Знатоки турецких языков о происхождении якутов. Тюркская группа языков: народы Турки и якуты

Первые два тезиса Радлова доказывают, что он вполне убедился в правоте Бётлингка по вопросу о месте якутского языка среди языков турецкой семьи, расходясь с ним лишь в историческом прогнозе о его происхождении. Делая эту оговорку, Радлов, по-видимому не особенно уверен в прочности своих воззрений, ибо ещё во введении к своему труду заявляет:

«При таком составе известного нам якутского языкового материала в отношении его происхождения приходится допускать только две возможности: или якутский язык - первоначально турецкий, который рано отделился от осталь­ных турецких наречий, и впоследствии, благодаря общению с монгольскими или другими соседями, напитался другими языковыми элементами, или этот язык первоначально мон­гольский, насыщенный чуждыми элементами, позже был со­вершенно отуречен».

Эти колебания Радлова, допускающего одновременно три гипотезы образования якутского языка, убеждают нас в том, что сравнительно-грамматическое изучение языка вообще не может дать надежную опору для научных выводов о пер­вичном тюркизме или монголизме якутского народа, а также о его древности или молодости. Два корифея лингвисти­ческой науки, академики Бётлингк и Радлов, на один и тот же вопрос дают диаметрально противоположные ответы.

Очевидно, основываясь на фактах подобного принци­пиального разногласия авторитетов лингвистической науки, один из новейших знатоков турецких языков, проф. Чобан- Заде, высказываясь на I тюркологическом съезде по вопросу о близком родстве тюркских наречий, заявил:

«Откуда и как возникло якутское наречие по сей день ещё не установлено. Наречия сибирских и алтайских тюрок более близки к наречиям Средней Азии...»

И заключает свой доклад такими словами:

«Если вопрос представляется пред нами в такой форме, то безусловно было бы целесообразно теперь оставить в сто­роне фантастические размышления и приступить к изучению каждого в отдельности тюркского наречия».

Проф. Катанов, давая классификацию турецких наречий, включал якутский язык в «восточную группу» заодно с наре­чиями казахов, киргизов, татар Томской и Енисейской губ., карагассами Иркутской губ. и урянхайцами. Но у Катанова принцип классификации, по-видимому, не строго лингвисти­ческий, а скорее географический.

Вслед за ним и проф. А. Н. Самойлович (ныне акаде­мик) причисляет якутское наречие к «восточной же группе», включая туда же, в качестве основного древнее уйгурское наречие. Хотя Самойлович, отнеся якутский язык к этой группе, указывает один фонетический признак, а именно, чередование в середине и на конце слов звуков - «д (т), з (с), j» (якуты говорят - атах (нога), а их собратья по группе - «адак», «азак», «ajaк»), но фактически он больше руководствуется историческим принципом, отыскивая по гео­графической близости составные элементы древнего уйгур­ского народа. При этом Самойлович оговаривается, что якутский язык является «одним из самых смешанных и ори­гинальных, по выражению Радлова, nachtürkisch». Эта ого­ворка и ссылка на авторитет Радлова уже создает большую шероховатость и делает неприемлемым его воззрение о месте якутского языка, ибо, по-Радлову (см. выше его тезисы), это наречие в ряду турецких является уникумом, который не может быть включен ни в одну группу.

Академик Ф. Е. Корш, руководствуясь формальным при­знаком (мешаным характером якутского языка и невозмож­ностью роднить его с какими-либо известными турецкими наречиями), включает его в одну группу с чувашским и под­черкивает: «Но якуты, кое в чем приближаясь к карагассам, не имеют ничего специфически общего ни с алтайцами, ни с чувашами».

Новейший грамматик Немет тоже объединяет якутский и чувашский языки в одну группу, руководствуясь одним маловажным фонетическим признаком, а именно, в этих язы­ках слова, начинающиеся со звука «с», во всех остальных наречиях начинаются с «j». (Например, якуты говорят «сэт- тэ» - семь, чуваши - «сичче», а все остальные тюрки - jэти, jэди, jэтти, jиди и т. д.). (О классификации Немета упоми­нает проф. Самойлович в упомянутой выше статье, стр. 9, прим. Г).

Таковы разногласия лингвистов по вопросу о месте якут­ского языка среди родственных с ним турецких наречий.

Все попытки ввести якутский язык в круг родственных турецких диалектов должны быть признаны крайне искус­ственными и неудачными. Следовательно, остается в силе об­щий вывод двух знаменитых академиков, Бётлингка и Радлова, что якуты хотя и говорят по-турецки, но настолько своеобразно, что их ближайшие родственники не могут быть разысканы ни среди живых, по-турецки говорящих народов, и ни среди древних, языки которых известны в науке по сохранившимся литературным памятникам. Это одиночное и изолированное положение якутского диалекта делает более вероятным историческую гипотезу, что якутское племя со своим языком и не менее своеобразной духовной культурой представляет из себя остаток какого-то большого древне-турецкого мира, который очень рано распался, будучи по­глощен чуждой стихией. Подобное явление в истории степ­ных народов нельзя рассматривать как нечто невероятное и фантастическое. Куда девались те многочисленные турец­кие племена, которые когда-то, ещё на заре русской истории, шумно волновались в южнорусских степях? Они большею частью потонули среди славянских народов, а их жалкие остатки обнаруживаются в предгорьях Кавказа или, смешав­шись с другими туземными народами, преобразовались в чувашей и т. д. А на востоке многомиллионный осед­лый Китай легко мог ассимилировать не один десяток мил­лионов турецких кочевников. Точно так же и приток значи­тельной турецкой крови в составе современных монгольских племен мог остаться не зарегистрированным писаной исто­рией.

Академик Радлов, как видно из приведенного выше IX-го тезиса, очень близко подошел к этому же самому вы­воду, но, будучи связан своим ранним воззрением, остано­вился на полдороге. Он полагает, что нарисованная им кар­тина смешения трех этнических группировок - урянхай­ского, монгольского и турецкого, характеризует только якутов, а не ту большую ветвь «древнетурецкого» народа, существование которой теоретически допускается и им. Таким образом, имеется полная возможность примирить воззрения на якутский вопрос двух выдающихся лингвистов прошлого века, специально углубившихся в изучение якут­ского диалекта.

Из теоретических построений Радлова наиболее слабым представляется VIII тезис, т. е. его утверждение о молодости якутского языка и народа. Эта оригинальная позиция Рад­лова вряд ли может рассчитывать на общее признание в современной туркологии. Об этом мы можем судить по следующим фактам. Пл. Млиоранский, один из выдающихся знатоков турецких наречий, пытаясь согласовать взгляды Бётлингка и Радлова по вопросу о происхождении и древности якутского языка, ещё до выхода в свет Die jakutische Sprache писал:

«Особняком стоит якутское наречие, так как якуты (если даже они чисто турецкого происхождения, что очень сомни­тельно) отделились от главной массы турецкого народа в очень отдаленное время, жили долго, не имея сношений с другими турецкими племенами, и подпали под влияние монгольских и отчасти тунгусских племен».

H. Н. Поппе, специалист по всем трем ветвям алтай­ских языков (турецких, монгольских и тунгусских), в своей недавно изданной «Учебной грамматике якутского языка» (Москва, 1926), свое отношение к новым воззрениям Рад­лова формулирует так:

«По сравнению с прочими турецкими языками якутский язык обнаруживает значительные отклонения от общего типа турецких наречий и можно полагать, что турки-якуты от­делились от прочих турецких народностей в очень давнюю пору, после чего долгое время их язык развивался вполне са­мостоятельно и обособленно от влияний других турецких языков, в результате чего и явилось большое различие между якутскими и прочими турецкими языками...»

«Характерные особенности якутского языка, по мнению В. В. Радлова, не свидетельствуют о раннем отделении яку­тов от прочих турок, а, наоборот, свидетельствуют скорее о том, что якуты - лишь отуреченное племя нетурецкого происхождения».

«С этим мнением В. В. Радлова можно согласиться лишь с большим трудом. Дело в том, что, вопреки мнению В. В. Радлова, характерные особенности якутского языка носят чрезвычайно архаичный характер».

Здесь мы заканчиваем обзор воззрений знатоков тюрк­ских наречий об отношениях и возможных связях якут­ского языка с другими диалектами той же турецкой семьи. Для нас важен, конечно, исторический смысл общего заклю­чения лингвистов о положении якутского языка.

Архаичность якутского языка признается почти всеми лингвистами за исключением академика Радлова.

По поводу исключительной позиции Радлова, совершенно не затрагивая его величия в одной отрасли специального знания, можно сказать, что иногда и великому человеку бы­вает свойственно совершать «величайшие» ошибки.

Мы знаем, например, что академик Бётлингк, высказываясь за древность якутского языка, руководствовался не только своими лингвистическими знаниями, но и наблюдениями своего ученого друга Миддендорфа о нравах и обычаях якутов, сохраняющих в глуши северной тайги понятия, пред­ставления и обряды, присущие степным народам Средней Азии. А академик Радлов в своей сравнительной грамматике усматривает нечто вроде священного шаманского бубна, при­слушавшись к звукам которого, можно безошибочно проро­чить о прошлых судьбах любого народа. Приведем немногие примеры исторических прогнозов академика Радлова. По его мнению, якуты потому быть признаны не турками по проис­хождению, что общетурецкое слово «дочь», «девица» произ­носят «кыыс», тогда как его подлинные и бесспорные турки сохранили в форме «хыз» (или точнее кхыз). Спрашивается, почему не наоборот или по каким особым соображениям нужно исключить возможность существования в древности «кыс» турков и «хыз» турков? Дальше академик Радлов самый сильный научно-грамматический аргумент в пользу молодости якутского наречия усматривает в выпадении у них во многих словах начального звука «с» («переднеязычного спиранта»). Это положение он иллюстрирует следующей сравнительной таблицей этого звука в разных диалектах:

Was die in türkischen Wörtern auftretenden vorderlinqualeu Anlaute с, ш, ч, betrifft, so sind sie im jakutischen volkommen qeschwunden.

Вслед за этим Радлов утверждает, что начальный звук «с» сразу не мог выпасть и что это явление происходит путем постепенного ослабления «с» до придыхательного «h» вклю­чительно, как это имеет место в башкирском наречии. За­тем автор умозаключает, что якутский язык в отношении переднеязычных спирантов показывает картину последней ступени развития, до которой не достигло ни одно другое тюркское наречие:

«Wir sehen also, dass die jakutische Sprache in Betreff der vorderlingualen Spiranten nicht nur einer sehr späten Entwicklungsperiode der türkischen Lautverschiebung entspricht, sondern, dass sie die letzte Stufe dieser Fortentwicklung bietet, za der noch keine andere Tüksprache gelangt ist».

В самом деле, какое блестящее доказательство «моло­дости» (?) якутского диалекта разыскал острый граммати­ческий анализ академика Радлова?

Достигнуть последних ступеней развития в модифика­ции звуков речи, до которых не дошло ещё ни одно турецкое наречие, не значит ли быть старейшим членом в семье турец­ких языков? Почему же в отношении якутского языка «по­следняя ступень развития» (die letzte Stufe) должна быть истолкована как несомненный признак его молодости?

Нам трудно понять рассуждения Радлова о судьбе пе­редне-язычного спиранта в якутском наречии. Очень охотно допускаем, что это недоумение покоится на нашем обыва­тельском подходе к сложным и трудным вопросам специаль­ной научной дисциплины.

Между прочим, академик Бётлингк, а вслед за ним С. В. Ястремский и сам академик Радлов констатировали в якутском диалекте одно весьма странное грамматическое явление, а именно, отсутствие родительного падежа, суще­ствующего во всех турецких и монгольских языках.

Академик Бётлингк придерживается того взгляда, что якуты отделились от прочих турок ещё до образования роди­тельного падежа, а Ястремский, констатировав в языке совре­менных якутов следы былого существования этого падежа, стоит на той точке зрения, что он раньше был, но потом утрачен. Радлов присоединяется к мнению Ястремского и пишет: «Окончание родительного падежа, как ненужный балласт вышло из употребления и это могло случиться как в раннее время, так и позже». При этом Радлов констати­рует, что орхонские тюрки в VII и VIII веках «очень час­то отношение родительного падежа даже по преимуществу вы­ражали тем же способом, как это делается у якутов».

Итак, якуты не только проглатывают некоторые звуки ту­рецкого языка, но даже постепенно пришли к забвению цело­го падежа, который когда-то был у них в употреблении. И это последнее обстоятельство не убеждает Радлова в древ­ности якутского языка и народа.

Научные заслуги академика В. В. Радлова общеизвест­ны и, конечно, нет нужды ежеминутно напоминать об этом. Но отсюда ещё не следует, что все изреченное им пред­ставляет абсолютную ценность и должно быть принято без критической проверки.

Точно установленное лингвистической наукой полное оди­ночество якутского диалекта мы можем принять как один из сильных аргументов в пользу степного происхождения якутского народа, ибо, если бы это наречие родилось где-то в таежной глуши, то его родичи были бы живы и по сей день. Всякая культура в лесистых и гористых странах всегда отли­чается устойчивостью и монолитной прочностью, а степные народы при господстве древнего номадизма, наоборот, пред­ставляли обычно бурливый поток. В полосе травянистых степей постоянная смена исторической обстановки и наро­дов - самое заурядное явление. Это явление прекратилось в истории Старого Света лишь с того момента, когда окрепли прилежащие к степям оседлые государства и положили не преодолимую преграду передвижениям кочевых народов.

Трудность борьбы с кочевниками заключалась в том, что оседлые народы очень долго не имели обученной кавалерии, которая могла бы соперничать в бою со степной конни­цей. Например, китайские историки отмечают, что Китай отдохнул от набегов соседних кочевников лишь тогда, когда обучил своих воинов «конному стрелянию из луков». За­мена народного ополчения регулярными войсками, введение сомкнутого строя и прочие военно-технические приемы к приспособления, усилившие военную мощь оседлых народов, тоже явились не сразу. Мы не говорим уже о появлении огнестрельного оружия, окончательно ликвидировавшего опасность со стороны степей. Окончательное замирание степей и консолидация её обитателей, сопровождавшиеся пре­кращением постоянных смешений языков и народов, характе­ризует новую эру в истории номадизма.

Если якуты со своим языком и культурой представ­ляют из себя осколок того древнетурецкого мира, который господствовал в степях в эпоху военного преобладания кочевников над оседлыми народами, то разыскание ближайших родичей якутов по крови, языку и другим культурным признакам будет нелегкой задачей. Очевидно также, что научное значение лингвистического метода, тем более сравнительно-грамматического, при прояснении древней истории якутов весьма и весьма ограничено. В этом отношении замечательную мысль высказал проф. С. И. Руденко на I тюрк. съезде, докладывая на тему «Современное состоя­ние и ближайшие задачи этнографического изучения турец­кихплемен». Он сказал:

«Многочисленные факты свидетельствуют о том, что язык является наименее стойким этническим элементом. С удиви­тельной стойкостью выживают расовые типы, с редким упор­ством переживают бытовые особенности и сравнительно легче утрачивается язык, заменяясь новой разговорной речью» .

Руденко говорит здесь, конечно, об общем правиле или закономерности, наблюдаемой во многих пунктах земли, где происходила постоянная смена и смешение народов. В част­ности, его положение не приложимо к якутам, которые попали в естественный мешок и глушь Ленского бассейна, где до прихода русских они прожили никем не тревожимые. Поэтому основные черты якутского быта, нравов, языка, ре­лигиозных представлений и проч. не могли потерпеть серьез­ных изменений в отношении якутов, пожалуй, правильнее было бы говорить не о прогрессе, а о попятных шагах и регрес­се сравнительно с тем, что имелось у них в момент исхода из центральных степных мест. Само собой разумеется, мы исключаем эпоху порусской истории, когда якуты вновь при­общились к поступательному ходу общечеловеческой куль­туры.

Согласно мнению Руденко, историк якутов, разбираясь в туманных контурах их давно прошедшей исторической жизни, должен, по преимуществу, опираться на самые кон­сервативные элементы культуры, объединяемые этим автором под понятием «бытовых особенностей». Из них религиозно­-мифологические представления якутов с примыкающими к ним образцами народного фольклора составят самый на­дежный исторический источник. В своей работе «Опыт сравнительного изучения библейских и якутских мифов о прародителях народа» мы попытались указать местонахож­дение элементов той степной культуры, северное ответвление которой застряло у якутов. Составители библии и якуты принадлежат к разным расам, не могут иметь ничего об­щего в отношении языка, но тем не менее религиозно-ми­фологические представления у них обнаруживают происхож­дение из единого источника. Такова древность якутского на­рода, его языка и культуры.

Академик Радлов степное происхождение якутского диа­лекта хочет аннулировать красноречивым жестом в сторону языка орхонских писаных памятников, который оказался бо­лее близким к наречиям других турецких племен, а не к якут­скому. Но эта ссылка не может поколебать наш общий вывод о степном происхождении якутского народа, ибо орхонские тюрки и поздние уйгуры принадлежат к турец­кому средневековью. Китайские исторические летописи бес­спорно свидетельствуют о том, что предками уйгур и народа тюрк были хун-ну или сюн-ну. Каков был лексический со­став и грамматика турецкого наречия этих хун-нов, об этом в лингвистической науке не имеется никаких данных, за ис­ключением немногих слов, сохранившихся в китайской тран­скрипции. (Например, «тан-ли гуту», что, приблизительно, должно было звучать «тан-рикуту», и означало царский титул у хуннов. Китайские историки приравнивают его своему понятию «сын неба», что у них также является обыч­ным титулом богдыхана. Поэтому эти хуннские слова пере­водят тоже «сын неба». По-якутски этот титул может быть передан почти тождественными словами «тангара кута» или «тангара хотойо»).

Точно также не имеется данных и о народном наречии ранних уйгур, населявших восточную половину Монголии. Следовательно, первоначальное предположение академика Бётлингка о степном происхождении якутского наречия и после расшифровки памятников древнетурецкой письменности не теряет своего значения.

Могут ли якуты со своим языком иметь какое-либо отношение к народу хун-ну китайских летописей? Ответ на этот вопрос нужно искать, во всяком случае, не в грам­матике якутского языка и даже не в его лексическом соста­ве, а в осмысленных памятниках народной словесности - былинах, легендах, обычаях и нравах, в религиозном воз­зрении народа и т. п.

Лингвисты единогласно констатируют в якутском языке обилие корней общих с монгольскими наречиями в гораздо большем проценте, чем в других турецких наречиях. Можно ли в этом обстоятельстве усматривать непреодолимую пре­граду для установления прямого родства якутского языка с наречиями древнейших турецких народов степной Монго­лии? Конечно, нет, ибо эти самые народы, как в отношении своего этнического состава, так и господствовавшего у них диалекта, представляют для нас абсолютно неизвестную ве­личину. Лишние монголизмы якутского наречия мы были бы вправе приписать своеобразию исторических судеб одних якутов в том лишь случае, если бы мы точно знали, что древнейшие турецкие обитатели Монголии представляли из себя чистую расу без всяких монгольских и иных прочих примесей. Мало того, якутские монголизмы являются «монголизмами» лишь в весьма условном смысле, а именно, при допущении, что современные монгольские племена и наречия не содержат в себе ни капли турецкой крови и языкового элемента. Если, паче чаяния, монгольские народы в древней­шие исторические эпохи образовались из смешения чистых и первобытных монголов с остатками хун-ну китайских ле­тописей, то якутские «монголизмы» окажутся ни чем иным, как обратным отражением неведомых для нас «тюркизмов» монгольских наречий.

Если старые языковеды стояли на той точке зрения, что монгольские и турецкие языки развились совершенно обособ­ленно и независимо друг от друга, то новейшие достижения сравнительного алтайского языкознания говорят о том, что эти языки за завесами известной нам истории находились в тесном общении друг с другом и имеют в прошлом какую- то стадию совместного развития. Руководители первого тюркологического съезда в Баку даже сочли необходимым поставить особый доклад на тему «Родство турецких языков с монгольскими».

Из доклада мы узнаем, что основоположником этой тео­рии монголо-турецкого языкового родства выступил извест­ный монголист Рамстедт. По словам Поппе, он сначала допускал, «что значительная близость монгольского языка к турецкому может являться результатом массовых заим­ствований». «Впоследствии же, когда был установлен ряд чрезвычайно сложных монгольско-турецких фонетических законов и, когда были выявлены общие элементы морфо­логии этих языков, Рамстедт уже определенно высказывается в пользу гипотезы о родстве монгольского и турецкого язы­ков, в его последующих работах неоднократно говорится уже о монгольско-турецком праязыке».

Теорию турецко-монгольского родства значительно позже усвоил и знаток турецких языков Немет. Современное поло­жение этого вопроса характеризуют заключительные слова Поппе: «К достижениям алтайского сравнительного языкознания, прежде всего, относится разрешение в положитель­ном смысле вопроса о родстве монгольского и турецкого языков».

С исторической точки зрения теорию близкого родства монгольского и турецкого языков проще понять, как отра­жение древних этнических смешений, носителей этих двух языков, чем развитие последних от одного единого корня. Это явление должно было иметь место в старую эру нома­дизма, о чем мы говорили выше, обусловленную слабостью военной организации оседлых народов и более интенсивными передвижениями кочевых народов в пределах обширных евразийских степей. Полное военно-техническое преоблада­ние оседло-земледельческих государственных организаций знаменует собою локализацию кочевников на определенных участках степей и абсолютное прекращение их внутренних этнических, языковых и культурных смешений.

Во всяком случае, сами лингвисты поставили себе на разрешение вопрос о древних смешениях монгольских и ту­рецких языков в гораздо более сильной степени, чем это имело место в поздние исторические эпохи. Вместе с тем чистота монгольского языка оказывается уже под большим сомнением. Не особенно давно проф. Б. Владимирцев, ныне покойный, свою статью «Турецкие элементы в монгольском языке» заключает следующим весьма характерным во­просом:

«Но я думаю уже теперь возможно поставить вопрос, не является ли монгольский язык мешаным, вроде, напр., якутского, в котором тоже значительную роль играют турец­кие элементы».

Нам представляется лишь несколько странным, почему Владимирцев, вопреки господствующему мнению туркологов, относит якутский язык к нетурецким. Если бы проф. Вла­димирцев знал, что якутский язык признан одним из турец­ких диалектов, «в котором тоже значительную роль играют монгольские (а «не турецкие», как говорит он) элементы», то, конечно, он не стал бы разъединять эту единую проблему. Если в самом монгольском языке имеются невыясненные турецкие примеси, то тем самым легко и просто разрешаются и «монголизмы» якутского языка.

Некоторые туркологи, в том числе и академик Радлов, ещё могли удивляться лишним монголизмам якутского языка и ломать свою голову над вопросом об особых путях его исторического образования. Но для нового поколения турко­логов и монголистов, сумевших поднять свою научную дис­циплину на новые высоты путем углубления сравнительно­-грамматического анализа, типические особенности якут­ского языка, своеобразие его грамматики и лексического состава, должны бы вскрывать лишь завесу над неизученны­ми страницами взаимоотношений монгольского и турецкого мира в глубинах древнеазиатской истории. Вот почему можно выразить надежду, что некоторые теоретические заблуждения академика Радлова в отношении якутского язы­ка с течением времени будут легко изжиты даже среди его больших почитателей. Сравнительное турецкое и алтайское языкознание началось не с Радлова, само собой разумеется, не им оно закончит цикл своего развития. Новые люди в научной тюркологии, обладающие более дальним круго­зором, принесут с собой и «новые песни».

Перейдем теперь к историческому учению академика Радлова о происхождении якутского народа, которое изло­жено им в виде послесловия к его лингвистической моно­графии. Его теоретические построения не оригинальны. Они представляют из себя переделку и приспособление известной нам урянхайской гипотезы Трощанского, с которой он озна­комился благодаря близкому общению с Э. К. Пекарским, к изложенным выше лингвистическим выводам. Вся осталь­ная литература о происхождении якутов осталась вне круго­зора Радлова. Он усвоил основной тезис Трощанского о лесных урянхайцах, упоминаемых в труде Рашид-Эд­дина, как о предках якутов. Заимствует также и утвер­ждение Трощанского о том, что якутские Хоринские на­слеги когда-то отделились от хоринских родов монголо-бурят, обнаруживаемых ныне за Байкалом. Если Трощанский вторичное племенное название якутов «ураангхай» понял как географическое название их прародины («ураангхай саха» - люди из Урянхая), то, по Радлову, «ураангхай» есть первоначальное название якутского племени, а сопутствую­щее ему слово «саха» нужно понимать как видоизменение нарицательного имени «сага», которое теперь у якутов употребляется со значением - край, окраина, граница, ворот­ник (тюрк. jaka), ввиду чего «саха-ураангхай» в древности должно было иметь смысл - пограничные урангхаи. Между прочим, это мнение о первоначальном значении имени «саха», со ссылкой на Радлова, часто повторяется и другими туркологами. Мы в своей работе «Хрестес. Шаманизм и хри­стианство» попытались дать иное истолкование первоначаль­ного смысла этого весьма древнего и очень распространен­ного этнического термина, полагая, что якутский «украин­ский» кафтан для него слишком узок. Точка зрения Радлова была бы приемлема, если бы слово «саха» не выходило из пределов собственно якутского мира. На деле же это имя прилагалось к таким народам древности, которые ни по ме­стам своего постоянного обитания и ни по-своему культурно­историческому значению не подходили под понятие «украин цев». Наши соображения о происхождении имени «саха» в развернутом виде будут изложены во втором томе наших очерков, который целиком будет посвящен историческим судьбам народа «саха».

Лесные урянхайцы, по мнению Радлова, по своему перво­начальному происхождению, не принадлежали ни к туркам и ни к монголам. Он не высказывается также и за тунгуцизм этих древних урянхайцев, они просто - неизвестная вели­чина и какое-то темное пятно в истории народов древней Азии. Но Радлов убежден, что эти урянхайцы с очень давней поры вступили в близкое общение с монголами, и должны были омонголиться в языковом отношении, в чем убеждает его наличие среди монголов другого племени «урянхит», которое причислялось к монголам чистой крови.

Прародину якутов - лесных урянхай Радлов отыскивает, руководствуясь ссылкой Рашид-Эддина о проживании их вблизи местности, называемой «Баргуджин-Тукум». Он пишет:

«Под местностью Баргуджин-Тукум, очевидно, разумеется страна восточнее озера Байкал, который принимает с востока реку Баргузин... а также, наверное, область верховьев Ви­тима» .

Значит, лесные урянхи, по Радлову, должны были про­живать где-то севернее этого Баргуджин-Тукума. Он думает, что рашид-эддиновское описание застает урянхайский народ в тот период, когда он по языку, надо полагать, и по нравам, был монголизован:

«Несомненно, что урянхит Рашид-Эддина есть тот же самый народ, который позже именовался ещё ураангхай, т. е. предки якутов в ту стадию развития их языка, которую я мог бы обозначить как монгольскую».

Дальше Радлов предполагает, что монголы, вторгнувшись на западную сторону озера Байкал, потеснили жившие там турецкие племена. Часть этих турок, вытесненная на север от Байкала, должна была смешаться с урянхае-монгольским народом и окончательно их отуречить. Ещё позднее этот сме­шанный народ «всего вероятнее по собственному побужде­нию пошел далее на северо-восток, чтобы найти более удоб­ные пастбища для своего скота, так как места севернее Байкала годны только для охотничьего народа. Позже здесь осел и закрепился охотничий народ, тунгусы, которых русские застали здесь в начале XVII века».

Таким образом, долго спустя после возвышения монго­лов и появления их историка Рашид-Эддина (т. е., приблизи­тельно, в XIV и XV веках) образовался смешанный ново­турецкий народ - якуты. Следовательно, когда пришли рус­ские завоеватели, то якуты, можно сказать, едва-едва успели вылупиться из яйца и, пройдя утробный монгольский период своего существования, преобразились в народ, говорящий по-турецки.

Официальная история говорит о том, что тюркский язык возник в первом тысячелетии когда появились первые племена, относящиеся к этой группе. Но, как показывают современные исследования, сам язык возник намного раньше. Существует даже мнение, что тюркский язык пошел от некого праязыка, на котором говорили все жители Евразии, как в легенде о Вавилонской башне. Главный феномен тюркской лексики - она практически не изменилась за пять тысячелетий своего существования. Древние письмена шумеров будут до сих пор так же понятны казахам, как и современные книги.

Распространение

Тюркская языковая группа очень многочисленна. Если посмотреть территориально, то народы, общающиеся на схожих языках, проживают так: на западе граница начинается с Турции, на востоке - автономным округом Китая Синьцзян, на севере - Восточно-Сибирским морем и на юге - Хорасаном.

В настоящее время приблизительное число людей, владеющих тюркским, - 164 млн, это число практически равно всему населению России. На данный момент существуют различные мнения о том, как классифицируется группа тюркских языков. Какие именно языки выделяются в этой группе, рассмотрим далее. Основные: турецкий, азербайджанский, казахский, киргизский, туркменский, узбекский, каракалпакский, уйгурский, татарский, башкирский, чувашский, балкарский, карачаевский, кумыкский, ногайский, тувинский, хакасский, якутский и др.

Древние тюркоязычные народы

Мы знаем, что очень широко распространилась по Евразии тюркская группа языков. Народы, говорящие так, в древности назывались просто - тюрки. Их основной деятельностью было скотоводство и земледелие. Но не стоит воспринимать все современные народы тюркской языковой группы как потомков древнего этноса. По прошествии тысячелетий их кровь смешалась с кровью других этнических групп Евразии, и сейчас коренных тюрков просто нет.

К древним народам этой группы относят:

• тюркютов - племена, поселившиеся в горном Алтае в 5 веке нашей эры;
• печенегов - возникли в конце IX века и населяли область между Киевской Русью, Венгерией, Аланией и Мордовией;
• половцев - своим появлением вытеснили печенегов, были очень свободолюбивыми и агрессивными;
• гуннов - возникли во II-IV веках и сумели создать огромное государство от Волги до Рейна, от них пошли авары и венгры;
• булгаров - от этих древних племен произошли такие народы, как чуваши, татары, болгары, карачаевцы, балкарцы.
• хазаров - огромные племена, сумевшие создать собственное государство и вытеснить гуннов;
• тюрков-огузов - предков туркмен, азербайджанцев, проживали в Сельджукии;
• карлуков - проживали в в VIII-XV веках.

Классификация

Тюркская группа языков имеет очень сложную классификацию. Вернее, каждый историк предлагает свой вариант, который будет отличаться от другого незначительными изменениями. Предлагаем вам наиболее распространенный вариант:

1. Булгарская группа. Единственный ныне существующий представитель - чувашский язык.
2. Якутская группа - это самый восточный из народов тюркской языковой группы. Жители говорят на якутском и долганском диалектах.
3. Южносибирская - в этой группе представлены языки народов, проживающих преимущественно в границах Российской Федерации на юге Сибири.
4. Юго-восточная, или карлукская. Примеры - узбекский и уйгурский языки.
5. Северо-западная, или кыпчакская группа - представлена большим количеством народностей, многие из которых проживают на собственной независимой территории, например татары, казахи, киргизы.
6. Юго-западная, или огузская. Языки, входящие в группу - туркменский, саларский, турецкий.

Якуты

На своей территории местное население зовет себя просто - саха. Отсюда и название региона - Республика Саха. Некоторые представители также расселились в других соседних областях. Якуты - это самый восточный из народов тюркской языковой группы. Культура и традиции были в древности позаимствованы у племен, проживающих в центральной степной части Азии.

Хакасы

Для этого народа определена область - Республика Хакасия. Здесь находится самый большой контингент хакасов - около 52 тысяч человек. Еще несколько тысяч переехало жить в Тулу и в Красноярский край.

Шорцы

Наибольшей численности эта народность достигала в XVII-XVIII веках. Сейчас это небольшой этнос, который можно встретить лишь на юге Кемеровской области. На сегодняшний день численность очень мала, около 10 тысяч человек.

Тувинцы

Тувинцев принято разделять на три группы, отличающиеся между собой некоторыми особенностями диалекта. Населяют Республику Это немногочисленный восточный из народов тюркской языковой группы, живущий на границе с Китаем.

Тофалары

Эта народность уже практически исчезла. По данным переписи 2010 года, в нескольких селах Иркутской области удалось найти 762 человека.

Сибирские татары

Восточный диалект татарского, - это язык, который принято считать национальным для сибирских татар. Это тоже тюркская группа языков. Народы этой группы густо расселены по России. Их можно встретить в сельской местности областей Тюменской, Омской, Новосибирской и других.

Долганы

Малочисленная группа, проживающая в северных районах Ненецкого автономного округа. У них есть даже свой муниципальный район - Таймырский Долгано-Ненецкий. На сегодняшний день представителей долганов осталось лишь 7,5 тысяч человек.

Алтайцы

Тюркская группа языков включает в себя лексикон Алтай. Сейчас в этой местности можно свободно познакомиться с культурой и традициями древнего народа.

Независимые тюркоязычные государства

На сегодняшний день существует шесть отдельных самостоятельных государств, народность которых составляет коренное тюркское население. В первую очередь это Казахстан и Киргизия. Конечно же, Турция и Туркмения. И не стоит забывать об Узбекистане и Азербайджане, которые к тюркской языковой группе относятся точно так же.

Свой автономный округ имеют уйгуры. Он находится в Китае и именуется Синьцзян. На этой территории проживают также и другие национальности, относящиеся к тюркам.

Киргизы

Тюркская группа языков в первую очередь включает в себя киргизский. И действительно, киргизы или кыргызы - это наиболее древние представители тюрок, проживавших на территории Евразии. Первые упоминания о киргизах встречаются в 1 тыс. до н. э. Практически за всю свою историю нация не имела собственной суверенной территории, но вместе с тем сумела сохранить свою самобытность и культуру. У киргизов даже есть такое понятие «ашар», означающее совместную работу, тесное сотрудничество и сплочение.

Киргизы издавна проживали на степных малонаселенных территориях. Это не могло не сказаться на некоторых особенностях характера. Этот народ чрезвычайно гостеприимен. Когда раньше в поселение прибывал новый человек, он рассказывал новости, которые никто не мог услышать до того. За это гостя награждали лучшими угощениями. Свято почитать гостей принято и до сих пор.

Казахи

Тюркская языковая группа не могла бы существовать без самый многочисленный тюркский народ, проживающий не только в одноименном государстве, но и по всему миру.

Народные нравы казахов очень суровы. Детей с детства воспитывают в строгих правилах, учат быть ответственными и трудолюбивыми. Для этой нации понятие "джигит" - это гордость народа, человек, во чтобы то ни стало защищающий честь своего соплеменника или свою собственную.

В облике казахов до сих пор прослеживается четкое разделение на "белых" и "черных". В современном мире это давно утратило значение, но пережитки старых понятий все еще сохранены. Особенностью облика любого казаха является то, что он одновременно может быть похож и на европейца, и на китайца.

Турки

Тюркская группа языков включает в себя турецкий. Так исторически сложилось, что Турция всегда тесно сотрудничала с Россией. И не всегда эти отношения были мирными. Византия, а позже Османская империя, начала свое существование одновременно с Киевской Русью. Уже тогда были первые конфликты за право властвовать на Черном море. Со временем эта вражда усилилась, что во многом повлияло на взаимоотношения между русскими и турками.

Турки очень своеобразны. Прежде всего это видно по некоторым их чертам. Они выносливы, терпеливы и совершенно неприхотливы в быту. Поведение у представителей нации очень осторожное. Даже если рассержены, они никогда не выскажут своего недовольства. Но вот потом могут затаить злобу и отомстить. В серьезных делах турки очень коварны. Они могут в лицо улыбаться, а за спиной строить козни ради своей выгоды.

Турки очень серьезно относились к своей религии. Суровые мусульманские законы предписывали каждый шаг в жизни турка. К примеру, им можно было убить неверующего и за это не понести наказания. С этой особенностью связана еще одна черта - враждебное отношение к немусульманам.

Заключение

Тюркоязычные народы - это самый большой этнос на Земле. Потомки древних тюрок расселились по всем континентам, но больше всего их живет на коренной территории - в горном Алтае и на юге Сибири. Многим народам удалось сохранить свою самобытность в границах независимых государств.

July 31st, 2017 , 07:18 am

Туруханский Преображенский собор, колокольня и Петропавловская церковь. Фотография конца XIX в. из фондов Туруханского краеведческого музея.

О туруханских, точнее, шарохинских якутах современному читателю мало что известно, если не сказать почти ничего. Тем не менее, история этого небольшого якутского осколка, некогда осевшего на далеких берегах Енисея, была когда-то особой загадкой для исследователей, служила даже поводом для некоторых гипотез о происхождении якутов. К сожалению, в наше время сведения о том небольшом оседлом поселении якутов практически забыты, в литературе давно нет никаких новых данных об этой малоизвестной странице истории расселения якутов.
Наиболее ранние упоминания о шарохинских якутах в литературных источниках встречаются начиная со второй половины ХVIII столетия. Одно из них находим в известном труде И.Г. Георги, впервые изданном в конце семидесятых годов ХVIII века, где автор о туруханских якутах пишет: "127 ясашных душ живут при реке Енисее около Мангазея" . Как известно, эти сведения им были почерпнуты из трудов своих более ранних предшественников. Поэтому можно сказать, что уже тогда существование оседлого поселения якутов на Енисее было хорошо известно исследователям Сибири.

Однако только в ХIХ веке сведения о них становятся более подробными. Немало упоминаний находим в трудах путешественников и исследователей Туруханского края, хотя они весьма отрывочны и нередко повторяют друг друга. Конечно, не все авторы владели достоверными сведениями, не всем удавалось посетить этот отдаленный уголок края, тем не менее, почти каждый автор непременно спешил сообщить о существовании этого небольшого якутского поселения как о весьма необычном и загадочном явлении в описываемом им крае. Кроме их численности, внешнего облика и образа жизни многих интересовало происхождение данного инородческого населения, живущего оседло отдельным станком. Хотя почти все авторы отмечали их пришлое прошлое, тем не менее, даже тогда этот вопрос был весьма туманным. Каждый из них видел в них что-то особенное, отличающееся от остального инородческого населения. Бывший губернатор края А.П. Степанов пишет: "Якуты, живущие недалеко от Туруханска, на берегу Енисея, в маленькой деревеньке, имеют настоящую крестьянскую оседлость, даже рогатый скот" .

В дневнике финского ученого-путешественника А. Кастрена, посетившего станок в первой половине ХIХ века, читаем: "несколько обруселых якутских семейств, которые по собственным словам их, лет 100 тому назад, перекочевали сюда с реки Лены" .

Другой не менее известный сибирский исследователь того времени Н.А. Костров также не раз упоминал в своих сочинениях о жителях этого станка, считая их весьма древним поселением: "Шорохино… состоит из 5 домов, в которых большею частью живут якуты. В Шорохинском роде якутов при 15 душах мужеского населения считается 9 работников, платящих ясак" .

Это необычное якутское поселение также вызывало особый интерес А.Ф. Миддендорфа, посетившего станок во время своей известной северной экспедиции. "Всего в 35 верстах от Туруханска, – пишет он, – в поселении Шорохине, вы очутитесь среди колонии, которая имеет полнейшее право считаться особым якутским родом, Шорохинским. В мое время насчитывали 17 душ муж. и 16 душ женск. пола. Вот и все. По общему наружному виду они преобразились в русских: это тем более не удивительно, что половина новых дворов, составлявших Шорохино, была занята чисто русскими поселениями.

Какими судьбами, когда и каким путем этот род, происшедший вероятно от одного и того же семейства, заброшен на самый крайний западный форпост, это мне, к сожалению, не удалось разведать при быстром моем проезде. Как остров, он находится среди обширного океана совершенно разнородных народов, но сохранил для своей внутренней жизни свой язык, а вместе с тем несомненно и многое связанное с ним, несмотря на то, что уже в мое время русский язык у этого рода по-видимому успел приобрести право гражданства". Далее автор пишет о своих предположениях относительно их переселения, считая, что оно могло быть насильственным в наказание за какие-то проступки или добровольное с Таймыра или Ессейского озера.
Как отмечали многие бытописатели края, жители станка были достаточно обрусевшими и почти ничем не отличались от местного русского населения, почему некоторые даже писали, что совершенно излишне считать их за особый род: "Оседлые инородцы в Туруханском крае одни только якуты… 14 муж. и 14 жен. пол., имеют постоянное жительство в деревне Шорохиной на правой стороне Енисея, в 30 верст от Туруханска, вместе с русскими, утратив совершенно не только свой народный язык и характер, но и самый наружный тип и усвоив все обычаи русских, с которыми почти вполне слились, и по этому весьма справедливо желают уничтожения особого инородческого управления, существующего ныне у них, и обращения в звание обыкновенных поселян, как они и есть в действительности" [Мордвинов, 1860, с.30].
Туруханский священник Михаил Суслов, посетив станок в 1884 году, в своем путевом журнале пишет: "Мы причалили к зимовью. Жители этого станка, природные якуты, после покорения диких народов севера Сибири, желая избавиться от притеснений казаков, поселившихся между ними, удалились в эту местность около 1700 г. и через пятьдесят лет (около 1754 г.) приняли св. крещение от Тазовского священника Никифорова. В настоящее время они настолько обрусели, что не имеют и понятия о своей родной якутской речи; живут оседло и занимаются хозяйством, как и русские крестьяне" [Енисейские епархиальные ведомости, 1884, №13].

Шарохинские якуты обосновались и в самом Туруханске, находящемся в 30 км от их станка, имевшем тогда статус заштатного города, историческом, административном и торговом центре северного края, некогда легендарной Новой Мангазее. Так, сибирский историк А.Н. Щапов о шарохинских якутах в своих историко-этнографических заметках (1872 г.) пишет: "В Туруханске в доме бывшего некогда училища, где мы квартировали, 74-летняя старуха, обруселая якутка, век свой изжила замужем за русским поселенцем. У ней две племянницы – выродки якутского рода: отец у них был русский, а мать – дочь якута и русской женщины: обе девушки почти с совершенно обруселым обличьем. Точно также в Монастырском селе встречаются якутки замужем за русскими крестьянами" .

В конце столетия в численности шарохинских якутов отмечается заметный рост, авторы место проживания их указывают уже в двух станках: Шарохинском и Костинском в числе 63 мужчин и 37 женщин. Как видно из этих сообщений, население станка еще в первой половине ХIХ века было весьма смешанным и обруселым, тем не менее, оно еще помнило, хотя и смутно, свое якутское происхождение, и официально считалось якутским родом. Если язык и другие культурные навыки обитатели станка утеряли довольно рано, то внешний облик сохранялся еще долго. Многие посетители станка обратили на это внимание. "Они и жилищем и всем другим не отличаются от русских, разве физиономии", – писал доктор Кривошапкин .

Относительно названия станка в литературе встречается несколько вариантов: Шорохино, Шарохинское, Шориха или просто Якуты. Местное население в разговоре больше употребляло именно это название. Название Якуты, как видно из старых документов, в дореволюционное время, а также вплоть до 1950-х гг. станок носил вполне официально. Именование населенных пунктов по их этническому составу в прошлом в Туруханском крае часто практиковалось, например, были станки Долганы, Тунгусы. Якуты, как и многие населенные пункты края, выполнял функцию станка. Судя по документам второй половины ХIХ и начала ХХ столетия, вместо "станка" использовали и другие административные названия: "волость" или "управа", "зимовье" или "деревня".

Если в старой литературе упоминания о шарохинских якутах были довольно частыми, то в последующее время подобных сообщений в трудах исследователей становится все реже. Более официальные документированные сведения о шарохинских якутах находим в материалах переписи населения 1897 года. Как показывают статистические данные, в станке тогда было 8 хозяйств, жителей – 61 человек, из них якутов – 28 мужчин и 16 женщин; русских – 7 мужчин и 6 женщин; юраков – 1 мужчина, 1 женщина; тунгусов – 2 женщины. Всего якутов по Нижне-Подгороднему сельскому обществу учтено 47 чел., в Туруханске – 10 чел., в Низовском сельском обществе – 7 чел. В Верхнеимбатске – 1 мужчина, 1 женщина. Итого 66 якутов [Патканов, 1911, с.415]. Эти данные были далеко неполными, во всяком случае, не показывают точный численный состав местных якутов, тем более, в материалах отсутствуют данные по другим станкам, где проживало немало якутско-русских семей. Хотя, видимо, в то время уже было достаточно сложно определить национальный состав в столь смешанной картине местного населения.
К тому времени выходцы из Шорихи не только проживали в ряде близлежащих станков, но и попадали в более отдаленные места. Именно отдельные лица, проживающие в других станках, зачастую оказывались не учтенными в подобных подсчетах. В целом к концу века шарохинские якуты в крае имели довольно широкое распространение. Пожалуй, самой известной фамилией среди шарохинцев были Самойловы. Были ли якуты с другой фамилией – сказать сложно, но в старых документах встречаются якуты Сотниковы, но их, видимо, было сравнительно мало.

В Туруханск у меня было две поездки с промежутком в десять лет. Первая состоялась в июле 1995 г., вторая – в 2005 году. В результате этих поездок удалось по крупицам собрать достаточно большой материал по истории поселения. Встречался и записывал рассказы старожилов, тех немногих уроженцев станка, которые ныне живут в разных населенных пунктах. К сожалению, некоторых моих первых информантов сегодня уже нет в живых. Честно говоря, когда впервые собирался туда, особо не рассчитывал найти каких-либо живых свидетельств о столь давней истории шарохинских якутов, не говоря об их потомках. К своему удивлению, среди местных старожилов нашлось немало людей, которые свою родословную так или иначе связывали с шарохинскими якутами, также их прямых потомков, которые сегодня составляют не одно поколение среди современных туруханцев. Встречались также люди, которые когда-то жили в том самом станке Якуты, названном в честь его первопоселенцев, а в наше время давно заброшенном.

Для меня особенно памятной была первая поездка, тогда посчастливилось попасть в Якуты, как местные жители по-прежнему называют старый станок. Тогда благодаря помощи директора совхоза Селиванихи, небольшой деревни, находящейся в 10 км от районного центра, местные рабочие свозили меня в Шориху. Это 60 километров вниз по Енисею. Река в этом месте становится шире, могучее, ее дыхание – более холодным и суровым. Когда подплыли к высокому берегу и вступили на землю, где когда-то стояло одно из старинных поселений, перед нами предстал широкий мыс, омываемый устьем небольшой речки, впадающей в Енисей. Местность поразила удивительно пышной растительностью, запахом дикой природы. Полноводная горная речка удивила своей первозданной красотой. Сохранившихся построек здесь давно уже нет, почти не осталось никаких следов бывшей здесь деревни. Все заросло непроходимой чащей густого тальника. Вот уже более сорока лет местность пустует, разве только несколько выше на горе стоит охотничья избушка и рядом с ней – медвежья ловушка. Когда поднимаешься вверх "наугор", открывается красивая панорама широкой реки, большого зеленого острова. Этот тихий медвежий уголок, наверное, не случайно был выбран первыми его поселенцами. Слияние двух рек, тайга, постепенно переходящая в лесотундру – своеобразные ворота северного края – были местом во многом удачным и наиболее подходящим для их жительства.

Одним из ярких свидетельств о пребывании здесь шарохинских якутов являются местные топонимы. Среди которых не трудно обнаружить несколько якутских названий, сохранившихся до наших дней. Они выделяются среди местных топонимов, прежде всего, своим непривычным звучанием. Однако дошли они до наших дней в весьма искаженной форме, порой в них трудно опознать старые якутские слова. Сегодня нам известна лишь незначительная часть того, что было, многое безвозвратно утеряно, ушло вместе с тем поколением, которое осваивало эти места. Особо следует отметить название небольшого озера "Аргакуль", находящегося в 3-х километрах севернее от станка. Рядом с Малой Шорихой протекает небольшая речка "Аптелях", также впадающая в Енисей. Эти названия и сейчас используются местным населением, однако подлинное их значение здесь давно забыто. Название небольшой сопки округлой формы, находящейся в 1,5 км. вниз от станка – "Балбаха". На другой стороне Енисея протекает речка с не менее загадочным названием "Болчагур".

Несмотря на некоторые искажения, в этих названиях достаточно четко просматривается их якутское происхождение. Например, в названии "Аргакуль" нетрудно обнаружить сочетание двух слов. Первое – "арга", в якутском языке имеет свое архаичное значение, которое переводится как тыл, задняя сторона, спина (противоп. "илин"), т.е. задняя сторона чего-либо. Таким образом, слово указывает географическое направление и означает низовье реки, север. Данное значение слова и сейчас сохраняется в некоторых северно-якутских говорах. Таким образом, название можно перевести как "Северное озеро", что подтверждается его северным расположением от станка. Несколько искаженное "куль", т.е. озеро, в якутском языке имеет древнетюркское происхождение. Как отмечает известный якутский топонимист Багдарыын Сюлбэ, географические названия с дополнением "кюель" относятся к наиболее распространенным на карте Якутии.

Особый интерес представляет название "Аптелях". К сожалению, трудно судить, что таит в себе столь загадочное слово. Хотя в нем очевидна характерная особенность якутских топонимов аффикс -лях,имеющий значение обладания чем-либо (кем-либо). Названия местных достопримечательностей "Якутская гора" и "Якутский остров", вошедшие во многие географические справочники, пошли от названия самого станка. Остров на Енисее, называемый в народе "Якутинским", представлял собой огромный зеленый массив, по сведениям информантов, длина в прошлом составляла около 2 км, ширина – более 200 м. Сибирская река иногда показывает свой характер, года три назад в результате небывало могучего ледохода на Енисее огромные ледяные глыбы смыли остров.Катастрофе, видимо, способствовало то обстоятельство, что в этом месте русло реки делает сильный крен, образуя большой затор. Разрушительную силу этого бурного ледохода можно только представить. Сейчас остров значительно уменьшился в размере, по рассказам очевидцев, длина его едва составляет 300 метров. Подобную экологическую катастрофу даже не припомнят старожилы.

В поисках исторических фактов приходилось изучать некоторые сохранившиеся метрические книги Туруханской Преображенской церкви середины ХIХ – начала прошлого столетия. Страницы старых церковных книг пестрят фамилиями разных поколений шарохинских Самойловых. Как видно из этих записей, вплоть до 1920-х гг. Самойловы имели статус инородцев и составляли отдельный якутский род, в документах были записаны якутами. С первых лет советской власти шарохинских якутов начинают записывать русскими. В материалах первой приполярной переписи населения 1926-27 гг. якутов в районе уже не значится, они все были записаны как русские.

Судя по записям церковных книг, Самойловы своих жен брали из соседних крестьянских станков, из семей местных казаков и мещан. Дочерей нередко выдавали замуж за женихов из более отдаленных мест. Особую ветвь в родословной Самойловых, хотя и сравнительно позднюю, составляет фамилия Чалкины. Эти две фамилии в течение достаточно длительного времени соединились крепкими родственными узами. По рассказам старожилов, предки Чалкиных по своему этническому происхождению были татарами.

Шарохинские якуты также поддерживали тесные контакты с низовским инородческим населением: затундринскими крестьянами и долганами. Станок часто посещали караваны оленьих упряжек. Нередко обменивались визитами, подарками. За рыбу, хлеб, муку жители станка получали оленье мясо, шкуру. Они, как православные, нередко брали своих жен из крещеных инородцев. Так, невестки у Самойловых были из дальних станков "Затундры". Например, по рассказам жителя Селиванихи А.А. Самойлова, ее мать Феоктиста Дмитриевна была долганкой, привезенной с Гольчихи. Один из сыновей Апполона Самойлова Георгий был женат на Татьяне Николаевне Байкаловой из пясинских долган. Дочерей также нередко выдавали замуж за жителей низовских станков. В этом отношении довольно показательна история одной семьи таймырских Туркиных. Об этом когда-то мне поведала Мария Савельевна Яроцкая, урожденная Туркина, старожилка Левинских песков. Ее мать Ульяна Дмитриевна Самойлова была выдана замуж за состоятельного затундринского крестьянина Савелия Трофимовича Туркина, владевшего 300 голов оленьего стада на станке Ананьевское.
Картина экономической и хозяйственной жизни шарохинских якутов начала ХХ века хорошо показана в "Материалах" рыбопромыслового исследования р. Енисей, проведенного в 1911 г. В них читаем: "В станке дворов было 8, изб 8, бань 4, амбаров 4 и 1 коптильня. Усадебные участки в среднем по 47 кв. саж. имели все 8 хозяйств. Жители имели 6 саней, 11 нарт и 7 нарт собачьих. Для промысла зверя в станке имелись: 6 ружей; из них 4 одноствольных и 2 двуствольных, и 113 ловушек; капканов 23 и черканов 90. В зиму 1911 – 12 гг. 4-мя хозяйствами, давшими показания, было добыто: белки 444 шт. на 149 рб.10 к., колонков 5 на 7 руб., горностаев 24 на 38 рб., лисиц 2 на 28 рб. И песцов 4 на 56 рб." .

Шарохинским якутам наряду с языком и бытовыми традициями местного населения приходилось усвоить и новые для них хозяйственные навыки: рыбный промысел, ездовое собаководство. Рыболовство стало основным их занятием как и у местных жителей, которых недаром называли "сельдюками". Рыбачили почти круглый год, промысловые участки занимали достаточно обширную территорию на Енисее, кроме того, в их распоряжении были крупные озера, находящиеся в окрестностях станка. "Орудия рыбной ловли в станке имелись следующие: у 8 хозяйств 11 неводов-частиков, у 6 хозяйств 6 обыкновенных неводов и 70 пущален и у 7 хозяйств 52 перемета с 2120 удами, 7 хозяйств имели 8 лодок. Было добыто: осетрины 16 пудов, стерляди 20 пуд, сельдей 703 пуд. 20 фунт., нельмы 4 пуда, чиров 13 пуд, налимов 10 пуд, сигов 5 пуд, щук 19 пуд и разной рыбы 35 пудов" [там же].

Как известно, шарохинские якуты исконно держали рогатый скот. Хотя он и считался традиционным для них занятием, но не был основой их хозяйства. Появление скотоводства здесь, видимо, было не случайным и, вполне возможно, оно имело некоторое этноисторическое объяснение. Местные жители не были никогда владельцами больших стад, ограничивались небольшим поголовьем, как было принято в здешних краях. "Сенокосные угодья находились на левой стороне Енисея против станка и по р. Шароха. Летом скот пасся на берегу Енисея. Из 8 хозяйств не имело сенокосных угодий одно хозяйство, остальными же 7 хозяйствами в 1911 году было собрано 639 копен укоса. На все хозяйства станка было 11 лошадей, 10 дойных коров и 22 собаки" [там же].

Станок "Якуты" на Енисее был крайней северной точкой, где выращивали картошку, поскольку в то время в других станках по низовью не занимались этим. По данным того же 1911 года, "не имели огородов 4 хозяйства. Из остальных же 4 хозяйств на каждое хозяйство в среднем приходилось по 70 кв. саж. огородных угодий". Получали неплохой урожай картошки: от 1 посаженного куля собирали 5 кулей. Жители станка не занимались другими видами овощей. Как пишет Тарасенков, в станке первым, кто начал заниматься выращиванием других огородных культур, был некий ссыльный Флоренсов .

Как видно из материалов переписи 1926-27 гг., к тому времени 12 хозяйств станка имели 14 рабочих лошадей, 16 коров и 16 ездовых собак. Занятость населения представляла следующую картину: сельским хозяйством занимались 25 чел., рыболовством – 34, охотой – 14, прочими занятиями – 14 чел. . По данным Туруханского РИКа на 1 августа 1929 г. в станке жителей было 83 души обоего пола [Тарасенков, с.150].

По рассказам старожилов, семьи в станке всегда были многодетные, жили крайне бедно. Небольшие избы имели сени и другие хозяйственные пристройки, в которых держали скот, упряжных собак. В середине дома стояла большая русская печь, которая использовалась в основном для выпечки хлеба, нередко на ней спали дети, казенка ограждалась матерчатой ширмой. Хлеб пекли в печи способом лепки. Избы отапливались железной печкой. Несмотря на оседлость в быту, у жителей станка было немало черт, характерных для кочевого населения енисейских аборигенов. Основным питанием жителей северного станка была рыба. Мало употребляли солёную пищу, ели сырую рыбу нередко без соли. Некоторое разнообразие в рационе питания давал охотничий промысел: отстрел лесной дичи, ловля зайцев петлями. Необходимый инвентарь для хозяйственных нужд и рыболовные снасти жители станка сами изготавливали. Из конопли плели сети, вязали из конского волоса так называемые "тягонки", специальные рукавицы для тяги невода, рыболовные "бродни".

Самойловы, как и местные крестьяне, были весьма набожными, вплоть до 1950-х годов в избах старики держали иконы. В дореволюционное время, видимо, нередко дети шарохинских якутов обучались в местных церковно-приходских школах. "Ни одного инородца нет в Туруханской школе (если не считать одного совершенно обрусевшего якута), где за отсутствием общежития учатся только дети городских мещан", – сообщалось в "Восточном обозрении" за 1903 год. Известно также то, что из рода Самойловых были церковные служители, в свое время местным дьяконом был Апполон Самойлов. А его сын Илья Апполонович в 1910-х гг. служил псаломщиком в Туруханском Преображенском соборе. В наши дни в восстановлении старинного храма Свято-Троицкого монастыря свою посильную помощь оказывали многие прихожане и селяне-старожилы, в оформление его внутреннего убранства приложили свои умелые руки и местные мастера.

В судьбе станка и его жителей отразилась история и советского времени. На заре советской власти буря гражданской войны не миновала и Туруханскую землю. Эти трагические события оставили глубокий след в памяти местных крестьян. В одной из церковных книг за 1920 год читаем следующую запись: "В течение января месяца 1920 года священником Мартином Римшой были отпеты 31 человек, убитых и утопленных красноармейцами". Среди 14 утопленных в реке Енисей против с. Монастырское значатся имена трех "инородцев-якутов" Самойловых, двух родных братьев Ильи и Николая Апполоновичей, 32 и 23 лет, а также их двоюродного брата Адриана Романовича, 20 лет.

В списке местных участников Великой Отечественной войны мне удалось сосчитать более 30 человек с фамилией Самойлов. Большинство из них не вернулись в свои родные станки. Нередко из одной семьи на войну уходили несколько братьев. Например, П.А. Самойлова в войну потеряла своих четверых родных братьев, ушедших добровольцами на фронт. Прах героически погибших братьев Самойловых покоится в братских могилах под Сталинградом и Ладогой.

С прибытием поздней осенью 1942 года с Поволжья и других районов СССР так называемых спецпереселенцев начинается новая страница истории старого станка. К тому времени в станке проживало три семьи Самойловых со своими детьми и одна пожилая их родственница. Семьи в основном занимались рыболовством, имели свой рогатый скот и лошадей. Старинный глухой станок в одночасье превратился в некий концентрационный лагерь. Среди переселенцев были представители разных национальностей – литовцы, финны, греки, украинцы, но большинство составляли поволжские немцы. После реабилитации многие выехали в центральные районы, но значительная часть людей так и осела на туруханской земле. В настоящее время в районе проживает несколько пожилых людей из тех невольных переселенцев, которые более 60 лет назад оказались в этом суровом северном крае.

О тех годах жизни в "Якутах" своими воспоминаниями поделились Мина Греб и Ирма Шван – бывшие юные переселенки, пережившие все тяготы и лишения того времени, повидавшие в свои молодые годы немало горя и слез. Старые женщины со слезами на глазах вспоминали свои юные и молодые годы, проведенные в страшных, порой нечеловеческих условиях, когда им приходилось испытать наравне со взрослыми тяжелый колхозный труд, пережить голод и холод. Больных, голодных людей под конвоем загнали в конный двор, к зиме их заставили рыть землянки для жилья. Приходилось начинать новую жизнь. По рассказам моих собеседниц, в первые годы, особенно в первую зиму, прибывших умерло очень много. Спецконтингент, состоявший в основном из женщин и детей, был мобилизован на рыбодобычу. Первую практическую помощь им оказывали немногие жители станка, которые обучали их рыбачить и охотиться: ставить сети, чинить невод, пользоваться капканами и петлями.

Спецпоселенцы, кое-как перезимовав, с первыми лучами весеннего солнца взялись за корчевание леса – готовили землю под колхозные огородные поля. К их счастью, земля оказалась необычайно благодатной, на ней прекрасно росли картошка, капуста, морковь, свекла. Для жителей станка продукты с огорода стали важным подспорьем к их скудному рациону военных и послевоенных лет. Колхоз "Комсомолец" в основном занимался круглогодичной добычей и заготовкой рыбы, выращиванием овощей. Тонны рыб и овощей, заготовленные невольными жителями станка, увозились вниз по Енисею для снабжения промышленных районов Игарки и Норильска.

С прибытием переселенцев впервые в станке открылась четырехклассная школа с единственной учительницей, где обучались дети разного возраста, всего было 22 ученика. Несмотря на небывалое оживление жизни в 40-50-ые годы, станок оставался одним из глухих уголков северного края, где не было ни радио, ни почтовой связи, ни электричества.

В 1956 году с реабилитацией репрессированных начинается массовый выезд пришлого населения. В 1958-59 гг. с убытием последних жителей станок опустел. С того времени местность становится нежилой, дома и другие постройки постепенно разбираются на дрова. В последующие годы старый станок некоторое время использовался как рыболовецкая точка отделения совхоза.

В настоящее время прямыми потомками шарохинских якутов являются многочисленные представители Самойловых, одной из наиболее распространенных коренных фамилий. О своем якутском происхождении они мало что знают, хотя среди них бытует весьма далекий отголосок старой легенды о том, что некогда их предки прибыли с востока по Нижней Тунгуске, спасаясь то ли от страшной оспы, то ли от ясачного гнета. Хотя отношение к легенде разное: для кого-то это выдуманная история, а другие склонны считать ее событием реальным. Среди них немало тех, кто искренно хотел бы узнать историю своей родословной. К разговору о якутском происхождении их предков они проявляют живой интерес. Одна из местных старожилок, 76-летняя П.А. Самойлова, генеалогическое древо Самойловых ведёт от Петра Сидоровича, который приходится ей прадедом. По ее рассказам, он имел 9 сыновей (Абрам, Апполон, Григорий, Роман, Ларион, Дмитрий…). Все сыновья оставили большое потомство. От Петра Самойлова можно сосчитать около десятка поколений Самойловых. От него пошли отцы и деды ныне живущих туруханских Самойловых.

Судя по рассказам пожилых информантов, отцы их хорошо знали о своих якутских корнях, и в какой-то степени осознавали себя якутами, хотя это никогда не афишировалось. Как вспоминает П.А. Самойлова, отец ей нередко говорил о своем якутском происхождении, то было темой нередких разговоров отца и дочери. Когда она у него спрашивала, почему не говорит по-якутски, отец отвечал: "Уже и отец мой и дед говорили только по-русски". Раньше шарохинцев по названию их станка в среде местного населения нередко прозывали якутами, подобное и сейчас можно слышать, хотя это теперь имеет несколько ироничный оттенок. Как рассказывает П.А. Самойлова, раньше люди как-то избегали говорить о своей национальности. Это чувство, знакомое многим поколениям советских людей, в крае сталинских ссылок, видимо, ощущалось по-особому. Не знаю, что двигало старой женщиной, то ли зов предков или память об отце, но в последней переписи населения 2002 года она записалась якуткой.

Среди современных Самойловых в основном преобладает славянский тип лица, однако у отдельных их представителей нет-нет да и проглядывают некоторые отдаленные черты их якутских предков. Особенно среди людей старшего поколения встречались удивительно красивые лица с мягкими азиатскими чертами. "Я пошибала на тятю", – говорила мне, улыбаясь, Е.Е. Самойлова, одна из моих первых собеседниц. На старых фотографиях, которые мне показывали знакомые, я часто обнаруживал лица, сохранившие заметный отпечаток якутского типа.

Анатолий Саввинов

Скифо-сибирская эпоха имела кардинальное значение в сложении раннекочевнического мира на Евразийских степях, в недрах которого постепенно происходило сложение прототюркского субстрата. Этому способствовало сложение культур степной бронзы как «предтечи собственно номадов и появление кочевого и полукочевого социокультурного комплекса, для которого в советской литературе утвердилось понятие «эпоха ранних кочевников». Для Восточной Европы – это региональный скифский тип раннекочевнических культур. Для Азии – сакский тип, в более широком понятии, чем собственно сакская культура, объединяющая ряд конкретных археологических культур, и в первую очередь – Семиречья. [С. 14] Все они составляли круг индоиранских этносов. По В.И. Абаеву, языки, на которых они говорили, в своем дальнейшем развитии прошли ряд этапов: первый – период арийской общности (вторая половина III тыс. до н.э.); второй – разделение ее на протоиранскую и протоиндоарийскую ветви (первая половина II тыс. до н.э.); третий – обособление североиранской (скифо-сарматской) группы от южноиранской (первая половина I тыс. до н.э.).

В раннескифскую эпоху (VII-V вв. до н.э.) на севере Центральной Азии сформировались два больших этнокультурных ареала – восточный, преимущественно монголоидный, включающий бассейн Байкала, Восточную и Центральную Монголию – культура плиточных могил и западный, европеоидный, охватывающий Западную Монголию, Туву и Алтай – «культура с каменными набросками». Эта традиция установилась еще в предшествующее время. Уже в конце III тыс. до н.э. на территории Монголии выделяются два этнокультурных региона, отличающихся друг от друга по культурно-этническим признакам, с резко отличными захоронениями, материальной культурой и с разными антропологическими типами: монголоиды на востоке и европеоиды на западе, связанные с Южной Сибирью (с афанасьевцами). Такое положение продолжалось и в последующее время, вплоть до I тыс. до н.э. Судя по распространению изображения колесниц на петроглифах Западной Монголии, Южной Сибири, начиная со II тыс. до н.э. здесь жили индоиранские племена. По данным антропологов, черепа из Западной Монголии и Западной Тувы до скифского времени проявляют сходство с памиро-ферганской расой. Таким образом, особенно с карасукского времени население Западной Монголии и Южной Сибири проявляло определенную близость со скотоводческими ираноязычными племенами Восточного Туркестана, Памира и Средней Азии.

Индоиранские племена впервые проникают на юг Сибири где-то на рубеже III-II тыс. до н.э., когда на Енисее появляются афанасьевцы, в культуре которых проявляется много общего с кельтемиранской культурой Средней Азии. О продвижении ираноязычных племен до Селенги, по мнению А.П. Окладникова, говорят писаницы Забайкалья. «На археологическом аборигенном фоне селенгинских писаниц, - писал он, - контрастно выделяются кяхтинские писаницы… по своему происхождению… уходят в западный мир, в страну саков». Эта группа писаниц датируется автором VI-III вв. до н.э. В этой связи интересно предположение Г.Л. Членовой о том, что в конце VI – начале V в. до н.э. в Минусинскую котловину вторгаются значительные отряды людей из западных областей Казахстана и Средней Азии. Они принесли с собой чуждый тагарскому искусству звериный стиль и новые изображения оленей, волков, аргали. По мнению автора, это были саки, производившие свое самоназвание от названия оленя saka.

С VIII-VII вв. до н.э. в Туве начинается раннескифское время – алдыбельская культура скифского типа, сходная с майэмирскими на Алтае и тасполийскими памятниками Казахстана. В V-III вв. до н.э. здесь начинается скифский этап, представленный саглынской культурой, которую сопоставляют с пазырыкской на Алтае.

Итак, во второй половине I тыс. до н.э. в степях Евразии, развивалось скифо-сибирское культурно-историческое единство, включавшее на западе степные районы Причерноморья вплоть до Дуная, степное Предкавказье и Приволжье, а на востоке – степи Южного Приуралья, Казахстана, Южной Сибири и Центральной Азии. Это общее выражалось в единстве т.н. «скифской триады», но с наличием значительных местных особенностей.

Гоголев А.И. Якуты / А.И. Гоголев. - Якутск: "Илин", 1993.

1. АКАДЕМИК ОТТО БЁТЛИНГК (О. BÖHTLINQK)

После трудов Миллера-Фишера на развитие якутской историографии большое влияние оказало турецкое языко­знание, а именно, разработка сравнительной грамматики ту­рецких языков и накопление материала по их лексическому составу (составление словарей). И в том и в другом отноше­нии, по общему мнению специалистов, особенно повезло якутскому наречию, изучение которого в грамматическом и лексическом отношении идет впереди очень многих не первостепенных турецких диалектов.

«Начало вполне научному исследованию языков тюркско­го семейства было положено трудом по якутской грамма­тике академика Отто Бётлингка».

Таким образом, именно с грамматического изучения якутского языка началось сравнительное турецкое языко­знание. В связи с этим вполне понятно, что со времени выхода в свет труда Бётлингка «Über die Sprache der Jakuten. St. Petersb. 1851», вопросом происхождения якут­ского языка и племени начали интересоваться знатоки ту­рецких языков.

Хотя лингвистический интерес не всегда совпадает с исто­рическим, и сильно расходится по применяемым методам, тем не менее историк якутов обязан внимательно прислу­шаться к мнениям авторитетных лингвистов не только по специальным вопросам языка, но даже и по вопросам об­щего исторического характера, ибо при разработке истории безписьменного народа данные языка являются самым глав­ным и надежным научным источником.

Академик Бётлингк, очевидно, принадлежал к тому раз­ряду лингвистов, которые не любят выходить за пределы своей узкой специальности. В этом отношении его великая скромность вполне гармонирует с громким авторитетом, за­служенным им в области его специальных познаний. Во вве дении к своему труду он, едва затронув вопрос о происхож­дении и историческом прошлом якутов, неожиданно заяв­ляет: «...Об этом... подробно говорит мой ученый друг и коллега Миддендорф в 4-м томе своего «Путешествия в Сибирь» о переселении якутов в Сибирь, об их распространении, нравах и обычаях.., использовав источники, которые частью не были в моем распоряжении, а отчасти, м. б., не достаточно проработаны и оценены мною, то я осмеливаюсь отослать читателя к нему». Иными словами, по мнению Бётлингка, даже натуралист более компетентен разрешать вопросы о прошлом и настоящем якутов, чем узкий лингвист. Вот почему Бётлингк чрезвычайно скуп по части научных про­гнозов об историческом прошлом якутского народа, но тем не менее по интересующим нас вопросам, он успел выска­зать несколько положений, на которые уполномачивали его специальные лингвистические интересы и познания.

Из приведенной выше цитаты уже видно, что Бётлингк не признает в якутах аборигенов Сибири, ибо якуты когда-то переселились в Сибирь откуда-то извне. По вопросу якуто­-монгольских взаимоотношений Б. пишет:

«Предание, что якуты и буряты некоторое время жили в тесном соприкосновении, удостоверяется не только языком якутов, содержащим множество монгольских слов и некото­рые грамматические окончания, по-видимому, позаимствован­ные из монгольского языка, но и их физическим типом».

Для историка якутов более ценно общее заключение Бётлингка о взаимоотношениях якутского языка с осталь­ными турецкими наречиями, в частности, с языками южно­сибирских тюрков:

«Из прилагаемого сочинения читатель может усмотреть, что между известными, кроме якутского языка, членами тюркской фамилии значительно меньше различия, чем у каж­дого из них с якутским. Язык языческих татар в Сибири, сколько я знаю из материалов, сообщенных мне Кастреном, кажется, также ближе к языку мугаметанских татар, нежели к языку христианских якутов. Если якуты, действительно, первые, как я полагаю, отделились от прочих членов своей фамилии, то, может быть кстати было бы назвать это много­численное семейство языков турецко-якутским».

Здесь Бётлингк довольно ясно высказывается за большую древность образования якутского языка и народа. Его слова можно истолковать даже в том смысле, что единый «пратюркский» язык сначала разделился на две ветви - турецкую и якутскую. А значительно позднее турецкая ветвь расчленилась на целый ряд поднаречий, которые и суще­ствуют ныне в виде всех известных турецких диалектов за исключением якутского, который менее подвергся про­цессу эволюционных изменений и существует доныне в виде самостоятельной половины древнетюркского двуединого языка. Иными словами, об якутах с их языком нужно говорить, как о старотюрках, а об остальных турецких племенах и диалектах, как о младотюрках.

Если лингвистические воззрения Бётлингка о месте якутского языка среди прочих турецких диалектов перевести на язык истории, то выходит, что носители якутского языка и культуры в древнейшие эпохи общетурецкой истории до переселения на север могли обладать гораздо большим удельным весом и, весьма возможно, являются остатком какого-то крупного пратурецкого народа.

Другое замечание Бётлингка о большей близости языка «языческих татар Сибири» к языку магометанских татар нежели к якутскому наречию тоже чрезвычайно важно для историка якутов. Судя по ссылке Бётлингка на лингвистические материалы Кастрена, под языческими татарами Сибири нужно разуметь минусинских татар (ныне хакасы), карагаacc и сойот-урянхайцев. Кастрен, изучивший языки турецких племен Южной Сибири до написания якутской грамматики Бётлингка, неоднократно заявлял, что сойоты по языку очень близки к минусинским татарам (качинцам), а в особенности к карагассам и что все эти народы - единого происхождения.

Таким образом, лингвистическое заключение Бётлингка включает близкие родственные связи якутов и их наречия с турецкими народами и языками всей Саянской горной области со включением сюда же и Урянхайского края. У Бёт­лингка мы находим и прямо выраженное отрицательное отно­шение к историческим гипотезам, роднящим якутов с турец­кими племенами южного Енисея:

«Якутов хотят производить от одного маленького рода с подобным названием (саха) качинцев. Это мнение кажется мне более, чем сомнительным».

Итак, академик Бётлингк своим грамматическим трудом давно сигнализировал всем исследователям, интересующимся прошлыми судьбами якутского племени, о тщетности попы­ток помещать его раннюю родину в южных пределах б. Енисейской губ. и в Урянхайском крае, ибо в указанных областях проживают турецкие племена иного происхожде­ния и языковой группировки. Но, как мы знаем из преды­дущего изложения о различных гипотезах происхождения якутов, предостережение акад. Бётлингка все ещё остается гласом вопиющего в пустыне. Историки якутов придают больше веса суждениям неспециалистов о, якобы, близком родстве якутского языка с татарским, чем авторитетному заключению отца научной туркологии.

Сам Бётлингк, не решаясь самостоятельно разрешать чуждые для него исторические проблемы, по вопросу проис­хождения якутов, очевидно, солидаризуется с Миддендорфом и признает в якутах поздних переселенцев в Сибирь из монгольских степей, которые проследовали на север после длительной остановки в пределах западного Прибайкалья, где они проживали в близком соприкосновении с бурятами. Напомним здесь слова Миддендорфа о древнем местожитель­стве якутов:

«Кырса.., которое у монголов означает степную лисицу - корсака, а якутами глубокого севера... песца... Это убеди­тельно говорит в пользу появления якутов из безводных степей». Дальше, коснувшись остатков старинного быта якутов - кумысных праздников «ысыах», хорового пения якутов и проч., Миддендорф пишет: «Такие остатки преж­них понятий и порядков, тем более, казалось мне, имели значение в этнографическом отношении, что со временем ближайшее знакомство с народами Средней Азии все-таки может нам дать возможность вывести положительные за­ключения, которые могут указать на первобытные сно­шения и место пребывания якутов. Что они относятся к чрез­вычайно отдаленным временам, это нам показали исследо­вания Бётлингка».

«По первоначальному месту своего пребывания якуты были коневодами. Такими хорошими наездниками, содержа­щими по несколько тысяч лошадей, какими их знал уже старик Витцен, они и доселе ещё остаются в главных местах своего пребывания. Овечьи стада, которые без сомнения были у них в первобытных местах пребывания, совершенно погиб­ли в лесистой полосе севера».

Вот согласованное мнение двух маститых авторов по вопросу прародины якутов и времени их исхода «из без­водных степей», где они были, по преимуществу, конево­дами, хорошими наездниками, и имели овечьи стада. О вре­мени исхода якутов из степей в лесистую полосу Сибири можно лишь сказать, что это имело место в «чрезвычайно отдаленные времена». Бётлингк уступал право и приоритет высказать эти положения своему «ученому другу», конечно, по той простой причине, что последний путешествовал по Якутскому краю, видел самих якутов в живой обста­новке и имел возможность присматриваться к их быту и нра­вам. В самом деле, было бы довольно смешно пророчить о прошлых судьбах якутов, не глядя на них, на основании голого лингвистического материала.

Первую серьезную разработку якутской проблемы мы нашли в исторических трудах Миллера-Фишера. Любопытно отметить, что окончательные выводы этих авторов о дале­ком прошлом якутского народа нашли подтверждение в тру­дах знаменитого лингвиста прошлого столетия, основательно изучившего якутский язык.

Другое, не менее важное, значение грамматического ис­следования Бётлингка в деле развития якутской историогра­фии заключается в том, что он вместе с грамматикой создал научную транскрипцию для якутского языка. Наличие безукоризненного научного алфавита дало возможность на­коплять материал для составления якутского словаря, первый опыт которого был показан самим же Бётлингком. В настоя­щее время мы уже имеем полный словарь якутского языка, составленный Э. К. Пекарским. Последний эпиграфом к своему труду взял следующие весьма знаменательные слова:

«Язык племени - это выражение всей его жизни, это му­зей, в котором собраны все сокровища его культурной и высшей умственной жизни». Если дело обстоит даже на половину так, то в словесном богатстве якутского языка мы вправе видеть важнейший источник, на основании кото­рого может быть построена и научная история народа носителя этого языка. В данном случае под языком народа нужно разуметь, конечно, не простой набор слов с разъясне­нием их значения, но, главным образом, их осмысленное выражение, застывшее в произведениях народной словес­ности или фольклоре. Таковы былины - олонгхо, саги- легенды, народные песни, шаманские гимны, пословицы, поговорки и иные крылатые речения, которые переживают века и тысячелетия. Запись и издание подлинного текста богатейшего богатырского эпоса якутов, а также их герои­ческого эпоса (преданий о предках) стало возможным лишь благодаря лингвистической работе академика Бётлинг­ка. Таким образом, самая возможность построения теперь научной истории якутов, в конечном итоге, обусловлена учеными трудами этого автора.