Вера галактионова писатель произведения. Потрясающее имя в русской современной литературе: Вера Галактионова

Вера Григорьевна Галактионова (урождённая Павликова; 18 сентября ) - русский писатель.

Литературная известность к ней пришла после публикации в 2002 году в журнале «Наш современник » повести «Со всеми последующими остановками». Сборник прозы «Крылатый дом» попал в шорт-лист премии «Национальный бестселлер » (на итоговом голосовании никто из членов жюри за книгу не проголосовал). Писательница объяснила это тем, что она отказалась изображать русского человека как горького пьяницу, сопливого урода и опустившуюся рвань: «Да, на смену «плачущему» русскому герою, занимающемуся исключительно похоронами России, я выставляю иной тип людей. Они, чаще всего, красивы, дерзки, умелы, отважны - даже в трагичности, даже в нелепости своих судеб» .

Премии

• Международная премия за лучший роман года им. Ивана Шухова (1989)
• Международная премия им. А. Платонова по прозе (2002)
• Литературная премия имени А. Дельвига (2005)

Сочинения

• Шаги. - Алма-Ата, 1985 (сборник)
• Зеленое солнце. - Алма-Ата, 1989 (роман)
• По мосту - по мосточку. - Алма-Ата, 1991
• Слова на ветру опустевшего века. - М., 2000
• Крылатый дом. - М.: Андреевский флаг, 2003 (сборник, включающий роман «На острове Буяне») ISBN 5-9553-0026-0
• 5/4 накануне тишины» // журнал «Москва», № 11, 12, 2004 (роман)

Напишите отзыв о статье "Галактионова, Вера Григорьевна"

Примечания

Источники

• Огрызко, Вячеслав Вячеславович. Кто сегодня делает литературу в России. Выпуск 1. Современные русские писатели. - Москва: Литературная Россия, 2006. - С. 90-91. - 416 с. - 1000 экз. - ISBN 5-7809-0049-9 .

Ссылки

• (2008)
• (статья Сергея Куняева)
• в проекте Хронос
• на сайте

Отрывок, характеризующий Галактионова, Вера Григорьевна

– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.

Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.

В . В 1980-е годы жила в Казахстане , впоследствии переселилась в Москву. Работала разъездным корреспондентом, собкором областных, республиканских газет в Уральске, Аркалыке , с. Крутиха Алтайского края, Алма-Ате , Караганде , Москве, старшим редактором Уральской студии телевидения, советником государственной службы Министерства культуры Российской Федерации . Член Союза писателей России с 15.01.1987. Живёт и работает в Москве.

Литературная известность к ней пришла после публикации в 2002 году в журнале «Наш современник » повести «Со всеми последующими остановками». Сборник прозы «Крылатый дом» попал в шорт-лист премии «Национальный бестселлер », однако на итоговом голосовании никто из членов жюри под председательством Тины Канделаки за книгу не проголосовал. Писательница объяснила это тем, что она отказалась изображать русского человека как горького пьяницу, сопливого урода и опустившуюся рвань: «Да, на смену „плачущему“ русскому герою, занимающемуся исключительно похоронами России, я выставляю иной тип людей. Они, чаще всего, красивы, дерзки, умелы, отважны - даже в трагичности, даже в нелепости своих судеб» . Позже основному произведению этой книги (роману «На острове Буяне») жюри под председательством Святослава Бэлзы присудило Бунинскую премию (2013).

В публицистике обращается к проблемам Карлага , Чернобыля , Нагорного Карабаха , занимается исследованием раскола русского духовного, религиозного, единства, механизмов развала Советского Союза , исторических и современных причин дробления общества, вопросами его консолидации на постсоветском пространстве .

Произведения В. Галактионовой рассматривались и обсуждались критиками и литературоведами разных стран в докладах и выступлениях на международных литературных конгрессах и научных конференциях в Москве (Россия), Кембридже (Великобритания), Кракове (Польша), Варшаве (Польша), Астане (Казахстан), Париже (Франция), Сеуле (Южная Корея), Шумене (Болгария), Минске (Беларусь), Херсоне (Украина), Ульяновске (Россия), Армавире (Россия), Краснодаре (Россия), Ставрополе (Россия), Калининграде (Россия).

Член Высшего Творческого Совета Московской писательской организации.

Премии

• Лауреат Международной премии имени Ивана Шухова за лучший роман года («Зелёное солнце», 1989).
• Лауреат Международной премии имени Андрея Платонова по прозе (2002).
• Лауреат Международной Литературной премии имени Антона Дельвига по прозе. Финалист Всероссийского конкурса «Национальный русский бестселлер» (2004), («Крылатый дом», роман, повести, рассказы).
• Лауреат Международной Литературной премии имени Александра Невского «России верные сыны и дочери» (роман «Пять четвертей накануне тишины» , 2006) с вручением Золотой именной медали.
• Финалист Международной литературной премии имени Льва Толстого «Ясная поляна» (роман «На острове Буяне» , роман «5/4 накануне тишины», 2003, 2007).
• Лауреат премии журнала «Наш современник» за лучшие публикации года («Создание новой элиты. Творчество и политика», № 7, «Мятежная лампада века. К 180-летию со дня рождения Л. Н. Толстого», № 9, 2008, с. 279-285.
• Дипломант Международного Форума «Золотой витязь» за повесть «Мы будем любить» («Золотой диплом», 2011).
• Лауреат Международного конкурса Лиги писателей Евразии «Литературный Олимп» за роман «Спящие от печали» (2011)
• Финалист Международной литературной премии имени Ивана Бунина («Спящие от печали»), 2011.
• Лауреат Международной литературной премии имени Ивана Бунина (роман «На острове Буяне») 2013.

Книги

• «Окно, распахнутое в мир», сборник повестей и рассказов. Изд. «Жалын», Алма-Ата, 1984, с. 80 - 119.
• «Не боюсь гиппопотама», стихи. Изд. «Жалын», Алма-Ата, 1984,
• «Шаги». Повести и рассказы. Предисловие Василия Рослякова. Изд. «Жалын», Алма-Ата, 1985, 280 с.
• «Зелёное солнце», роман. Изд. «Жазушы», Алма-Ата, 1989, 304 с.
• «По мосту - по мосточку», повести и рассказы. Изд. «Жалын», Алма-Ата, 1991, 240 с.
• «Менетекелфарес», киносценарий (по мотивам повести В. Набокова «Король, дама, валет»), 1992.
• «Слова на ветру опустевшего века». Повести, рассказы, очерки. Изд. «Московский писатель». Москва, 2000, 515 с.
• «Крылатый дом», роман, повести, рассказы. Изд. «Андреевский флаг», Москва, 2003, 575 с.
• «Личное дело», Александр Михайлов, предисловие и литзапись В. Галактионовой. Изд. «Алгоритм», Москва, 2003, 237 с.
• «Личное дело», Александр Михайлов. Литературная запись, предисловие В. Галактионовой. Изд. «Алгоритм», «Эксмо». Переиздание. Москва, 2004, 222 с.
• «2006 год России в Китае». Сборник произведений российских писателей в переводах на китайский язык. Повесть «Большой крест», «Слово о долларах». 2006, Шанхай.
• «Мы будем любить». Повесть. «Московский год прозы». Изд. Дом «Литературная газета», 2010, с. 86-118.
• «Спящие от печали». Роман, повести. Лучшая проза из Портфеля «Литературной газеты». Изд. АСТ «Астрель», Москва", 2011, 606 с.
• «На острове Буяне». Роман. Изд. ИТРК, Москва, 2013, 272 с.
• Собрание сочинений в трёх томах. Проза. Публицистика. Изд. «Русскiй Мiръ», Москва, 2014-2015.
• Собрание сочинений в трёх томах. Проза. Публицистика. Изд. «КМК», Москва, 2018. (Том I. «Восстание праха», 655 с. Том II. «От четырёх ветров приди», 702 с. Том III. «Чаша врагу», 607 с.)

Публикации в периодике

• «Приезд», рассказ. Русско-болгарский журнал «Дружба», Москва - София, 1985, с. 64-67.
• «Зеркало», рассказ. Журнал «Юность», Москва, 1986, с. 89-90.
• «Планида», «Трескуча трава». Журнал «Даугава», Рига, 1991, 1992.
• «Это был Шулмусы». Повесть. Журнал «Даугава», № 3, 1993, с. 63-82.
• «Это был Шулмусы». Повесть. Журнал «Московский вестник» № 3, 4, 1993.
• «Вдовы», рассказ. Журнал «Берегиня». Москва, 1999.
• «Со всеми последующими остановками», повесть. Журнал «Новая Россия» № 2, Москва, 2000, с. 58-64, 86-95.
• «Мы будем любить», повесть. Журнал «Проза», Москва, 2000 г.
• «Большой крест», повесть-сказ. Журнал «Москва», Москва, 2001, с. 6-33.
• «Приезд», рассказ. Платоновский сборник «Умное сердце». Москва, 2002, с. 132-138.
• «Трескуча трава». Избранные рассказы журнала «Проза» «Ветер текущих дней», Московская городская писательская организация, Москва, 2003, с. 60-71.
• «Сызран - чудной город», сказы. «Роман-журнал ХХI век» № 2 2003, Москва, с. 70-81.
• «На острове Буяне», роман. Журнал «Наш современник», № 7 (с. 3-63), № 8 (с. 7-76), 2003, Москва.
• «5/4 накануне тишины», роман. Журнал «Москва», № 11 (с.12-117), № 12 (с.54-159), 2004, Москва.
• «Спящие от печали» . Журнал «Наш современник», № 3, 4 (53-105), 2010.
• «Мы будем любить». Повесть. Сборник «Московский год прозы». Изд. Дом «Литературная газета», 2010, с. 86-118.
• «Зона ветров». Повесть. Журнал «Родная Кубань», № 3, 2018.
• «Зона ветров». Повесть. Журнал «Москва», № 10, 2018.
• «Закон». Рассказ. Журнал «Гостиный двор». № 6, 2018.

Статьи, эссе

• «Путеводительница всех русских в рассеянии». «Роман-журнал ХХI век», № 12, Москва, 2001, с. 114.
• «Чёрная быль - Белая Русь», эссе. Журнал «Молодая гвардия» № 10, Москва, 1998, с.139-165.
• Яснополянские писательские встречи. 1999 год. Проза. Статьи. Выступления. Дискуссии. Литературные эссе. Тула. Изд. Дом «Ясная Поляна». с. 90-94, 131.
• «Одиночество, вместившее великие кривды России». Выступление. Журнал «Яснополянские писательские встречи. Проза. Статьи. Выступления. Дискуссии. Литературные эссе». Тула. Изд. Дом «Ясная Поляна». 2000, с. 58-66.
• «Народ, разделённый в доме своём», эссе. Журнал «Молодая гвардия», Москва, 2001,
• «Одиночество, вместившее великие кривды России». Исследование мировоззрения Л. Н. Толстого. Журнал «Молодая гвардия», Москва, 2002,
• Vera G. Galaktionova. Heroes of the New Literature: Spokespersons of National Interests or an Ideology of Globalization? Writing for Peace. Seoul Selection. 2006, с. 583-593.
• «Новый литературный герой: выразитель интересов своего народа или идей глобализации?» . Выступление на 2-ом Сеульском международном форуме литераторов «Писательство для мира». Журнал «Наш современник», № 1, 2006, Москва, с. 281−286.
• «Мятежная лампада века». К 180-летию со дня рождения Л. Н. Толстого. Журнал «Наш современник», № 9, 2008, Москва.
• «Русское Слово и мировой Ordnung». Газета «Завтра», № 58, 2010, Москва.

Интервью

• «Создание новой элиты. Творчество и политика» . Журнал «Наш современник», № 7, 2008.
• «В зоне повышенного риска». Журнал «Москва», № 9, 2008.
• «Пьедестал тельца». Газета «Завтра», 2012.
• «Может ли русский быть счастливым?» Литературная газета, № 39, 2014.
• «Стояние в правде» Родная Кубань, #3, 2018.
• «Стояние в правде», газета «Завтра» № 37, 19 сентября 2018.

Переводы

• А. Тарази . «Двор Акберды», «Сарманкул», повести. Авторизованный перевод с казахского. Изд. «Жалын», журнал «Простор», Алма-Ата, 1991.
• А. Тарази . «Путь к чёрной звезде», роман. Авторизованный перевод с казахского. Изд. «Жалын», Алма-Ата, 1991-1993.
• Улугбек Есдаулетов . «Не спрашивайте время у поэтов». Перевод стихотворений «Зайсан», «Старик. Сенокос», «Туман», «Март», «Пейзаж», «Одеяние природы», «Письмо», «Рояль». Издательский Дом Олжаса. Алма-Ата, 2013.

Статьи о творчестве

• Владимир Ермаченков, «Не теряя веры». Журнал «Простор» № 7-8, 1990, Алма-Ата.
• Виктор Бадиков, «Искупление». Журнал «Простор» № 7-8, 1990, Алма-Ата.
• Инна Филимонова, «Жизнь другая, моя - не моя…». Журнал «Простор» № 7-8, 1992, Алма-Ата.
• Владимир Винников, «Прекрасный знак беды». Журнал «Наш современник», № 8, 2001, Москва, с. 285-288.
• Владимир Винников, «Галактика Галактионовой». Газета «Завтра» № 52, 2001, с. 8.
• Александр Варакин, «Да наполнится век». Газета «Высокая печать», декабрь 2001, Москва.
• Сергей Куняев. «Беззаконная комета». Журнал «Москва», апрель 2002, с. 207-215, Москва.
• Ольга Воронина. «Слова на ветру опустевшего века», «Литературная газета», № 33, 2002, Москва.
• Сергей Куняев. «Умрёт Толстой. Что тогда?», журнал «Всерусский Собор», № 1, 2004, с. 323-338.
• Сергей Куняев. «Умрёт Толстой. Что тогда?», журнал «Наш со-временник», № 1, 2004, с. 262-277), Москва.
• Александра Баженова. Новые книги России. «Необычная проза», журнал «Волга», № 3-4, 2004, Саратов, с. 257-260.
• Святая Русь. Большая энциклопедия русского народа. Под ред. О. А. Платонова, том «Русская литература», с. 226-227.
• Алла Большакова. «Новая волна в современной прозе». Газета «Российский писатель» № 1, январь 2005, с. 5.
• Капитолина Кокшенёва. «О необходимости защищать границы». Газета «Российский писатель» № 1, январь 2005, с. 3.
• Игорь Блудилин-Аверьян. «По восходящей, по нисходящей». Журнал «Российский колокол» № 1, 2005, с. 89-95.
• Руслана Ляшева. «Все флаги рвутся в гости к нам. Поживиться». Газета «День литературы» № 3, март, 2005, с. 8.
• Наталья Данилова. "Откровение современности. В. Г. Галактионова. «5\4 накануне тишины» Москва, 2004. № 11, 12. Журнал «Наш современник», № 4, 2005, с. 265-275.
• Наталья Данилова. «Откровение современности». Антология «Наш современник», том четвёртый, критика, Москва, 2007, с. 459-476.
• Ирина Лангуева-Репьёва, «Любовь одна пред Богом». Газета «Завтра», № 25, июнь, 2005, с. 7.
• Капитолина Кокшенёва. «Не спасавший России, не спасётся и сам». О романе Веры Галактионовой «5/4 накануне тишины». Журнал «Балтика», 2/2005, с. 69-80.
• Анна и Константин Смородины. «От острова Матёра к острову Буяну». Молодёжный журнал «Странник», № 3, Саранск, май, июнь 2006, с. 69−72.
• Анна и Константин Смородины. «От острова Матёра к острову Буяну». В поисках третьей правды. «Литературная Россия» № 28, 14.07. 2006, с. 10.
• Владимир Бондаренко, «Самосожжение любовью». Газета «День литературы» № 02, февраль 2007, с. 6.
• Капитолина Кокшенёва. «Русская критика», Москва, Издательский дом «ПоРог», 2007, с. 463−489)
• Сергей Куняев, «Жертвенная чаша», Москва, издательство «Голос», 2007.
• Владимир Бондаренко. «Поколение одиночек». Изд. ИТРК, Москва, 2008, с. 76−88.
• Александр Вавжиньчак. Uniwersytet Jagiellonski. «Человек - империя - история. О романе Веры Галактионовой 5/4 накануне ти-шины» Przeglad Rusycystyczny № 1, 2010. Katowice. С. 19-34.
• Вероника Васильева. «Бывшие». Журнал «Москва», № 5, 2011, Москва, с. 207-211.
• Станислав Чумаков. «Знаки гибели и надежды». О романе Веры Галактионовой «Спящие от печали». «День литературы», № 7, 2011.
• Маргарита Ботте. «Узники и воля». «День литературы» № 6 (188), 2012.
• Капитолина Кокшенёва. «Чей ты сын? Чья ты дочь?» «Свой», журнал для просвещённого консерватора от Никиты Михалкова, № 4, апрель 2013, с. 16-21.
• В. В. Агеносов > История русской литературы XX века в 2 ч.. Учебник для академического бакалавриата. М.,2013.
• Капитолина Кокшенёва. «С красной строки». Главные лица русской литературы. «Роман-крест Веры Галактионовой. Русские вне русского мира». М., 2015. Изд. «У Никитских ворот».
• Лев Аннинский. «Музыка ветров». Журнал «Юность» № 6 (749), 2018.
• Александр Факторович. «Великая Анна: новый голос в поиске истины?». Журнал «Родная Кубань», № 3, 2018 г.
• Яна Сафронова. «Пора лихолетий» (Новейшее время в романе Веры Галактионовой "Спящие от печали"). Журнал «Подъём», №3, 2019 г.

ВЕРА ГАЛАКТИОНОВА

Вера Григорьевна Галактионова родилась в Сызрани Куйбышевской (ныне Самарской) области. Училась на историческом факультете Уральского педагогического института, заочно окончила Литературный институт имени А.М. Горького.
Работала разъездным корреспондентом, собкором областных, республиканских газет в Аркалыке, Алма-Ате, Караганде, Москве, старшим редактором Уральской студии телевидения, советником госслужбы Министерства культуры РФ.
Переводила прозу с казахского языка. Печаталась в журналах "Дружба", "Даугава", "Простор", "Юность", "Молодая гвардия", "Берегиня", "Новая Россия", "Роман-журнал XXI век", "Наш современник", "Москва".
Отмечена многочисленными премиями. Книга "Крылатый дом" входила в шорт-лист премии "Национальный бестселлер" (2004).
Член Союза писателей СССР, член-корреспондент Академии поэзии.
Живет в Москве.

Зона ветров

Эх, зимушка-зима -
Зима снежная была!..

Типографский парнишка сбегал куда-то еще дважды: сначала за коньяком, потом за самогоном. И песня возобновлялась все та же, только менее разборчиво и более громко:

А ехал Ваня, поспешал,
Со свово коня упал,
Эх!..

Побаиваясь нового редактора, бухгалтерша, убежденная трезвенница в теплой кофте, провозглашала в честь Завьялова тост за тостом.
- Правда же, он - солнце нашей русской журналистики?.. Нет, правда? - вопрошала она каждого, покачиваясь.
- Точно! - широко размахивал пустым бутербродом завхоз с черной икрой на галстуке. - Истинно так!
Однако девчонка с лиловой розой кричала гораздо звонче:
- Не просто солнце! Он - знак зодиака! Наш настоящий знак!..
И Блудница, посмотрев поощрительно, придвинула к ней банку с малиновым вареньем, чтобы девчонка вспотела.
Однако новой сотруднице было не до варенья. Кресло Завьялова, в котором он благодушно посиживал, все дружно выкатили на середину кабинета и принялись водить вокруг него нестройный хоровод, хлопая в ладоши и приплясывая:

А на коня Ваню сажали,
Путь-дорогу указали!
Эх, зимушка-зима!
Эх, снежная была...

И Завьялов, обмотанный кружевной шалью Блудницы, скоро заснул в своем редакторском кресле, устав от шума и кутерьмы.

Дома, при отключенных от тепла батареях, его ждали почти до полуночи. Мальчик, одетый в зимнее пальтишко, беспокоился, подходил к матери, лежащей ничком, и теребил ее:
- Тебе какое лекарство дать?
Но она, слабо двинув рукой, не отвечала.
Еще он отправлялся в коридор, стучал в немую дверь Цицеры и прислушивался подолгу.
- Это я! - кричал он. - Откройте! У нас холодно... Вам дали тепло?..
Возвращаясь, Мальчик старался разговаривать с матерью - все равно о чем, лишь бы она не молчала.
- Ложку в чайник ты бросала?.. Я ее выловил.
Покачав коляску, он снова подходил к Евдокии.
- Мам, ты еще не состарилась? - заботливо спрашивал он. - А когда ты умрешь, тебе какой крест поставить? Я забыл... Помнишь, у тебя был большой живот? Ты рисовала настоящий крест, чтобы я запомнил надолго, а я теперь не знаю какой...
Она выбралась из-под одеяла и села на постели, поеживаясь и вздрагивая.
- Не надо ставить, это еще не старость. Несусветная стужа стоит - и все...
Потом она попросила Мальчика:
- Попить мне принеси... Не бегом, хороший мой. Потихоньку.
Выпив кружку воды, Жена редактора и вовсе встала. Она укрыла Николеньку еще одним одеялом и наказала Мальчику сидеть рядом с ним, а если младенец заплачет, рассказывать ему сказку или стихотворение. Одевшись теплее, она взяла пустое ведро и постояла перед дверью. Потом сказала сама себе:
- Ну, пойду, пока темно. Никто не увидит... Пойду.
С этим ведром Жена редактора отправилась на улицу - собирать в ночи куски смерзшегося каменного угля во дворе котельной. Ей надо было все же растопить титан, чтобы не простудить детей в такой холод, уже схвативший окна изнутри толстым льдом, подернутым инеем. А ворота котельной стояли как раз полуоткрытыми, она заметила это еще днем.
В полной тишине Мальчик принялся ждать, когда младенец заплачет, но тот был спокоен. И Мальчик уселся за стол. Он стал придумывать сказку про что-нибудь теплое и записывать ее постепенно печатными буквами: "Как мужик нашел шубу..." Потом отыскал иглу с ниткой и, сшив бумажные листы, написал название очень крупно: "Гнига". Довольный собой, Мальчик заснул, уронив голову на стол. Он улыбался тому, что сказка продолжала складываться и во сне. Когда же он выпрямился от неудобства и потер озябшие уши, то понял, что матери нет давным-давно.
- Ты только не плачь, - сказал он младшему брату, склонившись над ним, и тот заплакал. - Она скоро вернется...
Но от болезни Жена редактора упала с ведром угля прямо в воротах котельной и все никак не могла подняться с наледи, потому что было скользко. В кромешной тьме на нее набрела и подобрала с земли Великая Анна. Старуха подхватила тяжелое ведро одной рукой, плечом же подталкивала Жену редактора в спину, чтобы той было легче ступать.
Когда они вошли, младенец надрывался в плаче, а охрипший Мальчик кричал в отчаянии:
- ...За! Широкими! Морями!.. Не на небе! На! Земле! Жил старик!.. Жил! Жил! Жил! Старик... В одном селе!..
Сбросив грязные варежки, Евдокия сразу стала расстегивать ворот своей куртки:
- Маленький плачет, потому что в одной груди у меня молоко плохое от воспаления. Он не наедается.
Но Великая Анна ее не слушала. Она была занята тем, что с треском выламывала ножку у поваленного стула, наступив на него ногой, и уже растапливала титан, не раздеваясь.
- Вот! Хорошо, бессонница меня из дома выгнала, - комкала она газету, чиркала спичкой, прижав коробок подбородком к плечу. - А сторож дрыхнет как убитый. У него уголь воруют - спит! Работник...
Вскоре стужи в квартире стало меньше, с окон потекла талая вода. И старуха ушла - пообещала только, что завтра заглянет.
Кое-как покормив младенца, Евдокия обняла Мальчика, уже забравшегося в свою постель, и прилегла к нему сбоку, на край.
- У меня в глазах темно, - говорила она и утирала пот со лба. - Пожалей меня, пожалуйста.
Мальчик быстро погладил ее по голове, закутанной в платок, и попросил:
- Мама! Не наваливайся на меня. Мне плохо, ты мокрая... Иди на свою кровать. Спи там. Теперь тебе надо долго спать.

На другой день редактор забежал домой ненадолго, только сменить рубаху. Они с Женой были приглашены в гости к главе района, и ясно было, что идти придется ему одному.
- Не ко времени ты заболела! - проговорил Завьялов из прихожей в комнату Жены и детей. Дрожа от холода, он натягивал свежую майку. - Впрочем, там я собираюсь не развлекаться, а говорить с Романычем о производственных делах. Я готовил расчеты целую ночь.
Жена, пеленавшая младенца, не ответила. А закутанный Мальчик, сидевший у окна, стал смотреть в него еще прилежней.
- Вон Анна Великая к нам в гости идет! - сказал он, обрадовавшись. - Она уже скоро будет около тополя!
И Завьялов поспешил к двери.
Но старуха, прижимая к себе четыре полена, вошла не одна, а с шофером Отто Келлером. Тот искал Завьялова и ругался:
- Кто-то заходил в наше овощехранилище! Оставил его открытым! Картошка померзла вся. Редакция осталась без запаса.
- Что картошка! - закричала на него высокая старуха, она с грохотом бросила поленья на пол и затопала в гневе. - Здесь люди мерзнут, а когда тепло дадут, неизвестно. У нее вчера еще температура больше сорока была. Вон градусник на тумбочке валяется! И уголь с дровами нужен, и врач.
Отто взглянул на Евдокию - лицо ее было в багровых пятнах, а глаза туманились. Он попятился, сказав:
- Да. Дожили. Тут нужен очень старый доктор... Ждите меня. И не занимайтесь самолеченьем! Я привезу старого доктора, который может и знает все.
Не раздевшись, Анна Великая ушла на кухню ставить чайник, потому что Евдокия легла на кровать и попросила пить...
Старый доктор, привезенный Отто, осмотрел больную. Ее бил озноб.
- Ей в больницу надо, - сказал он.
Жена устало посмотрела на детей и покачала закутанной головой, отказываясь. Отто тем временем дожидался в прихожей и молчал. Он сидел под круглыми часами, прислонившись к стене.
- А в больнице топят ли? - с подозрением покосилась на доктора Анна Великая.
Тот задумался:
- Нет. Не топят. Однако дежурный хирург должен быть на месте! Надо ехать.
И все же его смущало то, что Евдокия не сможет взять с собой грудного младенца.
- Домой после операции не отпустят, но... Чем отличается прежний доктор от нового? - бодро спросил он самого себя, поразмыслив. - Там, где новый лечит в десять этапов, старый достигает того же в один прием, выигрывая во времени. Жаль, что нет со мною скальпеля и обезболивающего лекарства. Но антибиотик имеется...
Сделав Евдокии укол, он пошел на кухню, наточил нож, которым резали хлеб. Затем старый доктор мыл его с хозяйственным мылом. Еще он прокалил лезвие над газовой конфоркой и протер ваткой со спиртом из своего флакона.
- Не бойтесь, милая. Будет всего два надреза. Вы лучше кричите от боли, чтобы не было шока.
Но Евдокия оглядывалась на младенца и молчала. Она только бледнела, когда доктор полоснул ей воспаленную грудь раз и еще раз.
- Подставляйте блюдце! - закричал врач на старуху.
Со своего металлического корытца он взял нашатырный спирт.
- Дышите, - приказывал старый доктор Жене редактора. - Дышите! Не закрывайте глаза... Да не смейте же вы закрывать глаза! Слышите?! Не пугайте меня...
Потом он натирал ей виски ватой, смоченной нашатырем.
Мальчик в это время сидел на кухне, смотрел на газовую конфорку, которую доктор забыл выключить, а Великая Анна говорила ему ворчливо:
- Вот оно, как вы, детки, дорого нам достаетесь!.. Да уж теперь спасли матушку твою. Ты больше не бойся. Это лучше, чем без вас в холодной больнице ей лежать.
- Я не боюсь, - ответил Мальчик, заикаясь от переживания. - Она все вытерпит. Ее папа хвалил так. Я сам слышал. Давно.
Старуха вздохнула, выключив конфорку.
- А твоему папе... - сказала она Мальчику, опечалившись. - А твоему папе я оторву башку. И выкину ее собакам.
- Когда? - с надеждой спросил Мальчик.
Старуха загрустила еще больше - оттого что желание ее было невыполнимым:
- Не знаю...
- Ты пошутила? - усомнился Мальчик. - Одной рукой ты не можешь отрывать головы.
- Да! - согласилась Великая Анна. - С одной рукой только шутить удобно. Шутить только, да.
Старый доктор оставил таблетки, обещал сделать на ночь еще один укол, и Отто, не проронивший ни слова, повез его домой, а Жена уснула в изнеможении.
Отыскав на кухне три картофелины, старуха решила их сварить.
- Ты нас почему не бросила? - спросил Мальчик Великую Анну. - Отто не бросил. И ты.
- А потому что я хитрая, - сердито гремела она кастрюлькой, управляясь одной рукой. - Прикинула: а ну, слягу я, кто мне поможет? Мальчишка вот этот, белобрысый-то, приглядывать станет наверно. Не бросишь тогда меня?
- Не брошу. Потом! - нахмурился Мальчик, обдумывая ответ. - У тебя сыночек большой есть. А потом я - не брошу.
- Ну, то-то...

За неделю до Нового года засияли снега. Холодное ослепительное солнце проплывало над поселком, и к его колючим лучам потянулся искристый свет мелких снежинок. Безбрежные белые поля под легким студеным ветерком сверкали и горели там, за домами, играя золотыми тенями. И закутанная Жена жмурилась от блеска. Она стояла под заиндевевшим тополем, покачивая укрытую коляску.
Мальчик, обвязанный теплым шарфом до самых глаз, бегал рядом. Он пробовал лепить снежки, только снег сухо осыпался с его варежек, игольчатый и пушистый. И Мальчик смеялся, подхватывая снежную пыль и подбрасывая ее вверх.
Приехавший из города Цицера улыбался им издали, размахивая легкой дорожной сумкой.
- Все! Все! - кричал он. - Зима повернула - на морозы, а солнце на весну пошло!
Он тоже остановился под тополем, щурясь от повсеместной красоты. Дела его устроились как нельзя лучше, хотя сначала казалось там, в городе, что перед корректором один лишь тупик. Молоденькой супруге его сразу становилось хуже, как только начинали готовить ее к выписке.
- Она боится возвращаться домой, - поняли ее наконец в психиатрической больнице. - И это в который раз! Похоже на симуляцию, однако тут - страх. Она не может с ним справиться...
Однако все дело исправил вдруг один сумасшедший, с которым во время прогулки больных разговорился Цицера, пришедший в отчаяние. Этот сумасшедший хоть и был почитателем Гая Лициния Верреса, считая грабеж двигателем прогресса, написал все же записку другому сумасшедшему, идеологу местных бандитов, у которого был свой киоск возле вокзала. И Цицере доверили продавать жвачную резинку на перроне, предлагая ее пассажирам возле вагонов.
Так же, через душевнобольных, удалось ему отыскать древнюю, но сговорчивую бабку. Та согласилась пустить квартирантов - мужа и жену, - в летнюю пустующую кухню-насыпушку. Совсем без платы, а за один только пригляд за хозяйством, пришедшим в упадок. Там, в углу единственной комнаты, стояла довольно еще хорошая печь-голландка, да и стены пока держали тепло от утра и до вечера. Должно быть, опилки меж дощатых стен засыпаны были сухими и утрамбованными на совесть - Цицера нигде не увидел промерзших углов. Ему оставалось только прикупить дров, чтобы хватило их до весны.
От этих вестей молоденькая супруга его повеселела и теперь ждала в больнице, когда он вернется из поселка со всем домашним скарбом и одеждой на всякое время года.
- Очень хороший прогноз! - рассказывал Цицера под тополем, покрытым густым инеем. - Приступы буйства у нее могут больше не возобновляться... К тому же я встретился там с начитанными людьми. У нас есть разногласия, но мы сошлись в главном.
- В чем же? - спросила Евдокия, радуясь удаче корректора, а еще - сиянию снега и солнца.
- Так же как великий Цицерон, они борются с коррупцией! - провозгласил корректор. - Но странными способами, которые вызывают у меня сомнение. Зато их методы поразительно действенные! Коррупционерам там приходится не сладко...
После этого корректор умылся пушистым снегом из сугроба и поспешил к себе с мокрым счастливым лицом.
В тот же вечер Цицера принялся чистить, собирать, упаковывать вещи. И дождался полного расчета в самый канун Нового года.

Однако все же пришлось корректору Цицере задержаться в поселке еще на целую неделю, потому что умер фотокор Шулебин - тихо, во сне. Оказалось, что в праздники хоронить его некому. Занятая веселой суматохой, редакция вешала гирлянды, надувала цветные резиновые шары и словно не понимала, зачем высоченная однорукая старуха весь день ждет Завьялова перед запертым его кабинетом.
Тогда все кладбищенские хлопоты взяли на себя лишь два человека - Отто и Цицера. Прихватив лопаты и лом, они долбили землю вместе, обустраивая последний приют фотокора, без похоронщиков, загулявших надолго. Повезло лишь с гробом - в подсобке при кладбище оказался как раз один, заказанный кем-то, но забракованный из-за сучков на крышке. Да еще пригодился на этот случай тот прицеп, на котором Отто Келлер каждое лето свозил в свой сарай сено...
Следующим днем, пасмурным и тихим, возле свежей могилы стояли трое - Великая Анна, Цицера, Отто. И шофер сказал тогда, в безветрии, хорошую речь над мерзлой землей:
- Он умер от скромности!.. Да, он умер от скромности, потому что не стал пробираться к вершинам успеха со своим дарованьем. Его природное место было вверху, но он остался здесь, внизу, обслуживая районную газету, а не свой художественный вкус... Мы похоронили сейчас легкого человека! Такого человека несет по жизни, как сухую травинку несет ветер. Ветру все равно, что это за травинка. Но нам не все равно - мы полюбили его скромную душу... Бывал он иногда резким на правду - и мы уважали эту правду. Знал он толк в фотографическом деле - и в наших семейных альбомах лежат его снимки. Они - память о нас. Но на этих снимках нет фотокора Шулебина. Нет нигде, ни в одном доме! Поэтому нам будет его не хватать... Нам будет тебя не хватать! Спи в этой суровой степи - в этой зоне столкновения ветров! Просторная Кулунда, приютившая многих, оказалась тесной ловушкой - она заключила тебя навсегда в холодную небольшую могилу, из которой не освободиться... Спи! И не жалей о редакции, не надо. В ней уже все другое. Не жалей о газете, она не станет прежней. Зато мы, прежние, придем к тебе, когда появится здесь новая трава. А сейчас нас ждет Эльза, она испекла пирог с грибами и подняла из погреба соленья, чтобы мы помянули тебя добрым словом у нас дома. Мы посидим за нашим столом без тебя, но памятью будем с тобой. Спи...
И странным образом оказался за их спинами еще один, совсем чужой, продрогший мужичок. Он заплакал на холоде от слов Отто, сокрушаясь:
- Какой был человек...
Этот припозднившийся похоронщик переслушал много речей на старом кладбище, но он не слышал еще таких настоящих слов о том, кто уже перестал быть участником жизни.
И Анна Великая, и Цицера стали утешать его:
- Ничего... Ты, может, хочешь выпить?
Тот покачал головой и распахнул полы своего серого легкого пальто. В длинных внутренних карманах, грубо нашитых с обеих сторон, торчали непочатые бутылки, и лишь одна была заткнута пробкой, свернутой из местной газеты.
- Мне надавали на неделю вперед, пойду, - всхлипнул мужичок, утирая припухшие глаза рукавом. - Разве в этом дело? Не в этом... Знал бы, расчистил перед ним снег пошире! А то тропка... Узкая-узкая! Кривая она получилась для такого усопшего человека. Да... Надо было - расчистить широко. Широко - надо было...
Анна Великая смотрела на него сухими глазами.
- Что теперь плакать? - сказала она. - Он раньше умер, чем умер.
Высокая старуха пошла от могилы сына первой.

Как-то нехорошо получилось с Шулебиным, - рассуждал Завьялов, расхаживая в своем кабинете мимо кожаного широкого дивана, приобретенного недавно. Затем от окна он поворачивал назад. - Нашел время, когда помирать.
Праздничные дни еще не завершились. В безлюдной редакции стояла тишина. Тут были они вдвоем. Блудница, расположившись в его кресле, вычерчивала на листе бумаги круги, квадраты и рисовала длинные стрелы. Потом быстро записывала цифры его, завьяловской, ручкой.
- Что - нехорошо? - удивилась она, кутаясь в шаль. - Лишней траты средств мы избежали. А еще попробуем выстроить такую вот схему с квартирами. Они находятся в собственности редакции. Смотри, как я придумала.
Он не стал разглядывать лист, который она ему протягивала, лишь приостановился на мгновение:
- Какие квартиры?.. Люди давно могли их приватизировать. А потом продать или жить в них, уже в частных. Ты о чем?
- Подумай! Кто будет осуществлять перевод жилья из одной формы собственности в другую? - Блудница сощурилась. - Старуха Анна? Или Цицера?.. Он собирается в город. И вообще - уволился. А старуха у нас не работает и не работала никогда. Почему она занимает редакционную, ведомственную площадь?
- Но, но! - прикрикнул на нее Завьялов. - Размашисто мыслишь! Лукавая...
Он опять зашагал к окну и обратно. Потрогав гирлянду, бессильно свисавшую с люстры, Завьялов сдернул ее и бросил в мусор. Однако длинный хвост зеленой мишуры выполз из корзины и, причудливо изгибаясь, улегся на полу, возле редакторского кресла. Завьялов пнул гирлянду, но подбирать не стал. Тогда Блудница обхватила его шею и притянула к столу:
- Послушай меня! Если старуха освободит квартиру, мы сможем сдать эту площадь под склад привозных семян, в аренду. Нам пойдут деньги. На нужды редакции.
- И это - после похорон сына? - не понимал Завьялов. - Бедная Анна... А почему ты не предлагаешь сдать под склад квартиру Цицеры, если корректор все равно уезжает?
- Это еще зачем?! - улыбалась она, обвивая его рукав. - Гляди! Достаточно пробить у него еще одну дверь. Вот здесь. Или снести эту стену. И ты сделаешься владельцем большого особняка! Из трех комнат, двух больших прихожих и длинного, бестолкового коридора, который тоже пойдет в перепланировку... Ты ведь ответственный квартиросъемщик? Ты. Тебе останется только все это приватизировать. Тогда будет что продать! Если не захочешь для себя устроить здесь настоящие хоромы...
- Не слишком ли ты разрезвилась? - покосился на нее Завьялов и, высвободившись, опять зашагал по кабинету. - Прилипла...
- Не слишком! - закричала Блудница. - Чего доброго, упустим время. Поселковый Совет ведь тоже не дремлет... И этот жалобщик Лукич. Районный агроном. Хоть бы пристукнул кто-нибудь его, краснопузого... Лезет к начальству: "Местные твердые сорта! Наши зерновые культуры! Свои достижения теряем безвозвратно!" Баламутит народ! Представляешь? Хотя... Есть у меня в органах пара знакомых ребят. Я у них интервью брала. Один вообще с хорошими кулаками. Ему-то можно кое-что поручить... Конечно, я коплю доносы на Лукича. Но мало их! Мало! Понимаешь? Надо спешить.
- А предложи-ка ты Лукичу выступить со своей статьей в нашей газете. Про необходимость сохранения местного семенного фонда. Все равно это уже ничего не изменит. Пусть сотрясает воздух сколько угодно! Да и править его статью перед печатью будешь ты сама. А потом дадим на первую полосу твои доносы... Погоди! Что это? - обернувшись на тонкий посвист начинающейся вьюги, Завьялов насторожился.
Стекло в окне под напором ветра стало мелко дребезжать, заунывно позванивать. Он плотнее закрыл форточку и поморщился:
- Степь воет... Опять! И так все замело. Я вообще-то подумывал, не отдать ли квартиру Цицеры девчонке. Это было бы удобно со всех сторон.
- Отдай! Только успеешь ли? Потому что прежде я уволю эту неумеху с треском!
В сердцах Блудница стукнула по столу кулаком, и сама собой включилась вдруг рядом с ней настольная лампа. В кабинете стало уютней от красноватого цвета и будто теплее.
- Ну, ладно, ладно, - потрепал Завьялов ее короткую стрижку. - Я подумаю... А сколько лет Анне Великой? Небось уж того, пора... Ждать-то не долго.
- Она еще нас переживет, двужильная, - расстроилась Блудница. - Сегодня! Умные люди уже сегодня делают свою жизнь роскошной! А наша жизнь проходит в каком-то убожестве. Не разумно это. Кто-то нас опередит, только и всего.
- Наша жизнь! - усмехнулся Завьялов. - Так уж и наша... А к Анне надо бы зайти. Пособолезновать, что ли. Помочь самой малостью. Неудобно все же. Вот выйдет бухгалтер...
- Еще чего! Кто она такая?! Вечная жертва вечно неблагоприятных обстоятельств?.. Вечная, увечная. Надоела всем! И твоему Келлеру пора на пенсию, тоже ведомственную площадь занимает. Пусть и он пошевелится... Кое-какие бумаги я уже подготовила. Наш судья быстро докажет им, что все они - только арендаторы.
- Хватит молоть чепуху! Замолчи, - отмахнулся Завьялов. - Отто чем тебе не угодил? Прекрати немедленно! Слышишь?.. А не поесть ли нам сала?
- Его машину лучше отдать кому-нибудь из молодых, - твердила упрямая Блудница, склонившись над схемой. - Этому... как его... Там, в типографии, работает парнишка толковый, ты знаешь. Пусть на права пока сдает.
Редактор молчал.
- Ну? Что ты решил? - покусывала она яблоко, поглядывала на бумагу с вереницей чисел и что-то прикидывала в уме.
Он шагнул к вешалке, снял свое пальто, но обернулся:
- Тебе дана эта должность, чтобы, грамотно вписавшись в рынок, нам уберечься от грабительских поборов и разорения - от пиратской угрозы извне! Но ты... сердцевину выгрызаешь. А ну, брысь из моего кресла! Раскомандовалась. Надоесть не боишься?
Напряженно хохотнув, она сощурилась - и обожгла Завьялова голодными огоньками, заигравшими в ее глазах.
- Поздно! - похлопала Блудница ладонью по толстой папке с документами. - Разве не понятно? Уже поздно. Лучше успокойся... А старуха и сама в редакцию припрется, если ей понадобится что-то. Ничего!.. Пусть просит! Нас - просит! Она походит - а мы посмотрим на нее. Выслушаем для начала. Разок, другой... Потом пообещаем что-нибудь. Но отложим решение. И опять выслушаем! Вот тогда-то ее хватит не надолго... Ты сала хотел?
- Нет, не придет, - покачал головой Завьялов, одеваясь. - Пока ты здесь распоряжаешься... Не придет, пожалуй.

Высокую старуху в черном не было видно нигде. Даже светлые шторки двух ее окон не раздвигались, и дом Шулебиных стоял будто потерявший зрение. Великая Анна не вышагивала больше по улицам, не ходила дозорными кругами вокруг заснеженного поселка, а если в дверь ее ломились встревоженные соседи, она появлялась на пороге, не говоря ни слова, и закрывалась так же безмолвно. Великая Анна ушла в молчание, как в бинты.
Эта зима все еще держала поселок в морозном, глухом оцепенении, не давая проявляться жизни. Куда-то пропали нарядные снегири. И даже в магазине стояла теперь бесприютная тишина. Местный люд, закупавший муку, соль и спички еще с осени, умел подолгу обходиться домашними припасами в суровое время года. Казалось, что в поселке не происходит ничего. А мелкие события либо никем не замечались, либо им не придавалось значения. Всем надо было перетерпеть зиму.
Появившийся как-то на автостанции торопливый Монах отправился зачем-то искать Цицеру, но, не застав его, спрашивал еще в билетной кассе про Анну. Он даже, говорят, достучался, пробыл же у старухи совсем недолго. Подбирая полы слабо утепленной рясы, Монах побежал от Великой Анны все к тому же рейсовому автобусу, на котором приехал сорок минут назад, и, едва успев в него забраться, отправился в обратный путь сразу. Благо вьюжило тем днем не сильно и грейдер был расчищен.
На автостанции так и не поняли, зачем приезжал в поселок мимолетный этот человек с тряпичной черной сумкой через плечо. Да и городские рейсы вскоре здесь отменили, оставив только один в неделю, чтобы не жечь бензин попусту.
В феврале поминки по фотокору снова устроила Эльза. На сороковой день после похорон Шулебина к Отто пришла сама Анна, а с ней Жена редактора с детьми. Малышами сразу занялись две внучки Келлера в дальней комнате дома, где на столе уже стояли творожный штоллен и морс, и даже были разложены цветные карандаши и тонкие книжицы "Раскрась сам". Потому никто из детей гостям не докучал.
По маленькой рюмке облепиховой настойки на меду взрослые выпили не чокаясь. Закусили рисом с изюмом.
- Там, возле его могилы, место есть для меня, - сказала старуха, пожевав немного.
- Ох! - вздохнул Келлер. - Похоже, придется занять это место мне. Так чует мое сердце...
Подавая гостям грибной пирог, Эльза кивала мужу согласно:
- Среди наших немецких могил давно уже так тесно, что... Не знаешь, куда и деваться.
- Значит, всем надо жить, - без уверенности проговорила Жена редактора.
- А как? Машину казенную у него уже отобрали, - пожаловалась Эльза. - Отто недавно очень хорошо утеплил ее изнутри новой тонкой кошмой и перебрал мотор...
- Ничего, наш старый мотоцикл с коляской я почти отремонтировал, - успокоил ее Отто. - Не останешься ты без своих грибов, Эльза.
Потолковали за столом о том о сем. Пересмотрели снимки Шулебина. Особенно долго разглядывали те его фотографические работы, которые были забракованы редакцией. На них то сияла, то хмурилась гладь близкого лесного озерца, доверчиво цвел цикорий в солнечных лугах, молчал предгрозовой бор, до неба высились на току горы знаменитого кулундинского зерна - и смеющиеся девушки и парни гонялись друг за другом с деревянными лопатами, а не подгребали пшеницу, как было положено...
- Он особенности искал, мой сын! - громко произнесла вдруг Великая Анна. - А газете нужна была обыкновенность. Вот пришлось работать ему - на обыкновенность.
Жена редактора глянула на старуху с особенным, долгим пониманием.
- Фотокорреспондент Шулебин художника в себе убивал, - сказала она, подумав. - Изо дня в день. Тяжело это.
- Много народу себя в себе убивало, - легко согласилась старуха. - Куда нам было деваться...
Евдокия снова перебирала фотографии.
- Некоторые имеют художественную ценность, - присматривалась она. - Здесь жанровые сцены и пейзажи. Но нет на обратной стороне подписи автора и даты... Без этого они не будут признаны.
- И дома только неподписанные работы его, - растерялась Великая Анна. - А пленки на работе он оставил. Хотел перепечатать там, с хорошим увеличением. Уцелели они в редакции? Не знаю.
Отто покачал головой:
- После праздников они лишнее жгли. Старые подшивки газет, какие-то документы. И фотолабораторию освобождали. Пустая комната им нужна стала. Большой костер во дворе горел.
- Что же, все в распыл пошло? - спокойно осведомилась Великая Анна.
В наступившей тишине стало слышно, как тикают настенные часы. О край тарелки звякнула вилка, уроненная старухой.
- Не кончился ли у них морс? - обеспокоившись, Эльза пошла проведать детей и скоро вернулась. - Им понадобились только чистые листы! Отто, сегодня твоя настойка не пользуется успехом. Или ты забываешь ее подливать?
- Живым живое, - согласился с ней Отто, открывая графин.
За едой все пожалели, что уволился благодушный Цицера. И вспомнили о Монахе, который приезжал к Великой Анне зачем-то непонятно откуда.
- Показалось мне, он больше архивный человек, а не молельный, - отвечала старуха с неохотой. - Записать собрался, как забирали моего отца. Так я не помню ничего. Это в детдоме я числюсь с января тридцать четвертого года, а что до этого времени было, где мне упомнить, семи лет от роду? Один снег какой-то на ум приходит. Снег без конца без края. И валеночки на мне белые. Крошечные совсем. Все-то я вниз, наверно, глядела... Да, снежная зима тогда была!
Собравшиеся молчали, ожидая продолжения. Но молчала и Великая Анна. Очнувшись, она взмахнула обрубком руки, словно хотела отереться, однако тут же провела по лицу уцелевшей ладонью.
- Зря приезжий просил, чтобы написала ему, если вдруг на память что придет! - заговорила она раздосадованно. - Мне ли писать? Я и молюсь-то левой рукой, кое-как, потому молитвы мои недействительные, наверно. Мимо неба летят...
- Расстроился он? - посочувствовал мимолетному человеку Отто Келлер.
- Да! - отвернулась от ненужного воспоминания Великая Анна. - Попусту добирался по такой тяжелой зиме! Снегу-то в полях вон сколько... Не ленивый какой. Без всякого толка ездит, не сидится ему у себя - в монастыре ли, где ли...
- Молодой наверно? - понял Отто.
- Не старый, - ответила старуха. - Вроде летописец. А подробное мне без надобности. Убег, да и ладно.
Нахмурившись, она принялась за пирог. Отто снова подлил всем по капле золотистой настойки. И Эльза подкладывала на тарелки гостям большие ржаные пряники для закуски. Но старуха вдруг спохватилась.
- Хлопоты вам, - застеснявшись, сказала она.
- Это так надо, - веско ответил Отто, он сам положил ей на тарелку еще пряников. - Надо так.
- Снится тебе твой сын? - спрашивала Эльза с большим вниманием.
Великая Анна покачала головой:
- Нет! Далеко ушел мой сын... Совсем далеко он, не рядом. А где? Не разглядеть мне отсюда. Да и что его душе теперь тут делать? Нечего тут стало делать, вот и не снится. Только голос его один раз вроде долетел. Совсем из далекого края откуда-то. "Здесь такое все лазоревое!.." - так сказал. И все. Растаял сразу голос.
- Лазоревое? - уважительно повторила Эльза.
- Хороший признак! - решил Отто. - Очень хороший признак.
- А что пишет ваш Эрих? - вспомнила Евдокия про младшего брата Келлера.
Отто задумался и стал вглядываться в окно, а может, в опрятные короткие шторы, пожелтевшие от времени, которые вышивала, должно быть, еще незабвенная гроссмуттер.
- Собирается в путь. Решил вернуться домой, сюда, насовсем! - обстоятельно пояснил он. - Эрих, Эрих...
- Ждешь его? - просветлел взгляд старухи. - Ждешь, наверно...
- Я уже написал ему: "Не приезжай".
Про Завьялова никто не проронил ни слова. И Жена редактора думала теперь, что это из-за нее, отчего было ей неловко перед всеми. Стало слышно, как в комнате детей заплакал маленький.
- Пора, - поднялась она. - Пора нам собираться. Заглядывайте к нам, пожалуйста! Мы часто бываем одни.
По дороге домой Мальчик думал про то, как в гостях он совсем не шалил, а изрисовал целую кипу листов цветными карандашами. И еще вспоминал тяжелые альбомы со странными картинами, в которые подолгу смотрела Евдокия, оставляя их раскрытыми то на столе, то на своей тумбочке.
- А твои художники тоже хорошо себя вели? - на ходу спросил он, перекатывая ледышку по скользкой дороге то одной ногой, то другой. - И Калмыков, и Филонов?
Евдокия ответила ему не сразу:
- Они попали в зону ветров.
И, довольный своими рисунками, Мальчик побежал вприпрыжку, чтобы скорее открыть тяжелую дверь перед матерью и закутанным Николенькой.
Когда Евдокия с ребенком на руках вошла в свой коридор, то остановилась в недоумении. Грохот из комнаты Цицеры доносился такой, будто там дробили стену, смежную с их квартирой.
- Это Цицера шумит? - обрадовался Мальчик, уцепившийся за карман ее пальто. - Можно, я подарю ему пряник?
- Не Цицера, - сказала Евдокия, прислушиваясь. - Там чужие люди.
Мимо быстро прошагал Завьялов. Поправляя пальто и шапку, он приостановился:
- Рабочие делают ремонт. Пыльно будет. Уехала бы ты пока с детьми к родителям.
- Я не могу, - растерялась Жена. - Ты знаешь! Отец не перенесет...
- Чего не перенесет? - отворачивался Завьялов.
- Моей беды! Он верит, что вырастил меня для счастья... А новой жене его я зачем? И мои дети ей ни к чему.
Редактор пожал плечами, полуобернувшись, и спросил Мальчика:
- Ну? Как дела?
Мальчик тоже в ответ пожал плечами.
- Погодили бы вы до весны! - попросила Жена. - Не долбили пока...
Завьялов слегка задержался на пороге, но так и не ответил.
Рабочие из комнаты Цицеры ушли к вечеру и на другой день не появились. Однако на исходе марта Жена снова услышала их голоса за стеной. Там, бранясь, кидали на пол что-то тяжелое. Стук возобновился. Завизжала безостановочно дрель. И грохот усиливался до тех пор, пока часть кирпичной стены не вывалилась в детскую комнату, взметнув красноватое облако пыли.

Огромное северное озеро сливалось с тревожными облаками у той туманной кромки, которая была почти неразличимой. Оно уже очистилось ото льда, но еще мутными были волны, которые набегали на оттаявший пустынный берег и отступали, покачиваясь. Чуть выше, на взгорье, стояли две женщины, глядящие вдаль; высоченная прямая старуха и молодая, держащая на руках закутанного младенца. Другой ребенок, Мальчик лет пяти или шести, сидел поодаль на бревне, валявшемся у самой воды. Он тер глаза, потому что не выспался в долгой дороге. Однако, ошеломленный новизной, сидел смирно.
Равнодушное дыхание вологодского севера не замечало весны. Холодное небо над безбрежным водным простором было таким низким, а длинные мрачные облака такими текучими, что страшно было видеть, как внезапные огненные просветы падают вдруг из несусветной выси в свинцовую воду и, покачнувшись, гаснут. И снова открывается второе небо - не низкое, а запредельно высокое - и сбрасывает вниз грозный поток лучей, закрываясь тут же. И опять - ни просвета в мрачном, низком небе, ни всполоха. Лишь текут над озером длинные темные облака. И еловые дикие леса отчужденно чернеют за далекой рекой...
Все здесь не ждет человека и не любит его! В таком понимании Мальчик замирал и томился. Но взлетала где-то над островом кричащая большая птица - и кружила затем над водой плавно и тихо, раскачиваясь в хмурой дали. Тогда могло показаться, что жить здесь тревожно, но допустимо...
Местный рыбак, вычерпывавший воду из лодки большой консервной банкой, бросил ее и подошел к приехавшим. Много поживший, мужик оглядывал их без спешки.
- Вы это, что ли, попова дочка? - спросил он старуху. - Я сразу понял про вас! По росту вашему признал: дочка, думаю... Поп-то наш, когда освободился, вот так же тут стоял, высоченный старик, бородатый. Глядел тоже после лагерей. На озеро, на небо... Или перед храмом своим, возле сторожки церковной, застынет как вкопанный, ой надолго, а близко к нему не подходит. Служить ему там, как отсидел, больше не позволялось, в храме своем. Запрещено было!.. Батюшка ваш и помер быстро - в той же вон в церковной сторожке, в низенькой, кособокой. При храме она - конура конурой!.. Только туда его власти пустили, дожить вроде. Вот пожил здесь самую малость.
Рыбак долго чиркал спичкой, сутуло отворачиваясь от ветра, наконец закурил.
- Он, такой высокий народ, в лагерях раньше всех погибал! - сообщил рыбак, поглядывая в сторону черного леса. - Да, первыми высокие люди в смерть шли, потому что пищи им требовалось больше. Пайки-то везде одинаковые были, на низкого только человека... А выжил наш поп! Редкий случай. Видно, сильно ему надо было сюда вернуться... Вон он, дом ваш поповский, большой! Видите? Давно в негодность пришел. Тот, с обрушенной крышей. В него и не войдешь, развалины там одни. Трухлявое дерево стало - под дождями, под снегами.
Женщины слушали его, не спрашивая ни о чем. Мужик неторопливо курил, мелко покашливал и тоже смотрел на облака.
- Я такой же был. - он указал на подошедшего Мальчика. - Да, в этих годах. Подбежишь поздороваться, а он кивает на храм-то безверхий да и говорит: "Тише... Там ангелы теперь службу ведут". Мерещилось ему так. Потому что - какая служба? В храме-то и зерно уж перестали хранить, а пробили стену насквозь. И как вывалился кирпич, то в этот пролом трактора стали для ремонта загонять. В храме - грохот, стук, лязг! Да, мат и грохот! А поп стоит на ветру, у сторожки, - днем ли, утром ли раненько, - слушает. "Служба там, - говорит, - идет". Вот как! А вы бы побереглись, дует. Апрельский ветерок - он студеный, хоть и солнце выплескивается иногда. Ночевать-то вам есть где?
- Есть, - ответила старуха. - Мы дома тут. Вернулись...
Приезжие стали подниматься к храму. Постояв перед проломом в стене, они вошли внутрь, раздвигая бурьян руками, и долго озирались на сквозняке. И странно им было находиться там, где в помещении росли кусты, а вместо крыши было хмурое небо, в которое смотрели из храма корявые ветки татарника, и клонилось в зарослях бурой травы кривое одинокое дерево.
- Никак в алтаре мы, нельзя нам, - попятилась Великая Анна. - После женщины алтарь вымывают как после собаки. Что-что, а это помню... Вон с той стороны войти надо было, да зарос там весь вход, бурьян непролазный...
Забывшись, старуха перекрестилась на небо обрубком руки, будто была она неукороченной.
- Пойдемте назад! - спешила Великая Анна, с тревогой раздвигая кусты. - Осквернили ведь мы собой алтарь. Ой, осквернили!.. Мальчишке туда можно. А нам - нет...

На крыльце темной бревенчатой сторожки их ждал Монах.
- Наладил вам три топчана, соломой пока застелил да резную кроватку отыскал на мусорной куче. Хорошая! Редкой работы старинной. Послужит еще в этой тесноте. А стол здесь и так находился, хоть и убогий... Главное, проводка сохранилась! Свет-то, оказывается, горит!..
Обустраивались они до вечера. Монах кое-как растопил печурку, вытащив из-под плиты упавший закопченный кирпич, и похвалил детей, сказав матери:
- Молчат они у вас, тихие... Не заболели?
- Понимают всё. От понимания тихие, - не улыбнулась она и отвернулась к прибитому в углу темному распятию, чтобы покормить маленького грудью.
- Отковыривали крест, - заметила Евдокия. - По краям обломы.
- Латунь! - отозвался Монах. - Тонкая. Потемнела вся. И мало ее. Бронзовый бы сняли.
Местные люди заглядывали в сторожку и приносили то старое, но крепкое одеяло, то миску, то сковороду, то цинковое ведро, необходимое в хозяйстве. А старуха все осматривала сторожку. Поднимала одной рукой шаткую половицу. Шарила поверху, в темных углублениях под низким потолком. И все-то ей казалось, что совсем рядом оставлено тут для нее важное - замшелая вещица-послание или тайный родной предмет, подающий известие. Но из глухого прошлого не доходило к ней ничего, кроме пустоты...
Однако рыбак, заглянувший к вечеру, согласился повесить на стенку бледный листок, подаренный Монахом, - ксерокопию страницы из папки с документами. И тут же соорудил для этого рамку из четырех реек, подобранных у крыльца, а мелкие гвоздочки как раз нашарил он у себя в кармане. Рыбак позабивал их на крыльце плоским булыжником... Теперь в сторожке висел недалеко от распятия двойной портрет местного батюшки - отца Великой Анны. С бумажного листа тускло смотрел сквозь людей косматый старик, снятый анфас и в профиль.
Тот же рыбак позвал их на ужин в свой дом, пожалев, что Монах уже побежал по домам делать свои записи и расспрашивать, где власти похоронили местного священника.
- Ну, у кого-нибудь Монаха накормят, - заверил рыбак. - А могилки-то он не найдет. Не надо было властям паломников привлекать, затоптали, поди, могилку. А может, мертвого попа и вовсе в озеро кинули. Озеро-то здесь такое диковинное, что из него и утопленники не всплывают. Многие говорят, будто здесь двойное дно, туда течением трупы затягивает, в провалы. Под дном-то ледник, а его кое-где родниками пробивает. Эти промоины вроде на сорок метров в глубь земли уходят. Да! Если кого затащит под ледник - оттуда не достанешь... А кто твердит, что сразу человека рассасывает длинными корнями хищная трава! Называется кровохлебка. Она из озера тут растет. Увидите летом красивые поля на волнах качаются, розовые, приветные, - знайте: кровохлебка цветет...
Пока они шли вдоль косогора, прислушивался рыбак, оборачивался к озеру. Вскоре донесся оттуда рокот моторных лодок.
- Возвращаются, - успокоился рыбак. - А у моей корма прохудилась чуток. Все ж законопатить придется. да просмолить. Захлестывает волной немного... Может, к поповскому дому подойдем, на развалины посмотреть?
Великая Анна приостановилась, поправила платок у лба.
- Нет, - нахмурилась она. - Очень уж оно больное - такое смотрение. Сил на него не хватит... Не бывает у человека столько сил!
- Ну и ладно, - согласился рыбак, открывая калитку. - Пора нам за стол.
Еда оказалась простая: картошка в мундире, костлявая рыба и блюдо кислой капусты. Еще дали приезжим после ужина бутыль свежего молока и большой пакет картошки, немного проросшей.
- Продавать молоко вам не буду. Самим мало, - сказала пожилая дочка рыбака, провожая их до калитки. - А пол-литровую банку детишкам наливать стану раз в день, без платы. По утрам забирайте. Утрешник...
И снова они шли мимо высоких стен огромного старинного храма - без крыши, без колокольни, без врат. А пробоина была им отсюда не видна.
- Что ты все молчишь? - спросила старуха Мальчика, но не дождалась ответа, проворчала только: - Молчун какой стал, как старичишка старый...
- Ты сочиняешь, наверно, книгу, - сказала старшему сыну Евдокия, покачивая малыша на ходу.
- Я уже написал, ты забыла, - скромно ответил Мальчик. - Теперь только запоминать буду.
- Чего тебе запоминать? - покосилась на него старуха.
- Я тополь запомнил. Поезд. Еще - дорогу... Там Отто остался без нас!
- Остался, наверно, - переглянулись взрослые на ходу. - Ну, за могилкой тогда последит... Он, хоть из-под земли, все равно приглядывать будет...
Уложив детей, сразу уснула Великая Анна - на том топчане, что был ближе к окну. Монах же готовился уехать завтра, поздним утренним автобусом, и потому устроился на полу, прибросив под голову остатки соломы да запахнув на себе стеганую рясу потуже.
- Ничего, притерпитесь, - говорил он в темноте. - А завтра в школе, может, преподавание вам подыщут, матушка Евдокия. Там в уборщицах прихожанка наша старая оказалась, она похлопочет, обещала... Только вот детского сада тут нет. Вернее, есть, да больно роскошный. На горе, где богатые дачи стоят. Видали дворцы с длинными террасами? Их новые русские для себя настроили. Северная природа нынче в моде... Только среди новых русских нет русских. Там национальность - деньги.
- За детьми сама догляжу, - сказала Великая Анна строгим голосом, словно и не спала только что. - А тем, богатым, вон как хорошо Господь помогает! Куда с добром...
- Да, хорошо, - нерешительно проговорил Монах. - Он к грешникам пришел. Призвать не праведников, но грешников к покаянию.
- Чего же? Сам раненый, - продолжала старуха, ворочаясь. - Видишь, какие раны? Его милости разве хватит на всех? Нет... На богатых грешников только. А с нами? Он с нами чем поделится? Одними страданиями своими. Вот их нам терпеть и терпеть... Только иной раз и согрешишь! "Ты что же весь наш род изничтожил, пришиб? Что истязаешь - из поколения да в поколение? По свету гонишь... Для чего извел, изуродовал нас?!" Не понимаю я этого...
- Мама! А зачем - Господь? - громко спросил Мальчик из темноты.
Она отозвалась не сразу:
- Он затем, чтобы доказывать тебе, что ты во всем неправ.
Монах длинно вздохнул, но промолчал, пошуршав соломой. Позже стало слышно, как он бормочет потихоньку - проговаривает едва слышно малопонятное, шепчет сам для себя:
- ...беды претерпел еси и гонения, и болезни, исповедания ради Божественныя Истины, юже житием и словесы твоими заключенным в тюрьмах и лагерях и всем ссыльным являл еси, немощные утешая и верные утверждая...
Еще он крестился с пола в сторону бумажного портрета, невидного в ночи, белевшего на стене лишь млечным слабым пятном.

Утром Жена редактора ушла в школу. А старуха, покормив детей манной кашей и уложив младенца, поспешила с Мальчиком в храм. Под кирпичной аркой входа она вырывала бурьян с корнем, подхватывая кусты локтем, укладывала их на лист фанеры, а Мальчик отвозил его подальше, к мусорной яме, и там сваливал, отряхиваясь от земли. Наконец Великая Анна устала - их работы не было видно ничуть...
- Все без толку! - отчаявшись, сказала она. - Все не умно... Крышу-то никто не возведет, если столько лет никому эти стены не нужны...
Монах позвал их с крыльца сторожки. Он показал мимоходом на остатки кривой, низкой загородки, потемневшей от времени:
- Смотрите, огородик у него был, картошка росла. Всего-то кустов с десяток. Еще, старики вспоминали, он дыни сажал, но они не вызревали... Говорят, лежали тут на земле вразброс - маленькие, зеленоватые. Никчемные совсем, а вот сажал...
Великая Анна нахмурилась:
- Со стариками ты говорил - записал чего или нет? - спросила она. - Могилку-то не отыскал?
- Не отыскал, - ответил Монах.
- Все ты попусту хлопочешь, зряшный какой, - заметила старуха сочувственно. - Ремесло, что ли, у тебя такое - напрасно хлопотать?
- Самая малость приоткрылась только. Одна старая работница сельсовета покаялась. В последнюю ночь, при аресте, батюшка на храм свой перекрестился и сказал: "Всем дары даются. Дом - дар. И дорога - дар. Молитесь обо мне!" Это он конвоирам и ей, комсомолке. С тем его в сани и затолкали...
Старуха, поразмыслив, успокоилась:
- Ну, живой вернулся, ангелов здешних послушать успел. Значит, под конец снисхождение ему вышло...
На плите шумел чайник. Мать Мальчика хлопотала, расставляя на столе кружки и стаканы.
- Нет у них учительских ставок, - сказала она. - Сейчас пойду в продуктовый магазин - мыть там полы за ежедневную плату. Я договорилась.
Монах торопился к автобусу, и после чая они ушли вместе. Анна же занедужила, ослабла и все лежала на топчане неподвижно, глядя в окошко на храм.
- Вот и приютил меня батюшка мой, - говорила она Мальчику, не оборачиваясь. - Легко, наверно, теперь его душе стало. Всех, всех нас приютил. Ты погляди, над храмом небо какое! И правда - лазоревое... Ты куда?
Мальчик меж тем оделся, обул сапоги и уже стоял с куском фанеры в руках.
- Богу пойду помогать, - сказал он.
- Что ж, иди, - помедлив, согласилась старуха. - И мне вставать придется! Щас я, щас...

Вера Григорьевна Галактионова (урождённая Павликова) - русский писатель.

Училась на истфаке Уральского пединститута, в 1986 году окончила семинар В. Рослякова в Литинституте. В 1980-е годы жила в Казахстане, впоследствии переселилась в Москву. Работала разъездным корреспондентом, собкором областных, республиканских газет в Аркалыке, Алма-Ате, Караганде, Москве, старшим редактором Уральской студии телевидения, советником госслужбы Министерства культуры РФ.

Литературная известность к ней пришла после публикации в 2002 году в журнале «Наш современник» повести «Со всеми последующими остановками». Сборник прозы «Крылатый дом» попал в шорт-лист премии «Национальный бестселлер» (на итоговом голосовании никто из членов жюри за книгу не проголосовал). Писательница объяснила это тем, что она отказалась изображать русского человека как горького пьяницу, сопливого урода и опустившуюся рвань: «Да, на смену «плачущему» русскому герою, занимающемуся исключительно похоронами России, я выставляю иной тип людей. Они, чаще всего, красивы, дерзки, умелы, отважны - даже в трагичности, даже в нелепости своих судеб».

Премии

• Международная премия за лучший роман года им. Ивана Шухова (1989)
• Международная премия им. А. Платонова по прозе (2002)
• Литературная премия имени А. Дельвига (2005)

Сочинения

• Шаги. - Алма-Ата, 1985 (сборник)
• Зеленое солнце. - Алма-Ата, 1989 (роман)
• По мосту - по мосточку. - Алма-Ата, 1991
• Слова на ветру опустевшего века. - М., 2000
• Крылатый дом. - М.: Андреевский флаг, 2003 (сборник, включающий роман «На острове Буяне») ISBN 5-9553-0026-0
• 5/4 накануне тишины» // журнал «Москва», № 11, 12, 2004 (роман)