Александр слава богу мы русские. Чьим сыном был Павел I на самом деле

Беседа с настоятелем Оранского Богородицкого мужского монастыря архимандритом Нектарием (Марченко).

– Что сегодня мешает изменить образ жизни человеку, осознавшему свою греховность?

– Это сложный вопрос. Дело в том, что у нас не стало собранности в мыслях, чувствах, мы перестали внимательно следить за этим. Апостол Павел говорит, чтобы человек удалялся от беспорядочных и лукавых людей (2 Фес. 3:2). Беспорядок – страшное зло. Болезнь современного общества заключается в том, что все делается несвоевременно: неправильное питание, неправильный отдых. У людей нет постоянства, и это порождает многие беды. А ведь постоянство было заповедано еще во времена Ветхого Завета, когда Бог говорит Иисусу Навину быть мужественным и твердым, исполнять заповеди Божии. Только благодаря постоянству изучения заповедей человек может покаяться и понять, из-за чего происходит грех. Грех связывает ум. От множества беззаконий человек теряет любовь – любовь к Богу и людям, его сердце становится жестоким, начинается самооправдание. Мы привыкли обвинять кого-то, но не себя. А всякое оправдание – это грех, и мы, занимаясь самооправданием на исповеди, совершаем грех. Когда человек оправдывается, он обязательно говорит неправду и этим прогневляет Бога. Господь говорит: «О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас»? (Мф. 17:17).

– То есть первым шагом на пути к Богу является покаяние?

– Да, основа основ – это покаяние. Оно примиряет с Богом и возрождает, пробуждает, оживляет разум и ум просветляет. Господь же сказал: «ходите, пока есть свет» (Ин. 12:35), а мы же во тьме тьмущей, и эта тьма так ослепила наш разум, что у нас наступило какое-то самоуспокоение. Теперь гордыня настолько нас обезобразила, настолько выросло самолюбие, что мы забыли слова Амвросия Оптинского: «Кто прощает, тот больше приобретает», – и Евангельские слова: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1). У человека постоянно срабатывает себялюбие. Он сразу же идет на конфликт, на противостояние. У нас потеряны дар терпения, смирения, а о рассудительности даже и не приходится вести разговор!

– Как приобрести молитвенный настрой? И как расположить себя к покаянию и изменению своей жизни?

– К святым местам сейчас большинство приезжает туристами, а не паломниками. Приехали, посмотрели: красиво или не красиво. Об этом Господь говорит: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мк. 7:6). Мы перестаем внимательно следить за движениями своей души, за своим сердцем, теряем рассудительность, кичимся своей образованностью, а должна быть рассудительность! У нас столько дипломированных, но потерянных, безнравственных людей. Это значит без совести, а ведь совесть – это голос Самого Бога! Апостол Павел говорит: «Знание надмевает, а любовь назидает» (1 Кор. 8:1).
Мы потеряли ревность познания Бога, потеряли ношение Бога в разуме. Если человек усвоит, что когда он грешит, он гневит Бога, то появится страх Божий. Тогда появится и покаяние. А пока только безразличие и самооправдание.
Еще со времен Иоанна Крестителя говорится: «Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк. 16:16). Без усилий, без понуждения никогда ничего не бывает. Нужно сравнивать, рассуждать, стремиться приобрести разум. Из-за греховности, расслабленности ум человека тупеет, он сам становится медлительным и потерянным.

Сейчас мы все куда-то торопимся, стали меньше молиться, меньше рассуждать, отсюда появилась суетность ума и мыслей, которая притупляет разум. Терпение у людей убавилось и появилась поспешность и нетерпеливость. А в Евангелии говорится: «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лк. 21:19).

– Изменить себя очень трудно. Всем ли это под силу?

– Благодать Божия немощных врачует и оскудевающих восполняет. Человек сам себе преграждает путь к достижению благодати. А все потому, что не имеет ни постоянства, ни принуждения, ни воздержания. Савва Иерусалимский сказал, что больше всего бес боится воздержания. Если бы человек был воздержаннее во всем, то он становился бы совершеннее. У нас должна быть мера общения, мера слова, мера еды, мера сна. А сон зависит от правильного питания. Когда ты съел лишнее – дольше будешь спать. Сейчас везде вечерние чаепития, а когда ты больше выпил, опять же трудный подъем, вялость, лень.
Апостол Павел пишет: «Лихоимцы Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:10). Насколько сейчас лень одолела человека! В современном мире на нас большое влияние оказывает техника. Люди забывают слова апостола Павла: «все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12). Теперь уже интернет в телефоне. И куда лезут? Туда, где разврат. Но это же блудная страсть! Хотя ее называют свободной любовью. Но это не любовь! Это всего-навсего чувственность, которая так человека разоряет, что сердце становится опустошенным, разум расслабленным, и отсюда все беды – и общественные и государственные.
Приведу простой пример. Во время трапезы бывает много интересных чтений, а проведи опрос – никто ничего не вспомнит. Настолько память расслаблена, что ничего не запоминается. Это еще одна беда нашего времени. Если бы люди знали Евангелие, то помнили бы, что Иисус Христос сказал: «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой - виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода» (Ин. 15:1–2). А потом успокаивает и вдохновляет: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15:3). Когда человек читает Евангелие, Псалтирь, Деяния апостольские – книги Священного Писания, то они, как носители благодати, очищают ум и сердце, память становится крепче, все вмещает и удерживает, отсюда и запоминание.

– Что в первую очередь делать тем, кто раскаялся? С чего начать?

– Надо не себе угождать, а Богу, славить Его чистым сердцем, славить своими делами. Мы всей жизнью должны показывать принадлежность Богу. Теперь же многие лицемерят: красиво говорят, а дела никакого. Апостол Иаков пишет: «Покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих», – и «Вера без дел мертва» (Иак. 2:18, 20). Все, что мы совершаем ради Бога, во славу Его, дает нам самое главное: делает внимательными, пробуждает совесть, очищает от грехов. Но важно не забывать о внимании. Внимание в любом деле, а особенно в молитве – это стержень. Позже появится и умиление в сердце, и покаяние, и надежда, и понимание того, что Господь именно Милующий, Терпеливый, Всеблагой, и Он ожидает нашего исправления. Это нас утешит, поможет не отчаиваться.
У Бога все важно. Господь говорит: «В малом ты был верен, над многим тебя поставлю» (Мф. 25:21). А мы сейчас теплохладные, нас заботят только наши насущные проблемы. Мы потеряли ревность познания Бога, ревность исполнения послушания. Сейчас никто не хочет принимать участие в делах Церкви: батюшка купит, построит, устроит, найдет спонсоров. Многие люди не понимают, что Церковь – это не батюшкина Церковь, это Божия Церковь, Божий дом. Какое бы доброе дело человек ни совершал, он должен осознавать, что делает это для очищения и спасения своей души, для победы над грехом.

– Когда человек хочет укрепиться в вере, кто и что ему в этом поможет?

– Вера – дар Божий! Приобрести веру можно только благодаря слову Божиему, Причастию и Таинствам. Господь говорит: «…они видя не видят и слыша не разумеют» (Лк. 8:10). Почему? Мы не стали иметь Бога в разуме, наше сердце стало плотоугодным. Сегодня у нас одна цель – одеть себя, нарядить, хорошо покушать и что-то сказать, чтобы как-то выделиться, показать себя. Все построено на тщеславии, а тщеславие – опустошает душу. А еще мы себя успокаиваем: «Тот грешит, этот грешит, ну и я буду». Так Господь сказал: «…возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24). Именно свой крест нужно нести, не оглядываясь на других. Каждому Господь дает свой крест, и каждому – по силе его.

– Как человеку понять, какой крест его?

– Поймет. Тот, кто может, имеет возможность и не делает – это грех. А у нас теперь так – только пальчиком указательным работаем: «Это он сделает, это – другой, а это сделает третий». А на себя пальчиком не указываем. В этом вся наша беда. Крестоношение – это исполнение всех заповедей Божиих. Правда, при отсутствии опыта жизни по заповедям достичь понимания своего креста трудно. Просто потому, что человек не находит главного – воздаяния. Только у человека, который делает богоугодное дело, после этого появляется внутреннее довольство, радование. Это и есть воздаяние. А у нас что? Какое бы дело ни было, легкое или трудное, мы постоянно сомневаемся: делать ли, а надо ли. Напротив, должно быть что-то вроде бартерной системы – обменять временный мир на вечность. Человек внимательный знает, от какого дела он получает большее воздаяние, и делает его.

– Бывает, что, человек делает свое дело, но при этом у него возникают отчаяние, озлобленность… Почему?

– Озлобленность у человека происходит от непостоянства: человек, то возгревает свою душу, то она у него остывает, а также от чревоугодия и сластолюбия. Мы всего боимся. А труд – телу честь и душе спасение! Когда человек начнет вникать в эту значимость трудовой деятельности (в монастыре это именуется послушанием), то это станет для него исполнением слов: «Да будет Царство Твое, да будет воля Твоя». Приходит понимание, что это Его воля, а не чья-то еще.
Мы нашу работу на кого-то перекладываем, и получается, не можем порой ее понять, а ведь надо развиваться. Скажем, институт или любое учебное заведение – это же всего-навсего зачисление. А обучение начинается тогда, когда студент выполняет практические задания, сдает зачеты и экзамены. Эта постепенность формирует у человека определенный уровень сознания, дает какой-то навык. А если навыков нет, сделали кое-как, то приходится стоять над душой, все контролировать. Иначе нет доверия. А должно быть только продвижение, рост, принципиальная требовательность к самому себе. Каждый день должен происходить самоанализ: «Что я сделал, а что не сделал? Почему я не сделал?» У нас этого нет. Не стало борения с самим собой, не стало осмысленности.

– В современном мире не сразу приходит осознание, что цель нашей жизни – спасение.

– Да, к этому приходят не сразу. Люди начинают задумываться: образование, работа, устроенность, материальная обеспеченность, дети, внуки… А что дальше? Дальше – смерть. Наша жизнь всего-навсего подготовка к вечности, потому как Евангелие показывает, что человек от своих мыслей, слов, дел и даже намерений будет или оправдан, или осужден. Какая задача из этого вытекает? Развивать благочестие. Только Церковь еще как-то пытается бороться за развитие благочестия.

Сейчас в Москве огромное количество самоубийств, из окон выбрасываются даже дети. Люди заканчивают свою жизнь, даже не осмыслив происходящего. Впадают в крайности, отчаиваются, потому что нет веры. А на кого воззрит Господь? На кроткого и смиренного сердцем. И вот если бы наше сердце было не озлобленным, то оно бы отличало добро от зла.

Сейчас малейшие трудности вызывают у людей отчаяние, безысходность. А Господь обязательно всех испытывает, но после этого дает вознаграждение!

– Многих, приходящих в Церковь, пугает, что без испытаний спастись невозможно.

– Главный момент нашей жизни заключается в том, чтобы не гнушаться искушений, ибо они дают опытность. И за все ниспосланное надо благодарить Бога. В этом случае у человека сразу исчезают помыслы: «То не сказал, того не договорил…», – а рождается мирный дух. Божий мир в душе выше всякого ума! Человек должен быть убедительным и спокойным. Эмоции – это страсти. Говорят: «Этот человек эмоциональный». Нет, это страстный человек! Это в нем страсти кипят.
Все оттого, что мы не умеем себя останавливать. В этом поможет только постоянное мирное устроение духа и молитвенный настрой. Тогда дается и скорость мыслительная, и человек как бы переключается на другую волну, не дает волю своему языку. А сейчас у большинства язык опережает разум. Сначала говорим, а потом думаем.

Надо уметь довольствоваться малым. Господь все даст! А еще из евангельских слов мы слышим: «Претерпевший до конца спасется» (Мф. 24:13). Надо уметь обладать собой, надо уметь заставлять себя, надо уметь ограничивать себя, надо уметь довольствоваться посланным, и тогда все будет!

Ежемесячное издание «Покров»

«Неисследимы пути души твоея, непостижимы тайны сердца твоего, преподобне отче Нектарие, но яко лучи пресветлые словеса твоя благовествуют нам Царствие Божие, еже внутрь себе сокрыл еси. Темже Христа Бога моли спасти и просветити души наша». Этот тропарь преподобному Нектарию Оптинскому был найден среди других набросков в духовном дневнике оптинского новомученика иеромонаха Василия. Его акафист старцам оптинским остался незавершенным, но мы верим, что там, где уже нет смерти, оба они, и монах-мученик, и старец, сохранивший веру среди гонений, славят Господа и молятся о нас, о России, о Церкви земной.

«Неисследимы пути души твоея»

…Пожалуй, лучше и не выразить. Преподобный отец Нектарий был, возможно, самым «сокровенным» из оптинских старцев. Ведь что видели случайные посетители, что оставалось в памяти о внешнем? Игрушечки: крошечные автомобили, самолетики и поезда, подаренные ему кем-то когда-то, цветные кофточки, надетые поверх подрясника, странные обувные «пары» – башмак на одной ноге, валенок – на другой. Молодых братиев же смущали его музыкальные ящики и граммофон, пластинки с духовными песнопениями…Одним словом, «странным» и уж очень непредсказуемым был этот батюшка.

Он почти никогда не выходил за ворота Иоанно-Предтеченского скита, и его появление в самом монастыре могло быть вызвано лишь необходимостью оказать послушание настойчиво приглашавшему его для беседы настоятелю монастырей Калужской епархии. Однако подолгу живший в Оптиной писатель Сергей Нилус вспоминал и о неожиданных «вмешательствах» отца Нектария в их «дачную» жизнь, когда, вернувшись вместе с женой к себе, после случившегося им во время паломничества искушения, они вдруг обнаруживали завершенные рукой старца оставленные на время без присмотра свежие картины. То солнечный пейзаж «окунется» в дождь и небо на нем прорежут молнии, то во всю ширь небесную появится сделанная угольком по-французски печальная надпись « le nuage » (туча).

– Ах, батюшка, ну и проказник!

А «проказник» порой и сам дожидался их на террасе, посматривая, что выйдет из его затеи. Смахнет рукавом подрясника угольную пыль, и, глядишь, ничего не осталось от душевной смуты.

…Игрушки, забавные сказочки – о том, например, как кот спас Ноев ковчег от зловредной мыши, задумавшей по внушению лукавого прогрызть пол, и заслужил тем всему кошачьему роду особое почтение и «право на блаженство», – шутки, присказки. Казалось, в этом – он весь. И немногим удавалось рассмотреть, почувствовать сразу, что, чудачествуя, о. Нектарий скрывает данное ему Богом второе зрение – дар прозорливости, предвидения.

Случалось, ошибались на его счет и опытные священники. Однажды владыка Феофан Калужский, посетивший Оптину, с изумлением наблюдая за тем, как старец одну за другой стал своих куколок «сажать в тюрьму», «побивать» и выговаривать им что-то невнятное, отнес все это к возрастной немощи. Смысл же всех этих таинственных манипуляций прояснился для него намного позднее, когда большевики заключили его в тюрьму, подвергли унижениям, а после – ссылке, где владыка очень страдал от хозяина – владельца дома. Слова, сказанные старцем и показавшиеся тогда невразумительными, относились к тому, что ожидало епископа в будущем.

Сам же отец Нектарий отзывался о себе так, чтобы у посетителей и мысли не возникло об его духовной одаренности: «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев. А мы малы – у нас кот». Или: «Как могу я быть наследником прежних старцев? Я слаб и немощен. У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик».

Такими и подобными этим словами он не только ограждал людей от чувств неполезных, но и себя – от всего ложного и выспренного. За странноватой формой была постоянная духовная собранность, трезвость – «оружие», необходимое монаху в «невидимой брани». Внутренняя же его жизнь оставалась тайной, известной одному лишь Богу.

«Благовествуя Царствие»

Мудрость о. Нектария проистекала из опыта его жизни. Оставшись семи лет от роду без отца и долгие годы проживший в услужении у чужих людей, он еще прежде поступления в монастырь навык и трудолюбию, и терпению. Через внешне случайные обстоятельства – старший приказчик хозяина задумал женить его на своей дочери и надо было получить благословение на этот важный шаг – еще в юности попал он в Оптину. Однако поездка эта изменила всю его жизнь: после беседы со старцем Амвросием он был принят скитоначальником, о. Иларионом, в братию и уже не возвращался в мир.

«Круглый сирота, совершенно нищий», – как вспоминал сам он много лет спустя, – отец Нектарий чувствовал себя в монастыре, где было множество образованных братиев, «последним из учеников». И только с годами оценил это неожиданное «преимущество». Как важно для монаха сохранить это самое чувство – ученичества и недостоинства, ведь оно одно способно защитить душу от духовной гордости – «самоцена». Но именно его выделил из числа других послушников опытный взгляд отца Амвросия. «Подождите, Николка проспится, всем пригодится» , – по привычке рифмой отвечал он жаловавшимся на о. Нектария старшим братиям.

Лишь спустя одиннадцать лет после поступления в монастырь Господь удостоил его монашеской мантии. Пройдет еще время, и уже к нему начнут направлять старцы за духовным советом и наставлениями.

Краткие слова о. Нектария, дошедшие до нас, благодаря письмам и воспоминаниям о нем, поражают ясностью. В них – мудрость духовная, ум высшего свойства. Вот только некоторые из них: «Человеку дана жизнь для того, чтобы она ему служила, а не он ей, т.е. человек не должен делаться рабом своих обстоятельств, не должен приносить свое внутреннее в жертву внешнему. Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение; он не сознает, зачем живет». Словно «выжимка», сердцевина из духовных сочинений свт. Феофана Затворника! Такое вот простое напоминание о том, что Господь призывает человека к жизни разумно-свободной и бессмертной, такой, где Дух проницает и наполняет смыслом все – и душевное, и относящееся к заботам плоти.

Или еще: «Молитвой, словом Божиим всякая скверна очищается. Душа не может примириться с жизнью и утешается лишь молитвой, без молитвы душа мертва перед благодатию». О высшей потребности души, о голоде духовном, который может удовлетворить только пища того же свойства – духовная.

Дар рассуждения соединялся у о. Нектария с дарованиями и более поразительными: молитвой необыкновенной силы и прозорливостью. Одним он предсказывал монашеское призвание, других же, напротив, удерживал от поспешных шагов, благословляя на создание семьи, что и исполнялось вскоре. Свидетельств такого рода сохранилось достаточно.

И при этом одним из самых ярких, индивидуальных его качеств оставался интерес к внешнему течению жизни. Не покидая скита, он с удовольствием читал научные журналы, изучал отдельные дисциплины, даже брал уроки французского языка и живописи, нередко говоря о себе: «Я к научности приникаю». Потому-то и молодежь, обращающуюся к нему, он никогда не удерживал от возможности получения высшего образования, напоминая только о том, что необходимо правильно соотносить ценности веры и знания: «Юноши, если вы будете жить и учиться так, чтобы ваша научность не портила нравственности, а нравственность научности, то получится полный успех в вашей жизни».

В самом деле, какова будет научность, велика ли ей цена, если дух поврежден и сердце нечисто? Уважительное, и вместе с тем далекое от культовости, поощрения пристрастий отношение к науке привлекало к отцу Нектарию духовных воспитанников из числа интеллигенции и ученых. Часто люди просто не могли поверить в то, что у старца нет не только университетского, нет никакого образования. На недоумения он отвечал обычно: «Вся наша образованность от Писания».

И так – всю жизнь: между преумножением знаний, опытности духовной и сохранением простоты с оттенком юродства, которая удерживала его от того, чтобы хотя бы на минуту войти в роль «старшего брата», не имеющего нужды ни в смирении перед Отцом, ни в покаянии. Когда в 1903 г. братия единогласно избрали о. Нектария духовником обители и старцем, батюшка и на этот раз явился в собрание, в чем был застигнут – в разной обуви, и долго отказывался принять на себя возложенную на него обязанность «по скудоумию», смирившись с ней лишь за послушание архимандриту.

Тяжелый крест

Дар пророчества считается не только одним из самых высоких (недаром, о нем говорит и апостол, как о том, к чему должно стремиться больше всего), но и одним из самых нелегких. Задолго до событий 1917 г. в монастыре стали замечать, что юродство батюшки все чаще принимало характер «подсказок», смысл которых, однако, не так-то просто было разгадать. Он то вдруг начинал ходить в халатике, из-под которого «светились» оголенные голени, то устраивал вдруг у себя целый склад из стеклышек, камешков и разных бросовых вещей со словами: «Это у меня музей».

Все это вспомнилось уже в 20-е – 30-е годы, когда граждане стали ходить и в присутственные места, на службу, по новой моде без чулок и без нижнего белья, а в Оптиной, в самом деле, был организован музей, с помощью которого еще удавалось какое-то время спасать обитель от разгрома. Каково же было старцу при этом знании, когда каждый день был для него приближением к той черте, за которой не будет их великой России?

Очень редко батюшка говорил открыто. Так, он произнес однажды: «…1918 год будет еще тяжелее. Царь будет убит вместе с семьей. Замучен».

Многих монахов тогда ожидали этапы, лагеря, а некоторых – тюремные истязания и смерть за Христа. В 1923 году арестовали и отца Нектария. Но Господь уберег его для поддержки и утешения людей в годы гонений на Православие. По выходе из тюрьмы старец поселился у одного из жителей села Холмищи Брянской области. Люди съезжались к нему отовсюду. И в те годы, когда, казалось, все было потеряно безвозвратно, ободряюще, уверенно звучали его слова: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов». До конца 20-х держал он молитву за Россию, за тех, кто жил в миру, в постоянной опасности, и за тех, кто томился в заключении, за живых и усопших, за убиенных и пропавших без вести. Скончался он в 1928-м, на чужбине, далеко от своей родной обители, «вне града».

А десятилетия спустя мощи его были перенесены «домой», в Оптину, еще прежде, чем были восстановлены храмы, и внешний вид монастыря утратил признаки разорения. Как будто антиминс на престоле, они были положены у основания поднимавшейся из руин обители. И уже новое поколение монахов, глядя на конец последних оптинских подвижников, черпало силы для того, чтобы понести и трудности первых лет, и испытание, выпавшее на долю монастыря в 1993 году.

Но в ту Пасху, через пролившуюся кровь мучеников, новая Оптина вступила в наследство с прежней, претерпевшей поругание, видевшей изгнание и смерть ее воспитанников. Три монаха, наших современника, стали участниками духовной вечери Господней, где святость говорит уже не прикровенно и где земные ризы уничижения сменяют одежды, сотканные из света.

Он был учеником скитоначальника отца Анатолия Зерцалова и старца Амвросия, а впоследствии архимандрита Агапита, широко образованного и духовно опытного монаха. Старцем он стал в 1913 году и поселился в хибарке старца Амвросия у скитских ворот. В период его старчествования в Оптиной были еще старцы - Варсонофий и Феодосий, а позже отец Анатолий, скончавшийся за год до закрытия Оптиной, летом 1922 года.

Батюшка Анатолий был необыкновенно прост и благостен. Всякий подходивший к нему испытывал счастье попасть как бы под золотой благодатный дождь. Само приближение человека к этому старцу уже как бы давало ему чудесную возможность очищения и утешения. Батюшка Нектарий был строже, проникновеннее и своеобразнее. Он испытывал сердца приходивших к нему и давал им не столько утешение, сколько путь подвига, он смирял и ставил человека перед духовными трудностями, не боясь и не жалея его малой человеческой жалостью, потому что верил в достоинство и разумение души и великую силу благодати, помогающей ищущему Правды. Основными чертами батюшки Нектария были смирение и мудрость, и свет его был как светлый меч, рассекающий душу. К каждому человеку он подходил лично, индивидуально, с особой мерой и говорил: "Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы. Каждому человеку надо давать по его мерке. Нельзя всем одинаково".

Внешне старец был невысок, с лицом несколько округлым; длинные редкие пряди полуседых волос выбивались из-под высокой шапочки; в руках гранатовые четки. Исповедуя, он надевал старенькую красную бархатную епитрахиль с истертыми галунными крестами. Глаза - разные и небольшие. Лицо его как бы не имело возраста - то древнее, суровое, словно тысячелетнее, то молодое по живости и выразительности мысли, то младенческое по чистоте и покою. Еще лет за шесть до смерти, несмотря на преклонный возраст, ходил он легкой скользящей походкой, как бы касаясь земли. Позже он передвигался с трудом, ноги распухли как бревна, сочились сукровицей. Это сказались многолетние стояния на молитве.

К концу жизни лицо его утратило отблеск молодости, который так долго покоился на нем и вернулся к нему лишь во время предсмертной болезни. Если в эти последние годы лицо его светлело, то только каким-то вневременным светом. Старец очень одряхлел, ослабел, часто засыпал среди разговора, но еще чаще он погружался в глубокую умную молитву, как бы выходя из мира и возвращаясь к нам, был полон особой силы духа и просветленности. Вся жизнь старца, от младенчества до смертного часа, была отмечена Божиим Промыслом.

Он родился в Ельце в 1857 году у бедных родителей, Василия и Елены Тихоновых. Крещен в Елецкой церкви, освященной во имя Преподобного Сергия, при крещении назван Николаем, крестных звали Николай и Матрона. О них и о родителях своих он всегда молился. Отец был рабочим на мельнице, скончался он тогда, когда сыну исполнилось семь лет. Мальчик был умным и любознательным, но учиться ему пришлось только в сельской школе - помешала нужда.

Из раннего его детства известен только один случай: однажды он играл около матери, а рядом сидела кошка, и глаза у нее ярко светились. Мальчик схватил иголку и вздумал проколоть глаз животного, чтобы посмотреть, что там светится, но мать ударила его по руке: "Ах, ты! Вот как выколешь глаз кошке, сам потом без глазу останешься".

Через много лет, уже монахом, старец припомнил этот случай. Он пошел к скитскому колодцу, где был подвешен ковш с заостренной рукояткой. Другой монах, не заметив батюшки, поднял ковш так, что острие пришлось прямо против батюшкиного глаза, и лишь в последнее мгновение старцу удалось оттолкнуть острие. "Если бы я тогда кошке выколол глаз, и я был бы сейчас без глаза, - говорил он. - Видно, всему этому надо было быть, чтобы напомнить моему недостоинству, как все в жизни от колыбели до могилы находится у Бога на самом строгом учете".

С матерью у Николая была глубокая душевная близость. Она была строга с ним, но больше действовала кротостью и умела тронуть его сердце. Одиннадцати лет устроила Николая в лавку купца Хамова, и там к семнадцати годам он дослужился до младшего приказчика. Вырастал юноша тихим, богомольным, любящим чтение. "Лицом он был очень красив, с румянцем нежным, как у девушки, с русыми кудрями", - рассказывали старейшие оптинцы, помнившие его в молодости. О дальнейшей жизни своей он тогда не загадывал. Как стукнуло ему восемнадцать лет, старший приказчик Хамова задумал женить его на своей дочери, и хозяин этому сочувствовал. Девушка была очень хороша и Николаю по сердцу.

Даже через десятки лет, вспоминая свою нареченную невесту, батюшка растроганно улыбался, а одной монашенке, которую он очень ласково принимал, говорил: "Ты мне мою давишнюю невесту напоминаешь".

В то время была в Ельце благочестивая старица, тогда уже почти столетняя, - схимница Феоктиста, духовная дочь отца Тихона Задонского. К ней елецкие горожане ходили на совет. И хозяин посоветовал Николаю пойти к ней благословиться на брак. А схимница, когда он пришел, сказала ему: "Юноша, пойди в Оптину к Илариону, он тебе скажет, что делать". Перекрестила его и дала ему на дорогу чаю. Тот поцеловал ей руку и пошел к хозяину - так и так, посылает меня матушка Феоктиста в Оптину. Хозяин - ничего, даже денег дал ему на дорогу. Простился Николай с невестой, и больше никогда в жизни им не пришлось увидеться.

Когда подошел он к Оптиной, было лето, а летом кругом Оптиной красота несказанная. Все луга в цветах, среди лугов серебряная Жиздра, над нею ивы и дубы, а дальше, на том берегу, - сады монастырские и огромный оптинский мачтовый лес. Монастырь белой стеной опоясан, по углам башни, а на каждой башенке флюгер - Ангел с трубой.

Пришел Николай в скит, народу множество - все к великому старцу иеромонаху Амвросию, - и думает: "Какая красота здесь, Господи! Солнышко ведь тут с самой зари, и какие цветы! Словно в раю!" Так вспоминал старец о своем первом впечатлении от Оптиной.

А как найти Илариона - не знает, и не знает даже, кто такой Иларион. Спросил он одного монаха. А тот улыбнулся на простоту его и говорит: "Хорошо, покажу тебе Илариона, только уж не знаю, тот ли это, что нужен тебе". И привел его к скитоначальнику Илариону. Рассказал ему Николай о матушке Феоктисте, просит решения своей судьбы, а тот говорит: "Сам я ничего не могу сказать тебе, а пойди ты к батюшке Амвросию, и что он тебе скажет, так ты и сделай".

В то время народу к старцу Амвросию шло столько, что приема у него ждали неделями, но Николая старец принял сразу же и говорил с ним два часа. О чем была эта беседа, старец отец Нектарий никому не открывал, но после нее Николай навсегда остался в скиту, но домой уже не возвращался ни на один день.

Увидев однажды в руках у посетителя книгу "Жизнеописание старца Илариона", батюшка сказал: "Я ему всем обязан. Он меня и принял в скит пятьдесят лет тому назад, когда я пришел, не имея, где главу преклонить. Круглый сирота, совершенно нищий, а братия тогда вся была - много образованных. И вот я был самым что ни есть последним". Батюшка показал рукой от пола аршина полтора, чтобы сделать наглядным свое тогдашнее убожество и ничтожество... А старец Иларион тогда уже проходил и знал путь земной и путь небесный. "Путь земной - это просто, а путь небесный..." - и батюшка не договорил.

Первое послушание, которое дали ему в Оптиной, было ходить за цветами, которые так ему полюбились, а потом назначено ему было пономарить. На этом послушании он часто опаздывал в церковь и ходил с красными, опухшими, словно заспанными, глазами. Братия жаловалась на него старцу Амвросию, а тот отвечал, как было у него в обычае, в рифму: "Подождите, Николка проспится, всем пригодится!"

Стал он духовным сыном отца Анатолия Зерцалова, впоследствии скитоначальника, а на совет ходил к батюшке Амвросию. В "Жизнеописании в Бозе почившего старца иеросхимонаха Амвросия", составленном архимандритом Агапитом, приводятся воспоминания батюшки Нектария: "В скит я поступил в 1876 году. Через год после сего батюшка отец Амвросий благословил меня обращаться как к духовному отцу к начальнику скита иеромонаху Анатолию, что и продолжалось до самой кончины последнего в 1894 году. К старцу же Амвросию я обращался лишь в редких и исключительных случаях. При всём этом я питал к нему великую любовь и веру. Бывало, придешь к нему, а он после нескольких слов моих обнаружит всю мою сердечную глубину, разрешит все недоумения, умиротворит и утешит. Попечительность и любовь ко мне, недостойному, со стороны старцев нередко изумляли меня, ибо я сознавал, что их недостоин. На вопрос мой об этом духовный отец мой, иеромонах Анатолий, отвечал, что причиной сему "моя вера и любовь к старцу и что если он относится к другим не с такой любовью, как ко мне, то это происходит от недостатка в них веры и любви к старцу; как человек относится к старцу, так точно и старец относится к нему".

Дальше батюшка Нектарий вспоминает: "К сожалению, были среди братии некоторые порицавшие старца. Приходилось мне иногда выслушивать дерзкие и бессмысленные речи таких людей, хотя я всегда старался защищать старца. Помню, что после одного из подобных разговоров явился ко мне во сне духовный отец мой иеромонах Анатолий и грозно сказал: "Никто не имеет права обсуждать поступки старца, руководствуясь своим недомыслием и дерзостью. Старец за свои действия даст отчет Богу. Значения их мы не постигаем". Так отцу Нектарию объясняли духовные отцы и учителя высокое значение и духовные законы старчества.

И отец Амвросий, и отец Анатолий вели его строго истинным монашеским путем. Батюшка Нектарий рассказывал так о том старческом окормлении, что он поучал: "Вот некоторые ропщут на старца, что он в положение не входит, не принимает, а не обернутся на себя и не подумают: "А не грешны ли мы? Может, старец потому меня не принимает, что ждет моего покаяния и испытывает?" Вот я, грешный, о себе скажу. Бывало, приду я к батюшке отцу Амвросию, а тот мне: "Ты чего без дела ходишь? Сидел бы в своей келье да молился!" Больно мне станет, но я не ропщу, а иду к духовному отцу своему батюшке Анатолию. А тот грозно встречает меня: "Ты чего без дела шатаешься? Празднословить пришел?" Так и уйду я в келью. А там у меня большой, во весь рост, образ Спасителя; бывало, упаду перед Ним и всю ночь плачу: "Господи, какой же я великий грешник, если и старцы меня не принимают!"

Однажды старца спросили, не возмущался ли он против своих учителей. Тот ответил: "Нет! Мне это и в голову не могло прийти. Только раз провинился я чем-то и прислали меня к старцу Амвросию на вразумление. А у того палочка была. Как провинишься, он и побьет (не так, как я вас!). А я, конечно, не хочу, чтобы меня били. Как увидел, что старец за палку берется, я - бежать... и о том прощения просил".

Про отца Анатолия Зерцалова старец говорил: "Я к нему двадцать лет относился и был самым последним сыном и учеником, о чем и сейчас плачу". И, обращаясь к посетительнице, прибавил: "Так вот, матушка, если хочешь быть монашенкой, так и ты считай себя последней дочерью и плохой ученицей". "Нужно всегда думать себе, что находишься в новоначалии".