Гэндзи япония. Повесть о Гэндзи: Тысячелетие

Иллюстрация к Гэндзи-моногатари, приписывается Тоса Мицуоки (1617-1691)

Название [ | ]

Согласно мнению большинства, название для романа, «Повесть о Гэндзи», было придумано не самой Мурасаки, в более поздний период существования произведения. Наиболее древним из известных исследователям названий является «Повесть о Мурасаки» («Мурасаки-но-моногатари») - по имени одной из героинь. Оно встречается в дневнике середины XI века «Сарасина-никки» («Одинокая луна Сарасина»). Известен вариант названия «Повесть о блистательном Гэндзи» («Хикару-Гэндзи-моногатари»).

Структура произведения [ | ]

Произведение состоит из 54 глав. Глава «Первая зелень» имеет две части, глава же «Сокрытие в облаках» известна только названием. Сложившаяся практика делит роман на три части:

1. Главы «Павильон павловний» - «Листья глициний» (33 главы). Рассказ о жизни Гэндзи с детства до зрелости. Преодолев трудности, Гэндзи достигает высшей степени могущества.
2. Главы «Первая зелень» - «Кудесник-даос» (8 глав). Рассказ о старости Гэндзи, заканчивающийся смертью героя.
3. Главы «Принц благоуханный» - «Плавучий мост грёз» (13 глав). Рассказ о наследниках Гэндзи, главной героиней которого является Укифунэ.

Деление основано не только на содержании частей, но также на разнице в стиле и методе изложения, что дало повод к сомнениям, что автором произведения был один человек. В разные времена произведение делилось неодинаковыми способами, например, «Главы Удзи» считались и одной главой, и десятью отдельными главами. До сих пор однозначно не решён вопрос, в каком порядке следует располагать главы. Это вызвано тем, что сюжеты глав зачастую не связаны друг с другом, и трудно составить роман в таком порядке, чтобы он не содержал хронологических или других противоречий. Исследователи обнаружили, что отдельные главы являются ключевыми (мото-но маки ), с помощью них выстраивается устойчивая фабула произведения, а другие представляют собой побочные главы (нами-но маки ). Побочные главы могут углубляться внутрь основной главы, более подробно раскрывая её содержание, или же могут служить продолжением рассказанной сюжетной линии.

Список глав [ | ]

Сюжет [ | ]

Основу повести составляет любовная биография принца Гэндзи - побочного сына императора.

Место действия [ | ]

Стиль романа [ | ]

Достижением автора является стиль романа - еле заметные акценты, неуловимые и ускользающие чувства, каждая мысль словно проходит через сито придворного этикета, а тем временем Мурасаки Сикибу создаёт образы зримые и насыщенные, и её отношение к ним (нигде прямо не высказанное) очевидно внимательному читателю. В романе огромное количество стихотворений, что связано с большим значением поэзии в жизни хэйанской аристократии, когда японское пятистишие - танка - победило китайские образцы и стало основой личной переписки, флирта, соперничества, горя, философских размышлений. В те поры о красоте дамы, скрытой от взгляда множеством ширм и занавесов, судили по красоте её стихов, а об её уме - по быстроте её ответов в стихотворной переписке.

Эпоха написания [ | ]

Время написания [ | ]

Не существует единого мнения о том, в какой период своей жизни Мурасаки создала роман. Существует несколько версий, из которых чаще других называется та, которая предполагает, что роман был начат Мурасаки после смерти мужа, Фудзивары Нобутаки, то есть около 1001 года. Эту версию подкрепляет то, что к моменту поступления Мурасаки на службу к императору (1008 год) «Повесть о Гэндзи» уже была популярна у женской части обитателей дворца. Возможно, именно эта популярность и стала причиной приглашения девушки во дворец. Исходя из этой версии, первыми написанными главами следует считать те, которые повествуют о жизни женщин среднего сословия (например, «Пустая скорлупка цикады», «Вечерний лик»). В дальнейшем, став наблюдательницей придворной жизни, Мурасаки начинает писать и об обитательницах дворца.

Согласно другой версии Мурасаки приступила к роману лишь после ухода со службы. По одной из легенд роман был создан по повелению императрицы Сёси и писался во время пребывания создательницы в монастыре. Но эта легенда не очень достоверна.

Наконец, по ещё одной версии, вдохновением для японки послужили рассказы об императорской жизни, которые она слышала от своего отца. Очарованная услышанным, Мурасаки пишет главу «Павильон павловний», будучи ещё совсем юной, возможно, даже до замужества с Нобутаки.

Источники [ | ]

Оригинала произведения не сохранилось, как, впрочем, и какой-либо копии времён жизни Мурасаки. Однако общее количество дошедших до нас экземпляров переписанных копий романа достаточно велико. Ещё в эпоху Камакура были предприняты попытки собрать воедино все бытующие варианты популярнейшего произведения, в результате чего сформировались три больших группы текстов, различающихся исходными вариантами, на основе которых они создавались.

«Книги из Кавати» К этой группе относятся варианты романа, созданные на материалах Минамото Тикаюки, правителем провинции Кавати . Поэт и учёный, Минамото не пожалел сил и времени, чтобы проанализировать множество имевшихся списков произведения и скомпилировать их в один. Проделанная им работа высоко ценилась современниками, однако в настоящее время она уже не имеет такого влияния. Существуют предположения, что Минамото заменял некоторые фрагменты текста Мурасаки собственным переложением сюжета.

Мурасаки Сикибу

Повесть о Гэндзи

(Гэндзи-моногатари)

От переводчика

«Люди слагают песни, сочиняют стихи, записывая же их, ставят свои имена, и вот проходит сто, тысяча лет, другие люди читают записанное, и у них возникает чувство, будто они беседуют с самим сочинителем, - право, в этом есть что-то необыкновенно трогательное», - говорится в «Мумёдзоси» («Безымянных записках»), одном из первых японских трактатов по литературе, появившемся в самом конце XII в.

Без малого десять веков тому назад в Японии придворная дама по прозванию Мурасаки Сикибу написала роман, в котором изобразила окружающий ее мир, рассказала о своих современниках, поведала о том, что волновало и тревожило ее душу.

Читая «Повесть о Гэндзи», словно переносишься на тысячу лет назад в прекрасную древнюю японскую столицу Хэйан (современный Киото), встречаешься с живущими там людьми, видишь, чем заполнена их повседневная жизнь, как устроен их быт, и - что самое главное - проникаешь в их мысли и чувства, узнаешь, во что они верили, что их радовало, а что печалило, что они считали прекрасным, а что безобразным. И все время перед тобой незримой собеседницей - автор: она то предоставляет своим героям возможность самим говорить о себе, то дополняет ими сказанное, освещая его по-иному или высказывая свою собственную точку зрения, свое собственное отношение к происходящему.

Ощущение соприсутствия, соучастия, которое возникает у каждого человека, читающего «Повесть о Гэндзи», - едва ли не самое ценное свойство этого уникального произведения, уникального не только в японской, но и в мировой литературе. «Повесть о Гэндзи» - «…один из самых ранних образцов большого повествовательного жанра, появившегося около 1000 г., когда ничего похожего на реалистический, обладающий детально разработанной фабулой, построенный на бытовом материале роман в мировой литературе еще не было», - писал в 20-е годы XX в. выдающийся советский востоковед Н. И. Конрад, который впервые познакомил русских читателей с шедевром Мурасаки, переведя несколько глав романа.

«Повесть о Гэндзи» была создана на рубеже X–XI вв., в ту замечательную эпоху, когда закладывались основы национальной японской культуры, происходило становление и бурное развитие всех литературных жанров. «В эпоху Хэйан, - говорил известный японский писатель, лауреат Нобелевской премии Кавабата Ясунари, - была заложена традиция прекрасного, которая не только в течение восьми веков влияла на последующую литературу, но и определила ее характер. «Повесть о Гэндзи» - вершина японской прозы всех времен. До сих пор нет ничего ей подобного. Теперь и за границей многие называют мировым чудом то, что уже в X в. появилось столь замечательное и столь современное по духу произведение».

Мы предлагаем читателям полный перевод романа Мурасаки на русский язык. Работая над ним, переводчик стремился прежде всего к тому, чтобы сохранить, насколько возможно, неповторимый аромат подлинника и вместе с тем сделать его доступным для читателей, воспитанных в иной культурной традиции.

Художественная ткань произведения, изобилующая эвфемизмами, иносказаниями, цитатами, настолько сложна и емка, что уже в конце XI в., всего через сто лет после появления на свет «Повести о Гэндзи», возникла потребность в комментариях, ибо то, что современниками Мурасаки понималось с полуслова, стало загадкой для ее потомков. Мы можем только догадываться о том, как должна была восприниматься эта проза в момент ее создания, какой эффект должны были производить те или иные приемы, но насладиться ими непосредственно, так, как наслаждались первые читатели «Повести», мы, дети другого времени, к сожалению, уже не можем. Впрочем, подобные потери неизбежны. Современные читатели, обогащенные иным жизненным и литературным опытом, смотрят на произведение Мурасаки другими глазами. У них возникают другие ассоциации, другие сопоставления, и, возможно, им открывается то, что проходило мимо внимания современников. В этом особенность любого великого произведения - возможности его неисчерпаемы, и каждая эпоха находит в нем то, что важно и ценно именно ей. Донесенная гениальной кистью осязаемая конкретность образов далекого прошлого таит в себе громадный потенциал извечных человеческих переживаний, открывая перед читателем последующих поколений возможность новых подходов, трактовок и интерпретаций. Сколь бесконечно многообразны, например, пути прочтения одного из ведущих мотивов «Повести», традиционно обозначаемого понятием «моно-но аварэ» («печальное очарование вещей»), соединяющего тему манящей красоты вещного мира с мыслью о его зыбкости и недолговечности.

«Повесть о Гэндзи» на русском языке состоит из четырех книг. Пятая книга - «Приложение» - содержит сведения, призванные помочь читателям лучше ориентироваться в том сложном и далеком от нас мире, в котором живут герои Мурасаки. (Собственно говоря, именно с «Приложения» и следовало бы начинать знакомство с «Повестью».)

В оформлении книги использованы фрагменты горизонтальных свитков «Повести о Гэндзи», любезно предоставленные в наше распоряжение Нью-Йоркской библиотекой. Свитки эти принадлежат кисти некоей Кэйфуку-ин Гёкуэй, о которой известно только то, что она была дочерью канцлера Коноэ Танэиэ. Последний, шестой свиток завершается записью, из которой следует, что художница скопировала какие-то более древние свитки, случайно к ней попавшие. Согласно той же записи, работа над свитками была завершена ею в 23-м году Тэмбун, т. е. в 1554 г.

Для форзаца использованы фрагменты самых ранних (из сохранившихся) свитков «Повести о Гэндзи», приписываемых кисти Фудзивара Такаёси (XII в.).

В заключение мне хотелось бы выразить свою глубокую признательность всем, кто на разных этапах оказывал мне содействие в работе над переводом, и прежде всего моим японским друзьям, руководителям издательства Иванами - Мидорикава Тору и Иванами Юдзиро, любезно снабжавшими меня всей необходимой литературой, а также проф. Кимура Хироси, на всем протяжении моей работы оказывавшему мне поистине неоценимую помощь. Я искренне благодарна сотрудникам токийского музея Сантори и работникам Нью-Йоркской библиотеки, предоставившим в мое распоряжение фотокопии свитков Кэйфуку-ин Гёкуэй. Большую помощь в работе над китайскими стихами оказали Л. З. Эйдлин и Ду Исинь. Особо хотелось бы поблагодарить В. Н. Горегляда, И. А. Воронину, Л. М. Ермакову и Т. П. Григорьеву за ценные советы и дружескую поддержку.

Павильон Павлоний

Мурасаки Сикибу

Повесть о Гэндзи

(Гэндзи-моногатари)

От переводчика

«Люди слагают песни, сочиняют стихи, записывая же их, ставят свои имена, и вот проходит сто, тысяча лет, другие люди читают записанное, и у них возникает чувство, будто они беседуют с самим сочинителем, - право, в этом есть что-то необыкновенно трогательное»,- говорится в «Мумёдзоси» («Безымянных записках»), одном из первых японских трактатов по литературе, появившемся в самом конце XII в.

Без малого десять веков тому назад в Японии придворная дама по прозванию Мурасаки Сикибу написала роман, в котором изобразила окружающий ее мир, рассказала о своих современниках, поведала о том, что волновало и тревожило ее душу.

Читая «Повесть о Гэндзи», словно переносишься на тысячу лет назад в прекрасную древнюю японскую столицу Хэйан (современный Киото), встречаешься с живущими там людьми, видишь, чем заполнена их повседневная жизнь, как устроен их быт, и - что самое главное - проникаешь в их мысли и чувства, узнаешь, во что они верили, что их радовало, а что печалило, что они считали прекрасным, а что безобразным. И все время перед тобой незримой собеседницей - автор: она то предоставляет своим героям возможность самим говорить о себе, то дополняет ими сказанное, освещая его по-иному или высказывая свою собственную точку зрения, свое собственное отношение к происходящему.

Ощущение соприсутствия, соучастия, которое возникает у каждого человека, читающего «Повесть о Гэндзи», - едва ли не самое ценное свойство этого уникального произведения, уникального не только в японской, но и в мировой литературе. «Повесть о Гэндзи» - «…один из самых ранних образцов большого повествовательного жанра, появившегося около 1000 г., когда ничего похожего на реалистический, обладающий детально разработанной фабулой, построенный на бытовом материале роман в мировой литературе еще не было»,- писал в 20-е годы XX в. выдающийся советский востоковед Н. И. Конрад, который впервые познакомил русских читателей с шедевром Мурасаки, переведя несколько глав романа.

«Повесть о Гэндзи» была создана на рубеже X-XI вв., в ту замечательную эпоху, когда закладывались основы национальной японской культуры, происходило становление и бурное развитие всех литературных жанров. «В эпоху Хэйан,- говорил известный японский писатель, лауреат Нобелевской премии Кавабата Ясунари,- была заложена традиция прекрасного, которая не только в течение восьми веков влияла на последующую литературу, но и определила ее характер. «Повесть о Гэндзи» - вершина японской прозы всех времен. До сих пор нет ничего ей подобного. Теперь и за границей многие называют мировым чудом то, что уже в X в. появилось столь замечательное и столь современное по духу произведение».

Мы предлагаем читателям полный перевод романа Мурасаки на русский язык. Работая над ним, переводчик стремился прежде всего к тому, чтобы сохранить, насколько возможно, неповторимый аромат подлинника и вместе с тем сделать его доступным для читателей, воспитанных в иной культурной традиции.

Художественная ткань произведения, изобилующая эвфемизмами, иносказаниями, цитатами, настолько сложна и емка, что уже в конце XI в., всего через сто лет после появления на свет «Повести о Гэндзи», возникла потребность в комментариях, ибо то, что современниками Мурасаки понималось с полуслова, стало загадкой для ее потомков. Мы можем только догадываться о том, как должна была восприниматься эта проза в момент ее создания, какой эффект должны были производить те или иные приемы, но насладиться ими непосредственно, так, как наслаждались первые читатели «Повести», мы, дети другого времени, к сожалению, уже не можем. Впрочем, подобные потери неизбежны. Современные читатели, обогащенные иным жизненным и литературным опытом, смотрят на произведение Мурасаки другими глазами. У них возникают другие ассоциации, другие сопоставления, и, возможно, им открывается то, что проходило мимо внимания современников. В этом особенность любого великого произведения - возможности его неисчерпаемы, и каждая эпоха находит в нем то, что важно и ценно именно ей. Донесенная гениальной кистью осязаемая конкретность образов далекого прошлого таит в себе громадный потенциал извечных человеческих переживаний, открывая перед читателем последующих поколений возможность новых подходов, трактовок и интерпретаций. Сколь бесконечно многообразны, например, пути прочтения одного из ведущих мотивов «Повести», традиционно обозначаемого понятием «моно-но аварэ» («печальное очарование вещей»), соединяющего тему манящей красоты вещного мира с мыслью о его зыбкости и недолговечности.

«Повесть о Гэндзи» на русском языке состоит из четырех книг. Пятая книга - «Приложение» - содержит сведения, призванные помочь читателям лучше ориентироваться в том сложном и далеком от нас мире, в котором живут герои Мурасаки. (Собственно говоря, именно с «Приложения» и следовало бы начинать знакомство с «Повестью».)

В оформлении книги использованы фрагменты горизонтальных свитков «Повести о Гэндзи», любезно предоставленные в наше распоряжение Нью-Йоркской библиотекой. Свитки эти принадлежат кисти некоей Кэйфуку-ин Гёкуэй, о которой известно только то, что она была дочерью канцлера Коноэ Танэиэ. Последний, шестой свиток завершается записью, из которой следует, что художница скопировала какие-то более древние свитки, случайно к ней попавшие. Согласно той же записи, работа над свитками была завершена ею в 23-м году Тэмбун, т.е. в 1554 г.

Для форзаца использованы фрагменты самых ранних (из сохранившихся) свитков «Повести о Гэндзи», приписываемых кисти Фудзивара Такаёси (XII в.).

В заключение мне хотелось бы выразить свою глубокую признательность всем, кто на разных этапах оказывал мне содействие в работе над переводом, и прежде всего моим японским друзьям, руководителям издательства Иванами - Мидорикава Тору и Иванами Юдзиро, любезно снабжавшими меня всей необходимой литературой, а также проф. Кимура Хироси, на всем протяжении моей работы оказывавшему мне поистине неоценимую помощь. Я искренне благодарна сотрудникам токийского музея Сантори и работникам Нью-Йоркской библиотеки, предоставившим в мое распоряжение фотокопии свитков Кэйфуку-ин Гёкуэй. Большую помощь в работе над китайскими стихами оказали Л. З. Эйдлин и Ду Исинь. Особо хотелось бы поблагодарить В. Н. Горегляда, И. А. Воронину, Л. М. Ермакову и Т. П. Григорьеву за ценные советы и дружескую поддержку.

Передняя обложка

Титульный лист

Передний форзац

Задний форзац

Задняя обложка

Павильон Павлоний

Основные персонажи

В тексте «Повести о Гэндзи» персонажи обозначаются, как правило, не настоящими своими именами, а званиями (женщины - званиями ближайших родственников мужского пола), которые, естественно, меняются по мере продвижения их носителей по службе. Сохраняя эту особенность оригинального текста, мы даем в скобках то прозвище, которое закреплено за данным персонажем традицией.

В тексте «Повести» звездочками отмечены постраничные примечания [при сканировании звездочки заменены на порядковые номера примечаний для каждой главы. - Прим. сканировщика ], цифры в скобках после цитат обозначают порядковый номер стихотворения в Своде пятистиший, цитируемых в «Повести о Гэндзи» (см. «Приложение» - книга пятая настоящего издания).

Государь (имп. Кирицубо) - отец Гэндзи

Дама из павильона Павлоний, миясудокоро (наложница Кирицубо) - мать Гэндзи

Адзэти-но дайнагон - отец наложницы Кирицубо

Дама из дворца Щедрых наград (нёго Кокидэн, будущая имп-ца Кокидэн) - дочь Правого министра, наложница имп. Кирицубо

Первый принц, принц Весенних покоев (будущий имп. Судзаку) - старший сын имп. Кирицубо и наложницы Кокидэн

Юный господин, мальчик (Гэндзи) - сын имп. Кирицубо и дамы из павильона Павлоний

Четвертая принцесса, принцесса из павильона Глициний (Фудзицубо) - наложница имп. Кирицубо, будущая имп-ца Фудзицубо

Принц Хёбукё (принц Сикибукё) - брат принцессы из павильона Глициний (Фудзицубо)

Левый министр - тесть Гэндзи

Дочь Левого министра (Аои) - супруга Гэндзи

Куродо-но сёсё (То-но тюдзё) - сын Левого министра, брат Аои

При каком же Государе то было?.. Много дам разных званий служило тогда во Дворце, и была среди них одна - не сказать, чтобы очень высокого ранга, но снискавшая чрезвычайную благосклонность Государя.

Особы, когда-то вступившие в высочайшие покои с гордой думой: «Ну, уж лучше меня…», теперь уничтожали ее презрением, равные же ей или низшие от зависти совсем лишились покоя. Даже обычные утренние и вечерние обязанности свои во Дворце исполняя, ничего, кроме досады, не возбуждала она в сердцах окружающих, постоянно навлекала на себя их гнев и - как знать, не оттого ли - с каждым днем становилась все слабее, все печальнее и все больше времени проводила в отчем доме. Государь же изнывал от тоски, не помышляя о том, сколь предосудительным может показаться людям подобное слабодушие. Словом, благосклонность его к этой даме была такова, что слухи о ней, несомненно, дойдут до будущих поколений.

«Столь чрезмерная приверженность Государя этой особе заслуживает порицания, - ворчали, пряча глаза, важные сановники и простые придворные. - Вспомните, именно при подобных обстоятельствах начинались когда-то смуты в Китайской земле» .

Скоро ропот пошел по всей Поднебесной, имя этой дамы стало поводом к возмущению, готовы были вспомнить и случай с Ян Гуйфэй , так что горести ее множились с каждым днем, но по-прежнему жила она во Дворце, опору находя в несравненной, поистине необъяснимой благосклонности Государя.

Отец дамы, Адзэти-но дайнагон , уже скончался, а мать, госпожа Северных покоев его дома , будучи особой старинных правил и обладая врожденным благородством, старалась, чтобы во время всех церемоний дочь ее ни в чем не уступала дамам, чье значение в свете не вызывало сомнений и которые имели к тому же обоих родителей. И все-таки не было у нее влиятельного покровителя, и случись что - она осталась бы совсем одна, без всякой опоры.

Потому ли, что существовала меж ними связь, уходящая далеко в прежние жизни, или по какой-то иной причине, но только родился у них мальчик, каких еще не бывало в мире, прекрасный, словно драгоценная жемчужина. Государь, сгорая от нетерпения, распорядился, чтобы младенца как можно быстрее перевезли во Дворец , и, еле дождавшись, взглянул: и в самом деле - редкостная красота.

Первый принц был рожден дамой в звании нёго - дочерью Правого министра и обладал могущественным покровителем, а посему, полагая этого принца бесспорным наследником, все ласкали и баловали его чрезвычайно. Но новый младенец затмил даже его. Государь по-прежнему благоволил к старшему сыну, но его любовь к младшему была воистину безмерна, он лелеял и холил его словно самое драгоценное свое достояние.

Мать младшего принца никогда не принадлежала к числу дам, постоянно прислуживающих в высочайших покоях. Ее значение при дворе было гораздо выше, да и внешне она ничем не отличалась от самых знатных особ. Вот только Государь ни на шаг не отпускал ее от себя, обнаруживая при этом, пожалуй, излишнюю настойчивость. Собирались ли во Дворце музицировать или другие увеселения затевали - при каждом удобном случае именно ее призывал он прежде других, а иногда насильно удерживал рядом, принуждая прислуживать себе и после ночи, проведенной ею в высочайших покоях, - словом, вел себя так, что ее можно было принять за особу самого простого звания. Однако после появления на свет нового принца в отношении Государя к этой даме произошли столь явные перемены, что даже у нёго, матери Первого принца, зародились в душе сомнения: «А что, если именно его и назначат наследником?»

Нёго эта появилась во Дворце раньше других, и Государь дарил ее особым вниманием, к тому же она была матерью его детей, так мог ли он не считаться с ее обидами?

А та, хоть и осеняло ее милостивое покровительство, немало имела при дворе недоброжелателей, пользующихся любым случаем, дабы унизить ее, выставить на посмеяние. К тому же, будучи слаба здоровьем, да и положение имея весьма шаткое, она скорее страдала от высочайшей благосклонности, нежели радовалась ей. Занимала же эта дама павильон Павлоний, Кирицубо .

Государь слишком часто наведывался туда, минуя покои остальных дам, и, естественно, у них были причины для недовольства. Когда же - а это бывало нередко - в высочайшие покои отправлялась она сама, завистницы, подстерегая ее по пути - то там, то здесь, на перекидных мостиках, переходах, - позволяли себе крайне неблаговидные выходки, отчего подолы провожавших и встречавших ее дам оказывались порой в самом неприглядном виде. Более того, часто, сговорившись, они запирали двери Лошадиного перехода , который миновать ей было невозможно, и она попадала в унизительное, мучительнейшее положение. Обиды и оскорбления, множащиеся от случая к случаю, повергали несчастную во все большее уныние, и в конце концов, сжалившись, Государь приказал перевести ее во дворец Грядущей прохлады - Корёдэн, переселив давно уже проживавшую там даму в звании кои в другое помещение. Нетрудно себе представить, сколь велика была обида этой кои!

Когда младенцу исполнилось три года, с невиданной пышностью справили обряд Надевания хакама . Ради такого случая - об этом позаботился сам Государь - было извлечено все самое ценное, что хранилось в дворцовых сокровищницах и кладовых. До сих пор лишь Первый принц удостаивался подобной чести. По этому поводу тоже злословили немало, но мальчик рос, и недоброжелателей у него становилось все меньше. Трудно было устоять перед удивительной прелестью этого ребенка. Люди, проникшие в душу вещей, увидав его, замирали пораженные: «Такая красота - в нашем мире?..»

Летом того же года миясудокоро из павильона Павлоний , занедужив, собралась было покинуть Дворец, но Государь все не решался ее отпустить.

Подождите еще немного, быть может… - просил он, привыкший к тому, что в последнее время ей довольно часто нездоровилось.

Однако состояние больной все ухудшалось, прошло дней пять или шесть, и она совсем ослабела. Мать молила Государя отпустить ее. Увы, и теперь, страшась подвергнуться оскорблениям, миясудокоро вынуждена была уехать тайком, оставив во Дворце маленького сына. Всему есть предел, и Государь более не удерживал ее, но как же тяжело ему было при мысли, что даже проводить ее ему не дозволено . Лицо миясудокоро, всегда пленявшее яркой красотой, осунулось, глубокое уныние проглядывало в его чертах. Не в силах вымолвить ни слова, несчастная лишь вздыхала, и, видя, как быстро она угасает, Государь забыл о прошедшем и о грядущем, лишь горько плакал он и шептал ей разные клятвы, но она уже и ответить не могла: глаза глядели устало, бессильно поникло тело, казалось - душа вот-вот покинет его. Право, было от чего прийти в отчаяние. Хоть Государь и отдал уже распоряжение о паланкине, но, войдя в ее покои, снова не мог расстаться с ней…

Мы ведь поклялись друг другу вместе вступить и на этот последний путь. Вы не можете уйти без меня, - говорит он, и с безысходной печалью во взоре глядит она на него.

В сердце тоска.

Подошел к своему пределу

Жизненный путь.

По нему с тобою идти…

О, когда б ведала я, что так случится… - молвит миясудокоро, еле дыша, и, видно, хочет что-то еще сказать, но силы окончательно изменяют ей, и Государь: «Коли так, будь что будет, не отпущу ее» - решает, но тут приходит гонец.

К молитвам, которые намечены на сегодня и ради которых приглашены почтенные монахи, должно приступить не позднее нынешнего вечера, - торопит он больную, и Государь, как ни тяжело ему, вынужден смириться.

С омраченной душою остался он в своих покоях и до самого рассвета не мог сомкнуть глаз.

Еще не пришло время вернуться гонцу, в ее дом посланному, а Государь уже места себе не находил от беспокойства, бесконечные жалобы свои изливая на окружающих.

Между тем гонец, подойдя к дому, услышал громкие стенания.

Не перевалило и за полночь, как ее не стало, - сообщили ему, и, удрученный, поспешил он обратно.

Какое же смятение овладело душой Государя, когда дошла до него эта горестная весть! Словно лишившись рассудка, затворился он в своих покоях. Сына же, несмотря ни на что, видеть хотел, но, поскольку никогда прежде в подобных случаях дитя во Дворце не оставляли, пришлось отослать его в дом матери. А тот, ничего не понимая, лишь дивился, глядя на горько плачущих приближенных, на слезы, нескончаемым потоком струившиеся по щекам Государя. Расставаться с любимым сыном всегда тяжело, а если только что скончалась его мать…

Однако всему есть предел - пришла пора приступать к установленным обрядам, и мать ушедшей возопила в бессильной тоске:

Вослед за дамами, провожавшими бренные останки, села она в карету и скоро достигла Отаги , где уже началась пышная церемония. Достанет ли слов, чтобы выразить всю глубину материнского горя! Сначала речи ее были вполне разумны.

Я понимаю, теперь бессмысленно думать о дочери как о живой, - говорила она, вглядываясь в лежащую перед ней пустую оболочку. - Может быть, увидев, как превратится ее тело в пепел, я смогу наконец поверить, что мое дорогое дитя покинуло этот мир…

Но постепенно такое отчаяние овладело несчастной, что она едва не выпала из кареты.

Ах, мы так и знали! - И дамы принялись хлопотать вокруг нее. Прибыл гонец из Дворца с вестью о том, что умершей присвоен Третий ранг , и, когда особо присланный чиновник начал оглашать указ, новая печаль овладела собравшимися.

Видимо, жалея ушедшую, которую при жизни никогда не называли нёго, Государь рассудил: «Пусть хоть на одну ступень, да поднимется» - и решил повысить ее в ранге. Увы, даже это многие встретили с возмущением. Люди же, наделенные достаточной душевной тонкостью, вспоминали, какой редкостной красотой обладала ушедшая, как добра она была и мягкосердечна. Да на нее просто невозможно было сердиться! Право, не будь столь предосудительно велика благосклонность Государя, никто бы и не подумал относиться к ней с пренебрежением или неприязнью. Даже дамы, прислуживающие в высочайших покоях, и те тосковали, вспоминая ее милый нрав и чувствительное сердце. Похоже, что именно в таких обстоятельствах и было когда-то сказано: «Но вот - тебя нет, и сердце…» (1).

Унылой, однообразной чередой тянулись дни. Когда совершались поминальные службы, Государь посылал в дом покойного Адзэти-но дайнагона гонцов с соболезнованиями. Время шло, но не рассеивался мрак, воцарившийся в его душе. Государь перестал оставлять на ночь в своих покоях придворных дам, лишь денно и нощно лил горькие слезы. У приближенных его тоже ни на миг не просыхали рукава. Так, обильны были росы в ту осень…

Только во дворце Кокидэн , дворце Щедрых наград, и теперь не прощали умершую: «И чем она так привязала к себе Государя? Ведь вот уж нет ее, а он все не может обрести покоя».

Глядя на старшего принца, Государь с тоской вспоминал о нежной прелести младшего и то и дело посылал доверенных прислужниц и кормилиц, дабы справиться о нем.

Как-то вечером, когда налетел пронизывающий поля ветер и внезапно похолодало, воспоминания нахлынули с такой силой, что Государь решил послать в дом ушедшей миясудокоро даму по прозванию госпожа Югэи. Была прекрасная лунная ночь. После того как посланница удалилась, Государь долго еще лежал у выхода на галерею, созерцая луну и предаваясь печальным раздумьям. Прежде в такие часы они любили музицировать вдвоем. Как нежно пели струны под ее пальцами! Самые случайные слова, слетавшие с ее уст, пленяли неповторимым изяществом: ах, она была так прекрасна, так непохожа на других… Как живая стояла она перед его взором, и все же это была даже не «явь, промелькнувшая в ночи…» (2). Когда госпожа Югэи, приблизившись к дому ушедшей, въехала во двор, ее поразило царившее кругом запустение. Как ни одиноко, по-вдовьи жила мать ушедшей, прежде ради дочери она всегда следила за порядком в доме и ей удавалось создавать хотя бы видимость благополучия… Теперь же, погрузившись во мрак отчаяния (3), она не поднималась с ложа, а травы в саду тянулись все выше, выше и, колеблемые пронизывающим поля ветром, придавали окружению бесконечно унылый вид. Лишь лунный свет проникал в дом, видно, «даже этот густой подмаренник ему путь преградить не мог» (4).

У южной стороны дома гостью вывели из кареты, но ни она, ни несчастная мать долго не могли вымолвить ни слова.

И без того горько мне, что задержалась в этом мире до сего дня, а теперь, когда высочайшая посланница изволила смахнуть росу с листьев полыни у моего дома, мне и вовсе стыдно… - говорит наконец мать и, не в силах сдержаться, плачет.

Госпожа Найси-но сукэ уже рассказывала Государю: «Придешь в дом ушедшей, и сердце разрывается от тоски, тяжко невыносимо». Увы, это правда, даже мне, неспособной проникнуть в душу вещей, трудно удержаться от слез… - отвечает госпожа Югэи и, немного помедлив, передает слова Государя: «Сначала мне казалось, уж не сон ли? Но, постепенно овладев собой, я понял, что пробуждения не будет, и мне стало еще тяжелее. И ведь рядом нет никого, кто мог бы разделить мое горе… Вот если бы вы приехали потихоньку во Дворец… Тревожусь и за дитя, мучительно сознавать, что приходится ему влачить дни среди росы слез… О, приезжайте скорее!» - Он не смог договорить, а ведь и заплакать было неловко: «Не подобает мне обнаруживать перед людьми свою слабость». - Ах, как больно было глядеть на него! Едва выслушав поручение, я поспешила к вам. - И она передала матери ушедшей письмо.

Все померкло в глазах моих, но это милостивое послание - словно луч света… - говорит та и читает.

«Я ждал, что время хоть немного развеет мою печаль, но напрасно; проходят дни и луны, а в сердце все живет мучительная тоска. К милому сыну устремляю думы свои, удрученный тем, что не вместе лелеем его. Будем же видеть в нем память об ушедшей, и, прошу Вас, скорее приезжайте с ним во Дворец», - любезно писал Государь.

«Осенней порой
Разлука всегда печальна...
Омрачать этот миг
Стрекотаньем унылым не стоит,
Ожидающий в соснах сверчок.»

Нет-нет, а бывает, что ждёшь от классики только совсем очевидного и многажды о классике сией слышанного. Вот в данном случае что предварительно в уме рисовалось, так это сложная и лиричная, но в целом мелодрама о доле женщин, опечаленных в своей жизни в основном одним соблазнителем, и о воздаянии означенному соблазнителю. В результате же амурные похождения Гэндзи неожиданно предстали скорее симптомом, не только к Гэндзи относящимся, а ко всему тамошнему укладу общественному и частному. Раскрыта-то тема альковов - а сколько тем ещё по-восточному дисциплинированно дежурит за расписными ширмами, обретается под экзотическими кровлями и крадётся неслышней юного воздыхателя в ночи.

Орнаментальные речи. Узорчатые поступки. Декоративные чувства. И это не означает, что это всё не настоящее. Просто - декоративное. Изысканные декорации, это ведь тоже в некотором смысле настоящее, порой красивое, а порой... невероятно красивое. Только что есть этот декор, не блистательное ли украшение торжественно носимой парадной неволи? Узор характеров и поведения замысловат, но довольно статичен, регламентирован и предписан. Да и как иначе, если японская культура развивалась под таким сильным воздействием китайской, ну а там, с их конфуцианством, консерватизм и церемониальность всегда были в ходу.

Император, чьей высшей целью на Востоке вообще предполагалось осуществление ритуалов, может быть и не более свободен, чем его наложницы. Невольно вспоминаются размышления умных людей об обществах, где свободных людей-то и нет, и повелители часто являются большими рабами, чем их подданные. Персонажи здесь опутаны цветистой и витиеватой, но от этого не менее прочной и дурманящей сетью законов, предрассудков и традиций. Выверен каждый шажок придворной дамы, волочащей за собой пышный, но, видимо, не слишком-то лёгкий шлейф. Монотонные заклинания над больной женщиной будут произноситься всё чаще и чаще, а что ей самой от них намного хуже, неужто же должно кого-то волновать. А уж браки среди знати во скольких случаях заключались тогда с согласия вступающих в брак?

«В предутренний час,
В час разлуки всегда выпадает
Обильно роса».

Эротизм. Да, он здесь на высочайшем уровне. Что бы на этот счёт ни считали подростки, эротизм подразумевает отнюдь не гипертрофированные контуры женского тела и похабные, а главное высосанные из пальца ситуации, которых пруд пруди в нынешних анимешных гаремниках. Нет, это женские ногти, скользнувшие по кимоно, это меланхоличное расчёсывание нескончаемых чёрных прядей, это куртуазный обмен веерами, это «во сне твоё кото аккомпанировало моей флейте», наконец. Конечно, здесь это всё с самого начала охлаждается едва уловимым, но уже не отменяемым ветерком обречённости, поскольку долги, как ни крути, это долги.

Гэндзи ведь в том числе заложник своей собственной репутации. Ведь на определённый тип обольщения, как бы цинично это ни звучало, тоже может быть мода, как и на определённую марку кавалеров, а особенно на какую-нибудь одну эксклюзивную модель. Слухами земля полнится, и большинство дам заливается румянцем при упоминании имени сиятельного принца, ведь он уже - узнаваемый и востребованный бренд. От него ждут приставаний - если не будет продолжать в том же духе, это при дворе ещё за неучтивость сочтут. Многие дамы наверняка сами становились жертвами модности: неправдоподобно, чтобы все поголовно влюблялись в одного, а вот следовать тенденциям и пленяться славой поклонника более чем возможно. Но тем надрывнее истории тех, для кого Гэндзи стал всё же кем-то большим.

Пусть причудливыми виньетками завивается вокруг известного имени легенда о поиске идеальной возлюбленной. Но постепенно возникает подозрение, что дело-то даже не в этом. Видно же, кого Гэндзи правда любит и с кем он и остался бы, если бы обстоятельства сложились иначе... сами собой. Вот в том-то и загвоздка: само собой почему-то как правило не бывает. А Гэндзи, несмотря на своё эпатажное поведение, реальный вызов своему окружению не бросает, потому его эпатажность и терпят до поры до времени.

Трудно вообще представить, чтобы здешние придворные вьюноши и дамы, выросшие в неге, решились бы сами сменить свою жизнь в одночасье, сбежать, обходиться без слуг и дорогих одеяний. А какой самый любимый во все времена способ забытья, если действительность гнетёт, но на открытый конфликт с ней идти не хочешь? В этом главная провинность и беда Гэнзди: его метания становятся скорее болеутоляющим средством, чем настоятельным влечением к прелестницам. А негоже делать средством то, во что вовлечены людские чувства, ибо человек (прилежно вспоминаем университетские лекции по философии) это всегда цель.

Но как слишком ругать здешних героев, если некоторые из них понимают то, что в России и на Западе даже в девятнадцатом веке умудрялись не признавать. Аой печалится, что ей не дадут кормить собственного ребёнка - ведь детям знатных женщин полагаются кормилицы. Гэндзи знакомо чувство долга, он способен с искренней тревогой долго не отходить от ложа больной жены. Главное собрать все эти штрихи, детали, подсказки воедино, не дав им затеряться на фоне пикантной репутации этой такой восточной, а того и гляди универсальной вещи.

«Повесть о Гендзи». Средний балл – 7, 9. Рейтинг –1261 место. Проголосовало – 57 человек. Комментариев – 8. НЕПРОСТИТЕЛЬНО! Попытаюсь пропиарить эту вещицу.

Посмотрела – безумно понравилось, захотелось изучить первоисточник. Прочитав книгу, поняла, что выделили очень скупой бюджет на экранизацию. А также весьма упростили все действие, придав героям современные черты характера. Подозреваю, что это было связано именно с уклоном на более ранних зрительниц целевой аудитории Нойтамина. Книга - шедевр, аниме же очень далеко до этого статуса.

Сколько аниме о героях-любовниках вы знаете? Нет, я говорю не о тряпке-куне, на которого вешаются девушки, и не о «парне с тяжелой судьбой», которого мы, женский пол, всегда жалеем; и не о герое, который благодаря своей силе или каким-то исключительным, то бишь нереалистичным навыкам, обязан заполучить красотку. Я говорю о мужчине, у которого сама природа такая: завоевывать и побеждать! На моем счету таких аниме кругленькое число – ноль!

Блистательный Гендзи… Ах… Первый ловелас, запечатленный в истории. Его жизнь – женщины, его досуг– женщины, его просвещение и образование – женщины; смысл его жизни – поиск идеальной. Он завоевывает каждое сердце, потому что, того требует все его нутро, это потребность скорее духовная - «Не проводить и одной ночи в одиночестве», нежели платоническая. Принц, красота которого затмевает свет солнца и сияние луны, образованный человек, талантливый поэт. Его обучали всем премудростям восточной культуры, а также музыке, истории, военное дело, дворцовая служба и во всем он был безупречен. Так пусть мне скажет та черствая женщина, что откажет тому, из чьих уст льется песнь и стихи… Пусть скажет та, у которой не подогнутся колени всего лишь от четверостишья и глаз самой Богини красоты… Таков он был: сердцеед, заботящийся об окружающих его женщинах с такой искренностью, что не мог оставить без покровительства даже старух и неблагодарных. Прохвост, который затянет любовную трель, впервые увидев понравившийся веер. Истинный романтик на века.

Эпоха Хэйан… И почему японцы ее не экранизируют, предпочитая Мейдзи и Эдо? Самый расцвет японской культуры, самые богатые краски природы, где музыка льется каждый день и в определенный момент, где роспись веера отличает знатную особу, где Государственный Дворец – самый центр культуры. Показаны тонкие пальчики, перебирающие струны, волнуя юного повесу и зрителя. Великолепно убранные сады для каждого повода и отдельный занавес комнаты, одиноко поджидающий любопытного. Культурные ценности императора и всего его двора. Если бы не «Повесть о Гендзи», кто бы подумал о вольных наклонностях императора и укладе всего политического строя. В аниме достаточно хорошо показано положение полов, которое в ту эпоху занимало умы молодых, но к сожалению не показано и одного разговора между Гендзи, но в то же время совершенно не показан уклад жизни того времени, скорее ориентировано аниме на переживание за героями. Но с этой задачей авторский состав справляется. Я переживала за героев с самой первой серии, таких непохожих на современных штампованных куколок. Показано становление культуры на китайских традициях, и еще не утраченное уважение к этой стране. А поглядите, как одеты были барышни… Ни одна эпоха не славится такими нарядами, как Хэйан. Каждое сословие отличал возможно пояс. Как здесь показана живая ткань кимоно миясукудоро: один взмах рукавами – и бабочки полетели; один взгляд Гендзи заставил распуститься цветы на шелке; наклонила голову – слышен шелест волн волос; пестрая яркая расцветка каждого сантиметра ткани заставляет погрузиться в эту эпоху.

Аниме представляет собой, как сейчас принято выражаться, авторскую отсебятину. Я расцениваю скорее, как вольномыслие авторов по поводу утаенных сцен книги. Ведь невозможно даже с неограниченными средствами выполнить дотошную экранизацию, потому что потребуется слишком много рук и времени. Поэтому воспринимаю каждое произведение отдельно по отношению к «отрасли производства». Зритель здесь сможет понаблюдать за безбожно зацензурированные, постельными сценами, но от этого они не кажутся лишними или обязательными для того, что бы нравится мне. Отношения с определенными особами показаны совсем иначе, как должно быть, однако интерес все равно не теряется во время просмотра. Ну и образ Гендзи сделали более серьезным, более мужественным, в романе в это период он скорее юношески ветреный.

На мой взгляд, студия TMS справилась с задачей в блоке Нойтамина. Как представить рисовку для Блистательного Гендзи, вокруг которого все время люди вопрошали: «Может ли такая красота длится вечно?» Кавай? Ни за что на свете из-за такого шедевра-подлинника. Реализм? Неземную красоту невозможно в этом стиле представить. Остается что-то экстраоржинарное, феерическое, в чем-то японско-кукольное! Чтобы свет меркнул, чтобы кадры двигались, помогая рассмотреть каждый узор, чтобы «Божественный свет» не оставлял вопросов, а был лишь ответ – да, это Гендзи! Эта студия известна отличной своей анимацией и здесь текущая река не оставляет место сомнению в живости происходящего. Опеннинг и эндинг, по-моему, ужасны и не подходят вообще, а вот остальной музыкальный ряд точно передает каждую струнку кото, каждую нотку настроения и романтики. Именно настоящие чувства, без псевдоморали, без театрализованных сцен. Все тонко и ярко. Все живо, поэтично, утрачено со временем. Это второе на моей памяти аниме, в котором показаны чувства, пробирающие до самого темного уголка души.

Чего не могу простить, так этот 11-ую серию. Я смирилась с банальной завязкой первой, но в последней… сделали из героя-любовника еще и прямо-таки суперсамурая. Не должно было так кончится, не должна была Фудзицубо такую судьбу, по-мнению авторов, понести, не должны интриги так выглядеть. Ох, горько, что не смогли придумать чего-то более достойного.

Очень рекомендую всем, как самое нестандартное произведение по всем параметрам, по всем критериям оценки. Советую, любителям истории и поклонникам японской культуры, всем уставшим от банальных избитых историй повторяющихся из сезона в сезон, как оригинальное, ни на что не похожее аниме. Любителям истинных чувств на экране и исключительных героев, ну и конечно же, всему женскому сообществу, трепетно относящемуся к этому блоку. А появится интерес - есть и первоисточник.