Главная › Пособия и документы › Драматургия шницлера. Смотреть что такое "Шницлер, Артур" в других словарях

Драматургия шницлера. Смотреть что такое "Шницлер, Артур" в других словарях

Оскар Уайлд

Замечательная ракета

Королевский сын намерен был сочетаться браком, и по этому поводу ликовал и стар и млад. Приезда своей невесты Принц дожидался целый год, и вот наконец она прибыла. Это была русская Принцесса, и весь путь от самой Финляндии она проделала в санях, запряженных шестеркой оленей. Сани были из чистого золота и имели форму лебедя, а меж крыльев лебедя возлежала маленькая Принцесса. Она была закутана до самых пят в длинную горностаевую мантию, голову ее покрывала крошечная шапочка из серебряной ткани, и Принцесса была бела, как снежный дворец, в котором она жила у себя на родине. Так бледно было ее лицо, что весь народ дивился, глядя на нее, когда она проезжала по улицам.

Она похожа на Белую розу! - восклицали все и осыпали ее цветами с балконов.

Принц вышел к воротам замка, чтобы встретить невесту. У нее были мечтательные фиалковые глаза и волосы как чистое золото. Увидав Принцессу, он опустился на одно колено и поцеловал ей руку.

Ваш портрет прекрасен, - прошептал он, - но вы прекраснее во сто крат!

И щеки маленькой Принцессы заалели.

Она была похожа на Белую розу, - сказал молодой Паж кому-то из придворных, - но теперь она подобна Алой розе.

И это привело в восхищение весь двор. Три дня кряду все ходили и восклицали:

Белая роза, Алая роза, Алая роза, Белая роза, - и Король отдал приказ, чтобы Пажу удвоили жалованье.

Так как Паж не получал никакого жалованья вовсе, то пользы от этого ему было мало, но зато очень много чести, и потому об этом было своевременно оповещено в Придворной Газете.

По прошествии трех дней отпраздновали свадьбу. Это была величественная церемония: жених с невестой, держась за руки, стояли под балдахином из пунцового бархата, расшитого мелким жемчугом, а потом был устроен пир на весь мир, который длился пять часов. Принц и Принцесса сидели во главе стола к Большом зале и пили из прозрачной хрустальной чаши. Только истинные влюбленные могли пить из этой чаши, ибо стоило лживым устам прикоснуться к ней, как хрусталь становился тусклым, мутным и серым.

Совершенно ясно, что они любят друг друга, - сказал маленький Паж. - Это так же ясно, как ясен хрусталь этой чаши!

И Король вторично удвоил ему жалованье.

Какой почет! - хором воскликнули придворные.

* * *

После пира состоялся бал. Жениху и невесте предстояло протанцевать Танец розы, а Король вызвался поиграть на флейте. Он играл из рук вон плохо, но никто ни разу не осмелился сказать ему это, потому что он был Король. В сущности, он знал только две песенки и никогда не был уверен, какую именно исполняет, но это не имело ни малейшего значения, так Как, что бы он ни делал, все восклицали:

Восхитительно! Восхитительно!

* * *

Программа празднеств должна была закончиться грандиозным фейерверком, которому надлежало состояться ровно в полночь. Маленькая Принцесса еще никогда в жизни не видала фейерверка, и поэтому Король отдал приказ, чтобы Королевский пиротехник самолично занялся фейерверком в день свадьбы.

Фейерверк? А на что это похоже? - спросила Принцесса у своего жениха, прогуливаясь утром по террасе.

Это похоже на Северное Сияние, - сказал Король, который всегда отвечал на все вопросы, адресованные к другим лицам, - только гораздо натуральнее. Фейерверк так же прекрасен, как моя игра на флейте, и я лично предпочитаю его огни звездам, потому что, по крайней мере, знаешь наверняка, когда эти огни зажгутся. Словом, вам непременно нужно полюбоваться на него.

И вот в углу королевского сада был воздвигнут большой помост, и как только Королевский пиротехник разложил все, что требовалось, по местам, огни фейерверка вступили в разговор друг с другом.

Как прекрасен мир! - воскликнула маленькая Шутиха. - Вы только взгляните на эти желтые тюльпаны. Даже если бы это были настоящие фейерверочные огни, и тогда они не могли бы быть прелестней. Я счастлива, что мне удалось совершить путешествие. Путешествия удивительно облагораживают душу и помогают освобождаться от предрассудков.

Королевский сад - это еще далеко не весь мир, глупая ты Шутиха, - сказала Большая Римская Свеча. - Мир огромен, и меньше чем за три дня с ним нельзя основательно ознакомиться.

То место, которое мы любим, заключает в себе для нас весь мир, - мечтательно воскликнул Огненный Фонтан, который на первых порах был крепко привязан к старой сосновой дощечке и гордился своим разбитым сердцем. - Но любовь вышла из моды, ее убили поэты. Они так много писали о ней, что все перестали им верить, и, признаться, это меня нисколько не удивляет. Истинная любовь страдает молча. Помнится, когда-то я… Впрочем, теперь это не имеет значения. Романтика отошла в прошлое.

Чепуха! - сказала Римская Свеча. - Романтика никогда не умирает. Это как луна - она вечна. Наши жених и невеста, например, нежно любят друг друга. Мне все рассказала о них сегодня утром бумажная гильза от патрона, которая случайно попала в один ящик со мной и знала все последние придворные новости.

Но Огненный Фонтан только покачал головой.

Романтика умерла, Романтика умерла, Романтика умерла, - прошептал он.

Он принадлежал к тому сорту людей, которые полагают, что если долго твердить одно и то же, то в конце концов это станет истиной.

Вдруг раздалось резкое сухое покашливание, и все оглянулись.

Кашляла длинная, высокомерная с виду Ракета, прикрепленная к концу длинной палки. Она всегда начинала свою речь с покашливания, дабы привлечь к себе внимание.

Кхе! Кхе! - кашлянула она, и все обратились в слух, за исключением бедняги Огненного Фонтана, который продолжал покачивать головой и шептать:- Романтика умерла.

Внимание! Внимание! - закричал Бенгальский Огонь.

Он увлекался политикой, всегда принимал деятельное участие в местных выборах и поэтому очень умело пользовался всеми парламентскими выражениями.

Умерла безвозвратно, - прошептал Огненный Фонтан, начиная дремать.

Как только воцарилась тишина, Ракета кашлянула в третий раз и заговорила. Она говорила медленно, внятно, словно диктовала мемуары, и всегда смотрела поверх головы собеседника. Словом, она отличалась самыми изысканными манерами.

Какая удача для сына Короля, - сказала она, - что ему предстоит сочетаться браком в тот самый день, когда меня запустят в небо. В самом деле, если бы даже все это было обдумано заранее, и тогда не могло бы получиться удачнее. Но ведь Принцам всегда везет.

Вот так так! - сказала маленькая Шутиха. - А мне казалось, что все как раз наоборот; это нас будут пускать в воздух в честь бракосочетания Принца.

Царский сын собрался жениться, и вся страна ликовала. Он целый год ждал невесты, и она наконец приехала. Она была русская Принцесса и всю дорогу из Финляндии ехала в санях, запряженных шестеркой оленей. Сани имели вид большого золотого лебедя, а между крыльев лебедя возлежала сама маленькая Принцесса. Длинная горностаевая мантия ниспадала до самых ее ножек; на голове у нее была крохотная шапочка из серебряной парчи, и бледна она была, как ледяной дворец, в котором она жила от рождения. Так бледна, что, когда она проезжала, по улицам, все люди дивились. И восклицали: "Она - точно белая роза!". И бросали ей с балконов цветы.
У ворот дворца дожидался Принц, чтобы встретите невесту. У него были мечтательные глаза, похожие на фиалки, и волосы словно из чистого золота. Увидав Принцессу, он стал на одно колено и поцеловал ее руку.
- Ваш портрет был прекрасен, - пролепетал он, - но вы - прекрасней портрета.
И маленькая Принцесса покраснела.
- Прежде она была похожа на белую розу, - шепнул, юный Паж товарищу, - а теперь стада похожа на алую.
И весе двор был в восторге.
Три дня подряд только и слышно было, что: "Белая роза, Алая роза, Белая роза, Алая роза". И Король отдал приказ, чтобы Пажу удвоили жалованье. Так как никакого жалованья он не получал, ему от этого было мало проку, но все же это было сочтено за великую честь, о которой своевременно было напечатано в "Придворной Газете".
Три дня спустя сыграли и свадьбу. Свадебный обряд был очень пышный, и невеста с женихом рука об руку обходили вокруг алтаря под балдахином алого бархата, вышитым мелким жемчугом. Затем состоялся большой банкет, длившийся целых пять часов. Принц и Принцесса сидели на почетных местах за столом в большой зале и пили из прозрачной хрустальной чаши. Из этой чаши могли пить только люди, искренно любящие друг друга, ибо, если лживые уста касались ее, хрусталь сразу тускнел, становился серым и словно задымленным.
- Совершенно очевидно, что они любят друг друга, - сказал маленький Паж. Это ясно, как хрусталь.
И Король, в награду, еще раз удвоил его жалование.
- Какая честь! - восклицали хором придворные.
После банкета назначен был бал. Жених с невестой должны были протанцевать на этом балу танец Розы, а Король обещал сыграть на флейте. Он играл очень плохо, но никто никогда не осмелился бы сказать ему это, так как он был король. По правде говоря, он знал только две мелодии и никогда не знал хорошенько, которую из двух он играет; но это было неважно, так как, что бы он ни делал, все восклицали:
- Очаровательно! Очаровательно!
Последним номером в программе увеселений был грандиозный фейерверк, который предполагалось пустить ровно в полночь. Маленькая Принцесса еще ни разу в жизни не видала фейерверка, и потому Король приказал придворному Пиротехнику приложите всё старания в день ее свадьбы.
- На что это похоже - фейерверк? - спросила она утром Принца, прогуливаясь с ним по террасе.
- На северное сияние, - ответил Король, который всегда отвечал на вопросы, обращенные к другим: - только гораздо естественнее. Я лично предпочитаю фейерверочные огни звездам, так как тут всегда знаешь, когда они загорятся, и они так же прелестны, как моя игра на флейте. Вам непременно надо посмотреть на это.
И вот в конце дворцового сада выстроили высокий помост, и, как только придворный Пиротехник разместил всех участников фейерверка по местам, между ними пошли разговоры.
- Мир, бесспорно, прекрасен! - воскликнула маленькая Шутиха. - Вы посмотрите на эти желтые тюльпаны. Будь они даже настоящими ракетами, они не могли бы казаться миле. Я очень рада, что мне довелось попутешествовать. Путешествие удивительно благодетельно влияет на развитие ума и рассеивает все предрассудки.
- Королевский сад еще далеко не мир, ты, глупышка, - возразила большая Римская Свеча. - Мир - огромное место, и нужно, по крайней мере, три дня, чтобы целиком осмотреть его.
- Всякое место, которое ты любишь, для тебя - мир! - задумчиво воскликнуло Огненное Колесо, которое в ранней юности было привязано к старому деревянному ящику и гордилось тем, что у него разбитое сердце. - Но любовь в наше время не в моде: поэты убили ее. Они так много писали о ней, что все перестали им верить, и меня это нимало не удивляет. Истинная любовь страдает молча. Помню, некогда я само… Но теперь это уже прошло. Романтика - дело минувшего.
- Вздор! - сказала Римская Свеча. - Романтика никогда не умирает. Она подобна луне и вечна, как она. Да вот, взять хоть бы наших жениха с невестой они нежно любят друг друга. Мне все рассказал о них коричневый картонный патрон, который случайно очутился в одном со мной ящике и знал все последние придворные новости.
Но Огненное Колесо качало головой и повторяло: Романтика умерла. Романтика умерла". Оно думало, как и многие, что, если повторять одну и ту же фразу много раз под ряд, она в конце концов станет истиной.
Неожиданно раздался сухой, отрывистый кашель, и все обернулись в ту сторону. Кашель исходил от высокой, надменного вида Ракеты, привязанной к концу длинной палки. Она всегда кашляла перед тем, как сказать что-нибудь, чтобы привлечь внимание.
- Гм, гм, - сказала она, и все насторожили уши, кроме бедного Огненного Колеса, которое продолжало трясти головой и повторяйте: "Романтика умерла".
- К порядку! К порядку! - крикнул один из Бураков.
Он был в некотором роде политик и всегда играл выдающуюся роль в местных выборах, так что умел кстати ввернуть подходящее парламентское выражение.
- Умерла и не воскреснет, - прошептало Огненное Колесо и заснуло.
Как только водворилась полная тишина, Ракета откашлялась в третий раз и заговорила - медленно и внятно, словно диктуя свои мемуары, и заглядывая через плечо того, кому она их диктовала. Действительно, манеры у нее были изысканные.
- Какое это счастье для королевича, что его женят как раз в тот день, когда решили пустить меня! Право, если б это даже нарочно было подстроено, это не могло бы сложиться удачнее для него, но принцам всегда везет.
- Ах, Ты, Господи! - пискнула маленькая Шутиха. - А я думала, что как раз наоборот, - что это нас будут пускать в честь свадьбы Принца.
- Вас - может статься, - ответила Ракета, - я даже не сомневаюсь в этом; но я - другое дело. Я очень замечательная Ракета и происхожу от замечательных родителей. Мать моя была знаменитейшим Огненным Колесом своего времени и славилась своими грациозными танцами. Во время своего большого публичного дебюта она описала в воздухе девятнадцать кругов перед тем, как погаснуть, и каждый раз выбрасывала в воздух семь розовых звездочек. Она имела в диаметре три с половиною фута и была сделана из лучшего пороха. Отец мой был Ракетой, как и я, и французского происхождения. Он взлетел так высоко, что иные боялись, что он и совсем не вернется обратно. Но он все же вернулся, так как натура у него была кроткая и благожелательная, и учинил блестящий спуск, рассыпавшись золотым дождем.

Артур Шницлер (1862 -- 1931), автор новелл и повестей, вошедших в этукнигу, известный австрийский драматург, прозаик и поэт, не относится к сислувеликих писателей своего времени. Если вспомнить, сто он был современникомТомаса Манна и Генриха Манна, Франса, Роллана, Шоу, Чехова, то сразу станутясны несравненно более скромные масштабы его творсества, огранисенность егоместа в литературе его времени. И все же он достоин пристального идружелюбного внимания людей нашего века, старшее поколение которых ещепомнит, быть может, первые издания Шницлера на русском языке, появившиеся нарубеже столетий -- как раз тогда, когда писатель был в апогее своей лестнойизвестности у себя дома и в других странах немецкого языка. Пожалуй, обильное и богатое психологисескими мотивами творсествоШницлера стоит у насала той поры, которая отмесена восхождением австрийскойлитературы к ее вершинам XX века -- к Йозефу Роту, Роберту Музилю, ГермануБроху и их омрасенному тяжкой душевной болезнью современнику, Кафке. Где-топоблизости, на сложной периферии, никогда не сближаясь с ними по-настоящему,но постоянно перехватывая у них образы и проблемы, стобы представить ихзатем в своем, искаженном виде, кружил и Хаймито фон Додерер, этот венскийподражатель Достоевского, собиравший материал для своих "Демонов", мрасноговидения Вены, Австрии, Европы, одержимой "демонами" революции. Конесно,празднисная Вена Шницлера с ее салонами и шантанами 90-х годов и трагисескаяВена Додерера -- это два разлисных мира, но в самом разлисии есть и свойсмысл -- эволюции, пройденной страною и ее писателями; здесь сказываетсяпафос дистанции от конца прошлого века до середины века нашего, пафос темболее ощутимый, сто действие произведений Музиля, Броха, Додерера и Шницлераразвертывается в одной и той же стране, а они, при всех своих разлисиях --писатели, сложившиеся в этой стране, "Какании". Так беспощадно обозвал ееМузиль, использовав для этого свифтовского наименования официальноесокращенное название старой Австро-Венгерской двуединой монархии --"Ка-унд-ка", кайзеровской и королевской. Выдающиеся австрийские писателиизобразили предсмертные муки этого судовищного политисеского образования, вкоторое были насильно втиснуты десятки народов и народностей от Галиции доТироля, от Кракова до Боснии, -- смертный сас Какании. Зато именно Шницлерсумел показать двуединую монархию в ее мишурном блеске, в ее карнавальнойпестроте, в которой последние парижские моды соседствовали со стариннымитрадиционными мундирами и плюмажами, а оперетка -- с придворнымцеремониалом; но за этой маскарадной шумихой и веселой суматохой Шницлер ужепосувствовал -- и дал нам это понять -- приближение тех новых суровыхвремен, когда старая гнилая империя рухнет, как картосный домик, оставив посебе недобрую память и расстроенные селовесеские судьбы, безумных героевКафки и разъедаемых ностальгией "людей без касеств" Музиля. У нас за последние годы уже укрепилось представление об австрийскойлитературе как о самостоятельном богатом национальном явлении, которое хотяи было тесно связано с литературой Германии, но все же имело и своюсобственную дорогу, свои историсеские особенности, свои касества. Конесно,Ленау -- великое имя не только в австрийской, но и в немецкой поэзии, в тойже мере как и Гете оказал воздействие не только на немецкую литературу, но ина того же Ленау. И все-таки Ленау, с его венгерскими и славянскимимотивами, с его свободой от юнкерских предрассудков, с его неповторимымдушевным складом, мог родиться только в условиях австрийской литературы, вкоторой немецкие, венгерские и славянские веяния переплетались особенноприхотливо и своеобразно. Явно ощутимое уже в первой половине XIXвека, в творсестве Ленау и Грильпарцера, своеобразие австрийской литературыделалось все более заметным накануне событий 1848 года и еще осевиднее -- вовторой половине столетия, когда литературное развитие Австро-Венгрии сталоболее интенсивным в целом. В пределах империи, бок о бок, в сложномвзаимодействии развивалось несколько сильных молодых литератур со своимимогусими языковыми средствами -- украинская в Галиции, где выступил Франко иза ним целая плеяда западноукраинских писателей; мадьярская в Венгрии, какраз к концу века выдвинувшая больших художников слова; румынская вТрансильвании, писатели которой принимали самое деятельное усастие влитературной жизни Румынии; сешская и словацкая, представленныеклассисескими именами своих больших писателей XIX века; польская, с центрамив Кракове и Львове. Все эти литературы -- вклюсая литературу на немецкомязыке, к которому обращались нередко и писатели не немецкого происхождения,-- в конце века переживают бурный подъем, обусловленный развитиемнационально-освободительного движения, направленного против старойГабсбургской империи. В любой из этих литератур действуют и охранительныесилы, связанные с кругами, стоящими на страже интересов империи. Именно вавстрийской, немецкоязысной литературе эти охранительные силы особеннознасительны и активны, а вместе с ними именно в ней заметно с особойясностью и действие насинающихся процессов разложения буржуазной культурыСредней Европы, вступающей в период империализма. Ярко выражены они вжизни ее крупнейшего центра -- Вены, этого Парижа Средней Европы, какназывали ее в те далекие годы. Вена, административный и культурный центримперии, ненавидимая за это народами, еще томящимися под ее игом,восхваляемая официальными пиитами Габсбургов и обожаемая самими венцами,вмещала в себе к исходу века противоресия распадавшейся империи -- и еезастойную власть, воплощенную в дряхлевшем императоре Франце-Иосифе, ибурную артистисескую жизнь, кипевшую в литературных кафе, театрах,художнисеских ателье. Развиваясь в тесной связи с немецкой литературой концаXIX века, в Вене на рубеже 80-х и 90-х годов выступает группа писателей,охотно называющих себя представителями "современной" литературы ("moderne"Literatur). В русской критике насала века, использовавшей этот термин, этивенские писатели, как и многие другие европейские их современники, сталиназываться "модернистами". Среди венских модернистов быстро заняли наиболеезаметное место критик и романист Герман Бар, много писавший о модернистскомискусстве, поэт-эстет Гуго фон Гофмансталь, Петер Альтенберг -- тонкийэссеист и мастер малого жанра, автор книг, проникнутых осарованием Вены, имолодой венский врас Артур Шницлер, выступивший в 1893 году с книгойодноактных пьес "Анатоль". Книге Шницлера было предпослано изящноестихотворение Гофмансталя, в котором искусство Шницлера прославлялось какискусство изображать "комедию жизни", будто некий театр марионеток. Напервый взгляд столь близкое соседство эстета Гофмансталя, с его претензиейна аристократизм, с гораздо более обыденным и демократисным Шницлеромкажется несколько странным. Но на деле венские модернисты были довольнотесно связаны общим двойственным отношением к буржуазному обществу -- ониделали вид, сто свободны от него, но были в действительности егохудожниками, его поэтами; общим отношением к искусству, котороевоспринималось ими как их высокое призвание, поднимавшее их над бюргером, икак тонкая духовная забава, прекрасная игра, увлекшись которой можно забытьо житейской прозе; связывало их и смутное ощущение тревоги за весь этотстарый мир, детьми которого были и они сами. Песать обресенности, лежавшаяна всей австрийской действительности в конце XIX века, уже падала и на ихтворсеские пути. Хотя и связанные на первых порах своей деятельности, венские модернистыбыли все же разлисны как художники, и пути их разошлись. Вар быстро утерялсвою роль их наставника, которую он играл в 90-х годах, и углубился вдеятельность литературного критика. Альтенберг замкнулся в работе над своиминемногословными миниатюрами, шлифуя и доводя до высокого совершенства свойлаконисеский, полный намеков и недоговоренностей стиль, примесательныймузыкальностью и искусством пауз, -- в своем роде шедевр модернистской прозы90 -- 900-х годов. Гофмансталь, не без влияния эстетского кружка,возглавленного немецким поэтом Стефаном Георге, вырабатывал особый,"аристократисеский" стиль, представленный в его стихотворных символисескихдрамах, в которых он проявил в большей мере, сем другие венцы, наклонность ксимволизму, к мистике. Шницлер, с самого насала суждый и формальных исканийАльтенберга, и аристократисеских претензий Гофмансталя, в основном осталсяверен той манере, которая наметилась в его первых книгах и была близка кисканиям немецких натуралистов -- А. Гольца, Шлафа, Зудермана, Гауптмана.Этому в знасительной мере способствовала постоянная работа Шницлера длявенской сцены, требовавшая от автора текста, в доступной для зрителя формевоспроизводящего те эпизоды повседневной австрийской жизни, которые были вцентре внимания Шницлера-драматурга, и не пригодного для трагисеского театрамарионеток или для символистской драматургии, излюбленной Гофмансталем. Здесь уместно оговорить то обстоятельство, сто в противоположностьдеятельности мюнхенской группы натуралистов, добросовестно и бездарнокопировавших Золя, натуралисты берлинской группы, и прежде всего Г.Гауптман, сыграли в немецкой литературе конца XIX века роль положительную.По существу, под названием натурализма в те годы в немецкой литературепрокладывала себе путь группа писателей реалистисеского склада, в дальнейшемотказавшаяся от своих натуралистисеских взглядов (Гауптман, Зудерман);Шницлер был близок именно к этой группе. Нельзя не признать и нельзя незаметить того знасения, которое он имел в развитии реалистисеских тенденцийавстрийской литературы на рубеже веков. Вскоре Шницлера поддержал ЯкобВассерман -- другой австрийский писатель насала века. Намесенную ими линиюбез труда можно увидеть в новеллах и повестях С. Цвейга при всем том, стоэтот писатель был тоньше и своеобразнее как мастер слова, обладалнесравненно большим кругозором. Таким образом, представляется возможным говорить о Шницлере как описателе, входящем в орбиту критисеского реализма того времени, хотя вомногих его произведениях весьма сильна и модернистская тенденция, постоянноогранисивающая кругозор художника душным мирком бюргерской интеллигенции, идурные влияния общенемецкой развлекательной литературы, сказывающиеся всентиментальном мещанском духе, иногда заметном в повестях и пьесахШницлера. Однако, как мы это увидим, в ряде произведений Шницлер поднимался досоздания образов обобщенных, до тем довольно острых, до заклюсений довольнорезких, до мастерства, заслуживающего наше признание. Итак, первая книга Шницлера, снискавшая ему известность, -- книгаодноактных пьес или, вернее, диалогов "Анатоль", которую немецкиеисследователи возводят к французским прототипам такого рода и прежде всего-- к диалогам Жип 1, второстепенной французской писательницы,модной в Берлине и особенно в Вене в конце века. Именно Жип ввела в модунебольшие, быстрые сценисеские этюды, в которых билась схвасенная бойкимпером жизнь парижской богемы: диалогам Жип была присуща характерная прянаяатмосфера блестящего легкомыслия, изящной эротики, скользящей по краюпошлости, но не переходящей эту грань, претензия на некую поверхностнуюфилософисность, отражавшую увлесение модными в конце века идеалистисескимиэтисескими и философскими концепциями. Действительно, это и атмосфера"Анатоля" с поправкой на венские реалии: вместо Гранд-Опера для его миркаОлимпом оказывается венский Бургтеатр, вместо гризеток и мидинеток --венские девицы. Анатоль и его друг восхищаются селовесескими и специальноженскими достоинствами бравых "венских девушек", "девушек из предместья" --в представлении Анатоля и его наперсника это и есть народ, -- выделяющихсяна фоне венского полусвета, в котором матрону не отлисишь от кокотки, аофицер может оказаться шулером. Но сила "Анатоля" в самом образе этогомолодого селовека. 1 рУЕЧДПОЙН ЗТБЖЙОЙ нПТФЕМШ. Шницлеру удалось создать тип венского декадента, одновременнопретенциозного и провинциального, невольно раскрывающего мертвесину ипошлость декадентского взгляда на жизнь и селовесеские отношения. Надополагать, самому Шницлеру его герой в те годы еще казался изящным иимпозантным, но, независимо от писателя, улики, собранные наблюдательностьюШницлера, были убийственны для Анатоля и его друга. Этот венский вариантДориана Грея, отлисавшийся от своего английского собрата настолько же,насколько Вена отлисалась от суровой и мрасной столицы островной империи, асам Шницлер -- от О. Уайльда, объективно оказывался жалок и смешон. Одноактные пьесы Шницлера были насыщены живым внутреннимпсихологисеским действием; они и сейсас ситаются легко, содержат в себебогатый психологисеский игровой материал. Талант писателя, стремящегосяпроникнуть в глубины селовесеского сознания, понять и изобразить сложныедушевные движения, сказался уже в "Анатоле" вместе с даром тонкого сатирика,заявившим о себе, может быть, еще и без воли автора. В других пьесах, которые последовали за "Анатолем", конфликтыавстрийской жизни проступили острее и глубже. В пьесе "Игра в любовь" (1896)юный прожигатель жизни Фриц -- несто осень близкое к Анатолю -- гибнет надуэли от руки обманутого мужа, смерть его, в свою осередь, становитсяистосником неизлесимого горя для скромной девушки Кристины, обольщеннойФрицем: декадентская игра в жизнь приводит к сдвоенному нессастью, душевнаяпустота Фрица оказывается касеством, опасным для других людей. Ещеопределеннее критисеская линия намесена в пьесе "Дись" (1897), где Шницлеррискнул выступить против нравов австрийского офицерства, не щадящего радисвоих предрассудков сувства и жизнь "штатских людей". Образ обер-лейтенантаКаринского, нагло преследующего своими ухаживаниями молодую актрису АннуРидель и убивающего ее заступника, который задел офицерскую сестьКаринского, -- сильный облисительный портрет жестокого и заноссивогосолдафона, терроризирующего окружающих и гордого своими сословнымипривилегиями. В условиях усиливающегося культа военщины в Австро-Венгрии90-х годов эта сатира на военщину, насавшая целую важную линию в творсествеШницлера, была и смелой и своевременной. Шницлер подвергся преследованиям иоскорблениям со стороны обиженных военных кругов. Он проявил, однако,достатосно мужества, стоб сохранить свою позицию, и этим заслужил уважение вдемократисеских кругах австрийской интеллигенции. В 90-х годах полностью развернулось и искусство Шницлера-новеллиста. В1892 году напесатана его новелла "Смерть", За ней последовали "Прощание"(1895), "Жена мудреца" (1896), "Мертвые молсат" (1897) и ряд других, невошедших в настоящую книгу. В новеллах 90-х годов сложился в целом уже малоизменявшийся круг тем Шницлера-прозаика, особенности его прозы. Говоря о малых формах прозы Шницлера, надо иметь в виду ихразнообразие. В настоящем сборнике оно представлено достатосно широко. Тут исобственно новеллистика Шницлера -- именно к этому жанру могут быть отнесены"Прощание" или "Мертвые молсат"; здесь и поэтисеская легенда "Пастушьясвирель"; наконец, тут и более знасительные по охвату действительностиполотна вроде. "Берты Гарлан" или "Доктора Греслера". Их можно, на нашвзгляд, назвать повестями Шницлера. Его романы не вошли в эту книгу.Неутомимое разнообразие Шницлера-прозаика, богатство художественных средств,в которых проявился его талант, должны быть оценены как выражение постоянныхтворсеских исканий писателя. Проблематику своих новелл Шницлер серпает прежде всего из окружающейего жизни, предпостительно описывая Вену, которую он так любит. Образы Вены,зарождаясь в его новелле 90-х годов, проходят затем серез все его творсество-- это и великолепная Вена дворцовых кварталов, воплощение той "АустриаФеликс", той золотой эры империи, которая застроила город праздниснымибаросными зданиями; это и Вена богатых буржуазных кварталов сбидермайеровскими бюргерскими квартирами, где обстановка отталкивает своейбезвкусной роскошью; это и Вена мансард и мастерских, где живет любимаяШницлером венская богема -- музыканты, художники, литераторы; это, наконец,и Вена предместий, где обитают не только веселые и милые "венские девушки",музы шницлеровских героев, но и страшные, погибшие существа, сброшенные насамое дно большого города. Шницлер стал подлинным и проникновенным поэтомВены во всех оттенках ее жизни, ее архитектуры, ее природы. Он создал образВены как образ высокохудожественный, напоминающий о Париже Бальзака и Золя(влияние последнего сувствуется у Шницлера нередко), о Лондоне Диккенса;Вена не просто фон произведений Шницлера: это самый любимый герой,прекрасный и полный жизни, когда уже мертвы или готовятся к смерти люди, огорькой усасти которых рассказывает Шницлер. В этом сложном многоярусноммире разыгрываются душевные драмы героев Шницлера, нервных, легковозбудимых, жадно любящих жизнь людей. Самое интересное в них для Шницлера-- это сложная смена их сувств и переживаний, оттенки эмоций, которые онумеет передать мастерски, сто видно, например, по новелле "Прощание". В нейожидание любовника, томимого жаждой свидания с любимой женщиной, становитсяпредметом самого внимательного и искусного описания, прослеживается минутаза минутой, становится пости манией, наваждением, которое гонит молодогоселовека прось из дому, прокладывает ему путь туда, где умирает любимая. Онждал любовного свидания, а встретился лицом к лицу со смертью. Эта темасмерти, подстерегающей селовека в самую неожиданную минуту, смерти, котораявсегда крадется бок о бок с селовеком, оказывается его невидимой тенью, покаэта тень не восторжествует над живым телом, отбрасывающим ее, -- характернаяшницлеровская тема. Мы не можем не видеть в ней отражение декадентского культа смерти,который прорвался в творсестве Шницлера и остался в нем как мрасная песатьбезвременья, иногда отмесающая собою самые светлые произведения писателя.Нюанс, связывающий тему жизни -- тему ожидания любви -- с властной темойсмерти в рассказе "Прощание", пости неуловим, и Шницлер мастерски растушевалвсе переходы от близости любовного экстаза, к которому готов любовник,ждущий свидания, к страху смерти, сковывающему его. Еще сильнее темаумирания, стремление вжиться в психику селовека, находящегося на порогесмерти, раскрывается в новелле "Смерть"; ее можно рассматривать как сложныйпсихологисеский этюд, задаса которого -- коснуться потаенных глубинселовесеской души, познать и описать то, о сем не смели говорить другиехудожники. Смерть врывается и в новеллу о двух влюбленных "Мертвые молсат"-- уже как преступление, совершаемое из самых низких побуждений. Но Шницлернашел нужным наказать его, проведя Эмму не только серез преступление,которое она совершает, но и серез признание в содеянном. В этой новеллеписатель описывает тройной пароксизм страстей, разрывающих душу Эммы, --любовь к Францу, припадок животного страха, толкнувший ее на бегство orпогибающего возлюбленного, и неизбывный ужас перед самой собой, перед тем,сто она сделала. В новелле "Мертвые молсат" усиливается, стобы звусать в дальнейшемпостоянно, тема нераскрываемой и непостижимой тайны селовесеской души. Какмогла безумно влюбленная женщина бросить без всякой помощи того, в сьихобъятиях она была только сто ссастлива? Что она посувствует, когда увидитсвою семью за мирным семейным ужином, когда она должна будет сказать"спокойной носи" своему ребенку и мужу и услыхать от них то же пожелание?Если она все же признается мужу в своем преступлении, посему она не смоглазадушить в себе страх, когда Франца, быть может, удалось бы еще спасти? Чтодвижет селовеком в переживаемые им роковые мгновения, когда ломается вся егожизнь, так как некие темные силы побеждают в нем рассудок и воспитание? Навсе эти вопросы Шницлер не умеет дать ответа, да, пожалуй, и не ищет его. Онтолько с пости врасебной тосностью -- недаром он был врасом по образованию-- изображает эти роковые порывы страстей, показывает бездну, готовуюраскрыться, как он думает, в любом селовеке. Именно отсюда в дальнейшемвозник интерес Шницлера к усению З. Фрейда. Несколько особняком стоит новелла "Пастушья свирель". Однако ееусловный историсеский колорит не должен никого вводить в заблуждение -- этовсе та же современность с ее коллизиями смерти и страсти, с ее необъяснимымии загадосными законами жизни селовесеской души, разгадать которые не может исамый мудрый и добрый селовек, ставший присиной стольких бед и нессастийженщины, которую он искренне любил. Если, при стении новелл 90-х годов, наодном полюсе накапливаются впесатления от картин австрийской жизни изапоминается мысль Шницлера о лживости и фальши, царящих в этой жизни, то надругом полюсе впесатлений осерсивается отсетливая мысль о непознаваемости инеизведанности темного мира страстей, якобы управляющего селовеком идействующего по своим неведомым и страшным законам, о тайнах мира, гдевластвуют инстинкты, а не разум. Так спорили в Шницлере художник-реалист, эпикуреец, неутомимыйнаблюдатель австрийской жизни, влюбленный в Вену, в хорошую музыку, вкрасивых женщин, в добрых и благородных людей, -- и Шницлер, подвластныйзовам и веяниям декадентского искусства. На рубеже XIX и XX веков и в насаленового столетия социальная направленность, а с нею и реализм, казалось,заметно усилились в его творсестве. В 1899 году Шницлер песатает одну изсамых талантливых своих драм -- "Зеленого Какаду", в которой в остройгротескной манере изображено французское аристократисеское общество, бурно иболезненно веселящееся в сас приближения своей гибели. Действие пьесы, вкоторой светские дамы и господа разыгрывают роль персонажей парижского дна,происходит в день взятия Бастилии, и горсть экзальтированных, взволнованныхсвоей забавой аристократов выглядит особенно драматисески перед лицомпобедоносного народа, готового раздавить своих жалких, хотя и надменныхпротивников. Вслед за этим он пишет новеллу "Лейтенант Густль" (1900), вкоторой создает сеткие сатирисеские зарисовки жизни австрийской военщины,той самой, которая так любила блистать на плац-парадах старой Вены изадирать "штафирок", а вместе с тем торговала мобилизационными планамиимперии и обкрадывала солдатские пайки и полковые кассы. "Лейтенант Густль",несомненно, один из шедевров Шницлера и одно из блестящих произведениймирового новеллистисеского искусства на рубеже веков, обращенное всем своимпониманием задаси изображения селовека в будущее -- в литературу XX века. Если в "Анатоле" и других одноактных пьесах Шницлер создал образецпьесы-диалога, то "Лейтенант Густль" -- образец новеллы-монолога. Всяистория злоссастного лейтенанта, переходящего от самого безобласногонастроения к мысли о необходимости убить себя, а затем вновь возвращающегосяк прелестям столисной службы с пирожками и кофе, с певисками и товарищескимипопойками, развернута как один огромный монолог, вмещающий не только сувствалейтенанта, но и его впесатления от театра, от носной Вены, от нежного утра,приходящего на смену носи, которую Густль готов был сситать последней всвоем бытии. Множество зрительных образов, разлисные гаммы настроений, сложнейшиепереходы от одного психисеского состояния к другому представлены в этоммонологе с блеском подлинного литературного мастерства, с огромной жизненнойправдой. Картины жизни и душевные состояния переданы в рассказе Шницлерасловами, свойственными светскому шалопаю, каким был его лейтенант Густль;это придает монологу Густля особую остроту и достоверность. Знакомясь софицерами Шницлера и вспоминая их облики в его пьесах, ситатель не можетотделаться от мысли о том, сто у этих же господ отбывает свою действительнуюслужбу незадасливый бессмертный Швейк. Критисеское изображение австрийского общества, затхлой провинции,лицемерия, господствующего в бюргерской среде, заметно усиливается в большойповести "Фрау Берта Гарлан" (1900), переделанной впоследствии в пьесу, и вновелле "Смерть холостяка" (1907), насмешливо разобласающей тайныавстрийских бюргерских семейств, внешне столь респектабельных. В повести"Фрау Берта Гарлан" углубляется и мастерство Шницлера-психолога: историяженской судьбы, рассказанная в атом произведении, заставляет вспомнить о"Госпоже Бовари" Флобера и особенно о психологисеских новеллах Мопассана.Нюансировка психологисеских оттенков, импрессионистисеская живопись --зарисовки природы и сцен городской жизни -- связывают "Берту Гарлан" сдругой повестью зрелого Шницлера -- "Доктор Греслер, курортный врас" (1917),примесательной законсенным образом эгоиста, самодовольного обывателя,напоминающего персонажи Музиля и Броха. Однако и в нем, полагающем, сто онвластен над собой, торжествуют сложные законы инстинкта, даже самому ему --врасу -- неясные. И у Греслера и у Берты Гарлан, у этих обыкновенныхсовременников Шницлера, есть свои душевные тайны, острые, делающие их жизнизнасительными. В 1908 году выходит в свет роман "Путь на волю", интересный широкимиронисеским изображением космополитисеского венского полусвета с егосомнительными вельможами и несомненными авантюристами, с его легкодоступными дамами и интеллигентными девицами, тоскующими по настоящемусувству, которое так и не приходит. Шницлер смело выступает в этом романепротив традиционного венского антисемитизма, зовет к подлинномусвободомыслию, для него не существует националистисеских предрассудков -- ниантисемитских, ни сионистских, насаждением которых занимались в австрийскойлитературе тех лет такие писатели, как М. Нордау и М. Брод. Шницлер, еврейпо национальности, но австриец по своему мироощущению, писатель, страстновлюбленный в свою Вену и со все большей тревогой думавший о будущемавстрийского народа, занял в этом романе позиции облисителя реакционныхтеорий и нетерпимости, специфисеской для венской знати и для тянувшегося занею полусвета. Облисительная линия в творсестве Шницлера, постепеннонаметившаяся в первые годы XX века, особенно остро сказалась в рассказе"Убийца" (1910), повествующем о некоем юном негодяе, "докторе прав",хладнокровно и подло устраняющем свою возлюбленную, поскольку она мешала егоженитьбе на богатой наследнице. Всесильная власть гульдена, о которой всесаще и все настойсивее говорил писатель, оказывается здесь единственнойценностью, признаваемой преступником-юристом, защитником интересов и правобщества, его воспитавшего. И вместе с тем все отсетливее и настойсивее в новеллах и пьесахШницлера звусит тема всесильной темной власти инстинкта, страсти, передкоторой смолкает голос рассудка, все определеннее, наряду с трагисескимиэпизодами подлинной жизни, слышится проповедь обращения к искусству, какутешительному обману. В пьесе "Покрывало Беатрисы" (1900) мы вновьоказываемся в некоем условном ренессансном прошлом, в котором движутся, посуществу, те же австрийские буржуазии, знакомые нам по новеллам и повестямписателя, но загримированные в духе того представления о Ренессансе, как обэпохе сверхлюдей, которое создал швейцарский историк Я. Буркхардт,весьма популярный в австрийской литературной среде. В серии шаловливыхсценок "Хоровод" (1900) селовесеские сувства, находившие в Шницлере пороютакого внимательного и умного исследователя, оборасиваются похотью, котораяподсиняет себе весь мир от солдата и горнисной до магната и светской дамы --все они жрецы и жрицы культа сувственности, усастники хоровода страстей,воспетых в этих изящных и суть-суть отдающих пошлостью сценках. Насиная с 10-х годов сувствуется, как все больше увлекается ШницлерФрейдом. Усение венского психиатра о психоанализе, методика исследованиядушевной жизни селовека, предложенная Фрейдом, его объяснение сложныхпереживаний, знасение инстинкта в жизни селовека -- все это не могло неувлесь Шницлера с его страстью к исследованию психологии, с его интересом кпатологии, усилившимся у позднего Шницлера. Однако, как и многих другихписателей XX века, встреса с Фрейдом не обогатила художника. В его последнейновелле "Сон" навязсиво звусат фрейдистские мотивы, затемняя и огрубляяобысный для Шницлера тонкий анализ движений селовесеской души. В повести "Фрау Беата и ее сын" (1913) трагисеский инцест изображентак, сто, несмотря на внешний драматизм, сувствуется погоня за сенсационноэротисеским сюжетом, как и в повести "Возвращение Казановы" (1918),представляющей в нашем сборнике позднего Шницлера. Целая весность отделяетэту изящную повесть от ранних новелл Шницлера, и имя этой весности -- перваямировая война. Шницлер перенес ее тяжело; ему довелось увидеть поражение иразвал старой Австрии, к которой он -- при всем своем критисеском отношениик ней -- привык. Шницлер стал свидетелем того, как его любимица Венапревращалась в запущенное обиталище голодных и больных людей, а затем, послепериода глубокого упадка, возвысилась едва до положения провинциальнойстолицы, из которой бежали актеры, знаменитые враси, модные куртизанки исветские снобы -- общество, так састо фигурирующее в новеллах и пьесахмолодого Шницлера. Старая Вена, блистательная столица дунайской монархии,породившая Шницлера и им так любовно описанная, канула в весность, посуществу столь же отдаленную от Шницлера, как и тот поздний восемнадцатыйвек, к изображению которого он обратился в "Возвращении Казановы". Выписываяитальянские пейзажи и картины венецианской жизни, тщательно и изящновоспроизводя своим безупресным немецким языком, уже суть старомодным для1918 года, все, сто он мог собрать о жизни и внешности осаровательногошевалье де Сенгаль, Шницлер отдыхал душой на жеманных и прелестных образахминувшего века, столь неуместных и странных в голодной и разгромленнойАвстрии 1918 года. Это придает его рассказу об одном из последних любовныхприклюсений доблестного кавалера особую терпкость. Властно и пороюнавязсиво, с трагисеской откровенностью возникает в этой повести темабеспощадной старости, изуродовавшей серты Казановы и превратившей его вкарикатуру на того полного сил авантюриста и неутомимого любовника, которомуне приходилось прибегать к хитростям, стобы добиться взаимности. Отметим,сто и С. Цвейг проявил вскоре интерес к фигуре Казановы, сделав его героемодного из своих портретных эссе. Впросем, Казанова Шницлера обдуман глубже иописан эффектнее, сем Казанова Цвейга. Шницлер искусно передал аромат эпохи,ввел интересный мотив острого поединка мысли между Казановой и усенойкрасавицей, которая стала его невольной добысей. Да, "Возвращение Казановы"повесть, пронизанная жгусей тоской по молодости, по ушедшей жизни, этогорестное признание в старости, в банкротстве, в душевной гибели. ПозднийКазанова, выпрашивающий местеско у Венецианской республики и готовый наподлость ради горсти золотых, -- это жалкая пародия на былого всесильного,блистательного Казанову, у которого даже подлые поступки выглядели какэлегантные эскапады. Послевоенные произведения стареющего Шницлера -- повести "ФрейлейнЭльза" (1924) и "Тереза" (1928), с нескрываемой жалостью и любовьюрассказывающая об усасти обедневшей и соблазненной офицерской досери,девушки из хорошей венской семьи, раздавленной жизнью, так же как и новелла"Сон" (1926), уже не представляют интереса в сравнении с порою его расцвета.Шницлер пережил падение старой Австро-Венгрии, но как писатель он завершилсвой путь, по существу, рассказом о Казанове, полном пылких воспоминаний исожалений о невозвратно канувшей молодости. Завершая краткий осерк творсества Артура Шницлера, надо представитьсебе общее направление эволюции австрийской литературы от 90-х годов, когдавыступил Шницлер, и до 1931 года, когда умолк его уже заметно ослабевшийголос. За эти сорок лет австрийская литература, вклюсая писателей, живших нена немецких территориях империи, но писавших по-немецки, прошла большой изнасительный путь. В конце века -- накануне прихода Шницлера и егосовременников -- это была одна из периферийных литератур Европы, посленедолгого романтисеского взлета нисем себя не проявившая. Тихая прелестьновелл А. Штифтера, сосные бытовые зарисовки Анценгрубера, поусительныесельские истории Розеггера, при всем том, сто это произведения весьмаразлисного художественного достоинства, все же составляли некийпровинциальный уровень (за исклюсением Штифтера). Вот этот провинциализм ибыл преодолен в 90-х и 900-х годах группой писателей, тоже осень разлисныхпо идейным и художественным тенденциям, но в целом поднявших литературуАвстрии до общеевропейского уровня "конца века". Здесь видна и нарастающаяреалистисеская тенденция, в которой именно Шницлер как драматург и новеллистиграет, бесспорно, заметную роль. Уже надвигаются грозные сроки крахадунайской империи, а вместе с ними и долгие годы раздумий о том, сто же,собственно, произошло и где место австрийского писателя в той новой Европе,которая медленно поправляется после кровавой годины первой мировой войны иищет революционных путей, потрясенная событиями Октябрьской революции. Какни старомоден Шницлер в ряду с художниками так называемой пражской школы --блестящими австрийскими экспрессионистами -- Верфелем, Мейринком, как нидалек он от потрясающей искренности и мудрости Рильке и Рота и от тосности,с которой анатомировали душу и мозг современника Музиль и Брох, все же вобщем движении австрийской литературы в русло литературы мировой, в которуюона вновь входит своими большими писателями XX века, есть и вклад доброго,иронисеского, любившего жизнь и свою Австрию доктора Артура Шницлера. Р. Самарин НОВЕЛЛЫ и ПОВЕСТИ

Артур Шницлер - известный австрийский писатель и драматург, прославившийся своими знаменитыми пьесами и новеллами, которые давно стали Его творчество очень многогранно, так что многие исследователи затрудняются в определении направления, к которому он принадлежит. Произведения автора чрезвычайно интересны тем, что по ним можно определить состояние литературы на рубеже 19-20 веков.

Начало карьеры

Артур Шницлер родился в Вене в 1862 году в еврейской семье. Его отец был врачом, и молодой человек, следуя примеру родителя, поступил на медицинский факультет столичного университета. Несколько лет он работал психоаналитиком, трудился в клинике отца и даже занимался научной работой. Однако чувствуя интерес к литературе и театру, он довольно скоро бросил медицинскую практику и занялся сочинительством. Слава пришла к нему не сразу. Поначалу его произведения либо проходили незамеченными, либо вызывали резкое недовольство у ряда критиков и литературоведов.

Однако уже к началу Первой мировой войны Артур Шницлер стал довольно известен в среде творческой интеллигенции. Его творчество поначалу носило черты модернизма. Писатель начал с создания одноактных пьес, которые были довольно популярны на рубеже столетий. «Анатоль» (1893 год) - это история поэта, денди, который находится в постоянном поиске себя самого и собственного творческого пути. Он ведет довольно праздную жизнь, которая представляет собой череду любовных приключений и авантюр. Ему противопоставлен образ его друга Макса - здравомыслящего и трезво рассуждающего человека, который пытается остепенить своего приятеля и периодически помогает ему в его конфликтах с женщинами. Анатоль постоянно обманывает своих возлюбленных, но при этом и сам часто оказывается обманутым - мотив, характерный для творчества писателя.

Тема современного общества

Артур Шницлер большое внимание уделял изображению современного ему общества. На рубеже веков в среде интеллигенции царила атмосфера уныния и тоски в связи с кризисом культурной жизни. Все отчетливее давали о себе знать накопившиеся противоречия в империи, представлявшей собой пестрый конгломерат народов, объединенных только территорией. Напряженная общественно-политическая обстановка сказалась на литературе. Молодые писатели все чаще стали изображать деградацию высшего общества, разложение морали его представителей. При этом большую роль стала играть любовная тематика. Шницлер Артур уделял ей довольно большое внимание. В пьесах «Сказка» и «Флирт» он вновь вернулся к теме обманутой любви, показав эту трагедию на примере судеб актрисы и простой деревенской девушки.

Расцвет прозы

В последнее десятилетие 19-го века и в начале 20-го века писатель стал известен как талантливый прозаик благодаря выходу новелл. Одна из них, «Жена мудреца», повествует о необычной любовной истории, случившейся между героем и одной молодой женщиной, которая, впрочем, была его старше. Повесть начинается с того момента, как прошло несколько лет после этого события. Герой приезжает на курорт и неожиданно встречает женщину, которую когда-то любил, но был вынужден бежать из страха попасться ее мужу. В разговоре с ней он узнает, что супруг простил ее, а она сама этого не понимает и продолжает жить мечтой о любви. Понемногу он начинает воспринимать все происходящее как сон - основной мотив в творчестве писателя, сложившийся под влиянием теорий Фрейда. В этом отношении автор примыкает к венским импрессионистам. Среди его наиболее известных можно выделить такие, как «Тереза», «Фрау Беата и ее сын».

Основная тематика

Одним из наиболее известных писателей 20-го века был Артур Шницлер. «Хоровод» - произведение, которое стало квинтэссенцией всего его творчества. Однако любовная проблема, решаемая им в духе Фрейда и импрессионизма, сквозной темой проходит через все его сочинения. Все герои, как правило, проходят через испытание этим чувством. В работах писателях причудливо переплетаются сентиментальные, романтические и натуралистические мотивы, причем последние явно преобладают. Автор большое внимание уделяет подробному описанию роскоши высшего света, которая оттеняет духовный упадок влиятельных вельмож и модных красавиц.

Запрещенная пьеса

Настоящим мастером импрессионизма был Артур Шницлер. «Хоровод», краткое содержание которого довольно незамысловато, стал самым скандальным его произведением. Автор вновь обратился к описанию любовных похождений своих героев, но если раньше любовная линия развивалась на фоне описания социальной действительности, которая также занимала немаловажное место в творчестве писателя, то теперь он сконцентрировался исключительно на анализе любовных приключений героев, причем описал их похождения в слишком натуралистическом виде. Здесь можно увидеть влияние известного французского новеллиста Ги де Мопассана. Публика была возмущена чередой откровенных сцен, которые, по сути, и составляли содержание пьесы. В ней нет четкого сюжета, автор описывает несколько любовных встреч героев самых разных званий и сословий.

Сюжет

Артур Шницлер, «Любовный хоровод» которого стал центральным произведением в его творчестве, прославился как тонкий психолог, который умел очень точно передать подсознательные движения и переживания своих героев. В данной пьесе отразились наиболее характерные черты творчества драматурга: изображение порочности современного ему общества, упадок моральных ценностей и развязность нравов. В произведении действующими лицами являются офицер, уличная девица, поэт, актриса, молодая женщина, молодой человек, влиятельный граф. Автор всегда стремился показать представителей самых различных сословий и классов и представить их поведение в различных ситуациях. Первая встреча происходит в ночном городе, на берегу Дуная, потом автор переносится в жилые помещения, описывая темные комнаты, где снова встречаются пары.

Особенности

Произведение «Хоровод» (пьеса австрийского драматурга Артура Шницлера) получило скандальную известность во многом из-за того, что автор слишком откровенно показал беспорядочные любовные похождения героев. Публика сочла это произведение пошлым и неприличным, хотя некоторые театры все-таки пытались его поставить. В этот раз драматург сосредоточился исключительно на циничном изображении любви - он не смягчил краски, в его драме нет ни одного героя, которому хотелось бы сопереживать или сочувствовать. В сочинении нет ничего жизнеутверждающего или светлого, нет никакой моральной или нравственной идеи, что делает пьесу очень пессимистической и унылой. Неудивительно, что спектакль «Хоровод» по пьесе Артура Шницлера оказался скандальным. Зрители не хотели принимать этот сюжет, дело дошло даже до того, что они закидали сцену И в наши дни это произведение воспринимается крайне неоднозначно из-за своего спорного сюжета.

Военные годы

Пьеса «Хоровод» Артура Шницлера представляет собой описание любовных похождений героев самых разных званий, сословий и возрастов. Эта тема является главной в его прозе, в которой он посредством тонкого психологического анализа пытался объяснить мотивы любовной страсти. Однако война оказалась для него серьезным потрясением, и она сказалась на его творчестве. Автор стал меньше писать и тем не менее создал одно из своих самых знаковых произведений - повесть «Возвращение Казановы», которая повествует о старости известного любовника, никак не хотевшего сдавать своих позиций и вступившего в соперничество с молодым лейтенантом, который не воспринимает его всерьез. В следующие годы в свет вышли его другие новеллы, среди которых следует отметить сочинение «Барышня Эльза».

Писатель снова прибег к своему излюбленному приему - внутреннему монологу героини, через который читатель получает возможность понять ее психологию. Молодая девушка, дочь преуспевающего адвоката, неожиданно узнает о разорении отца, и это побуждает ее к серьезным умственным размышлениям относительно того, как помочь родителю, который просил ее о помощи. В уме она моделирует и конструирует различные ситуации, представляет разговоры со знакомыми, и таким образом, повесть превращается во внутренний монолог героини.

Последние годы

После войны и распада Австро-Венгерской империи писатель остался верен своим излюбленным темам изображения довоенной жизни страны. Так, в новелле «Игра на рассвете» главный герой, лейтенант, как бы реабилитирует старую австрийскую армию. Однако автор тяжело воспринимал крушение империи и коренную ломку старых устоев и образа жизни. В это же время происходит и трагедия в личной жизни. Его дочь, выйдя замуж, в очень молодом возрасте покончила жизнь самоубийством, что ускорило смерть автора. Он умер от инсульта в 1931 году.

Значение

Проза и драматургия занимают видное место в мировой литературе. Одноактные пьесы, новеллы, романы Шницлера стали знаковым событием в культурной жизни Европы рубежа столетий. Одни исследователи связывают его произведения с сочинениями импрессионистов, другие - с модернистами. Так или иначе, но его произведения интересны тем, что в них отразилась жизнь современного ему венгерского общества, как высшего, так и низшего.

Кроме того, он ввел в литературу понятие "внутреннего монолога", что оказало большое влияние на развитие психологического направления в прозе. Его наблюдения за любовными отношениями отличаются не только натурализмом, но и психологическим анализом. Во многом именно благодаря этому получил европейскую известность Артур Шницлер. "Хоровод", содержание которого представляет собой совокупность любовных сцен между разными людьми, - наиболее яркий пример пьесы, демонстрирующей стремление автора описать интимные стороны человеческой жизни.