Высоцкий где то лоб возник в двери. Я был и слаб, и уязвим (Владимир Высоцкий)

Я был и слаб, и уязвим, дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным, истерзанным нутром.
И, словно в пошлом пупыри, огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри огромным недобром.
Но властно дернулась рука: «Лежать, лицом к стене!»
И вот мне стали мять бока на липком топчане.
А самый главный сел за стол, вздохнул осатанело                                    2 раза
И что-то на меня завел, похожее на дело.                 /

Вот в пальцах цепких и худых смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом под дых, на печень-бедолагу.
Когда давили под ребро, как йокало мое нутро,
И кровью харкало перо в невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу разделся до нага,
В углу готовила иглу не старая карга.
И от корней волос до пят по телу ужас плелся:
«А, вдруг, уколом усыпят, чтоб, сонный, раскололся?»

Он, потрудясь над животом, сдавил мне череп, а потом
Предплечье мне стянул жгутом и крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк, сухие губы на замок,
А он кряхтел, кривился, мок, писал и ликовал.
Он в раж вошел, знакомый раж, но я как заору:
«Чего строчишь?! А ну покаж секретную муру».
Подручный, бывший психопат, вязал мои запястья,
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.

Я терт и бит, и нравом крут, могу в разнос, могу в раскрут,
Но тут смирят, но тут уймут, я никну и скучаю.
Лежу я голый, как сокол, а главный шмыг, да шмыг за стол,
Все что-то пишет протокол, хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь, а то ослаб, устал.
Ведь скоро пятки станут жечь, чтоб я захохотал.
Держусь на нерве, на чеку, но чувствую – отвратно,
Мне в горло всунули кишку, я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят, по мне елозят, егозят,
Все вызнать, выведать хотят, все пробует на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут, как душу вынут и замнут,
Всю испоганят, изомнут, ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши открытым ртом. Да выдохни – умрешь».
«У вас тут выдохни, потом на вряд ли и вздохнешь».
Во весь свой пересохший рот я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки».

Убрали свет и дали газ, доска какая-то зажглась,
И гноем брызнуло из глаз, и булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз, приволокли зачем-то таз,
Я видел это как-то раз, фильм «В качестве трофея».
Ко мне заходят со спины и делают укол.
«Колите, сукины сыны, но дайте протокол!»
Я даже на колени встал, я к тазу лбом прижался,
Я требовал и угрожал, молил и унижался.

Но туже затянули жгут, вон, вижу я, спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут с волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут, а я гадаю, старый шут –
Когда же раскаленный прут, сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел, пот лился горячо!
Раздался звон, и ворон сел на белое плечо.
И ворон крикнул: «Never more!» - проворен он и прыток.
Напоминает прямо в морг выходит зал для пыток.

Я слабо подымаю хвост, хотя для них я глуп и прост:
«Эй, за пристрастный ваш допрос придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, вернулись к старым временам,
Но протокол допроса нам обязаны давать».
И я через плечо кошу на писанину ту:
«Я это вам не подпишу, покуда не прочту!»
Мне чья-то желтая спина ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна, нам без нее все ясно».

Сестренка милая не трусь, я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь при встрече с адвокатом.
Я ничего им не сказал, ни на кого не показал,
Скажите всем, кого я знал, - я им остался братом!
Он молвил, подведя черту, читай, мол, и остынь.
Я впился в писанину ту, а там одна латынь.
В глазах круги, в мозгу нули, проклятый страх – исчезни.
Они ведь просто завели историю болезни.

A m
Я был и слаб, и уязвим, дрожал всем существом своим,
A 7 D m
Кровоточил своим больным, истерзанным нутром.
D m A m
И, словно в пошлом пуппури, огромный лоб возник в двери́
E A m
И озарился изнутри огромным недобром.

A 7 D m
Но властно дёрнулась рука: «Лежать, лицом к стене!»
G C
И вот мне стали мять бока на липком топчане.
D m A m
А самый главный сел за стол, вздохнул осатанело
D m A m E A m
И что-то на меня завёл, похожее на дело.

Вот в пальцах цепких и худых смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом под дых, на печень-бедолагу.
Когда давили под ребро, как ёкало моё нутро!
И кровью харкало перо в невинную бумагу.

В полубреду, в полупылу разделся до нага,
В углу готовила иглу нестарая карга.
И от корней волос до пят по телу ужас плёлся:
«А вдруг уколом усыпят, чтоб, сонный, раскололся?»

Он, потрудясь над животом, сдавил мне череп, а потом
Предплечье мне стянул жгутом и крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк - сухие губы на замок.
А он кряхтел, кривился, мок, писа́л и ликовал.

Он в раж вошёл, знакомый раж, но я как заору:
«Чего строчи́шь?! А ну покажь секретную муру!»
Подручный, бывший психопат, вязал мои запястья;
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.

Я тёрт и бит, и нравом крут, могу - в разнос, могу - в раскрут,
Но тут смирят, но тут уймут - я никну и скучаю.
Лежу я голый как сокол, а главный - шмыг да шмыг за стол, -
Всё что-то пишет в протокол, хоть я не отвечаю.

Нет, надо силы поберечь, а то ослаб, устал.
Ведь скоро пятки станут жечь, чтоб я захохотал.
Держусь на нерве, начеку, но чувствую отвратно.
Мне в горло всунули кишку - я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят, по мне елозят, егозят -
Всё вызнать, выведать хотят, всё пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут, как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут, ужмут и прополощут.

«Дыши, дыши открытым ртом. Да выдохни - умрёшь!»
«У вас тут выдохни - потом навряд ли и вздохнёшь».
Во весь свой пересохший рот я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдёт, товарищи-ребятки».

Убрали свет и дали газ, доска какая-то зажглась,
И гноем брызнуло из глаз, и булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз, приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз, фильм «В качестве трофея».

Ко мне заходят со спины и делают укол.
«Колите, сукины сыны, но дайте протокол!»
Я даже на колени встал, я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал, молил и унижался.

Но туже затянули жгут, вон, вижу я - спиртовку жгут,
Все́ рыжую чертовку ждут с волосяным кнутом.
Где-где, а тут своё возьмут, а я гадаю, старый шут -
Когда же раскалённый прут, сейчас или потом?

Шаба́ш калился и лысел, пот лился горячо!
Раздался звон, и ворон сел на белое плечо.
И ворон крикнул: «Nevermore !» - проворен он и прыток.
Напоминает: прямо в морг выходит зал для пыток.

Я слабо подымаю хвост, хотя для них я глуп и прост:
«Эй, за пристрастный ваш допрос придётся отвечать!
Вы, как вас там по именам, - вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам обязаны давать».

И я через плечо кошу на писанину ту:
«Я это вам не подпишу, покуда не прочту!»
Мне чья-то жёлтая спина ответила безстрастно:
«А ваша подпись не нужна, нам без неё всё ясно».

«Сестрёнка, милая, не трусь, я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь при встрече с адвокатом.
Я ничего им не сказал, ни на кого не показал, -
Скажите все́м, кого я знал: я им остался братом!»

Он молвил, подведя черту: читай, мол, и остынь.
Я впился в писанину ту, а там одна латынь.
В глазах - круги, в мозгу - нули, проклятый страх - исчезни!
Они же просто завели историю болезни.

Я был и слаб и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром,-
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.

Но властно дернулась рука:
"Лежать лицом к стене!" -
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.

А самый главный - сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на "дело".

Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом - под дых,
На печень-бедолагу.
Когда давили под ребро -
Как екало мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.

В полубреду, в полупылу
Разделся донага,-
В углу готовила иглу
Нестарая карга,-

И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!

Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк,-
Сухие губы на замок,-
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.

Он в раж вошел - знакомый раж,-
Но я как заору:
"Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!.."

Подручный - бывший психопат -
Связал мои запястья,-
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.

Я терт и бит, и нравом крут,
Могу - вразнос, могу - враскрут,-
Но тут смирят, но тут уймут -
Я никну и скучаю.
Лежу я, голый как сокол,
А главный - шмыг да шмыг за стол -
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.

Нет, надо силы поберечь,
А то ослаб, устал,-
Ведь скоро пятки будут жечь,
Чтоб я захохотал,

Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно,-
Мне в горло сунули кишку -
Я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят -
По мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят,
Все пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.

"Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, - умрешь!"
"У вас тут выдохни - потом
Навряд ли и вздохнешь!"

Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: "Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет,
Товарищи-ребятки!"

Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась,-
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз...
Я видел это как-то раз -
Фильм в качестве трофея.

Ко мне заходят со спины
И делают укол...
"Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!"

Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.

Но туже затянули жгут,
Вон вижу я - спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут -
Сейчас или потом?

Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо,-
Раздался звон - и ворон сел
На белое плечо.

И ворон крикнул: "Nеvеrмоrе!" -
Проворен он и прыток,-
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.

Я слабо поднимаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
"Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!

I. Ошибка вышла

Я был и слаб, и уязвим.
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным
Истерзанным нутром, -
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.

И властно дернулась рука:
«Лежать лицом к стене!» -
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.

А самый главный - сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завел,
Похожее на «дело».

Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом - под дых,
На печень-бедолагу, -
Когда давили под ребро -
Как ёкало мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.

В полубреду, в полупылу
Разделся донага, -
В углу готовила иглу
Нестарая карга, -

И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!

Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечье мне стянул жгутом
И крови ток прервал, -
Я было взвизгнул, но замолк, -
Сухие губы на замок, -
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.

Он в раж вошел - знакомый раж, -
Но я как заору:
«Чего строчишь? А ну покажь
Секретную муру!..»

Подручный - бывший психопат -
Вязал мои запястья, -
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.

Я терт и бит, и нравом крут,
Могу - вразнос, могу - враскрут, -
Но тут смирят, но тут уймут -
Я никну и скучаю.
Лежу я голый как сокол,
А главный - шмыг да шмыг за стол -
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.

Нет, надо силы поберечь,
А то уже устал, -
Ведь скоро пятки станут жечь,
Чтоб я захохотал.

Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно, -
Мне в горло всунули кишку -
Я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят -
По мне елозят, егозят,
Всё вызнать, выведать хотят,
Всё пробуют на ощупь, -
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.

«Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, - умрешь!»
«У вас тут выдохни - потом
Навряд ли и вздохнешь!»

Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: «Ну, порядки!
У вас, ребятки, не пройдет
Играть со мною в прятки!»

Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась, -
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз -
Фильм в качестве трофея.

Ко мне заходят со спины
И делают укол…
«Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!»

Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.

Но туже затянули жгут,
Вон вижу я - спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут -
Сейчас или потом?

Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо, -
Раздался звон - и ворон сел
На белое плечо.

И ворон крикнул: «Nevermore!» -
Проворен он и прыток, -
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.

Я слабо подымаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
«Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, -
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!»

И я через плечо кошу
На писанину ту:
«Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!»

Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна -
Нам без нее все ясно».

«Сестренка, милая, не трусь -
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал, -
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!»

Он молвил, подведя черту:
Читай, мол, и остынь!
Я впился в писанину ту,
А там - одна латынь…

В глазах - круги, в мозгу - нули, -
Проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!

II. Никакой ошибки

На стене висели в рамках бородатые мужчины -
Все в очечках на цепочках, по-народному - в пенсне, -
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер - это все по их вине.

Мне сказали: «Вы больны», -
И меня заколотило,
Но сердечное светило
Улыбнулось со стены, -

Здесь не камера - палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!

И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, -
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне приятен Склифосовский, основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин - он желтуху изобрел.

В положении моем
Лишь чудак права качает:
Доктор, если осерчает,
Так упрячет в «желтый дом».

Все зависит в доме оном
От тебя от самого:
Хочешь - можешь стать Буденным,
Хочешь - лошадью его!

У меня мозги за разум не заходят - верьте слову, -
Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
«Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову -
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…»

Доктор мой не лыком шит -
Он хитер и осторожен:
«Да, вы правы, но возможен
Ход обратный», - говорит.

Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь -
Тычет пальцем: «Параноик», -
И пойди его проверь!

Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку -
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной:
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, -
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!

Род мой крепкий - весь в меня, -
Правда, прадед был незрячий;
Шурин мой - белогорячий,
Но ведь шурин - не родня!

«Доктор, мы здесь с глазу на глаз -
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет приговор?»

И врачи, и санитары, и светила все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,
У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.

И нависло остриё,
И поежилась бумага, -
Доктор действовал во благо,
Жалко - благо не мое, -

Но не лист перо стальное -
Грудь пронзило как стилет:
Мой диагноз - паранойя,
Это значит - пара лет!

III. История болезни

Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился, как
От доменной печи.

Я злую ловкость ощутил -
Пошел как на таран, -
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.

И - горлом кровь, и не уймешь -
Залью хоть всю Россию, -
И - крик: «На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!»

Мне обложили шею льдом -
Спешат, рубаху рвут, -
Я ухмыляюсь красным ртом,
Как на манеже шут.

Я сам кричу себе: «Трави! -
И напрягаю грудь. -
В твоей запекшейся крови
Увязнет кто-нибудь!»
Я б мог, когда б не глаз да глаз,
Всю землю окровавить, -
Жаль, что успели медный таз
Не вовремя подставить!

Уже я свой не слышу крик,
Не узнаю сестру, -
Вот сладкий газ в меня проник,
Как водка поутру.

Цветастый саван скрыл и зал,
И лица докторов, -
Но я им все же доказал,
Что умственно здоров!

Слабею, дергаюсь и вновь
Травлю, - но иглы вводят
И льют искусственную кровь -
Та горлом не выходит.

«Хирург, пока не взял наркоз,
Ты голову нагни, -
Я важных слов не произнес -
Послушай, вот они.

Взрезайте с богом, помолясь,
Тем более бойчей,
Что эти строки не про вас,
А про других врачей!..

Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, -
И вся история моя
История болезни.

Я был здоров - здоров как бык,
Как целых два быка, -
Любому встречному в час пик
Я мог намять бока.

Идешь, бывало, и поешь,
Общаешься с людьми,
И вдруг - на стол тебя, под нож, -
Допелся, черт возьми!..»

«Не огорчайтесь, милый друг, -
Врач стал чуть-чуть любезней. -
Почти у всех людей вокруг -
История болезни.

Все человечество давно
Хронически больно -
Со дня творения оно
Болеть обречено.

Сам первый человек хандрил -
Он только это скрыл, -
Да и создатель болен был,
Когда наш мир творил.

Вы огорчаться не должны
Для вас покой полезней, -
Ведь вся история страны -
История болезни.

У человечества всего -
То колики, то рези, -
И вся история его -
История болезни.

Живет больное всё бодрей,
Всё злей и бесполезней -
И наслаждается своей
Историей болезни…»