Главная › Режим › Волшебный фонарь сказка андерсена. Старый уличный фонарь

Волшебный фонарь сказка андерсена. Старый уличный фонарь

Сергей Анатольевич Клычков

Биография

С.А.Клычков

Сергей Антонович Клычков (деревенское прозвище семьи Лешенков; 1 (13) июля 1889 - 8 октября 1937) - русский поэт, прозаик и переводчик.

Родился в деревне Дубровки Тверской губернии в семье сапожника, старообрядец. Участвовал в революции 1905 года, в 1906 написал ряд стихов на революционные темы. Ранние стихи Клычкова были одобрены С. А. Городецким. В 1908 с помощью М. И. Чайковского выехал в Италию, где познакомился с Максимом Горьким. Поэт учился на историко-филологическом факультете Московского университета (а после - на юридическом; исключён в 1913), затем, во время Первой мировой войны, отправился на фронт; войну окончил в звании прапорщика. В 1919-1921 жил в Крыму, где едва не был расстрелян (махновцами, затем белогвардейцами). В 1921 переехал в Москву, где сотрудничал в основном в журнале «Красная новь».

Стихи ранних поэтических сборников Клычкова («Песни:Печаль-Радость. Лада. Бова», 1911; «Потаённый сад», 1913) во многом созвучны со стихами поэтов «новокрестьянского» неаправления - Есенина, Клюева, Ганина, Орешина и др. Некоторые их стихов Клычкова были размещены в «Антологии» издательства «Мусагет». Ранние клычковские темы были углублены и развиты в последущих сборниках «Дубравна» (1918), «Домашние песни» (1923), «Гость чудесный» (1923), «В гостях у журавлей» (1930), в стихах которых отразились впечатления Первой мировой войны, разрушение деревни; одним из основных образов становится образ одинокого, бездомного странника. В поэзии Клычкова появились ноты отчаяния, безысходности, вызванные гибелью под натиском «машинной» цивилизации сошедшей с пути Природы старой Руси.

Клычковым написаны три романа - сатирический «Сахарный немец» (1925; в 1932 вышел под названием «Последний Лель»), сказочно-мифологический «Чертухинский балакирь» (1926), «Князь мера» (1928).

Выступал Клычков и с критическими статьями («Лысая гора», 1923; «Утверждение простоты», 1929), переводами (в 1930-х; переводил эпосы народов СССР, народные песни и сказания; переводил произведения многих грузинских поэтов - Г. Леонидзе, Важа Пшавела и др., перевёл знаменитую поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»).

Поэт был близко знаком с С. А. Есениным, С. Т. Конёнковым.

В 1937 Сергей Клычков был арестован по ложному обвинению; 8 октября 1937 приговорён к смертной казни и в тот же день расстрелян. В 1956 реабилитирован; в справке о реабилитации указана ложная дата смерти - 21 января 1940 года, перешедшая в некоторые издания.

В настоящее время на родине поэта, в селе Дубровки Талдомского района Московской области, действует мемориальный музей Клычкова.

Основные произведения:

Стихотворения:

«Я все пою - ведь я певец» 1910−1911гг.

«Лен» 1913 г.

«Золотятся ковровые нивы» 1914 г.

«Лежит заря, как опоясок» 1928−29гг.

«Бова» 1910, 1918 г.

«Садко» 1911−1914гг.

«Мадур Ваза Победитель»

Сергей Антонович Клычков (истинная фамилия Лешенков) (1889-1937) - русский писатель и поэт, прозаик и переводчик многих грузинских произведений, народных песен и сказаний. Родился в семье старообрядцев, в деревне Дубровки Тверской губернии. Был сыном простого сапожника. Образование писатель получал в земской школе, Московском училище, а также на историко-филологическом и юридическом факультетах Московского университета. В 1913 был исключен в связи с материальными трудностями.

Был участников революции 1905 года. В ходе этих событий написал ряд стихов на революционные темы. Благодаря поддержке М. И. Чайковского побывал в Италии, где познакомился с Максимом Горьким.

В 1910 году поэт выпускает первый свой сборник под названием «Песни». В этот период С.А. Клычков знакомится с такими выдающимися поэтами как Сергей Городецкий, С.Есениным и Н. Клюевым. Именно они влияют на формирование его творений.

Появляются следующие произведения, которые созвучны со стихами ранее упомянутых поэтов - «Потаенный сад» (1913-1918); «Дубравна» (1918); «Кольцо Лады» (1919). В своих стихах поэт отражает впечатления Первой мировой войны. Там присутствует образ одинокого странника, а также отчаяние и безвыходность.

У писателя на счету три романа - автобиографический «Сахарный немец»(1925), где он оставил свои впечатления о военной службе в Финляндии, на Западном фронте, в Крыму, сказочно-мифологический «Чертухинский балакирь» (1926), «Князь мера» (1928).

В 1930-е годы на писателя оказывалось всяческое давление, он притеснялся как «кулацкий поэт».

В 1937 году Клычкову было предъявлено ложное обвинение, и он был несправедливо арестован. 8 октября 1937 ему вынесли приговор - смертная казнь. В этот же день его расстреляли.

В память о замечательном поэте в селении Дубровки Талдомского района Московской области установили мемориальный музей, который действует по сей день.

Дата смерти: Род деятельности:

поэт, прозаик и переводчик

Годы творчества: Направление:

новокрестьянская поэзия

Жанр:

стихотворение, роман, стихотворный перевод

Произведения на сайте Lib.ru в Викитеке.

Серге́й Анто́нович Клычко́в (деревенское прозвище семьи, использовавшееся иногда как псевдоним, - Лешенков ; 1 (13) июля (18890713 ) , Дубровки, Тверская губерния - 8 октября ) - русский и советский поэт, прозаик и переводчик.

Биография

Клычковым написаны три романа - сатирический «Сахарный немец» (1925; в 1932 году вышел под названием «Последний Лель»), сказочно-мифологический «Чертухинский балакирь» (1926), «Князь мира» (1928).

Лирика Клычкова связана с народным творчеством, он ищет утешения в природе. Поначалу его стихи были повествовательны, позднее они отличались определёнными раздумьями пантеистического, пессимистического характера, но всегда были далеки от всякой революционности. В прозе Клычкова проступает его исконная связь с традиционным миром крестьянства и крестьянской демонологии, равно как и влияние Н. Гоголя, Н. Лескова и А. Ремизова. <…> Романы Клычкова не богаты действием, они составлены из отдельных сцен, ассоциативных, наполненных образами из мира реальности и мира сна и духов; рассказ ведётся от лица крестьянина - любителя поговорить на разные темы, ритм этой прозы часто очень хорош. Город, машины, железо и фабричные трубы как символы пролетарской революции, превращаются для Клычкова с его привязанностью к метафизическому миру деревни и леса в орудия сатаны.

В 1937 году Сергей Клычков был арестован по ложному обвинению, 8 октября 1937 года приговорён к смертной казни и в тот же день расстрелян. В 1956 году реабилитирован. В справке о реабилитации указана ложная дата смерти - 21 января 1940 года, перешедшая в некоторые издания.

Возможно, его прах в братской могиле на Донском кладбище в Москве.

В настоящее время на родине поэта, в селе Дубровки Талдомского района Московской области, существует мемориальный музей Клычкова. СМИ сообщают (окт. 2009), что музей не действует, а здание музея разрушается.

Сочинения

Я с даром ясной речи,
И чту я наш язык,
А не блеюн овечий
И не коровий мык!

«Должно быть, я калека…», 1929

Песни, 1911
Потаенный сад. Стихи, 1913, 2-е изд. - М.,1918
Дубрава. Стихи, 1918
Гость чудесный. Стихи, 1923
Домашние песни. Стихи, М. 1923
Сахарный немец, М.1925
Чертухинский балакирь, М.1926
Последний Лель, 1927
Талисман. Стихи, Л.1927
Князь мира, 1928
В гостях у журавлей. Стихи, 1930
Сараспан. Обработки фольклора и переводы, 1936

Примечания

Литература

Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917. - М .: РИК «Культура», 1996. - 492 с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8

Ссылки

Клычков, Сергей Антонович в библиотеке Максима Мошкова
Сергей Клычков «Кругосвет»

Категории:

Персоналии по алфавиту
Писатели по алфавиту
Родившиеся 13 июля
Родившиеся в 1889 году
Родившиеся в Тверской губернии
Умершие 8 октября
Умершие в 1937 году
Поэты России
Русские поэты
Писатели России по алфавиту
Писатели СССР
Русские писатели по алфавиту
Переводчики поэзии на русский язык
Казнённые писатели
Репрессированные в СССР
Расстрелянные в СССР
Новокрестьянские поэты
Русские писатели XX века
Писатели России XX века

Wikimedia Foundation . 2010 .

Радиационная безопасность
Увлажнитель

Смотреть что такое "Клычков, Сергей Антонович" в других словарях:

Клычков Сергей Антонович

Клычков Сергей Антонович - (1889 1937), русский писатель. От «крестьянского романтизма» в лирике (сборники «Песни», 1911, «Потаённый сад», 1913) переход к тревоге о разрушении нравственных корней в современной деревне (сборники «Домашние песни», 1923, «В гостях у журавлей» … Энциклопедический словарь

КЛЫЧКОВ Сергей Антонович - КЛЫЧКОВ (наст. фам. Лешенков) Сергей Антонович (1889 1937) русский писатель. От крестьянского романтизма в лирике (сборники Песни, 1911; Потаенный сад, 1913) к тревоге о разрушении нравственных корней в современной деревне (сборники Домашние… … Большой Энциклопедический словарь

Клычков, Сергей Антонович - (Лешенков). Род. 1889, ум. 1937. Писатель. Произведения: "Сахарный немец" (роман, 1925), "Чертухинский балакирь" (роман, 1926), "В гостях у журавлей" (сборн., 1930). Репрессирован … Большая биографическая энциклопедия

Клычков Сергей Антонович - (наст. фам. Лешенков; 1889–1940) – рус. писатель. Род. в семье сапожника. Участник I й мировой войны. Начал печататься в 1908. Автор поэтич. сб ков «Песни» (1911), «Потаенный сад» (1913), романов «Сахарный немец» (1925), «Чертухинский балакирь»… … Энциклопедический словарь псевдонимов

Сергей Антонович Клычков - Имя при рождении: Сергей Антонович Лешенков Дата рождения: 1 (13) июля 1889(18890713) Место рождения: Дубровки, Тверская губерния Дата смерти … Википедия

Клычков, Сергей - Сергей Антонович Клычков Имя при рождении: Сергей Антонович Лешенков Дата рождения: 1 (13) июля 1889(18890713) Место рождения: Дубровки, Тверская губерния Дата смерти … Википедия

Сергей Клычков - Сергей Антонович Клычков Имя при рождении: Сергей Антонович Лешенков Дата рождения: 1 (13) июля 1889(18890713) Место рождения: Дубровки, Тверская губерния Дата смерти … Википедия

Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был этакий почтенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконец должен был выйти в отставку.

Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на душе у него было как у старой балерины, которая в последний раз выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.

Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед «тридцатью шестью отцами города», которые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабрику, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может получиться что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на капельку.

Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен был отправиться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он многое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не уступал в этом всем «тридцати шести отцам города». Но он молчал и об этом. Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое начальство тем более.

А между тем многое вспоминалось ему, и время от времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:

«Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша… Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. «Я самый счастливый человек на свете!» - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме его любимая.

Помню я и другие глаза… Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия. На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет. Тротуары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня!»

И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарь в этот последний вечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает, кто заступит его место, и может перекинуться со своим товарищем несколькими словами. А фонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни о дожде и непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороны дует ветер.

В это-то время на мостик через водосточную канаву и явились три кандидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на должность зависит от самого фонаря. Первым была селедочная головка, светящаяся в темноте; она полагала, что ее появление на столбе значительно сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по ее словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя последним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он взялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячок был тут и тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверяли, что он светит только временами, а потому не в счет.

Старый фонарь сказал, что ни один из них не светит настолько ярко, чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, не поверили. А узнав, что назначение на должность зависит вовсе не от него, все трое выразили глубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать верный выбор.

В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:

Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку? И я вижу тебя здесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я проветрю твою черепную коробку, и ты будешь не только ясно и отчетливо помнить все, что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, что будут рассказывать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!

Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!

До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрю твою память. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы приятная старость.

Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. - Или, может, ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен, старый фонарь! - сказал ветер и дунул.

В эту минуту выглянул месяц.

А вы что подарите? - спросил ветер.

Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же фонари никогда не светят за меня, всегда я за них.

И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали. Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось, она скатилась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как подарок, пожалуй даже самый лучший.

Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишь способность в любую ночь, когда только пожелаешь, обратиться в ржавчину и рассыпаться прахом.

Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.

Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.

И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за собой длинный светящийся след.

Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак, звезда с неба упала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, если этой должности домогаются столь высокопоставленные особы, нам остается только откланяться и убраться восвояси.

Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.

Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не знаешь, что к этому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не сможешь показать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем не подумали звезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые свечи. Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.

На другое утро… нет, через день мы лучше перескачем - на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у «тридцати шести отцов города» старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось, будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой хоть за стол.

Правда, жили они в подвале, на несколько локтей под землей, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную кирпичом прихожую, зато в самой каморке было тепло и уютно. Двери были обиты по краям войлоком, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески, а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привез матрос Христиан не то из Ост-Индии, не то из Вест-Индии. Это были глиняные слоны с углублением на месте спины, в которое насыпалась земля. В одном слоне рос чудесный лук-порей - это был огород старичков, в другом пышно цвела герань - это был их сад. На стене висела большая масляная картина, изображающая Венский конгресс, на котором присутствовали разом все императоры и короли. Старинные часы с тяжелыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно убегали вперед, но это было лучше, чем если бы они отставали, говорили старички.

Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал, как сказано выше, в кресле возле теплой печки, и ему казалось, будто весь мир перевернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал припоминать все, что им довелось пережить вместе в дождь и в непогоду, в ясные, короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет в подвальчик, - и старый фонарь словно очнулся и увидел все это как наяву.

Да, славно его проветрил ветер!

Старички были люди работящие и любознательные, ни один час не пропадал у них зря. По воскресеньям после обеда на столе появлялась какая-нибудь книга, чаще всего описание путешествия, и старик читал вслух про Африку, про ее огромные леса и диких слонов, которые бродят на воле. Старушка слушала и поглядывала на глиняных слонов, служивших цветочными горшками.

Воображаю! - приговаривала она.

А фонарю так хотелось, чтобы в нем горела восковая свеча, - тогда старушка, как и он сам, наяву увидела бы все: и высокие деревья с переплетающимися густыми ветвями, и голых черных людей на лошадях, и целые стада слонов, утаптывающих толстыми ногами тростник и кустарник.

Что проку в моих способностях, если нет восковой свечи? - вздыхал фонарь. - У стариков только ворвань да сальные свечи, а этого мало.

Но вот в подвале оказалась целая куча восковых огарков. Длинные шли на освещение, а короткими старушка вощила нить, когда шила. Восковые свечи теперь у стариков были, но им и в голову не приходило вставить хоть один огарок в фонарь.

Фонарь, всегда вычищенный и опрятный, стоял в углу, на самом видном месте. Люди, правда, называли его старым хламом, но старики пропускали такие слова мимо ушей - они любили старый фонарь.

Однажды, в день рождения старого сторожа, старушка подошла к фонарю, улыбнулась и сказала:

Сейчас мы зажжем в его честь иллюминацию!

Фонарь так и задребезжал колпаком от радости. «Наконец-то их осенило!» - подумал он.

Но досталась ему опять ворвань, а не восковая свеча. Он горел весь вечер и знал теперь, что дар звезд - чудеснейший дар - так и не пригодится ему в этой жизни.

И вот пригрезилось фонарю - с такими способностями не мудрено и грезить, - будто старики умерли, а сам он попал в переплавку. И страшно ему, как в тот раз, когда предстояло явиться в ратушу на смотр к «тридцати шести отцам города». И хотя он обладает способностью по своему желанию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела с букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял свое место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все полки заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь живет поэт, и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним, как в панораме. Комната становится то дремучим темным лесом, то озаренными солнцем лугами, по которым расхаживает аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю…

Ганс Христиан Андерсен

Старый уличный фонарь

Источник текста: Ганс Христиан Андерсен - Сказки Г. Хр. Андерсена Издание: Т-ва И.Д. Сытина Типо-лит. И.И. Пашкова, Москва, 1908 г. Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Оскар Уайльд Слыхал ли ты когда-нибудь историю старого уличного фонаря? Правда, она уж не так особенно занятна, но один-то разок ее всё-таки можно прослушать. То был старый, почтенный фонарь, в течение многих лет добросовестно исполнявший свою службу и теперь обреченный на отставку. В последний раз стоял он на столбе и освещал улицы. Он испытывал то же, что испытывает старая балетная фигурантка, которая танцует в последний раз, а завтра, всеми забытая, будет сидеть где-нибудь в убогой комнате под чердаком. Фонарь очень беспокоился, что с ним будет на следующий день, потому что знал, что в первый раз в жизни ему придется попасть в ратушу и предстать пред городским головой и собранием, которые должны его осмотреть и убедиться, годен ли он к дальнейшей службе или нет. Нужно было также решить, куда его определить -- в предместье, или куда-нибудь за город, на фабрику; а то, быть может, прямо на плавильный завод, в доменную печь. Правда, в последнем случае из него могло выйти что угодно, но мысль, сохранится ли у него воспоминание об его прежнем существовании, как уличного фонаря, страшно его терзала. Так или иначе, но факт оставался тот, что ему приходилось расставаться с ночным сторожем и его женой, которые считали его принадлежащим к своей семье. Когда фонарь зажгли в первый раз, ночной сторож был еще молодым, крепким человеком; случилось так, что он начал свою службу как раз в тот же вечер. Да, давненько-таки фонарь состоял фонарем, а ночной сторож -- сторожем. Жена была тогда немного гордая. Только вечером, проходя мимо, удостаивала она фонарь взглядом, а днем -- никогда. Но за последние годы, когда они все трое состарились, -- ночной сторож, его жена и фонарь, -- она тоже стала присматривать за ним, она чистила его и наливала керосином. Честные были старики, -- ни одной каплей не поживились они от лампы. Сегодня в последний раз освещал он улицы, а на завтра его ожидала ратуша. Да, это сознание омрачало его, и поэтому не удивительно, что в этот вечер он горел особенно плохо. Помимо этого, и другие мысли осаждали его. Кому только и чему не светил он и каких не перевидал видов, -- пожалуй, не меньше самого головы и старшин! Только всё это он держал про себя, потому что был честный, старый фонарь и никому зла не хотел, в особенности -- начальству. Многое припоминалось ему, так что иногда пламя его даже вздрагивало. В эту минуту ему казалось, что должны же вспомнить и о нем. "Стоял тут когда-то красивый юноша, -- правда, много воды утекло с тех пор, -- и держал он в руке розовую бумажку с золотым обрезом. Почерк был тонкий, женский. Два раза перечитал он записку, поцеловал ее и поднял ко мне глаза, которые ясно говорили: "Я -- счастливейший человек в мире!" Только он и я знали, о чем писала та, которую он любил. Да, и еще взгляд одних глаз припоминаю я... Странно, какие скачки делает намять!.. По улице двигалась похоронная процессия; на дрогах, среди цветов и венков, в гробу покоилась молодая, прекрасная женщина; факелы затемнили мой свет. Вдоль домов стояла толпа людей, все следовали за процессией. "Когда же факелы скрылись у меня из виду, и я оглянулся кругом, то увидал одинокую фигуру, которая стояла, прислонившись к моему столбу, и плакала. Никогда не забуду я печального взгляда, обратившегося ко мне". Эти и другие подобные мысли занимали старый уличный фонарь, горевший сегодня в последний раз. Солдат, которого сменяют на часах, знает, по крайней мере, своего преемника, может перекинуться с ним словом; фонарь не знал своего, а он мог бы дать ему кое-какие советы относительно туманной и дождливой погоды, относительно того, до каких пор лучи месяца освещают тротуар, с какой стороны обыкновенно дует ветер, и много кое-чего другого. На мосту, что был перекинут через сточную канаву, стояли три особы, которые желали представиться фонарю, полагая, что он по личному усмотрению может передать им свое место. Первым кандидатом являлась селедочная голова, которая могла, тоже испускать свет в темноте. Она полагала, что если ее посадят на столб, то сэкономят на керосине. Вторым кандидатом был кусок гнилого светящегося дерева. Он особенно подчеркивал то обстоятельство, что происхождением своим обязан дереву, некогда составлявшему украшение леса. Наконец, третьим кандидатом являлся светлячок; как он сюда попал, фонарь окончательно не мог понять, но светлячок был налицо и тоже мог светить. Но селедочная голова и гнилушка клялись всеми святыми, что светлячок испускает свет только в определенное время и поэтому не может идти в счет. Между тем старый фонарь объяснил им, что они не обладают достаточным количеством света, чтобы нести службу уличного фонаря; но они ему не поверили, и поэтому когда узнали, что фонарь никого не может назначить на свое место по личному усмотрению, они сказали, что это очень приятно, так как он слишком шаток для того, чтобы остановиться на каком-нибудь определенном выборе. В эту минуту из-за угла улицы налетел порыв ветра и засвистел в отдушнике старого фонаря. -- Что я слышу? -- спросил он. -- Ты завтра уходишь? Я вижу тебя в последний раз? В таком случае на прощанье я сделаю тебе подарок: я вдую в твою мозговую коробку не только воспоминание о всем том, что ты когда-то видел и слышал, но и внутренний свет, такой яркий, что ты будешь в состоянии видеть всё в действительности, что будут при тебе читать или рассказывать. -- Ах, это хорошо, это очень хорошо! -- сказал старый фонарь. -- От души благодарю тебя! Но я боюсь, что я попаду на плавильный завод. -- Это случится еще не так скоро, -- сказал ветер. -- Теперь держись: я вдую в тебя память; с подобными подарками тебе не будет скучно на старости лет. -- Если меня только не переплавят, -- сказал фонарь. -- Но, может быть, и тогда я сохраню свою память? -- Старый фонарь, будь благоразумен! -- сказал ветер и стал дуть. В эту минуту из-за тучи показался месяц. -- Что вы подарите фонарю? -- спросил его ветер. -- Ничего не подарю, -- ответил он. -- Я теперь на ущербе, да я и никогда не пользовался светом фонарей, напротив, они пользовались моим... -- и с этими словами месяц опять скрылся за тучи, чтобы избегнуть дальнейших требований. В эту минуту с крыши на фонарь упала капля и объяснила, что она спустилась из серых туч и тоже является как-бы подарком, может быть, даже самым лучшим. -- Я так пронижу тебя, что ты получишь способность в одну ночь, если захочешь, обратиться в ржавчину и распасться в прах. Но в сравнении с тем, что дарил ветер, этот подарок показался фонарю очень плохим; ветру -- тоже. -- Кто даст больше? Кто даст больше? -- засвистал он, что есть силы. В это время по небу пронеслась падающая звезда, оставляя за собой длинную светлую полосу. -- Что это было? -- закричала селедочная голова. -- Кажется, упала звезда? И, кажется, прямо в фонарь? Ну, да, конечно, уж если такие высокопоставленные особы являются кандидатами на эту службу, мы можем пожелать спокойной ночи и удалиться восвояси. И они все трое привели это в исполнение. А от старого фонаря между тем разливался необычайно яркий свет. -- То был чудный подарок! -- сказал он, -- Светлые звезды, которыми я всегда так любовался, и которые так дивно горят, как я, несмотря на всё мое желание, на все мои мечты, никогда не мог гореть, всё-таки не оставили меня, старого, убогого фонаря, без внимания и послали мне подарок, особенность которого заключается в том, что я не один буду видеть ясными, живыми все мои воспоминания, но и все те, кого я люблю. В этом и заключается истинное удовольствие, потому что счастье неразделенное -- только полсчастья. -- Это делает честь твоим убеждениям, -- сказал ветер. -- Но для этого необходимы восковые свечки. Если их не зажгут в тебе, твои редкие способности не будут иметь для других никакого значения. Видишь, звезды об этом не подумали: они принимают тебя и вообще всякое другое освещение за восковые свечи. Но довольно, я улягусь... -- и он улегся. -- Вот тебе и на, -- восковые свечи! -- сказал фонарь. -- Их и прежде-то у меня не было, да и впредь, наверно, не будет. Только бы не попасть на плавильный завод. На следующий день... нет, следующий день мы лучше обойдем молчанием. На следующий же вечер фонарь лежал в большом дедовском кресле. И отгадай где? -- у старого ночного сторожа! В награду за свою долголетнюю безупречную службу он выпросил у головы позволение оставить себе старый фонарь, который он двадцать четыре года тому назад, в день поступления своего на службу, собственноручно зажег в первый раз. Он смотрел на него, как на свое детище, потому что у него самого не было детей, и фонарь был ему подарен. Теперь он лежал в старом кресле, около теплой печки. Казалось, он даже стал как-то больше, потому что один занимал всё кресло. Старики сидели за ужином и дружелюбно поглядывали на старый фонарь, которому с удовольствием отвели бы местечко за своим столом. Правда, жили они в подвале, фута на два ниже уровня земли, и чтобы попасть в комнату, нужно было спуститься вниз по асфальтовому коридорчику; но в самой комнате было тепло и уютно; дверь была забита по щелям войлоком, всё блестело чистотой, на окнах и перед узенькими кроватями висели занавески. На подоконниках стояли два прекурьезных цветочных горшка, которые матрос Христиан привез откуда-то из Западной или Восточной Индии. Они были сделаны из глины и представляли двух слонов; спин у них не было, а вместо них из земли, которой они были наполнены, росли: из одного зеленый лук, -- это был огород; из другого куст -- герани, -- это был цветник. На стене висела олеография "Конгресс в Вене", на которой старики могли видеть всех королей сразу. Стенные часы, с тяжелыми свинцовыми гирями, отбивали свое "тик-так" и всегда спешили вперед: -- "гораздо лучше, -- говорили старики, -- чем если бы они отставали". Итак, они сидели и ужинали, а фонарь, как было упомянуто, лежал в прадедовском кресле как раз около печки; ему казалось, что весь мир перевернулся вверх дном, но, когда ночной сторож взглянул на него и заговорил о том, что они вместе пережили в туман и непогоду, в короткие светлые летние ночи, в долгие зимние вечера, когда бушевала метель, и когда мечтаешь в своем уголке, фонарь мало-помалу пришел в себя. Он видел всё так ясно, точно это происходило сейчас; да, ветер ловко воскресил его память, словно огнем озарил окружавший его мрак. Старики были очень трудолюбивы и прилежны, они не любили сидеть сложа руки. В воскресные дни после обеда доставали какую-нибудь книгу, большей частью описание путешествий. И старик читал про Африку, про дремучие леса и про слонов, бегающих на свободе; и старушка внимательно слушала и поглядывала украдкой на глиняных слонов, изображавших цветочные горшки. -- Я это почти могу себе представить, -- говорила она. И фонарю ужасно хотелось, чтобы в него вставили и зажгли восковую свечку; тогда бы старушка увидала всё, до мельчайших подробностей, так, как видел сам фонарь: высокие деревья, густо сплетенные ветви, голых, черных людей на конях, стада слонов, давящих своими неуклюжими широкими ногами кусты и тростник. "К чему мне все мои способности, если нет восковой свечи? -- вздыхал фонарь. -- У них только и есть керосин и сальные свечи, но этого недостаточно"... Однажды в подвальный этаж попала целая куча восковых огарков; огарки -- побольше зажигались, а теми, что были поменьше, старушка вощила швейные нитки. Итак, восковых свечей было довольно, но никому не приходило в голову вставить хоть один огарочек в фонарь. "На что мне мои необыкновенные способности? -- думал фонарь. -- Во мне скрывается их так много, а я ни с кем не могу этим поделиться, они не знают, что я могу обратить простые белые стены в чудные леса, во всё, что я захочу". Что касается всего остального, фонарь держали в большой опрятности, и вычищенный, он стоял в углу, на виду у всех. Посторонние находили, что его стоит отдать на слом, но старики не обращали на эти замечания никакого внимания; они очень любили фонарь. Однажды, -- то был день рождения старого ночного сторожа, -- старушка, улыбаясь, подошла к фонарю и сказала: -- Сегодня я устрою в честь своего старика иллюминацию. И фонарь заскрипел своим жестяным остовом и подумал: -- "Ну, наконец-то, они догадались! " Но его налили только керосином, а о свечке не подумали. Фонарь горел в продолжение целого вечера, но теперь он ясно сознавал, что подарок звезды для него -- мертвое сокровище, которое не придется использовать ни разу в жизни. В этот вечер приснился ему сон, -- при вложенных в него способностях видеть сны было не мудрено. Ему приснилось, что его существование, как фонаря, кончилось, и что он попал-таки на плавильный завод. При этом ему сделалось так же страшно и тоскливо, как в тот день, когда он должен был попасть в ратушу на рассмотрение городского головы и старшин. И хотя от его собственного желания зависело проржаветь и распасться в прах, он этого не сделал. Его бросили в доменную печь и сделали из него красивый железный подсвечник для восковых свечей. Ему придали форму ангела, несущего букет. В середину этого букета и вставлялась свеча. Подсвечник попал на свое место: на зеленый письменный стол. Комната была очень уютная; вокруг него стояло множество книг, на стенах висели чудные картины; комната эта принадлежала писателю. Всё, что он думал, о чем писал, видел он перед собой; перед ним" как наяву, вставали темные, густые леса; тянулись веселые луга, по которым важно прохаживались аисты; на вздымающихся волнах качались корабли, небо сияло со всеми звездами. -- Какие во мне способности! -- сказал старый фонарь, просыпаясь. -- Мне почти хочется, чтобы меня перелили. Но нет, пока старики живы, не надо, чтобы это произошло. Они любят меня ради меня самого; они меня чистили, давали мне керосин. Мне так же хорошо, как королям на конгрессе, глядя на которых, мои старики тоже испытывают удовольствие. И с этих пор старый фонарь обрел больше внутреннего покоя; он его в самом деле заслуживал, старый, честный фонарь.

Сказки Андерсена

Краткое содержание сказки "Старый уличный фонарь"

Сказка Андерсена "Старый уличный фонарь" - интересная сказка про один очень старый фонарь, который простоял на улице очень много лет, исправно неся службу. И вот, в один прекрасный день, главные люди города должны были решить, что с ним делать дальше. Оставить там же, отправить куда нибудь в провинцию или, что самое худшее - на перплавку. Старый фонарь с волнением ждал решения, и ему повезло - старый уличный фонарь выпросил себе домой старый фонарщик. С тех пор фонарь жил счастливо, в уюте и комфорте.

812b4ba287f5ee0bc9d43bbf5bbe87fb0">

812b4ba287f5ee0bc9d43bbf5bbe87fb

Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед "тридцатью шестью отцами города", которые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабрику, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может получиться что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на капельку.

Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен был отправиться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он многое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не уступал в этом всем "тридцати шести отцам города". Но он молчал и об этом. Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое начальство тем более.

А между тем многое вспоминалось ему, и время от времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:

"Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша... Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. "Я самый счастливый человек на свете!" - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме его любимая.

Помню я и другие глаза... Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия. На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет. Тротуары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня!"

В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:

Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!

В эту минуту выглянул месяц.

А вы что подарите? - спросил ветер.

Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же фонари никогда не светят за меня, всегда я за них.

И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали. Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось, она скати-

Лась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как подарок, пожалуй даже самый лучший.

Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.

Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.

И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за собой длинный светящийся след.

Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.

На другое утро... нет, через день мы лучше перескачем - на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у "тридцати шести отцов города" старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось, будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой хоть за стол.

Да, славно его проветрил ветер!

Воображаю! - приговаривала она.

Однажды, в день рождения старого сторожа, старушка подошла к фонарю, улыбнулась и сказала:

Сейчас мы зажжем в его честь иллюминацию!

Фонарь так и задребезжал колпаком от радости. "Наконец-то их осенило!" - подумал он.

И вот пригрезилось фонарю - с такими способностями не мудрено и грезить, - будто старики умерли, а сам он попал в переплавку. И страшно ему, как в тот раз, когда предстояло явиться в ратушу на смотр к "тридцати шести отцам города". И хотя он обладает способностью по своему желанию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела с букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял свое место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все полки заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь живет поэт, и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним, как в панораме. Комната становится то дремучим темным лесом, то озаренными солнцем лугами, по которым расхаживает аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю...

Ах, какие способности скрыты во мне! - сказал старый фонарь, очнувшись от грез. - Право, мне даже хочется попасть в переплавку. Впрочем, нет! Пока живы старички - не надо. Они любят меня таким, какой я есть, я для них все равно что сын родной. Они чистят меня, заливают ворванью, и мне здесь не хуже, чем всем этим высокопоставленным особам на конгрессе.

С тех пор старый уличный фонарь обрел душевное спокойствие - и он его заслужил.