Юные музыканты дебютировали в костеле. История музыканта инди-рок-группы, который стал алтарником Музыкант в костеле
Кем был : музыкант в инди-рок-группе
Кем стал : алтарник в православном храме
Я родился во Владивостоке в обычной семье: папа - военный, мама - учитель русского и литературы. В начале 90-х мы много ездили по России из-за службы отца, а когда мне было 14, очутились в Москве.
В музыкальную школу я не ходил и связывать свою жизнь с музыкой не собирался. В детстве я слушал то, что любил мой брат. Он на 12 лет старше меня, и когда я был ребенком, он слушал Deep Purple и Kiss. Я вообще не понимал эту музыку, но где-то она отложилась, видимо. Моим первым потрясением стала Metallica. Эта группа нравилась моему другу, и как-то я взялся переписать для него их первый альбом с CD на кассету. Мне было лет 12. Я включил этот альбом и понял, что пропал. Помню это ощущение: ничего круче я еще не слышал.
А потом был такой случай. В то время были популярны международные учебные программы обмена, и когда мне было 16, я по такой программе уехал в Америку. Каждое утро за мной приезжал желтый школьный автобус. В нем ставили радиостанцию, которую просили подростки. Много интересного я тогда услышал. Но однажды заиграла песня, которая меня потрясла. Это было что-то невероятное, весь автобус пел. Такого не было ни с одной другой вещью. Я спросил: «Ребят, что это играет?» Мне ответили: «Это Radiohead».
Есть такое сказание о Будде, вернее, о мальчике Гаутаме Шакьямуни. Он был принцем, жил во дворце, отец ограждал его от всего грустного, он не видел ни стариков, ни больных. Однажды на прогулке он случайно услышал песню-плач по умершим. Она его поразила. Он понял, что чего-то не хватает в его жизни, и начал поиск своего пути. Я помню, что песня Radiohead «Street Spirit» примерно так же прозвучала в моей жизни: все изменила.
До этого я кое-как бренчал на гитаре, а тут стал изучать табулатуру, музыкальные стили и понемногу писать свое. Мне безумно повезло - родители всегда прислушивались к моим желаниям и поощряли склонности. На семнадцатилетие подарили четырехтрековый рекордер - это фактически портативная звукозаписывающая студия на дому. Он писал только на кассету, но все равно - четыре дорожки. Я начал записывать дома альбомы - один. Когда я вернулся из Америки в свою школу, увидел, что мои одноклассники сильно изменились: стали пить, курить и спать друг с другом. А я был по-другому воспитан, меня это оттолкнуло. Так что я превратился в нелюдимого мальчика, который сидел дома и записывал музыку.
Сначала это была только гитара. Потом я захотел научиться играть на пианино - и у меня появился синтезатор. Самый простой, но там было предзаписано штук сто разных ритмов. Я начал записывать этот ритм на отдельную дорожку, то есть синтезатор стал у меня драм-машиной. А игра на пианино не особо пошла, хотя я брал уроки, изучал сольфеджио. С тех пор так и повелось, что в музыке я использовал вещи не по назначению. Я и в группе потом отвечал за всякие странные звуки и примочки, добывал редкие семплы. А тогда я играл на гитаре, пел, записывал все это дома. Помню, песни были про смысл жизни.
Потом я поступил в МГИМО на юридический факультет. Одногруппники узнали, что я пишу музыку, попросили принести кассеты. Это был первый слабый намек на популярность - они слушали, им нравилось. Еще пару лет прошли в том же режиме: учился, сидел дома, что-то писал. А курсе на четвертом что-то случилось. Я вернулся из Англии с практики - несколько месяцев работал в хорошей фирме, но окончательно понял, что не хочу с этим связывать жизнь. Осознал, что хочу заниматься музыкой, мне нужна публика. И я взял акустическую гитару и пошел в подземный переход. Был февраль, холодно, но мне было все равно.
Сначала я стоял в «трубе» у Александровского сада, потом переместился к «Охотному Ряду». Помню, куча народу собиралась. Я был счастлив. Отрастил длинные волосы, что очень мешало на военной кафедре. Родители за голову хватались - что происходит с сыном? Такая блестящая карьера впереди, а он не пойми где пропадает.
Фотография: из личного архива Филиппа Премьяка
Там я познакомился с ребятами, которые тоже хотели создать группу. В моей жизни появились первые репетиционные базы и даже выступления в клубах. Мы раздавали друзьям флаеры, чтобы они приходили нас послушать. Было здорово, был кураж, это длилось где-то полгода. А потом появились амбиции: не просто играть простенькие песни, а делать что-то новое. Начались творческие поиски, бесконечные репетиции. Это было уже не так весело, и люди исчезали один за другим. Мне тоже все надоело, и я вернулся в прежний режим: сижу дома один, пишу музыку.
Так я закончил институт. Работать по специальности не хотел, но родители пару раз меня устраивали. Это ничем не кончалось. Помню такой случай. Был в институте один парень, которого я терпеть не мог. И вот я прихожу на новую работу, мне показывают комнату, где я буду сидеть, открывают дверь: «Вот твой напарник» - а там этот парень. Я киваю и говорю: «Сейчас приду». А сам вышел, включил плеер - и бегом оттуда.
Родители у меня золотые. Они посмотрели на все это и сказали: «Ну раз так, иди получай музыкальное образование». И я поступил в Институт культуры на дирижерско-хоровой факультет. Учеба там шла неважно, образование было академическое, так что через некоторое время я перевелся в Институт современного искусства. Там уже были джаз, поп - более знакомые мне жанры. Это был 2004 год, и именно тогда все началось, потому что мы встретились с Максимом Федоровым, который стал вокалистом Everything Is Made in China.
Мы к этому моменту уже были знакомы несколько лет, встречались в разных местах, общались с удовольствием - у нас были похожие взгляды на музыку. А тут жизнь снова нас свела. Макс был полон энтузиазма и очень хотел создать группу. Я уже тогда разочаровался в этой идее, но он мне нравился, и я сказал: давай попробуем. Почти сразу появился барабанщик Леша. Бывает, что все складывается само собой. Я помню, что впервые втроем мы собрались 8 апреля, а 9-го был мой день рождения, который мы уже праздновали как друзья.
Отличие от моего прежнего опыта было колоссальным. Все музыканты, с которыми я играл до этого, были очень инертными. Я приносил музыку - они разбирали. А тут каждый из нас был равноправным участником процесса.
Названия у нас долго не было, потому что мы нигде не выступали. И тут одной нашей знакомой, которая училась на режиссера, понадобилась музыка для фильма. Ей нравилось то, что мы делаем, но у нас не было ни одной записи. И она дала нам денег, чтобы мы записались. Эта запись перевернула все. Друг Макса из концертного агентства, послушав ее, пришел в полный восторг и сказал, что сделает нам выступление. Мы поняли, что нужно название. Макс с Лешей тогда ездили зачем-то на Горбушку. И когда мы обсуждали, как назвать новую песню, Леша говорит: «Давайте назовем «Everything Is Made in China». Мы спрашиваем: «Почему?» Он говорит: «Да вот на Горбушке вообще все китайское». Нам понравилось, и когда встал срочный вопрос о названии группы, это было единственное, с которым согласились все трое.
Фотография: из личного архива Филиппа Премьяка
Уже через неделю с этим названием наша запись из пяти песен попала на Funky Souls - популярный форум, где можно было скачать музыку (никаких торрентов тогда еще не было). И вдруг люди стали массово выкладывать нашу запись в своих дневниках на LiveJournal. Не то чтобы мы проснулись знаменитыми, но что-то близкое к этому.
Тогда же у нас состоялся первый концерт в клубе «Подмосковье». Я привык, что на концерты приходят только друзья, и вдруг мы увидели множество незнакомых людей, которые пришли нас послушать. Это было удивительно.
Дело очень быстро пошло в гору. Было еще несколько клубных концертов. Однажды мы играли с другой, более популярной группой. Мы выступали первыми, и меня поразило, как много людей было в зале - человек 500. Мы отыграли, прием был отличный. И вдруг эти люди стали расходиться, на вторую группу не остались - то есть пришли специально на нас.
Тогда мы поняли, что надо что-то делать. Макс предложил записать альбом за границей, потому что нам не понравилось, как было записано наше демо. Мы просто пошли в интернет-кафе и написали во все иностранные студии, которые знали. И все нам ответили, даже самые крутые, потому что всем нужны деньги. В итоге мы заняли денег и записались в Канаде, в Торонто. Альбом мы презентовали в клубе «Шестнадцать тонн», и он не мог вместить всех желающих. Успех был для нас оглушительный. Помню, я тогда набрал наше название в «Яндексе», и первые 10 страниц были только о нас, только об этом концерте.
Мы с головой окунулись в эту жизнь. Стали сотрудничать с парнем, который делал нам видеоарт для выступлений и клипы. Записали второй альбом, и одна из песен в первые три дня набрала в интернете сто тысяч просмотров - для того времени невероятно много.
Были поездки по России, концерты. То, что мы записались за границей, позволило нам выступать и на зарубежных фестивалях. Мы играли на одной сцене с такими группами, что сами поверить не могли. Был один фестиваль, где перед нами играли The Chemical Brothers, а после - Interpol.
Примерно на десять лет работа в группе стала моим основным занятием. Родители поддерживали, ходили на концерты. Зарабатывали мы немного, но у меня тогда еще не было семьи, так что хватало.
У меня в жизни не было резкого поворота, момента, когда я вдруг стал верующим и решил завязать с музыкой. Все происходило постепенно. Мы начали ходить в храм вместе с Максом. Впервые нас привел туда лет шесть назад тот самый парень, который делал для нас клипы. Его отец ходил в храм Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках. Это прямо напротив Кремля, вот эта колокольня на Софийской набережной, которую видно за Большим Каменным мостом. Отец у него очень классный, мы все общались. Он нас позвал, и мы пошли всей группой.
В тот день в храм должны были прийти какие-то молодые люди, которые хотели пообщаться со священником, его об этом предупредили. И он принял нас за них. Подошел, поговорил так приветливо и вдруг спрашивает: «А вы не хотите исповедоваться?» Мы говорим: «Хотим, наверное». Он: «Ну подготовьтесь тогда, я подожду». Мы отошли в сторонку, присели. Рядом лежали такие книжечки - молитвословы, там есть перечисление наиболее распространенных грехов. И вот я диктовал, а ребята записывали. Пришли мы все на исповедь с одним и тем же листочком, под копирку, смешно.
Эта исповедь произвела на меня огромное впечатление. Священник очень внимательно, дружески со мной разговаривал. Не то чтобы я стал регулярно ходить в храм после этого. Но вот однажды у меня случилось важное событие, мне захотелось поговорить с этим священником, я зашел и попал на еженедельное чаепитие с молодежью. Там было очень хорошо. Мы с Максом стали ходить на эти чаепития и постепенно воцерковились.
Фотография: Алексей Зотов
При этом параллельно мы играли музыку, выступали. Для нас это никогда не было чем-то несовместимым. Никакого конфликта между музыкой и верой не было. Наоборот: ни то ни другое нельзя пощупать руками, можно только воспринять - ушами или сердцем.
Так все и шло параллельно. Я ходил в храм и начал замечать, что там очень много работы, которую некому делать. Это вообще большая проблема нашей церкви. Людям, которые далеки от этого и видят службы только по телевизору, наверное, кажется, что Русская православная церковь - это такая глыба, огромная организация. На самом деле это касается только нескольких центральных храмов. Все остальные приходы страдают от недостатка людей и денег. Некому взять на себя хозяйственную работу. Когда я это увидел, я подумал: «Вот работа, и я могу ее выполнять, так почему нет?» И стал не только ходить на службы, но и помогать, где мог.
Мало-помалу стали происходить внутренние изменения. На чаепития к нам ходила девочка из организации, которая кормила бездомных на площади трех вокзалов. Все говорили - здорово, но никто не предлагал помощь. Я и сам сомневался, просто спросил ее однажды, что там и как. На следующий день она мне звонит: «У тебя же машина есть! У нас водитель заболел, можешь привезти баки с супом?» Конечно, это была такая замануха. Я привез эти баки из Даниловского монастыря на вокзал и увидел кучу народа - голодного, холодного, который так рад этому супу. Я такого в жизни не испытывал. Выгружал эти баки и чувствовал, что я нужен, а мне за это ничего не нужно, потому что это само по себе невероятно улучшает настроение, заполняет изнутри.
И это чувство заполненности меня больше не покидало. А чтобы писать музыку, надо быть все-таки голодным, и в духовном смысле в том числе. Когда же ты наполняешь жизнь таким сильным смыслом, то потребность самовыражаться становится меньше. Вдохновение у творческого человека все же часто берется из жалости к себе. Я знаю одного музыканта, который так и говорит: «Я люблю после вечеринки, когда все удолбанные проснутся, взять гитару и начать писать песню. Ощущаешь себя ранимым». Мне сейчас страшно думать, что можно так себя чувствовать. Когда постоянно видишь людей, которым намного хуже, жалость к себе исчезает. Как однажды сказал Зидан: «Я очень долго переживал, что у меня нет классных кроссовок, пока не увидел человека, у которого нет ног».
Я помню, когда окончательно перестал писать музыку. Тогда вышел альбом одного нашего очень известного исполнителя, который собирает любой зал за день. И вот я еду в машине на вокзал, везу суп и слушаю этот альбом. И слышу, что человек просто ноет все песни – ноет и ноет, ноет и ноет. Я так погрузился в это ощущение, сопереживал даже. А это была зима, лютый мороз. Я приехал, выгружаю баки и вижу: такие радостные люди стоят! Шутят друг с другом, смеются. Грязные, оборванные, а дух у них хороший. Это был жесткий контраст: вот человек, который зарабатывает огромные деньги, и вот люди, у которых вообще ничего нет. И после этого я отложил гитару: понял, что было бы враньем с моей стороны продолжать писать.
Играть в группе было невероятно круто, я очень любил это время. Но они продолжали развиваться, а я остановился. И вскоре они стали делать такую музыку, которую я вообще не понимал. Я приезжал на репетиции и просто делал то, что мне говорили. Мы все это почувствовали. И в октябре прошлого года решили, что как группа мы уходим в длительный отпуск. Я отошел от музыки, а ребята делают свой материал.
С этого момента я работаю церкви, что называется, полный день. Того священника с Софийской набережной перевели в новый храм на Преображенской площади, и я перешел с ним. Как я уже говорил, в церкви очень мало людей, которые берут на себя какую-то работу. Храм может выглядеть очень помпезно, на службу могут приходить несколько сотен человек. А служит там всего один священник, который и крестит, и исповедует, и венчает, и отпевает. Поэтому алтарники очень нужны. В нашем храме их четыре.
Алтарник - это как масло в моторе, кровеносная система храма. Он обеспечивает непрерывное и быстрое течение службы - подготовить все в алтаре, вовремя кадило разжечь, свечу подать. Можно обойтись и без алтарника, но тогда служба будет в два раза длиннее. Убраться после службы надо, следить, чтобы были все расходники. Ежедневный список дел состоит пунктов из пятнадцати. С половины седьмого утра я в храме. Домой приезжаю около часу дня, снова уезжаю в четыре к вечерней службе и возвращаюсь в десять вечера.
Фотография: Алексей Зотов
Кроме хозяйственной помощи я занимаюсь чем-то вроде работы с молодежью. Еще когда ходил на те молодежные чаепития, купил хороший фотоаппарат, фото для стенда делал, потом завел группу в фейсбуке, инстаграме. Это имело неожиданный поворот. Еще одна проблема наших храмов - анонимность в приходах. Люди могут несколько лет стоять рядом на воскресных службах и даже не знать, как зовут соседа. Если что случится - не смогут помочь друг другу. На меня когда-то произвела большое впечатление фраза, что мы не должны после литургии расходиться поодиночке. Я начал думать, что с этим можно сделать. Там на Софийской набережной нет рядом ни кафе, ничего - и люди после литургии сразу разбегались по домам, потому что на голодный желудок не пообщаешься. И как-то раз я придумал накрыть на выходе из церкви большие столы. Там были чай, кофе, пирожки - ребята из нашей молодежной компании купили кто что мог. Люди стали выходить со службы - а тут такое. Вначале стеснялись, а потом понемногу стали общаться, обсуждать, какие пирожки вкуснее. Мы стали делать это регулярно, и в итоге весь приход перезнакомился. Первая большая служба после этого была рождественская. И я впервые увидел, как люди поздравляют друг друга, обнимаются, обмениваются подарками. Огромная дружелюбная веселая толпа, как в кино. А казалось бы, какие-то пирожки. У меня нет задачи привести человека в храм, я не миссионер. Но если уж он пришел, я думаю, что должен помочь создать для него дружелюбную обстановку. Часто человек приходит в церковь не для того чтобы узнать о вере, а потому что ему плохо. И очень важно, чтобы он видел не угрюмые, а приветливые лица вокруг, не боялся просить помощи.
Многие спрашивают, официальное ли это трудоустройство. Да, у меня в храме лежит трудовая, в которой так и написано - алтарник. И зарплату платят, хоть и крошечную. Где храму взять деньги? Все таинства у нас бесплатные, свечи тоже - это принципиальная позиция нашего настоятеля, чтобы не было никаких прайс-листов. А ведь надо и за свет платить, и за отопление, и лампочки менять, а их там штук 700. Храм живет только на добровольные пожертвования.
Днем, когда есть свободное время, я подрабатываю, беру фриланс - SMM, переводы. Денег, конечно, не хватает - у меня уже двое детей. Жена и родители меня поддерживают, хотя, конечно, в семье ощущается перекос - мой брат живет в Лондоне, он очень успешный человек, хорошо зарабатывает. А я, получается, окончил престижный вуз, а потом то музыкой занимался, то вот в храм пошел. Брат шутит: «Ты в следующий раз в цирковое пойдешь учиться, на клоуна?»
Но мой выбор семья принимает. Они же видят, что я остался прежним. Хожу в тех же джинсах, на рок-концерты езжу, не отгородился от всех, не превратился в такого угрюмого человека, который ударился в религию. Наоборот, стал счастливее, а значит, и людям вокруг меня лучше.
Не буду скрывать, я иногда думаю о том, что, может быть, зря не пошел по карьерному пути после института. Когда у тебя двое детей, финансы - это немаловажно. Если бы мне лет пятнадцать назад показали слепок с моей будущей жизни, я бы, наверное, пришел в ужас. Но ведь главное, как это ощущается изнутри. У меня есть твердая уверенность, что все будет хорошо - потому что все уже хорошо.
Весной текущего года на прилавках польских музыкальных магазинов появился пятый по счету альбом популярного детского ансамбля «Arka Noego» («Ноев ковчег»), исполняющего как традиционные, так и авторские религиозные песни. Пять лет назад эта группа произвела на польском рынке популярной музыки фурор: компакт-диски «Ноева ковчега» продавались лучше, чем записи самого Папы Иоанна Павла II. За несколько месяцев ансамбль превратился в поп-феномен. Ансамбль давал концерты, во время которых собирались пожертвования для католической миссии в Африке, а также на строительство приютов для больных детей.
Художественный руководитель «Ноева ковчега» Роберт Фридрих по прозвищу Литца - один из наиболее ярких польских рок-музыкантов последних десятилетий. Долгое время он был участником и идейным вдохновителем культовой польской группы «Acid Drinkers», известной не только оригинальными музыкальными идеями, но и тягой к скоморошеству, ненормативной лексике, попойкам и дебошам. Сам Фридрих впервые попал в вытрезвитель в 15 лет. Сейчас ему 37, у него семеро детей, он не пьет, ходит в храм, пишет и исполняет христианские песни.
В 1994 году Роберт Фридрих перенес две сложнейшие операции на сердце. Находясь на грани жизни и смерти, он пересмотрел свое отношение к Богу и христианству. Пережив обращение, Фридрих начал регулярно посещать церковь, но при этом продолжал музыкальную деятельность и в том же 1994 году вместе с «Acid Drinkers» выпустил бескомпромиссный, агрессивный альбом «Infernal Connection» («Адская связь»).
Интересно, что лейтмотивом большинства текстов на диске, по словам самих музыкантов, стало противопоставление зла истинного - насилия, наркомании и наркоторговли - злу мнимому, а именно «сатанизму» тяжелого рока. Роберт Фридрих в интервью одной из газет говорил, что перевернутые кресты, черепа, кости, распространенные среди металлистов, а также упоминание князя тьмы в текстах песен - зачастую не более чем эпатаж, лишенный какого бы то ни было религиозного значения.
На буклете диска «Infernal Connection» изображен крест св. Бенедикта Нурсийского, символизирующий триумф Христа над сатаной и смертью. Тем самым Фридрих попытался совместить, казалось бы, несовместимое: тяжелый рок и христианство.
Обращение рок-гитариста в 1994 году не было обращением атеиста, но скорее переходом к активной жизни в церкви, новым осмыслением католических ценностей. Еще в начале 1990-х бурная рок-н-ролльная жизнь не мешала Фридриху называть себя католиком и даже создавать христианские рок-группы. Проект «Creation of Death», сочетавший агрессивную эстетику тяжелого металла с христианскими текстами (группа, например, исполняла 69-й псалом), потерпел коммерческое фиаско, причиной которого, по мнению Фридриха, стала именно религиозная ангажированность ансамбля.
Следует сказать, что в Польше практически все попытки христианизации современной музыки, будь то рок или авторская песня, начиная с конца 1960-х и заканчивая серединой 1990-х годов, были некоммерческими. Это относится и к написанной в 1968 году рок-опере «Господь - мой друг» композитора Катажины Гертнер, исполненной популярной группой «Красно-черные», и к авторским песням Зофьи Ясноты, и к возникшему в польской поп-музыке в начале 1990-х годов направлению «катополо». Фактически одним из первых окупаемых христианских рок-проектов в Польше стал ансамбль «2 TM 2,3», в числе основателей которого все тот же Роберт Фридрих.
Название группы «2 TM 2,3» - не что иное, как отсылка к 3-му стиху 2-й главы Второго послания апостола Павла к Тимофею (упрощенно ансамбль так и называют - «Тимофей»). В нем, в частности, говорится следующее: «Переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа».
Музыкантов группы объединяет принадлежность к так называемому харизматическому движению в современном католицизме. Его основой является представление о харизмах - особых дарах Св. Духа, в числе которых дар целительства и дар «говорения на языках». Музыканты «2 ТМ 2,3» в своих многочисленных интервью постоянно подчеркивают, что они занимаются прежде всего проповедью христианства.
Католическая Церковь долгое время скептически относилась к рок-музыке. Ведь эстетика рока во многом противоречит христианским представлениям о духовности, а этика рок-музыкантов (знаменитый лозунг «секс, наркотики, рок-н-ролл») и вовсе не имеет ничего общего с христианской моралью. На тяжелый металл представители всех христианских конфессий уже давно навесили ярлык «сатанизма» и «бесовщины». Еще совсем недавно тяжелый рок для католиков был составной частью западной «культуры смерти», о которой неоднократно говорил Иоанн Павел II.
Тем не менее на «протестантском Западе» попытки скрестить христианство и рок-музыку давно перестали восприниматься как нечто новое, однако для консервативной католической Польши такое явление представляется достаточно необычным и даже парадоксальным. В связи с этим вдвойне интересным может показаться тот факт, что Католическая Церковь в Польше при общем негативном отношении к рок-культуре постепенно начинает относиться к рок-музыке как к возможному средству проповеди среди неформальной молодежи.
В стране появляются специализированные звукозаписывающие студии, рок и регги звучат на волнах достаточно консервативного «Радио Мария». Католики проводят собственные рок-фестивали, один из которых даже получил библейское название «Песнь песней». Исполнители группы «Тимофей» считают, что компромисс с Церковью не ограничивает творческой свободы музыкантов. Напротив, именно такой союз может стать выражением настоящей свободы и действительного протеста в условиях западной неоязыческой цивилизации.
В одном из последних интервью Роберт Фридрих отметил, что, пытаясь донести до молодежи библейские истины, он вынужден пользоваться понятным ей языком, и этим языком является рок-музыка. Тяжелый рок в исполнении музыкантов-католиков - это своего рода меч Голиафа в руках царя Давида, могучее разрушительное оружие, использованное, однако, в благих целях. Польские «рок-католики» считают, что танец царя Давида перед ковчегом, описанный в Библии, - это своего рода сакральная параллель тому рок-исступлению на концерте, когда музыкант рвет струны на гитаре.
В результате Католическая Церковь в Польше благословила музыкантов, избравших тяжелый рок в качестве формы христианской проповеди. Оправдают ли «новые Давиды» возложенные на них надежды - покажет время.
Станислав Александрович Минин - религиовед, публицист
В Москве три действующих католических храма. Один из них находится недалеко от Садового кольца – на тихой Малой Грузинской улице. Это костел Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии.
И хотя мне здание сначала показалось типичным новоделом, тем не менее построено оно было еще столетие назад. К концу XIX века число лиц католического вероисповедания (преимущественно поляков) в Москве превысило тридцать тысяч человек. Верующим удалось собрать на новый храм около 300 тысяч рублей золотом – сумма по тем временам значительная, но отнюдь не астрономическая.
Малая Грузинская улица была выбрана для строительства не случайно: власти распорядились, чтобы католический костел возводился подальше от центра города и вдалеке от значимых православных храмов.
Архитектором стал Фома Иосифович Богданович-Дворжецкий, преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Я прочитал, что прообразом главного фасада послужил Вестминстерский готический собор в Лондоне. На мой взгляд, сходство не слишком очевидное.
Необычный увенчанный высоким шпилем многогранный купол – реверанс миланскому кафедральному собору.
Строительство велось долго – с 1899 по 1911 год. Впрочем, полностью завершить намеченные по плану работы не удалось и к началу революции. Не были построены башенки на главном фасаде, внутреннее убранство было весьма аскетическим, даже пол оставался простым бетонным.
Революция не пощадила храм. Скромное церковное имущество было частью разграблено, частью уничтожено, а сам собор изуродовали до неузнаваемости как внутри, так и снаружи. Костел превратили в общежитие, для чего соорудили дополнительные стены и даже перекрытия, превратив три вместительных нефа в четырехэтажный людской скворечник.
Пострадал костел и от бомбардировок Великой Отечественной войны. Впрочем, сильнее он натерпелся от своих новых хозяев: в конце 40-х годов разобрали главный шпиль, а в 1956 году здесь случился сильный пожар, вызвавший обрушение купола. После этого общежитие расселили, а изувеченное здание отдали под НИИ «Мосспецпромпроект».
Первое после шестидесятилетнего перерыва богослужение состоялось тут в мае 1991 года, но служили мессу не внутри, а на ступенях израненного костела.
А потом началась борьба за возвращение храма. Велась она по всем правилам отечественного жанра: с самозахватами, ОМОНом, переговорами с чиновниками. В конечном итоге прихожане (официально приход Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии был восстановлен еще в апреле 1991 года) победили «Мосспецпромпроект». Началось восстановление храма. Генеральный проект и авторское сопровождение реставрационных работ взяла на себя польская строительная компания. 12 декабря 1999 года костел был освящен римским легатом.
Внутреннее пространство делится на три продольных нефа. Боковые равновелики, а центральный более широкий и высокий. Трансепт имеет ту же ширину и высоту, что и средний неф. Стрельчатые своды храма лишены нервюр. Распор сводов передается на пять пар внутренних массивных пилонов и на типичные для готических церквей наружные ступенчатые контрфорсы. Интерьер освещается крупными оконными проемами с фигурными деревянными и железобетонными переплетами.
В храме великолепная акустика. Здесь довольно часто проводят замечательные органные концерты.
Атмосфера костела лишь усиливает магию музыки. Звучание органа здесь завораживает гораздо сильнее, чем даже в концертном зале им. П.И. Чайковского.
В Москве три действующих католических храма. Один из них находится недалеко от Садового кольца - на тихой Малой Грузинской улице. Это костел Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии.
И хотя мне здание сначала показалось типичным новоделом, тем не менее построено оно было еще столетие назад. К концу XIX века число лиц католического вероисповедания (преимущественно поляков) в Москве превысило тридцать тысяч человек. Верующим удалось собрать на новый храм около 300 тысяч рублей золотом - сумма по тем временам значительная, но отнюдь не астрономическая.
Малая Грузинская улица была выбрана для строительства не случайно: власти распорядились, чтобы католический костел возводился подальше от центра города и вдалеке от значимых православных храмов.
Архитектором стал Фома Иосифович Богданович-Дворжецкий, преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Я прочитал, что прообразом главного фасада послужил Вестминстерский готический собор в Лондоне. На мой взгляд, сходство не слишком очевидное.
Необычный увенчанный высоким шпилем многогранный купол - реверанс миланскому кафедральному собору.
Строительство велось долго - с 1899 по 1911 год. Впрочем, полностью завершить намеченные по плану работы не удалось и к началу революции. Не были построены башенки на главном фасаде, внутреннее убранство было весьма аскетическим, даже пол оставался простым бетонным.
Революция не пощадила храм. Скромное церковное имущество было частью разграблено, частью уничтожено, а сам собор изуродовали до неузнаваемости как внутри, так и снаружи. Костел превратили в общежитие, для чего соорудили дополнительные стены и даже перекрытия, превратив три вместительных нефа в четырехэтажный людской скворечник.
Пострадал костел и от бомбардировок Великой Отечественной войны. Впрочем, сильнее он натерпелся от своих новых хозяев: в конце 40-х годов разобрали главный шпиль, а в 1956 году здесь случился сильный пожар, вызвавший обрушение купола. После этого общежитие расселили, а изувеченное здание отдали под НИИ «Мосспецпромпроект».
Первое после шестидесятилетнего перерыва богослужение состоялось тут в мае 1991 года, но служили мессу не внутри, а на ступенях израненного костела.
А потом началась борьба за возвращение храма. Велась она по всем правилам отечественного жанра: с самозахватами, ОМОНом, переговорами с чиновниками. В конечном итоге прихожане (официально приход Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии был восстановлен еще в апреле 1991 года) победили «Мосспецпромпроект». Началось восстановление храма. Генеральный проект и авторское сопровождение реставрационных работ взяла на себя польская строительная компания. 12 декабря 1999 года костел был освящен римским легатом.
Внутреннее пространство делится на три продольных нефа. Боковые равновелики, а центральный более широкий и высокий. Трансепт имеет ту же ширину и высоту, что и средний неф. Стрельчатые своды храма лишены нервюр. Распор сводов передается на пять пар внутренних массивных пилонов и на типичные для готических церквей наружные ступенчатые контрфорсы. Интерьер освещается крупными оконными проемами с фигурными деревянными и железобетонными переплетами.
В храме великолепная акустика. Здесь довольно часто проводят замечательные органные концерты.
Атмосфера костела лишь усиливает магию музыки. Звучание органа здесь завораживает гораздо сильнее, чем даже в концертном зале им. П.И. Чайковского.
