Запутанное дело краткое содержание. Салтыков-щедрин михаил евграфович
Иван ГОЛОВЧЕНКО.
ЗАПУТАННОЕ ДЕЛО
Председатель завкома профсоюза Федор Иванович Банько в этот день, как и всегда, пришел на работу с небольшим опозданием.
В его просторном кабинете все сверкало чистотой и свежестью: нигде ни пылинки, в открытые окна струится утренняя прохлада, лучи еще нежаркого солнца мягкими бликами ложатся на пол, веселыми зайчиками вспыхивают на зеркальной поверхности хорошо отполированной мебели.
Федор Иванович снял пиджак, аккуратно повесил его на вешалку у входа и прошел в комнату отдыха. Стоя у большого зеркала, он поправил галстук, одернул белую, отлично выглаженную сорочку, легко провел ладонью по щекам и подбородку. Убедившись, что все в порядке и приглашать парикмахера нет надобности, Федор Иванович вернулся к себе в кабинет и сел за письменный стол.
В открытое окно вместе с потоком свежего воздуха врывался шум станков, звонкие удары молота в кузнечном. Скользнув взглядом по знакомым заводским корпусам, Федор Иванович привычным движением руки нажал кнопку электрического звонка. Вошла секретарша.
Прессу! - бросил он ей привычную фразу.
Секретарша подала пачку со свежей почтой и вышла.
Журналы «Большевик» и «Вопросы экономики» Федор Иванович сразу же отложил на угол стола. Здесь уже собралась порядочная стопка подобной литературы, отложенной для чтения, но так и не прочитанной. Дело в том, что Федор Иванович не любил «сложной политики», его, как он говорил, волновали вопросы «острые», поэтому он внимательно следил только за тем, кого и за что критикуют.
Прочитав заголовок передовой «Правды», Федор Иванович пробежал глазами первые абзацы второй колонки. Обычно здесь идет речь о положении на местах. «Нет, сегодня, кажется, никого не «долбают»! Передовая сугубо установочного порядка о техническом прогрессе в промышленности. Конечно, надо бы прочесть, но сначала поищем чего-нибудь остренького. Возможно, есть фельетончик…»
Федор Иванович перевернул страницу и бросил быстрый взгляд в ее верхний правый угол. Как раз то, что его интересует: фельетон. И автор подходящий - умеет остро высмеивать людей, чуждых советскому обществу, прямо-таки беспощадно уничтожает их. Вот и сегодня. Под орех, можно сказать, разделал самого руководителя крупного учреждения за черствое отношение к людям.
«Так и надо этому бюрократу! - удовлетворенно подумал Федор Иванович. - Забывают, что люди - наш ценнейший капитал…»
Размышления его прервал шум, донесшийся из приемной. Кто-то что-то доказывал, женский голос ему возражал. Были отчетливо слышны слова секретарши:
Я вам уже говорила, товарищ Банько занят, он не может вас принять!
Третий раз прихожу - и все нельзя! Когда же он у вас не занят?
Федор Иванович недовольно поморщился. «Ну и люди.- подумал он, - не дадут газеты просмотреть».
Когда шум в приемной утих, Банько вызвал звонком секретаршу.
Что у вас за безобразия творятся в приемной? - сердито спросил он.
Снова, Федор Иванович, приходил Новацкий из механического.
Опять с заявлением?
Секретарша вздохнула.
Опять! Просил передать немедленно и лично вам…
Банько взял из ее руки ученическую тетрадь, густо исписанную карандашом, перелистал странички и, не читая, положил в толстую, распухшую от бумаг папку, лежавшую на краю стола.
Хорошо, посмотрим, - сказал он и снова взялся за газеты, теперь уже местные. Однако даже просмотреть их ему не удалось. Зазвонил телефон. Говорил директор завода Власюк.
Федор Иванович, я же просил вас разобраться на месте, что там происходит в цехе с Новацким! Вот жалуется, что предлагал какие-то усовершенствования и никто его даже выслушать не захотел.
Новацкий рвач, разложившийся человек… Бросил семью, - пояснил Банько.
То, что он бросил семью, конечно, плохо, но заявление его надо рассмотреть. Возможно, его действительно, как он утверждает, в цехе затирают. Прошу, разберитесь!
Директор положил трубку.
Разберитесь, - раздраженно проворчал Банько. - Возись с этим склочником! Есть, кажется, дела поважнее!
Прошел месяц. Неприятный разговор с директором был забыт. Банько занялся более важными, с его точки зрения, вопросами. Заявление Новацкого так и осталось лежать в толстой папке на столе у председателя завкома.
* * *В пять часов вечера директор завода, Игнатий Павлович Власюк, начал прием рабочих по личным вопросам.
На прием записалось пятнадцать человек, и секретарь директора Валя немного нервничала: успеет или не успеет она вовремя освободиться?
Назвав очередную фамилию по лежавшему перед нею списку, девушка прикидывала в уме, как долго задержится у директора тот или иной посетитель, и, когда ожидания ее не оправдывались и разговор в кабинете затягивался, с тоской поглядывала на неумолимо движущуюся стрелку часов.
«Конечно, прием опять затянется, и я снова опоздаю, - с горечью думала Валя. - И как это люди не поймут, что Игнатий Павлович не двужильный? Вот хвалят Власюка за чуткое отношение к людям, он, мол, из рабочих и понимает нужды рабочего человека, а чтобы самим чуткость проявить… Нет! И видят же, должны понимать, что человек устал. Шутка ли! С пяти часов прием, а сейчас…»
Валя посмотрела на свои маленькие часики, потом перевела взгляд на большие настенные часы и, укоризненно покачав головой, вздохнула. Она знала, что к концу приема под умными, проницательными глазами директора яснее обозначатся мешки и его энергичное лицо покажется постаревшим.
Наконец список стал исчерпываться. Вскоре в нем осталась лишь одна фамилия.
Новацкий, заходите, пожалуйста! - объявила Валя.
Со стула поднялся худощавый человек в рабочей стеганке и прошел в кабинет, плотно закрыв за собою массивную, обитую дерматином дверь.
Сразу повеселев, девушка закрыла футляром машинку и принялась было укладывать в ящик стола папки, но в приемной раздался звонок: вызывал директор.
«Какой неотесанный этот Новацкий, даже фуражку не снял! - мелькнуло у Вали, когда она переступила порог кабинета. - И почему он стоит? Ведь Игнатий Павлович всегда предлагает посетителям сесть…»
Новацкий стоял у стола, глубоко засунув руки в карманы брюк, в какой-то вызывающе-небрежной позе. И выражение лица его было таким же вызывающим; он в упор смотрел на директора.
«Что это он такой страшный!» - подумала Валя и почувствовала, как сердце ее испуганно сжалось. Однако она тут же мысленно выругала себя за трусость, услышав привычно спокойный голос Власюка:
Валя, пожалуйста, передайте заявление товарища Новацкого в завком профсоюза. И предупредите Банько: я очень прошу сообщить мне о результатах.
Сейчас уже никто не помнит, были ли когда-нибудь бараны вольными животными. Бараны во все времена служили человеку. Люди выводили разные породы рогатых животных. Одни шли на мясо
Бедный волк
Волк - самый страшный хищник в лесу. Он не щадит ни зайцев, ни овец. Он в состояние убить весь скот у обычного мужика и оставить его семью голодать. Но и мужик, разозлившийся волка без наказания, не оставит.
Богатырь
В некоторой стране родился Богатырь. Родила его и вырастила Баба-яга. Он вырос высокий и грозный. Родительница его отдыхать уехала, и получил он свободу невиданную.
Верный Трезор
Трезор находился на сторожевой службе у купца Воротилова Никанора Семеновича. Верно, службу нес Трезор, с поста охраны никуда не отлучался.
Ворон-челобитчик
Жил на свете один старый ворон, он с тоской вспоминал давние времена, когда все было по - другому, вороны не воровали, а честным путем добывали себе еду. У него болело сердце от таких дум.
Вяленая вобла
Вяленая вобла – это произведение Михаила Евграфовича Салтыкова – Щедрина, русского писателя с великим сатирическим талантом.
Гиена
Рассказ - поучение «Гиена» - это рассуждение о том, как некоторые люди схожи с гиенами.
Господа Головлевы
Автор в своем произведении показал, к какому исходу приводит «головлевщина». Несмотря на трагичность развязки романа, Салтыков-Щедрин дает понять, что в самом опустившемся, лживом и выжившем из ума человеке возможно пробуждение совести.
Деревенский пожар
Произведение «Деревенский пожар» повествует нам о трагических событиях, произошедших в деревне Софонихе. Жарким июньским днем, когда все бабы и мужики работали в поле, в селении произошел пожар.
Дикий помещик
В рассказе говорится о зажиточном помещике, у которого было всё, кроме ума. Больше всего на свете его печалили простые мужики, и очень он хотел, чтобы их не было на его земле. Получилось так, что его желание исполнилось, и остался он один в своём поместье
Дурак
В стародавние времена произошла эта история. Жили на свете муж с женой, они были довольно умны, а родился у них сын – дурак. Родители спорили, в кого же он такой уродился, и назвали младенца Иванушкой.
История одного города
За столетнюю историю сменилось 22 градоначальника. И обо всех архивариусы, составлявшие летопись, писали правдиво. Город торговал квасом, печенкой и вареными яйцами.
Карась идеалист
Произошёл спор между карасём и ершом. Ёрш доказывал, что нельзя всю жизнь прожить и не обманывать. Карась – идеалист главный герой рассказа. Проживает в тихом месте и ведёт дискуссии по поводу того, что рыбы не могут, есть друг друга.
Кисель
Кухарка сварила кисель, и позвала всех к столу. Господа с удовольствием отведали кушанье, да и деток своих накормили. Всем понравился кисель, он был очень вкусным. Поварихе наказали каждый день готовить это блюдо
Коняга
Коняга – замученная кляча с выпяченными ребрами, свалявшейся гривой, отвислой верхней губой, разбитыми ногами. Каторжной работой замучен Коняга
Либерал
В одной стране жил либерал, который, в силу собственных прихотей, весьма скептически относился ко многим вещам. Личные взгляды и убеждения вынуждали его порой высказывать недоверчивые суждения о происходящем вокруг.
Медведь на воеводстве
Сказка состоит из маленьких рассказов о трёх героях – Топтыгиных. Все три были посланы Львом (по сути – монархом) в дальний лес на воеводство.
Орел-меценат
В этом произведении власть в лесах-полях захватывает Орёл. Понятно, что он не лев, даже не медведь, что орлы обычно живут разбоем… Но этот Орёл решил другим пример дать, пожить как помещик.
Повесть о том как один мужик двух генералов прокормил
В данном произведении рассказывается о том, как два генерала, привыкшие жить без забот и не умеющие ничего делать, попали на необитаемый остров. Одолел их голод, стали они искать пропитание, но так как не были приспособлены
Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки», 1848.
Весь комплекс общественно-психологических проблем «Запутанного дела» неразрывно связан с напряженной обстановкой второй половины сороковых годов, когда вопрос «о судьбе низших классов» стал одним из «самых важных вопросов современности» 1 .
Основным мотивом творчества Салтыкова также становится противопоставление изнемогающего от нужды бедняка богатым бездельникам, «жадным волкам», завладевшим жизнью. В «Запутанном деле» эта мысль о трагической стороне бедности стала идейным и художественным центром повествования о гибели «будто лишнего на свете» Ивана Самойлыча Мичулина.
В истолковании житейской философии «бедного человека» Салтыков вновь перекликался с Милютиным, который анализировал не только экономическую, но и нравственную природу «пауперизма», чтобы «дать истинное понятие о действительной глубине этой общественной раны». «Если бедный, - подчеркивал Милютин, - повсюду видит вокруг себя достаток, изобилие и даже роскошь, то сравнение своей судьбы с судьбою других людей должно естественно еще более усиливать его мучения и к страданиям физическим прибавлять страдания нравственные». Именно эти трагические контрасты - источник горестных раздумий Мичулина, воплощенных и в его аллегорических снах. Сила обличения социального неравенства возрастает с каждым новым видением Мичулина.
Первый сон Мичулина о неожиданном превращении в «баловня фортуны», несмотря на печальную развязку, выдержан в гоголевских, сочувственно-насмешливых тонах. Второй сон по существу был развернутой иллюстрацией к скорбным раздумьям Нагибина относительно участи бедняка, решившегося иметь семью. Переосмыслив сюжет некрасовского стихотворения «Еду ли ночью по улице темной» 2 , Салтыков нарисовал картину, «полную жгучего, непереносимого отчаяния», усилив обличение и протест введением аллегорического мотива «жадных волков», которых «надо убить», «всех до одного». Эти мрачные видения завершает образ социальной пирамиды, символизирующей задавленность, бесправие, «умственный пауперизм», «нравственную нищету» угнетенных масс, олицетворяемых Мичулиным, голова которого была «так изуродована тяготевшей над нею тяжестью, что лишилась даже признаков своего человеческого характера».
В изображении Мичулина Салтыков шел от традиционных представлений о «маленьком человеке», сложившихся под влиянием Гоголя и Достоевского. К гоголевским повестям восходил в «Запутанном деле» эпизод с украденной шинелью, описание смерти Мичулина, первый сон его, ощутимо перекликающийся с грезами Пискарева, характеристика Петербурга с его безобразной нищетой и безумной роскошью. Однако Салтыков не повторил Гоголя: его Мичулин был своеобразным синтезом обездоленного «бедного человека» и рефлектирующего философа типа Нагибина. Это был тот самый «бедный человек», в котором «образованность», по словам Милютина, «развила... сознание собственного достоинства и множество самых разнообразных потребностей» 3 . Мичулин пытается осмыслить свое «бедственное положение» и найти какие-то выходы из «обстоятельств», которые «так плохи, так плохи, что просто хоть в воду».
Существенно отличается Мичулин и от «бедных людей» Достоевского, хотя, по сравнению с «маленьким человеком» Гоголя, герой «Запутанного дела» гораздо ближе к рассуждающим Девушкину или Голядкину, нежели к безмолвно-покорному Башмачкину. Салтыков стремился показать в «Запутанном деле» сложность душевного мира бедняка с его «внешней робостью» и «скрытой амбицией», его «ропотом и либеральными мыслями », «выражающими протест личности против внешнего насильственного давления». Однако характер протеста в повести Салтыкова значительно отличается от позиции Достоевского с его широким толкованием гуманизма, лишенным той суровой непримиримости, которая была присуща «Запутанному делу». Сцена столкновения Мичулина с «нужным человеком», напоминающим гоголевское «значительное лицо» (ср. «Шинель»), контрастировала с идиллическим описанием встречи «преданного начальству» Девушкина с «его превосходительством», который не только «пожалел» несчастного чиновника и помог ему деньгами, но, по словам Макара Алексеевича, - «сами мне, соломе, пьянице, руку мою недостойную пожать изволили» («Бедные люди», 1846).
Анализ угнетенной психики Мичулина был подчинен Салтыковым осмыслению и «исследованию» социальной действительности, отражением и следствием которой была «больная» душа Мичулина, измученного размышлениями о «смысле и значении жизни, о конечных причинах и так далее». Мичулин, в сущности, решал те же «проклятые вопросы», которые задавал Валинскому Нагибин в повести «Противоречия», требуя объяснения, «отчего бы это одни в каретах ездят, а мы с вами пешком по грязи ходим».
Но теперь герой Салтыкова напряженно ищет возможности действовать, чтобы по крайней мере не умереть с голода. В отчаянии он даже решается нарушить «отцовский кодекс» «смиренномудрия, терпения и любви», вступая в гневные пререкания с «нужным человеком». Однако попытки Мичулина найти «свою роль» в жизни кончались плачевно - «для него нет места, нет, нет и нет».
Одним из объектов критики Салтыкова явились характерные для учений утопических социалистов представления о возможности утверждения справедливого общественного строя путем пропаганды этических идеалов, в частности христианской заповеди о любви к ближнему. «Самое общество», заявлял, например, Петрашевский вслед за Сен-Симоном и Фейербахом на страницах «Карманного словаря иностранных слов», должно стать «практическим осуществлением завета братской любви и общения, оставленного нам спасителем; одним словом, чтоб каждый сознательно полюбил ближнего, как самого себя »
Ироническая тема «распростертых объятий» проходит через всю повесть, начиная от намека на «истину насчет распростертых объятий», мерещившуюся отцу Мичулина, и кончая встречей Ивана Самойлыча с «сыном природы», предложившим «соединиться в одни общие объятия». Ядовитый шарж на теоретиков мечтательной «любви» к человечеству» и «объятий» дан в образе поэта Алексиса Звонского. По предположению П. Н. Сакулина, Салтыков использовал для сатирической характеристики Звонского некоторые детали из биографии поэта-петрашевца А. Н. Плещеева с его «анонимной восторженностью» и «социальной грустью» 1 . К этой гипотезе присоединился В. И. Семевский, указав, что «недоросль из дворян» Звонский, подобно Плещееву, не кончил университетского курса и публиковал фельетоны в газетах 2 .
С не меньшей иронией очерчен в повести образ друга Звонского - «кандидата философии» Вольфганга Антоныча Беобахтера (по-немецки - наблюдатель), «непременно требовавшего ррразрушения» и намекавшего «крошечным движением руки сверху вниз» на падение ножа гильотины. Призывы к восстанию и революционному террору в условиях русской действительности сороковых годов казались Салтыкову столь же утопическими, как и воззвания к «всеобщей» любви, поэтому он прямо указывал, что «разногласия» между Беобахтером и Звонским «только в подробностях», а «в главном они оба держатся одних и тех же принципов», оставаясь в пределах созерцательной теории. Как и Звонский, Беобахтер оказался совершенно бессильным перед «запутанным делом» Мичулина, порекомендовав ему, вместо действительной помощи, «крохотную книжонку из тех, что в Париже, как грибы в дождливое лето, нарождаются тысячами».
К сознанию общественной несправедливости и стихийному протесту Мичулин пришел под воздействием самой жизни, а не книжных представлений о ней. Убедившись на практике, что «безмолвное склонение головы» грозит голодной смертью, Мичулин начинает задумываться над «образом мыслей Беобахтера». С особенной силой эти настроения овладели Мичулиным в театре, когда, под влиянием героической музыки, ему грезились «обаятельный дым» восстания и возмущенная толпа, которую он хотел бы видеть в действительности. Облекая «бунтарские» мысли Мичулина в форму сна, грез, бреда, Салтыков подчеркивал смутность и неопределенность его вольнолюбивых намерений, оттеняя их призрачность ироническим описанием обитателей «гарнира» и неожиданных союзников Мичулина, ограбивших его после уверений в «любви и братстве». Самой гибелью Мичулина, так и не решившего вопрос о своем «жизненном назначении», Салтыков еще раз указывал, что дело мичулиных остается пока «запутанным», и пробуждал мысль о необходимости коренных изменений в положении «страдающего человечества».
Во второй своей повести Салтыков глубже усвоил идейно-эстетические принципы «натуральной школы». Вместо «затейливых силлогизмов» и отвлеченных рассуждений Нагибина насчет А, В и С, «спокойно и без труда наслаждающихся жизнью», в «Запутанном деле» предстают совершенно конкретные колоритные фигуры, выписанные в резкообличительных тонах. Владельцы «щегольских дрожек», раздражительный «нужный человек», грозный «набольший», сердитый Бородавкин, «угрюмый» приказчик и старый волокита из мичулинских снов - все они, с разных сторон, демонстрировали непримиримость социальных противоречий в формах жизни действительной.
Острота проблематики, антикрепостническая направленность (см. рассказы Пережиги о жестоком обращении с крепостными и расправе крестьян над исправником), насыщенность политически смелыми реминисценциями из прогрессивной философской и социально-экономической литературы (см. намеки на отрицание бога Фейербахом, споры Беобахтера и Звонского, эзоповское описание разговора в карете) сразу привлекли к повести Салтыкова внимание и передовых и консервативных кругов русской общественности.
«Среди всеобщей паники» в связи с французской революцией «Запутанное дело» и «Сорока-воровка» Герцена, по словам M. H. Лонгинова, «сделались поводами к уголовной процедуре над литературой» 2 . Салтыков был арестован властями и по решению Николая I сослан в Вятку какбавтор повестей, - речь шла и о «Противоречиях», - «все изложение» которых «обнаруживает вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие».
Радикальная молодежь, возбужденная революционными событиями во Франции, увидела в «Запутанном деле» прямой выпад против самодержавно-крепостнического строя. В кружке И. И. Введенского, куда входили Чернышевский, Благосветлов и др., «очень хорошо знали и близко принимали к сердцу... ссылку Салтыкова».
«Запутанное дело», наделавшее, по свидетельству Чернышевского, «большого шума» в сороковые годы, продолжало «возбуждать интерес в людях молодого поколения». В середине пятидесятых годов Добролюбов, наряду с повестью Герцена «Кто виноват?», пытался пропагандировать среди молодежи и произведение Салтыкова, разъяснив причины и значение успеха «Запутанного дела» у демократического читателя в статье «Забитые люди»: «Ни в одном из «Губернских очерков» его не нашли мы в такой степени живого, до боли сердечной прочувствованного отношения к бедному человечеству, как в его «Запутанном деле», напечатанном 12 лет тому назад. Видно, что тогда были другие годы, другие силы, другие идеалы. То было направление живое и действенное, направление истинно гуманическое, не сбитое и не расслабленное разными юридическими и экономическими сентенциями... и, если бы продолжалось это направление, оно, без сомнения, было бы плодотворнее всех, за ним последовавших». Противопоставляя «Запутанное дело» либеральной обличительной беллетристике, Добролюбов утверждал далее, что повесть Салтыкова не только указывала основной источник зла, но и пробуждала «мужественную мысль» о борьбе с ним.
Как много ожиданий! Молодой человек вступает в жизнь полным надежд. И оказывается невостребованным. Сколько добра проявляли к нему в детстве родители, оберегая от суровых реалий. Мальчик вырос и чувствовал силу, способную помочь ему найти место в жизни. Получив наставление, он поехал в столицу. Нашёл ли себя он в большом городе? Насколько успешно он применил полученные прежде знания? Салтыков ответил на это в произведении “Запутанное дело” . Укорив государство, в дальнейшем Михаил вынужден был отправиться в Вятку, отбывать наказание ссылкой.
Отец говорил сыну, чтобы тот смирялся и жил. Какие бы беды на него не сыпались, как бы не вело себя общество, полагается спокойно принимать происходящее и достойно нести бремя честного человека. Никакого разврата и свободомыслия, только создание положительного представления о себе. Куда мог устроиться молодой человек с такими наставлениями? Он старался соответствовать ожиданиям родителей, но данные ими на дорогу деньги тратились, и вот главному герою произведения Салтыкова остался единственный путь – уподобиться большинству.
Ничего не имея, молодой человек отныне ведёт вызывающий образ жизни, претендуя на то, для обладания чем у него не хватает денежных средств и способностей. Не готовый к такому поведению, главный герой не найдёт понимания среди тех, кто живёт сходными принципами. Безусловно, сказалось воспитание. Взращенный в оранжерее под пристальным вниманием ласковых глаз и заботливых рук, сможет быть достойным других, если они согласятся его принять. Но кому в столице нужен человек из провинции?
Хочешь жить – прилагай усилия: такое наставление следовало дать. Ничего не получается просто так, будь ты хоть трижды благовоспитанным человеком. Работу найти не сможешь, следовательно – будешь лишён возможности зарабатывать на жизнь, значит предстоит переосмыслить родительский наказ. И он будет обязательно переосмыслен, если главный герой не захочет мирно принять голодную смерть. Сызмальства не приученный к суровым реалиям, молодой человек до конца не сможет приспособиться к порядкам общества. Это к вопросу о том – почему сорняк способен расти везде, а культурные цветы обязательно чахнут без чужой заботы. Человек не цветок – о себе он должен думать без надежды на помощь других.
Не будем предполагать, чем Салтыков не угодил власти, описав представленную выше ситуацию. Каждое поколение увидит, что представленное на страницах “Запутанного дела” случалось во все времена. Всегда были заботливо воспитанные, проигрывающие борьбу представленным с малых лет себе. Всякое хорошее обязательно подвержено надлому, получая в результате пересмотр жизненной философии, вплоть до полной замены представлений об истинной стороне положительного понимания действительности.
Ориентация на социальную неустроенность стала свойственной всему раннему творчеству Салтыкова. Ранее описав онегинский случай отказа молодого человека от симпатий девушки в силу страха перед необеспеченным будущим, Михаил в черновиках проработал обратный случай, когда уже девушка вынуждена отказать мужчине, приводя в доказательство ряд разумных причин. Во-первых, ей семнадцать лет, а ему – сорок. Во-вторых, она не желает отвечать ему взаимностью, ибо женщине труднее после интимной близости вернуть утраченную порядочность. Произведение с таким содержанием получило название “Глава” – при жизни Салтыкова не публиковалось.
Зачем тогда придавать значение оставшемуся в черновиках? Салтыков не посчитал нужным, но исследователи его творчества решили иначе. Они бережно восстановили текст, по содержанию отнесли его к 1847 году, разумно найдя сходные черты с произведением “Противоречия”. Читателю остаётся внимать доставшемуся ему наследию: у него есть возможность лучше представлять мысли писателя.
Дополнительные метки: салтыков щедрин запутанное дело критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, Mikhail Saltykov-Shchedrin A Complicated Affair analysis, review, book, content
Данные произведения вы можете приобрести в следующих интернет-магазинах:
Ozon
Это тоже может вас заинтересовать:
–
Родился 27 января 1826 г. в селе Спас-Угол Тверской губернии в старинной дворянской семье. В 1836 г. был отдан в Московский дворянский институт, откуда через два года за отличную учёбу переведён в Царскосельский лицей.
В августе 1844 г. Салтыков поступил на службу в канцелярию военного министра. В это время вышли в свет его первые повести «Противоречие» и «Запутанное дело», вызвавшие гнев властей.
В 1848 г. за «вредный образ мыслей» Салтыков-Щедрин был выслан в Вятку (ныне Киров), где получил должность старшего чиновника по особым поручениям при губернаторе, а через некоторое время - советника губернского правления. Лишь в 1856 г., в связи со смертью Николая I, ограничение на проживание было снято.
Вернувшись в Петербург, писатель возобновил литературную деятельность, одновременно работая в Министерстве внутренних дел и участвуя в подготовке крестьянской реформы. В 1858-1862 гг. Салтыков служил вице-губернатором в Рязани, затем в Твери. Выйдя в отставку, он поселился в столице и стал одним из редакторов журнала «Современник».
В 1865 г. Салтыков-Щедрин вновь возвратился на государственную службу: возглавлял в разное время казённые палаты в Пензе, Туле, Рязани. Но попытка оказалась неудачной, и в 1868 г. он согласился с предложением Н. А. Некрасова войти в редакцию журнала «Отечественные записки», где проработал до 1884 г.
Талантливый публицист, сатирик, художник, Салтыков-Щедрин в своих произведениях старался направить внимание русского общества на главные проблемы того времени.
«Губернские очерки» (1856-1857 гг.), «Помпадуры и помпадурши» (1863-1874 гг.), «Пошехонская старина» (1887- 1889 гг.), «Сказки» (1882-1886 гг.) клеймят воровство и взяточничество чиновников, жестокость помещиков, самодурство начальников. В романе «Господа Головлёвы» (1875-1880 гг.) автор изобразил духовную и физическую деградацию дворянства второй половины XIX в. В «Истории одного города» (1861-1862 гг.) писатель не только сатирически показал взаимоотношения народа и властей города Глупова, но и поднялся до критики правительственных верхов России.
"История одного города" (краткое содержание)
Данная повесть - «подлинная» летопись города Глупова, «Глуповский Летописец», обнимающая период времени с 1731 по 1825 г., которую «преемственно слагали» четыре глуповских архивариуса. В главе «От издателя» автор особенно настаивает на подлинности «Летописца» и предлагает читателю «уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах».
«Летописец» открывается «Обращением к читателю от последнего архивариуса-летописца». Архивариус видит задачу летописца в том, чтобы «быть изобразителем» «трогательного соответствия» - власти, «в меру дерзающей», и народа, «в меру благодарящего». История, таким образом, представляет собой историю правления различных градоначальников.
Сначала приводится глава доисторическая «О корени происхождения глуповцев», где повествуется о том, как древний народ головотяпов победил соседние племена моржеедов, лукоедов, кособрюхих и т. д. Но, не зная, что делать, чтобы был порядок, головотяпы пошли искать себе князя. Не к одному князю обращались они, но даже самые глупые князья не хотели «володеть глупыми» и, поучив жезлом, отпускали их с честию. Тогда призвали головотяпы вора-новотора, который помог им найти князя. Князь «володеть» ими согласился, но жить к ним не пошёл, послав вместо себя вора-новотора. Самих же головотяпов назвал князь «глуповцами», отсюда и пошло название города.
Глуповцы были народом покорным, но новотору нужны были бунты, чтобы их усмирять. Но вскоре он до того проворовался, что князь «послал неверному рабу петлю». Но новотор «и тут увернулся: <…> не выждав петли, зарезался огурцом».
Присылал князь и ещё правителей - одоевца, орловца, калязинца, - но все они оказались сущие воры. Тогда князь «...прибых собственною персоною в Глупов и возопи: „Запорю!“. С этими словами начались исторические времена».
В 1762 г. в Глупов прибыл Дементий Варламович Брудастый. Он сразу поразил глуповцев угрюмостью и немногословием. Его единственными словами были «Не потерплю!» и «Разорю!». Город терялся в догадках, пока однажды письмоводитель, войдя с докладом, не увидел странное зрелище: тело градоначальника, как обычно, сидело за столом, голова же лежала на столе совершенно пустая. Глупов был потрясён. Но тут вспомнили про часовых и органных дел мастера Байбакова, секретно посещавшего градоначальника, и, призвав его, все выяснили. В голове градоначальника, в одном углу, помещался органчик, могущий исполнять две музыкальные пьесы: «Разорю!» и «Не потерплю!». Но в дороге голова отсырела и нуждалась в починке. Сам Байбаков справиться не смог и обратился за помощью в Санкт-Петербург, откуда обещали выслать новую голову, но голова почему-то задерживалась.
Настало безначалие, окончившееся появлением сразу двух одинаковых градоначальников. «Самозванцы встретили и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разошлась». Из губернии тут же прибыл рассыльный и забрал обоих самозванцев. А глуповцы, оставшись без градоначальника, немедленно впали в анархию.
Анархия продолжалась всю следующую неделю, в течение которой в городе сменилось шесть градоначальниц. Обыватели метались от Ираиды Лукиничны Палеологовой к Клемантинке де Бурбон, а от неё к Амалии Карловне Штокфиш. Притязания первой основывались на кратковременной градоначальнической деятельности её мужа, второй - отца, а третья - и сама была градоначальнической помпадуршей. Притязания Нельки Лядоховской, а затем Дуньки-толстопятой и Матренки-ноздри были ещё менее обоснованны. В перерывах между военными действиями глуповцы сбрасывали с колокольни одних граждан и топили других. Но и они устали от анархии. Наконец в город прибыл новый градоначальник - Семен Константинович Двоекуров. Его деятельность в Глупове была благотворна. «Он ввёл медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа», а также хотел учредить в Глупове академию.
При следующем правителе, Петре Петровиче Фердыщенке, город процветал шесть лет. Но на седьмой год «Фердыщенку смутил бес». Градоправитель воспылал любовью к ямщиковой жене Аленке. Но Аленка ответила ему отказом. Тогда при помощи ряда последовательных мер мужа Аленки, Митьку, заклеймили и отправили в Сибирь, а Аленка образумилась. На Глупов же через градоначальниковы грехи обрушилась засуха, а за ней пришёл и голод. Люди начали умирать. Пришёл тогда конец и глуповскому терпению. Сначала послали к Фердыщенке ходока, но ходок не вернулся. Потом отправили прошение, но и это не помогло. Тогда добрались-таки до Аленки, сбросили и её с колокольни. Но и Фердыщенко не дремал, а писал рапорты начальству. Хлеба ему не прислали, но команда солдат прибыла.
Через следующее увлечение Фердыщенки, стрельчиху Домашку, в город пришли пожары. Горела Пушкарская слобода, за ней слободы Болотная и Негодница. Фердыщенко опять стушевался, вернул Домашку «опчеству» и вызвал команду.
Закончилось правление Фердыщенки путешествием. Градоправитель отправился на городской выгон. В разных местах его приветствовали горожане и ждал обед. На третий день путешествия Фердыщенко умер от объедания.
Преемник Фердыщенки, Василиск Семенович Бородавкин, к должности приступил решительно. Изучив историю Глупова, он нашёл только один образец для подражания - Двоекурова. Но его достижения были уже забыты, и глуповцы даже перестали сеять горчицу. Бородавкин повелел исправить эту ошибку, а в наказание прибавил прованское масло. Но глуповцы не поддавались. Тогда Бородавкин отправился в военный поход на Стрелецкую слободу. Не все в девятидневном походе было удачно. В темноте свои бились со своими. Многих настоящих солдат уволили и заменили оловянными солдатиками. Но Бородавкин выстоял. Дойдя до слободы и никого не застав, он стал растаскивать дома на бревна. И тогда слобода, а за ней и весь город сдались. Впоследствии было ещё несколько войн за просвещение. В целом же правление привело к оскудению города, окончательно завершившемуся при следующем правителе, Негодяеве. В таком состоянии Глупов и застал черкешенин Микеладзе.
В это правление не проводилось никаких мероприятий. Микеладзе отстранился от административных мер и занимался только женским полом, до которого был большой охотник. Город отдыхал. «Видимых фактов было мало, но следствия бесчисленны».
Сменил черкешенина Феофилакт Иринархович Беневоленский, друг и товарищ Сперанского по семинарии. Его отличала страсть к законодательству. Но поскольку градоначальник не имел права издавать свои законы, Беневоленский издавал законы тайно, в доме купчихи Распоповой, и ночью разбрасывал их по городу. Однако вскоре был уволен за сношения с Наполеоном.
Следующим был подполковник Прыщ. Делами он совсем не занимался, но город расцвёл. Урожаи были огромны. Глуповцы насторожились. И тайна Прыща была раскрыта предводителем дворянства. Большой любитель фарша, предводитель почуял, что от головы градоначальника пахнет трюфелями и, не выдержав, напал и съел фаршированную голову.
После того в город прибыл статский советник Иванов, но «оказался столь малого роста, что не мог вмещать ничего пространного», и умер. Его преемник, эмигрант виконт де Шарио, постоянно веселился и был по распоряжению начальства выслан за границу. По рассмотрении оказался девицею.
Наконец в Глупов явился статский советник Эраст Андреевич Грустилов. К этому времени глуповцы забыли истинного Бога и прилепились к идолам. При нем же город окончательно погряз в разврате и лени. Понадеявшись на своё счастье, перестали сеять, и в город пришёл голод. Грустилов же был занят ежедневными балами. Но все вдруг переменилось, когда ему явилась о н а. Жена аптекаря Пфейфера указала Грустилову путь добра. Юродивые и убогие, переживавшие тяжёлые дни во время поклонения идолам, стали главными людьми в городе. Глуповцы покаялись, но поля так и стояли пустые. Глуповский бомонд собирался по ночам для чтения г. Страхова и «восхищения», о чем вскоре узнало начальство, и Грустилова сместили.
Последний глуповский градоначальник - Угрюм-Бурчеев - был идиот. Он поставил цель - превратить Глупов в «вечно-достойныя памяти великого князя Святослава Игоревича город Непреклонск» с прямыми одинаковыми улицами, «ротами», одинаковыми домами для одинаковых семей и т. д. Угрюм-Бурчеев в деталях продумал план и приступил к исполнению. Город был разрушен до основания, и можно было приступать к строительству, но мешала река. Она не укладывалась в планы Угрюм-Бурчеева. Неутомимый градоначальник повёл на неё наступление. В дело был пущен весь мусор, все, что осталось от города, но река размывала все плотины. И тогда Угрюм-Бурчеев развернулся и зашагал от реки, уводя с собой глуповцев. Для города была выбрана совершенно ровная низина, и строительство началось. Но что-то изменилось. Однако тетрадки с подробностями этой истории утратились, и издатель приводит только развязку: «...земля затряслась, солнце померкло <…> Оно пришло». Не объясняя, что именно, автор лишь сообщает, что «прохвост моментально исчез, словно растворился в воздухе. История прекратила течение своё».
Повесть замыкают «оправдательные документы», т. е. сочинения различных градоначальников, как-то: Бородавкина, Микеладзе и Беневоленского, писанные в назидание прочим градоначальникам.
