Бунин именины рецензии. Именины

Тучкова Наталья Алексеевна (1829-1913) родилась и умерла в своём родовом имении
Яхонтово Пензенской губернии.

Наталью Алексеевну Тучкову русский читатель хорошо знает в связи с биографией Огарёва и Герцена. Эта удивительная женщина прожила большую, трудную, полную и интересную жизнь. В её жизни происходило много значительных событий.
Среди её друзей и знакомых были поистине замечательные и известные люди.
Наталья Алексеевна дружила с декабристами, Тургеневым, писателем Гюго и Гарибальди. Интересны её годы близости с Огарёвым и большая дружба с Герценым.
С ранних лет условиями своей жизнью и воспитания Тучкова была тесно связана с передовыми кругами русского дворянства.

Отец Тучковой, в молодости был причастен к движению декабристов, входил в Союз благоденствия и привлекался к следствию по делу о 14декабря, но от суда и наказания был освобождён. Переехав в своё родовое имение Яхонтово, в Пензенской губернии, он на протяжении многих лет поддерживал дружеские отношения с декабристами.
Друзья отца очень сильно повлияли на мировозрение его дочери, Натальи. Она сблизилась с Огарёвым, он был сосед Тучковых по имению.
С шести лет Тучкова играла в шахматы с Огарёвым.
Тучкова вспоминает, как Огарёв приезжал к ним в гости с молодой женой Марией Львовной, племянницей пензенского губернатора. Огарёв любил рассуждать с её отцом о декабристах. Огарёв ввёл его в круг своих московских друзей.
Для Герцена и Огарёва, Тучков был воплощением борьбы с пензенскими крепостническими кругами.
Он был уездным предводителем дворянства и настойчиво, выступал против злоупотреблений помещичьей властью.
Герцен надолго собирался за границу, Огарёв остался совсем один. К тому же, после мучительных раздумий, он навсегда расстался со своей женой, он устал от светской суеты, ложного блеска, пустоты и мелкого успеха...
В семье Тучковых Огарёв находил дружеское участие и понимание. Именно в эти приезды Огарёва в Яхонтово произошло сближение поэта с младшей дочерью Тучкова, семнадцатилетней Наташей. "Я полюбил её страстно, но никогда не говорил ей об этом,- писал Огарёв.- Она меня тоже любила, я едва смел замечать это. Поездка за границу не рассеяла нашей взаимной, но скрытой любви".
Тучковы выехали из России в конце лета 1847года.
Молодая Наташа с восторгом смотрит на страны и города, которые перед ней открывались. В Италии Тучковы встретились с семейством Герцена. С автором "Кто виноват?" Тучкова была знакома ещё с начала 40-х годов, когда в Москве он посещал её отца и читал ему отрывки из своего романа.
Прошло всего несколько лет, но в Риме Герцен встретил не девочку, а милую, умную девушку. Они стали неразлучны и вместе осматривали всё примечательное в Риме.
Особенно Наталью Тучкову полюбила жена Герцена и даже в случае её смерти она завещала воспитание своих детей Тучковой.

Вскоре после возвращения в Россию Тучкова стала женой Огарёва. Первая жена Огарёва находилась в Париже, узнав о любви мужа к Тучковой, решительно отказала ему в официальном разводе; Герцен и друзья Огарёва пытались всё уладить, но было тщетно. Мария Львовна начала судебное преследование Огарёва по крупному денежному иску- векселю, ранее выданному ей мужем.
Для поэта и Тучковой создалось крайне тяжёлое положение. Их союз осуждали вчерашние друзья Огарёва. Но когда это осуждение дошло до Герцена, он крайне негативно отозвался об этих, так называемых "друзьях". Герцен и его жена поддерживали, как могли Огарёва и Тучкову. Даже Тучков при своём свободомыслии, желал для своей дочери, только легального брака.

Положение особенно обострилось, когда в апреле 1849года был разгромлен кружок Петрашевского, Огарёв был с ними хорошо знаком и тесно общался. Поэт с Тучковой как раз находился в Петербурге, и над ним нависла угроза ареста. Огарёв решил бежать из России. В начале лета 1849года они приехали в Одессу, чтобы на иностранном корабле уехать за границу. Но это попытка закончилась неудачно. Возвращаться домой было опасно: волна арестов прокатилась по России.
Огарёв и Тучкова проводят лето в Крыму, недалеко от Ялты, в глухом местечке.
Уезжают из Ялты только в сентябре. Вернувшись в своё имение за поэтом был установлен секретный полицейский надзор. В Третье отделение поступали доносы на Огарёва. Тучковой было 20лет, но она показала себя способной на мужественные и решительные поступки. Она последовала за Огарёвым в Петербург и хлопотала об его освобождении. Мысль о её "ложном положении" в глазах светского общества не останавливала её , чтобы расстаться с Огарёвым.
Поэт посвятил своей любимой замечательные строки:

На наш союз, святой и вольный,
Я знаю- с злобою тупой
Взирает свет самодовольный,
Бродя обычной колеёй.

В марте Огарёв был освобождён под строгим надзором полиции.
Огарёв и Тучкова переехали в Симбирскую губернию на Тальскую фабрику, купленную поэтом ещё в 1848году.
Жизнь на новом месте произошло в сознании Тучковой глубокий перелом. А также жизнь с Огарёвым не принесла ей счастья и полного удовлетворения. Она устала от вынужденного затворничества, на фабрике. Наталья во всём упрекала Огарёва. Она замкнулась в узком кругу семейных интересов, мелких вопросов личной жизни и больше не нашла сил выйти из этого состояния, даже, когда в Лондоне связала свою судьбу с Герценым.
Огарёв всеми силами пытался вырваться из России, к Герцену, особенно, когда узнал о смерти его жены Натальи.
Смерть Огарёвой в 1853году позволила Огарёву и Тучковой оформить брак.
В начале 1856года они получают заграничный паспорт- "для излечения болезни" Огарёва. Но вместо Италии они едут в Лондон, к своему другу Герцену.
Тучкова стала свидетельницей деятельности Огарёва и Герцена- создателей вольной русской печати за границей. Их дом в Лондоне был одним из центров русского освободительного движения; издатели "Колокола" были связаны с кругами передового русского общества.
На правах хозяйки Тучкова близко стояла ко всей жизни дома Герцена- Огарёва.
Она полюбила Герцена и развязка в отношениях с Огарёвым последовала неожиданно быстро- в Лондоне она стала женою Герцена. Но их союз не дал счастья ни Герцену, ни самой Тучковой. Она не могла выстроить отношения с детьми своего мужа. Как же ошиблась первая жена Герцена, в Натальи Тучковой. Она считала её идеальной женщиной, которая сможет заботиться о её детях. Герцен тоже понял свою ошибку, Тучкова восстановила против себя его детей, и они отнеслись к ней недружелюбно и враждебно. Положение усложнял невыдержанный, эгоистический и резкий характер Натальи Алексеевны. Герцену приходилось заново создавать семью, и на этом пути его ждали мучительные испытания. Особенно ему было больно видеть, как страдал Огарёв. Пугала Герцена и близость друга с простой английской девушкой Мери Сетерленд, поэт встретил её на самом "дне", он привязался к Мери. Она стала доброй и заботливой спутницей поэта на протяжении двадцати лет- до последних дней его жизни...
Тучкова находилась в сложном раздражённом состоянии. Сложившиеся отношения в семье приходилось держать в тайне от всех,- дети Тучковой и Герцена- дочь Лиза, близнецы Елена и Алексей - считались детьми Огарёва.
Тучковой было 30-ть лет, но она себя считала несчастной женщиной, она постоянно всё осложняла своим поведением.
Тяжёлым ударом для неё явилась смерть в 1864году обоих близнецов. Потеряв душевное равновесие, она с маленькой Лизой мечется по городам Западной Европы, терзая Герцена постоянной угрозой увезти дочь в Россию.
Дальнейшая судьба Тучковой сложилась весьма трагично. В 1870году не стало Герцена, через несколько лет неожиданно кончает с собой 17летняя Лиза; в далёком Гринчиве, на руках ненавистной для Тучковой женщины, умирает Огарёв...
Она всех ненавидит и презирает, особенно Мери.
Тучкова решает вернуться на родину, к отцу в Яхонтово, и летом в 1876года, после двадцати лет жизни за рубежом, вновь переезжает русскую границу. Ей всего 47лет, но казалось, жизнь закончена, -так много мучительно тяжёлого было пережито ею; она чувствует себя глубокой старухой. Всё осталось в прошлом и её ждёт впереди более тридцати семи холодных, одиноких, старческих лет.

Первого русского нобелевского лауреата Ивана Алексеевича Бунина называют ювелиром слова, прозаиком-живописцем, гением российской литературы и ярчайшим представителем Серебряного века. Литературные критики сходятся во мнении, что в бунинских произведениях есть родство с картинами , а по мироощущению рассказы и повести Ивана Алексеевича схожи с полотнами .

Детство и юность

Современники Ивана Бунина утверждают, что в писателе чувствовалась «порода», врожденный аристократизм. Удивляться нечему: Иван Алексеевич – представитель древнейшего дворянского рода, уходящего корнями в XV век. Семейный герб Буниных включен в гербовник дворянских родов Российской империи. Среди предков писателя – основоположник романтизма, сочинитель баллад и поэм .

Родился Иван Алексеевич в октябре 1870 года в Воронеже, в семье бедного дворянина и мелкого чиновника Алексея Бунина, женатого на двоюродной племяннице Людмиле Чубаровой, женщине кроткой, но впечатлительной. Она родила мужу девятерых детей, из которых выжили четверо.

В Воронеж семья перебралась за 4 года до рождения Ивана, чтобы дать образование старшим сыновьям Юлию и Евгению. Поселились в арендованной квартире на Большой Дворянской улице. Когда Ивану исполнилось четыре года, родители вернулись в родовое имение Бутырки в Орловской губернии. На хуторе прошло детство Бунина.

Любовь к чтению мальчику привил гувернер – студент Московского университета Николай Ромашков. Дома Иван Бунин изучал языки, делая упор на латынь. Первые прочитанные самостоятельно книги будущего литератора – «Одиссея» и сборник английских стихов.

Летом 1881 года отец привез Ивана в Елец. Младший сын сдал экзамены и поступил в 1-й класс мужской гимназии. Учиться Бунину нравилось, но это не касалось точных наук. В письме старшему брату Ваня признался, что экзамен по математике считает «самым страшным». Спустя 5 лет Ивана Бунина отчислили из гимназии посреди учебного года. 16-летний юноша приехал в отцовское имение Озерки на рождественские каникулы, да так и не вернулся в Елец. За неявку в гимназию педсовет исключил парня. Дальнейшим образованием Ивана занялся старший брат Юлий.

Литература

В Озерках началась творческая биография Ивана Бунина. В имении он продолжил работу над начатым в Ельце романом «Увлечение», но произведение до читателя не дошло. Зато стихотворение юного литератора, написанное под впечатлением от смерти кумира – поэта Семена Надсона – опубликовали в журнале «Родина».

В отцовском имении с помощью брата Иван Бунин подготовился к выпускным экзаменам, сдал их и получил аттестат зрелости.

С осени 1889-го до лета 1892 года Иван Бунин работал в журнале «Орловский вестник», где печатались его рассказы, стихи и литературно-критические статьи. В августе 1892 года Юлий позвал брата в Полтаву, где устроил Ивана на должность библиотекаря в губернской управе.

В январе 1894 года писатель посетил Москву, где встретился с близким по духу . Как и Лев Николаевич, Бунин критикует городскую цивилизацию. В рассказах «Антоновские яблоки», «Эпитафия» и «Новая дорога» угадываются ностальгические ноты по уходящей эпохе, чувствуется сожаление о вырождающемся дворянстве.

В 1897 году Иван Бунин издал в Петербурге книгу «На край света». Годом ранее перевел поэму Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате». В переводе Бунина появились стихи Алкея, Саади, Адама Мицкевича и .

В 1898 году в Москве вышел поэтический сборник Ивана Алексеевича «Под открытым небом», тепло встреченный литературными критиками и читателями. Через два года Бунин подарил любителям поэзии вторую книгу стихов – «Листопад», упрочившую авторитет автора как «поэта русского пейзажа». Петербургская Академия наук в 1903 году награждает Ивана Бунина первой Пушкинской премией, за которой следует вторая.

Но в поэтической среде Иван Бунин заработал репутацию «старомодного пейзажиста». В конце 1890-х любимцами становятся «модные» поэты , принесший в русскую лирику «дыхание городских улиц», и с его мятущимися героями. в рецензии на сборник Бунина «Стихотворения» написал, что Иван Алексеевич очутился в стороне «от общего движения», зато с точки зрения живописи его поэтические «полотна» достигли «конечных точек совершенства». Примерами совершенства и приверженности классике критики называют стихотворения «Помню долгий зимний вечер» и «Вечер».

Иван Бунин-поэт не приемлет символизм и критично смотрит на революционные события 1905–1907 годов, называя себя «свидетелем великого и подлого». В 1910 году Иван Алексеевич издает повесть «Деревня», положившую начало «целому ряду произведений, резко рисующих русскую душу». Продолжением ряда становятся повесть «Суходол» и рассказы «Сила», «Хорошая жизнь», «Князь во князьях», «Лапти».

В 1915-м Иван Бунин на пике популярности. Выходят его знаменитые рассказы «Господин из Сан-Франциско», «Грамматика любви», «Легкое дыхание» и «Сны Чанга». В 1917 году писатель покидает революционный Петроград, избегая «жуткой близости врага». Полгода Бунин жил в Москве, оттуда в мае 1918 года уехал в Одессу, где написал дневник «Окаянные дни» – яростное обличение революции и большевистской власти.

Портрет "Иван Бунин". Художник Евгений Буковецкий

Писателю, столь яростно критикующему новую власть, опасно оставаться в стране. В январе 1920 года Иван Алексеевич покидает Россию. Он уезжает в Константинополь, а в марте оказывается в Париже. Здесь вышел сборник рассказов под названием «Господин из Сан-Франциско», который публика встречает восторженно.

С лета 1923 года Иван Бунин жил на вилле «Бельведер» в старинном Грассе, где его навещал . В эти годы выходят рассказы «Начальная любовь», «Цифры», «Роза Иерихона» и «Митина любовь».

В 1930 году Иван Алексеевич написал рассказ «Тень птицы» и завершил самое значительное произведение, созданное в эмиграции, - роман «Жизнь Арсеньева». Описание переживаний героя овеяно печалью об ушедшей России, «погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок».

В конце 1930-х Иван Бунин переселился на виллу «Жаннет», где жил в годы Второй мировой войны. Писатель переживал за судьбу родины и радостно встречал новости о малейшей победе советских войск. Жил Бунин в нищете. О своем трудном положении писал:

«Был я богат - теперь, волею судеб, вдруг стал нищ… Был знаменит на весь мир - теперь никому в мире не нужен… Очень хочу домой!»

Вилла обветшала: отопительная система не функционировала, возникли перебои с электро- и водоснабжением. Иван Алексеевич рассказывал в письмах друзьям о «пещерном сплошном голоде». Чтобы раздобыть хоть небольшую сумму, Бунин попросил уехавшего в Америку друга на любых условиях издать сборник «Темные аллеи». Книга на русском языке тиражом 600 экземпляров вышла в 1943-м, за нее писатель получил $300. В сборник вошел рассказ «Чистый понедельник». Последний шедевр Ивана Бунина – стихотворение «Ночь» – вышел в 1952 году.

Исследователи творчества прозаика заметили, что его повести и рассказы кинематографичны. Впервые об экранизации произведений Ивана Бунина заговорил голливудский продюсер, выразивший желание снять фильм по рассказу «Господин из Сан-Франциско». Но дело закончилось разговором.

В начале 1960-х на творчество соотечественника обратили внимание российские режиссеры. Короткометражку по рассказу «Митина любовь» снял Василий Пичул. В 1989 году на экраны вышла картина «Несрочная весна» по одноименному рассказу Бунина.

В 2000 году вышел фильм-биография «Дневник его жены» режиссера , в котором рассказана история взаимоотношений в семье прозаика.

Резонанс вызвала премьера драмы «Солнечный удар» в 2014 году. В основу ленты легли одноименный рассказ и книга «Окаянные дни».

Нобелевская премия

Впервые Ивана Бунина выдвинули на соискание Нобелевской премии в 1922 году. Об этом хлопотал лауреат Нобелевской премии . Но тогда премию отдали ирландскому поэту Уильяму Йетсу.

В 1930-х к процессу подключились русские писатели-эмигранты, их хлопоты увенчались победой: в ноябре 1933 года Шведская академия вручила Ивану Бунину премию по литературе. В обращении к лауреату говорилось, что он заслужил награду за «воссоздание в прозе типичного русского характера».

715 тысяч франков премии Иван Бунин растратил быстро. Половину в первые же месяцы раздал нуждающимся и всем, кто обратился к нему за помощью. Еще до получения награды писатель признался, что получил 2000 писем с просьбой помочь деньгами.

Спустя 3 года после вручения Нобелевской премии Иван Бунин окунулся в привычную бедность. До конца жизни у него так и не появилось собственного дома. Лучше всего Бунин описал положение дел в коротком стихотворении «У птицы есть гнездо», где есть строки:

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!

Личная жизнь

Первую любовь молодой писатель встретил, когда работал в «Орловском вестнике». Варвара Пащенко – высокая красавица в пенсне – показалась Бунину слишком заносчивой и эмансипированной. Но вскоре он нашел в девушке интересного собеседника. Вспыхнул роман, но отцу Варвары бедный юноша с туманными перспективами не понравился. Пара жила без венчания. В своих воспоминаниях Иван Бунин так и называет Варвару – «невенчанной женой».

После переезда в Полтаву и без того сложные отношения обострились. Варваре – девушке из обеспеченной семьи – опостылело нищенское существование: она ушла из дома, оставив Бунину прощальную записку. Вскоре Пащенко стала женой актера Арсения Бибикова. Иван Бунин тяжело перенес разрыв, братья опасались за его жизнь.

В 1898 году в Одессе Иван Алексеевич познакомился с Анной Цакни. Она и стала первой официальной женой Бунина. В том же году состоялась свадьба. Но вместе супруги прожили недолго: расстались спустя два года. В браке родился единственный сын писателя – Николай, но в 1905 году мальчик умер от скарлатины. Больше детей у Бунина не было.

Любовь всей жизни Ивана Бунина – третья жена Вера Муромцева, с которой он познакомился в Москве, на литературном вечере в ноябре 1906 года. Муромцева – выпускница Высших женских курсов, увлекалась химией и свободно разговаривала на трех языках. Но от литературной богемы Вера была далека.

Обвенчались молодожены в эмиграции, в 1922 году: Цакни 15 лет не давала Бунину развода. Шафером на свадьбе был . Супруги прожили вместе до самой кончины Бунина, хотя их жизнь безоблачной не назовешь. В 1926 году в эмигрантской среде появились слухи о странном любовном треугольнике: в доме Ивана и Веры Буниных жила молодая писательница Галина Кузнецова, к которой Иван Бунин питал отнюдь не дружеские чувства.

Кузнецову называют последней любовью писателя. На вилле супругов Буниных она прожила 10 лет. Трагедию Иван Алексеевич пережил, когда узнал о страсти Галины к сестре философа Федора Степуна – Маргарите. Кузнецова покинула дом Бунина и ушла к Марго, что стало причиной затяжной депрессии писателя. Друзья Ивана Алексеевича писали, что Бунин в тот период был на грани сумасшествия и отчаяния. Он работал сутками напролет, пытаясь забыть возлюбленную.

После расставания с Кузнецовой Иван Бунин написал 38 новелл, вошедших в сборник «Темные аллеи».

Смерть

В конце 1940-х врачи диагностировали у Бунина эмфизему легких. По настоянию медиков Иван Алексеевич отправился на курорт на юге Франции. Но состояние здоровья не улучшилось. В 1947 году 79-летний Иван Бунин в последний раз выступил перед аудиторией литераторов.

Нищета заставила обратиться за помощью к русскому эмигранту Андрею Седых. Тот выхлопотал больному коллеге пенсию у американского филантропа Фрэнка Атрана. До конца жизни Бунина Атран выплачивал писателю 10 тысяч франков ежемесячно.

Поздней осенью 1953 года состояние здоровья Ивана Бунина ухудшилось. Он не поднимался с постели. Незадолго до кончины писатель попросил жену почитать письма .

8 ноября доктор констатировал смерть Ивана Алексеевича. Ее причиной стала сердечная астма и склероз легких. Похоронили нобелевского лауреата на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, месте, где нашли упокоение сотни российских эмигрантов.

Библиография

• «Антоновские яблоки»
• «Деревня»
• «Суходол»
• «Легкое дыхание»
• «Сны Чанга»
• «Лапти»
• «Грамматика любви»
• «Митина любовь»
• «Окаянные дни»
• «Солнечный удар»
• «Жизнь Арсеньева»
• «Кавказ»
• «Темные аллеи»
• «Холодная осень»
• «Цифры»
• «Чистый понедельник»
• «Дело корнета Елагина»

ХОД УРОКА

1. Краткая историческая справка.

26 января 1920 года на иностранном пароходе “Спарта” Бунины покинули Россию и отправились в Константинополь. К марту они добрались до Парижа. Вся дальнейшая жизнь Бунина связана с Францией, не считая кратковременных поездок в Англию, Италию, Бельгию, Германию, Швецию, Эстонию. Большую часть года Бунин с женой проводил на юге страны в городке Грасс, близ Ниццы, где они снимали дачу. На зиму Бунины обычно оставались в Париже, где у них была квартира на улице Жака Оффенбаха. В основном в эмиграции Бунин работал над прозой, результатом чего явились несколько книг новых рассказов: “Роза Иерихона” [Берлин 1924 год], “Митина любовь” [Париж 1925 год], “Солнечный удар” [Париж 1927 год], “Божье древо” [Париж 1931 год]. Пять используемых рассказов написаны в мае 1924 года: “Святитель” – 7 мая, “Именины” – 9 мая, “Скарабеи” – 10 мая, “Музыка” и “Слепой” - 25 мая.

Необходимо особо отметить, что все произведения Бунина эмигрантского периода за очень редким исключением построены на русском материале. Писатель вспоминал на чужбине Родину, её поля и деревню, крестьян и дворян, природу. Бунин остается верен классическим традициям русской литературы и продолжает их в своём творчестве, пытаясь решить вечные вопросы о смысле жизни, о любви, о будущем всего мира. Но никогда ранее не выступало с такой обостренностью в его произведениях ощущение бренности и обреченности всего сущего – красоты, счастья, славы, могущества.

В эмиграции не только не прервалась внутренняя связь Бунина с Россией, но и ещё более обострилась любовь к родной земле. “Вечные темы”, звучавшие в дооктябрьском творчестве писателя связываются теперь с мыслью о России, отошедшей для него в область воспоминаний.

(Ребята разбиваются на группы по 4–5 человек для работы с текстом рассказов.)

2. Мир Бунина абсолютно вещественный: зримый, осязаемый, слышимый… Известный философ русского зарубежья Ф.А.Степун заметил: “Бунинские описания… воспринимаются всеми пятью чувствами”. И действительно, мир этот вырастает панорамой бесчисленных образов, наполняется разнообразной гаммой звуков, манит ощутить вес, форму, поверхность каждого предмета. Наполняясь деталями, реальность в рассказах писателя становится фундаментом всего повествования. Сам Бунин называл совокупность всех художественных деталей внешней изобразительностью. Чехов писал об этой особенности прозы Бунина: “Это очень свежо и очень хорошо… но только слишком компактно, вроде сгущенного бульона… ”.

(Ребятам предлагается понаблюдать над видовым разнообразием художественной детали в пяти рассказах Бунина и сделать выборку из текстов.)

3. Итоги групповой работы по текстам рассказов оформляются письменно и обсуждаются в устной беседе.

Рассказ “Святитель”

- “зрительная” деталь: прекрасные образа, лихорадочно сияющий взор;

- “тактильная” деталь: тепло каменки и попоны, поцеловал его;

Рассказ “Именины”

- “зрительная” деталь: пыльно-черная туча, ослепительный солнечный свет, янтарный бульон; бокалы, по краям золоченые;

- “звуковая” деталь: струится листва на тополях, дом полон гостей;

- “тактильная” деталь: всё более жгучим становился сухой степной жар;

- “вкусовая” и “обонятельная” детали: идет обед с пирожками, с янтарным бульоном, с маринадами к жареной индейке, с густыми наливками, с пломбиром, с шампанским в узких старинных бокалах.

Рассказ “Скарабеи”

- “зрительная” деталь: разноцветные саркофаги, золотисто лакированное дерево; залы, блистающие мертвенной чистотой; маленькие чёрные мощи Рамзеса Великого; триста чудесных жучков из ляпис-лазури и серпентина;

- “тактильная” деталь: гранитные саркофаги; их (скарабеев) клали на грудь царских мумий;

- “обонятельная” деталь: пряно, сухо и тонко пахло – священный аромат мумий; это тонкое и сухое благовоние, древнее, священное;

- “звуковая” деталь: буднично и деловито перекликались, что-то спрашивали друг у друга, что-то кому-то громко приказывали быстро проходившие по звонким коридорам… чиновники.

Рассказ “Музыка”

- “зрительная” деталь: лунные поля;

- “звуковая” деталь: бегущий поезд; заиграл оркестр; то тише, то громче, то торжественно ширясь, то очаровательно замирая, звучала музыка.

Рассказ “Слепой”

- “зрительная” деталь: яркое солнце; далекие зимние вершины Альп, серебряные, страшные; белый городок; блеск; по-весеннему одетые люди; соломенные шляпы; синева моря; светлое небо;

- “звуковая” деталь: шуршащие шаги гуляющих; он негромко, однообразно и слегка певуче говорит, горестно и смиренно напоминает нам о нашем долге; на миг прерывает свою певучую и складную, заученную речь и говорит уже просто и сердечно; как уверенно произносит он это;

- “тактильная” деталь: резкий ветер; в затишье тепло; солнце, греющее спину.

4. В процессе обмена текстуальными примерами учащиеся приходят к выводу, что соотношение зрительных, звуковых образов, а также тактильных, обонятельных и вкусовых ощущений в каждом из рассказов различно.

В рассказе “Святитель” равновелики по значению зрительная и звуковая детали. Рассказ “Именины” отличается развитой структурой вкусовых и обонятельных ощущений. Миниатюра “Скарабеи” базируется на богатой цветовой палитре и тонкой “обонятельной” ауре. Совершенно естественно, что музыка в одноименном рассказе начинает действительно звучать благодаря обилию звуковых ассоциаций. Мир слепого мы ощущаем как бы вместо него, видя окружающую его жизнь глазами Бунина. А вот слышим и ощущаем действительность мы вместе со слепым героем благодаря “звуковым” и “тактильным” деталям, в силу того что чувства эти очень развиты в таких людях взамен утраченного зрения.

5. Прочность и основательность материального мира усиливается и обилием синтаксических конструкций с распространенными однородными членами. Этот излюбленный прием писателей “натуральной” школы [Н.В.Гоголь, И.А.Гончаров] создает образ сложного бытия, калейдоскопа впечатлений:

- “он говорил о своем детстве, отрочестве, о трудах и мечтах своей юности, о своих первых, сладчайших молитвенных восторгах” [“Святитель”];

- “дом полон гостей, соседей, родственников, своих и чужих слуг”, “я мальчик, ребенок, нарядный и счастливый наследник всего этого мира”, “все окружающие меня двигаются, пьют, едят, говорят, смеются” [“Именины”];

- “я делал музыку, бегущий поезд, комнату…” [“Музыка”];

- “держится прямо, сдвинув колени, положив на них перевернутый картуз и большие загорелые руки, приподняв свое как бы изваянное лицо и слегка обратив его в сторону, сторожа чутким слухом голоса и … шаги гуляющих”; “он назвал братом не обычного прохожего, а короля или президента республики, знаменитого человека или миллиардера”, “я иду, дышу, вижу, чувствую, - я несу в себе жизнь, ее полноту и радость” [“Слепой”].

Уточняющие обстоятельства конкретизируют действительность, заставляют читателя присутствовать в определенном месте, где происходит сюжетное действие, или в определенное время:

- “двести лет назад, в некий зимний день… ” [“Святитель”];

- “из-за сада, из-за вековых берез и серых итальянских тополей”, “и я тоже в усадьбе, в доме, за обедом” [“Именины”];

- “вижу себя в Каире, в Булакском музее” [“Скарабеи”];

- “вижу я сейчас, наяву, при свете дня” [“Музыка”].

Иногда настоятельные повторы и контекстуальные синонимы прямо-таки “пригвождают” мир бунинских рассказов к земной реальности:

- “мне празднично… и несказанно тяжко, так тяжко, точно вся вселенная на краю погибели, смерти. Отчего? От этой страшной тучи…, от этой растущей тишины?” [“Именины”];

- “долго ходил и опять долго смотрел на … мощи Рамзеса Великого”; “да, да, подумать только: вот я возле самого Великого Рамзеса, его подлинного тела, пусть иссохшего…, но все же его, его!” [“Скарабеи”];

- “я же делал, именно делал, нечто совершенно непостижимое: я делал музыку… ” [“Музыка”];

- “да, да, все мы братья…”, “и совсем, совсем не потому у него нет этого страха… нет, совсем не потому” [“Слепой”].

Вообще, мир реальный чаще всего связан у Бунина с ощущением катастрофы:

- “черный ад обступает радостный солнечный мир усадьбы” [“Именины”];

- “да, пять тысяч лет жизни и славы, а в итоге – игрушечная коллекция камешков!” [“Скарабеи”];

- “я уже понял, что это сон, мне было уже страшно от его необыкновенной жизненности…, нужно во что бы то ни стало освободиться от этого наваждения, в котором чувствовалась какая-то потусторонняя, чужая… сила, сила могущественная нечеловечески… ” [“Музыка”];

- “но только смерть или великие скорби, великие несчастья напоминают нам об этом с подлинной и неотразимой убедительностью, лишая нас наших земных чинов, выводя нас из круга обыденной жизни” [“Слепой”].

Пожалуй, только в “Святителе” последний вечер умирающего окрашен благостью, гармонией, ожиданием вечного успокоения.

Вот так происходит погружение читателя в глубинный мир рассказов Бунина, ты ощущаешь реальную силу, живое биение словесной ткани, которая, как самостоятельный организм, живет и развивается по собственным законам своего литературного государства.

И вдруг случается чудо! И реальность, которую вы за минуту до этого так явственно ощущали, “отрывается и воспаряет”! И вот вы уже в другом измерении, в другом пространстве, в царстве интуитивных флюидов… Легко и тихо умирает Святитель: “ и это была последняя земная ночь святителя: на рассвете обрели его почившим… ”.Он покидает этот мир, не устав от него,нет, но выполнив здесь свое предназначение… Герой “Именин”, маленький мальчик, ребенок, чувствует себя в полном гостей доме “вне всего, вне жизни”… Автор, рассматривающий скарабеев Мариетта, уносится на несколько тысяч лет назад в прошлое, представляя, как “на этих жучках писали имена усопших царей, их клали на грудь царских мумий, как символ рождающейся из земли и вечно возрождающейся, бессмертной жизни”… В рассказе “Музыка” герой перестает повторять “я делал музыку”, а вдруг находит точное и простое выражение “я творил… так же легко, так же дивно…, как может творить только бог… ” и теряет свой статус гражданина этого вещественного мира… И обычный слепой становится вовсе не обычным калекой в повествовании рассказа, потому что “просто он больше всех. Десница божия, коснувшаяся его. Как бы лишила его имени, времени пространства. Он теперь просто человек, которому все братья…”

Все пять рассказов И.А.Бунина оказываются окном в другой мир! Это не в себе законченные миниатюры, а художественно “выломанные” фрагменты из какой-то очень большой вещи.

В.Ф.Ходасевич справедливо заметил, что в прозе Бунина “ мир властвует над человеком”. Сам И.А.Бунин объясняет это в рассказе “Слепой” так: “Что это значит? Это значит, что я воспринимаю, приемлю все, что окружает меня, что оно мило, приятно, родственно мне, вызывает во мне любовь… твое ощущение жизни есть ощущение любви… всякое страдание есть наше общее страдание, нарушающее нашу общую радость жизни, то есть ощущение друг друга и всего сущего!”.

Бунин выступает как художник-мыслитель экзистенциального типа, он помещает своих героев в пограничные ситуации, видит трагизм бытия и последствия человеческого выбора (в данном случае имеется в виду решение оставить родину), когда личность на краю бездны остро ощущает шаткость своего существования, балансируя между жизнью и смертью: “Оказывается, не я один вне всего, вне жизни… я чувствую страшную давность, древность всего того, что я вижу, в чем я участвую в этот роковой, ни на что не похожий … именинный день в этой столь мне родной и в то же время столь далекой и сказочной стране. И в душе моей растет такая скорбь… ” [“Именины”].

Г.Адамович в своих “Воспоминаниях” вскрыл причину тоски Бунина по “русскому” прошлому: “Он был символом связи с прошлым… как с миром, где красота была красотой, природа – природой, искусство – искусством”. Вот почему простой тамбовский мужик, молящийся перед ликом Святителя и обращающийся к нему в наивной простоте “Митюшка, милый!”, заставляет писателя восхититься “неизреченной красотой русской души”.

Составляющей этой души, по мнению Ю.Мальцева в его монографии “Иван Бунин.1870–1953”, является умаление индивидуалистического эгоизма и возвеличение нашего высшего существа, всего того высшего и лучшего, что есть в нас, позволяющего нам стать демиургом, создателем, к примеру, такой музыки, “перед которой была ничто музыка всех Бетховенов в мире… Что же это такое? Кто творил?Я, … думающий и сознающий себя? Или же кто-то, сущий во мне помимо меня? ” [“Музыка”].

Близко знавшая Бунина в годы эмиграции Г.Кузнецова, автор известного “Грасского дневника”, записала в конце 20-х годов свои впечатления о Бунине: “Сейчас, когда все стонут о душевном оскудении эмиграции … в то время, как прочие писатели пишут или нечто жалобно-кислое, или экклезиастическое… среди нужды, лишений, одиночества, лишенный родины и всего, что с ней связанного, “фанатик” Бунин вдохновенно славит творца, небо и землю, породивших его и давших ему видеть гораздо больше несчастий, унижений и горя, чем упоения и радостей…”. И писатель, созерцая ток времени, гибель далеких цивилизаций, исчезновение царств, вопрошает и сам же исчерпывающе отвечает в рассказе “Скарабеи”: “Горько усмехаться или радоваться? Все-таки радоваться. Все-таки быть в том вовеки неистребимом и самом дивном, что до сих пор кровно связывает мое сердце с сердцем, остывшим несколько тысячелетий тому назад, с сердцем, на коем тысячелетия покоился этот воистину божественный кусочек ляпис-лазури,- с человеческим сердцем, которое в те легендарные дни так же твердо, как и в наши, отказывалось верить в смерть, а верило только в жизнь. Все пройдет – не пройдет только эта вера!”.

Нет, не пейзаж влечет меня,
Не краски я стремлюсь подметить,
А то, что в этих красках светит,
Любовь и радость бытия. И.Бунин.

Вместе с громадной пыльно-черной тучей, заходящей из-за сада, из-за вековых берез и серых итальянских тополей, все более жгучим становится ослепительный солнечный свет, его сухой степной жар – и все более немеет усадьба, все мельче и серебристее струится листва на тополях.

Черный ад обступает радостный солнечный мир усадьбы.

В усадьбе преизбыток довольства, счастья.

Дом полон гостей, соседей, родственников, своих и чужих слуг, – в доме именины.

Идет обед, долгий, необычный, с пирожками, с янтарным бульоном, с маринадами к жареным индейкам, с густыми наливками, с пломбиром, с шампанским в узких старинных бокалах, по краям золоченых.

И я тоже в усадьбе, в доме, за обедом, но вместе с тем, я весь этот день, усадьбу, гостей и даже себя самого только вижу: чувствую себя вне всего, вне жизни.

Я мальчик, ребенок, нарядный и счастливый наследник всего этого мира, и мне тоже празднично, – особенно от этих дедовских бокалов, полных горько-сладкого тонко-колючего вина, – но вместе с тем и несказанно тяжко, так тяжко, точно вся вселенная на краю погибели, смерти.

От этой страшной тучи, адом обступающей мир, от этой растущей тишины?

А, нет! Оттого, что, оказывается, не я один вне всего, вне жизни: все, окружающие меня, тоже вне ее, хотя они и двигаются, пьют, едят, говорят, смеются.

А еще оттого, что я чувствую страшную давность, древность всего того, что я вижу, в чем участвую в этот роковой, ни на что не похожий (и настоящий, и вместе с тем такой давний) именинный день, в этой столь мне родной и в то же время столь далекой и сказочной стране.

И в душе моей растет такая скорбь, что я наконец разрываю этот сон…

Глубокая зимняя ночь, Париж.