Высказывание ф де ларошфуко. Размышления на разные темы

Время, когда жил Франсуа де Ларошфуко, обычно называют "великим веком" французской литературы. Его современниками были Корнель, Расин, Мольер, Лафонтен, Паскаль, Буало. Но жизнь автора "Максим" мало походила на жизнь создателей "Тартюфа", "Федры" или "Поэтического искусства". Да и профессиональным писателем он именовал себя только в шутку, с некоторой долей иронии. В то время как его собратья по перу были вынуждены искать себе знатных покровителей, чтобы существовать, герцог де Ларошфуко часто тяготился особым вниманием, которое оказывал ему король-солнце. Получая большой доход с обширных поместий, он мог не беспокоиться о вознаграждении за свои литературные труды. А когда писатели и критики, его современники, были поглощены жаркими спорами и резкими столкновениями, отстаивая свое понимание драматургических законов, - совсем не о тех и отнюдь не о литературных схватках и баталиях вспоминал на покое и размышлял наш автор. Ларошфуко был не только писателем и не только философом-моралистом, он был военачальником, политическим деятелем. Сама его жизнь, полная приключений, воспринимается ныне как захватывающая повесть. Впрочем, он сам и рассказал ее - в своих "Мемуарах".

Род Ларошфуко считался во Франции одним из наиболее древних - он вел свое начало с XI века. Французские короли не раз официально называли сеньоров де Ларошфуко "своими дорогими кузенами" и поручали им почетные должности при дворе. При Франциске I, в XVI в., Ларошфуко получают графский титул, а при Людовике XIII - титул герцога и пэра. Эти высшие титулы делали французского феодала постоянным членом Королевского совета и Парламента и полновластным хозяином в своих владениях, с правом судопроизводства. Франсуа VI герцог де Ларошфуко, до смерти отца (1650) по традиции носивший имя принца де Марсийака, родился 15 сентября 1613 г. в Париже. Его детство прошло в провинции Ангумуа, в замке Вертей, основной резиденции фамилии. Воспитание и обучение принца де Марсийака, равно как и одиннадцати его младших братьев и сестер, было достаточно небрежным. Как и полагалось провинциальным дворянам, он занимался преимущественно охотой и военными упражнениями. Но впоследствии, благодаря занятиям философией и историей, чтению классиков, Ларошфуко, по отзывам современников, становится одним из самых ученых людей в Париже.

В 1630 г. принц де Марсийак появился при дворе, а вскоре принял участие в Тридцатилетней войне. Неосторожные слова о неудачной кампании 1635 г. привели к тому, что, как и некоторые другие дворяне, он был выслан в свои поместья. Там уже несколько лет жил его отец, Франсуа V, попавший в опалу за участие в мятеже герцога Гастона Орлеанского, "постоянного вождя всех заговоров". Юный принц де Марсийак с грустью вспоминал о своем пребывании при дворе, где он принял сторону королевы Анны Австрийской, которую первый министр кардинал Ришелье подозревал в связях с испанским двором, т. е. в государственной измене. Позднее Ларошфуко скажет о своей "естественной ненависти" к Ришелье и о неприятии "ужасного образа его правления": это будет итогом жизненного опыта и сформировавшихся политических взглядов. Пока же он полон рыцарской верности королеве и ее гонимым друзьям. В 1637 г. он возвращается в Париж. Вскоре он помогает мадам де Шеврез, подруге королевы, знаменитой политической авантюристке, бежать в Испанию, за что был заключен в Бастилию. Тут он имел возможность общаться с другими заключенными, среди которых было много знатных дворян, и получил первое политическое воспитание, усвоив мысль, что "несправедливое правление" кардинала Ришелье имело целью лишить аристократию от века данных привилегий и былой политической роли.

4 декабря 1642 г. умирает кардинал Ришелье, а в мае 1643 г. - король Людовик XIII. Регентшей при малолетнем Людовике XIV назначается Анна Австрийская, а во главе Королевского совета неожиданно для всех оказывается кардинал Мазарини, продолжатель дела Ришелье. Воспользовавшись политической неурядицей, феодальная знать требует восстановления отнятых у нее былых прав и привилегий. Марсийак вступает в так называемый заговор Высокомерных (сентябрь 1643 г.), а по раскрытии заговора вновь отправляется в армию. Он сражается под началом первого принца крови, Луи де Бурброна, герцога Энгиенского (с 1646 г. - принца Конде, прозванного впоследствии Великим за победы в Тридцатилетней войне). В эти же годы Марсийак знакомится с сестрой Конде, герцогиней де Лонгвиль, которая вскоре станет одной из вдохновительниц Фронды и долгие годы будет близким другом Ларошфуко.

Марсийак серьезно ранен в одном из сражений и вынужден вернуться в Париж. Пока он воевал, отец купил ему должность губернатора провинции Пуату; губернатор являлся наместником короля в своей провинции: в его руках было сосредоточено все военное и административное управление. Еще до отъезда новоиспеченного губернатора в Пуату кардинал Мазарини пытался привлечь его на свою сторону обещанием так называемых луврских почестей: права табурета его жене (т. е. права сидеть в присутствии королевы) и права въезда во двор Лувра в карете.

Провинция Пуату, как и многие другие провинции, бунтовала: налоги ложились на население невыносимым бременем. Бунт назревал и в Париже. Начиналась Фронда. Интересы парижского парламента, который возглавил Фронду на первом ее этапе, во многом совпадали с интересами знати, примкнувшей к восставшему Парижу. Парламент хотел вернуть себе былую свободу при исполнении своих полномочий, аристократия, пользуясь малолетством короля и всеобщим недовольством, стремилась захватить верховные должности государственного аппарата, чтобы безраздельно распоряжаться страной. Единодушным было желание лишить Мазарини власти и выслать его из Франции как чужеземца. Во главе восставших дворян, которых стали называть фрондерами, оказались самые именитые люди королевства.

Марсийак присоединился к фрондерам, самовольно оставил Пуату и возвратился в Париж. Свои личные претензии и причины участия в войне против короля он объяснил в "Апологии принца Марсийака", которая была Произнесена в парижском парламенте (1648). Ларошфуко говорит в ней о своем праве на привилегии, о феодальной чести и совести, о заслугах перед государством и королевой. Он обвиняет Мазарини в тяжелом положении Франции и добавляет, что его личные несчастья тесно связаны с бедами отчизны, а восстановление попранной справедливости будет благом для всего государства. В "Апологии" Ларошфуко еще раз проявилась специфическая особенность политической философии восставшей знати: убеждение в том, что ее благополучие и привилегии составляют благополучие всей Франции. Ларошфуко утверждает, что не мог назвать Мазарини своим врагом прежде, чем тот не был провозглашен врагом Франции.

Едва начались беспорядки, королева-мать и Мазарини оставили столицу, а вскоре королевские войска осадили Париж. Между двором и фрондерами начались переговоры о мире. Парламент, напуганный размерами всеобщего возмущения, отказался от борьбы. Мир был подписан 11 марта 1649 г. и стал своего рода компромиссом между восставшими и короной.

Подписанный в марте мир никому не казался прочным, ибо никого не удовлетворил: Мазарини оставался главою правительства и проводил прежнюю абсолютистскую политику. Новая гражданская война была вызвана арестом принца Конде и его единомышленников. Началась Фронда принцев, длившаяся больше трех лет (январь 1650г.-июль 1653г.). Это последнее военное восстание знати против новых государственных порядков приняло широкий размах.

Герцог де Ларошфуко отправляется в свои владения и собирает там значительное войско, которое объединяется с другими феодальными ополчениями. Соединенные силы мятежников направились в провинцию Гиень, избрав центром город Бордо. В Гиени не утихали народные волнения, которые поддерживались местным парламентом. Восставшую знать, особенно привлекало удобное географическое положение города и его близость к Испании, которая внимательно следила за нарождающимся мятежом и обещала повстанцам свою помощь. Следуя феодальной морали, аристократы отнюдь не считали, что совершают государственную измену, вступая в переговоры с иностранной державой: старинные установления давали им право переходить на службу к другому суверену.

Королевские войска подошли к Бордо. Талантливый военачальник и искусный дипломат, Ларошфуко стал одним из руководителей обороны. Бои шли с переменным успехом, но королевская армия оказалась сильнее. Первая война в Бордо закончилась миром (1 октября 1650 г.), который не удовлетворил Ларошфуко, ибо принцы по-прежнему находились в тюрьме. На самого герцога распространялась амнистия, но он был лишен должности губернатора Пуату и получил приказ отправиться в свой замок Вертей, разоренный королевскими солдатами. Ларошфуко принял это требование с великолепным равнодушием, - замечает современник. Весьма лестную характеристику дает Ларошфуко и Сент-Эвремон: "Его мужество и достойное поведение делают его способным к любому делу... Ему не свойственна корысть, поэтому и неудачи его являются лишь заслугой. В какие бы сложные условия ни поставила его судьба, он никогда не пойдет на низости".

Борьба за освобождение принцев продолжалась. Наконец, 13 февраля 1651 г. принцы получили свободу Королевская декларация восстанавливала их во всех правах, должностях и привилегиях. Кардинал Мазарини, подчиняясь указу Парламента, удалился в Германию, но тем не менее продолжал оттуда управлять страной - "так же, как если бы он жил в Лувре". Анна Австрийская, чтобы избежать нового кровопролития, старалась привлечь знать на свою сторону, давая щедрые обещания. Придворные группировки легко меняли свой состав, их участники предавали друг друга в зависимости от личных интересов, и это приводило Ларошфуко в отчаяние. Королева все же добилась разделения недовольных: Конде порвал с остальными фрондерами, уехал из Парижа и начал готовиться к гражданской войне, третьей за столь небольшое время. Королевская декларация от 8 октября 1651 г. объявляла принца Конде и его сторонников государственными изменниками; в их числе был и Ларошфуко. В апреле 1652 г. армия Конде подошла к Парижу. Принцы старались объединиться с Парламентом и муниципалитетом и одновременно вели переговоры с двором, добиваясь для себя новых преимуществ.

Между тем и королевские войска подошли к Парижу. В битве у стен города в Сент-Антуанском предместье (2 июля 1652 г.) Ларошфуко был тяжело ранен выстрелом в лицо и едва не потерял зрение. О его мужестве современники вспоминали очень долго.

Несмотря на успех в этом сражении, положение фрондеров ухудшалось: раздоры усиливались, иностранные союзники отказали в помощи. Парламент, получивший приказ оставить Париж, раскололся. Дело довершила новая дипломатическая хитрость Мазарини, который, вернувшись было во Францию, сделал вид, что вновь отправляется в добровольное изгнание, жертвуя своими интересами ради всеобщего примирения. Это давало возможность начать мирные переговоры, и молодой Людовик XIV 21 октября 1652г. торжественно вступил в мятежную столицу. Вскоре вернулся туда и торжествующий Мазарини. Парламентской и дворянской Фронде пришел конец.

По амнистии Ларошфуко должен был оставить Париж и отправиться в ссылку. Тяжелое состояние здоровья после ранения не позволяло ему участвовать в политических выступлениях. Он возвращается в Ангумуа, занимается хозяйством, приведенным в полный упадок, поправляет разрушенное здоровье и размышляет над только что пережитыми событиями. Плодом этих раздумий стали "Мемуары", написанные в годы ссылки и изданные в 1662 г.

По признанию Ларошфуко, он писал "Мемуары" лишь для нескольких близких друзей и не хотел делать свои записки публичным достоянием. Но одна из многочисленных копий была без ведома автора напечатана в Брюсселе и вызвала настоящий скандал, особенно в окружении Конде и мадам де Лонгвиль.

"Мемуары" Ларошфуко влились в общую традицию мемуарной литературы XVII столетия. Они подводили итог времени, полному событий, надежд и разочарований, и, так же как другие мемуары эпохи, имели определенную дворянскую направленность: задачей их автора было осмыслить свою личную деятельность как служение государству и доказать фактами справедливость своих взглядов.

Ларошфуко писал свои воспоминания в "праздности, вызванной опалой". Рассказывая о событиях своей жизни, он хотел подвести итоги размышлениям последних лет и понять исторический смысл того общего дела, которому он принес столько бесполезных жертв. Он не хотел писать о самом себе. Принц Марсийак, фигурирующий в "Мемуарах" обычно в третьем лице, появляется только иногда, когда принимает непосредственное участие в описываемых событиях. В этом смысле "Мемуары" Ларошфуко очень отличаются от "Мемуаров" его "старого врага" кардинала Реца, который сделал себя главным героем своего повествования.

Ларошфуко неоднократно говорит о беспристрастии своего рассказа. Действительно, он описывает события, не позволяя себе слишком личных оценок, но его собственная позиция проявляется в "Мемуарах" вполне отчетливо.

Принято считать, что Ларошфуко примкнул к восстаниям как оскорбленный придворными неудачами честолюбец, а также из любви к приключениям, столь свойственной всякому дворянину того времени. Однако причины, приведшие Ларошфуко в лагерь фрондеров, носили более общий характер и были основаны на твердых принципах, которым он оставался верен всю жизнь. Усвоив политические убеждения феодальной знати, Ларошфуко с юности ненавидел кардинала Ришелье и считал несправедливым "жестокий образ его правления", который стал бедствием для всей страны, ибо "знать была принижена, а народ задавлен налогами". Мазарини был продолжателем политики Ришелье, а потому и он, по мнению Ларошфуко, вел Францию к гибели.

Так же как многие его единомышленники, он считал, что аристократия и народ связаны "взаимными обязательствами", и свою борьбу за герцогские привилегии рассматривал как борьбу за всеобщее благополучие и свободу: ведь эти привилегии добыты службой родине и королю, и возвратить их - значит восстановить справедливость, ту самую, которая должна определять политику разумного государства.

Но, наблюдая своих соратников-фрондеров, он с горечью увидел "бесчисленное множество неверных людей", готовых на любой компромисс и предательство. Положиться на них нельзя, потому что они, "сперва примыкая к какой-нибудь партии, обычно предают ее или покидают, следуя собственным страхам и интересам". Своей разобщенностью и эгоизмом они губили общее, святое в его глазах дело спасения Франции. Знать оказалась неспособной выполнить великую историческую миссию. И хотя сам Ларошфуко примкнул к фрондерам после того, как ему отказали в герцогских привилегиях, современники признавали за ним верность общему делу: его никто не мог упрекнуть в измене. До конца жизни он оставался предан своим идеалам и объективен в отношении к людям. В этом смысле характерна неожиданная, на первый взгляд, высокая оценка деятельности кардинала Ришелье, заканчивающая первую книгу "Мемуаров": величие намерений Ришелье и умение претворять их в жизнь должны заглушить частное недовольство, его памяти необходимо воздать хвалу, столь справедливо заслуженную. То, что Ларошфуко понял огромные заслуги Ришелье и сумел подняться над личными, узко кастовыми и "нравственными" оценками, свидетельствует не только о его патриотизме и широком государственном кругозоре, но и об искренности его признаний в том, что им руководили не личные цели, а мысли о благе государства.

Жизненный и политический опыт Ларошфуко стал основой его философских взглядов. Психология феодала показалась ему типичной для человека вообще: частное историческое явление превращается во всеобщий закон. От политической злободневности "Мемуаров" его мысль постепенно обращается к извечным основам психологии, разработанным в "Максимах".

Когда "Мемуары" вышли в свет, Ларошфуко жил в Париже: он поселяется там с конца 1650-х годов. Постепенно забываются его прежние вины, недавний мятежник получает полное прощение. {Свидетельством окончательного прощения было пожалование его в члены ордена Святого Духа 1 января 1662 г.} Король назначает ему солидную пенсию, сыновья его занимают выгодные и почетные должности. Он редко появляется при дворе, но, по свидетельству мадам де Севинье, король-солнце всегда дарил его особым вниманием, а слушать музыку усаживал рядом с мадам де Монтеспан.

Ларошфуко становится постоянным посетителем салонов мадам де Сабле и, позднее, мадам де Лафайет. С этими салонами и связаны "Максимы", навсегда прославившие его имя. Работе над ними был посвящен весь остаток жизни писателя. "Максимы" приобрели известность, и с 1665 по 1678 год автор издал свою книгу пять раз. Он признан крупным писателем и большим знатоком человеческого сердца. Перед ним открываются двери Французской Академии, однако он отказывается участвовать в соискании почетного звания будто бы из робости. Возможно, что причиной отказа было нежелание прославлять Ришелье в торжественной речи при приеме в Академию.

К моменту начала работы Ларошфуко над "Максимами" в обществе произошли большие перемены: время восстаний закончилось. Особую роль в общественной жизни страны стали играть салоны. Во второй половине XVII века они объединяли людей различного общественного положения - придворных и литераторов, актеров и ученых, военных и государственных деятелей. Здесь складывалось общественное мнение кругов, так или иначе участвовавших в государственной и идеологической жизни страны или в политических интригах двора.

Каждый салон имел свое лицо. Так, например, те, кто интересовался наукой, особенно физикой, астрономией или географией, собирались в салоне мадам де Ла Саблиер. Другие салоны объединяли людей, близких к янгенизму. После неудачи Фронды во многих салонах довольно отчетливо проявлялась оппозиция абсолютизму, принимавшая различные формы. В салоне мадам де Ла Саблиер, например, господствовало философское свободомыслие, и для хозяйки дома Франсуа Бернье, знаменитый путешественник, написал "Краткое изложение философии Гассенди" (1664-1666). Интерес знати к вольнодумной философии объяснялся тем, что в ней видели своеобразную оппозицию официальной идеологии абсолютизма. Философия янсенизма привлекала посетителей салонов тем, что имела свой, особый взгляд на моральную природу человека, отличный от учений ортодоксального католицизма, вступившего в союз с абсолютной монархией. Бывшие фрондеры, потерпев военное поражение, в среде единомышленников высказывали недовольство новыми порядками в изящных беседах, литературных "портретах" и остроумных афоризмах. Король с опаской относился и к янсенистам, и к вольнодумцам, не без основания видя в этих учениях глухую политическую оппозицию.

Наряду с салонами учеными и философскими были и салоны чисто литературные. Каждый отличался особыми литературными интересами: в одних культивировался жанр "характеров", в других - жанр "портретов". В салоне мадемуазель де Монпансье, дочери Гастона Орлеанского, бывшей активной фрондерки, предпочитали портреты. В 1659 г. во втором издании сборника "Галерея портретов" был опубликован и "Автопортрет" Ларошфуко, его первое напечатанное произведение.

Среди новых жанров, которыми пополнялась моралистическая литература, самым распространенным был жанр афоризмов, или максим. Максимы культивировались, в частности, в салоне маркизы де Сабле. Маркиза слыла женщиной умной и образованной, занималась политикой. Она интересовалась литературой, и ее имя было авторитетным в литературных кругах Парижа. В ее салоне велись дискуссии на темы морали, политики, философии, даже физики. Но больше всего посетителей ее салона привлекали проблемы психологии, анализ тайных движений человеческого сердца. Тема беседы выбиралась заранее, так что каждый участник готовился к игре, обдумывая свои мысли. От собеседников требовалось умение дать тонкий анализ чувств, точное определение предмета. Чутье языка помогало выбрать из множества синонимов наиболее подходящий, подыскать для своей мысли сжатую и четкую форму - форму афоризма. Перу самой хозяйки салона принадлежат книга афоризмов "Поучение детям" и два сборника изречений, опубликованные посмертно (1678), "О дружбе" и "Максимы". Академик Жак Эспри, свой человек в доме мадам де Сабле и друг Ларошфуко, вошел в историю литературы сборником афоризмов "Ложность человеческих добродетелей". Так первоначально возникли и "Максимы" Ларошфуко. Салонная игра подсказала ему форму, в которой он смог выразить свои взгляды на природу человека и подвести итоги долгим размышлениям.

Долгое время в науке бытовало мнение о несамостоятельности максим Ларошфуко. Чуть ли не в каждой максиме находили заимствование из каких-то других изречений, подыскивали источники или прототипы. При этом назывались имена Аристотеля, Эпиктета, Цицерона, Сенеки, Монтеня, Шаррона, Декарта, Жака Эспри и др. Говорили также и о народных пословицах. Число таких параллелей можно было бы продолжить, но внешнее сходство не есть доказательство заимствования или несамостоятельности. С другой стороны, действительно, трудно было бы найти афоризм или мысль, совершенно непохожие на все, что им предшествовало. Ларошфуко что-то продолжал и вместе с тем начинал что-то новое, что привлекало к его творчеству интерес и делало "Максимы" в известном смысле вечной ценностью.

"Максимы" требовали от автора напряженного и непрерывного труда. В письмах к мадам де Сабле и к Жаку Эспри Ларошфуко сообщает все новые и новые максимы, просит совета, ждет одобрения и насмешливо заявляет, что желание составлять сентенции распространяется, как насморк. 24 октября 1660 г. в письме к Жаку Эспри он признается: "Я настоящий писатель, раз начал говорить о своих произведениях". Сегре, секретарь мадам де Лафайет, заметил как-то, что отдельные максимы Ларошфуко перерабатывал больше тридцати раз. Все пять изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666, 1671, 1675, 1678 гг.), несут следы этой напряженной работы. Известно, что от издания к изданию Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо или косвенно напоминали чье-либо высказывание. Ему, пережившему разочарование в соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с вполне сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное выражение в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и трагической, ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть о недостигнутых идеалах, были осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его литературного творчества.

Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем особняке на улице Сены от жестокого приступа подагры, которая терзала его с сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.

Умный и циничный французский герцог - так охарактеризовал Ларошфуко Сомерсет Моэм. Изысканный стиль, меткость, лаконичность и не бесспорная для большинства читателей суровость в оценках сделали «Максимы» Ларошфуко, пожалуй, наиболее известными и популярными среди сборников афоризмов. Их автор вошел в историю как тонкий наблюдатель, явно разочарованный в жизни - хотя его биография вызывает ассоциации с героями романов Александра Дюма. Эта романтическая и авантюрная его ипостась ныне почти забыта. Но большинство исследователей сходятся на том, что основания мрачной философии герцога кроются именно в его сложной, полной приключений, непонимания и обманутых надежд судьбе.

Древо рода

Ларошфуко - древняя аристократическая фамилия. Этот род ведет свое начало с XI века, от Фуко I сеньора де Лароша, чьи потомки до сих пор живут в фамильном замке Ларошфуко недалеко от Ангулема. Старшие сыновья в этом роду издревле служили советниками французских королей. Многие носившие эту фамилию вошли в историю. Франсуа I Ларошфуко был крестным французского короля Франциска I. Франсуа III - одним из лидеров гугенотов. Франсуа XII стал учредителем Французского сберегательного банка и другом великого американского ученого-естествоиспытателя Бенджамина Франклина.

Наш герой был шестым в роду Ларошфуко. Франсуа VI герцог де Ларошфуко, принц Марсийяк, маркиз де Гершевиль, граф де Ларошгийон, барон де Вертей, Монтиньяк и Каюзак родился 15 сентября 1613 года в Париже. Его отец, Франсуа V граф де Ларошфуко, главный гардеробмейстер королевы Марии Медичи, был женат на не менее именитой Габриэли дю Плесси-Лианкур. Вскоре после рождения Франсуа мать увезла его в имение Вертей в Ангумуа, где он и провел свое детство. Отец же остался делать карьеру при дворе и, как выяснилось, не напрасно. Вскоре королева пожаловала ему пост генерал-лейтенанта провинции Пуату и 45 тысяч ливров дохода. Получив эту должность, он стал усердно бороться с протестантами. Тем более усердно, что его отец и дед не были католиками. Франсуа III, один из руководителей гугенотов, погиб в Варфоломеевскую ночь, а Франсуа IV был убит членами Католической лиги в 1591-м. Франсуа V же принял католичество, и в 1620 году за успешную борьбу с протестантами ему был пожалован титул герцога. Правда, до того времени, пока парламент не утвердил патент, он был так называемым «временным герцогом» - герцогом по королевской грамоте.

Но и тогда герцогское великолепие уже требовало больших расходов. Денег он тратил так много, что его жене вскоре пришлось потребовать раздельной собственности.

Воспитанием детей - у Франсуа было четыре брата и семь сестер - занималась мать, герцог же в дни своих кратких приездов посвящал их в тайны придворной жизни. Старшему сыну он с младых ногтей внушал чувство дворянской чести, а также феодальной верности дому Конде. Вассальная связь Ларошфуко с этой ветвью королевского дома сохранилась с тех времен, когда и те и другие были гугенотами.

Образование Марсийяка, обычное для дворянина того времени, включало в себя грамматику, математику, латынь, танцы, фехтование, геральдику, этикет и множество других дисциплин. Юный Марсийяк относился к учебе, как и большинство мальчишек, но зато был крайне неравнодушен к романам. Начало XVII века было временем огромной популярности этого литературного жанра - рыцарские, авантюрные, пасторальные романы выходили во множестве. Их герои - то доблестные воины, то безупречные поклонники - служили тогда идеалами для знатных молодых людей.

Когда Франсуа исполнилось четырнадцать лет, отец принял решение женить его на Андре де Вивонн - второй дочери и наследнице (ее сестра рано умерла) бывшего главного сокольничего Андре де Вивонна.

Опальный полковник

В том же году Франсуа получил чин полковника в Овернском полку и в 1629 году принял участие в Итальянских походах - военных операциях на севере Италии, которые Франция проводила в рамках Тридцатилетней войны. Вернувшись в Париж в 1631 году, он нашел двор сильно изменившимся. После «Дня одураченных» в ноябре 1630 года, когда королева-мать Мария Медичи, требовавшая отставки Ришелье и уже праздновавшая победу, вскоре была вынуждена бежать, многие ее приверженцы, в том числе и герцог де Ларошфуко, разделили с ней опалу. Герцог был отстранен от управления провинцией Пуату и сослан в свой дом около Блуа. Самому же Франсуа, который как старший сын герцога носил титул принца Марсийяка, было разрешено остаться при дворе. Многие современники упрекали его в заносчивости, поскольку титул принца во Франции полагался лишь принцам крови и иностранным принцам.

В Париже Марсийяк стал посещать модный салон мадам Рамбуйе. В ее знаменитой «Голубой гостиной» собирались влиятельные политики, писатели и поэты, аристократы. Туда заглядывал Ришелье, приходили Поль де Гонди, будущий кардинал де Рец, и будущий маршал Франции граф де Гиш, принцесса Конде со своими детьми - герцогом Энгиенским, который вскоре станет Великим Конде, герцогиней де Лонгвиль, тогда еще мадемуазель де Бурбон, и принцем Конти, и многие другие. Салон был центром галантной культуры - здесь обсуждались все новинки литературы и велись беседы о природе любви. Быть завсегдатаем этого салона означало принадлежать к самому изысканному обществу. Здесь витал дух любимых Марсийяком романов, здесь стремились подражать их героям.

Унаследовав от отца ненависть к кардиналу Ришелье, Марсийяк стал служить Анне Австрийской. Прекрасная, но несчастная королева как нельзя лучше соответствовала образу из романа. Марсийяк стал ее верным рыцарем, равно как и другом ее фрейлины мадемуазель Д"Отфор и знаменитой герцогини де Шеврез.

Весной 1635 года принц по собственному почину отправился во Фландрию сражаться с испанцами. А по возвращении узнал, что ему и еще нескольким офицерам не позволено остаться при дворе. В качестве причины указывались их неодобрительные отзывы о французской военной кампании 1635 года. Год спустя Испания напала на Францию и Марсийяк вновь отправился в армию.

После успешного окончания кампании он ожидал, что теперь ему будет позволено вернуться в Париж, но его надеждам не суждено было оправдаться: «...Я был вынужден уехать к отцу, жившему у себя в поместье и все еще находившемуся в строгой опале». Но, невзирая на запрет появляться в столице, он перед отъездом в имение тайно нанес прощальный визит королеве. Анна Австрийская, которой король запретил даже переписываться с мадам де Шеврез, передала ему письмо для опальной герцогини, которое Марсийяк отвез в Турень, место ее ссылки.

Наконец, в 1637 году отцу и сыну разрешили вернуться в Париж. Парламент утвердил герцогский патент, и они должны были прибыть для завершения всех формальностей и принесения присяги. Их возвращение совпало с разгаром скандала в королевской семье. В августе этого года в монастыре Валь-де-Грас было найдено оставленное королевой письмо к брату- королю Испании, с которым Людовик XIII все еще вел войну. Мать-настоятельница под угрозой отлучения от церкви рассказала так много об отношениях королевы с враждебным испанским двором, что король решился на неслыханную меру - Анну Австрийскую подвергли обыску и допросу. Она была обвинена в государственной измене и тайной переписке с испанским послом маркизом Мирабелем. Король даже собирался воспользоваться этой ситуацией, чтобы развестись со своей бездетной супругой (будущий Людовик XIV родился спустя год после этих событий в сентябре 1638 года) и заточить ее в Гавре.

Дело зашло так далеко, что возникла мысль о побеге. По словам Марсийяка, все было уже готово к тому, чтобы он тайно увез королеву и мадемуазель Д"Отфор в Брюссель. Но обвинения были сняты и столь скандальный побег не состоялся. Тогда принц вызвался оповестить обо всем происшедшем герцогиню де Шеврез. Однако за ним следили, поэтому родные категорически запретили ему видеться с ней. Чтобы выйти из положения, Марсийяк попросил англичанина графа Крафта, их общего знакомого, передать герцогине, чтобы она отправила к принцу верного человека, которого можно было бы обо всем оповестить. Дело шло к счастливому завершению, и Марсийяк отбыл в имение к жене.

Между мадемуазель Д`Отфор и герцогиней де Шеврез существовала договоренность о срочной системе оповещения. Ларошфуко упоминает о двух часословах - в зеленом и красном переплетах. Один из них означал, что дела идут к лучшему, другой был сигналом опасности. Неизвестно, кто перепутал символику, но, получив часослов, герцогиня де Шеврез, посчитав, что все пропало, решилась бежать в Испанию и в спешке покинула страну. Проезжая мимо Вертея, родового поместья Ларошфуко, она попросила принца о помощи. Но он, уже во второй раз прислушавшись к голосу благоразумия, ограничился лишь тем, что дал ей свежих лошадей и людей, сопроводивших ее до границы. Но когда об этом стало известно в Париже, Марсийяк был вызван на допрос и вскоре препровожден в тюрьму. В Бастилии благодаря ходатайствам родителей и друзей он пробыл всего неделю. А после освобождения он вынужден был вернуться в Вертей. В ссылке Марсийяк много часов провел за трудами историков и философов, пополняя свое образование.

В 1639 году началась война и принцу было дозволено отправиться в армию. Он отличился в нескольких сражениях, и по окончании кампании Ришелье даже предложил ему чин генерал-майора, посулив блестящее будущее у себя на службе. Но он по просьбе королевы отказался от всех сулимых перспектив и возвратился в свое имение.

Придворные игры

В 1642 году началась подготовка заговора против Ришелье, организованного фаворитом Людовика XIII Сен-Маром. Он вел переговоры с Испанией об оказании помощи в свержении кардинала и заключении мира. В подробности заговора были посвящены Анна Австрийская и брат короля, Гастон Орлеанский. Марсийяк не был в числе его участников, но де Ту, один из близких друзей Сен-Мара, обратился к нему за помощью от имени королевы. Принц устоял. Заговор провалился, а его главные участники - Сен-Мар и де Ту - были казнены.

4 декабря 1642 года умер кардинал Ришелье, вслед за ним в мир иной последовал и Людовик XIII. Узнав об этом, Марсийяк, как и множество других опальных дворян, отправился в Париж. Возвратилась ко двору и мадемуазель Д"Отфор, из Испании приехала герцогиня де Шеврез. Теперь все они рассчитывали на особую милость королевы. Однако очень скоро обнаружили возле Анны Австрийской новоявленного фаворита - кардинала Мазарини, позиции которого, вопреки ожиданиям многих, оказались достаточно сильными.

До глубины души уязвленные этим, герцогиня де Шеврез, герцог Бофор и другие аристократы, а также некоторые парламентарии и прелаты объединились с целью свержения Мазарини, составив новый, так называемый «заговор Высокомерных».

Ларошфуко оказался в довольно сложном положении: с одной стороны, он должен был сохранять верность королеве, с другой - ему совершенно не хотелось ссориться с герцогиней. Заговор был быстро и легко раскрыт, но, хотя принц и посещал иногда собрания «Высокомерных», особой опалы он не испытал. Из-за этого некоторое время даже ходили слухи, что он якобы сам поспособствовал раскрытию заговора. Герцогиня де Шеврез в очередной раз отправилась в ссылку, а герцог де Бофор провел пять лет в тюрьме (его побег из Венсеннского замка, действительно имевший место, очень красочно, хотя и не вполне верно, описал Дюма-отец в романе «Двадцать лет спустя»).

Мазарини пообещал Марсийяку чин бригадного генерала в случае успешной службы, и в 1646 году он отправился в армию под начальство герцога Энгиенского - будущего принца Конде, уже одержавшего свою знаменитую победу при Рокруа. Однако Марсийяк очень скоро был тяжело ранен тремя выстрелами из мушкета и отправлен в Вертей. Потеряв возможность отличиться на войне, он после выздоровления сосредоточил свои усилия на том, чтобы добиться губернаторства Пуату, которое было в свое время отнято у его отца. В должность губернатора он вступил в апреле 1647 года, заплатив за нее значительную сумму денег.

Опыт разочарований

Годы напролет Марсийяк тщетно ожидал королевской милости и признательности за свою преданность. «Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно нашим опасениям», - напишет он позднее в своих «Максимах»... Постепенно он все больше сближался с домом Конде. Этому способствовали не только связи отца, но и связь принца с герцогиней де Лонгвиль, сестрой герцога Энгиенского, которая началась еще в 1646 году, во время военной кампании. Эта белокурая, голубоглазая принцесса, одна из первых красавиц при дворе, гордилась своей незапятнанной репутацией, хотя была причиной многих дуэлей и нескольких скандалов при дворе. Один из таких скандалов между ней и любовницей ее мужа, мадам де Монбазон, Марсийяк помогал улаживать перед Фрондой. Сам же, желая добиться ее расположения, был вынужден соперничать с одним из своих друзей - графом Миоссаном, который, видя успех принца, сделался одним из заклятых его врагов.

Опираясь на поддержку Конде, Марсийяк стал претендовать на получение «луврских привилегий»: права въезжать в Лувр в карете и «табурета» для своей жены - то есть права сидеть в присутствии королевы. Формально на эти привилегии он не имел никаких прав, поскольку полагались они лишь герцогам и принцам крови, но фактически монарх такие права мог пожаловать. По этой причине многие опять сочли его заносчивым и высокомерным - ведь он хотел стать герцогом еще при жизни отца.

Узнав же, что при «раздаче табуретов» его все-таки обошли, Марсийяк бросил все и отправился в столицу. В то время уже началась Фронда - широкое общественно-политическое движение, во главе которого стояли аристократы и Парижский парламент. Историки до сих пор затрудняются дать ему точное определение.

Склонный поначалу поддержать королеву и Мазарини, Марсийяк отныне встал на сторону фрондеров. Вскоре по прибытии в Париж он выступил в парламенте с речью, которая называлась «Апология принца Марсийяка», где высказал свои личные претензии и причины, побудившие его присоединиться к восставшим. В течение всей войны он поддерживал герцогиню де Лонгвиль, а затем ее брата, принца Конде. Узнав в 1652 году, что герцогиня завела себе нового любовника, герцога Немура, он порвал с ней. С тех пор их отношения стали более чем прохладными, но принц тем не менее остался верным сторонником Великого Конде.

С началом беспорядков королева-мать и Мазарини покинули столицу и начали осаду Парижа, результатом которой стал подписанный в марте 1649 года мир, не удовлетворивший фрондеров, ибо Мазарини остался у власти.

Новый этап противостояния начался с ареста принца Конде. Но после освобождения Конде порвал с другими вождями Фронды и дальнейшую борьбу вел уже в основном в провинции. Декларацией от 8 октября 1651 года он и его сторонники, включая герцога Ларошфуко (он стал носить этот долгожданный титул со смерти отца в 1651 году), объявлялись государственными изменниками. В апреле 1652 года принц Конде со значительным войском подошел к Парижу. В битве у парижского предместья Сент-Антуан 2 июля 1652 года Ларошфуко был серьезно ранен в лицо и на время потерял зрение. Война для него закончилась. Ему потом пришлось долго лечиться, на одном глазу нужно было удалять катаракту. Зрение немного восстановилось лишь к концу года.

После фронды

В сентябре король пообещал амнистию всем, кто сложит оружие. Герцог, слепой и прикованный к постели приступами подагры, отказался сделать это. И вскоре он вновь был официально объявлен виновным в государственной измене с лишением всех званий и конфискацией имущест-

Ему также было приказано покинуть Париж. В свои владения ему было разрешено вернуться лишь по окончании Фронды, в конце 1653 года.

Дела пришли в полный упадок, родовой замок Вертей был разрушен королевскими войсками по приказу Мазарини. Герцог поселился в Ангумуа, но иногда наведывался в Париж к своему дяде - герцогу Лианкуру, который, судя по нотариальным актам, отдал ему для проживания в столице Отель Лианкур. Ларошфуко проводил теперь много времени с детьми. У него было четыре сына и три дочери. В апреле 1655 года родился еще один сын. Жена преданно ухаживала за Ларошфуко и поддерживала его. Именно в то время он решает писать мемуары, дабы поведать подробности тех событий, которым он был свидетелем.

В 1656 году Ларошфуко разрешили окончательно вернуться в Париж. И он поехал туда, чтобы устроить брак старшего сына. При дворе он бывал редко - король не выказывал ему своего благоволения, а посему большую часть времени он проводил в Вертее, причиной тому было еще и существенно ослабевшее здоровье герцога.

Дела немного наладились в 1659 году, когда он получил пенсию в 8 тысяч ливров в качестве компенсации за понесенные во время Фронды убытки. В том же году состоялась свадьба его старшего сына, Франсуа VII, принца Марсийя-ка, с кузиной, Жанной-Шарлоттой, богатой наследницей дома Лианкуров.

С этого времени Ларошфуко поселяется с женой, дочерьми и младшими сыновьями в Сен-Жермене, тогда еще пригороде Парижа. Он окончательно помирился с двором и даже получил от короля орден Святого Духа. Но этот орден не был свидетельством королевского фавора - Людовик XIV покровительствовал лишь его сыну, так до конца и не простив мятежного герцога.

В тот период во многих вопросах, и прежде всего финансовых, Ларошфуко много помогал его друг и бывший секретарь Гурвиль, преуспевший впоследствии на службе и с юр интенданта Фуке, и принца Конде. Спустя несколько лет Гурвиль женился на старшей дочери Ларошфуко - Марии-Катерине. Этот мезальянс поначалу породил множество сплетен при дворе, а затем столь неравный брак стали обходить молчанием. Многие историки обвиняли Ларошфуко в том, что он «продал» свою дочь за финансовую поддержку бывшего слуги. Но вот согласно письмам самого герцога Гурвиль в самом деле был его близким другом, и этот брак вполне мог быть следствием их дружбы.

Рождение моралиста

Ларошфуко больше не интересовала карьера. Все придворные привилегии, которых герцог столь упорно добивался в молодости, он в 1671 году передал своему старшему сыну, принцу Марсийяку, который делал успешную карьеру при дворе. Гораздо чаще Ларошфуко посещал модные литературные салоны - мадемуазель де Монпансье, мадам де Сабле, мадемуазель де Скюдери и мадам дю Плесси-Генего. Он был желанным гостем в любом салоне и слыл одним из образованнейших людей своего времени. Король даже подумывал о том, чтобы сделать его гувернером дофина, но так и не решился поручить воспитание сына бывшему фрондеру.

В одних салонах велись серьезные беседы, и Ларошфуко, хорошо знавший Аристотеля, Сенеку, Эпиктета, Цицерона, читавший Монтеня, Шаррона, Декарта, Паскаля, принимал в них активное участие. У мадемуазель Монпансье занимались составлением литературных портретов. Ларошфуко «написал» свой автопортрет, который современные исследователи признали одним из самых лучших.

«Я полон благородных чувств, добрых намерений и неколебимого желания быть поистине порядочным человеком...» - писал он тогда, желая выразить свое стремление, которое пронес через всю жизнь и которое мало кто понял и оценил. Ларошфуко отмечал, что всегда был до конца верен своим друзьям и неукоснительно держал слово. Если сравнить это сочинение с мемуарами, то станет очевидно, что в этом он и видел причину всех своих неудач при дворе...

В салоне мадам де Сабле увлеклись «сентенциями». По правилам игры заранее определялась тема, на которую каждый составлял афоризмы. Затем сентенции зачитывались перед всеми, и из них выбирались самые меткие и остроумные. С этой игры и начались знаменитые «Максимы».

В 1661 - начале 1662 года Ларошфуко закончил писать основной текст «Мемуаров». В то же время он начал работу и над составлением сборника «Максим». Новые афоризмы он показывал своим друзьям. Фактически дополнял и редактировал «Максимы» Ларошфуко всю оставшуюся жизнь. Им также были написаны 19 небольших эссе о морали, которые он собрал вместе под названием «Размышления на разные темы», хотя они впервые вышли в свет только в XVIII веке.

Вообще с публикацией своих произведений Ларошфуко не везло. Одна из рукописей «Мемуаров», которые он давал прочесть друзьям, попала к одному издателю и была опубликована в Руане в сильно измененном виде. Это издание вызвало огромный скандал. Ларошфуко обратился с жалобой в парижский парламент, который указом от 17 сентября 1662 года запретил его продажу. В том же году в Брюсселе был издан авторский вариант «Мемуаров».

Первое издание «Максим» вышло в 1664 году в Голландии - также без ведома автора и опять - по одной из рукописных копий, которые ходили среди его друзей. Ларошфуко был в ярости. Он срочно издал другой вариант. Всего при жизни герцога было выпущено пять одобренных им публикаций «Максим». Уже в XVII веке книга издавалась за пределами Франции. Вольтер отозвался о ней как об «одной из тех работ, которые в наибольшей степени способствовали формированию у нации вкуса и дали ей дух ясности...»

Последняя война

Отнюдь не усомнившись в существовании добродетелей, герцог разочаровался в людях, стремящихся подвести под добродетель практически любой свой поступок. Придворная жизнь, и особенно Фронда, дала ему массу примеров хитроумнейших интриг, где поступки не соответствуют словам и каждый в конечном итоге стремится лишь к собственной выгоде. «То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины - доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть». Такими словами открывается его сборник афоризмов.

Среди современников «Максимы» сразу вызвали большой резонанс. Одни находили их превосходными, другие - циничными. «Он совсем не верит ни в щедрость без тайного интереса, ни в жалость; он судит о мире по себе», - писала принцесса де Гемене. Герцогиня де Лонгвиль, прочтя их запретила своему сыну, графу Сен-Полю, отцом которого был Ларошфуко, посещать салон мадам де Сабле, где проповедуют такие мысли. Графа стала приглашать к себе в салон мадам де Лафайет, и постепенно Ларошфуко тоже стал все чаще захаживать к ней. С этого началась их дружба, продолжавшаяся до самой смерти. Ввиду почтенного возраста герцога и репутации графини их отношения почти не вызвали сплетен. Герцог практически ежедневно бывал у нее в доме, помогал работать над романами. Его идеи оказали весьма существенное влияние на творчество мадам де Лафайет, а его литературный вкус и легкий стиль помогли ей создать роман, который называют шедевром литературы XVII века, - «Принцесса Клевская».

Почти каждый день гости собирались у мадам Лафайет или у Ларошфуко, если он не мог приехать, беседовали, обсуждали интересные книги. Расин, Лафонтен, Корнель, Мольер, Буало читали у них свои новые произведения. Ларошфуко из-за болезни часто был вынужден оставаться дома. С 40 лет его мучила подагра, давали о себе знать и многочисленные ранения, болели глаза. Он совершенно отошел от политической жизни, однако, несмотря на все это, в 1667 году в возрасте 54 лет добровольцем отправился на войну с испанцами, чтобы участвовать в осаде Лилля. В 1670 году умерла его жена. В 1672-м на него обрушилось новое несчастье - в одном из сражений принц Марсийяк был ранен, а граф Сен-Поль убит. Через несколько дней пришло сообщение, что от ран скончался четвертый сын Ларошфуко, шевалье Марсийяк. Мадам де Севинье в своих знаменитых письмах дочери писала, что при этих известиях герцог старался сдержать чувства, но слезы сами текли у него из глаз.

В 1679 году Французская академия отметила работы Ларошфуко, ему было предложено стать ее членом, но он отказался. Одни считают причиной тому застенчивость и робость перед аудиторией (свои произведения он зачитывал только друзьям, когда присутствовало не больше 5-6 человек), другие - нежелание прославлять в торжественной речи Ришелье, основателя Академии. Быть может, дело в гордости аристократа. Дворянин был обязан уметь изящно писать, но быть писателем - ниже его достоинства.

В начале 1680 года Ларошфуко стало хуже. Врачи говорили об остром приступе подагры, современные исследователи считают, что это мог быть и легочный туберкулез. С начала марта стало ясно, что он умирает. Мадам де Лафайет проводила у него каждый день, но, когда надежда на выздоровление была окончательно потеряна, ей пришлось покинуть его. Согласно обычаям того времени у постели умирающего могли находиться только родные, священник и прислуга. В ночь с 16 на 17 марта в возрасте 66 лет он скончался в Париже на руках старшего сына.

Большинство современников считали его чудаком и неудачником. Ему не удалось стать тем, кем он хотел - ни блестящим придворным, ни удачливым фрондером. Будучи человеком гордым, он предпочитал считать себя непонятым. О том, что причина его неудач может крыться не только в своекорыстии и неблагодарности других, но отчасти и в нем самом, он решился поведать лишь в самые последние годы жизни, о чем большинство смогло узнать только после его смерти: «Дарования, которыми господь наделил людей, так же разнообразны, как деревья, которыми он украсил землю, и каждое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему присущие плоды. Потому-то лучшее грушевое дерево никогда не родит даже дрянных яблок, а самый даровитый человек пасует перед делом хотя и заурядным, но дающимся только тому, кто к этому делу способен. И потому сочинять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к занятию такого рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на грядке, где не высажены луковицы, зацветут тюльпаны». Впрочем, его талант как составителя афоризмов никто и никогда не оспаривал.

Благодарность - просто тайная надежда на дальнейшее одобрение.

До тех пор, пока мы стремимся помогать людям, мы редко встречаемся с неблагодарностью.

Невелика беда услужить неблагодарному, но большое несчастье - принять услугу от подлеца.

Бог

В наказание за первородный грех бог дозволил человеку сотворить кумир из себялюбия, чтобы оно терзало его на всех жизненных путях.

Богатство

Довольно много людей, презирающих богатство, но мало отдающих его.

Болезнь

Какая это скучная болезнь - оберегать своё здоровье чересчур строгим режимом.

Болтливость

Почему мы запоминаем во всех подробностях, что с нами случилось, но неспособны запомнить, сколько раз мы рассказывали об этом одному и тому же лицу?

Мелочные умы имеют дар говорить много и не сказать ничего.

Боль

Телесная боль есть единственное зло, которое рассудок не может ни ослабить, ни исцелить.

Брак

Брак - единственная война, во время которой вы спите с врагом.

Великодушие

Великодушие есть рассудок гордости и самое верное средство получения похвал.

Великодушие довольно точно определено своим названием; кроме того, можно сказать, что оно - здравый смысл гордости и самый достойный путь к доброй славе.

Верность

Перестав любить, мы радуемся, когда нам изменяют, тем самым освобождая нас от необходимости хранить верность.

Возможности

В серьёзных делах следует заботиться не столько о том, чтобы создавать благоприятные возможности, сколько в том, чтобы их не упускать.

Враг

Наши враги в суждениях о нас гораздо ближе к истине, чем мы сами.

Высокомерие

Высокомерие - это, в сущности, та же гордыня, во всеуслышанье заявляющая о своём присутствии.

Глупость

Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.

Нет более несносных глупцов, чем те, которые не совсем лишены ума.

Гордость

Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они её проявляют.

Гордыня всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда отказывается от тщеславия.

Гордыня не хочет быть должницей, а самолюбие не хочет платить.

Гордыня, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг является с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя маску.

Если бы нас не одолевала гордыня, мы не жаловались бы на гордыню других.

Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки.

Самое опасное следствие гордыни - это ослепление: оно поддерживает и укрепляет её, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков.

У гордости тысяча обличий, но самое искусное и самое обманчивое из них - смирение.

Государство

Роскошь и чрезмерная изысканность предрекают верную гибель государству, ибо свидетельствуют о том, что все частные лица пекутся лишь о собственном благе, нисколько не заботясь о благе общественном.

Доблесть

Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди обычно решаются лишь в присутствии многих свидетелей.

Высшая доблесть и непреодолимая трусость - это крайности, которые встречаются очень редко. Между ними на обширном пространстве располагаются всевозможные оттенки храбрости, такие же разнообразные, как человеческие лица и характеры. страх смерти в какой-то мере ограничивает доблесть.

Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди отваживаются лишь в присутствии многих свидетелей.

Для простого солдата доблесть - это опасное ремесло, за которое он берётся, чтобы снискать себе пропитание.

Добро

Все расхваливают свою доброту, но никто не решается похвалить свой ум.

Где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там начало добру.

Похвалы за доброту достоин лишь тот человек, у которого хватает твердости характера на то, чтобы иной раз быть злым; в противном случае доброта чаще всего говорит лишь о бездеятельности или о недостатке воли.

Долг

Каждый смотрит на свой долг, как на докучливого повелителя, от которого ему хотелось бы избавиться.

Достоинство

Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.

Самый верный признак врождённых высоких достоинств - это отсутствие врождённой зависти.

Друг

Не доверять друзьям постыднее, нежели быть ими обманутым.

Не замечать охлаждения друзей - значит мало ценить их дружбу.

Цените не то, какое добро делает ваш друг, но цените его готовность сделать вам добро.

Дружба

Жар дружбы согревает сердце, не сжигая его.

Мы потому так непостоянны в дружбе, что трудно познать свойства души человека и легко познать свойства ума.

Душа

Любовь для души любящего означает то же, что душа - для тела, которое она одухотворяет.

Жалость

Жалость есть ни что иное, как сметливое предусматривание бедствий, могущих постигнуть и нас.

Желание

Дальновидный человек должен определить место для каждого из своих желаний и затем осуществлять их по порядку. Наша жадность часто нарушает этот порядок и заставляет нас преследовать одновременно такое множество целей, что в погоне за пустяками мы упускаем существенное.

Мы всего боимся, как и положено смертным, и всего хотим, как будто награждены бессмертием.

Прежде чем сильно чего-то пожелать, следует осведомиться, очень ли счастлив нынешний обладатель желаемого.

Женщины

Женщины скорее могут преодолеть свою страсть, чем своё кокетство.

На свете немало таких женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.

Влюбленная женщина скорее всего простит большую нескромность, нежели маленькую неверность.

Жизнь

Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью изрядной доли безрассудства.

Умеренность в жизни похожа на воздержанность в еде: съел бы ещё, да страшно заболеть.

Зависть

Завидуют только тому, с кем не надеются сравняться.

Наша зависть всегда живёт дольше, нежели счастье, которому мы завидуем.

Зависть ещё непримеримее, чем ненависть.

Здоровье

Какая это скучная болезнь - оберегать своё здоровье чересчур строгим режимом!

Золото

Заблуждение скупых состоит в том, что они считают золото и серебро благами, тогда как это только средства для приобретения благ.

Искренность

Желание говорить о себе и выказывать свои недостатки лишь с той стороны, с которой это нам всего выгоднее, - вот главная причина нашей искренности.

Истина

Не так благотворна истина, как зловредна её видимость.

Лесть

Ни один льстец не льстит так искусно, как самолюбие.

Лицемерие

Никогда гордость не лицемерит так искусно, как скрываясь под личиной смирения.

Ловкость

Высшая ловкость состоит в том, чтобы всему знать истинную цену.

Ложь

За отвращением ко лжи нередко кроется затаённое желание придать вес нашим утверждениям и внушить благоговейное доверие к нашим словам.

Любовь

До тех пор, пока мы любим, мы умеем прощать.

Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел.

Как ни приятна любовь, все же ее внешние проявления доставляют нам больше радости, чем она сама.

Любовь одна, но подделок под неё - тысячи.

Любовь, подобно огню, не знает покоя: она перестаёт жить, как только перестаёт надеяться и бояться.

Любовь покрывает своим именем самые разнообразные человеческие отношения, будто бы связанные с нею, хотя на самом деле она участвует в них не более, чем дождь в событиях, происходящих в Венеции.

Многие никогда бы не влюбились, если бы не были наслышаны о любви.

Одинаково трудно угодить и тому, кто любит очень сильно, и тому, кто уже совсем не любит.

Тот, кто излечивается от любви первым, всегда излечивается полнее.

Люди

Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум.

Есть люди с достоинствами, но противные, а другие хоть и с недостатками, но вызывают симпатию.

Есть люди, которым на роду написано быть глупцами: они делают глупости не только по собственному желанию, но и по воле судьбы.

Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью, а на самом деле они просто приберегают её для исключительных случаев, обещающих исключительную выгоду.

Истинно мягкими могут быть только люди с твёрдым характером: у остальных же кажущаяся мягкость - это в действительности просто слабость, которая легко превращается в сварливость.

Как бы ни кичились люди величием своих деяний, последние часто бывают следствием не великих замыслов, а просто случайностью.

Когда люди любят, они прощают.

Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя в том, что судьба ещё не воздала им по заслугам.

Люди иногда называют дружбой совместное время препровождение, взаимную помощь в делах, обмен услугами. Одним словом - такие отношения, где себялюбие надеется что-нибудь выгадать.

Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.

Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков.

Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.

Людская привязанность имеет особенность изменяться с переменой счастья.

Людские ссоры не длились бы так долго, если бы вся вина была на одной стороне.

Мудрец счастлив, довольствуясь немногим, а глупцу всего мало; вот почему почти все люди несчастны.

Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.

То, что люди называют добродетелью, - обычно лишь призрак, созданный их вожделениями и носящий столь высокое имя для того, чтобы они могли безнаказанно следовать своим желаниям.

Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.

Хотя судьбы людей очень несхожи, но некое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.

Мир

Миром правит судьба и прихоть.

Молодость

Молодость меняет свои вкусы вследствие горячей крови, а старик сохраняет свои вследствие привычки.

Юношам часто кажется, что они естественны, тогда как на самом деле они просто невоспитанны и грубы.

Молчание

Если требуется большое искусство, чтобы вовремя высказаться, то немалое искусство состоит и в том, чтобы вовремя промолчать.

Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.

Мудрость

Мудрость для души - то же, что здоровье для тела.

Проявить мудрость в чужих делах куда легче, нежели в своих собственных.

Надежда

Крушение всех надежд человека приятно и его друзьям и недругам.

Недостатки

В повседневной жизни наши недостатки кажутся порою более привлекательными, чем наши достоинства.

Бессилие есть единственный недостаток, который невозможно исправить.

Величавость - это непостижимое свойство тела, изобретённое для того, чтобы скрыть недостаток ума.

Напускная важность - особая манера себя вести, придуманная для пользы тех, кому приходится скрывать недостаток ума.

Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.

Несчастье

Тайное удовольствие от сознания, что люди видят, до чего мы несчастны, нередко примиряет нас с нашими несчастьями.

Обман

Своим недоверием мы оправдываем чужой обман.

Осуждение

Мы любим осуждать людей за то, за что они осуждают нас.

Покой

Нигде не найти покоя тому, кто не нашёл его в самом себе.

Покорность

Высшее здравомыслие наименее здравомыслящих людей состоит в умении покорно следовать разумной указке других.

Пороки

Обладание несколькими пороками мешает нам предаться всецело одному из них.

Поступки

Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или несчастливой звездой; ей они и обязаны большей частью похвал или порицаний, выпадающих на их долю.

Правда

Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем её от себя.

Предательство

Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характёра.

Привычки

Легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти.

Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.

Природа

Ветер задувает свечу, но раздувает костёр.

Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила органы нашего тела, но ещё подарила нам гордость, - видимо, для того, чтобы избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.

Разговоры

Никогда не бывает труднее говорить хорошо, как тогда, когда молчать стыдно.

Разлука

Разлука ослабляет лёгкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.

Разум

Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.

Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум.

Ревность

Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.

Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство, как только сомнения превращаются в уверенность.

Ревность всегда рождается вместе с любовью, но не всегда вместе с ней умирает.

Скромность

Скромность - худшая форма тщеславия

Смерть

Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на неё идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведённому обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.

Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.

Смех

Лучше смеяться, не будучи счастливым, чем умереть, не посмеявшись.

Можно дать совет, но нельзя дать разума им воспользоваться.

Сострадание

Чаще всего сострадание - это способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные, это - предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и нас. Мы помогаем людям, чтобы они в свою очередь помогли нам; таким образом, наши услуги сводятся просто к благодеяниям, которые мы загодя оказываем самим себе.

Справедливость

Справедливость умеренного судьи свидетельствует лишь о его любви к своему высокому положению.

У большинства людей любовь к справедливости - это просто боязнь подвергнуться несправедливости.

Любовь к справедливости рождена живейшим беспокойством, как бы кто не отнял у нас нашего достояния; оно-то и побуждает людей так заботливо оберегать интересы ближнего, так уважать их и так усердно избегать несправедливых поступков. Этот страх принуждает их довольствоваться благами, дарованными им по праву рождения или прихоти судьбы, а не будь его, они беспрестанно совершали бы набеги на чужие владения.

Упрямство рождено ограниченностью нашего ума: мы неохотно верим тому, что выходит за пределы нашего кругозора.

Философия

Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.

Характер

У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка.

Хитрость

Можно быть хитрее другого, но нельзя быть хитрее всех.

Человек

В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.

Гораздо легче узнать человека вообще, чем какого-либо в частности.

Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.

Может ли человек с уверенностью сказать, чего он захочет в будущем, если он не способен понять, чего ему хочется сейчас?

О заслугах человека следует судить не по его великим достоинствам, а по тому, как он их применяет.

Себялюбие - это любовь человека к себе и ко всему, что составляет его благо.

Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.

Человек, неспособный на большое преступление, с трудом верит, что другие вполне на него способны.

Чувства

Скрыть наши истинные чувства труднее, чем изобразить несуществующие.

на другие темы

Благоприличие - наименее важный долг, а соблюдается строже всех других.

Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает.

Жажда заслужить расточаемые нам похвалы укрепляет нашу добродетель; таким образом, похвалы нашему уму, доблести и красоте делают нас умнее, доблестнее и красивее.

Изящество для тела - это то же, что здравый смысл для ума.

К новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых или любовь к переменам, сколько неудовольство тем, что люди хорошо знакомые недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди мало знакомые будут восхищаться больше.

Кто не способен на великое, тот щепетилен в мелочах.

Ласковость проистекает чаще из тщеславного ума, который ищет хвалителей, нежели из чистого сердца.

Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться.

Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили.

Мы всегда побаиваемся показаться на глаза тому, кого любим, после того как нам случилось приволокнуться на стороне.

Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

Ошибочно полагать, что можно обойтись без других, но ещё более ошибочно думать, что другие не могли бы обойтись без нас.

Поистине ловок тот, кто умеет скрывать свою ловкость.

Похвала полезна хотя бы потому, что укрепляет нас в добродетельных намерениях.

Прежде чем мы посвятим своё сердце достижению какой-либо цели, давайте посмотрим, насколько счастливы те, кто уже достиг этой цели.

Умеренность того, кому благоприятствует судьба, - это обычно или боязнь быть осмеянным за чванство, или страх перед потерей приобретённого.

Умеренность - это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплён своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума.

Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели. На самом же деле мы не бессильны, а безвольны.

Я хочу есть и спать.

Воспитывался при дворе, с юности замешан был в разные интриги, враждовал с герцогом де Ришелье и только после смерти последнего стал играть видную роль при дворе. Принимал активное участие в движении Фронды и был тяжело ранен. Занимал блестящее положение в обществе, имел множество светских интриг и пережил ряд личных разочарований, оставивших неизгладимый след на его творчестве. В течение долгих лет в его личной жизни играла большую роль герцогиня де Лонгвиль, из любви к которой он не раз отказывался от своих честолюбивых побуждений. Разочарованный в своей привязанности, Ларошфуко стал мрачным мизантропом; единственным его утешением была дружба с мадам де Лафайет, которой он оставался верным до самой смерти. Последние годы Ларошфуко омрачены были разными невзгодами: смертью сына, болезнями.

Литературное наследие

Максимы

Результатом обширного жизненного опыта Ларошфуко явились его «Максимы» (Maximes) - сборник афоризмов, составляющих цельный кодекс житейской философии. Первое издание «Максим» вышло анонимно в 1665 г. Пять изданий, всё более увеличиваемых автором, появились ещё при жизни Ларошфуко. Ларошфуко крайне пессимистически смотрит на природу человека. Основной афоризм Ларошфуко: «Наши добродетели - это чаще всего искусно переряженные пороки.». В основе всех человеческих поступков он усматривает самолюбие, тщеславие и преследование личных интересов. Изображая эти пороки и рисуя портреты честолюбцев и эгоистов, Ларошфуко имеет преимущественно в виду людей своего круга, общий тон его афоризмов - крайне ядовитый. Особенно удаются ему жестокие определения, меткие и острые как стрела, например изречение: «Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания… других людей». Очень высоко чисто литературное значение «Максим».

Мемуары

Не менее важным трудом Ларошфуко явились его «Мемуары» (Mémoires sur la régence d’Anne d’Autriche), первое издание - 1662 г. Ценнейший источник о временах Фронды.

Историю о подвесках королевы Анны Австрийской, лёгшую в основу романа «Три мушкетера», Александр Дюма взял из «Мемуаров» Франсуа де Ларошфуко. В романе «Двадцать лет спустя» Ларошфуко выведен под своим прежним титулом - принц де Марсийак, как человек, пытающийся убить Арамиса, также пользующегося благосклонностью герцогини де Лонгвиль. Согласно Дюма, даже отцом ребёнка герцогини был не Ларошфуко (как настойчиво утверждали слухи в реальности), а именно Арамис.

Семья и дети

Родители: Франсуа V (1588-1650), герцог де Ларошфуко и Габриелла дю Плесси-Лианкур (ум. 1672).

Жена: (с 20 января 1628, Миребо) Андре де Вивонн (ум. 1670), дочь Андре де Вивонн, сеньора де ла Беродье и Марии Антуанетты де Ломени. Имели 8 детей:

Франсуа VII (1634-1714), герцог де Ларошфуко

Шарль (1635-1691), рыцарь Мальтийского ордена

Мария Екатерина (1637-1711), известна как Мадмуазель де Ларошфуко

Генриетта (1638-1721), известна как Мадмуазель де Марсийак

Франсуаза (1641-1708), известна как Мадмуазель д"Анвиль

Анри Ахилл (1642-1698), аббат де Ла Шез-Дье

Жан Батист (1646-1672), известен как Шевалье де Марсийак

Александр (1665-1721), известен как Аббат де Вертейль

Внебрачная связь: Анна Женевьева де Бурбон-Конде (1619-1679), герцогиня де Лонгвиль, имели сына:

Шарль Парис де Лонгвиль (1649-1672), герцог де Лонгвиль, был одним из кандидатов на польский престол