб». А Шаламов и вовсе считал образ капитана Буйновского неправдоподобным для своего времени, о чем он написал Солженицыну в письме: «Кавторанг - фигура тридцать восьмого года. Вот тогда чуть не каждый так кричал. Все, так кричавшие, были расстреляны. В 1951 году кавторанг так кричать не мог, каким бы новичком он ни был. С 1937 года в течение 14 лет на его глазах идут расстрелы, репрессии, аресты, берут его товарищей, и они исчезают навсегда. А кавторанг не дает себе труда даже об этом подумать. Он ездит по дорогам и видит повсюду караульные лагерные вышки. И все-таки ни о чем не подумал. Он не мог этого знать при двух условиях: или кавторанг четырнадцать лет пробыл в дальнем плавании, где-нибудь на подводной лодке, четырнадцать лет не поднимаясь на поверхность. Или четырнадцать лет сдавал в солдаты бездумно, а когда взяли самого, стало нехорошо». Также Шаламов утверждал, что отчаянные смельчаки, подобные капитану, быстрее всех погибают в лагере, если не физически, то морально: «Кавторангу - две дороги: или в могилу, или лизать миски, как Фетюков. Кавторанг - будущий шакал». Впрочем, реальный прототип Буйновского, капитан второго ранга Борис Васильевич Бурковский, которому в свое время тоже пришлось пройти испытание карцером, выдержал его с честью. Дальнейшая судьба капитана (не персонажа) сложилась вполне благополучно.

Шухов приучил себя жить по принципу «кряхти да гнись, а упрешься - переломишься». Буйновский уже согнут, а еще один заключенный по фамилии Фетюков сломлен окончательно. Это опустившийся человек, который не брезгует шарить по помойкам и вылизывать чужие миски, за что периодически бывает избит. Он часто плачет и не скрывает своих слез. Фетюков - это фигура по-своему трагическая. Данный образ совсем не похож на солженицынских «благородных» зэков. Его легко представить на месте героев «Колымских рассказов», где такие фетюковы были обычным явлением. Они отрубали себе пальцы, надеясь попасть в лазарет, рыдали, получив к завтраку миску кипятка и ничего больше, смиренно прислуживали уголовникам, чтобы получить вознаграждение в виде куска хлеба или папиросы. На Колыме подобное поведение было нормой, и слезы лагерников не считались постыдными. Но если шаламовским героям искренне сопереживаешь, то Фетюков вызывает жалость, смешанную с презрением. Автор дает читателям сведения о биографии героя, из которых можно узнать, что на воле он занимал некую крупную должность и создавал жесткие условия своим подчиненным. Падение Фетюкова в лагере часто трактуется литературоведами как закон бумеранга, акт возмездия.

Среди лагерников выделялась отдельная категория, более известная как «придурки». Это банщики, парикмахеры, хлеборезы, повара, кладовщики, нормировщики, фельдшеры - те, кому не приходилось заниматься тяжелым физическим трудом наравне со всеми. В лагере они считались почти элитой. «Придурки» значительно влияли на жизнь «рядовых» заключенных. Есть «придурок» и в бригаде Шухова - это помощник нормировщика Цезарь Маркович, очень неоднозначный персонаж. Бывший кинорежиссер, он поддерживает в лагере отношения лишь с образованными людьми, со всеми остальными держит дистанцию. Это роднит его с Дмитрием Сологдиным, героем романа «В круге первом». Цезарь еще молод, и лагерный быт не стер лоска с его лица. Он часто получает посылки с воли, имеет возможность носить гражданскую одежду вместо тюремной. Цезарь Маркович не скупой, он щедро угощает своего друга Буйновского, к которому не приходят посылки, отдает ужин с хлебом Шухову. Старается отгородиться от жестоких реалий мыслями об искусстве. Но есть у Цезаря недостаток, который роднит его с капитаном Буйновским и не позволяет считаться истинным интеллигентом - барственная снисходительность к людям «из народа», которые уступают ему по уровню интеллекта и образованности. На людей, подобных Шухову, он обращает внимание только тогда, если ему требуется их помощь. Когда Иван Денисович приносит Цезарю в контору обед (общей столовой Цезарь принципиально никогда не посещал), тот молча протягивает руку за миской, не глядя на человека, который ее принес. Вроде бы мелочь, но говорит о многом. Лагерный аристократ принимает услуги простого работяги как нечто само собой разумеющееся. Конечно, он не забывает их оплачивать продуктами или сигаретами, но все же такое поведение не красит Цезаря. Однако незлобивый Шухов не осуждает его, а напротив, даже немного жалеет.

Каждый выбирал свой путь выживания по мере сил, и совсем особым был этот путь у бригадиров. Они не имели таких привилегий, за которые цепко держались «придурки», но их влияние на жизнь заключенных было ничуть не меньшим. Вот как описывает Солженицын образ идеального бригадира в «Архипелаге ГУЛАГ»: «В меру жестокий, хорошо знающий все нравственные (безнравственные) законы ГУЛАГа; проницательный и справедливый в бригаде; со своей отработанной хваткой против начальства - кто хриплым лаем, кто исподтишка; страшноватый для всех придурков, не пропускающий случая вырвать для бригады лишнюю стограммовку, ватные брюки, пару ботинок. Но и со связями среди придурков влиятельных, откуда узнает все лагерные новости и предстоящие перемены, это все нужно ему для правильного руководства. А в бригаде он всегда знает, кого взглядом подбодрить, кого отматерить, а кому дать сегодня работу полегче. И такая бригада с таким бригадиром сурово сживается и выживает сурово. Нежностей нет, но никто и не падает». Это описание вполне применимо к Андрею Прокофьевичу Тюрину, бригадиру Шухова: «В плечах здоров, да и образ у него широкий. Смехуечками он бригаду свою не жалует, а кормит - ничего, о большой пайке заботлив». Тюрина ценят и уважают все заключенные. Это суровый, но справедливый человек, который никогда не станет требовать от обессиленного доходяги выполнения запредельных норм. Он способен постоять за себя и не дать в обиду своих подчиненных. Тюрин демократичен, он откровенно рассказывает бригаде историю своей непростой жизни, стараясь поддержать зэков, среди которых были новички.

Образ Тюрина высоко оценил Шаламов, хотя он всегда был принципиально против самой должности бригадира как таковой:

«Очень хорош бригадир, очень верен. Художественно этот портрет безупречен, хотя я не могу представить себе, как бы я стал бригадиром (мне это предлагали неоднократно), ибо хуже того, что приказывать другим работать, хуже такой должности, в моем понимании, в лагере нет. Заставлять работать арестантов - не только голодных, бессильных стариков, инвалидов, а всяких - ибо для того, чтобы дойти при побоях, четырнадцатичасовом дне, многочасовой выстойке, голоде, пятидесяти-шестидесятиградусном морозе надо очень немного, всего три недели, как я подсчитал, чтобы вполне здоровый, физически сильный человек превратился в инвалида, в «фитиля», надо три недели в умелых руках. Как же тут быть бригадиром? Я видел десятки примеров, когда при работе со слабым начальником сильный просто молчал и работал, готовый перенести все, что мог. Но не ругать товарища. Сесть из-за товарища в карцер, даже получить срок, даже умереть. Одного нельзя - приказывать товарищу работать. Вот потому-то я и не стал бригадиром. Лучше, думаю, умру. Ни Шухов, ни бригадир не захотели понять высшей лагерной мудрости: никогда не приказывай ничего своему товарищу, особенно - работать. Может, он болен, голоден, во много раз слабее тебя. Вот это умение поверить товарищу и есть самая высшая доблесть арестанта. В ссоре кавторанга с Фетюковым мои симпатии всецело на стороне Фетюкова».

Мы говорим об арестантах, но были также и арестантки. Солженицын свидетельствует, что у женщин было больше шансов выжить в тяжелых условиях, если они становились сожительницами надзирателей или даже высокопоставленных «придурков»: «Если ты приехала в лагерь физически сохраненной и сделала умный шаг в первые дни - ты надолго устроена в санчасть, в кухню, в бухгалтерию, в швейную или в прачечную, и годы потекут безбедно, вполне похожие на волю. Случится этап - ты и на новое место прибудешь вполне в расцвете, ты и там уже знаешь, как поступать с первых же дней». Красота заключенной - это палка о двух концах: «Только явная старость или явное уродство были защитой женщины - и больше ничто. Привлекательность была проклятьем, у такой непрерывно сидели гости на койке, ее постоянно окружали, ее просили и ей угрожали побоями и ножом, - и не в том уже была ее надежда, чтоб устоять, но - сдаться-то умело, но выбрать такого, который потом под угрозой своего имени и ножа защитит ее от остальных…». Красота могла одновременно спасти и погубить женщину. Самые гордые арестантки быстро уступали тем, к кому испытывали отвращение, просто чтобы сохранить жизнь и здоровье. Остальных ждали тяжелые физические работы на лесоповале и медленное умирание. Но даже в гулаговском аду порой встречалась истинная любовь, это можно рассмотреть подробнее на примере главной героини драмы «Олень и шалашовка».

Люба Негневицкая - молодая привлекательная женщина, арестованная по политической 58-ой статье и осужденная на десять лет. В лагере она вызывает интерес у начальства и умеет пользоваться этим. Но под маской циничной «шалашовки» скрывается утонченная душа, которую еще не раздавил ГУЛАГ, что сумел разглядеть заключенный Глеб Нержин, бывший завпроизводством лагеря. Однако Люба, которая еще до заключения многое пережила, настороженно относится к искреннему чувству Глеба:

«Нержин: Я сразу заметил, что вы…

Люба: А на лесоповал зачем посылали?

Нержин: Но им нужен был парикмахер!

Люба: А я должна страдать?

Нержин: Вы… Не только страдать… Вы должны быть одеты в легкое белое платье… а вот здесь, на груди, приколоть… Но даже и в лагерной телогрейке вы… Дайте мне ваши руки!

Люба: Зачем?

Нержин: Я их еще поцелую!

Люба: Кто же целует - руки?

Нержин: Я больше не смею.

Люба: Какой ты чудак».

Люба рассказывает Нержину свою историю: жизненные трудности Любы начались с того момента, когда ее семья была раскулачена. Девочка рано осиротела и жила в семье старшего брата на положении типичной бедной родственницы: « А как мы жили потом! Комнаты не было, пять лет в темных проходных сенях, нет даже окна, чтобы готовить уроки. В школу всегда иду одетая, как нищая, есть хочется. И нельзя жаловаться, нельзя просить помощи, чтоб никто не узнал, что мы раскулаченные. А одеваться хочется! И в кино хочется! Брат женился, свои дети… И в четырнадцать лет меня выдали замуж». Негневицкая была замужем дважды, оба раза - неудачно. Мягкий, интеллигентный, романтично настроенный Нержин, который находится в лагере недавно, понимает, что любит эту женщину с тяжелой судьбой: «Ты - просто отчаянная какая-то… Ты меня - выпиваешь всего. Я… теперь не буду без тебя, слышишь? Я не могу без тебя! Я - полюбил тебя, Любонька. Не по-лагерному, по-настоящему. После твоего поцелуя мне - хоть и не жить…»

Люба тронута, она и сама проникается теплыми чувствами к Нержину. Но по жестоким лагерным законам у этой чистой, искренней любви не было продолжения. Люба понимает, что не может отказаться от тех немногих благ, которые сулит ей связь с врачом Тимофеем, Глеб же не хочет делить свою любимую с «придурками». Кончается все тем, что Люба отправляется по этапу. Как отметил Солженицын, «кто-то шел содержанками придурков без любви, чтобы спастись, а кто-то шел на общие и гиб - за любовь».

ГЛАВА 2. ШАРАШКА - ЗОЛОТАЯ КЛЕТКА

Известно, что Солженицын получил Нобелевскую премию за свой роман «В круге первом», в котором затрагивается тема «шарашек» - научно-исследовательских спецтюрем особого назначения. Писатель разъясняет: «Все эти шарашки повелись с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора составляли. Потом - рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле - это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаевичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны».

Название романа имеет отсылку к «Божественной комедии» Данте. ГУЛАГ в целом символизирует ад с его девятью кругами, а подмосковная шарашка, где происходит действие - это высший, лучший, первый круг, почти рай. Туда попадали ученые, представители техно-элиты, которые занимались разработкой секретной техники по заказу Сталина.

Шарашки как вершина ГУЛАГА упоминаются и в трагедии «Пленники»:

« Рублев: … Поручаю вам проследить, чтоб он был отправлен на этап со спецуказанием: в Заполярье, с использованием исключительно на физических работах. Но умереть мы ему не дадим. Когда он окончательно дойдет, его выхватят, доставят на Лубянку, какой-нибудь солидный генерал выразит глубочайшее соболезнование, что ничего не знал об аресте и не мог своевременно защитить маститого ученого и с величайшим почтением попросит профессора вернуться к научным занятиям, мирясь со стеснениями колючей проволоки вокруг лаборатории. И Мостовщиков, которого незадолго любой последний конвойный солдат бил по шее, будет испытывать блаженство, второе рождение. За право не долбать землю тундры, за кубик сливочного маслица к завтраку - он сделает нам больше, чем за золотое море американцам.

Камчужная: Как это глубоко!

Рублев: Опыт уже имеется. Подобные учреждения работают уже лет пятнадцать - и с большим успехом».

Расчет был предельно прост: сначала заставить человека годами жить без элементарных бытовых удобств, а затем частично вернуть их, чтобы заключенный при этом считал своих мучителей благодетелями и всегда был готов исполнить любое требование со стороны начальства. Умные, честные люди скрепя сердце работали на благо ненавистного режима, чтобы не потерять относительный комфорт и стабильность своего существования. Еще бы: спать можно было на кроватях, застеленных простынями, а не на голых досках, питаться лучше, чем некоторые граждане на воле. Не приходилось задумываться о хлебе, который в лагере был единственным источником калорий и ради получения которого требовалось трудиться по 12-16 часов в день - его можно было запросто брать со стола в неограниченном количестве. Как свидетельствует Лев Зиновьевич Копелев, прототип Льва Рубина, одного из героев романа, «шарашечные харчи в первые послетюремные дни казались нам роскошными. За завтраком можно было иногда даже выпросить добавку пшенной каши. В обеденном супе - именно супе, а не баланде - попадались кусочки настоящего мяса. И на второе каша была густая, с видимыми следами мяса. И обязательно давалось третье блюдо - кисель». На шарашке рабочий день длился не меньше, но то был исключительно умственный труд в теплом помещении. Кроме того, менялось отношение начальства к заключенным: не оскорбляют, вежливо именуют по имени-отчеству. Потому и не было ничего удивительного в том, что для заключенных, прежде отбывавших свой срок в каком-нибудь заполярном лагере, все это являлось настоящим чудом:

« - Куда я попал? Завтра меня не погонят в ледяную воду! Сорок грамм сливочного масла!! Черный хлеб - на столах! Не запрещают книг! Можно самому бриться! Надзиратели не бьют зэков! Что за великий день? Что за сияющая вершина? Может быть, я умер? Может быть, мне это снится? Мне чудится, я - в раю!

Нет, уважаемый, вы по-прежнему в аду, но поднялись в его лучший, высший круг - в первый».

Сравнение комфортабельной тюрьмы с первым кругом ада мы встречаем дважды, в начале и в конце романа:

« - Ничего я, ребята, не жалею, что уехал. Разве это жизнь - на шарашке? По коридору идешь - на Сиромаху наступишь. Воскресений уже два года нет, сволочи. Двенадцать часов рабочий день! За двадцать грамм маслица все мозги отдай. Переписку с домом запретили, драть их вперегреб. И - работай? Да это ад какой-то!

Нет, Илья Терентьич, это - не ад! Это - не ад! В ад мы едем. В ад мы возвращаемся. А шарашка - высший, лучший, первый круг ада. Это - почти рай».

Заключенный Нержин, прототипом которого являлся сам автор, очень метко выразился: «почти рай». Почти - это значит ненастоящий, поддельный. Первый круг ада, пусть лучший, но все же еще не истинный рай, а лишь отдаленное подобие, суррогат, который вводит людей в заблуждение, медленно иссушая их сердца. Принять дары шарашки - значило переступить через нравственные принципы, отдать свои силы, знания и способности на укрепление Системы, которая и создала эти позолоченные тюрьмы.

Только очень сильный человек мог устоять против соблазнов шарашки, понимая, что ни к чему хорошему добровольное сотрудничество с представителями власти не приведет:

«Милое благополучие! Зачем - ты, если ничто, кроме тебя?..

Все доводы разума - да, я согласен, гражданин начальник!

Все доводы сердца - отойди от меня, Сатана!»

Трудно сделать выбор, когда на карту поставлено многое и почти нет времени на размышления. Однако Солженицын любит ставить своих героев перед дилеммами корнелевского масштаба.

Интересы зэков, населявших шарашку, простирались значительно дальше удовлетворения первичных потребностей в пище и тепле. Этих умных, образованных, начитанных людей занимали глобальные проблемы, одна из которых - судьба человечества в условиях тоталитаризма.

Заключенные зависели от начальников, но и начальники зависели от них, точнее, от результатов их труда. Подневольные рабочие знали это, и потому всегда могли повернуть сложную ситуацию в свою пользу, с определенным риском, конечно, как это сделал талантливый инженер Дмитрий Сологдин, один из самых неоднозначных героев романа, которому очень импонирует автор.

Дмитрий Александрович Сологдин происходил из дворянского рода, за что получил на шарашке прозвище «граф Сологдин». Он красив внешне: высокий, статный, светловолосый и синеглазый, с аккуратной бородкой, очень похожий на древнерусского витязя. Это человек исключительного ума и энергии. Глеб Нержин, близкий друг Сологдина, говорит, что при их первой встрече лицо Дмитрия напоминало иконный лик, но позже Глеб понял, что этот красавец совершенно не святой. И действительно, главными недостатками бравого Сологдина являлись некоторое самолюбование и снисходительно-высокомерное отношение к тем людям, которые были ниже его по уровню интеллекта.

Сологдин любит творчество Достоевского и восхищается некоторыми его персонажами: Ставрогиным, Свидригайловым, Кирилловым. Сам же он напоминает Раскольникова с его антигуманной теорией: Дмитрий иронично относится к народу, называет его «безликим тестом истории» и уверен, что повлиять на ход жизненного развития государства могут лишь немногие одаренные личности, такие, как он сам. Дмитрий любит подчеркивать свою исключительность. Он изобретает Язык Предельной Ясности, суть которого состояла в максимальном ограничении употребления заимствованных слов и заменой их исконно русскими синонимами, Россию он при этом называет «косопузой страной». Кроме этого, негативно относится к идеям православия, заявляя, что «все народы, имевшие несчастье быть православными, поплатились несколькими веками рабства». Себя гордо сравнивает с рыцарем, идущим на врагов «под закрытым забралом».

Жизнь Сологдина не была легкой. В лагерях он отсидел двенадцать лет, оставалось еще пять. Своего единственного сына никогда не видел - когда Дмитрия арестовали, его жена была беременной. Он надеялся освободиться досрочно, выйти на волю еще не совсем старым и немощным. Дмитрий знал, что если пойдет на контакт с начальством, то его хрупкая мечта вполне может стать реальностью. Но Сологдин ненавидел существующий государственный строй и не желал своими действиями способствовать его укреплению. И в то же время он не хочет жертвовать собой ради людей, которые не вызывают у него ничего, кроме раздражения:

«Этот обезбожевший народ, наделавший столько преступлений, и безо всякого раскаяния, - этот народ рабов достоин ли жертв, светлых голов, анонимно ложащихся под топор? Еще сто и еще двести лет этот народ будет доволен своим корытом - для кого же жертвовать факелом мысли? Не важней ли сохранить факел?»

Тогда герой пускается на хитрость - сжигает чертеж одного чрезвычайно важного шифратора и сообщает своему начальнику, полковнику Яконову, что берется восстановить этот чертеж за месяц, хотя на самом деле он может сделать это за несколько часов. Кроме этого, он добивается назначения собственной кандидатуры на место ведущего конструктора, хладнокровно говорит, что «не хотел бы отдать свою свободу ни за так». Отчаянная решительность заключенного производит впечатление на Яконова, он проникается симпатией к Сологдину и соглашается со всеми его требованиями. Для флегматичного полковника этот заключенный являлся воплощением тех качеств, которых так не хватало ему самому. Сологдин не боялся рисковать, хотя в случае неудачи последствия могли быть самыми страшными - третий тюремный срок. Тридцатисемилетний Дмитрий знал, что может не пережить его, однако в глубине души не сомневался в своем успехе, хоть и был немного напряжен при этом:

«Я уничтожу тебя! - налились глаза полковника.

Хомутай третий срок! - кричали глаза арестанта». Автор не осуждает этого гордого человека с завышенной самооценкой, напротив, восхищается его тонким умом и цепкой хваткой. Сологдин умеет любую ситуацию провернуть в свою пользу. О дальнейшей судьбе героя писатель ничего не говорит, но читатели поневоле верят, что все у этого человека получится. Литературный образ был максимально приближен к своему реальному прототипу - инженеру, философу и писателю Дмитрию Михайловичу Панину. Сам Панин, в отличие от книжного героя, предпочел тот же путь, что и Солженицын - добровольное возвращение в глубины ГУЛАГа.

Совсем другой путь выбирает филолог Лев Рубин, главный антипод Сологдина. На примере этого персонажа Солженицын показывает, как идеологическая обработка лишает умного человека способности видеть мир таким, каков он есть на самом деле. Коммунист Рубин не разочаровался в своих идеалах, когда сел в тюрьму, он хочет быть полезным для партии, мечтает, чтобы его оценили по достоинству. И вот Рубину поручают очень серьезное и ответственное дело: помочь вычислить «особо опасного преступника». Для этого требовалось сравнить одну запись телефонного разговора с пятью другими и на основании схожести голосов определить главного подозреваемого. Заключенный счастлив, что оказался нужным государству, которое, конечно, заметит и оценит его помощь, Лев Григорьевич был в этом уверен. Но все вышло совсем не так, как думал Рубин. Представители МГБ использовали его в этом деле как элементарную рабочую силу, и они не считали необходимым благодарить заключенного, пусть даже коммуниста, за проявленное усердие. Поутихло после этого прежнее слепое преклонение Рубина перед партией, он уже не и не очень был рад тому, что вычислил преступника. Кроме того, следовало вычислить одного человека, а Рубин подозревал двоих, о чем сообщил генералу Осколупову, которому ничего не стоит арестовать обоих. Если сначала Рубин еще переживал, что подставил под удар невиновного человека, то потом цинично говорит: «история требует жертв». Критик Б. Сарнов отметил, что Солженицын в романе сильно оглупил Рубина в сравнении с его прототипом. Копелев был того же мнения: « Мой «протагонист» глупее, равнодушнее, а «сам», и Митя, и «синтетические» персонажи - их единомышленники - умнее, благороднее». В самом деле, назвать Копелева упертым, ограниченным фанатиком никто из современников не мог.

Что еще могли потерять арестанты, кроме бытового комфорта? Здоровье, молодость (самому юному зэку, Ростиславу Доронину, было двадцать три года. А срок его - двадцать пять!) и саму жизнь. Но была ли нужна им такая жизнь? Ведь даже самая благоустроенная тюрьма оставалась тюрьмой. Вышеупомянутый Дмитрий Панин полагал, что у шарашечных зэков меньше шансов дождаться освобождения, чем у лагерных: им были известны многие государственные секреты.

Заключенные у Шаламова, эти истерзанные постоянным голодом и холодом полулюди, часто видели смерть, но не страшились ее, а принимали как избавление от страданий. У Солженицына же равнодушный ко всему арестант с тусклым взглядом, отсидевший лет десять или около того, вздрогнет иной раз от резкого окрика надзирателя: «Расстрелять бы тебя, падло!» Инстинкт самосохранения отмирал последним.

Чего же можно было ожидать от растерянного, напуганного, подавленного новичка, едва-едва переступившего порог следовательского кабинета? Солженицын вывел универсальную формулу того, как человеку пережить страшные перемены в своей судьбе с наименьшими потерями для себя: «Надо вступить в тюрьму, не трепеща за свою оставленную теплую жизнь. Надо на пороге сказать себе: жизнь окончена, немного рано, но ничего не поделаешь. На свободу я не вернусь никогда. Я обречен на гибель - сейчас или несколько позже, но позже будет даже тяжелей, лучше раньше. Имущества у меня больше нет. Близкие умерли для меня - и я для них умер. Тело мое с сегодняшнего дня для меня - бесполезное, чужое тело. Только дух мой и моя совесть остаются мне дороги и важны. И перед таким арестантом - дрогнет следствие! Только тот победит, кто от всего отрекся!»

Именно так повел себя Александр Бобынин. Этот мрачный арестант отлично разбирался в человеческой психологии и мог откровенно высказать любому начальнику все, что думает о происходящей действительности. Он держался с таким холодным достоинством, что начальники вроде Яконова в присутствии этого заключенного сразу робели: «Можно построить Эмпайр-стэйт-билдинг. Вышколить прусскую армию. Взнести иерархию тоталитарного государства выше престола Всевышнего. Нельзя преодолеть странного духовного превосходства иных людей. Бывают солдаты, которых боятся их командиры рот. Чернорабочие, перед которыми робеют прорабы. Подследственные, вызывающие трепет у следователей. Бобынин знал все это и нарочно так ставил себя с начальством. Всякий раз, разговаривая с ним, Яконов ловил себя на трусливом желании угодить этому зэку, не раздражать его, - негодовал на это чувство, но замечал, что и все другие так же разговаривают с Бобыниным». Даже всевластный министр Абакумов пребывал в растерянности после встречи с Бобыниным. Заключенный сказал сталинскому вельможе честные и простые слова: «…Свободу вы у меня давно отняли, а вернуть ее не в ваших силах, ибо нет ее у вас самих… вообще, поймите и передайте там, кому надо выше, что вы сильны лишь постольку, поскольку отнимаете у людей не все. Но человек, у которого вы отняли все - уже неподвластен вам, он снова свободен».

Одним из таких людей, кому удалось стать абсолютно свободным внутренне, был физик-оптик Илларион Герасимович. Невысокого роста, щуплый, Герасимович походил «на того из народной пословицы воробья, у которого сердце с кошку». Тысяча девятьсот тридцатый год в одночасье перечеркнул жизнь Иллариона Павловича. В то время начинались жестокие гонения на инженеров. Герасимович был арестован за «вредительство», свой пятилетний срок отбывал в приамурском лагере. После освобождения женился на любимой девушке, которая прождала его все эти годы. Из-за испорченной анкеты Иллариону не удавалось найти хорошую работу, молодые супруги часто ездили с места на место. Они жили в большой бедности и потеряли двоих детей. Не сумев нигде устроиться, Герасимовичи решили вернуться в родной Ленинград, их возвращение совпало по времени с началом войны. Чтобы выжить, Илларион Павлович был вынужден стать могильщиком. «Но, призрак лабораторный, он не слабел, а сильнел от такой жизни». Вскоре его снова арестовали - на сей раз за «намерение изменить родине». Жену, Наталью Павловну, арестовать не удалось - болезнь спасла ее, как ни парадоксально. Ничего не осталось от прежнего Герасимовича - мягкого, интеллигентного ученого с неловкой улыбкой. Теперь это был сдержанный хладнокровный, подозрительный и замкнутый человек, переживший на своем веку столько, что хватило бы на несколько биографий. На шарашке Герасимович не нашел близких друзей, но пользовался уважением у тех немногих, с кем обменивался своими взглядами и наблюдениями.

Однажды Герасимовичу довелось попасть на свидание с женой. Вид женщины шокировал заключенного - казалось, что это она сидит в тюрьме, а не он, настолько измученной выглядела Наталья Павловна. Она рассказывает мужу о том, какие издевательства терпит от соседей по коммунальной квартире из-за родства с ним. Герасимович в смятении, он уговаривает несчастную женщину подождать еще немного, но она явно доживает последние недели, и доживает тяжело. Спасти ее может только быстрое возвращение мужа на свободу и восстановление в правах. Это было бы настоящим чудом, поскольку сидеть Иллариону оставалось три года. Однако почти сразу после этого грустного свидания судьба посылает Герасимовичу шанс. У него появляется возможность освободиться досрочно. Все, что требовалось сделать взамен - изобрести прибор для слежки, микрофотоаппарат, который можно вставить в замочную скважину или в дверной косяк. Герасимович переживает тяжелейшую минуту. Согласиться на это жестокое предложение - значило сломать жизнь нескольким десяткам, а то и сотням невинных людей, уподобиться тем грубым чекистам, которых он всю жизнь презирал. Отказаться - добить последнего оставшегося у него родного человека, «единственную женщину на земле, составлявшую половину его самого». Герасимович отказывается, потому что понимает: на чужом несчастье своего счастья не построишь, он не сможет жить с такой тяжестью на душе. «Я не ловец человеков!» - так он объясняет генералу Осколупову свой выбор. - «Довольно, что нас посадили…» Он сам до последнего момента не думал, что произнесет вслух эти слова, с презрением глядя в ненавистное лицо Осколупова. Позже мы поймем, что иначе он и не мог поступить, Илларион Павлович не способен на подлость ни при каких обстоятельствах. Этот субтильный, с негромким голосом человек на какое-то мгновение становится выше всевластных генералов МГБ. Примечательно, что у Солженицына чаще всего проявляют наибольшую отвагу люди, не слишком сильные физически.

Ж. Нива отметил, что «художественный мир Солженицына - мужской, женского начала в нем мало». В самом деле, женщины в романе предстают как смутные воспоминания. Это и было трагедией героев - сталинский режим разлучил их с любимыми и близкими. Непростой выбор приходилось делать родственницам заключенных: у них тоже был свой круг ада, хоть и без колючей проволоки. Жены «врагов народа» подвергались жесткому остракизму со стороны соседей, коллег по работе, знакомых, а нередко даже близких друзей и родственников, и потому женщинам приходилось жить в постоянном напряжении и по мере возможностей скрывать свое положение, что можно увидеть на примере Нади Нержиной и Натальи Герасимович.

Надя учится в аспирантуре, готовится к защите диссертации. Своим подругам по общежитию она сказала, что ее муж пропал без вести во время войны и что она будет ждать его столько, сколько потребуется. Надя знала, что если кто-нибудь узнает правду, что ее муж Глеб жив, но арестован, то ей не только не позволят учиться дальше, но могут и вовсе выслать из Москвы. Молодой женщине тяжело из года в год поддерживать эту легенду, она прождала мужа пять лет, не поддерживая отношений с другими мужчинами. Поведение Нади вызывает недоумение у соседок по комнате и вскоре начинает раздражать:

« - Как вы думаете, девочки, сколько можно? Ну, пропал без вести. Ну, пошел пятый год после войны. Ну, уж кажется, можно бы и отсечь, а?

… - Я б ей, если б могла, честное слово, сама бы похоронное извещение прислала: что убит, убит, убит и в землю закопали!.. Но вообще у Надюши есть такая тяжелая черта: она любит упиваться своим горем. И только своим. Ей без горя даже чего-то бы в жизни не хватало».

Тем не менее, жизнь Нади нельзя было назвать безнадежно тяжелой. На свидании молодая женщина с улыбкой демонстрирует мужу-арестанту новые блузку и шубку, рассказывает о своих выступлениях на университетских вечерах. Надя имеет постоянный заработок, пусть небольшой, но все же. Образ Нади дан контрастно Наталье Герасимович, это проявляется в описании внешности героинь, в их поведении перед свиданием и во время него. Еще за день до того подполковник Климентьев, случайно увидев Надю в метро, заметил, что у нее «приятное, только утомленное лицо». Надя старательно одета в самые лучшие вещи, свое положение она воспринимает в романтическом свете, в коридоре Лефортовской тюрьмы, где собирались жены заключенных, немного напыщенно рассуждает о судьбах жен декабристов и утверждает, что готова повторить их подвиг, на что Наталья отвечает с горькой иронией:

« - Милая! Легко было любить в девятнадцатом веке! Жены декабристов - разве совершали подвиг? Отделы кадров - вызывали их заполнять анкеты? Им разве надо было скрывать свое замужество как заразу - чтобы не выгнали с работы, чтобы не отняли эти единственные пятьсот рублей в месяц? В коммунальной квартире - их бойкотировали? Во дворе у колонки с водой - шипели на них, что они враги народа? Родные матери и сестры - толкали их к трезвому рассудку и к разводу? О, напротив! Их сопровождал ропот восхищения высшего общества! Снисходительно дарили они поэтам легенды о своих подвигах! Уезжая в Сибирь в собственных дорогих каретах, они не теряли вместе с московской пропиской несчастные девять квадратных метров своего последнего угла и не задумывались о таких мелочах, как замаранная трудовая книжка, чуланчик, и нет кастрюли, и черного хлеба нет!.. Это красиво сказать - в тайгу! Вы, наверно, еще совсем недолго ждете!»

Трагедия тоталитарной системы и возможность сохранения человеком истинных жизненных ценностей в условиях массовых репрессий сталинской эпохи. Государство и личность, вопросы смысла жизни и проблема нравственного выбора в повестях Александра Солженицына.

реферат , добавлен 03.11.2009

Апокалипсис и его отражение в эсхатологии и литературе. Отражение апокалиптических сюжетов в русской литературе XIX-XX веков. Роль апокалиптических мотивов памяти в прозе А. Солженицына, православное восприятие жизни в условиях тоталитарного режима.

курсовая работа , добавлен 30.08.2014

Основные этапы жизни и творчества Солженицына. Материалы к творческой биографии. Тема ГУЛАГа в творчестве Солженицына. Художественное решение Солженицыным проблемы национального характера. История России в произведениях Солженицына.

учебное пособие , добавлен 18.09.2007

Краткий биографический очерк жизни и творчества известного русского писателя А.И. Солженицына, этапы его творческого пути. Лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына. Своеобразие авторских окказионализмов в рассказах писателя.

курсовая работа , добавлен 06.11.2009

Воплощение и осмысление "лагерной" темы в творчестве писателей и поэтов ХХ века, судьба которых была связана со сталинскими лагерями. Описание системы ГУЛАГа в произведениях писателей Ю. Домбровского, Н. Заболоцкого, А. Солженицына, В. Шаламова.

реферат , добавлен 18.07.2014

Изучение жизненного пути и литературной деятельности Александра Исаевича Солженицына - одного из ведущих русских писателей ХХ в. Центральная идея повести "Один день Ивана Денисовича". "Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956" – главное произведение А. Солженицына.

презентация , добавлен 18.12.2011

Биография русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Хождение по мукам: осуждение на восемь лет лагерей и вечную ссылку. Первые изданные работы писателя. Роль изгоя и арест Солженицына. Вермонтский затворник: строительство новой жизни в США.

реферат , добавлен 17.09.2009

Изучение жизненного пути и литературной деятельности А.И. Солженицына - одного из ведущих русских писателей ХХ века, лауреата Нобелевской премии по литературе. Детство и юношеские годы писателя. Годы пребывания Солженицына в ссылке и его реабилитация.

А.И. Солженицын родился в крестьянской семье на следующий год после Октябрьской революции, т.е. в 1918г., в городе Кисловодске. Отец Солженицына был участником первой мировой войны, куда ушёл из Московского университета добровольцем, трижды был награждён за храбрость и погиб на охоте за полгода до рождения сына. Воспитывался матерью и жил в трудных материальных условиях в Ростове-на-Дону. Тяга к дореволюционному прошлому семьи, в которой хранили память о прежней жизни, непохожей на советскую, рано подвела писателя к замыслу большой книги (по образцу "Войны и мира" Л. Н. Толстого) о первой мировой войне и революции. Еще в школе писал стихи, рассказы и мечтал стать писателем.

После окончания школы поступил на физико-математический факультет университета в Ростове-на-Дону. Заочно учился в Московском институте философии, литературы и истории. Начавшаяся Отечественная война уводит Солженицына на фронт. С 1943 по 1945 он командует артиллерийской батареей, имеет чин капитана, награждается медалями и орденами, и, казалось, ничто в будущем не предвещает ему той страшной участи, которая выпала на его долю.

В февраля 1945 был арестован и осужден на 8 лет за переписку с другом, где критически высказался о И.В. Сталине. Его отправляют в исправительно-трудовой лагерь, обвиняя "в антисоветской агитации и попытке создания антисоветской организации". Солженицын выжил потому, что как математик попал в "шарашку" - из системы научно-исследовательских институтов МВД-КГБ, где пробыл 1946 по 1950. В лагерях работал чернорабочим, каменщиком, литейщиком.

С февраля 1953 Солженицын находится на "вечном ссыльном поселении" в ауле Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Вскоре врачи поставили ему страшный диагноз – рак. Дважды он лечится в Ташкенте; в день выписки из больницы была задумана повесть о страшном недуге - будущий «Раковый корпус». В 1964 автором предпринята поездка в тот самый онкологический диспансер для встречи со своими бывшими лечащими врачами и для уточнения некоторых медицинских обстоятельств.

В феврале 1956 Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что делает возможным возвращение в Россию

В 1962 в журнале "Новый мир", главным редактором которого был А.Т.Твардовский, был опубликован рассказ "Один день Ивана Денисовича", сделавший имя Солженицына известным всей стране и далеко за ее пределами. Образ главного героя сложился из солдата Шухова, воевавшего в советско-германскую войну (никогда не сидевшего) и личного опыта автора. Остальные лица- все из лагерной жизни, с их подлинными биографиями. В своём рассказе он практически открыл для отечественного читателя лагерную тему, продолжив разоблачение сталинской эпохи. В эти годы Солженицын в основном пишет рассказы, которые критика иногда называет повестями, - «Случай на станции Кочетовка», «Для пользы дела».

Потом увидел свет рассказ «Матренин двор». На этом публикации прекратились. Больше ни одно из произведений писателя не было допущено к изданию в СССР, поэтому они печатались в самиздате и за рубежом

В 1962 году его принимают в Союз писателей и даже выдвигают на Ленинскую премию. В 1960-е работал над книгой "Архипелаг ГУЛАГ" (1964 - 1970), которую приходилось писать тайком и постоянно прятать от органов КГБ, так как они бдительно следили за деятельностью писателя. Но письма бывших заключенных и встречи с ними способствуют работе над многими произведениями.

Публикация трехтомного художественно-документального исследования "Архипелаг ГУЛАГ" произвела на российского и мирового читателя не меньшее впечатление, чем "Один день Ивана Денисовича". Книга не только представляет подробнейшую историю уничтожения народов России, но и утверждает христианские идеалы свободы и милосердия, одаривая опытом сохранения души в царстве "колючей проволоки".

В 1967 Солженицын был исключен из Союза писателей. Особая борьба с писателем нарастает после падения Н.С. Хрущева. В сентябре 1965 КГБ захватывает архив Солженицына, что перекрывает возможности публикаций некоторых книг. Напечатать удается лишь рассказ "Захар Калита" ("Новый мир", 1966, № 1). А повесть «Раковый корпус» начинает публиковаться заграницей. Например, одну главу («Право лечить») автор отдал для напечатания в Словакии. К весне 1968 вся первая часть полностью, но с большими погрешностями, была напечатана. Нынешнее издание- первое выверенное автором и окончательное. Костоглотов возник по образу одного знакомого фронтового сержанта. Прототип Русанова лежал в диспансере в другое время, но его больничное поведение взято из рассказов соседей по палате Солженицына. Истинная медицинская история Вадима Зацырко совмещена с образом его здорового брата, которого знал автор. Таким же совмещением двух лиц получен Ефрем Поддуев. Дёмка слился из ссыльного ученика и мальчика с больной ногой в Ташкенте. Большинство прочих больных списаны с натуры, и многие оставлены под своими именами. Также почти без изменений взяты заведующие лучевым и хирургическим отделениями.

Присуждение Нобелевской премии по литературе "за нравственную силу, почерпнутую в традиции великой русской литературы” в 1975 г. возбуждает новую волну преследований и клеветы. Писатель переезжает жить в Цюрих. После декабря 1975 он совершает поездку в США, где выступает перед профсоюзными деятелями в Вашингтоне и Нью-Йорке. Солженицын - человек, глубоко верующий, не приемлющий насилия, во многих своих произведениях стремится обосновать альтернативный реальный исторический путь мирового развития.

В октябре 1976 Солженицын с семьей (жена Н. Д. Солженицына, ее мать Е. Ф. Светлова, трое сыновей писателя и сын жены от первого брака) переселяется в усадьбу близ города Кавендиш (штат Вермонт). Там он живёт практически отшельником и полностью посвящает себя литературному труду. В этом ему помогает вся семья, организуя нечто вроде маленького издательства.

В 1974 он основал "Русский общественный фонд", передав в него все гонорары за "Архипелаг ГУЛАГ". А в 1977 создал "Всероссийскую мемуарную библиотеку" и "Исследования новейшей русской истории".

Теперь основной работой на долгие годы становится эпопея «Красное Колесо». Исторические главы детально рисуют конкретные события, показывая участвующих в них лиц. Изображая любого исторического персонажа, Солженицын стремится с максимальной полнотой передать его внутренний строй и побудительные мотивы действий. Соединяя личные свидетельства с уникальными архивными документами, автор пытается дать развёрнутое повествование о революции в России. Грандиозный замысел рассчитан на двадцать лет, и в настоящее время работа над ним продолжается уже в России, куда писатель вернулся в 1995 году.

К 1986 году у Солженицына складывается настороженное отношение к горбачевской перестройке. Со своей стороны советские власти всячески препятствовали возвращению книг Солженицына на родину, а сформулированные ранее обвинения, повторялись и варьировались многочисленными советскими публицистами даже в середине 1980-х гг. Лишь в 1989 редактору "Нового мира" С.П. Залыгину удалось после долгой борьбы напечатать отобранные автором главы «Архипелага ГУЛАГа».

Хотя как и за границей, так и на родине личность и творчество Солженицына вызвали множество как восторженных, так и резко критических книг и статей.

С 1990 проза Солженицына широко печатается на Родине. А 16 августа того же года Указом Президента СССР писателю возвращено гражданство. 18 сентября "Комсомольская правда" и "Литературная газета" публикуют статью "Как нам обустроить Россию?", где Солженицын предупреждает о трудностях при выходе из-под коммунистического гнета.

27 мая 1994 Солженицын возвращается в Россию. Проехав страну от Дальнего Востока до Москвы, он активно включается в общественную жизнь. По-прежнему не допуская возможности сотрудничества с коммунистами, Солженицын решительно осуждает реформы президента Б. Н. Ельцина, постоянно критикует власть. (В сентябре 1995 был прекращен цикл телепередач Солженицына на канале ОРТ.)

Писатель работает над книгой «Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания». Рассказы и лирические миниатюры («Крохотки») , опубликованные Солженицыным в "Новом мире" (1995-97), свидетельствуют о неувядаемой мощи его дара

Введение. 3

1. Теоретические основы исследования. 6

1.1 Специфика творческого метода А.И. Солженицына. 6

1.2 Лексико-стилистические особенности прозы

А.И. Солженицына. 12

2. Лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына «На краях», «Желябугские высекли», «На изломах», «Настенька». 17

2.2 Просторечная лексика в двучастных рассказах. 19

Заключение. 21

Список использованной литературы.. 23

Введение

Общие закономерности организации художественной речи, особенности языка и стиля писателя, семантико-стилистические преобразования слова в художественном тексте занимали одно из центральных мест в лингвистических исследованиях. Особо следует выделить работы, выполненные в рамках направления «Функциональная стилистика художественного текста», в которых рассмотрение идиостиля автора осуществляется с опорой на различные микроструктуры текста в их конкретной эстетической обусловленности (Н.И. Бахмутова, М.Б. Борисова, Е.Г. Ковалевская, Б.А. Ларин, Г.А. Лилич, Д.М. Поцепня, К.А. Рогова и др.). В этой связи актуальным является изучение лексического своеобразия, наиболее экспрессивных, ярких и необычных лексических единиц индивидуально-авторской системы языка.

Одним из ярких представителей, раскрывших богатство русского языка, расширивших его границы, был Солженицын. С.В. Мельникова справедливо считает, что «А.И. Солженицын – художник, остро чувствующий языковой потенциал. Писатель обнаруживает подлинное искусство изыскивать ресурсы национального языка для выражения авторской индивидуальности в видении мира…».

О жизни и творчестве А.И. Солженицына существует обширная литература, среди которой можно выделить более двух десятков монографий, около двадцати диссертаций, несколько коллективных сборников и изданных материалов научных конференций. Но это, в основном, литературоведческие исследования, затрагивающие проблемы социально-политического и идеологического характера. Лингвистические исследования, рассматривающие собственно лексическую систему произведений Солженицына, созданных в разные периоды, представлены лишь отдельными статьями. В свете сказанного тема нашего исследования «Лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына ("На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька")» звучит актуально.

Объект исследования – язык двучастных рассказов А.И. Солженицына, созданных в 90-е годы ХХ века.

Предмет исследования – лексическая система указанных произведений.

Цель исследования – выявить и описать лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач :

1. Охарактеризовать творческий метод А.И. Солженицына, особенности его малой прозы.

2. Описать лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

4. Исследовать и описать особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

Материалом исследования послужили тексты рассказов "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Основным методом исследования стал метод лингвистического описания, включающий приемы наблюдения, анализа, обобщения. Были использованы также методы словообразовательного и лексического анализов.

Научная новизна заключается в том, что впервые проанализировано лексическое своеобразие произведений, до сих пор подвергающихся лишь идейно-содержательному анализу.

1. Теоретические основы исследования

1.1 Специфика творческого метода А.И. Солженицына

Для творческого метода Солженицына характерно особое доверие к жизни, писатель стремится изобразить все, как это было на самом деле. По его мнению, жизнь может сама себя выразить, о себе сказать, надо только ее услышать. В Нобелевской лекции (1971–72) писатель подчеркивал: «Одно слово правды весь мир перетянет». Это предопределило особый интерес писателя к правдивому воспроизведению жизненной реальности как в сочинениях, основанных на личном опыте, так и в эпопее «Красное Колесо» , где документально точное изображение исторических событий также принципиально важно.

Ориентация на правду ощутима уже в ранних произведениях писателя, где он старается максимально использовать свой личный жизненный опыт. Не случайно главным героем поэмы «Дороженька» (1948–53) и в неоконченной повести «Люби революцию» (1948, 1958), которая задумывалась как своеобразное продолжение поэмы, является Нержин (автобиографический персонаж). В этих произведениях писатель пытается осмыслить жизненный путь в контексте послереволюционной судьбы России. Схожие мотивы доминируют и в стихах Солженицына (1946–53), сочиненных в лагере и в ссылке.

В раковом корпусе ташкентской больницы написан очерк «Протеревши глаза» , в котором дана оригинальная интерпретация пьесы, во многом полемичная по отношению к замыслу А.С. Грибоедова.

В драматической трилогии «1945 год» , состоящей из комедии «Пир победителей» , трагедии «Пленники» (1952–1953) и драмы «Республика труда» , использован военный и лагерный опыт автора. Здесь в качестве персонажа появляется полковник Георгий Воротынцев – будущий герой «Красного, Колеса». Кроме того, в «Пире победителей» и «Республике труда» читатель встречает Глеба Нержина, а в «Пленниках» – Валентина Прянчикова и Льва Рубина, персонажей романа «В круге первом». «Пир победителей» – это гимн русскому офицерству, не потерявшему достоинство и честь и в советские времена. Французский литературовед Жорж Нива обнаруживает в ранних пьесах Солженицына «стремление быть этнографом племени зэков». Особенно это заметно в «Республике труда», где лагерные реалии изображены очень подробно, а речь персонажей содержит множество жаргонизмов. Очень важна во всех 3 пьесах тема мужской дружбы.

Эта же тема оказывается и в центре романа «В круге первом» . «Шарашка», в которой вынуждены работать Глеб Нержин, Лев Рубин (его прототип – Копелев) и Дмитрий Сологдин (прототип – известный философ Д.М. Панин), вопреки воле властей оказалась местом, где «дух мужской дружбы и философии парил под парусным сводом потолка. Может быть, это и было то блаженство, которое тщетно пытались определить и указать все философы древности?». Мысль Солженицына парадоксальна, но не следует забывать, что перед нами лишь «первый круг» полудантовского-полутюремного «ада», где и мучений-то настоящих еще нет, зато есть простор для мысли: в духовном и интеллектуальном отношении этот «первый круг» оказывается весьма плодотворен. Так, в романе описано медленное возвращение Нержина к христианской православной вере, показаны его попытки по-новому осмыслить революционные события 1917, изображено «хождение» Наржина «в народ» – дружба с дворником Спиридоном (все эти мотивы автобиографичны). В то же время название романа символически многозначно. Кроме «дантовского», здесь присутствует и иное осмысление образа «первого круга». С точки зрения героя романа, дипломата Иннокентия Володина, существуют 2 круга – один внутри другого. Первый, малый круг – отечество; второй, большой – человечество, а на границе между ними, по словам Володина, – «колючая проволока с пулеметами… И выходит, что никакого человечества – нет. А только отечества, отечества, и разные у всех…». Володин, позвонив в американское посольство, пытается предупредить военного атташе о том, что советские агенты украли в США атомную бомбу – он не хочет, чтобы ею завладел Сталин и укрепил таким образом, коммунистический режим в СССР. Герой жертвует своей жизнью ради России, ради порабощенного тоталитаризмом отечества, но «обретя отечество, Володин обрел человечество». В названии романа содержится одновременно и вопрос о границах патриотизма, и связь глобальной проблематики с национальной.

Рассказы «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» близки идейно и стилистически, они обнаруживают характерный для всего творчества писателя новаторский подход к языку. И в «Одном дне Ивана Денисовича», и в «Матренином дворе» писатель активно использует форму сказа . При этом выразительность речи повествователя, героев их окружения создается в этих произведениях «не только какими-то необычными словарными «экзотизмами»… а, главным образом, умело используемыми средствами общелитературной лексики, наслаивающейся… на разговорно-просторечную синтаксическую структуру».

Особое место в творчестве писателя занимает цикл прозаических миниатюр «Крохотки» (1958–60, 1996–97). Солженицын – мастер крупной эпической формы, поэтому «невесомость», «воздушность» этих стихов в прозе кажется неожиданной. В то же время акварельно-прозрачная художественная структура выражает здесь глубокое религиозно-философское содержание.

В повести «Раковый корпус» перед читателем предстает «мозаика индивидуальных хроник – «личных дел» героев, центральных и второстепенных, всегда соотнесенных с грозными событиями 20 века». Все обитатели изображенной в повести палаты для больных раком вынуждены так или иначе решать проблему личного отношения к возможной скорой смерти, исходя из собственного жизненного опыта и своей индивидуальности. Оказавшийся в палате том произведений Л.Н. Толстого заставляет их задуматься над вопросом: «Чем люди живы?». Появление этого мотива на страницах «Ракового корпуса» может натолкнуть на мысль о прямом влиянии на писателя идей Толстого, однако Солженицын подчеркивал, что Толстой никогда не был для него моральным авторитетом и что, по сравнению с Толстым, Ф.М. Достоевский «нравственные вопросы… ставит острее, глубже, современнее, более провидчески». В то же время показательна высокая оценка Толстого-художника, поэтому неудивительно, что в построении крупной эпической формы писатель отчасти следует толстовской традиции. Вместе с тем несомненно влияние на поэтику произведений Солженицына модернистской прозы Е.И. Замятина, М.И. Цветаевой, Д. Дос Пассоса. Солженицын – писатель 20 в., и его не страшат новые и необычные формы, если они способствуют более яркому художественному воплощению изображаемой реальности.

Показательно в этом смысле и стремление писателя выйти за рамки традиционных жанров. Так, «Архипелаг ГУЛаг» имеет подзаголовок «Опыт художественного исследования». Солженицын создает новый тип произведения, пограничный между художественной и научно-популярной литературой, а также публицистикой. «Архипелаг ГУЛаг» с документальной точностью изображения мест заключения напоминает «Записки из Мертвого дома» Достоевского, а также книги о Сахалине А.П. Чехова и В.М. Дорошевича, однако если раньше каторга была преимущественно наказанием виновных, то во времена Солженицына ею наказывают огромное количество ни в чем неповинных людей, она служит самоутверждению тоталитарной власти. Писатель собрал и обобщил огромный исторический материал, развеивающий миф о «гуманности» ленинизма. Сокрушительная и глубоко аргументированная критика советской системы произвела во всем мире эффект разорвавшейся бомбы. Причина и в том, что это произведение – документ большой художественной, эмоциональной и нравственной силы, в котором мрачность изображаемого жизненного материала преодолевается при помощи своего рода катарсиса. По мысли Солженицына, «Архипелаг ГУЛаг» – дань памяти тем, кто погиб в этом аду. Писатель исполнил свой долг перед ними, восстановив историческую правду о самых страшных страницах истории России.

Книга «Бодался теленок с дубом» (1967–75; последняя ред. – 1992) имеет подзаголовок «Очерки литературной жизни» . Здесь объектом изучения является литературно-общественная ситуация в стране 60-х – 1-й пол. 70-х гг. 20 в. Эта книга рассказывает о борьбе писателя с советской системой, подавляющей какое бы то ни было инакомыслие. Это история о противостоянии правды и официозной лжи, хроника поражений и побед, повествование о героизме и подвижничестве многочисленных добровольных помощников писателя. Эта книга – о духовном освобождении литературы вопреки всем усилиям компартии, государства и карательных органов. В ней множество ярких портретов литературных и общественных деятелей той поры. Особое место в «очерках» занимает образ А.Т. Твардовского. Главный редактор «Нового мира» изображен без идеализации, но с большим сочувствием и щемящей болью. Художественно-документальный портрет Твардовского многомерен и не укладывается ни в какую схему. Перед читателем возникает живой человек, сложный, ярко талантливый, сильный и замученный той самой партией, от которой он, и совершенно искренне, себя никогда не отделял, которой верно и преданно служил.

Продолжением воспоминаний «Бодался теленок с дубом» является автобиографичная книга «Угодило зернышко промеж двух жерновов» (1978), имеющая подзаголовок «Очерки изгнания». В ней рассказывается о судьбе писателя в годы вынужденного пребывания вне России. Публикация этой книги пока не завершена.

10-томная тетралогия «Красное Колесо» посвящена подробному и исторически глубокому изображению Февральской революции 1917 и ее истоков. Писатель собрал и использовал множество документов изучаемого времени. Ни один историк до сих пор не описывал февральских события так подробно, буквально по часам, как это сделал Солженицын в «Красном Колесе».

Солженицын считает «Красное Колесо» эпопеей, отвергая такие жанровые определения, как роман или роман-эпопея. Это произведение глубоко новаторское и исключительно сложное. Помимо чисто художественных глав в нем есть и «обзорные» главы, в которых рассматриваются те или иные исторические события. Эти главы тяготеют к жанру художественного исследования. Вместе с тем в тетралогии присутствует монтаж газетных материалов (прием, заимствованный у Дос Пассоса), используются и художественные средства сценарной драматургии («экран»). Кроме того, некоторые главы состоят из коротких фрагментов, каждый в несколько строк. Так, солженицынская эпопея «получает структуру, совершенно отличную от традиционного реалистического романа». .

В 90-е гг. Солженицын вернулся к малой эпической форме. В «двучастных» рассказах «Молодняк» (1993), «Настенька» (1995), «Абрикосовое варенье», «Это», «На краях» (все – 1994), «Все равно» (1994–95), «На изломах» (1996), «Желябугские выселки» (1998) и небольшой по объему «односуточной повести» «Адлиг Швенкиттен» (1998) интеллектуальная глубина сочетается с архитектоническим совершенством, диалектически-неоднозначное видение художественной реальности – с тончайшим чувством слова. Все это – свидетельство зрелого мастерства Солженицына – писателя.

1.2 Лексико-стилистические особенности прозы А.И. Солженицына

О сновой особенности индивидуального авторского стиля писателя является работа писателя над расширением возможностей языкового выражения. Работа над лексическим запасом русского языка не ограничивается созданием ярких языковых образов в художественных произведениях. Более того, именно работа писателя как лингвиста предвосхищает и определяет языковые черты его художественных произведений. Писатель осмысленно и целенаправленно стремится к обогащению русского национального языка, о чем свидетельствуют и его лингвистические статьи, и высказанные в интервью идеи о русском языке, и «Словарь языкового расширения» .

Сочетание яркого новаторства и глубокой закорененности в национальной традиции – наиболее характерная черта солженицынского языка. Ярче всего это проявляется в области лексики. Писатель использует самую разнообразную лексику: встречается множество заимствований из словаря В.И. Даля, из произведений других русских писателей и собственно авторские выражения. А.И. Солженицын употребляет не только лексику, не содержащуюся ни в одном из словарей, но также малоупотребительную, забытую, или даже обычную, но переосмысленную писателем и несущую новую семантику. Кроме того, писателем значительно расширены возможности использования нелитературной лексики.

Так, например, язык рассказа «Один день Ивана Денисовича» ярко свидетельствует о том, что писатель претворяет в жизнь свой масштабный замысел по лексическому расширению русского языка. Прежде всего, необходимо выделить лексику, которая является собственно авторскими образованиями. Характерными чертами таких лексем, являются одноразовость и вытекающая из нее ненормативность, зависимость от контекста, экспрессивность, полисемантичность и принадлежность конкретному автору-творцу. На основании перечисленных признаков в рамках рассказа «Один день Ивана Денисовича» авторские окказионализмы можно определить следующим образом – это лексические единицы, не отмеченные в словарях или употребленные в значении, не отмеченном в словарях, созданные автором только для одной языковой ситуации. Часто это усеченные формы слов, образованные путем отсечения аффиксов более современного происхождения, нежели корень (например, кружь , грев , издаля ). Встречаются окказиональные слова, образованные путем скорнения (нелинейное сложение, при котором одна усеченная основа модифицирует значение другой основы и может приближаться по функции к аффиксу, например, рассмеркиваться , лопотно ). Скорнение необходимо отличать от простого соединения двух корней, каждый из которых полностью сохраняет свою форму. Так образованы, например, окказионализмы злоупорный, быстрометчив, землеруб. Среди окказионализмов есть формы, образованные с помощью высокопродуктивных аффиксов от высокочастотных корней (например, шажисто , спотычливо , терпельник ).

Лексические окказионализмы А.И. Солженицына созданы в рамках четырех основных частей речи: существительные, прилагательные, глаголы, наречия. Особое предпочтение отдается образованию сложных слов. Сложением созданы не только имена существительные (БЕГ-НАЛЕТ, ГЕНЕРАЛ-ЗУДА, ПОЕЗДКА-ИГРА, СОЛДАТ-БЕГУНОК, СТРЕЛКИ-КЛЕШНИ, ШАГ-ПРЫЖОК и др.), имена прилагательные (БРЕХЛИВО-НЕЧИСТЫЙ, ГРОЗНО-СЧАСТЛИВ, ДЕТСКИ-ПОДУШЕЧНЫЕ, ЗНАЧИТЕЛЬНО-ЗАГАДОЧНЫЙ, КРУГЛО-ОТТЯНУТЫЙ, ЛАДАННО-СИЗЫЙ и др.), что является обычным для языка, но и глаголы (ГОРИТ-ДЫМИТ, ИГРАТЬ-ВОЕВАТЬ, ИСКАТЬ-СПРАШИВАТЬ, ХОДИЛ-ПРИСЛУШИВАЛСЯ и др.), а также наречия (ЛЕДЯНО-ЛЮБЕЗНО, ЩЕЛКОВИДНО, СКОРОДЫШКОЙ, НЕИЗЪЯСНИМО-ЧУЖЕРОДНО, СЛЕЗНО-КОЛЕННО, НАСМЕШЛИВО-ПРИВЕТЛИВО и др.) .

Острее всего звучат солженицынские окказионализмы, воплотившиеся в форме наречий (причем именно наречий образа действия). Именно в этой части речи наиболее полно сочетаются для писателя возможность словотворчества и насыщенность выражаемого ею явления. Примером заимствованной формы, но преобразованной окказиональной семантики служит следующее наречие:

Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво [Солж. 1978: 15].

Наречие внимчиво мы находим у В.И. Даля. Можно предположить, что причина выбора писателем именно такой формы наречия кроется в отрыве наречия внимательно от образующего глагола внимать. В.И. Даль определяет этот глагол следующим образом:

ВНИМАТЬ, внять чему, внимаю и внемлю, арх. воймовать, сторожко слушать, прислушиваться, жадно поглощать слухом; усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою [Даль, I: 219].

Заключенный в лагере ест свою порцию не только внимательно (сосредоточенно), а жадно поглощая, впитывая, усваивая все, что можно, устремляя на это все свою мысли и свою волю.

По такой же морфологической схеме образовано наречие оступчиво от глагола оступаться (оступиться) т.е. ‘неудачно ступить, споткнуться’. При этом наречие является признаком глагола ходить , отсутствующего в предложении, но подразумевающегося. Так, фразу по трапу оступчиво можно развернуть до предложения ходить по трапу неудобно тем, что можно легко споткнуться или ступить неудачно. В этом и состоит так называемый «закон экономии» в языковом творчестве А.И. Солженицына.

Именно в окказиональных наречиях проявляется в полной мере важная особенность лексики А.И. Солженицына: «стремление к полисемии, к максимально возможному смысловому и экспрессивному наполнению слова, к его осложнению и преобразованию, к наслаиванию в пределах отдельной лексической единицы нескольких эстетически значимых смыслов или оттенков значений».

Глаголы также являются продуктивной частью речи для словотворчества А.И. Солженицына. Особенно излюблены писателем приставочные глаголы (а иногда и многоприставочные), поскольку в них есть возможность выражения некоего содержания не только в корне слова, но и в приставке. Полисемию авторских приставочных глаголов можно продемонстрировать на следующем примере:

Издобыть на снегу на голом, чем окна те зашить, не было легко («Один день Ивана Денисовича»).

Приставка из – подчеркивает исчерпанность, полноту проявления действия Издобыть – это не только добыть , но и изловчиться и добыть, измучиться и добыть.

Однако самая обширная область окказионального словопроизводства писателя – именная.

Сложные прилагательные у А.И. Солженицына в основном двухкомпонентные. Единичны случаи использования большего числа компонентов для образования сложного слова, причем один из компонентов может быть сам по себе сложным образованием (ДВУХ-С-ПОЛОВИНОЙ-ЛЕТНИЙ (прения), НЕКМЕСТНЫЙ (Курлов), ЛЮБОВНО-ЛАСКОВО-ДРУЖЕСТВЕНЕН, ЧЕРНОУСО-БАНДИТСКИЙ (морды крупье) и др.). Окказиональное сложное прилагательное может быть «самодостаточным», т.е. оно само является контекстом формирования окказиональной семантики (СНЕЖНО-СИНИЙ (хребет), СИЗО-ЛИЛОВЫЙ (тучки) ШАРОГОЛОВЫЙ (фельдфебель), ПУШИСТОУСЫЙ (Янушкевич), КРУПНООКИЙ (запасник) и др.).

С другой стороны, для словотворчества А.И. Солженицына не характерны такие способы образования окказиональных лексем, как использование непродуктивных аффиксов или слитное написание словосочетаний (какие находим у других авторов). Это обусловлено основными принципами словотворчества писателя: нацеленностью на общее употребление окказиональных слов и стремлением к сжатости текста.

2. Лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына «На краях», «Желябугские выселки», «На изломах», «Настенька»

2.1 Авторские окказионализмы в художественном тексте двучастных рассказов А. Солженицына

Под лексическими окказионализмами мы понимаем такие лексические авторские новообразования, которых в литературном языке ранее не было. Мы разделяем мнение Е.А. Земской, которая считает, что эти слова «возникают не по правилам. Они реализуют творческую индивидуальность и живут не сериями, но одиночками».

Лексические окказионализмы – это слова в основном одноразового употребления, хотя они могут использоваться и в других произведениях данного автора. Противоречивым является вопрос об авторстве слов. Глубокий и убедительный ответ на этот вопрос дала Т. Винокур: «Ни в одном конкретном случае мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами слова, которые Солженицын «взял да и придумал». Больше того, вряд ли сам он решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным, настолько, как правило, бывает близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает и членом (а следовательно, в какой-то мере и творцом которой) он является» . Если Солженицын не сам, точнее, не он один создавал эти слова, то он был их сотворцом. Они составляют основу его идиостиля. На практике творение (сотворение) лексических окказионализмов происходит с нарушением системной продуктивности словообразовательных законов.

Здесь, по мнению Е.А. Земской, можно различать два вида окказионализмов: «1) произведенные с нарушением системной продуктивности словообразовательных типов;

2) произведенные по образцу типов непродуктивных в ту или иную эпоху, т.е. с нарушением законов эмпирической продуктивности».

Нами были выявлены два типа окказионализмов в рассказах:

– созданные на основе словообразовательной системы , но по индивидуальной семантике или с использованием готовых словообразовательных элементов, или собственные:

Стал учиться конному делу, с хорошей выпрямкой . Через полгода возвысился в учебную команду, кончил её младшим унтером – и с августа 16-го в драгунском полку попал на фронт. («На краях»). Стояли под Царицыном, потом посылали их на Ахтубу против калмыков: калмыки как сдурели, все как один советской власти не признавали, и не втямишь им. («На краях»). Да ведь и у НИХ осведомление: раз пришли на стоянку бандитов, покинутую в поспехе , – и нашли там копию того приказа, по которому сюда и выступили! («На краях»). Уже так запугались – ни за власть, ни за ПАРТИЗАНТОВ, а только: душу отпустите. («На краях»). А снабжение в Красной армии – сильно перебойчатое , то дают паёк, то никакого. («На краях»). Выпьют махотку с молоком, а горшок – обземь, озлясь . А заставили крестьянского подростка гнать свою телегу с эскадронной клажей вместе с красной погоней, он от сердца: «Да уж хоть бы скорей вы этих мужиков догнали, да отпустили бы меня к мамане». Бабы ахают навскличь, воют. «Сомкнуть строй. Кто среди вас бандиты?» Пересчёт, отбирают на новый расстрел. Тут уж не выдерживают, начинают выдавать. А кто – подхватился и наутёк, в разные концы, не всех и подстрелишь. В образовании существительных наблюдается употребление глагольных префиксов, посредством чего достигается эффект оценочной экспрессии. Созданные слова реализуют творческий потенциал Солженицына, создают его индивидуальный идиостиль.

– семантическими окказионализмы – лексемы, которые ранее уже существовали в литературном языке, сохранили свою фономорфологическую форму, но обрели новизну за счет индивидуальных авторских значений.

Новые смыслы выводят вновь созданные слова за пределы тех значений, которые зафиксированы в известных толковых словарях. Лингвистическая природа лексики этого класса изменяется, из сферы узуса они переходят в область окказионального.

Следует отметить, что таким способом создаются вторичные номинации. Вторичное (окказиональное) именование вызвано поисками автора экспрессивного слова. Г.О. Винокур писал, что вторичная номинация вызвана потребностью «по-разному именовать в разных случаях одно и то же».

2.2 Просторечная лексика в двучастных рассказах

Т.Г. Винокур, как тонкий и глубокий исследователь языка русской художественной литературы, дала развернутый анализ языка и стиля рассказа Солженицына, очень высоко ценила в его стилистике наличие «просторечных» слов, так как они «обновляют привычные ассоциативные связи и образы». Они вместе с контекстом помогают читателю правильно понять значение окказионализма.

Просторечную лексику писатель использует для характеристики персонажей:

Ещось вечней и неколебнее их! Что было в позднем СССР динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлтвенной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени – Косаргин перешимел. Ещопали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести. («На изломах»)

Встречаются также и употребления разговорно-сниженных слов:

Во работают, вражины ! («На краях»).

В данном примере Солженицын предает эмоциональное состояние простого русского парня, а также его отношение.

Заключение

В настоящее время проблема анализа языка писателя приобрела первостепенную важность, так как изучение идиостиля конкретного автора интересно не только в плане наблюдения за развитием национального русского языка, но и для определения личного вклада писателя в процесс языкового развития. В этой связи представляется актуальным обращение к творчеству мастеров слова, таким, каковым является А.И. Солженицын. В нашей работе мы сделали попытку исследовать лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына.

В первой главе исследования мы охарактеризовали творческий метод А.И. Солженицына, а также описали лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

Вторая глава исследования посвящена изучению своеобразия авторских окказионализмов в рассказах "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька", и особенностям их функционирования. Здесь же мы исследовали и описали особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

В результате исследования мы пришли к следующим выводам .

Произведения А.И. Солженицына представляют собой материал, выявляющий скрытые потенции русского национального языка, представляющий возможности его развития. Основным направлением является обогащение словарного запаса за счет таких групп, как авторская окказиональная лексика, жаргонная лексика, диалектно-просторечная лексика.

Особенности художественного языка А.И. Солженицына явились реакцией на сложившуюся в советской художественной и публицистической литературе ситуацию: на ориентацию на нейтральный стиль и склонность к клише.

В этой ситуации лингвистическая работа писателя, направленная на возвращение утерянного языкового богатства, представляется, с одной стороны, реформаторской, с другой, является продолжением труда классиков русской литературы. Новаторский подход к языку проявляется, прежде всего, в экспрессивности лексических средств художественной речи за счет собственно-авторских окказионализмов, а также использования ресурсов просторечия и диалектов.

Список использованной литературы

1. Винокур Т.Г. С новым годом, шестьдесят вторым… / Т.Г. Винокур // Вопросы литературы. – 1991. – №11/12. – С. 59.

2. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. – М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 229–256.

3. Герасимова Е.Л. Этюды о Солженицыне / Е.Л. Герасимова. – Саратов: Издательство «Новый ветер», 2007. С. 90–105

5. Дырдин А.А. Русская проза 1950-х – начала 2000-х годов: от мировоззрения к поэтике: учебное пособие / А.А. Дырдин. – Ульяновск: УлГТУ, 2005.

6. Живов В.М. Как вращается «Красное Колесо» / В.М. Живов // Новый мир. – 1992. – №3. – С. 249

7. Земская Е.А. и др. Словообразование // Современный русский язык: Учебник / В.А. Белошапкова, Е.А. Земская, И.Г. Милославский, М.В. Панов; Под ред. В.А. Белошапковой. – М.: Высш. школа, 1981. С. 35

8. Земская Е.А. Словообразование как деятельность / Е.А. Земская. – М., 2007

9. Князькова В.С. Отражение лексического своеобразия прозы А.И. Солженицына в словацких переводах (на материале рассказа «Один день Ивана Денисовича»). Автореферат канд. филол. наук / В. С Князькова. – СПб., 2009.

10. Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263.

11. Немзер А.С. Рождество и Воскресение / А.С. Немзер // Литературное обозрение. – 1990. – №6. – С. 33.

12. Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. – М.: Худ. Лит., 1992. С. 58

13. Полищук Е., Жилкина М. Юбилей Александра Солженицына / Е. Полищук, М. Жилкина // Журнал Московской Патриархии. – 1999, – №1. – С. 12–13.

14. Солженицын А.И. В круге первом / А.И. Солженицын. – М., 1990. Т. 2. С. 8.

15. Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. – М., 1954.

16. Солженицын А.И. На краях / А.И. Солженицын // Роман-газета. -1995. – №23/24

17. Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. – Ярославль: Верх.-Волж. Изд-во, 1995. Т. 1. С. 25

18. Темпест Р. Герой как свидетель: Мифопоэтика Александра Солженицына / Р. Темпест // Звезда. – 1993. – №10. – С. 186

19. Урманов А.В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А.В. Урманов. – М., 2000. С. 131

Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263

Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. - Ярославль: Верх.-Волж. изд-во, 1995.

Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. - М., 1954.

Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива - М: Худ лит., 1992. С. 58.

Солженицын А.И. В круге первом / А.И.Солженицын. - М., 1990. Т. 2. С. 8

«Август четырнадцатого» (на материале сложных прилагательных). Автореферат канд. филол. наук /

И.Г. Горовая. – СПб., 2009

Урманов А.В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А.В. Урманов. - М., 2000. С.131.

Спб., 2009 .С.10.

Земская Е. А. Словообразование как деятельность / Е. А. Земская. - М., 2007

Винокур Т. С новым годом, шестьдесят вторым / Т. Винокур // Вопросы литературы. - 1991. - №11/12. –

С. 64-65. 48–69.

Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. - М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 233.

Винокур Т. С новым годом, шестьдесят вторым / Т. Винокур // Вопросы литературы. - 1991. – №11/12. - С. 60.