Зенкин с н. Сергей Зенкин: "Шкловский учит творческому преодолению жизненных неудач"

Сергей Зенкин родился в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1978), кандидатскую диссертацию защитил там же в 1986, докторскую - в РГГУ в 2001 г.

Редактор издательств «Художественная литература» и «Советский писатель» (1978-1991), научный сотрудник Института мировой литературы Академии наук (1990-1993), редактор отдела теории журнала «Новое литературное обозрение» (1993-1996). В 1997-2000 г. - докторант ИВГИ, а с 2000 года - его сотрудник. Читает курсы теории литературы и семиотики в РГГУ и МГУ.

С 2004 г. - председатель Комиссии по литературе и интеллектуальной культуре Франции при Российской академии наук. Член редакционного совета журнала «Иностранная литература» и гильдии «Мастера литературного перевода».

Награды и премии

Трижды лауреат премии Леруа-Болье (1996, 1997, 2000; премия присуждается посольством Франции в Москве и журналом «Иностранная литература» за лучшее произведение, посвященное Франции). Кавалер французского ордена Академической пальмовой ветви (2002).

Переводы

Перевёл на русский язык книги Жана Бодрийяра «Система вещей» (М.: Рудомино, 1995) и «Символический обмен и смерть» (М.: Добросвет, 2000), обе с рядом переизданий, Антуана Компаньона «Демон теории» (М.: изд-во им. Сабашниковых, 2001), Ролана Барта «Ролан Барт о Ролане Барте» (М.: Ad marginem, 2002) и «Система Моды. Статьи по семиотике культуры» (М.: изд-во им. Сабашниковых, 2003), Роже Кайюа «Миф и человек. Человек и сакральное» (М.: ОГИ, 2003), Жиля Делёза и Феликса Гваттари «Что такое философия?» (М.: Институт экспериментальной социологии; СПб., Алетейя, 1998), Ханса Ульриха Гумбрехта «Производство присутствия: Чего не может передать значение» (М.: Новое литературное обозрение, 2006), второго тома книги Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», а также отдельных произведений Жан-Поля Сартра, Фернана Броделя, Жерара Женетта, Пьера Бурдье, Жана Старобинского, Мориса Бланшо и др.

Труды

• «Madame Bovary» et l’oppression realiste. - Clermond-Ferrand: Association des publications de la Faculte des Lettres et Sciences humaines, 1996.
• Работы по французской литературе. - Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999.
• Введение в литературоведение: Теория литературы: Учебное пособие. - М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2000.
• Французский романтизм и идея культуры (Аспекты проблемы). - М.: РГГУ, 2001.
• Французский романтизм и идея культуры. - М.: РГГУ, 2002.

Биография

Сергей Зенкин родился в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1978), кандидатскую диссертацию защитил там же в 1986, докторскую - в РГГУ в 2001 г.

Труды

• «Madame Bovary» et l’oppression réaliste. - Clermond-Ferrand: Association des publications de la Faculté des Lettres et Sciences humaines, 1996.
• Работы по французской литературе. - Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999.
• Введение в литературоведение: Теория литературы: Учебное пособие. - М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2000.
• Французский романтизм и идея культуры (Аспекты проблемы). - М.: РГГУ, 2001.
• Французский романтизм и идея культуры. - М.: РГГУ, 2002.
• Небожественное сакральное: Теория и художественная практика. – М.: РГГУ, 2012.
• Работы о теории. М.: Новое литературное обозрение , 2012

Ссылки

Категории:

• Литературоведы России
• Филологи России
• Родившиеся в 1954 году
• Персоналии по алфавиту
• Переводчики России
• Переводчики на русский язык
• Выпускники МГУ
• Кавалеры ордена Академических пальм
• Выпускники филологического факультета МГУ
• Выпускники 2-й школы

Wikimedia Foundation . 2010 .

• Зеница (город)
• Зенобия (царица)

Смотреть что такое "Зенкин, Сергей Николаевич" в других словарях:

Зенкин Сергей Николаевич

Сергей Николаевич Зенкин - (род. 1954) российский литературовед, переводчик с французского. Сергей Зенкин родился в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1978), кандидатскую диссертацию защитил там же в 1986, докторскую в РГГУ в 2001 г. Редактор издательств… … Википедия

Зенкин, Сергей - Сергей Николаевич Зенкин (род. 1954) российский литературовед, переводчик с французского. Сергей Зенкин родился в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1978), кандидатскую диссертацию защитил там же в 1986, докторскую в РГГУ в 2001 г.… … Википедия

Зенкин - Зенкин фамилия. Известные носители: Зенкин, Пётр Григорьевич (1912 1985) советский футболист, тренер. Зенкин, Сергей Николаевич (род. 1954) российский литературовед, переводчик с французского. Зенкин, Сергей Анатольевич (род.… … Википедия

Сергей Зенкин - Сергей Николаевич Зенкин (род. 1954) российский литературовед, переводчик с французского. Сергей Зенкин родился в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1978), кандидатскую диссертацию защитил там же в 1986, докторскую в РГГУ в 2001 г.… … Википедия

Филологический факультет МГУ - в самостоятельном виде существует с 1941. До 1920 х годов существовал единый историко филологический факультет Московского императорского университета (затем Первого МГУ), а впоследствии в рамках т. н. политики втузирования гуманитарные… … Википедия

Филологический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова

Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова - Филологический факультет МГУ в самостоятельном виде существует с 1941. До 1920 х годов существовал единый историко филологический факультет Московского императорского университета (затем Первого МГУ), а впоследствии в рамках т. н. политики… … Википедия

Орёл (футбольный клуб) - У этого термина существуют и другие значения, см. Орёл. Орёл … Википедия

Депутаты Государственной думы Российской Федерации от одномандатных округов - Выборы депутатов от одномандатных округов проходили в ГД РФ I IV созывов (1993, 1995, 1999, 2003). Территория государства была поделена на 225 избирательных округов (по количеству половины мест в ГД РФ, предоставленных депутатам одномандатникам) … Википедия

Книги

• Небожественное сакральное. Теория и художественная практика , Зенкин Сергей Николаевич. Сакральное (священное) - одна из самых общих, многозначительных и глубоких категорий человеческой культуры. Образуя основу религиозных переживаний, обрядов и институций, сакральное…

Зенкин Сергей Николаевич

Зенкин Сергей Николаевич (род. 1954 г., Москва) — российский литературовед, переводчик, специалист по французской литературе. Окончил Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова (1978). Доктор филологических наук (2002). Ведущий научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета. Читает курсы по теории литературы и семиотике. С 2004 г. председатель Комиссии по литературе и интеллектуальной культуре Франции при АН РФ. Член редакционного совета журнала «Иностранная литература». Лауреат премии Леруа-Больё (1996, 1997, 2000). Кавалер французского ордена Академической пальмовой ветви (2002).

Основная сфера научных интересов С. Н. Зенкина как историка литературы — французский романтизм. Вместе с тем С. Н. Зенкин как переводчик, комментатор, автор многочисленных вступительных статей сыграл заметную роль в ознакомлении российской публики с методологическими и теоретическими исканиями французской гуманитарной мысли последней трети XX века (Ж. Бодрийяр, Р. Барт, Ж. Старобинский, А. Компаньон и др.).

Избранные работы С. Н. Зенкина по французской литературе:

Диссертации:

1. Зенкин С. Н. Творчество Теофиля Готье: к проблеме позднего романтизма во Франции (1830−1860-е годы): Дис. … кандидата филол. наук, спец. 10.01.05. М., 1986. 306 с.

2. Зенкин С. Н. Творчество Теофиля Готье: к проблеме позднего романтизма во Франции (1830−1860-е годы): Автореф. дис. … кандидата филол. наук, спец. 10.01.05. М., 1986. 24 с.

3. Зенкин С. Н. Французский романтизм и идея культуры: Дис. … доктора филол. наук, спец. 10.01.05. М., 2002.

Публикации:

4. Зенкин С. Н. Абастадо К. Мифы и ритуалы письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1981. № 5. С. 16-21.

5. Зенкин С. Н. Вуазен М. Воображаемое в творчестве Теофиля Готье письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1983. № 1. С. 15-19.

6. Зенкин С. Н. Саваль Ж. Переоблачения, метаморфозы и двойничество: Исследование художественной прозы Теофиля Готье письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1983. № 5. С. 84-88.

7. Зенкин С. Н. Мильнер М. Фантасмагория: Очерки фантастической оптики письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1984. № 1. С. 32-37.

8. Зенкин С. Н. Снелл Р. Теофиль Готье: Романтический критик изобразительных искусств письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1984. № 2. С. 115-118.Зенкин С. Н. Роман Теофиля Готье «Мадемуазель де Мопен» // Памятные книжные даты. 1985. М., 1985. С. 148-150.

9. Зенкин С. Н. Театр и актерская игра в художественной прозе Теофиля Готье // Вестник Московского университета. Серия V. Филология. 1986. № 3. С. 50-57.

10. Зенкин С. Н. Шапира М.-К. Взгляд Нарцисса: Романы и новеллы Теофиля Готье письма [реферат] // РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. 7. Литературоведение. М., 1986. № 3.

11. Зенкин С. Н. Современность Бодлера // Лит. обозрение. 1987. №6. С. 72-74.

12. Зенкин С. Н. Преодоленное головокружение: Жерар Женетт и судьба структурализма // Женетт Ж. Фигуры: В 2 т. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. Т. 1. С. 5−56.

13. Зенкин С. Н. Подпорченный парадиз // Иностранная литература. 1998. №8.

14. Зенкин С. Н. Работы по французской литературе. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1999. 316 с.

15. Зенкин С. Н. Генезис текста и история литературы // Новое литературное обозрение. 2000. №41. С. 342-348.

16. Зенкин С. Н. Жития великих еретиков (фигуры иного в литературной биографии) // Иностранная литература. 2000. №4.

17. Зенкин С. Н. Французский романтизм и идея культуры: Аспекты проблемы. М.: РГГУ, 2001. 141 с.

18. Зенкин С. Н. Предисловие // Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. [Пер. с фр. С. Зенкина]. М: Изд-во им. Са-башниковых, 2001. С. 5−10.

19. Зенкин С. Н. Жерар де Нерваль — испытатель культуры // Нерваль Ж. де Мистические фрагменты. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001. С. 8−40.

20. Зенкин С. Н. Французский романтизм и идея культуры: Неприродность, множественность и относительность в литературе. М.: РГГУ, 2002. 288 с.

21. Зенкин С. Н. О Жане Старобинском // Старобинский Ж. Поэзия и знание: История литературы и культуры: В 2 т. М.: Языки славянской культуры, 2002. Т. 1. С. 7−15.

22. Зенкин С. Н. Ролан Барт и семиологический проект // Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2004. С. 5−28.

23. Зенкин С. Н. Морис Бланшо и образ // Республика словесности. Франция в мировой интеллектуальной культуре. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 433−448.

24. Зенкин С. Н. Из истории литературного градостроительства: Париж будущего в изображении Шарля Дювейрие и Теофиля Готье // http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=72204

25. Зенкин С. Н. Денон, Бальзак, Кундера: от преромантизма до постмодернизма // http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=72205

26. Зенкин С. Н. Мечты и мифы Эжена Сю // http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=73402

В. П. Трыков

Персоналии: Исследователи французской литературы. Библиография и научные приложения: Библиография.

Сергей Николаевич Зенкин (РГГУ, Москва)

«Казус Мединского» демонстрирует кризис научных репутаций в России, компрометируемых наплывом некомпетентных людей с учеными степенями. Для преодоления кризиса необходим более или менее широкий пересмотр репутаций, и в статье рассматриваются некоторые практические вопросы такой процедуры.

Ключевые слова: институциональные проблемы; научная репутация; научная экспертиза.

Sergey Zenkin (Russian State University for the Humanities, Moscow)
REHABILITATING THE ACADEMIA

“Medinsky case” reveals a crisis of academic reputations in Russia, compromised by the rush of incompetent people with high academic degrees. To overcome the crisis, a more or less wide revision of academic reputations is required, and the article sketches out some practical issues of this procedure.

Keywords: institutional problems; academic reputation; academic expertizing.

«Казус Мединского» продемонстрировал общую проблему - кризис научных репутаций, которые обесцениваются наплывом некомпетентных людей с дипломами, разлагающих профессиональное сообщество. Пропагандист, не имеющий даже понятия о науке, получил обманом степень доктора исторических наук и вопреки общему мнению специалистов продолжает утверждать, что он ученый. На его стороне - не только чиновничья круговая порука, но и массовая распространенность, типичность его случая: таких, как он, много, научное самозванство вошло в порядок вещей, отчего опускаются руки даже у некоторых профессионалов, не знающих, как с этим быть. Симптомом растерянности являются звучащие то тут, то там слова о «ящике Пандоры», который-де откроется при переоценке научных репутаций по содержательным критериям: замучаемся, мол, друг друга переоценивать и друг с другом ссориться.

Масштаб кризиса действительно велик, и для его преодоления недостаточно ужесточить текущую научную аттестацию (чем пытается заниматься набравшийся строгости ВАК). Придется еще и так или иначе пересматривать прошлое - буквально «переписывать историю»! - потому что в этом прошлом накопился, как выражаются экономисты, инфляционный навес дутых, необеспеченных репутаций, в основе которых безнаказанная халтура или прямые фальсификации.

По статистике присуждения ученых степеней в России (она взята с сайта, спонсируемого Минобром, ВАКом и Рособрнадзором) видно, как в 1999-2013 годах кривая графика образует отчетливый «горб», показатели числа присужденных степеней подскакивают в два раза и выше.

Такова картина по всем наукам в целом; сходная динамика прослеживается и по отдельным гуманитарным дисциплинам, в частности по историческим (в таблицах ниже соответствующие строки выделены):

Лица, утвержденные ВАК Министерства образования и науки России в ученых степенях, по отраслям наук

Доктора наук, (человек)

Источник: «Кадры высшей научной квалификации», http://science-expert.ru . Здесь не место подробно анализировать эту временную динамику. Любопытно, конечно, что взлет кривой в 1999 году и ее относительный спад в 2008-м совпадают с приходом новых лиц на высший государственный пост в стране; однако нет уверенности, что здесь имелась прямая связь, - процедуры научной аттестации слишком длительны и инерционны, чтобы столь быстро реагировать на политическую конъюнктуру. Можно лишь достаточно правдоподобно предполагать, что резкий обвал графика в 2014 году объясняется мерами, принятыми министерством Д.В.Ливанова в ответ на разоблачительные экспертизы Диссернета, который развернул свою деятельность годом раньше.

Кандидаты наук, (человек)

Всего за 1994-2015 годы по истории было присвоено докторских степеней - 3016, кандидатских степеней - 16160. С учетом недавних разоблачений приходится опасаться, что значительная их часть - за некоторые годы, возможно, до 50%, то есть многие тысячи, - являются незаслуженными и порождены разными видами академической коррупции. Проблема в том, что люди, получившие эти степени - и в большинстве своем защищенные даже от претензий за плагиат, согласно установленному правительством «сроку давности», - никуда не делись: кое-кто из них, боясь скандала, сдал свой диплом или спрятал его подальше, но многие продолжают делать карьеру в системе науки и образования (в частности, карьеру административную, что типично для несостоятельных ученых), поддерживают в ней коррупционные порядки, воспроизводят себя в учениках и последователях. Поэтому мало лишь сдержать инфляцию новых дипломов, что отчасти достигнуто государственными мерами за последние два-три года; как показывает случай с Мединским, для нормализации положения нужно как-то отделить уже размножившихся псевдоученых от ученых настоящих - отделить хотя бы морально, если не административно. Требуется санация научной среды, более мягкая или более жесткая по формам. В пределе она могла бы дойти даже до введения новых ученых степеней вместо скомпрометированных старых; так финансисты вводят новую валюту вместо обесценившейся.

Необходимость санации как специальной процедуры вызвана тем, что в ближайшее время трудно рассчитывать на выход из кризиса обычным рыночным путем - через институциональную конкуренцию. При такой конкуренции компетентные ученые просто собираются в наиболее авторитетных университетах и лабораториях, тогда как продукция прочих институтов (публикации, дипломы и т.д.) постепенно девальвируется и вытесняется с научного рынка. К сожалению, сегодняшняя система российской науки, опекаемой государственной бюрократией, малоконкурентна и малодемократична, в ней легко деградируют еще недавно лучшие учреждения, а некоторые даже подвергаются гонениям вплоть до закрытия - как это сегодня грозит Европейскому университету в Санкт-Петербурге. Неустойчивые институции приходится поддерживать, а то и заново отстраивать снизу, через непосредственное взаимодействие ученых.

Как видно хотя бы из приведенных выше цифр, объем работы огромен, и задача очень сложна - фактически речь идет о широкой профессиональной переаттестации, да еще и, скорее всего, на общественных началах. Не утопичен ли, осуществим ли такой проект? Об этом трудно судить заранее, все зависит от согласных действий ученого сообщества, а долгая история с министерской диссертацией показала, что согласие по принципиальным вопросам в нем имеется. Перед нами также пример Диссернета: эта общественная инициатива возымела действие, заставила власти принять хоть и половинчатые, но все же реальные меры к наведению порядка.

Санация станет убедительной и принятой обществом, если она будет осуществляться систематично, по ясной и обдуманной программе. Эта программа образуется рядом решений - развилок, на которых делается тот или другой экономический выбор, определяемый соотношением цена/качество: как наиболее эффективно, с наименьшими трудовыми и моральными затратами добиться надежного результата? Ниже перечислены несколько таких вопросов, из ответов на которые можно составить алгоритм практических действий.

• 1. Кто будет этим заниматься? Было бы хорошо, если бы задачу санации науки, включая пересмотр ранее присужденных степеней, взял на себя какой-то государственный орган, например ВАК. Он располагал бы необходимым финансированием (придется выполнить большую высококвалифицированную работу, которая в принципе должна вознаграждаться) и опирался бы на авторитет государственной власти. Но, судя по опыту последних лет, маловероятно, что ученым удастся скоро подвигнуть государство на такие действия; в лучшем случае оно присоединится к уже идущему процессу, подобно тому как Министерство образования начало закрывать коррумпированные диссертационные советы, уже изобличенные Диссернетом. Инициировать этот процесс придется, скорее всего, самим ученым на сетевой и волонтерской основе; институциональную поддержку могли бы оказать некоторые передовые научные учреждения и некоторые специализированные экспертные советы ВАК (такие, как совет по истории, который принципиально вел себя в случае с Мединским).
• 2. Персональная или институциональная переаттестация? При персональной переаттестации проверяется квалификация отдельных ученых, при институциональной ведется мониторинг кафедр, исследовательских отделов, журналов и особенно - диссертационных советов, как официальных «производителей» новых репутаций. В последнее время таким мониторингом занимается Диссернет по своим, формально-количественным критериям; его опыт можно развить, дополнить содержательными параметрами. Институциональная проверка сужает фронт работ, однако рано или поздно ее придется дополнить и персональными решениями, а механизм перехода от одного к другому неочевиден - заслуги ученого не находятся в прямой зависимости от учреждения, где он работает.
• 3. Два метода переаттестации ученых: экспертиза или кооптация? При экспертизе организуется критический пересмотр конкретных профессиональных заслуг исследователя (прежде всего научных трудов), при кооптации его заменяет механизм личного поручительства, как, например, при приеме в члены Вольного исторического общества: наиболее авторитетные ученые рекомендуют других, те в свою очередь дальнейших, а экспертиза требуется лишь в спорных случаях, когда оценки резко расходятся. Кооптация - способ намного менее трудоемкий, чем экспертиза (не нужно заново перечитывать старые книги и статьи), но у него есть недостатки: так, в «серой зоне», за бортом формируемого избранного сообщества могут остаться не только негодные ученые, но и добросовестные специалисты, по тем или иным причинам мало известные в профессиональной среде, - за них некому поручиться, хотя к ним и нет претензий. Ошибочно мнение, будто «и так все знают, кто чего стоит» (а потому не нужны какие-то новые процедуры): на самом деле всем известны не все, в том числе вполне достойные ученые, и они не должны пострадать.
• 4. Если выбран путь экспертизы, что считать ее главной целью: подтверждение заслуженных или отбраковку ложных репутаций? На практике, конечно, всегда делается и то и другое сразу, но одну из этих задач можно ставить как приоритетную, от чего зависит более конкретная стратегия. В первом случае проверке, вообще говоря, подлежат все ученые, во втором - только некоторые, потенциально неблагополучные категории. При последнем решении экспертиза получается избирательной, по одному или нескольким отборочным признакам:
• а) временному (исходя из уже упомянутой статистики, преимущественное внимание обращают на научную продукцию некоторых периодов, отмеченных нездоровым перепроизводством диссертаций);
• б) тематическому (по опыту прежних расследований составляется примерный перечень научных тем, наиболее подверженных фальсификациям);
• в) институциональному (исследуются те сегменты научной среды, где уже ранее были обнаружены злоупотребления: это тоже методика Диссернета, и его экспертизы могут служить одной из «наводок», указывающей на очаги академической коррупции);
• г) статусному (проверке подвергаются прежде всего доктора наук, руководящий состав научно-образовательных учреждений, государственные чиновники, вообще наиболее видные и влиятельные люди, от которых более других зависит развитие и репутация науки).
• 5. Экспертиза отдельных репрезентативных трудов (например, диссертаций) или общий обзор научной деятельности ученого? Оценку диссертаций легче если не осуществить, то формализовать по более или менее строгим правилам, зато ее результаты могут оказаться ненадежными: нередко случается, что ученый работает лучше, чем была его диссертация (если он с тех пор профессионально «вырос»), - или, наоборот, хуже (например, если диссертацию писал за него кто-то другой).
• 6. Экспертиза анонимная (как в научных журналах и на грантовых конкурсах) или открытая (как при защите диссертаций)? Анонимная экспертиза более объективна и менее чревата конфликтами, зато открытая более авторитетна, так как гарантируется именами экспертов. От решения этого вопроса зависит и способ публикации результатов экспертиз - с подробными обоснованиями или же без таковых, по мере получения результатов или же поэтапно, «пакетами», с анализом итогов каждого этапа.
• 7. Выносятся ли итоговые оценки коллегиально, путем обсуждения и согласованного решения экспертной комиссии, или же простым суммированием оценок, выставляемых экспертами независимо друг от друга? Вторую процедуру легче организовать (экспертам не нужно договариваться между собой), но в результате итоговая оценка остается немотивированной и возрастает риск случайных личных предпочтений, не корректируемых дискуссией.
• 8. Бинарные или дифференциальные оценки? В первом случае принимается однозначное решение «достоин - недостоин» (как при защитах диссертаций в нашей стране), во втором - определяется рейтинг исследователя по более или менее гибкой шкале (как при защитах диссертаций, например, во Франции). В условиях массовой взаимной переоценки предпочтительным может оказаться второй, более мягкий способ, снижающий психологический риск конфронтации. По сути же это выбор между «программой-минимум» и «программой-максимум»: при одном решении задача ограничивается дисквалификацией явно несостоятельных, случайных членов научной корпорации, при другом решении результатом работы может стать общий рейтинговый список действующих ученых - постепенно обновляемый и составленный не по формальным наукометрическим показателям, а прежде всего по репутационным оценкам коллег.

При любых вариантах действий непременными представляются:

• составление и публикация хартии, формулирующей задачи и правила научной санации, критерии оценки ученых и их трудов;
• составление и (возможно) публикация списка экспертов, которые понадобятся при любом методе переаттестации;
• приглашение иностранных экспертов (в частности, выходцев из нашей страны, знающих ее язык и привычки, но опирающихся на мировые нормы) и использование зарубежного опыта аттестации;
• систематическая публикация результатов проверки (в тех или иных формах - см. пункт 6).

Наконец, хотя «казус Мединского» случился в исторической науке, было бы желательно заранее предусмотреть возможность расширения санации на другие гуманитарные дисциплины, которые тоже страдают от сходных проблем (автор настоящих предложений сам является представителем смежной, филологической дисциплины, и данный текст - в каком-то смысле советы постороннего). Если историки, проявившие профессиональную солидарность в «деле Мединского», запустят и потянут за собой этот процесс оздоровления - не подчеркивая в его названии, хартии и т.д. собственно историческую специфику, оставляя открытой дверь для коллег из других цехов, - то даже частичной его реализацией по «программе-минимум» они окажут великую услугу всей нашей науке.

© С. Зенкин, 2018

© ООО «Новое литературное обозрение», 2018

* * *

Введение

Эта книга – учебное пособие высшего уровня, предназначенное тем, кто уже имеет базовые знания в теории литературы (например, уже прослушал по ней какой-то университетский курс). По своей задаче оно сильно отличается от вводного курса теории литературы1
Опыт его краткого изложения был в свое время предпринят нами в книжке: Зенкин С. Н. Введение в литературоведение (Теория литературы). М., Институт европейских культур; Изд-во РГГУ, 2000.

: последний можно уподобить преподаванию языка «с нуля» ребенку или иностранцу, однако совсем иначе будут изучать тот же язык его «носители», в основном уже владеющие им на практике, но желающие глубже разобраться в его грамматике и истории. Действительно, теория литературы – один из дисциплинарных метаязыков науки, отличный от языка-объекта самой литературы, и его устройство требует отдельного описания, анализа его познавательных возможностей. Иммануил Кант разграничивал два способа познания – догматический и критический : первый нацелен на познание мира исходя из надежно установленных предпосылок, а второй – на выяснение именно предпосылок этого познания2
См.: Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Сочинения. Т. 3. М., Мысль, 1964. С. 98–99.

Здесь был сознательно избран критический путь – исследование не литературы как сущности (в дальнейшем будет показано, насколько подвижна и трудноопределима эта сущность), а интеллектуальных конструкций, с помощью которых наука пытается ее изучать. Иными словами, наша книга посвящена методологии науки о литературе.

Из этого принципа вытекают три следствия3
Из него вытекают и некоторые особенности оформления. Например, в отличие от распространенной практики написания учебных пособий, главы книги не заканчиваются вопросами или заданиями, позволяющими «закреплять пройденное»: такие дидактические приемы были бы неуместны в работе, рассчитанной на опытного читателя-профессионала.

Во-первых, наша книга не описывает всего , чем занимается теория литературы.

Она ограничивается общими, фундаментальными проблемами этой науки и не ставит себе задачу воссоздать эмпирическую картину каждой ее отрасли. Читатель не найдет здесь ни аннотированных перечней стихотворных размеров или риторических фигур, ни аналитического описания различных жанров словесности, ни исторического очерка смены литературных «течений», «направлений» и «школ», ни тем более каких-либо практических рекомендаций для писателя, читателя или критика художественной литературы.

Во-вторых, наша книга не является нормативным изложением теории; поэтому, в частности, в ней отсутствуют однозначные, раз и навсегда установленные дефиниции многих понятий – эти понятия не определяются , а описываются . Такое решение может показаться странным: ведь точность определений справедливо считают обязательным качеством научного мышления и дискурса. Однако в гуманитарных науках, в отличие, скажем, от математики, она является не отправной точкой, а целью исследования; в этом они неожиданно смыкаются с античной философией, которая «подходила к дефиниции как к своему венчающему итогу»4
Аверинцев С. С. Литературные теории в составе средневекового типа культуры // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., Языки русской культуры, 1996. С. 234.

Гуманитарная теория имеет дело с уже существующими, исторически сложившимися понятиями, которые далеко не всегда возникли в науке (часто, например, в литературной критике), а потому не отличаются концептуальной строгостью и чистотой. Задача исследования именно в том, чтобы очистить и прояснить понятие, полученное от традиции, а для этого приходится анализировать его употребление, сравнивать разные его значения и опирающиеся на них теории, чтобы в итоге получить не одну, а несколько параллельных дефиниций. Такое изложение подобно не аксиоматическому рассуждению, а эмпирическому описанию лексемы в толковом словаре.

В-третьих (развивая ту же мысль), наша книга стремится не сводить имеющиеся теоретические идеи в какую-либо стройную и непротиворечивую систему, а, наоборот, показывать методологическую разнородность этих идей и их несводимость воедино. Не стоит задаваться вопросом, какая из них «более верная»: обычно каждая теория, каждый подход имеют свои сильные и слабые стороны, освещают те или иные аспекты предмета, и наука, пока она живет и развивается, не умеет ни привести их к синтезу, ни выбрать из них оптимальный вариант. Итак, наша задача – не упрощать (в педагогических, практических целях) положение дел в теории литературы, а демонстрировать его реальную сложность.

Сложность, о которой идет речь, в немалой степени обусловлена междисциплинарным положением теории литературы. Наиболее продуктивные концепции этой дисциплины связаны с идеями других наук – философии, социологии, лингвистики, семиотики; она разделяет с ними общие понятия и схемы мышления. Нашей целью было как можно лучше показать это взаимодействие, но не смешивать разные дисциплины; поэтому в книге часто излагаются «чужие», не собственно литературные концепции, но в большинстве случаев это изложение выносится в отдельные фрагменты, обозначенные мелким шрифтом и словом «Подробнее». (Таким же способом выделяется и более детальное изложение некоторых теоретических концепций, а также подробные разборы примеров из литературы.) Уделяя много внимания идеям, импортированным в теорию литературы из других наук, мы практически исключаем из рассмотрения обратный процесс – экспорт литературно-теоретических идей в такие недавно сложившиеся дисциплины, как «культурология», «постколониальные исследования», «исследования идентичности» и т. п.

Мы не стремились – да это было бы и невозможно осуществить – равно обозреть все многочисленные школы в теории литературы, существовавшие и до сих пор существующие в мире. Изложение по необходимости тяготеет к нескольким из них, имевшим наибольшее влияние, – таким, как русский формализм, французский и советский структурализм, рецептивная эстетика. Соответственно наша книга, в отличие от некоторых широко известных учебников5
См.: Eagleton T. Literary Theory: An Introduction. Oxford, Blackwell, 1983, 1996.

Не образует связной, последовательной истории литературно-теоретической науки, ее школ и направлений; вместо этого мы систематически анализируем одну за другой ряд проблем и категорий, сопоставляя конкурирующие концепции в их изучении. Хорошим образцом такого подхода служит книга Антуана Компаньона6
Компаньон А. Демон теории: Литература и здравый смысл. М., Изд-во им. Сабашниковых, 2001 .

Которая будет неоднократно цитироваться и использоваться в нашей работе; она, правда, не имеет характера учебного пособия и рассматривает меньшее число проблем в более узкой перспективе. В целом же по своей цели и структуре настоящий труд, насколько нам известно, не имеет прецедентов в мировой литературно-теоретической науке.

В книге цитируется и излагается множество публикаций ученых из разных стран. Разумеется, из каждой работы приходится извлекать лишь некоторые положения, наиболее существенные для рассматриваемой конкретной проблемы. Мы старались не перегружать книгу лишними цитатами и ссылками; используются, как правило, книжные издания теоретических трудов и лишь в отдельных случаях – журнальные публикации. Теоретические идеи хоть и претендуют на универсальный характер, но возникают в определенное время и в определенном месте; поэтому, в целях их исторической локализации, первая ссылка обычно содержит дату написания или первой публикации текста (монографии или статьи), а для переводов иностранных текстов – дату их выхода на языке оригинала, в квадратных скобках; дальнейшие ссылки даются в сокращенной форме. По возможности для цитат используются уже опубликованные русские переводы, иногда – переводы на третьи языки; при цитировании русских версий указывается фамилия переводчика, кроме случаев нашего собственного перевода. Цитаты из классических литературных текстов не снабжаются библиографическими ссылками.

Значительную часть текста книги занимает пересказ чужих идей, и это создает деликатную проблему. Она заключается не в заимствовании идей как таковом – учебное пособие по своему жанру не претендует на оригинальность всех излагаемых в нем концепций, – а в опасности их искажения. Отбор, сокращение, изложение «своими словами» – все эти широко осуществляемые при пересказе операции деконтекстуализируют и перекодируют оригинал, привнося в него смыслы, которых мог не иметь в виду автор. Иногда мы оговариваем такие смысловые сдвиги, но эксплицировать их все значило бы сделать изложение неимоверно громоздким, да это, собственно, и невозможно – всех семантических и логических нюансов не уловить. Кроме того, за пересказом идеи у нас часто следует ее интерпретация – развитие, обобщение, приложение к новому материалу и т. д., что может еще дальше увести от ее изначального содержания. Такие операции обычно отделяются от пересказа специальными маркерами – например, выражениями типа «можно предположить, что…», сигнализирующими о наших собственных гипотезах по поводу изложенной выше концепции. Однако и эти меры предосторожности срабатывают не всегда, и текст книги нередко представляет собой осмос, трудноразличимое взаимопроникновение двух мыслей – излагаемого теоретика и излагающего его труд интерпретатора. Средневековые книжники различали три функции человека, творчески работающего с текстом: «автора», «компилятора» и «комментатора». В нашей книге эти функции чередуются, и если прямые цитаты представляют собой «авторский» текст, достоверно воспроизводящий (пусть и в переводе) мысли цитируемого теоретика, то за текст «компиляторский» (пересказы) и «комментаторский» (дополнения и замечания) всецело несет ответственность автор настоящей работы, включая ответственность за возможные неточности изложения, ошибочные толкования и неоправданные экстраполяции идей. Такая уязвимость интерпретирующего дискурса побуждает к скромности: отчасти именно поэтому мы не ищем у излагаемых авторов мелкие ошибки (которые, конечно, случаются у каждого ученого), останавливаемся преимущественно на сильных сторонах их концепций, а их критику стараемся вести лишь на уровне общих проблем, обрисовывая границы применимости каждой теории. Насколько успешной оказалась такая научная и вместе с тем творческая стратегия – судить читателю, но в принципе она представляется правомерной постольку, поскольку речь идет об интерпретации не застывших догматов, а живых, продуктивных идей.

Книга завершает собой многолетний труд по сбору и систематизации литературно-теоретических идей и понятий. Многие из анализируемых здесь чужих работ ранее рассматривались в рецензиях и обзорах, публикуемых нами в журнале «Новое литературное обозрение»; ряд классических, а также и новых теоретических трудов (например, уже упомянутая монография А. Компаньона) вышли по-русски в наших переводах и с нашими сопроводительными статьями; некоторые фрагменты будущей книги были представлены на конференциях и изложены в научных публикациях7
В тексте учебного пособия мы избегаем цитировать свои собственные работы. Вот лишь одна общая ссылка на книгу, где многие теоретические проблемы рассматриваются подробнее, чем здесь: Зенкин С. Н. Работы о теории. М., Новое литературное обозрение, 2012.

На протяжении ряда лет общая концепция и конкретное содержание будущего учебного пособия «обкатывались» на лекциях по курсу «Теория литературы: Критический курс», читавшихся для аспирантов-филологов Российского государственного гуманитарного университета. Внимательность и взыскательность его слушателей обеспечили первую проверку наших мыслей, а их вопросы и критические замечания позволили в ряде случаев существенно уточнить и обогатить наш текст. Наряду со слушателями лекционного курса, мы выражаем глубокую признательность коллегам, которые в разных формах, устно и письменно, откликались на мысли, изложенные в этой книге, и помогали в их дальнейшей разработке.

Наконец, эта книга стала результатом индивидуального исследовательского проекта «Литературная теория XX века: проблематика и результаты», выполненного автором в Научно-образовательном центре РГГУ в рамках государственного задания № 2014 / 167, проект № 2772.

Глава 1
Критика

§ 1. Картография дискурсов о литературе

Теория и практика изучения литературы исключительно динамично развивались в XIX – XX веках и дали яркие, хоть и неоднозначные результаты. Прежде чем разбирать их конкретные идеи, следует обрисовать их общее положение, их место среди других дисциплин, их основные формы. Такое картографическое описание вообще является эффективным методом изучения культуры: содержание того или иного культурного дискурса или отрасли знания во многом определяется именно их внешней организацией, границами и соседством. Наука должна как можно больше задумываться о собственных пределах – не бросаться очертя голову в поиски «глубинной сущности», а выяснять свои границы, внешние связи, которые могут затем отражаться в связях внутренних. Этот принцип особенно важен для современной теории литературы, для которой исследование внешних характеристик предмета с точки зрения читателя – методологический принцип. В своих наиболее передовых тенденциях она отказывается от интуитивного «вчувствования» и от абстрактной спекуляции, встает на внешне-объективную точку зрения, поэтому ей так важны внешние границы своей собственной компетенции. Методологической притчей может служить эпизод из романа Умберто Эко «Имя розы», где герои исследуют лабиринт библиотеки-культуры: успех достигается не углублением в лабиринт, а тщательным описанием его извне, составлением плана здания, где он расположен.

В дальнейшем изложении мы будем опираться на несколько понятий, описывающих разные виды профессиональной интеллектуальной деятельности, применяемой к художественной словесности. Эти понятия – критика, филология и поэтика (точнее, теория литературы, которая включает в себя также и искусство толкования – герменевтику ). Ими обозначаются не составные части науки о литературе и не исторические этапы ее становления; скорее ими задаются три независимые друг от друга логические оси, вокруг которых выстраиваются другие понятия, характеризующие разные способы говорить и думать о литературе. Иными словами, эти три базовых понятия не образуют стройной системы, они сложились исторически, а значит во многом случайно, и поддаются лишь частичному логическому упорядочению – картографии, но не классификации. Среди перечисленных терминов нет слова «литературоведение»: оно неточное, неоднозначное и потому неудобное для концептуального применения8
Русское слово «литературоведение» – перевод немецкого термина Literaturwissenschaft, исторически обросший нежелательными, не совсем научными ассоциациями. В массовом словоупотреблении «литературоведение» связывается главным образом с составлением писательских биографий (нередко популярно-сенсационных).

; в дальнейшем мы будем избегать его и в качестве общего термина, охватывающего по содержанию все остальные, использовать науку о литературе .

Наука о литературе – деятельность одновременно теоретическая и практическая; выработка общих понятий и моделей сочетается в ней с экспертизой и селекцией конкретных культурных объектов, высказываний, текстов. Сложность в том, что вырабатывать оценочные суждения, определять достоинство произведений, отбирать из них лучшие, формировать канон – все это задачи и самой литературы как социального института, которая включает в себя не только собственно произведения, но и их оценки, их репутацию (см. ниже, § 13). Стало быть, по своей деятельности наука о литературе сближается с изучаемым ею дискурсом и оттого затрудняется в определении своей собственно научной специфики. Ей нелегко «вытащить себя» из собственного предмета, занять по отношению к нему объективную, внешнюю позицию. Свойственные ей саморефлексия, самоописание и самоосмысление – это как раз попытки отделить себя от литературы как таковой.

§ 2. Исторические формы критики

Одну из таких попыток предпринял швейцарский историк литературы и интеллектуальной культуры Жан Старобинский. В статье «Отношение критики» (2001) он наметил гипотетическую трехэтапную (где этапы диалектически вытекают один из другого) историю аналитического мышления о литературе, которое он именует не «наукой о литературе», а критикой – в соответствии с обычным употреблением этого слова во французском языке, но одновременно и подчеркивая оценочную, «критическую» функцию любого знания о художественной словесности9
См.: Старобинский Ж. Поэзия и знание: История литературы и культуры. Т. 1. М., Языки славянской культуры, 2002. С. 23–30. Первая версия статьи «Отношение критики» опубликована еще в 1967 году; здесь излагается новая ее часть, добавленная для переиздания 2001 года.

По мысли Старобинского, критика проходит несколько стадий развития, первая из которых еще не содержит ничего собственно научного. Эта, так сказать, «критика-1» – традиционная, хорошо известная нам деятельность, которую мы чаще всего и называем «критикой» и в ходе которой тексты словесности, вообще произведения культуры сравниваются по качеству; она отделяет лучшие тексты от худших, оценивает их и их авторов; древняя культура отражает такую деятельность в мифах о состязании-агоне, которому, как в современном спорте, требуется судья. Такая деятельность может иметь предметом только профанные, светские тексты, поскольку тексты священные по определению не подлежат оценке и критическому суждению. Поэтому критика как особый вид культурного дискурса может исторически возникнуть лишь в более или менее обмирщенной культуре, где религиозность не охватывает всех сфер жизни. Ее первой функцией становится отбор собственно художественного материала, отделение художественных текстов от нехудожественных (или от плохих художественных) – формирование корпуса литературы как таковой. Такая критика – неотъемлемая часть литературы, необходимая литературе для самоопределения.

Второй этап эволюции – то, что по-русски называют «критикой текста» или «текстологией», а в европейских языках то же понятие часто покрывается термином «филология», который в русском языке может означать вообще любые исследования словесности, включая лингвистику10
Следует все время иметь в виду эту неравнозначность сходных по виду терминов: русское слово «критика» значит не совсем то же самое, что французское critique, а русское «филология» – не совсем то же самое, что французское philologie; слово textologie тоже употребляется по-французски, но в смысле «анализа текста» (обычно не исторического, а структурно-функционального). Аналогичная ситуация с другими языками.

Эта вторая форма критики тоже возникла в античности, но получила особенно мощное развитие в эпоху Возрождения, когда сошлись сразу два стимула к этому развитию: идейная установка на возрождение полуутраченной античной культуры и техническая революция – изобретение книгопечатания, благодаря которому приняло массовые масштабы тиражирование текстов и остро встал вопрос о выборе верного текста памятников прошлого для переиздания. Филология («критика-2») продолжила оценочную работу, которой занималась «критика-1». Филологическая работа – изначально тоже отбор, оценка и отбраковка, только этим операциям подвергаются не сами тексты, не целостные произведения, а версии этих текстов или даже их отдельных фрагментов. Текст доходит до потомков в разных вариантах, нередко искажается разного рода ошибками, и задача филолога – выбрать или составить из этих вариантов правильную, каноническую версию.

На третьем этапе возникает новейшая деятельность свободной интерпретации, которая, отказавшись от представления о незыблемости текста или его смысла, стремится истолковать этот текст по-новому; ее суждения и прочтения приобретают творческий, «учредительный» характер. Ее задача – обогащать текст современными интерпретациями, вычитывать в нем (а бывает, что и «вчитывать» в него) нечто новое. Для этого есть разумные основания: у нас ведь больше исторического, культурного опыта, чем у первых читателей, у нас более сложные инструменты мышления, поэтому мы можем извлечь из текста больше, чем наши предшественники. Но такая «смыслоучредительная» «критика-3» нуждается в самоконтроле – в новой селективной деятельности, подвергающей отбору уже не тексты, не их версии, а их критические интерпретации . Для этого – здесь мы продолжаем мысль Старобинского – возникает «критика-4», которая занимается сравнительным анализом, оценкой, а при необходимости и отбраковкой смыслов, возникающих при критических прочтениях текстов. Эта последняя форма критики приблизительно соответствует тому, что называют поэтикой (а иногда и теорией литературы ).

Можно сделать три общих замечания по поводу этих форм критики. Во-первых, исторически они не сменяют одна другую, а прибавляются одна к другой, то есть возникают в разные исторические эпохи, но затем продолжают жить параллельно. В частности, в наши дни сосуществуют все четыре перечисленные формы: и вкусовая критика новых произведений (в газетных и журнальных статьях), и филологическая критика старых текстов (в научных трудах и академических, «критических» изданиях памятников), и интерпретация классики (в статьях, монографиях, учебных курсах), и теоретическая критика интерпретаций (в специальных работах по теории). Во-вторых, во всех своих формах критика, вообще говоря, работает не с целостным корпусом словесности, а с некоторой его частью. В самом деле, задача «критики-1» именно в том, чтобы выделить из этого корпуса тексты, которые составят классический канон, а остальные отбраковать и забыть; три следующие формы критики, «критика-2», «критика-3» и «критика-4», изначально занимаются уже только этим каноном или, во всяком случае, опираются прежде всего на него. Их реальным объектом является не литература вообще, а только «хорошие», классические тексты, то есть этот объект определяется не по независимым, чисто научным критериям, а с учетом традиций самой литературы. В-третьих, по ходу своего развития критика все более отдаляется от проблем языка . «Критика-1» непосредственно работает с языком и своей селекцией текстов, параллельно с канонизацией литературы, способствует его нормализации; типичная форма ее оценки – «это хорошо (или плохо) написано». Для филологической «критики-2» глубокое знание языка тоже важно, но уже лишь как промежуточное звено, инструмент, помогающий выделить или сконструировать наиболее достоверную версию текста. «Критика-3» работает с языком еще более опосредованно, в ней главное – создать и обосновать содержательную интерпретацию текста, опору для которой часто дает не столько сам язык, каким написан текст, сколько его философские, социально-исторические, политические и т. п. смыслы. Еще более абстрактно мыслит теоретическая «критика-4», и при своем развитии в XX веке она все больше отступает от «филологической» концентрации на отдельном слове и вообще на словесном материале (например, учитывает телесные и социальные аспекты литературного творчества и восприятия).