Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате

Галина Корнилова

Лет десять назад вдруг выяснилось, что мы с ним учились в одной школе. Она и сейчас еще стоит там же, в Дурновском переулке близ Арбата. Однако теперь уже переулок успел превратиться в Композиторскую улицу. Должно быть, по этой причине наша бывшая школа теперь стала музыкальной.

Сейчас я думаю о том, что путь школьника Булата до школы был довольно длинным. Он выходил из своего дома на углу Плотникова (дом этот назывался папанинским, поскольку в нем долгие годы жил полярник Папанин), пересекал Арбат, по Спасо-Песковскому переулку доходил до «поленовского дворика», то есть до той маленькой площади со сквером, где теперь расположена резиденция американского посла. Отсюда он должен был свернуть налево, в Рещиков переулок, а потом уже направо - в мой Малококовинский и уже по нему доходил до школы.

Учась в младших классах, я, естественно, мало внимания обращала на старшеклассников. Но вот что не дает мне покоя: как же я могла не запомнить темноволосого мальчика, который два раза на дню проходил мимо моего парадного?

Известно, что сразу же после окончания школы Булат Окуджава попал на фронт. Я же с матерью и младшей сестренкой оказалась в эвакуации, в заволжской деревне. Встретились мы с ним и познакомились только в шестидесятом году в редакции «Литературной газеты», где Булат работал заведующим отделом поэзии, а я - редактором отдела литературы. Надо сказать о том, что в те времена в «Литературке» работала целая плеяда молодых талантливых литераторов, не написавших, правда, пока ни строчки. Будущие известные критики - Станислав Рассадин, Бенедикт Сарнов, Серго Ломинадзе, Валентин Непомнящий, ставший впоследствии крупным ученым-пушкинистом, Зоя Крахмальникова - сейчас религиозный публицист, Андрей Зоркий, уже в наши дни прославившийся своей эссеистикой. Постоянными авторами и чуть ли не ежедневными гостями газеты были Владимир Максимов, Лев Кривенко, Борис Балтер. Из Петербурга наезжали ставшие друзьями газеты прозаик Борис Вахтин и поэт Александр Кушнер. Заведовал всеми литературными отделами в ту пору уже ставший знаменитым писателем Юрий Бондарев.

Объединял же всех этих столь разных людей, конечно, Булат Окуджава. К тому времени он уже начал писать свои песни, и мы, его сотрудники, стали его первыми слушателями. Сразу после окончания рабочего дня мы битком набивались в кабинет заведующего отделом поэзии - узкую и длинную комнату с одним окном, диваном и письменным столом. Рядом с дверью возвышался шкаф, набитый рукописями поэтов, а наверху шкафа, невидимая для тех, кто входил в комнату, лежала гитара. В этом же шкафу Булат позже прятал рукописные страницы своей первой прозаической книги «Будь здоров, школяр». Однажды прямо в редакции Булат и его друг Серго Ломинадзе сочинили песенку «Девочка плачет: шарик улетел…». И с этого дня ее распевали редакторы всех отделов, ее можно было услышать и в нашей столовой, и в редакционной библиотеке.

На лето «Литгазета» выдавала своим сотрудникам путевки в ведомственные дачи на станции Шереметьево. На огромном, огороженном заборчиком участке располагались однотипные небольшие дачки с террасками. Каждая - на две семьи. Со всех сторон дачный поселок был окружен лесом, а над деревьями и крышами домов то и дело низко летели самолеты, ибо совсем недалеко от нас располагался Шереметьевский аэродром.

Дача, где я поселилась со своей семьей, находилась в двух шагах от дачи Булата. Я скоро подружилась с соседкой - светловолосой спокойной молодой женщиной Галей, женой Булата. В свою очередь его маленький сын Игорь сделался приятелем моей дочки Кати. И хотя наши дачи разделяли всего несколько метров, Игорь то и дело названивал нам по телефону, задавая один и тот же вопрос:

А Катя выйдет гулять?

Надо сказать, что сам Булат в Шереметьевку ездил не каждый день. Тем не менее несколько раз мы с ним вместе уезжали туда прямо после работы. Однажды в электричке я рассказывала ему сюжет рассказа, который собиралась написать. Выслушав меня, Булат сказал:

Придумано довольно интересно. Но мне кажется, что тут все-таки есть некоторая нарочитость…

Наверное, он был прав. Во всяком случае тот рассказ я так и не написала.

Каждый приезд Булата в дачный поселок для всех его обитателей превращался в праздник. Поздно вечером, уложив спать наших детей и родителей, мы большой компанией шли в лес, разжигали там костер и усаживались вокруг него. Вернее, вокруг Булата с гитарой, который садился возле огня и пел одну песню за другой. Потрескивал в костре собранный нами валежник, шумели обступившие нас елки, и красный огонь освещал лицо…

Там же, в Шереметьевке, у Булата появилось новое увлечение: из корней молодых елочек он делал необычайно выразительные скульптуры. Одна из таких скульптур, «Музыкант», превратилась потом в песню «Чудесный вальс». Целая полка в его комнате была заставлена этими скульптурами, часть которых он дарил друзьям. У меня долго хранились его деревянные «Влюбленные», пропавшие потом при переезде.

Уже к концу лета я заметила на террасе соседней дачи незнакомую темноволосую женщину с красивым печальным лицом. То была мать Булата, не так давно вернувшаяся из ссылки. На ее красивом замкнутом лице лежала тень пережитой ею трагедии.

К сожалению, трагически сложилась судьба первой семьи Булата. Его жена Галя чрезвычайно тяжело пережила разрыв с мужем и его женитьбу на ленинградке Оле Арцимович. Довольно скоро после этого события она скончалась от инфаркта. Игорь Окуджава, оставшийся после смерти матери на попечении престарелой бабушки, по сути дела оказался предоставленным самому себе. Сдружившись с компанией юных наркоманов, он стал принимать наркотики, успел побывать в тюрьме и умер, будучи еще молодым человеком.

Меж тем слава Булата росла, он давал концерты не только в Москве или Ленинграде, но уже выезжал со своими песнями за границу. Особенно тепло, насколько я знаю, его принимали в Польше. Мне довелось передать ему пачку польских газет, где о его концертах писали восторженно.

Как-то к нам в гости приехал член Польского ЦК и одновременно главный редактор варшавской газеты «Политика» Мечислав Раковский. На вопрос моего мужа (он по профессии полонист), что хотел бы Мечислав увидеть в Москве, Раковский ответил, что мечтает познакомиться с Булатом Окуджавой.

Я позвонила Булату, рассказала о своем польском госте, и он ответил мне:

Пожалуйста, приходите. Но, понимаешь, есть одно осложнение: Оля уехала в Питер, и я не смогу сварить вам кофе…

Ну, кофе-то я сама сварю, - успокоила я его, - и мы что-нибудь с собой к кофе принесем. Так что ты не беспокойся.

Мы повезли Раковского и двух присоединившихся к нему дам - полячку и переводчицу с польского - на Речной вокзал, где тогда в «хрущобе» жил Булат.

Первое, на что я, войдя в комнату, обратила внимание, была стена его кабинета, сплошь завешанная ключами разной величины и формы.

Что это такое? - спросила я хозяина дома.

Это ключи от гостиниц, в которых я останавливался. Из разных стран и городов.

То есть, уезжая оттуда, ты просто забирал их с собой?! - изумилась я.

Да. Именно так, - с невозмутимым видом отвечал Булат.

Гости расселись в большой комнате с низким столом посередине, а я, представив их хозяину, отправилась на кухню варить кофе.

Кофе и джезва - на столе! - крикнул мне вдогонку Булат. - А сахар и чашки - в буфете!..

Я нашла в кухне всё, что нужно, сварила кофе и, разлив его по чашкам, на подносе понесла в комнату.

Оказывается, ты и кофе варить умеешь! - почему-то удивился Булат, отхлебнув из своей чашки.

Еще по дороге сюда наши гости признались, что им очень хотелось бы послушать хотя бы одну песню Окуджавы. Но Булат на этот раз петь решительно отказался.

Мне сегодня петь трудно, - признался он. - Но вот если хотите… Мне только что прислали мою пластинку из Франции. Запись - замечательная. Я могу ее поставить…

Мы слушали французскую пластинку, и если бы при этом не видели молча сидевшего в кресле Булата, можно было бы подумать, что это его «живой» голос.

Но в конце этого вечера нас ждал сюрприз.

Знаете что… - вдруг сказал Окуджава, - я только что написал одну песню. Пока ее еще никто не слышал. Хотите послушать?

Разумеется, гости встретили его предложение с восторгом. Булат вышел из комнаты и вернулся с гитарой. То была песенка о Моцарте, которую спустя какое-то время пела вся Москва.

Одна встреча произошла у меня с Булатом в Грузии. В восьмидесятые годы в Тбилиси работала Комиссия по переводам, которую возглавлял замечательный человек - Отар Нодия. Ежегодно он приглашал в Грузию русских писателей, поэтов и критиков для обсуждения всех жанров блестящей грузинской литературы. На один из таких семинаров, который на этот раз должен был пройти в Аджарии, согласился поехать Булат.

Поезд из Тбилиси отходил поздним вечером. Булат зашел к нам в купе, где вместе со мной ехали критики Наташа Иванова и Алла Марченко. Мы разговаривали в тускло освещенном купе, а за задернутыми шторками окна царила непроглядная ночь. Поезд замедлил ход возле какой-то станции, и в ту же минуту в наше окно ударил ослепительный сноп огня. Булат отдернул тонкую занавеску, и прямо перед нами за стеклом вагона засиял подсвеченный прожекторами гигантский портрет Сталина. То был город Гори, родина «великого вождя». Я хорошо помню окаменевшее лицо Булата, который всё еще сжимал в руке край ситцевой оконной занавески…

В Аджарии, в городе Гали, нас разместили в пансионате на самом берегу моря. В первый же вечер, когда мы пришли на ужин в столовую и расселись за столом целой компанией - известный грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, Булат Окуджава, Наташа Иванова и я, - к нашему столу вдруг подошел официант с бутылкой вина на подносе. Он слегка поклонился Булату, сказав:

Мы рады приветствовать вас здесь как нашего гостя!

С этими словами он протянул Окуджаве поднос с бутылкой. В ответ Булат поднялся, также поклонился и поблагодарил работников пансионата за внимание к нему. В тот вечер мы пили отличное, ни с чем не сравнимое грузинское вино.

Еще через несколько дней в пансионате появились молодые люди, одетые в темные костюмы. Они объявили, что городское начальство приглашает участников семинара на ужин.

Вечером мы подошли к невысокому типично административному зданию, и молодой человек, встретивший нас у входа, указал на невзрачную дверь возле лестницы. Распахнув ее, мы замерли в изумлении. Низкие ступени вели в огромный зал с горящим камином. Стены комнаты были завешены звериными шкурами, а пол устлан коврами. Посередине возвышался заставленный яствами стол.

В разгар пира в зале вдруг появилась группа мужчин, которые, выстроившись в ряд, запели. Тот, кто хоть однажды слышал грузинское многоголосое пение, знает, как это прекрасно и как ни на что не похоже. Я могла бы сравнить это с пением ангелов, хотя неизвестно, поют ли ангелы мужскими голосами.

Когда певцы окончили петь и под бурные аплодисменты начали занимать места за нашим столом, глава городской администрации вежливо обратился к Окуджаве:

Булат Шалвович! Мы очень просим вас спеть. Гитара у нас найдется, не беспокойтесь!

Булат поднялся из-за стола, поблагодарил префекта и твердо сказал:

Вы должны простить меня, но петь после того, что мы только что услышали, я не могу…

И хотя мне, как и всем другим в тот вечер, хотелось послушать Окуджаву, я поняла, что, отказавшись, он был прав.

Спустя какое-то время я увидела Булата на вечере в музее Паустовского, который тогда помещался на Яснополянской улице. Он пришел вместе с молодой незнакомой мне женщиной, которую представил мне как Наташу. Я знала, что у него только что вышла новая книжка стихов. Моя сестра, уроженка Арбата и большая поклонница Окуджавы, давно мечтала иметь его книгу с автографом. И поскольку у нее через два дня должен был быть день рождения, я попросила книжку для нее.

Булат вытащил из сумки блестевшую глянцем книгу, спросил, как зовут мою сестру, и что-то надписал для нее.

А тебе-то самой не нужна моя книжка? - удивленно спросил он.

Я засмеялась.

Мне неудобно просить у тебя сразу две…

Я так и думал! - усмехнулся он и подписал еще одну книжку.

…В начале восьмидесятых наши общие друзья Зоя Крахмальникова и Феликс Светов оказались в заключении. Им вменялся в вину выпуск самиздатовских сборников. Сразу же после ареста друзья начали писать письма с требованием их освобождения в различные инстанции. Булат Окуджава, например, написал убедительное письмо в их защиту и отправил его на имя генерального прокурора. Ответа он не дождался. Меж тем мне самой пришла в голову мысль обратиться с ходатайством о наших друзьях к Раисе Максимовне Горбачевой. Вдвоем с моей подругой, критиком Ириной Роднянской, мы написали письмо, в котором говорилось не только о несправедливости самого ареста, но еще и об оставленной ими молоденькой дочери с новорожденным ребенком на руках. А также о болезнях как Зои Крахмальниковой, так и ее мужа Светова. Вместе с другими это письмо подписал и Булат. Оно сразу же возымело действие. Наши друзья в короткий срок были освобождены, а я до сих пор жалею о том, что мне не довелось поблагодарить Раису Максимовну за ее милосердный поступок. Не сомневаюсь, что подпись Булата Окуджавы сыграла в этом случае большую роль.

Как известно, в последние годы Булат часто и подолгу болел. Однажды, когда он был в больнице, я отослала ему свой детектив, чтобы развлечь больного. Он позвонил мне по телефону и сказал:

Ты знаешь, я вообще-то не любитель детективов. Это Ольга их любит. Но твой я обязательно прочту…

После того как его выписали из больницы, я сама позвонила Булату домой. Дело в том, что в это время наш музей работал над номером журнала, посвященным юбилею альманаха «Тарусские страницы». Константин Георгиевич Паустовский не только напечатал в этом альманахе повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр», но и внимательно следил за его дальнейшим творчеством. Мне очень хотелось, чтобы в номере появилась и статья самого Булата о Паустовском и «Тарусских страницах».

Но Булат меня огорчил, сказав:

Мне теперь уже нелегко писать обо всем этом. Столько времени прошло…

И вдруг дня через два он звонит мне и говорит:

Ты меня раззадорила. Я стал думать обо всем этом, вспоминать и в результате написал что-то вроде эссе…

Его эссе о встречах с Паустовским было напечатано в № 11 журнала «Мир Паустовского» за 1998 год. И это было последним, что Булат успел написать… Оно заканчивалось словами:

«На моем столе стоит его фотография. Он улыбается.

Я уже давно не исполняю своих песен, а он продолжает по-отечески улыбаться, как будто всё еще впереди…»

Ты звони мне. Я теперь буду дома. Мне врачи запретили куда бы то ни было уезжать…

Вот почему так поразило меня известие о том, что всего через несколько дней после этого разговора Окуджава уехал за границу. Где, к великому горю его друзей и поклонников, вскоре умер.

Что я еще могу сказать о нем? Булат Окуджава был человеком не только огромного таланта, но еще и редкого достоинства и настоящей скромности. Мне кажется, что восторги его слушателей на концертах в немалой степени смущали его. Так, однажды он рассказал, что в Варшаве после его концерта люди в зале встали.

Для меня это было ужасно! - говорил он. - Я же не Евтушенко!

Тем не менее все, с кем он хоть раз общался, с кем дружил, все те, кто слушал его песни, не могли остаться к нему равнодушными. И я, как все, тоже любила Булата…

Дети рождаются с крылышками, а учителя помогают им взлететь.

М.А.Васильева

Посмотрите данный сайт и настроение - сразу в кайф!

Всю Россию объехать смогу, но лучше красноярских учителей не найду!

Коллеги - успехов -побед нам, удачи!

А как же иначе?!

Учите,

дерзайте,

но классику преподавания

не забывайте!

О себе

С детства раскрылись творческие способности, поэтому выступаю с 4 лет.

Работаю уже 30 лет! И взлеты, и падения, удачи и неудачи, победы и поражения, но... снова вверх!!! К солнцу, ко всему интересному, а главное - творческому и нестандартному! Общительна на 200%, люблю людей, владею любой аудиторией, поэтому мечтала стать врачом или учителем, как и все, в наше советское время... А стала учителем, конечно, не жалею!

Дома ждет семья - дружная, веселая, особенно, внучка!

В школе - добрый, требовательный, всегда позитивный учитель -друг! А в выходные - тамада: ослепительная и зажигательная!(уже 20 лет)

Люблю нашу Сибирь - могучие реки, великие леса, людей - самых открытых, сильных - сибиряков!

Мечтаю - автопробег по всему миру, т.к. люблю дорогу, скорость (за рулем и непомню сколько, вроде 20 лет точно! а может и больше)

Желаю мира всем людям нашей земли. Ведь так хочется жить, дышать, любить, быть любимой и самой делиться дарами души своей...

В 1986 году окончила Красноярский педагогическуий институт, но в школе начала работать с 4 курса.

Общий трудовой стаж 30 лет.

Книги, которые сформировали мой внутренний мир

Л.Н.Толстой "Война и мир"

Шекспир, Куприн, Астафьев.

Мой взгляд на мир

Прекрасен наш мир! Что и говорить!

Природа учит, лелеет, а мы - друг у друга должны принимать только светлые тона!

Трудись и возздасться тебе... Благо за благо!

Берегите родных и любимых, обожайте детей, будьте чисты сами с собой!

Да и тогда удача - победа с нами!

Мои достижения

2010 г. участие в конкурсе Учитель года "Люди, создающие будущее"

2011 г. п очетная грамота от Зам Министра С.Н.Мазуренко "За большой вклад в подготовку квалифицированных специалистов среднего звена, значительные успехи в научно - педагогической и научно-методической работе и многолетний плодотворный труд"

2012 г. грамота "За добросовестный труд, творческий подход к работе и активное участие в жизни коллектива"

2015 г. участник краевой конференции "Поддерживающее оценивание: подходы к анализу и использованию результатов оценочных процедур в начальной школе"

2015 г. подготовка уч 2 кл. ко Всероссийской 5 предметной Олимпиаде по математике - результат 85 баллов

2015 г . подготовка уч. 2 кл. к 5 Всероссийской предметной Олимпиаде по русскому языку - 1 место с результатом 100 баллов

2015 г. участник семинара "Образовательный процесс в условиях реализации ФГОС НОО: средства достижения планируемых результатов на примере использования системы УМК "Алгоритм успеха"

2016 г. грамота Методическая неделя в МБОУ СОШ №144 "За проффесионализм, мастерство и творческий подход к делу."

2016 г диплом 3 место в районном конкурсе любительских театральных коллективов "Аллюзия"

2016 г. сертификат за подготовку уч. 4 кл к международному интеллектуальному конкурсу "Классики 2016-2017 "Школа юных волшебников" (кол-во уч. 17)

Моё портфолио

Этот сайд прошу открыть,

прочитать, но за промахи - не корить!

Добрых, хороших советов жду!

На этой странице сайта выложена бесплатная книга автора, которого зовут Корнилова Галина . На сайте сайт вы можете или скачать бесплатно книгу Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате в форматах RTF, TXT, FB2 и EPUB, или же читать онлайн электронную книгу Корнилова Галина - Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате, причем без регистрации и без СМС.

Размер архива с книгой Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате равен 255.53 KB

Яков Гройсман и Галина Корнилова
Встречи в зале ожидания. Воспоминания О Булате
Выражаем глубокую благодарность всем авторам, принявшим участие в создании этой книги, и лично Льву Шилову и Марату Гизатулину, сопредседателям Клуба друзей Булата, за предоставленные материалы.
Мы чрезвычайно признательны Владимиру Фрумкину и Татьяне Никитиной за советы и бескорыстную помощь, оказанные при подготовке воспоминаний.
ОТ ПОСЛЕДНЕЙ КНИГИ К ПЕРВОЙ
Вступление
«Встречи в зале ожидания» – первая книга, целиком состоящая из воспоминаний о Булате Шалвовиче Окуджаве.
Ее авторы – совершенно разные люди: писатели, поэты, литературоведы, музыканты, художники, деятели кино, – не слишком знакомые друг с другом, объединены любовью к человеку, которому посвящена книга.
Всё, что написано ими, не подвергалось никакой «цензуре», несмотря на то, что их впечатления, описание событий и оценки различаются и подчас противоречивы.
Как писал Булат Окуджава:
…Каждый пишет, как он слышит,
каждый слышит, как он дышит,
как он дышит, так и пишет,
не стараясь угодить…
У редакции был лишь один критерий отбора: как отнесся бы сам Окуджава к этому изданию? Поэтому некоторые присланные в редакцию статьи в эту книгу нами не включены.
В холодный день поздней осени 1995 года мы приехали к Булату Шалвовичу в Переделкино с предложением издать его книги. Встрече способствовал известный литературовед и писатель Вадим Баранов, соратник Окуджавы по общественно-литературному движению «Апрель».
Вначале мы чувствовали себя очень скованно, так как знали, что Булат Шалвович чувствует себя неважно и ведет довольно уединенный образ жизни на даче. Но быстро отогревшись, и не столько от кофе, сколько от теплого приема, мы ответили на вопросы хозяина дома, кто и когда организовал издательство, о ситуации в издательском деле и реализации книг. Мне кажется, что будучи чрезвычайно требовательным к себе Окуджава предъявлял свои мерки не только к издательству, выпускающему его книги, но и к людям, с которыми ему придется работать. После такой «проверки», выслушав наши «грандиозные» планы по выпуску его книг, Булат Шалвович предложил для начала выпустить небольшую книгу его стихов, как новых, так и написанных ранее, но не публиковавшихся. И если она ему понравится, то наше дальнейшее сотрудничество продолжится, обещал он.
Работа над книгой началась зимой 1996 года, а встречи проходили в московской квартире Окуджавы в Безбожном переулке.
В одной из первых встреч Булат Шалвович сказал, что ему не нравится, когда несколько его книг сразу находится на прилавках магазинов, и что не любит яркого оформления и особенно украшательства. Увидев первую верстку, где стихи были разделены небольшими виньетками, он мягко попросил убрать их: «Это не мое»… Сейчас разные книги Булата Окуджавы легко можно найти в магазинах, но иногда удивляет их оформление, настолько оно не соответствует принципам, которым следовал автор.
Булат Шалвович умел очень хорошо слушать и слышать собеседника, и это создавало особую, доверительную атмосферу общения, которое довольно быстро вышло за рамки рабочих разговоров о книге.
После просмотра первой верстки Булат Шалвович сказал, что часть стихов он решил убрать, так как они его не удовлетворяют. Увидев мою бурную реакцию, как-то виновато улыбнулся и, попросив не огорчаться, заметил, что первый раз работает с таким дотошным редактором: «Примите это как комплимент».
Он долго не мог придумать название будущей книги. Вариантов было много, но ни одно его не удовлетворяло. Наконец, в один из приездов, незадолго до выпуска книги, Булат Шалвович радостно сообщил, что придумал название, которое нравится и ему, и жене Ольге Владимировне, – «Зал ожидания».
29 июля 1996 года я привез Булату Шалвовичу авторские экземпляры. Был очень теплый день, и мы расположились в лоджии. Перелистав и внимательно рассмотрев все страницы, улыбнулся и сказал, что очень доволен – это «его» книга. Это событие надо отметить.
Быстро всё организовав и поставив бутылки и тарелки среди разбросанных на столе книг, Булат Шалвович поднял рюмку. Мы чокнулись, и я было уже собрался выпить, но он, раскрыв одну книгу, налил меж страниц немного водки и попросил то же самое сделать меня, пояснив, что таков обычай.
В тот день я спросил Булата Шалвовича о его творческих планах. Он медленно взял сигарету, отломав фильтр, поделил ее на две части, вставил половинку в мундштук – закурил. Потом внимательно посмотрел на меня каким-то долгим, печальным взглядом и тихо сказал: «Вы знаете, Яков Иосифович, кажется, всё, что мне было предопределено свыше, я уже выполнил…»
«Зал ожидания» – книга очень небольшая, наполнена размышлениями и грустью прощания с ушедшими друзьями и с нами, остающимися здесь, на земле. Увы, эта книга-завещание оказалась последним прижизненным изданием ПОЭТА.
Булат Шалвович много рассказывал о своих впечатлениях от поездок в Швецию, Израиль и другие страны, куда его приглашали с выступлениями. Не раз разговоры возвращались к реконструкции Старого Арбата. И каждый раз он говорил, что совершенно не приемлет новый его образ и не ходит туда. И сейчас, глядя на памятник, кажется, что бронзовый Булат Окуджава стремится уйти с этой улицы, от сутолоки, лотков. Теме «Арбат и Окуджава» посвящена заключительная глава настоящей книги.
После выхода «Зала ожидания» было еще несколько встреч, на которых обсуждался состав будущих книг автобиографической прозы и их оформление. Увы… Этим планам не суждено было сбыться…
Впечатление от встреч с Булатом Окуджавой неизгладимо. О том, что это действительно было, напоминают подаренные им книги, диски и автограф на портрете.
Яков Гройсман
ХРОНИКА ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
Составители М. Р. Гизатулин, В. Ш. Юровский
9 мая 1924 – в Москве в родильном доме имени Грауэрмана на Большой Молчановке родился Булат Окуджава.
Отец – Окуджава Шалва Степанович (Кутаиси, 1901), мать – Налбандян Ашхен Степановна (Тифлис, 17.08.1903).
В 1922 году родители решением ЦК компартии Грузии были направлены на учебу в Москву. Семье дали две комнаты в разных концах длинного коридора квартиры № 12 в доме № 43 по Арбату.
Июль – Шалва Окуджава откомандирован в Тифлис, вместе с ним уезжает семья.
1925–1930 – В августе 1925 Ашхен с Булатом возвращаются в Москву, где она после окончания института работает экономистом хлопчатобумажного треста до конца 1929 года. В этот период Булат часто живет то в Москве, то в Тифлисе.
Начало 1930 – семья воссоединяется в Тифлисе 1931 – Булат идет в первый класс тифлисской школы.
1932 – Шалва Окуджава уезжает в Нижний Тагил парторгом на строительство вагоно-строительного завода.
Булат с мамой возвращаются в Москву.
Булат продолжает учебу в московской школе № 69.
1934 – Ашхен с Булатом переезжают к отцу в Нижний Тагил.
В этом же году у Булата появился младший брат Виктор.
1935 – Шалва Окуджава избирается первым секретарем Тагильского горкома ВКП(б).
3 февраля 1937 – арест отца.
Мать исключают из партии, и она с детьми возвращается в Москву.
14 декабря 1938 – Шалва Степанович Окуджава расстрелян.
Февраль 1939 – арест матери.
Лето 1940 – Булат переезжает в Тбилиси и живет в семье сестры матери Сильвии Степановны.
Учится в школе № 101. В компаниях сверстников Булат всегда пел.
1941 – уходит из школы, работает рабочим сцены, статистом в театре, затем до отправки на фронт – токарем на военном заводе.
Апрель 1942 – уходит добровольцем в армию (по некоторым данным, в августе 1942).
Август – декабрь – в 254-й гвардейском кавалерийском полку, затем минометчик.
16 декабря – тяжело ранен под Моздоком.
По март 1943 – после госпиталя – стрелок 124-го стрелкового полка.
1943 – сочинил первую песню «Нам в холодных теплушках не спалось…».
Март 1943 – апрель 1944 – радист 120-й артиллерийской бригады.
Апрель 1944 – демобилизован по состоянию здоровья.
В Тбилиси знакомится с молодыми литераторами, участниками литературного кружка при газете «Заря Востока».
1945 – оканчивает экстерном среднюю школу.
Июнь – поступил на филологический факультет Тбилисского государственного университета. Вскоре вместе с несколькими однокурсниками создал поэтический кружок «Соломенная лампа».
15, 24 июля – в газете Закавказского фронта «Боец РККА» (Тбилиси) под псевдонимом «А. Долженов», опубликованы два стихотворения Булата Окуджавы.
9 августа – в той же газете «Боец РККА» первая публикация стихотворения под собственным именем.
Лето 1945 – после пятилетнего перерыва побывал в Москве.
1946 – появилась первая, из ставших известными, песня «Неистов и упрям». Но до нее, кроме уже упомянутой песни 1943 года, была еще как минимум одна – «Однажды тирли, тирли, тирли…».
1946 – в Тбилиси встречается с Борисом Пастернаком, читает ему стихи.
1947 – возвращение матери из заключения.
Женится на однокурснице Галине Смольяниновой. После свадьбы переезжает в ее семью.
Значительно больше времени, чем учебе, уделяет своим стихам.
Февраль 1949 – А. С. Налбандян вновь арестована и сослана в Красноярский край на вечное поселение.
1950 – окончил Тбилисский университет. Дипломная работа «Октябрьская революция в поэмах Маяковского».
На распределении Булат и Галина изъявили желание работать в центральной части России, и их направляют во Владимирскую область, которую позднее по просьбе Булата в Министерстве просвещения РСФСР заменили на Калужскую. Преподают русский язык и литературу в средней школе деревни Шамордино Перемышльского (ныне – Козельского) района Калужской области.
20 августа 1951 – февраль 1952 – преподаватель русского языка и литературы в средней школе деревни Высокиничи Высокиничского (ныне – Жуковского) района Калужской области.
Январь 1953 – первые публикации стихотворений в калужских областных газетах («Знамя» – 21 января; «Молодой ленинец» – 29 января).
Февраль – переведен в Калугу. Работает в мужской средней школе № 5.
31 августа – в связи с началом работы в газете «Молодой ленинец» уходит из дневной школы.
22 сентября 1953 – устраивается на временную работу в вечернюю школу № 2 (школа рабочей молодежи).
2 января 1954 – рождение сына Игоря.
14 января – переводится на постоянную работу в ШРМ № 2.
1954 – возвращение матери из ссылки.
5 ноября – восстановление матери в партии.
1954 – участвует в областном совещании молодых писателей в Воронеже. Здесь Булат Окуджава читает свою поэму о Циолковском «Весна в Октябре». Поэма опубликована во втором выпуске альманаха «Литературная Калуга».
13 января 1955 – увольняется из ШРМ № 2, после чего в школе не работал.
28 февраля – реабилитация Ашхен Налбандян.
21-23 мая – на литературном семинаре в Калуге стихи и поэма «Весна в Октябре» Б. Окуджавы были вынесены на индивидуальную консультацию. Поэма в целом была одобрена, указано на некоторые недостатки.
Ноябрь – участие в третьем Всесоюзном совещании молодых писателей в Москве. Калужским издательством к открытию было намечено выпустить книгу стихов Б. Окуджавы, однако она вышла позже – первая публикация в Москве (два стихотворения опубликованы в № 11 журнала «Новый мир»).
1956 – в издательстве газеты «Знамя» (Калуга) вышел первый сборник стихов Б. Окуджавы «Лирика», посвященный памяти отца.
6 июня – посмертно реабилитирован Шалва Окуджава.
1956 – переезжает из Калуги в Москву. Живет с женой и сыном у матери, которая после реабилитации получила двухкомнатную квартиру в новом доме на Краснопресненской набережной.
– Булат Окуджава приходит в литературное объединение «Магистраль» при Центральном доме культуры железнодорожников. Его первую калужскую книжку в «Магистрали» раскритиковали, и он около года почти ничего не писал.
1956–1959 – стихи Булата Окуджавы публикуются в газетах: «Комсомольская правда», «Литературная газета», журналах: «Нева», «Молодая гвардия».
1957 – с помощью Сергея Наровчатова устраивается на работу в издательство «Молодая гвардия» в редакцию комсомольской литературы.
– появляются новые стихотворения, многие из которых сразу становятся песнями: «Песенка о Леньке Королеве», «Песенка о голубом шарике», «Сентиментальный марш» и другие.
В издательстве Булат переходит в редакцию поэзии народов СССР, где знакомится со многими поэтами, которых «подкармливает», заказывая им переводы авторов из других республик на русский язык.
1959 – в Москве в издательстве «Советский писатель» выходит второй сборник стихов Булата Окуджавы «Острова».
– переходит на работу в «Литературную газету» заведующим отделом поэзии. К этому времени в его багаже уже более сорока песен, хотя сам он часто говорил, что у него тогда их было 10–12.
Окуджава исполняет свои песни в разных компаниях, в тесном кругу из 15–20 человек, выступление часто кто-нибудь записывает на магнитофон. Песни получают массовое распространение.
Январь 1960 – первое публичное выступление в Доме кино в Ленинграде с песнями, прошедшее с большим успехом. Вскоре после этого аналогичное выступление состоялось в Доме кино в Москве, которое публика освистала.
1960 – из «Литературной газеты»: «На очередном „вторнике“ выступили молодые поэты Юрий Левитанский и Булат Окуджава. Они прочитали свои стихи, а потом Окуджава исполнил несколько своих песен, которые были тепло приняты слушателями».
Февраль 1961 – первая публикация песни. В журнале «Пионер» (№ 2, 1961) опубликован «Веселый барабанщик». В этом же году песня опубликована в журнале «Советский экран», но с музыкой Льва Шварца как песня, вошедшая в фильм «Друг мой, Колька».
9 апреля – состоялась запись песен Окуджавы на Всесоюзной студии грамзаписи. В июне этого же года худсовет ВСГ единогласно одобрил к выпуску авторскую пластинку Булата Окуджавы, которая, однако, так и не увидела света.
1961 – Калужское книжное издательство по инициативе К. Г. Паустовского выпустило в свет альманах «Тарусские страницы», в котором опубликовано первое прозаическое произведение Б. Окуджавы – повесть «Будь здоров, школяр». Повесть получила отрицательную оценку официозной критики: автора обвинили в пацифизме и других смертных грехах. Большая часть тиража альманаха была уничтожена. Повесть была переиздана только в годы перестройки.
Ноябрь – выступление во Дворце искусств в Ленинграде, после которого 29 ноября ленинградская газета «Смена» опубликовала разгромную статью И. Лисочкина «О цене шумного успеха». Статья немедленно (5 декабря) была перепечатана «Комсомольской правдой».
Декабрь – принят в Союз писателей СССР.
1962 – оставляет работу в «Литературной газете».
– повесть «Будь здоров, школяр» вышла в Польше под названием «Ты еще поживешь». Чуть позже выйдет во Франции под названием «Ложка». Повесть издавалась на многих языках в разных странах
18 января – в информационном бюллетене СП РСФСР опубликован отчет о прослушивании стихов и песен Булата Окуджавы на расширенном заседании секции поэтов и об их обсуждении.
20 апреля – статья И. Адова «Бремя славы» в газете «Вечерняя Москва»: «…Замкнувшийся в своем узком мирке, он словно не слышит гула великой стройки, ведущейся в родной стране, не видит, с какой боевой страстью участвуют в созидательном труде миллионы его сверстников».
Август – в Политехническом музее состоялась серия вечеров поэзии с участием Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Е. Евтушенко, Р. Казаковой, Б. Окуджавы, Г. Поженяна, Р. Рождественского, М. Светлова, организованных киностудией им. Горького для документальных съемок к фильму «Застава Ильича». Б. Окуджава исполнял песню «Сентиментальный марш».
11 декабря 1962 – в статье «Отцы и дети» в «Литературной газете».
Павел Антокольский предпринял попытку заступиться за песни Булата Окуджавы: «Мы хорошо знаем и о странном заговоре молчания вокруг песен Булата Окуджавы. В сущности, заговор этот продолжается по сей день. Между тем разительный факт распространения этих песен уже сам по себе должен навести на размышления… Неужели опять, как это случалось по многим другим поводам, нам возразят, что песни Окуджавы имеют успех исключительно у „отсталых“ слоев советского общества?

Надеемся, что книга Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате автора Корнилова Галина вам понравится!
Если это произойдет, то можете порекомендовать книгу Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате своим друзьям, проставив ссылку на страницу с произведением Корнилова Галина - Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате.
Ключевые слова страницы: Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате; Корнилова Галина, скачать, читать, книга и бесплатно

Галина Корнилова

Гражданин Паустовский

Летом 1960 года, вернувшись из подмосковного Переделкино, где только что похоронили Бориса Пастернака, Паустовский написал:

«Мы не сберегли эту драгоценность, полученную нами не по заслугам - великого русского поэта, который прославил нашу страну во всем мире. Мы не сберегли Пушкина, Лермонтова, Чехова, Блока, Есенина, Мандельштама, Цветаеву, Заболоцкого…»

Сейчас уже можно добавить: мы не очень-то старались «сберегать» и самого Паустовского, прожившего долгую и сложную жизнь. Ему суждено было пережить не только неурядицы личного характера и недопонимание окружающих его людей, но стать свидетелем и участником глобальных и драматических событий мирового значения. А его путь писателя оказался трудным в первую очередь потому, что едва ли не каждое произведение Паустовского в недавнем прошлом встречалось залпом яростной «разносной» (и опасной по тем временам!) критики.

«Его герой не увидел и не показал главного в той эпохе, которую он пережил…» - объявляет критик Т. Трифонова.

«Все это - мир мелочей, который не поет, а зудит - нечто прямо противоположное тому большому миру наших дней», - вещает В. Перцов.

«Трудно мириться с его позицией жизни на острове в пустынной Аркадии, в этаком интеллигентском Эрмитаже, когда вокруг кипела борьба…» - сокрушается Л. Фоменко.

Если суммировать все многочисленные претензии, предъявленные в свое время писателю, то станет ясно, что они в той или иной форме содержали один и тот же упрек: в отсутствии должного патриотизма. На самом же деле редкое чувство ответственности за страну, в которой автор вырастал и жил, - характерная особенность всех произведений писателя. И что удивительно - эта черта оказывается едва ли не главной уже в самых ранних сочинениях молодого прозаика.

Как известно, первой опубликованной вещью Паустовского был его «гимназический» рассказ «На воде» - восторженный гимн родной природе. Но вот следующее сочинение молодого автора впервые было напечатано лишь в наши дни на страницах журнала «Мир Паустовского». Впрочем, как раз «сочинением» это назвать трудно. То был сборник публицистических заметок об одном из самых трагических событий русской истории двадцатых годов прошлого века.

Жесткая и лаконичная фиксация страшных событий, которые позже будут с полным на то основанием названы преступлением. Когда отряды Красной армии во главе с Белой Куном и «Землячкой» (Розалией Залкинд) вторглись на территорию Крыма, уничтожив здесь за три месяца (декабрь 1920 - февраль 1921) без суда и следствия двадцать тысяч мирных жителей полуострова. Так называемый красный террор затронул и окрестности Крыма, в первую очередь Одессу. Бунин, перед тем как покинуть город, записал в своем дневнике: «День и ночь живем в оргии смерти».

Но именно туда из Киева поздней осенью двадцатого года, спасаясь от разгулявшихся на Украине банд, едет с молодой женой Паустовский. В Одессе он станет работать разъездным корреспондентом популярного журнала. Эта работа и даст ему возможность увидеть и запечатлеть в своих записях страшные подробности происходящих в стране событий, чтобы позже собрать все свои заметки в книгу. Он назвал ее «Двадцатый год».

Чтобы запечатлеть все, увиденное и понятое им в это жестокое время, молодому автору понадобились не только его литературные способности. Но в первую очередь как раз то, что мы можем назвать чувством гражданской ответственно­сти за происходящее в разрушенной, залитой кровью стране.

«Словно земля почернела от корки запекшейся крови. Ухмыляющийся зев великого хама…»

«Когда кончилась Гражданская война и началось “мирное строительство” (“фронт труда”), - все сразу поняли, что “король голый”, и вся сила его в войне, в разрушительной энергии злобы…Чтобы создавать, нужна свободная душа и дет­ские пальцы, а не прокисший ум, изъеденный молью партийной программы…»

«В последних истоках мутного света сослепу тычется, ища черствую корку, громадный умирающий народ. Чувство головокружения и тошноты стало всенародным. И больше умирают от этой душевной тошноты, тоски и одиночества, чем от голода и сыпняка».

«Не может быть, чтобы они не знали, что в ЧК перед расстрелом смертникам, раздетым догола, пускают в спину струю ледяной воды, чтобы меньше было крови…»

«Громадный народ умирает в тоске, как заброшенный зверь… Крики женщин, которых ведут на “размен”».

«Началась новая эпоха прикармливания интеллигентов, профессоров, художников, литераторов. На горьком хлебе, напитанном кровью, должно быть, они создадут какой-то нудный лепет - “великое искусство пролетариата, классовой ненависти”… ЧК им крикнуло “пиль!”, и они покорно пошли, поджав облезлый от голода хвост… Господи, да минет меня чаша сия!»…

Там же, на берегах Черного моря, Паустовский вскоре начинает работу и над следующим своим произведением. Теперь он пишет повесть о войне, свидетелем и участником которой он был сам. В советской историографии она получила название Первой мировой.

Доброволец действующей армии Константин Паустовский работает санитаром военно-полевого отряда Всероссийского союза городов. На специально выделенном для этой цели поезде врачи, медсестры и санитары передвигаются вдоль действующих фронтов, подбирая раненых солдат и офицеров. Нередко при этом рискуя собственной жизнью, сталкиваясь и с другим, отнюдь не героическим - будничным и жестоким обликом войны.

«Армия дичала, матершила, болела. На зимних стоянках было глухо и скучно, по землянкам хрипели разбитые граммофоны и шла азартная картежная игра. Изредка мы открывали редкий огонь по немецким окопам, по ночам подолгу горели над лесом бенгальские огни ракеты. Сыпняк уже валил с ног позеленевших солдат, и в тыловых селах густо пахло карболкой и испражнениями».

Оба этих ранних произведения писателя остались журнальными публикациями. Но для дальнейшего творческого пути писателя, для становления самой его личности они значили очень много.

Читатель более поздних «лирических» рассказов Паустовского может задать недоуменный вопрос: а как все-таки связать эту жесткую непримиримую публицистику его ранних вещей с более поздними рассказами? С теми «березками» и «мудрыми стариками», чем не раз попрекали его чиновники от литературы? На самом же деле в основе всех без исключения произведений Паустовского лежит одно и то же - неиссякаемая любовь к земле, на которой он живет, ощущение себя самого ее гражданином.

Именно это чувство годами позже заставит писателя выступать со страстными протестами в защиту невинно осужденных, поддержать в свое время протестный роман Дудинцева «Не хлебом единым», бросаться по первому же зову на помощь к молодым прозаикам и поэтам, не сумевшим пробиться в печать. Зная наперед - в отличие от литературных чиновников, - что многим из них в скором времени суждено будет внести весомый вклад в отечественную культуру…

В шестидесятых годах прошлого уже века небольшой городок Калужской области Таруса неожиданно сделался местом средоточия молодой литературы. Прозаики и поэты нового поколения один за другим отправлялись с рукописями в дорогу (нелегкую по тем временам), чтобы показать мэтру свои сочинения. Ящики письменного стола, стоящего у Паустовского на терраске перед всегда распахнутым окном, были доверху заполнены стихами, поэмами и прозой молодых авторов. Вечерами здесь же без устали читали свои стихи поэты: Заболоцкий, Штейнберг, Панченко, Корнилов, Коржавин, Винокуров и другие.

…В один из июльских дней шестидесятого года, оказавшись в Тарусе, я неожиданно получила приглашение от Бори Балтера - ученика и верного «оруженосца» Паустовского - прийти к нему «на пироги». Пироги пекла хозяйка дома, у которой Борис снимал этим летом комнату. За столом, стоящим в саду под большим деревом, кроме меня и самого Балтера, сидело еще четверо гостей: Константин Георгиевич Паустовский, новеллист Лев Кривенко, его маленький сын Саша и поэт Аркадий Штейнберг. В какой-то момент в распахнутую калитку влетели два чрезвычайно взволнованных молодых человека - поэт Коля Панченко и прозаик Володя Кобликов. Оба они жили в поселке неподалеку от Тарусы и работали редакторами в Калужском книжном издательстве.

Мы еле вас нашли! - сообщил Коля, усаживаясь с другом за стол.

И тут же, перебивая один другого, они поведали нам новость: у них в издательстве сняли тираж Марка Твена. Осталась неиспользованная бумага…

И мы решили… - продолжал Кобликов.

Мы подумали, - подхватил Панченко, что нужно немедленно издать вашу книгу, Константин Георгиевич!

Паустовский с минуту молчал. Потом, легко хлопнув ладонью по столешнице, очень решительно объявил:

Нет! Мы издадим другую книгу! Сборник прозы и стихов молодых авторов! Ведь практически он у меня уже собран…

Как известно, этот альманах под названием «Тарусские страницы» вышел в Калужском издательстве ровно через год. Часть его тиража была «на корню» уничтожена пугливыми чиновниками. А то, что осталось, дошло до читателей и принесло вскоре известность молодым авторам. Но возможно, что при этом более важным оказался наглядный пример свободной литературы, тексты, не покалеченные, не усеченные никакой цензурой. Всем известно, что в нашей стране это дорогого стоит…

Остается сказать вот что: жизнь этого талантливого и, несомненно, сильного человека пришлась на очень нелегкие для его родины времена. Он пережил две мировые войны, революцию, эпоху сталинских репрессий… А потому можно лишь удивляться его мужеству - и писателя и гражданина. И еще - неколебимой способно­сти приходить на помощь к тем, кому это нужно. Как удивляет нас порой и совсем другое - тот теплый греющий свет, которым наполнены многие его книги…

Галина Корнилова

Лет десять назад вдруг выяснилось, что мы с ним учились в одной школе. Она и сейчас еще стоит там же, в Дурновском переулке близ Арбата. Однако теперь уже переулок успел превратиться в Композиторскую улицу. Должно быть, по этой причине наша бывшая школа теперь стала музыкальной.

Сейчас я думаю о том, что путь школьника Булата до школы был довольно длинным. Он выходил из своего дома на углу Плотникова (дом этот назывался папанинским, поскольку в нем долгие годы жил полярник Папанин), пересекал Арбат, по Спасо-Песковскому переулку доходил до «поленовского дворика», то есть до той маленькой площади со сквером, где теперь расположена резиденция американского посла. Отсюда он должен был свернуть налево, в Рещиков переулок, а потом уже направо – в мой Малококовинский и уже по нему доходил до школы.

Учась в младших классах, я, естественно, мало внимания обращала на старшеклассников. Но вот что не дает мне покоя: как же я могла не запомнить темноволосого мальчика, который два раза на дню проходил мимо моего парадного?

Известно, что сразу же после окончания школы Булат Окуджава попал на фронт. Я же с матерью и младшей сестренкой оказалась в эвакуации, в заволжской деревне. Встретились мы с ним и познакомились только в шестидесятом году в редакции «Литературной газеты», где Булат работал заведующим отделом поэзии, а я – редактором отдела литературы. Надо сказать о том, что в те времена в «Литературке» работала целая плеяда молодых талантливых литераторов, не написавших, правда, пока ни строчки. Будущие известные критики – Станислав Рассадин, Бенедикт Сарнов, Серго Ломинадзе, Валентин Непомнящий, ставший впоследствии крупным ученым-пушкинистом, Зоя Крахмальникова – сейчас религиозный публицист, Андрей Зоркий, уже в наши дни прославившийся своей эссеистикой. Постоянными авторами и чуть ли не ежедневными гостями газеты были Владимир Максимов, Лев Кривенко, Борис Балтер. Из Петербурга наезжали ставшие друзьями газеты прозаик Борис Вахтин и поэт Александр Кушнер. Заведовал всеми литературными отделами в ту пору уже ставший знаменитым писателем Юрий Бондарев.

Объединял же всех этих столь разных людей, конечно, Булат Окуджава. К тому времени он уже начал писать свои песни, и мы, его сотрудники, стали его первыми слушателями. Сразу после окончания рабочего дня мы битком набивались в кабинет заведующего отделом поэзии – узкую и длинную комнату с одним окном, диваном и письменным столом. Рядом с дверью возвышался шкаф, набитый рукописями поэтов, а наверху шкафа, невидимая для тех, кто входил в комнату, лежала гитара. В этом же шкафу Булат позже прятал рукописные страницы своей первой прозаической книги «Будь здоров, школяр». Однажды прямо в редакции Булат и его друг Серго Ломинадзе сочинили песенку «Девочка плачет: шарик улетел…». И с этого дня ее распевали редакторы всех отделов, ее можно было услышать и в нашей столовой, и в редакционной библиотеке.

На лето «Литгазета» выдавала своим сотрудникам путевки в ведомственные дачи на станции Шереметьево. На огромном, огороженном заборчиком участке располагались однотипные небольшие дачки с террасками. Каждая – на две семьи. Со всех сторон дачный поселок был окружен лесом, а над деревьями и крышами домов то и дело низко летели самолеты, ибо совсем недалеко от нас располагался Шереметьевский аэродром.

Дача, где я поселилась со своей семьей, находилась в двух шагах от дачи Булата. Я скоро подружилась с соседкой – светловолосой спокойной молодой женщиной Галей, женой Булата. В свою очередь его маленький сын Игорь сделался приятелем моей дочки Кати. И хотя наши дачи разделяли всего несколько метров, Игорь то и дело названивал нам по телефону, задавая один и тот же вопрос:

– А Катя выйдет гулять?

Надо сказать, что сам Булат в Шереметьевку ездил не каждый день. Тем не менее несколько раз мы с ним вместе уезжали туда прямо после работы. Однажды в электричке я рассказывала ему сюжет рассказа, который собиралась написать. Выслушав меня, Булат сказал:

– Придумано довольно интересно. Но мне кажется, что тут все-таки есть некоторая нарочитость…

Наверное, он был прав. Во всяком случае тот рассказ я так и не написала.

Каждый приезд Булата в дачный поселок для всех его обитателей превращался в праздник. Поздно вечером, уложив спать наших детей и родителей, мы большой компанией шли в лес, разжигали там костер и усаживались вокруг него. Вернее, вокруг Булата с гитарой, который садился возле огня и пел одну песню за другой. Потрескивал в костре собранный нами валежник, шумели обступившие нас елки, и красный огонь освещал лицо…

Там же, в Шереметьевке, у Булата появилось новое увлечение: из корней молодых елочек он делал необычайно выразительные скульптуры. Одна из таких скульптур, «Музыкант», превратилась потом в песню «Чудесный вальс». Целая полка в его комнате была заставлена этими скульптурами, часть которых он дарил друзьям. У меня долго хранились его деревянные «Влюбленные», пропавшие потом при переезде.

Уже к концу лета я заметила на террасе соседней дачи незнакомую темноволосую женщину с красивым печальным лицом. То была мать Булата, не так давно вернувшаяся из ссылки. На ее красивом замкнутом лице лежала тень пережитой ею трагедии.

К сожалению, трагически сложилась судьба первой семьи Булата. Его жена Галя чрезвычайно тяжело пережила разрыв с мужем и его женитьбу на ленинградке Оле Арцимович. Довольно скоро после этого события она скончалась от инфаркта. Игорь Окуджава, оставшийся после смерти матери на попечении престарелой бабушки, по сути дела оказался предоставленным самому себе. Сдружившись с компанией юных наркоманов, он стал принимать наркотики, успел побывать в тюрьме и умер, будучи еще молодым человеком.

Меж тем слава Булата росла, он давал концерты не только в Москве или Ленинграде, но уже выезжал со своими песнями за границу. Особенно тепло, насколько я знаю, его принимали в Польше. Мне довелось передать ему пачку польских газет, где о его концертах писали восторженно.

Как-то к нам в гости приехал член Польского ЦК и одновременно главный редактор варшавской газеты «Политика» Мечислав Раковский. На вопрос моего мужа (он по профессии полонист), что хотел бы Мечислав увидеть в Москве, Раковский ответил, что мечтает познакомиться с Булатом Окуджавой.

Я позвонила Булату, рассказала о своем польском госте, и он ответил мне:

– Пожалуйста, приходите. Но, понимаешь, есть одно осложнение: Оля уехала в Питер, и я не смогу сварить вам кофе…

– Ну, кофе-то я сама сварю, – успокоила я его, – и мы что-нибудь с собой к кофе принесем. Так что ты не беспокойся.

Мы повезли Раковского и двух присоединившихся к нему дам – полячку и переводчицу с польского – на Речной вокзал, где тогда в «хрущобе» жил Булат.

Первое, на что я, войдя в комнату, обратила внимание, была стена его кабинета, сплошь завешанная ключами разной величины и формы.

– Что это такое? – спросила я хозяина дома.

– Это ключи от гостиниц, в которых я останавливался. Из разных стран и городов.

– То есть, уезжая оттуда, ты просто забирал их с собой?! – изумилась я.

– Да. Именно так, – с невозмутимым видом отвечал Булат.

Гости расселись в большой комнате с низким столом посередине, а я, представив их хозяину, отправилась на кухню варить кофе.

– Кофе и джезва – на столе! – крикнул мне вдогонку Булат. – А сахар и чашки – в буфете!..

Я нашла в кухне всё, что нужно, сварила кофе и, разлив его по чашкам, на подносе понесла в комнату.

– Оказывается, ты и кофе варить умеешь! – почему-то удивился Булат, отхлебнув из своей чашки.

Еще по дороге сюда наши гости признались, что им очень хотелось бы послушать хотя бы одну песню Окуджавы. Но Булат на этот раз петь решительно отказался.

– Мне сегодня петь трудно, – признался он. – Но вот если хотите… Мне только что прислали мою пластинку из Франции. Запись – замечательная. Я могу ее поставить…

Мы слушали французскую пластинку, и если бы при этом не видели молча сидевшего в кресле Булата, можно было бы подумать, что это его «живой» голос.

Но в конце этого вечера нас ждал сюрприз.

– Знаете что… – вдруг сказал Окуджава, – я только что написал одну песню. Пока ее еще никто не слышал. Хотите послушать?

Разумеется, гости встретили его предложение с восторгом. Булат вышел из комнаты и вернулся с гитарой. То была песенка о Моцарте, которую спустя какое-то время пела вся Москва.

Одна встреча произошла у меня с Булатом в Грузии. В восьмидесятые годы в Тбилиси работала Комиссия по переводам, которую возглавлял замечательный человек – Отар Нодия. Ежегодно он приглашал в Грузию русских писателей, поэтов и критиков для обсуждения всех жанров блестящей грузинской литературы. На один из таких семинаров, который на этот раз должен был пройти в Аджарии, согласился поехать Булат.

Поезд из Тбилиси отходил поздним вечером. Булат зашел к нам в купе, где вместе со мной ехали критики Наташа Иванова и Алла Марченко. Мы разговаривали в тускло освещенном купе, а за задернутыми шторками окна царила непроглядная ночь. Поезд замедлил ход возле какой-то станции, и в ту же минуту в наше окно ударил ослепительный сноп огня. Булат отдернул тонкую занавеску, и прямо перед нами за стеклом вагона засиял подсвеченный прожекторами гигантский портрет Сталина. То был город Гори, родина «великого вождя». Я хорошо помню окаменевшее лицо Булата, который всё еще сжимал в руке край ситцевой оконной занавески…

В Аджарии, в городе Гали, нас разместили в пансионате на самом берегу моря. В первый же вечер, когда мы пришли на ужин в столовую и расселись за столом целой компанией – известный грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, Булат Окуджава, Наташа Иванова и я, – к нашему столу вдруг подошел официант с бутылкой вина на подносе. Он слегка поклонился Булату, сказав:

– Мы рады приветствовать вас здесь как нашего гостя!

С этими словами он протянул Окуджаве поднос с бутылкой. В ответ Булат поднялся, также поклонился и поблагодарил работников пансионата за внимание к нему. В тот вечер мы пили отличное, ни с чем не сравнимое грузинское вино.

Еще через несколько дней в пансионате появились молодые люди, одетые в темные костюмы. Они объявили, что городское начальство приглашает участников семинара на ужин.

Вечером мы подошли к невысокому типично административному зданию, и молодой человек, встретивший нас у входа, указал на невзрачную дверь возле лестницы. Распахнув ее, мы замерли в изумлении. Низкие ступени вели в огромный зал с горящим камином. Стены комнаты были завешены звериными шкурами, а пол устлан коврами. Посередине возвышался заставленный яствами стол.

В разгар пира в зале вдруг появилась группа мужчин, которые, выстроившись в ряд, запели. Тот, кто хоть однажды слышал грузинское многоголосое пение, знает, как это прекрасно и как ни на что не похоже. Я могла бы сравнить это с пением ангелов, хотя неизвестно, поют ли ангелы мужскими голосами.

Когда певцы окончили петь и под бурные аплодисменты начали занимать места за нашим столом, глава городской администрации вежливо обратился к Окуджаве:

– Булат Шалвович! Мы очень просим вас спеть. Гитара у нас найдется, не беспокойтесь!

Булат поднялся из-за стола, поблагодарил префекта и твердо сказал:

– Вы должны простить меня, но петь после того, что мы только что услышали, я не могу…

И хотя мне, как и всем другим в тот вечер, хотелось послушать Окуджаву, я поняла, что, отказавшись, он был прав.

Спустя какое-то время я увидела Булата на вечере в музее Паустовского, который тогда помещался на Яснополянской улице. Он пришел вместе с молодой незнакомой мне женщиной, которую представил мне как Наташу. Я знала, что у него только что вышла новая книжка стихов. Моя сестра, уроженка Арбата и большая поклонница Окуджавы, давно мечтала иметь его книгу с автографом. И поскольку у нее через два дня должен был быть день рождения, я попросила книжку для нее.

Булат вытащил из сумки блестевшую глянцем книгу, спросил, как зовут мою сестру, и что-то надписал для нее.

– А тебе-то самой не нужна моя книжка? – удивленно спросил он.

Я засмеялась.

– Мне неудобно просить у тебя сразу две…

– Я так и думал! – усмехнулся он и подписал еще одну книжку.

…В начале восьмидесятых наши общие друзья Зоя Крахмальникова и Феликс Светов оказались в заключении. Им вменялся в вину выпуск самиздатовских сборников. Сразу же после ареста друзья начали писать письма с требованием их освобождения в различные инстанции. Булат Окуджава, например, написал убедительное письмо в их защиту и отправил его на имя генерального прокурора. Ответа он не дождался. Меж тем мне самой пришла в голову мысль обратиться с ходатайством о наших друзьях к Раисе Максимовне Горбачевой. Вдвоем с моей подругой, критиком Ириной Роднянской, мы написали письмо, в котором говорилось не только о несправедливости самого ареста, но еще и об оставленной ими молоденькой дочери с новорожденным ребенком на руках. А также о болезнях как Зои Крахмальниковой, так и ее мужа Светова. Вместе с другими это письмо подписал и Булат. Оно сразу же возымело действие. Наши друзья в короткий срок были освобождены, а я до сих пор жалею о том, что мне не довелось поблагодарить Раису Максимовну за ее милосердный поступок. Не сомневаюсь, что подпись Булата Окуджавы сыграла в этом случае большую роль.

Как известно, в последние годы Булат часто и подолгу болел. Однажды, когда он был в больнице, я отослала ему свой детектив, чтобы развлечь больного. Он позвонил мне по телефону и сказал:

– Ты знаешь, я вообще-то не любитель детективов. Это Ольга их любит. Но твой я обязательно прочту…

После того как его выписали из больницы, я сама позвонила Булату домой. Дело в том, что в это время наш музей работал над номером журнала, посвященным юбилею альманаха «Тарусские страницы». Константин Георгиевич Паустовский не только напечатал в этом альманахе повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр», но и внимательно следил за его дальнейшим творчеством. Мне очень хотелось, чтобы в номере появилась и статья самого Булата о Паустовском и «Тарусских страницах».

Но Булат меня огорчил, сказав:

– Мне теперь уже нелегко писать обо всем этом. Столько времени прошло…

И вдруг дня через два он звонит мне и говорит:

– Ты меня раззадорила. Я стал думать обо всем этом, вспоминать и в результате написал что-то вроде эссе…

Его эссе о встречах с Паустовским было напечатано в № 11 журнала «Мир Паустовского» за 1998 год. И это было последним, что Булат успел написать… Оно заканчивалось словами:

«На моем столе стоит его фотография. Он улыбается.

Я уже давно не исполняю своих песен, а он продолжает по-отечески улыбаться, как будто всё еще впереди…»

– Ты звони мне. Я теперь буду дома. Мне врачи запретили куда бы то ни было уезжать…

Вот почему так поразило меня известие о том, что всего через несколько дней после этого разговора Окуджава уехал за границу. Где, к великому горю его друзей и поклонников, вскоре умер.

Что я еще могу сказать о нем? Булат Окуджава был человеком не только огромного таланта, но еще и редкого достоинства и настоящей скромности. Мне кажется, что восторги его слушателей на концертах в немалой степени смущали его. Так, однажды он рассказал, что в Варшаве после его концерта люди в зале встали.

– Для меня это было ужасно! – говорил он. – Я же не Евтушенко!

Тем не менее все, с кем он хоть раз общался, с кем дружил, все те, кто слушал его песни, не могли остаться к нему равнодушными. И я, как все, тоже любила Булата…

Из книги Ледяной поход (Воспоминания 1918 года) автора Богаевский Африкан Петрович

Глава XI. Решение Корнилова атаковать Екатеринодар. Бои 29, 30 марта. Смерть полковника Неженцева. Последний военный совет в жизни Корнилова. Его смерть утром 31 марта Сравнительная легкость, с какой моей бригаде удалось разбить и отбросить большевиков, наступавших 27 марта

Из книги На внутреннем фронте автора Краснов Петр Николаевич

Глава XII. Смерть Корнилова Вечером 30 марта в домике фермы состоялся военный совет - последний в жизни Корнилова. Собрались в его комнате кроме его самого еще генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, кубанский атаман полковник Филимонов и я. Места на кровати и

автора

Из книги Керенский автора Федюк Владимир Павлович

Булат и Галина Из тогдашних суждений обо мне я посчитал наиболее точным высказанное Галей Окуджавой.- Ты, - сказала она, - похож на жука, которого время от времени засыпает песком. Засыпало, он поднял лапки кверху, готовый смириться с судьбой и умереть. Так лежит, а потом

Из книги Петр Смородин автора Архангельский Владимир Васильевич

ВОЗВЫШЕНИЕ КОРНИЛОВА Фронт рушился, как карточный домик. Отступавшая русская армия превратилась в толпу погромщиков и мародеров. На своем пути она творила кровавые бесчинства. В воспоминаниях генерала П. Н. Врангеля мы находим страшную картину этих дней: "Город горел в

Из книги Лавр Корнилов автора Федюк Владимир Павлович

АРЕСТ КОРНИЛОВА Панические настроения, характеризовавшие обстановку в Зимнем дворце в понедельник 28 августа, постепенно сменились новыми надеждами. Уже к вечеру вторника стало ясно, что угроза миновала. Победители жестоко мстили за свой недавний страх. По всей стране

Из книги Автопортрет: Роман моей жизни автора Войнович Владимир Николаевич

РАЗГРОМ КОРНИЛОВА Начались будни нового союза. Но, по сути дела, лишь дважды успели собраться всем комитетом, даже с кругом актива. Евгения Герр хорошо запомнила первое заседание. Чаевничали в «Ленинской беседке» Станислава Косиора, прикидывали так и этак, где достать

Из книги Генерал Ермолов автора Лесин Владимир Иванович

СМЕРТЬ КОРНИЛОВА 30 марта 1918 года выдалось относительно спокойным. Красные продолжали поливать добровольческие позиции оружейным и артиллерийским огнем, но активных действий не предпринимали. Добровольцы вяло отстреливались, экономя боеприпасы. По контрасту с

Из книги Воспоминания (1915–1917). Том 3 автора Джунковский Владимир Фёдорович

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Л.Г. КОРНИЛОВА 1870, 18 августа - рождение Лавра Георгиевича Корнилова в городе Усть- Каменогорске.1879 - поступление в Каркаралинскую приходскую школу.1883-1889 - учеба в Сибирском кадетском корпусе (Омск).1889-1892 - учеба в Михайловском

Из книги «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов автора Берггольц Ольга Федоровна

Булат и Галина Из тогдашних суждений обо мне я посчитал наиболее точным высказанное Галей Окуджавой.– Ты, – сказала она, – похож на жука, которого время от времени засыпает песком. Засыпало, он поднял лапки кверху, готовый смириться с судьбой и умереть. Так лежит, а потом

Из книги автора

БЕЙ-БУЛАТ Не было на Северном Кавказе человека более известного, чем Бей-Булат из Гельдигена. Прославился он невероятной дерзостью во время ночных набегов на русские приграничные селения. Но не только. С его именем историческая традиция связывает большую часть

Из книги автора

Приказ Корнилова о братании В этот же день получен был следующий приказ Корнилова, помещенный мною в приказе по дивизии: «25 августа 1917 г. Приказ № 15-й Сибирской стрелковой дивизии На некоторых участках фронтов противник до сих пор еще делает попытки брататься

Из книги автора

Выступление Корнилова В конце августа произошли крупные события, известия о которых докатились до фронта уже спустя несколько дней. В то время Верховным главнокомандующим был генерал Корнилов, человек безусловно честный, железной воли, но это был человек

Из книги автора

«Моя девчонка верная…»: Письмо Б. Корнилова к Т. Степениной

Из книги автора

Письмо Бориса Корнилова к Ольге Берггольц Семенов, 1933 год, лето ЛяляПолучили твое письмо, адресованное папе. Папа счел нужным (и надеемся, оказался правым) познакомить с его содержанием нас. Печальное письмо, Ляля. Жалко Майю. И очень нехорошо ты написала, что,

Из книги автора

Н. Лесючевский. О стихах Б. Корнилова (литературоведческая экспертиза) Ознакомившись с данными мне для анализа стихами Б. Корнилова, могу сказать о них следующее.В этих стихах много враждебных нам, издевательских над советской жизнью, клеветнических и