Главная › Рождение ребенка › Вячеслав дегтев биография. Рассказчик от Бога Вячеслав Дёгтев

Вячеслав дегтев биография. Рассказчик от Бога Вячеслав Дёгтев

Вячеслав Иванович Дёгтев

Дёгтев Вячеслав Иванович - прозаик.

Родился в семье сельского кузнеца. Род Дёгтева происходит из однодворцев, которые еще в XIX в. называли себя «талагаями». Прямой предок Дёгтева, «сын боярский», упоминается в связи с выходом его из крепости Коротояк на свободные земли в документах XVII в. В то время предков Дёгтева называли «белгородскими татарами» и исповедовали они иудаизм. Сам Дёгтев предполагает, что это были осколки хазарского каганата (Автобиография. Отдел новейшей литературы ИРЛИ).

Детство прошло на хуторе Карасилов, юность - в с.Юневка Хохольского района. Первые учителя и наставники - воронежские писатели И.Чемеков и И.Сидельников. Дёгтев увлекался ловлей рыбы в Дону, охотой, чтением.

В 1976 закончил Гремяченскую среднюю школу, в 1979 - Вяземский УАЦ ДОСААФ по профилю летчика истребительной авиации, в 1991 - Литературный институт им. А.М.Горького. Член СП с 1991.

С 1988 по 1998 работал в журнале «Подъем», в т.ч. главным редактором.

С 1997 являлся членом редколлегии газеты «Литературная Россия»; издавал в интернете электронный международный русскоязычный журнал «Мир по-русски».

Дёгтев - один из основателей писательской Артели «ЛитРос» (2000), принимал участие в создании Центра Национальной Славы России (2001).

Дёгтев точно указывает дату начала писательства - 7 нояб. 1974, тогда юноше было 15 лет. Первые публикации - в летних номерах за 1975 районной газеты Хохольского района Воронежской области «За коммунистический труд». В воронежской молодежной газете «Молодой коммунар» (1977. №147. 6 дек.) опубликовал рассказ «Золотая цепь Чингисхана» о впечатлениях от работы в Туркмении, где автор побывал после окончания школы.

Обращение к писательству Дёгтев объясняет влиянием генов. Дед по матери был «песельником и рассказчиком», писал стихи. В числе литературных образцов для себя называет М.Ю.Лермонтова, Ф.М.Достоевского, В.В.Маяковского, М.А.Шолохова, П.А.Кропоткина, Х.Кортасара, Н.Макиавелли, Ф.Ницше, Апулея.

Первая повесть Дёгтева «Стар и млад» (1987) посвящена его прадеду М.Дёгтеву, организатору первых в Острогожском уезде коммун, Гражданской войне, вторая («Будьте счастливы!») - о Туркмении и о любви.

В 1986-90 Дёгтев писал рассказы о детстве, а затем в его творчестве доминирует социально-историческая проблематика.

Богатый жизненный опыт писателя (он успел поработать помощником машиниста, разнорабочим, пилотом самолета, прыгал с парашютом) нашел отражение в его творчестве, где можно выделить группы рассказов о войне, о мирной жизни и автобиографические произведения. В них Дёгтев зарекомендовал себя как мастер построения сюжета.

Дёгтев интересуют переживания человека на войне, его психология. Рассказы написаны на материале разных войн (Кавказской - «Карамболь», «Джяляб», «Псы войны», «Кинжал»; Балканской - «Выбор»; Великой Отечественной - «Железные зубы», «Верую и уповаю»). Характерный герой Дёгтева - исключительная личность, русский солдат или человек, ставший невольным участником военных действий, поставленный перед выбором. Герои Дёгтева, как правило,- «пассионарии», готовые в любую минуту к жертве во имя идеи. В одном из лучших рассказов Дёгтева «Четыре жизни» (1997) русский солдат в Сербии, монах-иконописец, погибает из-за того, что воюющие рядом «псы войны» бросают его одного. Повествование перемежается словами молитв, которые читает умирающий боец, отстреливаясь от приближающихся мусульман. Прототипом героя послужил монах отец Борис (в миру Роман Малышев), причисленный в 1997 Зарубежной Русской Православной Церковью к лику святых-новомучеников.

В рассказе «Карамболь» (2002) главный герой - бывший командир экипажа вертолета, сбитого в Чечне. Он один выжил после пыток, которым были подвергнуты попавшие в плен. В рассказе два временных плана: изображение пыток русских солдат и жизнь командира, стремящегося отомстить за смерть своих подчиненных через 2 года после освобождения из плена. Основная идея рассказа - мертвые взывают об отмщении и должны быть отмщены.

В рассказах об унижении русских людей врагами («Кинжал», 1995; «Джяляб», 1996) автором поставлен вопрос, звучащий с непередаваемой болью: «Когда же проснется наш медведь?» (т.е. Россия). Героиня, чудом уцелевшая, обещает «нарожать сыновей», которые отплатят врагам. Автор восклицает: «А что еще могла сделать замученная, униженная, окровавленная русская баба? Коль нет мужчин...» О пробуждении национального самосознания - рассказ «Ответ», когда в ответ на оскорбления России однокашниками героя, прибалтом и грузином, герой жестоко расправляется с одним из них. Идеал автора - христианский образ воина, архистратиг архангел Михаил с огненным мечом (рассказ «Крестный отец», 1998).

Сюда же примыкает рассказ «Свобода» (1994) об апокалипсических явлениях в России 1993, когда в видении героя предстает Господь с крестом и мечом, в терновом венце и пурпурном одеянии. В рассказе различимы размышления М.Шолохова о братоубийственной распре, Ф.Ницше о смерти как высшей свободе, традиции древнерусской житийной литературы.

В творчестве Дёгтева выделяется пласт рассказов о любви, подчас с неожиданным финалом («Кайф», «Бубновая дама», «Страсти по банану»), о странностях судьбы («Стриптиз») и др. Особое место занимают автобиографические произведения - «Тепло давних лет», «Потому и плачу», «Выкидыш», отличающиеся пронзительной лиричностью. Есть у Дёгтев и рассказы с элементами мистики - «Коцаный», «Смеющийся лев».

Основные черты прозы Дёгтева - остросюжетность, конфликт жизни и смерти, «своих» и «чужих», природы и разрушительной цивилизации. Особую функцию имеет худож. деталь, мастерски используемая в тексте (глиняный горшок в «Потому и плачу», гребень и куртка в «7,62» и т.д.). Часто в тексте звучат молитвы, стихи Пушкина. Многие произведения построены на христианской символике, но используются (в рассказе «Гладиатор», 2001) и образы славянской мифологии. Смысл этих образов - связать воедино поколения, разделенные тысячелетиями. Герои Дёгтева «на перекрестии путей-дорог в состоянии решающего выбора, они готовы сражаться за себя, за дом и Отечество. Нерусская душа не может полноценно жить вне поиска истины. И пусть иные герои Дегтева еще во власти внутренних противоречий, но эти русские люди уже в пути - они «хотят верить!» (Катаев В. [Предисл.] // Дегтев В. Крест. С.4). Социальный круг героев писателя весьма широк: это и летчики, и гладиаторы, и монахи, и бандиты, и патриоты (так обозначен род занятий), и спортсмены и т.д. Все они - русские люди, объединенные идеей сохранения России.

Дёгтев часто использует прием соположения двух и более планов повествования: временная дистанция может быть от нескольких лет («Карамболь», прошлое изображено как сон) до десятилетий («Камикадзе», 1997, герои никак не связаны друг с другом, но их противопоставление очевидно) и даже тысячелетий («Гладиатор», «Верую и уповаю»).

Дёгтев экспериментирует в прозе, подыскивая для каждого сюжета соответствующий стиль и манеру изложения. Так, рассказы «Крылышкуя золотописьмом...» (1999) с подзаголовком «Степняцкая песнь» и «Благорастворение воздухов» (1998) с подзаголовком «Наскальная фреска» состоят из одного предложения без начала и конца (нет заглавных букв, знаков препинания, обозначающих конец предложения, в начале и в конце рассказов - многоточие); в ткань рассказа «Пробуждение» искусно вплетено стих. А.С.Пушкина «Я Вас любил...»; рассказ «Азбука выживания» написан как «памятка» сыну Андрею, в нем в афористичной форме и в алфавитном порядке передается жизненный опыт отца.

Дёгтев утверждает, что настоящая литература - это «всегда воспевание Бога и солнца. Это ясные краски, чистая палитра, горний свет. Реализм с активной жизненной позицией, пассионарный реализм - "пассио-реализм". Потому будущее - за нашим позитивным реализмом, реализмом с активной жизненной позицией, где открытый и смелый взгляд на язвы нашей жизни, но где и "искры божественного света". Мы идем навстречу солнцу, навстречу свету. С открытым забралом!» (Интервью «Советской России». 2003. № 18. 16 мая).

Газета «Кто есть кто» (1994. №19) поместила биографию Дёгтева, названную «Русский Джек Лондон». А.Тимофеев находит у Дёгтева «...кипучий темперамент А.И.Куприна, пронзительность В.М.Шукшина, пристрастие к штопорным, гибельным состояниям В.Высоцкого, жесткость метафор Ю.Кузнецова» (Слово. 1994. №7-8. С.51). Ю.Бондарев назвал его «наиболее ярким открытием десятилетия» (Правда. 1998. №40). Такие разные писатели, как П.Проскурин, Т.Зульфикаров и В.Куницын в «блиц-опросе», проводимом «Литературной Россией», назвали его своим любимым писателем, а В.Бондаренко - «новым лидером в русской литературе» и современным «лучшим рассказчиком России» (Завтра. 2000. №32; День литературы. 2003. №5).

В начале 2000-х Дёгтев вернулся к жанру повести: в альманахе «Литературная Россия» и в журнале «Московский вестник» вышли в свет повести «Белая невеста» (2003) и «Богема» (2004).

Произведения Дёгтева переведены на чешский, итальянский, китайский, немецкий, английский и французский языки. По творчеству Дёгтева защищено несколько работ в России, а также в Италии.

Лауреат премии им. В.Кубанева (1990), им. В.Королёва (1997), международной премии им. А.Платонова «Умное сердце» (1999), премии им. Александра Невского «России верные сыны» (2000); победитель литературных конкурсов, проводимых «Литературной Россией» в 1995 и 2000,- первые места в конкурсах рассказов («Кинжал» и «Железные зубы»).

Е.Р.Боровская

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 614-617.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Будьте счастливы! Воронеж, 1990;

Тесные врата. М., 1990;

Викинг. Воронеж, 1993;

Копье летящее. Воронеж, 1996;

Десять заповедей. Воронеж, 1998;

Падающия звезды. Воронеж, 1999;

Еще не вечер!.. Воронеж, 1999;

Ответ. М., 2000;

Крест. М., 2003;

Азбука выживания // Роман-газета. 2003. №22.

Литература:

Белянский Н. Непредсказуемый и дерзкий Дегтев. Творческий портрет писателя // Литературная Россия. 2000. №46;

Бондаренко В. Яркий мир вымысла. Заметки о прозе Вячеслава Дегтева // Завтра. 2003. №5. 20 мая;

Вознесенский А. [Рец. на книгу Дёгтева «Викинг»] // Книжное обозрение. 1994. №44;

Русский Джек Лондон // Кто есть кто. 1994. №19;

Кургузов Ю. Копье летящее // Москва. 1997. №8;

Авдошенко А. При свете совести // Дон. 1998. №7;

Романов С. В Толстом все противоречия вместе живут // Литературная Россия. 2000. №4;

Соловьев И. Революционер; Шевелева И. Слава дерзнувшему? // Литературная Россия. 1999. №49;

Проханов А. Свет во тьме: Беседа с Владимиром Бондаренко // Завтра. 2000. №32.

Вячеслав Иванович Дёгтев родился в 1959 году на хуторе Новая Жизнь Репьевского района Воронежской области. Бывший военный летчик. Студент-заочник Литературного института имени Горького. Участник IX Всесоюзного совещания молодых писателей. Публиковался в журналах «Подъем», «Дружба», альманахах, коллективных сборниках в Кишиневе, Чебоксарах, Воронеже, Москве. Живет в Воронеже.

«Тесные врата» - первая книга молодого автора.

По-разному можно познавать мир. Можно умом, а можно душой, сердцем. Вячеслав Дегтев, как мне кажется, относится ко второму типу писателей. Он прежде всего художник. Часто непосредственный и по-хорошему наивный. Он душой познает человеческую душу, познает иногда созерцательно, через детское или юношеское восприятие. Но это хорошая созерцательность. Сквозь нее видно дегтевское отношение к миру. Оно очень хрупкое, легкоранимое и, как у всякого русского художника, наполнено глубоким состраданием к человеку.

Творческая судьба Вячеслава Дегтева, наверное, будет складываться не очень просто. К несчастью, сейчас в моде рассказы и повести, в которых поднимаются сиюминутные, продиктованные неустойчивым нашим временем вопросы. Жизнь же человеческой души пребывает как бы в тени. Но все это пройдет, как не раз уже проходило. Все шумное, поверхностное обретет свое место в лучшем случае в истории литературы; в самой же литературе, в ее живой жизни останется то, что подлинно художественно.

Останутся, я думаю, и лучшие рассказы молодого, пока еще только начинающего писателя Вячеслава Дегтева.

Иван Евсеенко

Шаг в бездну

Нужно сделать шаг,

Только шаг,

Чтоб тебя называли мужчиной…

Из песни 1

Первого августа, в солнечный и жаркий день, Вадика с Игорем, двоих со всей Стрелицы, рабочего поселка, прилепившегося к заводу огнеупоров, вызвали в райцентр, в военкомат. Они ехали и недоумевали: зачем вызывают, ведь до призыва еще три месяца - и почему только их?

В военкомате их без объяснения причин послали проходить медкомиссию, а после нее, уже к вечеру, направили к начальнику второго отделения, ведавшего призывниками.

В прохладном кабинете с зарешеченными подслеповатыми окнами находились трое: двое усачей и девушка. Девушка сидела на одном конце большого дубового стола за громадной и громоздкой, допотопного образца пишущей машинкой - «последней из могикан»; напротив - седой прапорщик с веревочными сивыми усами и носом, похожим на печеную облупленную луковку. На обширном пространстве стола - между машинисткой и прапорщиком - высились серые груды каких-то «дел». «Где-то в этой груде лежит и он», - подумалось Вадику… За столом поменьше, отдельно, восседал молодой капитан с неестественными - длинными и тонкими - «тараканьими» усами и черными петлицами, на которых «танки» залихватски задирали стволы; капитан копался отверткой в электронных часах, похоже, японских.

Когда ребята вошли, девушка на секунду оторвалась от работы, стрельнула по ним глазами - справа налево и сверху вниз - и разразилась на своей «могиканке» длинной, убыстряющейся с каждым мгновением, будто разматывающейся очередью; капитан отложил отвертку в сторону и, вздохнув от трудов, вытер пот; прапорщик не обратил внимания - он, нахмурившись, сосредоточенно смотрел в папку, добросовестно вникал.

Вот… пришли. Вызывали? - сказал Вадик.

Машинистка оборвала очередь на самом пике, капитан вскочил - усы у него зашевелились, - выскочил из-за стола, остановился резко; в глазах его плясали рыжие чертики.

Эт-та что такое, ядрена вошь?! - оглушительно рявкнул он. - Вы куда пришли? А ну марш за дверь и войти как положено.

Вадик перехватил взгляд девчонки - изучающе-любопытный, и ему стало стыдно перед ней; но девчонка улыбнулась без насмешки, как-то по-домашнему, просто и мило, и Вадик понял, что она уже вдоволь насмотрелась таких комедий.

И давай по одному… Учитесь, ядрена вошь!

Друзья вышли в темный, пахнущий гниющими полами коридор. Вадик постучал первым.

Да! - рявкнул капитан, и проходивший по коридору старичок ветеран шарахнулся в сторону.

Распахнув дверь и переступив высокий - старинный, как сам дом, - порог, Вадик выпалил:

Товарищ капитан, призывник Ковалев по вашему приказанию явился.

Является только черт да знамение божье. Ясно, ядрена Вошь? А призывник - прибывает!

Так точно - прибывает! - гаркнул Вадик, стараясь, чтоб вышло не хуже (то есть не менее громко), чем у капитана.

Девушка зажала уши и прыснула, прапорщик впервые оторвался от «дела» и добросовестно-неодобрительно смерил Вадика совершенно сонными глазами.

Рад стараться, ваше…

Ну-ну-ну!.. - капитан стушевался и даже покраснел. - Хватит… хватит паясничать. Разошелся, понимаешь… - и строго посмотрел на девушку.

Следующий - заходи! - тоном повыше, а тембром потише сказал капитан.

Когда Игорь вошел и, доложив «как положено», стал рядом с Вадиком, капитан буднично, наверное, остыв или наигравшись, спросил:

Где служить хотите?

Вадика вопрос ошарашил: неужто на выбор предлагают?

В Москве или в Ленинграде можно? Или, на худой конец, в Киеве, - не веря, произнес он, однако, дрогнувшим голосом.

В каком роде войск? - я хотел сказать, - поправился капитан.

А-а… - разочарованно протянул Вадик, мгновенно невзлюбив капитана за его глупые шутки. - Куда пошлете… Наше дело - телячье.

В ВДВ не желаете?

Это в десантных, что ли? - вставил слово Игорь.

Да. Голубой берет получишь… Настоящим мужчиной станешь… - ухватил капитан Игоря за плечо. - Голубая тельняшка… Для этого сейчас три прыжка надо сделать. Всего три… На работе оплачивается… - перебегал капитан глазами с одного на другого. - Ну, пойдете? Выручайте, ребята! Это же так интересно…

Вадик взглянул на Игоря. Встретил прозрачный взгляд и понял, что Игорь ждет его решения: только вместе - или да, или нет. А в голове было до звона пусто и, как назло, не приходило на ум никаких отговорок.

Ну! Мужики, ядрена вошь!.. Как?

Девчонка насмешливо посмотрела на Вадика, и он будто наяву услышал ее подсказку: «Скажи: высоты боюсь».

Что ж, - выдавил Вадик, - если скажу: высоты боюсь, - все равно не поверите. Можно попробовать.

Девчонка понимающе, снисходительно улыбнулась.

Их поселили близ аэродрома местного аэроклуба, в чахлом лесочке, в неоштукатуренном бараке, который почему-то назывался казармой. Выдали форму: старые застиранные, потерявшие первоначальный - синий - цвет летные комбинезоны, похожие оттого на обычную спецуху; выдали кирзовые сапоги совсем гражданского вида - с обтерханными травой носами - и засаленные потертые шлемофоны. Было по-летнему душно и жарко, но все ходили в шлемофонах.

«Видела бы Оля», - думал Вадик, рассматривая себя в зеркале, не узнавая и любуясь. Но потом вдруг поймал себя на том, что мысли уж слишком детские, и ему стало стыдно за них; обернулся, думал, может, кто-нибудь ухмыляется, стоя в сторонке. Но никого не было поблизости, никто его не замечал - все любовались собой, то и дело чистили сапоги, пытаясь навести на них глянец (и наводили), фотографировались в самых непринужденных позах или с самым свирепым видом отъявленных головорезов, без конца травили солдатские бравые анекдоты, сквозь зубы, как настоящие супермены, сплевывая, или горланили отчаянные песни, фантастически фальшивя, - хмельной, в голову бьющий дух молодечества и солдафонщины покорил ребят.

Вячеслав Дегтев. Крест. Книга рассказов. М., Андреевский флаг, 2003, 448 с. ISBN 5-9553-0021-Х

Родился 10 августа 1959 года на хуторе Карасилов Воронежской области в семье сельского кузнеца. В 1979 году закончил Вяземский УАЦ ДОСААФ по профилю летчика истребительной авиации, летал на Л-29 и МИГ-17. В 1991 году окончил Литературный институт им. Горького в Москве и в том же году вступил в Союз Писателей. В настоящее время – член Ревизионной комиссии СП РФ. Выпустил 13 книг прозы в 130 изданиях. Лауреат премии "России верные сыны", премии имени Андрея Платонова, газеты "Литературная Россия" (1995, 2000). Публиковался во многих изданиях: "Роман-газета", "Наш современник", "Юность", "Слово", "Грани", "Мегаполис". Постоянный автор журнала "Москва". Некоторые рассказы выходили свыше 20-ти раз в различных изданиях, переведены на основные европейские языки. Литературные критики называют Дегтева "русским Джеком Лондоном". В настоящее время проживает в Воронеже.

Книга рассказов "Крест" стала финалистом третьего по счету премиального цикла "Национального бестселлера". В книгу входят сорок остросюжетных рассказов, которые поделены на 3 группы. Первая "На поле брани…", вторая "Под мирным кровом…" и последняя "…Уповаю!".

Первая часть "На поле брани…" посвящена войне. Рассказ о двух братьях, оказавшихся по разные стороны баррикад в 93-м году. Один из братьев, ОМОНовец, во время расстрела русских людей вдруг в одном из казнимых узнает своего брата и спасает его расстрела. Вечером они встречаются дома на ежевечернем ужине… Рассказ о последнем бое русского добровольца на Балканской войне конца 20-го века. Рассказ об азербайджанце, который поведал русскому другу несколько лет назад у костра прекрасную легенду своего народа, а теперь русский видит его на экране ТВ, злобно пинающего труп армянина в Карабахе. Рассказ об обычаях кавказцев, о кровной мести чеченцев. О русском летчике в Чечне и его пленении. О встрече русского, кавказца и прибалта в московском институтском общежитии, в котором они учились вместе раньше, в советские еще времена, и вот столкнулись там случайно по прошествию нескольких лет. Об изменении в их взглядах на жизнь. Рассказ о разборке русских и кавказских бандитов в Москве. О славянском гладиаторе в Древнем Риме. О короткой любви на войне гранатометчика с Дона и девушки из полевой хлебопекарни с Кубани, о его предложении казачке стать его женой, когда она безногая умирала после обстрела в подвале. О трусливом "арбатском чмо" Альберете, солдате из Москвы, который предал своих боевых товарищей в бою и потом был казнен оставшимися в живых. О русских пленных учительницах из казачьих станиц, которых насилуют чеченцы. О прибалтийских снайпершах. О принятие Православия американским бойцом без правил.

Вторая и третьи группы рассказов посвящены миру и вере. Они о детстве паренька, деревенской жизни. О первом самостоятельном вылете курсанта. Это и просто незамысловатые любовные житейские истории, и рассказы о количестве детей в семьях разных национальностей. О возвращении умудренного опытом взрослого мужчины в родные края. О творчестве убогого Коли и инвалида-иконописца, что писал иконы зубами. О мести и ненависти вора, который мистически превращается в ягуара и убивает всех, кто был несправедлив к нему в жизни по злобе. О соловьях и гитарах. О том, как топили баржи со священнослужителями во время Гражданской войны. О любви, которой из-за нерешительности не суждено было воплотиться в жизнь. О возвращаемся из лагерей монахе…

В первую очередь книга Дегтева о воле и о силе духа, о героизме. Оторваться от чтения совершенно невозможно, книга читается запоем, одним махом, от корки до корки. Герои рассказов Дегтева находятся на некотором перепутье, они – в состоянии решающего яростного выбора. Они готовы сражаться за себя, за свой дом и семью, за Отечество. В поисках истины находится русская душа героев произведений, во власти внутренних противоречий, которые необходимо решать здесь и сейчас, не откладывая, не медля. Каждый рассказ – кульминация жизни героя, апогей, катарсис. С бесстрашием и резкостью, без полутонов, под неожиданным углом зрения, писатель рассматривает самые болезненные темы нашей действительности. Изображается в первую очередь русский человек, Личность, Личность в истории России, Россия в истории конкретного отдельно рассмотренного русского человека. Книга о любви и ненависти, о мире во время войны, об утратах и обретении на пути к вере. Захватывающий динамизм сюжетов, простота и яркость изложения, откровенная жесткость характерны для писателя. Здесь нет места иронии или витиеватым надуманным построениям, долгой рефлексии, самолюбованию. Творчество Дегтева – образец добротной современной прозы, кипучей, темпераментной и пронзительной, помогающей отодвинуть в сторону повседневную рутину жизни и вернуться к основам, к самым важным человеческим вопросам, к себе. Присутствует и некоторый эмоциональный надрыв в рассказах, и жалость, в каждом герое ощущается жгучее русское желание справедливости. Проводя исторические параллели в своих рассказах, Дегтев подчеркивает грозную, все и вся побеждающую силу предков. В нашей воюющей стране простота и ясность идеалов, натиск воли, истинно мужской характер произведений оказались востребованы как никогда. В импульсивных рассказах – сама жизнь, кровь и почва. В то же время рассказы Дегтева глубоко лиричны. Не все решается победой на поле брани. Русская душа не может полноценно жить вне поиска истины и подлинной веры. В книге нет всепоглощающей ненависти к чужим, есть вся гамма чувств, есть презрение, отчаяние, гнев, ярость, но ненависти в чистом виде нет. Скорее чувствуется очень сильная православная направленность книги. Есть место и любви, и смирению, и раскаянию.

Вполне естественно, что либеральная публика навешивает на Вячеслава Дегтева все, обычные уже, ярлыки – шовинизм, фашизм, принадлежность к "красно-коричневым".

Не обращайте внимания, такую книгу грех пропустить.

А кто охотник до горячительных и иных веселящих напитков, так и тот никаких препон не испытает – пей, сколь душе угодно! Есть речка, весьма обширная, с водочкой, так и называется "Сучок", есть источники немалые с виски и с коньяком: в одном рукаве там коньяк армянский, в другом -французский, знатоки подскажут, где можно зачерпнуть "Наполеона"; есть ручей джина с тоником; есть и без; имеются также потоки малые, для любителей, с ромом, текилой, а также с "червивочкой": там тебе и "Солнцедар", и "Агдам", и "Плодово-ягодное", и "Рубин" с "Улыбкой"! Есть также канавы с самогоном, бузой и чачей наикрепчайшей; есть даже водопадик "Ностальгия" – с тройным одеколоном. Все напитки самородные, саморазливанные, но есть также и в бутылочках. И, главное, бутылочки пустые (даже с выщербленными горлышками) принимают все киоски безропотно круглые сутки, и стоит тех косков видимо-невидимо, на каждом, почитай, углу.

Итак, выбрал напиток. Зачерпывай, наливай смело, без оглядки, ментов там сроду не бывало, даже слова такого в заводе нетути – и опрокидонсом ее, родимую, хоть рюмку, хоть две, да хоть стакан, или два, можно и три; не возбраняется и повторить. Повторяй – никто тебя за рукав не дернет, над ухом не зашипит, дыхнуть не заставит, даже не посмотрит выразительно, или же с укором, – все только и будут, что говорить умильно, прижимая в восхищении к груди руки: ай, да парень! Как он ловко-то ее, мамочку…

А кто захочет пивка – препятствия не испытает. Пива там целое болото. И в разных концах пиво разное: тут тебе баварское, тут "Клинское", тут "Толстяк" а там – "Старый мельник", – возле старой, стало быть, мельницы.

А как напьешься да наешься деликатесов разных, дойдешь, как говорится, до кондиции, тут самое время и вздремнуть. Никто тебе в деле этом благородном не помешает, ни-ни, ни в коем разе, ни жестом, ни словом, ни взглядом, ни намеком не дадут понять, что они на этот счет иного какого-нибудь мнения. Ложись, почивай на здоровье, сколь душеньке угодно. Подушки мягкие, лебяжьего пера, перины нежные, гагачьего пуха, одеяла-пледы невесомые, мохеровые, покои прохладные, благовонные, белье крахмальное, хрустящее. Ни комаров тебе, ни мух, ни клопов, ни тещи назойливой. Можно и девушку сенную или горничную кликнуть – опахалом, например, тебя пообмахивать, ботиночки расшнуровать, или, скажем, пяточки пощекотать, -никто неудовольствия не покажет, ни-ни, ни синь пороху, все только и будут делать, что улыбаться и в точности выполнять твои прихоти, капризы и желания, и чем они будут изощреннее, тем большую радость будут изъявлять все и всячески ее демонстрировать, чтоб тебе приятно было.

А как натешишься, насладишься властью своей, да отдохнешь, и лишь проснешься – тут уж готовы тебе похмельных рассолов посудины емкие, холодных, пенистых квасов, кислых и сладких, и полусладких, и шипучих и нешипучих, компотов, морсов, лимонадов, узваров и сбитней различных прохладительных, высоковитаминных и весьма пользительных. Тут тебе и соленые рыжики, и грузди, и маслята, и капустка хрустящая, и огурчики малосольные, и яблочки, антоновка и воргуль, моченые, и холодец с хренком – премного всего, высшего качества и всегда готового к употреблению.

А ежели, к примеру, на работу все-таки вдруг потянет (желания бывают разные!), если очень уж захочется, вроде как закон соблюсти, типа, долг исполнить, то и тут никакого тебе препону: иди, братан, вкалывай, выполняй, значится, долг перед Родиной. Дело святое, и мы с понятием! Придешь, отметишься, в домино или там в картишки разок-другой перекинешься в курилке – и свободен, гуляй смело, честно смотри гражданам в глаза. Можешь еще сфотографироваться с лопатой или с мастерком – это уже потянет на ударника капиталистического труда!

А зарплату там плотят кажын божий день, и регулярно. Как поработал в поте лица – так и в кассу. Хочешь мелкими, хочешь крупными огребай. Хочешь, бери драгметаллами или редкоземельными каменьями, хочешь – ценными бумагами. Бумаг тех полезных – прямо завались, кипы по углам. Хочешь -"МММ", хочешь – "Хоперинвест", есть и "Тибет" с "Империалом". Хоть в банке их держи – вклады возвращаются неукоснительно, до копеечки, по первому требованию, – хоть дивиденты получай, хоть ренту, хоть сливки, хоть пенки снимай, хоть купоны стриги. Да хоть стенки обклеивай, заместо обоев -полное твое право…

– Да, хороша страна Гурмания, ничего не скажешь. Хоть и не выпускают, пока не наберешь вес в сто двадцать килограммов. Ни-ни! Сто двадцать – и баста! Такое у них там законодательство… гурманное.

С этими словами рассказчик, которого звали "Педагог", обтер коркой хлеба стенки консервной банки из-под килек в томате и бросил ее в угол, где уже лежали несколько банок из-под "Завтрака туриста" и пара флаконов из-под "Тройного", которым мы похмелились, и стал греметь своими "нестандартными" бутылками, которые ему было жаль выбрасывать и потому их у него скопился уже целый мешок, и он все надеялся найти такой киоск, где бы их принимали.

– Эх, попасть бы в ту страну еще разок, хоть на недельку. Давненько уж не бывал… – вздохнул Педагог, способный спрятаться за швабру. – Да, пожалуй, и трех дней хватило бы.

Присутствующие в теплотрассе, стенки которой были оклеены акциями "Властилины", переглянулись: во гад, а?! Все ему мало! Тут хоть на денек бы… На него хоть глюки приличные находят – страну Гурманию посещает. А тут – то с прокурором встреча, то с чертями, то людоеды за тобой гоняют… Эх, хотя бы разок взял кого-нито с собой в страну Гурманию, жлоб неблагородный! А еще – педагог!

Вячеслав Иванович Дегтев

Вячеслав Дегтев. Крест. Книга рассказов. М., Андреевский флаг, 2003, 448 с. ISBN 5-9553-0021-Х

Рассказ

Олег Криволапов вырвался на свободную охоту. Ему давно хотелось испытать в боевых условиях «соколиный удар», которому научил его отец. А того - сам Покрышкин. А ещё хотелось сбить с президентского дворца зелёное знамя. Сколько ему там глаза мозолить?..

Большинство в их эскадрилье недоумевали: зачем лезешь в пекло? Паны дерутся, у холопов чубы трещат. Когда страна отступает от закона, отвечал, тогда много в ней начальников; ничего, на одного скоро станет меньше…

Летел он на своей «пятёрке» - у неё недавно поменяли движок и залатали пробоины, лобового сопротивления, кажется, больше не существовало. Стоило прибавить чуть-чуть оборотов - позвоночник прямо влипал в спинку сиденья. Класс!

Город внизу горел. Его вбомбили, выражаясь по-американски, в каменный век. Всюду серели кучи щебня, там и сям поднимались дымы пожаров. Бетонные коробки стояли обугленные. Странно, но Олег не воспринимал всё это всерьёз. Не отпускало ощущение: словно и бомбёжки, и пожары, и разрывы снарядов - всё это кинохроника времён прошлой войны. А видимый за бортом город - какая-нибудь разрушенная Вена или Прага. В центре города, посреди площади, исклёванной воронками, высился дворец, на крыше которого трепыхалось зелёное истрёпанное полотнище. И только это зелёное знамя напоминало о страшной реальности…

Олег довернулся строго на знамя, и как только нос накрыл эту зелёную каплю, перевернул самолёт вверх брюхом и энергично потянул ручку на себя, одновременно прибирая обороты. В вертикальном положении самолёт понёсся в землю колом, осталось только подправить направление педалями - и вот прицел уже на зелёной трапеции, которая приближается с каждым мгновением. Скорость нарастала, но ощутимо росло и лобовое сопротивление, воздух сделался упругим и вязким, он цеплялся за каждый выступ, казалось, вот-вот, и начнёт заворачиваться дюралевая обшивка, уши заложило и давило на них, высотометр раскручивался против часовой стрелки, как всегда в таких случаях, рывками. С минимального расстояния Олег ударил ракетами и из пушек сбросил две бомбы. Следя, чтоб не было даже малейшего крена - иначе крутая спираль! - с жёсткой перегрузкой, до темноты в глазах, вывел самолёт из отвесного пикирования, так, что аж захлопал протиевперегрузочный аппарат своими клапанами, подавая в костюм сжатый воздух…

Выводя, будто наяву увидал свою Веру. Она стояла перед ним как русалка - с распущенными косами… Врачи объясняют это просто: при перегрузках кровь приливает к ногам и помимо воли возникает влечение, выплывает сексуальный объект. Ничего-то они не понимают… Вера называла его любимым, желанным, ласковым и просила беречь себя.

Когда набрал высоту и в глазах прояснило, оглянулся на дворец. Флаг по-прежнему трепыхался на ветру - бомбы разворотили соседнюю секцию, но флагшток остался целым. Ч-чёрт! - с досадой выругался про себя Олег. Ветер не учёл.

Зашёл во второй раз, помня о ветре.

На этот раз «соколиный удар» оказался точным. Флага над крышей президентского дворца больше не было. Эх, был бы жив отец!..

Он не знал, что за ним весьма ревниво следили сквозь окуляры стереотрубы карие, кошачьи, рысьи глаза, и когда он вывел, вырвав с предштопорной тряской, самолёт из пикирования, переломив кинжальный его полёт на минимальной, критической высоте, выпустив для этого даже тормозные щитки, чтобы сильнее была просадка хвоста, а значит круче углы атаки, и следовательно - больше подъёмная сила, и, уже в наборе высоты, ещё с тёмнотой в глазах, крутанул на своём «граче» фиксированную ухарскую бочку, словно это был не штурмовик, а стремительно-обтекаемый «МиГ», - не знал, уходя на аэродром, что этот человек, следящий в стереотрубу, с тонкими усами, с тонкими бровями и тонкими пальцами интеллигента, сощурит свои рысьи глаза, щёлкнет языком и воскликнет:

Джигит, парень! Джигит! - и, повернувшись к своему окружению, добавит жёстко: - Заметили? Выследить и сбить. Чего бы это ни стоило

Сделаем!

Наутро на крыше дворца вновь трепетало зелёное знамя пророка, и опять Олег поднял свою «пятёрку» в воздух с твёрдым намерением сбить полотнище. И опять осуществил это желание лишь со второго захода, что очень огорчило его, ведь всякое неудовлетворённое желание - уже страдание…

И опять, выводя самолёт из пикирования, помимо воли, вспоминал жену - она была у него единственной в жизни женщиной и самой желанной. Некоторые, когда признавался в этом, посмеивались: не свисти, так не бывает. А вот бывает, господа неверные мужья. Бывает, когда жена - любимая женщина. Бывает!

На аэродроме его хвалили, говорили: молодец! - а он был удручён. Хлопали по плечу: снайпер! - знамя на этот раз висело на самом углу полуразрушенного дворца, и тем не менее слетело, а заодно и целая секция перекрытий, но сам-то он знал, что хвалить не за что, он помнил, как стреляли настоящие мастера, как стрелял отец. Не говоря уж о Покрышкине, который впервые применил «соколиный удар». А некоторые презрительно усмехались, прямо в лицо, и он читал в их глазах: нет в мире ничего отважней глупости. Таких было большинство.

Да, он казался им белой вороной; когда они, озабоченные обогащением любой ценой, так и смотрели, где бы что украсть и продать, он пытался воевать. За что? За кого? - стояло в их холодных глазах. За честь родины. Дура-ачина!..

Весь вечер писал жене обстоятельное письмо, вспоминая её солоноватые губы, запах волос, отдающий чабрецом… Писал, что кормят их хорошо, живут они в тёплом ангаре, на задания летают редко и не менее чем в составе звена, - врал, конечно, обманывал. А что ещё прикажете? Чем-то Вера сейчас занимается? Пришла, наверное, с работы, топит во времянке печь, уложила сынишку спать и мечтает, что вот вернётся муж с войны героем, дадут им давно обещанное общежитие, а может, даже и квартиру… Э-эх! А то не знает, что государство редко бывает справедливым и любит, в основном, только мёртвых героев. А может, письмо пишет? Что соскучилась и ждёт не дождётся…

И он, покусывая ручку, писал, что скучает, ждёт не дождется, и что любит, писал, и что вспоминает о ней часто, порой даже в полетах, и что милый образ оберегает его во всяких переделках… Нет, о переделках надо вычеркнуть.

Через день знамя вновь зеленело на вершине дворца.

Олег опять взлетел, чтобы сбить его. В полёт не пускали, отговаривали, даже техник просил: не рискуй больше. Но доблесть жаждет опасности - Олег остался глух ко всяким уговорам…

Ракета взорвалась в левой плоскости, разворотив закрылок и оторвав начисто эллерон. Самолёт, заваливаясь влево, закрутился подобно осеннему листку вокруг вертикальной оси и стал стремительно падать. Олег прижался к спинке катапультного кресла, убрал ноги с педалей на подножки сиденья, зафиксировав себя привязными ремнями, откинул рычаг сброса фонаря - фонарь улетел, и в кабину ворвались острые, рвущие струи. Олег на мгновение опешил и даже растерялся, но руки автоматически сделали то, что нужно было сделать. Будто не он, а кто-то чужой, властный и сильный, бесстрашно нажал скобу выстрела.

И опять, кувыркаясь в катапультном кресле, между жизнью и смертью, ощущая себя эмбрионом, сперматозоидом, скрученным в жгутик, он видел свою Веру. Она тянулась к нему, а он протягивал руки к ней. Вот-вот и соприкоснутся, но что-то их разводило, растаскивало…

«О-о, как я хочу стать для тебя всем, мой милый! Заменить для тебя самолёты, службу, полёты, ночное звёздное небо, чтобы ты был моим, только моим, чтобы никуда никогда не отлучался…»

Очнулся он уже на парашюте. Высоты оставалось всего несколько десятков метров. Раздумывать было некогда - его несло на чёрный, облетевший парк и он видел, как бежали туда какие-то люди в маскхалатах и с оружием - свои или чужие?..

Сгруппировавшись, закрыл лицо руками и ухнул на корявое, похожее на метлу дерево…

Когда его вели, толкая в спину автоматами, переговариваясь по-русски, вели по щебню, и тут и там залитому кровью, по развалинам, откуда несло сладковатым трупным запахом, ему и тут не верилось, что он в плену, он не воспринимал своё положение как несчастье, как трагедию, - казалось, это что-то вроде игры в войну или съёмки странного фильма, вот сейчас появится режиссёр с рупором в руке, даст отбой, и можно будет растянуться на щебне, попить водички и лениво следить, как бегают осветители, как покуривают актёры, как пиротехник носит ведро с тлеющей тряпкой, создаёт туман для следующего эпизода… Пусть течёт всё само собой, решил он, а там будет видно.

По дороге боевики ветрели старика со старухой. Отняли у них сумки, стали тут же рыться в них и делить продукты. Олегу вспомнилось: кто имеет оружие, тот имеет хлеб…

Через полчаса он стоял перед человеком с рысьими глазами. Страха не было, было равнодушие и апатия. Скорее бы всё кончалось!.. Meдленно, словно с похмелья, Олег водил вокруг себя гудевшей головой, рассматривая окружение диктатора - публика толпилась экзотическая. Бункер завален был всяким барахлом, ящиками с тушёнкой, всевозможным оружием - казалось, провалился куда-то в средневековье, вот так же, наверное, выглядели ставки и Чингисхана и Тамерлана.

Олег почти не понимал, о чём говорил генерал. А тот резко бросал что-то об уроне, который нанёс Олег, и что за это его следовало бы посадить на кол, но он, дескать, сам солдат и лётчик и уважает достойных противников и потому расстреляет. Он нелестно отзывался о русских солдатах, называл народ ленивым и трусливым, рабским, и говорил, что раб, смирившийся со своим рабством, достоин рабства двойного, и что рано или поздно эти потомки холопов обретут своего нового «хозяина», или что-то в этом же духе, и что на общем фоне трусости, растерянности солдат и продажности начальства неподдельный героизм Олега - исключение, правда, не радующее, и даже посожалел, что такой боец не под его знамёнами и приходится пускать его в расход. Олега уже подхватили под локти, когда генерал спросил: как хоть звать-то?.. Олег поднял глаза и долго не мог сообразить, чего от него хотят ещё - голова раскалывалась после катапультирования, - и лишь дождавшись повторного вопроса, назвал свою фамилию. «Ка-ак?» Голос у генерала дрогнул, а глаза подёрнулись поволокой. Он быстро спросил про отца Олега, как того зовут, чем занимается, и лишь услышав, что Иван Васильевич, приблизился вплотную и заглянул Олегу в лицо. Налил из фляжки коньяку, подал. После коньяка Олегу стало легче.

Твой отец был моим инструктором.

Правда?! - сорвалось у Олега. Ему вдруг пронзительно захотелось жить. Выплыл образ Веры. Она тянула к нему руки, она молила: во имя всего святого, во имя нашего сына будь блегоразумен, выживи!

Генерал быстро заговорил, глотая слова, что первый инструктор для лётчика - как первая учительница. Как первая любовь… Глаза его блестели, Он поднёс Олегу ещё стакан и спросил: «Меня-то помнишь?»

Так это вы катали меня на спине и говорили: «Вырастешь - джигитом будешь» - и обещали подарить кинжал?

Ты вырос, ты джигит и достоин подарка.

Повисла тягостная тишина. Где-то в районе маслозавода лаяла зенитка, ей отзывались вертолёты шуршащим шипением эресов. Потрескивали автоматы… Всё равно не верилось, что идёт война, не верилось, что допрашивает Олега и грозит расстрелять тот самый человек, которого отец когда-то научил летать, который ходил с отцом на рыбалку, а маленькому Олегу насаживал червей на крючок… Окружение переглядывалось. Кто в недоумении, кто с раздражением, кто со трахом. Ждали развязки.

Это отец научил тебя «соколиному удару»?

Он и вас учил…

Он учил меня бояться позора поражения больше смерти…

Он учил вас любить людей…

Все созидающие - безжалостны. Я - создатель нашего государства. Потомки простят мне любые ошибки во имя единства родины. Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Вы, русские, слишком добрые, порой до идиотизма, а доброта - начало конца. Ваша страна - дряхлый, беззубый медведь. Он уснул и вряд ли проснётся. Мы уже победили - психологически, морально.

Победы бывают столь же гибельны, как и поражения. Сейчас не средневековье. Боюсь, останетесь в одиночестве…

Одиночество - жребий всего выдающегося. Вам, русским, этого не понять. Вы - нация рабов. Причём добровольных. А добровольное рабство - вы называете это «непротивлением злу», - это позорно и пошло. На свете есть выбор только между одиночеством и пошлостью.

Древние говорили, что добровольный отказ от себя - это и есть свобода.

Для нас не существует такого холопского компромисса. Свобода или смерть!

Генерал отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Аксакалы защёлкали языками: якши! якши! Бесполезно было напоминать этому гордецу, как три раза его пытались отчислить из училища и как три раза отец отстаивал его - правдами-неправдами - перед высшим начальством; как занимался с ним дополнительно, дома, в нерабочее время, по выходным и, летая «на себя», всякий раз сажал его в переднюю кабину, чтобы будущий тиран побольше получил нелегального налёта. Тогда он был ласковым и послушным. Но это было давно. Что толку теперь ворошить старое.

Благодаря отцу вы стали лётчиком. А потом - генералом.

Карие глаза вновь сделались рысьими Что-то, видно, Олег сказал не так.

Закончим на этом. Я твой должник. Я сохраню тебе жизнь. Но только жизнь…

Вера приехала через неделю. Она продала мотоцикл, швейную машину и правдами-неправдами, но добралась. Сутки прождала в каком-то сыром подвале, с толпой женщин, сошедших от горя с ума - всех их привели сюда, завязав глаза. Ждали какого-то «доктора». При чём тут он? Наконец прошёл слух, что доктор прибыл. Вот тогда мужа и вывели.

Олег брёл между двух боевиков, осунувшийся, бледный, и когда шёл, широко расставляя ноги, морщился и, кажется, постанывал. Вера кинулась к нему. Горло у неё перехватило, но всё в ней кричало: тебя били? Олег морщился и молчал, украдкой посматривая на солдат. Она схватила его за руку. Ты разве не рад?

Боюсь, сама рада не будешь, - сказал один из боевиков. - А жаль. Хорошую ты, капитан, кобылку себе урвал.

Другой, тот, что был сзади, толкнув Олега в спину прикладом, хохотнул:

Получай своего мерина. И моли за нас Бога, что хоть живым остался. Он у вас добрый, Бог ваш, - всех прощает…

По толпе женщин пробежал гул. Подвал огласился плачем и причитаниями.

А ну молчать, стервы! Не дома.

Олег стоял с отсутствующим взглядом. Ему и сейчас не верилось, что всё это с ним наяву, всерьёз, не кино, не кошмар, не бред, - напрасно тормошила его за рукав Вера. Кошмар не кончался. Сколько ещё ему длиться? И когда же проснётся наш медведь?..

К Олегу подошёл щеголеватый офицер в черкеске. Протянул красивый кинжал в серебряных ножнах.

Подарок нашего президента.

Лезвие было чёрным и в волнистых разводах. Булат, свидетель кровавой истории Кавказа, надёжно хранил тайну своего закала.

И не было сил его сломать…

Вячеслав ДЁГТЕВ