На другой день рано утром. Пушкин А.С
Рано утром герой опять поднялся на воздух. Было тихо; долго летел Персей и наконец прибыл он на берег Эфиопии, в страну царя Кефея (Цефея). Там на пустынном и скалистом берегу увидел он прекрасную Андромеду, дочь Кефея и Кассиопеи. Андромеде выпало на долю искупить надменную речь своей матери Кассиопеи, похвалившейся, что она прекраснее всех нимф морских. Разгневанные нимфы жалуются Посейдону и просят его отомстить за них. Посейдон послал великий потоп на Эфиопскую землю и страшное морское чудовище, которое, выходя из моря, поглощало людей и животных. Оракул Зевса Аммона (в Ливийской пустыне у озера Сива) возвестил Кефея, что он должен отдать дочь свою Андромеду на съедение морскому чудовищу, и народ принудил царя исполнить веление оракула.
Персей увидал прикованную к скале Андромеду. Неподвижная, стояла она, и ни один ветерок не коснулся кудрей ее, и если б не видно было горючих слез, он принял бы ее за мраморную статую. Дивится юноша деве – почти не правит он крыльями – любовь овладела его сердцем. Тотчас же спускается он к ней, спрашивает, кто она, из какой страны, за что прикована к этой скале? Андромеда молчит, не смеет вымолвить юноше слова. Она стыдливо покрыла б лицо свое, если б не была скована; теперь же она могла лишь проливать обильные слезы. Персей настаивает, и дева, не желая, чтобы он счел ее виновной, называет себя, свою родину и рассказывает о проступке матери. Еще не кончила Андромеда, как зашумели волны, и чудовище вышло из глубины и поплыло, покрывая грудью все прибрежье. Ужаснулась дева, вскрикнула; на крик прибежали к ней злосчастные родители, заключают узницу дочь в объятия. Помощи не принесли они, принесли лишь жалобные стоны и плач. "Поберегите слезы, – кричит им чужеземец, – спасение близко. Я Персей, сын Зевса и Данаи , Персей, умертвивший горгону : зятя такого, как я, конечно, не стыдно иметь вам; отдайте мне вашу дочь Андромеду, если, при помощи богов, спасу ее". Родители охотно принимают предложение и умоляют его спасти дочь да еще в приданое обещают собственное царство.
Вот подплывает чудовище, бороздя волны, как быстровесельный корабль, и когда приблизилось оно на такое расстояние, что в него можно было добросить камнем, Персей поднялся на воздух. В зеркальной глади вод зверь увидел тень его и бешено бросился на нее. Но тут как орел налетает на змею, так Персей налетел на чудовище и глубоко вонзил в него меч. В страшных муках то взлетает оно на воздух, то бросается в сторону, как дикий вепрь, преследуемый собаками. Быстрые крылья помогают юноше уклониться от врага, сам же он наносит ему рану за раной, и вот – потоком хлынула из пасти зверя черная кровь. В жаркой битве вымокли крылья Персея и едва ли донесли б его до берега: но вовремя увидел он подымающуюся из волн вершину подводной скалы и стал на нее. Придерживаясь левой рукой за камень, правой нанес Персей чудовищу еще несколько ударов. Истекая кровью, упало оно на дно моря.
Персей и Андромеда. Художник Дж. Вазари, 1570-1572
Громкие крики одобрения раздались по прибрежью, и вторило им просторное небо. Обрадовались Кефей и Кассиопея, приветными словами встретили они спасителя дочери Андромеды, а своего нареченного зятя, и вместе с дочерью повели его в свой блистающий золотом дворец, где тотчас же устроили свадебный праздник. На свадьбе присутствуют с факелами в руках Амур и Гименей; фимиам и душистые цветы разливают свое благоухание, звуки флейт и лир и радостные песни раздаются по горницам. Длинной вереницей садятся за стол гости; пьют они сладкий веселящий сердце сок винограда и внимают Персею: он рассказывал про свои приключения. Но вдруг во дворце послышался стук оружия, и раздались военные клики. Брат царя Финей, домогавшийся прежде руки своей племянницы Андромеды, но покинувший ее в черные дни, с вооруженной толпой ворвался во дворец и потребовал своей невесты. Уже поднял он копье на Персея, но царь заслонил его и сказал брату: "Что замышляешь ты, брат безумный? Персей не отнимал у тебя невесты: Андромеда не была уже твоею в то время, когда, прикованная к скале, не дождалась помощи от тебя, своего жениха и дяди. Что бы самому тебе совершить великий подвиг: дева была бы тебе наградой".
Персей спасает Андромеду от морского чудовища. Древнегреческая амфора
Ответа не было. Онемев от злобы, Финей глядел то на брата, то на Персея и не знал, в кого прежде бросить копье. Но вот решился: из всех сил – силы придала ему злость – метнул он копьем и юношу, да не попал, копье вонзилось и подушку. Тут вскочил со своего места Персей и тем же копьем наверное пронзил бы Финею грудь, когда бы не скрылся он быстро за жертвенником. Вместо него был ранен один из спутников Финея. Превратилась свадьба Персея и Андромеды в кровавую схватку: все новые и новые толпы приходили на помощь Финею – трудно было устоять против них малочисленным противникам. Персей бился как лев; наконец его окружили со всех сторон тысячи врагов с самим Финеем во главе, и градом со всех сторон посыпались на Персея стрелы. Прислонясь к колонне, он отбивался от нескольких тысяч врагов. Толпами падали они, но наконец мужество его должно было уступить численному превосходству, и Персей решился на последнее средство. "Прибегну же к старому врагу – когда вы меня к тому вынудили. Кто друг мне, обернись назад!" – сказал он и вынул голову Медузы Горгоны. "Пугай других своими диковинками, " – воскликнул один из противников и хотел: бросить в Персея копье, как вдруг превратился в каменную статую: так и остался он с поднятым копьем. Один за другим окаменели враги героя; наконец у Финея осталось всего двести приверженцев: высоко подняв голову горгоны, Персей сразу обратил всех их в камень.
Тут только спохватился Финей, почувствовал неправду своих домогательств на руку Андромеды. В отчаянии оглядывается он вокруг; справа и слева ничего нет, кроме статуй в самых разнообразных положениях. Друзей узнает он в этих статуях зовет их по имени; не желая верить глазам своим, он дотрагивается до ближайших из них, – все они превратились в камень! Ужаснулся Финей, с мольбой простер к победителю руки и, отвратив от него лицо, сказал: "Ты победил, Персей; спрячь чудовище, спрячь ужасную голову; только жизнь оставь мне, бери невесту, бери все добро мое". Гневно воскликнул Персей: "Не беспокойся, тебя не коснется железо: несокрушимым памятником поставлю я тебя в доме моего тестя, пусть образ прежнего жениха будет утехой моей супруге Андромеде". Так, насмехаясь, сказал он и поднял перед ним медузину голову. Как ни уклонялся Финей, Персей заставил его взглянуть на страшную голову, и Финей превратился в каменную статую. Но и по превращении сохранил он тот же пугливый, тот же униженный вид, те же поникшие руки.
На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: "Не бойтесь, она не укусит". И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание.
– Вы, верно, не здешние? – сказала она.
– Точно так-с: я вчера только приехала из провинции.
– Вы приехали с вашими родными?
– Никак нет-с. Я приехала одна.
– Одна! Но вы так еще молоды.
– У меня нет ни отца, ни матери.
– Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне.
– Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?
– Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.
– Позвольте спросить, кто вы таковы?
– Я дочь капитана Миронова.
– Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей?
– Точно так-с.
Дама, казалось, была тронута. "Извините меня, – сказала она голосом еще более ласковым, – если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь".
Марья Ивановна встала и почтительно ее благодарила. Все в неизвестной даме невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя.
Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось, – и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
– Вы просите за Гринева? – сказала дама с холодным видом. – Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.
– Ах, неправда! – вскрикнула Марья Ивановна.
– Как неправда! – возразила дама, вся вспыхнув.
– Неправда, ей-богу неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. – Тут она с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю.
Дама выслушала ее со вниманием. "Где вы остановились?" – спросила она потом; и, услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: "А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо".
С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды. Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову.
Анна Власьевна изумилась и расхлопоталась. "Ахти, Господи! – закричала она. – Государыня требует вас ко двору. Как же это она про вас узнала? Да как же вы, матушка, представитесь к императрице? Вы, я чай, и ступить по-придворному не умеете… Не проводить ли мне вас? Все-таки я вас хоть в чем-нибудь да могу предостеречь. И как же вам ехать в дорожном платье? Не послать ли к повивальной бабушке за ее желтым роброном ?"
Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна и в том, в чем ее застанут. Делать было нечего: Марья Ивановна села в карету и поехала во дворец, сопровождаемая советами и благословениями Анны Власьевны.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашала ее, что она с трудом могла держаться на ногах. Через минуту двери отворились, и она вошла в уборную государыни.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: "Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру".
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. "Знаю, что вы не богаты, – сказала она, – но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние".
Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила. Марья Ивановна уехала в той же придворной карете. Анна Власьевна, нетерпеливо ожидавшая ее возвращения, осыпала ее вопросами, на которые Марья Ивановна отвечала кое-как. Анна Власьевна хотя и была недовольна ее беспамятством, но приписала оное провинциальной застенчивости и извинила великодушно. В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню…
Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена.
Издатель
Вопросы и задания к главе XIV
1. Какова причина ареста Петра Гринева?
2. Опишите последнюю встречу Гринева со Швабриным. Именно на этом описании завершается рассказ Петра Гринева. Как вы это объясните?
1. "Я не был свидетелем всему, о чем остается мне уведомить читателя…" Расскажите кратко об этих событиях.
2. Изложите содержание строк от издателя, которые также входят в главу XIV.
На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: "Не бойтесь, она не укусит". И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание.
"Вы верно не здешние?" - сказала она.
Точно так-с: я вчера только приехала из провинции.
"Вы приехали с вашими родными?"
Никак нет-с. Я приехала одна.
"Одна! Но вы так еще молоды".
У меня нет ни отца, ни матери.
"Вы здесь конечно по каким-нибудь делам?"
Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне.
"Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?"
Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.
"Позвольте спросить, кто вы таковы?"
Я дочь капитана Миронова.
"Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей?"
Точно так-с.
Дама, казалось, была тронута. "Извините меня" - сказала она голосом еще более ласковым, - "если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь".
Марья Ивановна встала и почтительно ее благодарила. Все в неизвестной даме невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя.
Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось, - и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
"Вы просите за Гринева?" - сказала дама с холодным видом. - "Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй".
Ах, неправда! - вскрикнула Марья Ивановна.
"Как неправда!" - возразила дама, вся вспыхнув.
Неправда, ей богу, неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. - Тут она с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю.
Дама выслушала ее со вниманием. - "Где вы остановились?" спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: "А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо".
С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды.
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар, и за чашкою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову.
Страницы:
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился Богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», — подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было. — Как не бы... — начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь. — Это что за каналья еще! Расстрелять мерзавцев! — хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение — поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! — думал он о самом себе. — Когда был мальчишкой-офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной... А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад. Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ
Светлана ЛЮТОВА,
11-й класс, гимназия № 92,
г. Пермь
(учитель –
Светлана Михайловна Иванова)
Роль хронотопа в раскрытии идейно-художественного смысла повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка»
Предмет изображения повести “Капитанская дочка” – история крестьянского восстания под руководством Пугачёва. Мир повстанцев противостоит миру дворян. Это два художественных мира, каждому из которых соответствует свой хронотоп.
Заметим, что один из миров – мир именно повстанцев, а не крестьян. Крестьяне, оставшиеся в своём традиционном положении крепостных, мирно сосуществуют с дворянами. Прачка Палашка и коровница Акулька бросаются барыне Гринёвой в ноги, ища защиты, дворовая девка Палашка служит Мироновым верой и правдой, Савельич предан Петру Гринёву всей душой, а Пугачёва эти крепостные называют злодеем, пьяницей оголтелым, бродягой, разбойником. А бунтующие крестьяне подобны разбойникам, вышедшим на большую дорогу; они разорвали связи с прежним миром и вошли в другой.
Мир дворянства и мир восставших крестьян существуют изолированно друг от друга. Эта изоляция, локальность выражается в том, что каждому из миров “присвоено” своё время года: дворянскому – осень, повстанческому – зима.
В начале повести мы знакомимся с семьёй Гринёва осенью: “Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый”. Время года прямо указано: это начало осени.
В главе “Поединок” дуэль Швабрина с Гринёвым в Белогорской крепости происходит тоже осенью: “Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкой в руках; по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушения на зиму”; “На другой день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая своего противника”.
После взятия Белогорской крепости Гринёв едет к генералу и застаёт его в осеннем саду: “Я застал его в саду. Он осматривал яблони, обнажённые дыханием осени, и с помощью старого садовника бережно их укутывал тёплой соломой”. Время года прямо указано – осень.
Вспомним другую сцену. Маша едет выручать Петрушу к Екатерине II. “На другой день рано утром Мария Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени”.
C появлением Пугачёва в повести наступает зима. Первая встреча с Пугачёвым происходит через день, проведённый в Симбирске, когда Петруша попадает в буран: “Я выглянул из кибитки: всё было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевлённым; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом – и скоро стали”.
Вторая встреча с Пугачёвым происходит через несколько месяцев в крепости, и описана она в главе “Незваный гость”: “Я оставил Пугачёва и вышел на улицу. Ночь была тихая и морозная. Месяц и звёзды ярко сияли, освещая площадь и виселицу”.
В одиннадцатой главе – “Мятежная слобода” – описано, как Гринёв едет на встречу с Пугачёвым. “Кибитка летела по гладкому зимнему пути...”; “Путь мой шёл мимо Бердской слободы, пристанища пугачёвского. Прямая дорога занесена была снегом”.
В повести замечаем странные для реального времени и пространства явления: герой стремительно перемещается во времени и пространстве.
Гринёв отправляется на службу ранней осенью, когда мать варит медовое варенье. Но на следующий день Петруша уезжает зимой. “Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу”, в дороге его настигает метель. Добирается Гринёв до Симбирска за сутки, что нереально. “В ту же ночь приехал я в Симбирск”.
При взятии Белогорской крепости Петра отпускают вместе с Савельичем и дают в дорогу овчинный тулуп (“Я надел тулуп и сел верхом”), но, прибыв в Оренбург к генералу, Петруша видит, что тот ходит по осеннему саду, осматривая яблони, “обнажённые дыханием осени”.
В “пропущенной главе” герой за короткое время (за один час) сплавляется по реке из крепости, оказываясь в родительской усадьбе. “Я погрузился в мечты воображения. Прошло около получаса. Мы уже достигли середины реки...”
В жизни подобные перемещения во времени и пространстве невозможны. Таким образом, художественное пространство и художественное время в повести “Капитанская дочка” обладают следующими свойствами:
- Локальностью, ограниченностью. Обе группы героев повести существуют в своём, особом художественном пространстве.
- Художественному пространству каждой группы принадлежит своё художественное время. Оно неизменно, постоянно, что является признаком мифологического хронотопа.
- Художественное пространство и художественное время в повести “Капитанская дочка” способны сжиматься, поэтому перемещения героя так стремительны.
- Смена времен года, для реального времени столь нелогичная (из ранней осени в зиму, из зимы в осень), в условиях существования нескольких художественных миров повести вполне органична. Выезжая за пределы родительской усадьбы, выходя на дорогу, герой попадает в мир чуждый, иной.
В се герои повести “Капитанская дочка” живут в определённом пространстве, являются героями замкнутого пространства. Лишь главный герой, Пётр Гринёв, способен находиться в обоих мирах, осваивая ещё один тип пространства – линеарное, то есть дорогу. Особенность этого пространства в том, что по нему имеет право двигаться только один герой (Гринёв), причём в обоих направлениях: из дворянского в повстанческий (из осени в зиму) и наоборот.
Сюжет повести завязывается на дороге и развивается на ней. Но это не только дорога из одного мира в другой, это ещё и путь нравственных испытаний героя.
Выезжая из родительской усадьбы к месту службы, Пётр Гринёв едва не погиб в буране. Однако у него появляется проводник, “вожатый”, который чувствует себя в условиях бездорожья и метели как в привычной среде. За спасение Пётр щедро одаривает незнакомца, тем самым успешно проходя первое испытание дороги. Эта щедрость спасает ему жизнь, когда он второй раз попадает в чуждый для него мир. А жизнь Гринёва действительно была в опасности, он же сам превыше жизни ставил другие ценности. “Я глядел смело на Пугачёва, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей <...> “Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!” “Целуй руку, целуй руку!” – говорили около меня. Но я предпочёл бы самую лютую казнь такому подлому унижению”.
Как и Савельич, Гринёв считает Пугачёва разбойником, бродягой, пьяницей, так и называя его в душе и считая невозможным присягнуть новоявленному “государю”. Попав в мир повстанцев второй раз, герой проходит испытание возможностью остаться в живых, получить власть. Но он не изменяет своему долгу. “Нет, – отвечал я с твёрдостью. – Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, отпусти меня в Оренбург”.
Гринёв в присяге твёрд до конца: Пугачёву он даже не даёт обещания не воевать против него. “Как могу тебе в этом обещаться? – отвечал я. – Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя – пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня – спасибо; казнишь – Бог тебе судья; а я сказал тебе правду”. Твёрдость и искренность Гринёва так поразили Пугачёва, что он с миром отпускает своего пленника, да ещё одаривает лошадью и овчинным тулупом.
Этого испытания не выдерживает антипод Гринёва – Швабрин, изменяющий присяге ради спасения своей жизни и обладания властью.
Отправляясь спасать Марью Миронову из плена Швабрина, Гринёв в третий раз попадает во враждебный ему мир. Испытание проходят и любовь, и вера в милосердие, и честность. И третье испытание герой выдерживает с честью: “Я спокойно отвечал, что я нахожусь в его власти и что он волен поступать со мною, как ему будет угодно”; “Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на пощаду, но даже и на помощь”. И суровая душа Пугачёва была тронута прямотой и искренностью юноши. Он дарит ему и его любимой жизнь, желая любви да совета.
И так, главный герой повести Пётр Гринёв – герой пути, герой линеарного пространства. Путь этот – путь нравственных испытаний, которые Гринёв выдерживает с честью, находясь во враждебном ему мире. Таким образом, линеарное пространство – дорога – является (в отношении к этому произведению) ещё и этической, нравственной категорией. Идея повести, выраженная в эпиграфе “Береги честь смолоду”, выверяется поведением героя в двух художественных мирах и в пути между ними.
