Всюду сильно пахнет яблоками тут особенно. Анализ рассказа «Антоновские яблоки» (И
Рассказ «Антоновские яблоки» Бунин написал в 1900 году. Произведение представляет собой лирический монолог-воспоминание, построенный при помощи «техники ассоциаций».
Главные герои
Рассказчик – «молодой барчук» , в рассказе речь ведется от его лица, он вспоминает эпизоды из прошлого, ностальгирует.
Анна Герасимовна – тетка рассказчика.
Арсений Семеныч – помещик, с которым рассказчик ездил на охоту.
Глава I
Рассказчик вспоминает раннюю погожую осень, август, «подсохший и поредевший сад» , «запах антоновских яблок» . Из сада дорога ведет к большому шалашу, «около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством» . По праздникам тут устраивали ярмарки, куда сходились деревенские и толпились тут до самого вечера.
Поздней ночью рассказчик приходит в сад. Взяв у мещанина Николая ружье, он стреляет, а затем долго всматривается в «темно-синюю глубину неба» и возвращается по аллее домой. «Как хорошо жить на свете!»
Глава II
Если уродилась антоновка, то и хлеб уродился. Рассказчик вспоминает, что Выселки испокон веку славились «богатством»: «старики и старухи жили в Выселках очень подолгу» . Приводит в пример Панкрата – мужик помнил еще односельчанина Платона Аполлоныча, а значит самому Панкрату было «не меньше ста» .
«У богатых мужиков - избы были в две-три связи». Тут разводили пчел, «на гумнах темнели густые и тучные конопляники» , в амбарчиках хранили всякое добро. Рассказчику «порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком» .
Еще на его памяти «склад средней дворянской жизни» имел «много общего со складом богатой мужицкой жизни» . Такой «была усадьба тетки Анны Герасимовны, жившей от Выселок верстах в двенадцати» . У нее крепостное право чувствовалось уже во дворе. Тут было множество невысоких надворных построек из дубовых бревен.
«Сад у тетки славился своею запущенностью, соловьями, горлинками и яблоками» , а дом - толстой соломенной крышей. «Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок». Под разговоры про старину подавали у тетки угощения, яблоки разных сортов – антоновские, «бель-барыня» , боровинка, «плодовитка» .
Глава III
«За последние годы одно поддерживало угасающий дух помещиков - охота».
Рассказчик вспоминает, как собирался с другими охотниками в усадьбе Арсения Семеныча. Как то «черный борзой, любимец Арсения Семеныча» начал «пожирать с блюда остатки зайца под соусом» . Вышедший из кабинета Арсений Семеныч выстрелил из револьвера и, смеясь и играя глазами, сказал: «Жалко, что промахнулся!» .
Рассказчик вспоминает, как ехал с «шумной ватагой Арсения Семеныча» , охотился. После охоты они останавливались ночевать в усадьбе у «какого-нибудь почти незнакомого холостяка-помещика» .
Но «когда случалось проспать охоту, отдых был особенно приятен» . После прогулки по саду рассказчик шел в библиотеку, где хранились дедовские книги. Среди них – романы, «журналы с именами: Жуковского, Батюшкова, лицеиста Пушкина» и другие. Он с грустью вспоминал, как бабушка играла на клавикордах, читала «Евгения Онегина» .
Глава IV
«Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб».
«Перемерли старики в Выселках, умерла Анна Герасимовна, застрелился Арсений Семеныч… Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства!»
Рассказчик приезжает снова в деревню глубокой осенью. «Иногда заедет какой-нибудь мелкопоместный сосед и надолго увезет меня к себе… Хороша и мелкопоместная жизнь!» «Мелкопоместный встает рано». Проснувшись, идет работать. «Часто он поглядывает в поле… Скоро-скоро забелеют поля, скоро покроет их зазимок…»
Зимой же «опять, как в прежние времена, съезжаются мелкопоместные друг к другу» и «по целым дням пропадают в снежных полях» – охотятся.
Заключение
В рассказе «Антоновские яблоки» Бунин соотносит разорение и постепенное исчезновение дворянских гнезд с неизбежностью смены времен года, начиная с ранней осени и заканчивая зимой. Однако рассказчик воспринимает эти перемены как нечто естественное, вспоминая о прошлом со светлой грустью, ностальгией.
Тест по рассказу
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Рейтинг пересказа
Средняя оценка: 4.1 . Всего получено оценок: 690.
"Антоновские яблоки" - одно из поэтичных произведений И. Бунина
И.А. Бунин – писатель, который создавал в своих стихотворениях и прозе прекрасные образы русской природы. «Так знать и любить природу, как умеет И.А. Бунин, мало кто умеет» - так о Бунине писал Александр Блок. Картины природы, созданные Буниным, так восхищали читателей и критиков, что в 1903 году ему присудили Пушкинскую премию за сборник стихотворений «Листопад».
И он снова ощущает чувства смущенного ребенка, как что-то невыразимое в доме, слезы Ньяня падает в комнату и бросает кусок черной ткани поверх зеркала. Тот страшный, чье имя - секрет! В детстве он поцарапал в задней части зеркала, чтобы поймать хотя бы взгляд на неизвестное, непонятное.
«И есть только один след моих попыток разгадать жизнь: царапина на стеклянной пластине, покрытой ртутью». Иван Бунин: В происхождение дней. От россиян Доротея Троттенберг. Минск, Беларусь. Светлана Алексеевич, лауреат Нобелевской премии по литературе, сегодня в своем первом публичном выступлении заявила, что не уважает «русский мир Сталина и Путина».
Особенной любовью поэта пользовалась природа русской деревни. Бунина вообще можно назвать певцом русской деревни. Он на протяжении всего творчества возвращался к описаниям русской деревни, создавал картины деревенской патриархальной жизни, уходящей в прошлое. Во многом этому способствовали детские воспоминания автора. Детство Бунина прошло среди красот русской природы, в орловском имении. Красота лесов, полей, лугов... Он навсегда запомнил запах скошенной травы, луговых цветов. Память о красоте родного края помогала ему при создании произведений.
«Я уважаю русский мир литературы и науки, но не российский мир Сталина и Путина», - сказал он во время пресс-конференции в прямом эфире в Интернете. Кроме того, он был убежден, что с его бомбардировочной кампанией в Сирии президент России Владимир Путин ведет свою страну в «второй Афганистан».
Война Афганистана, событие, которое ускорило советский распад, является главным героем его книги «Мальчики Цинка», написанной с точки зрения ветеранов и матерей падений в среднеазиатской стране. Писательница призналась, что хочет «много» для Украины и напомнила, что она была в революции, которая состоялась в прошлом году в Киеве, в которой был свергнут президент Виктор Янукович.
В рассказе «Антоновские яблоки» он вновь обращается к теме жизни русской деревни, затрагивает проблему обедневших дворянских родов, событий, которые он сам наблюдал в детстве. Этот рассказ – наиболее лиричный и красивый из всех рассказов поэта о природе. В нем Бунин сумел передать не только красоты природы, описал жизнь деревни, но и сумел передать дух той жизни, мы можем услышать звуки и запахи этих мест.
Светлана Алексеевич, любимая в букмекерских конторах и в Стокгольме. Сегодняшнее обозначение белорусской Светланы Алексиевич как Нобелевской премии по литературе подтверждает прогнозы ведущих букмекеров и шведских ученых в литературе, которые указали на это как неоспоримый фаворит.
Белорусский журналист движется на несколько дней раньше, чем японцы Харуки Мураками и американцы Филипп Рот и Джойс Кэрол Оутс. Несмотря на секретность вокруг Шведской академии, успехи в азартных играх не новы, и в последние годы было несколько случаев, когда имена испытывали головокружительный рост прогнозов в дни или часы до присуждение премии.
Язык рассказа настолько легкий, поэтичный, что рассказ часто называют стихотворением в прозе. Уже с первых строк читатель погружается в атмосферу солнечных дней ранней осени, вдыхает запахи яблок, созревающих в садах, слышит разговор людей, скрип телег. «Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег».
«Антоновские яблоки» Бунина – это гимн поэта своей Родине, той жизни, которая уже ушла в прошлое, но осталась в памяти писателя как самое лучшее, чистое, духовное время. За время всего своего творчества он не изменил России и не раз ещё обращался к теме русской деревни и патриархальным устоям русской усадьбы.
Белорусская Светлана Алексеевич, лауреат Нобелевской премии по литературе, является шестым грамотой на русском языке, которая получает эту награду. Затем Шведская академия открыла расследование возможных утечек, но это было ничто. Шотениус преуспел два года подряд с Ле Клецио и Мюллером, но затем отрицал, что получил любую утечку и объяснил это как шутку «колдовством».
В интервью неделю назад газета, за которую он ранее работал, запустила имя Алексеевича, который много лет звонил, как его единственный фаворит. Алексеевич, шестой автор на русском языке, получивший Нобелевскую премию. Белорусская Светлана Алексеевич, сегодня удостоенная Нобелевской премии по литературе, является шестой литературой на русском языке, получившей эту награду.
Биография И.А. Бунина
Русский писатель: прозаик, поэт, публицист. Иван Алексеевич Бунин родился 22 октября (по старому стилю - 10 октября) 1870 года в Воронеже, в семье обедневшего дворянина, принадлежавшего к старинному дворянскому роду.
Литературная известность к Ивану Бунину пришла в 1900 году после выхода в свет рассказа "Антоновские яблоки". В 1901 году в издательстве символистов "Скорпион" вышел сборник стихотворений "Листопад". За этот сборник и за перевод поэмы американского поэта-романтика Г. Лонгфелло "Песнь о Гайавате" (1898 год, в некоторых источниках указан 1896) Российской Академией наук Ивану Алексеевичу Бунину была присуждена Пушкинская премия. В 1902 году в издательстве "Знание" вышел первый том сочинений И.А. Бунина. В 1905 году Бунин, живший в гостинице "Националь", стал свидетелем Декабрьского вооруженного восстания.
Получив новости, Алексей Алексеевич был горд тем, что был в том же списке, что и российский Борис Пастернак, автор знаменитого романа «Доктор Живаго». Первым писателем на русском языке, получившим эту честь, был писатель-писатель Иван Бунин, который выложил свою популярность до начала большевистской революции с такими историями, как «Яблоки Антонова», «Господь святого Франциска» и «Легкое дыхание».
Шожолов был единственным литератором, получившим приз с одобрения советских властей. Солженицын решил не ехать в Стокгольм, опасаясь, что они не позволят ему вернуться, но позже его депортировали и лишили советского гражданства. Бродский, поселившийся в Соединенных Штатах, признал влияние двух российских авторов: Анны Айматовой и Надежды Мандельштам.
Последние годы писателя прошли в нищете. Умер Иван Алексеевич Бунин в Париже. В ночь с 7 на 8 ноября 1953 года, через два часа после полуночи его не стало: он умер тихо и спокойно, во сне. На его постели лежал роман Л.Н. Толстого "Воскресение". Похоронен Иван Алексеевич Бунин на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем.
В 1927-1942 годы другом семьи Буниных была Галина Николаевна Кузнецова, ставшая глубокой поздней привязанностью Ивана Алексеевича и написавшая ряд мемуарных произведений ("Грасский дневник", статья "Памяти Бунина"). В СССР первое собрание сочинений И.А. Бунина вышло только после его смерти - в 1956 году (пять томов в Библиотеке "Огонек").
Алексиевич, родившийся в Украине и владеющий несколькими языками, писал на русском языке все свои произведения, опубликованные до и после падения Советского Союза. Вот откуда берутся большинство моих историй, - сказал Иван Бунин, первый лауреат Нобелевской премии в русской литературе. В общей сложности тридцать восемь историй, почти все из них, говорят о любви, бесконечных любовках, доводят до смерти, унывают при всех ее вариациях. Они прекрасны или нет, молодые или нет, но все светятся по-своему.
Даже если их иногда принимают неохотно, автор, наконец, возвращает им свою самооценку, но для тех, кто никогда не читал Бунина, мой скромный совет заключался в том, чтобы начать с приближения к нему со своим шедевром «Жизнь Арсеньева». Моими любимыми являются «Натали» и «Мадемуазель Клара», возвышенные! Особенно важным моментом является поднятие на первый план. В предложениях эта ложная простота превращает прозу в поэзию. Изображения прекрасны, близки к картине, и слова приглашаются с точностью. Является ли тема текста приятным или нет, было бы трудно надуть его удовольствие, так что дух легко переносится силой каждого представления и, как и многие новости, как таковые стремятся схватить атмосферу так же, как дать отражения.
Иван Алексеевич Бунин
Антоновские яблоки
Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, -- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение -- никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:
Во втором пункте названия не резонируют по-разному. Это действительно вопрос любви любви, рожденной между двумя людьми с очень разными жизнями на лодке. Бунин пытается описать безумие, а затем меланхолию, к которой может привести почти «случайная» связь, такие же острые чувства, как и поверхностные, которые остаются после ночи интенсивной любви, что нельзя снова жить. Очень справедливо, вывод имеет что-то весьма разочарованное, отказ от романтических идеалов для разочарованной реальности. Он занимает третью часть и сам по себе оправдывает его.
Вали, ешь досыта, -- делать нечего! На сливанье все мед пьют.
И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут -- особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке -- посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога", -- косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка -- плисовая, занавеска длинная, а понева -черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"...
Из странной истории убийства, сообщенной скептическим рассказчиком, в первом чтении. Но, прежде всего, автор использует предлог, чтобы осудить общественное мнение, которое судит судьи, осуждает акт, не пытаясь понять его, может нанести жестокий портрет человека, от которого он не проявил негативного взгляда с тех пор обвинение отвергает его в девиантах.
Хозяйственная бабочка!
-- говорит о ней мещанин, покачивая головою.
-- Переводятся теперь и такие...
А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах -- весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски...
Российские образы большевистской революции, которая не рассматривается как хорошее развитие для всех, и мысли ссыльного русского во время поездки на лодке, также проявляются с большим интересом.
Портреты «виновника» и его «жертвы» также являются прекрасными моментами. Каждый страдает от ужасного зла, которое является необходимостью жить слишком интенсивной для Человека жизнью и теряется там с жадностью отчаяния. Текст редкой силы, из которой человек приходит слишком быстро в конце. Существует больше дискурса о религии, о красоте веры, которую автор несет в своем сердце с печалью неверующего, желающего отказаться от него, темы, которая, несмотря на лирические импульсы, встречает немного меньше моих членство.
К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду -- костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада -сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги -- два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони -- и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки...
Поздней ночью , когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад.
Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь.
Это вы, барчук?
-- тихо окликает кто-то из темноты.
Я. А вы не спите еще, Николай?
Нам нельзя-с спать. А, должно, уж поздно? Вон, кажись, пассажирский поезд идет...
Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле, дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом, ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд... ближе, ближе, все громче и сердитее... И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю...
А где у вас ружье, Николай?
А вот возле ящика-с.
Вскинешь кверху тяжелую, как лом, одностволку и с маху выстрелишь. Багровое пламя с оглушительным треском блеснет к небу, ослепит на миг и погасит звезды, а бодрое эхо кольцом грянет и раскатится по горизонту, далеко-далеко замирая в чистом и чутком воздухе.
Ух, здорово!
-- скажет мещанин.
-- Потращайте, потращайте, барчук, а то просто беда! Опять всю дулю на валу отрясли...
А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому... Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!
"Ядреная антоновка -- к веселому году". Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит" и хлеб уродился... Вспоминается мне урожайный год.
На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь -- велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться.на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая. Она мгновенно прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав в людской с работниками горячими картошками и черным хлебом с крупной сырой солью, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла, проезжая по Выселкам на охоту. Осень -- пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так в деревне и совсем не плохо. К тому же наши Выселки спокон веку, еще со времен дедушки, славились "богатством". Старики и старухи жили в Выселках очень подолгу, -- первый признак богатой деревни, -- и были все высокие, большие и белые, как лунь. Только и слышишь, бывало: "Да, -- вот Агафья восемьдесят три годочка отмахала!" -- или разговоры в таком роде:
И когда это ты умрешь, Панкрат? Небось тебе лет сто будет?
Как изволите говорить, батюшка?
Сколько тебе годов, спрашиваю!
А не знаю-с, батюшка.
Да Платона Аполлоныча-то помнишь?
Как же-с, батюшка, -- явственно помню.
Ну, вот видишь. Тебе, значит, никак не меньше ста.
Старик, который стоит перед барином вытянувшись, кротко и виновато улыбается. Что ж, мол, делать, -- виноват, зажился. И он, вероятно, еще более зажился бы, если бы не объелся в Петровки луку.
Помню я и старуху его. Все, бывало, сидит на скамеечке, на крыльце, согнувшись, тряся головой, задыхаясь и держась за скамейку руками, -- все о чем-то думает. "О добре своем небось", -- говорили бабы, потому что "добра" у нее в сундуках было, правда, много. А она будто и не слышит; подслеповато смотрит куда-то вдаль из-под грустно приподнятых бровей, трясет головой и точно силится вспомнить что-то. Большая была старуха, вся какая-то темная. Панева -- чуть не прошлого столетия, чуньки -- покойницкие, шея -- желтая и высохшая, рубаха с канифасовыми косяками всегда белая-белая, -- "совсем хоть в гроб клади". А около крыльца большой камень лежал: сама купила себе на могилку, так же как и саван, -- отличный саван, с ангелами, с крестами и с молитвой, напечатанной по краям.
Под стать старикам были и дворы в Выселках: кирпичные, строенные еще дедами. А у богатых мужиков -- у Савелия, у Игната, у Дрона -- избы были в две-три связи, потому что делиться в Выселках еще не было моды. В таких семьях водили пчел, гордились жеребцом-битюгом сиво-железното цвета и держали усадьбы в порядке. На гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги, крытые вприческу; в пуньках и амбарчиках были железные двери, за которыми хранились холсты, прялки, новые полушубки, наборная сбруя, меры, окованные медными обручами. На воротах и на санках были выжжены кресты. И помню, мне порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком. Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками. Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в праздничном уборе, да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с горячей бараниной на деревянных тарелках и с ситниками, с сотовым медом и брагой, -- так больше и желать невозможно!
Склад средней дворянской жизни еще и на моей памяти, -очень недавно, -- имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию. Такова, например, была усадьба тетки Анны Герасимовны, жившей от Выселок верстах в двенадцати. Пока, бывало, доедешь до этой усадьбы, уже совсем обедняется. С собаками на сворах ехать приходится шагом, да и спешить не хочется, -- так весело в открытом поле в солнечный и прохладный день! Местность ровная, видно далеко. Небо легкое и такое просторное и глубокое. Солнце сверкает сбоку, и дорога, укатанная после дождей телегами, замаслилась и блестит, как рельсы. Вокруг раскидываются широкими косяками свежие, пышно-зеленые озими. Взовьется откуда-нибудь ястребок в прозрачном воздухе и замрет на одном месте, трепеща острыми крылышками. А в ясную даль убегают четко видные телеграфные столбы, и проволоки их, как серебряные струны, скользят по склону ясного неба. На них сидят кобчики, -- совсем черные значки на нотной бумаге.
Бунин Иван Алексеевич
Антоновские яблоки
Иван Алексеевич Бунин
Антоновские яблоки
Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, -- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение -- никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:
Вали, ешь досыта, -- делать нечего! На сливанье все мед пьют.
И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут -- особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке -- посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога", -- косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка -- плисовая, занавеска длинная, а понева -черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"...
Хозяйственная бабочка! -- говорит о ней мещанин, покачивая головою. -- Переводятся теперь и такие...
А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах -- весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски...
К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду -- костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада -сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги -- два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони -- и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки...
Иван Алексеевич Бунин
Антоновские яблоки
Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, -- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение -- никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:
Вали, ешь досыта, -- делать нечего! На сливанье все мед пьют.
И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут -- особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке -- посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога", -- косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка -- плисовая, занавеска длинная, а понева -черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"...
Хозяйственная бабочка! -- говорит о ней мещанин, покачивая головою. -- Переводятся теперь и такие...
А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах -- весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски...
К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду -- костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада -сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги -- два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони -- и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки...
Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад.
Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь.
Это вы, барчук? -- тихо окликает кто-то из темноты.
Я. А вы не спите еще, Николай?
Нам нельзя-с спать. А, должно, уж поздно? Вон, кажись, пассажирский поезд идет...
Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле, дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом, ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд... ближе, ближе, все громче и сердитее... И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю...
А где у вас ружье, Николай?
А вот возле ящика-с.
Вскинешь кверху тяжелую, как лом, одностволку и с маху выстрелишь. Багровое пламя с оглушительным треском блеснет к небу, ослепит на миг и погасит звезды, а бодрое эхо кольцом грянет и раскатится по горизонту, далеко-далеко замирая в чистом и чутком воздухе.
Ух, здорово! -- скажет мещанин. -- Потращайте, потращайте, барчук, а то просто беда! Опять всю дулю на валу отрясли...
А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому... Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!
"Ядреная антоновка -- к веселому году". Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит" и хлеб уродился... Вспоминается мне урожайный год.
На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь -- велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться.на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая. Она мгновенно прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав в людской с работниками горячими картошками и черным хлебом с крупной сырой солью, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла, проезжая по Выселкам на охоту. Осень -- пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так в деревне и совсем не плохо. К тому же наши Выселки спокон веку, еще со времен дедушки, славились "богатством". Старики и старухи жили в Выселках очень подолгу, -- первый признак богатой деревни, -- и были все высокие, большие и белые, как лунь. Только и слышишь, бывало: "Да, -- вот Агафья восемьдесят три годочка отмахала!" -- или разговоры в таком роде:
И когда это ты умрешь, Панкрат? Небось тебе лет сто будет?
Как изволите говорить, батюшка?
Сколько тебе годов, спрашиваю!
А не знаю-с, батюшка.
Да Платона Аполлоныча-то помнишь?
Как же-с, батюшка, -- явственно помню.
Ну, вот видишь. Тебе, значит, никак не меньше ста.
И. А. Бунин, «Антоновские яблоки» (краткое содержание следует далее) - это картинка-воспоминание, в которой сочные осенние яблоки становятся главным действующим лицом, потому что без их удушающего аромата не было бы и самого автора. Почему? Звуки, запахи, случайные картинки, яркие образы… Казалось бы, что через всю жизнь их проносятся тысячи, миллионы. Что-то хранится долго в памяти и постепенно забывается. Что-то проходит без следа, стирается, как будто этого никогда и не было. А что-то остается с нами навсегда. Оно непонятным образом просачивается сквозь толщу нашего сознания, проникает вглубь и становится неотъемлемой частью нас самих.
Краткое содержание «Антоновские яблоки», Бунин И. А.
Ранняя погожая осень. Казалось, еще вчера был август с его нередкими теплыми дождями. Крестьяне радовались, потому что, когда на Лаврентия дождик моросит, осень и зима будут хорошими. Но время идет, и вот уже на полях появилось много паутины. Золотые сады поредели, ссохлись. Воздух чист, прозрачен, как будто его совсем нет, и вместе с тем наполнен «доверху» запахами опавшей листвы, меда и антоновских яблок… Так начинает свой рассказ Иван Бунин.
«Антоновские яблоки»: воспоминание первое.
Деревня Выселки, имение родной тетки автора, где он любил бывать и провел свои лучшие годы. Гомон и скрип телег в саду: идет сбор урожая осенних яблок. Мещане-садовники набрали мужиков, чтобы насыпать яблоки и отправить их в город. Работа кипит, хоть и ночь на дворе. Слышится осторожный скрип длинного обоза, в темноте то там, то здесь раздается сочный треск - это мужик ест яблоки одно за другим. И никто его не останавливает, наоборот, хозяева поощряют этот неуемный аппетит: «Вали, ешь досыта, - делать нечего!» Поредевший сад открывает дорогу к большому шалашу - настоящий дом со своим хозяйством. Всюду неимоверно пахнет яблоками, но в этом месте - особенно. Днем возле шалаша собирается народ, и идет бойкая торговля. Кого здесь только нет: и девки-однодворки в пахнущих краской сарафанах, и "барские" в красивых и грубых костюмах, и молодая беременная старостиха, мальчишки в белых рубашках... К вечеру суета и шум стихают. Холодно и росисто. Багровое пламя в саду, душистый дым, трещат вишневые сучья... «Как все-таки хорошо жить на свете!»
И. А. Бунин, «Антоновские яблоки» (краткое содержание читайте далее): воспоминание второе.
Тот год в деревне Выселки был урожайным. Как говорилось, если антоновка уродилась, значит, и хлеба будет много, и деревенские дела будут хороши. Так и жили, от урожая к урожаю, хотя нельзя сказать, что крестьяне бедствовали, наоборот, Выселки считались богатым краем. Старики и старухи жили долго, что являлось первым признаком благополучия: и Панкрату будет уже лет сто, да и Агафье восемьдесят три года стукнуло. Под стать старикам были и дома в деревне: большие, кирпичные, два-три под одной крышей, потому что не принято было жить раздельно. Держали пчел, гордились жеребцами, за железными дверями хранились новые полушубки, холсты, прялки, сбруя. Вспоминается и имение тетки Анны Герасимовны, которое стояло от Выселок в верстах двенадцати. Посреди двора был её дом, вокруг липы, а дальше знаменитый яблоневый сад с соловьями и горлинками. Бывало, переступишь порог, и прежде прочих запахов чувствуется аромат антоновских яблок. Везде чистота и порядок. Минута, другая, доносится покашливание: выходит Анна Герасимовна, и сейчас же под бесконечные суды да пересуды про старину и наследство появляются угощения. Сперва яблоки антоновские. А потом восхитительный обед: вареная ветчина, розовая с горошком, маринады, индюшка, фаршированная курица и крепкий сладкий квас.
И. А. Бунин, «Антоновские яблоки» (краткое содержание): воспоминание третье.
Конец сентября. Погода портится. Все чаще идут дожди. Стоишь вот так у окна. На улице пустынно и скучно. Ветер не унимается. Начинает сеять дождь. Вначале тихо, потом сильнее, сильнее и превращается в густой ливень со свинцовой темнотой и бурей. Наступает тревожная ночь. Наутро после такого боя яблоневый сад почти совсем обнажённый. Кругом мокрые листья. Сохранившаяся листва, уже притихшая и смирившаяся, так и будет мотаться на деревьях до первых морозов. Ну что ж, пора на охоту! Обычно к этому времени все собирались в усадьбе Арсения Семеныча: сытные обеды, водка, раскрасневшиеся обветренные лица, оживленные разговоры о предстоящей охоте. Выходили во двор, а там уже трубит рог, и завывает на разные голоса шумная ватага собак. Случалось - проспишь, пропустишь охоту, но отдых при этом был не менее приятным. Долго лежишь в постели. Вокруг тишина, которую нарушает лишь треск дров в печи. Не спеша одеваешься, выходишь в мокрый сад, где обязательно найдешь случайно оброненное холодное, мокрое антоновское яблоко. Странно, но оно кажется необычайно сладким и вкусным, совершенно не таким, как другие. Позднее принимаешься за книги.
Воспоминание четвертое.
Выселки опустели. Умерла Анна Герасимовна, Арсений Семеныч застрелился, нет уж и тех деревенских стариков. Аромат антоновских яблок постепенно исчезает из некогда зажиточных помещичьих усадеб. Но хороша и эта бедная мелкопоместная жизнь. Глубокой осенью в доме любили при наступлении сумерек не зажигать огня и вести тихие задушевные беседы в полутемноте. На улице шуршат под сапогами почерневшие от мороза листья. Скоро зима, и значит, как в прежние времена, съедутся мелкопоместные друг к другу, будут пить на последние деньги и целыми днями пропадать на охоте на заснеженных полях, а вечером петь под гитару.
Антоновские яблоки - первое звено в бесконечной цепи воспоминаний. За ним неизменно всплывают другие картинки, которые, в свою очередь, поднимают на поверхность давно забытые чувства и эмоции, счастливые, нежные, иногда грустные, а порой и мучительные. Сочным ароматом антоновских яблок буквально пропитано всё вокруг. Но это в начале осени, в период рассвета и благополучия в деревне. Потом их запах постепенно улетучивается, наступает глубокая осень, беднеет деревня. Но жизнь продолжается, и, может быть, этот запах скоро вновь будет чувствоваться прежде прочих. Кто знает?
