Зощенко михаил - стакан, собачьий нюх. Михаил зощенко - стакан

Тут недавно маляр Иван Антонович Блохин скончался по болезни. А вдова его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой день небольшой пикничок устроила.
И меня пригласила.
- Приходите, - говорит, - помянуть дорогого покойника чем бог послал. Курей и жареных утей у нас, говорит, не будет, а паштетов тоже не предвидится. Но чаю хлебайте, сколько угодно, вволю и даже можете с собой домой брать.
Я говорю:
- В чае хотя интерес не большой, но прийти можно. Иван Антонович Блохин довольно, говорю, добродушно ко мне относился и даже бесплатно потолок побелил.
- Ну, - говорит, - приходите тем более.
В четверг я и пошел.
А народу приперлось множество. Родственники всякие. Деверь тоже, Петр Антонович Блохнн. Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками. Против арбуза сел. И только у него, знаете, и делов, что арбуз отрезает перочинным ножом и кушает.
А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не принимает. Да и вообще чаишко неважный, надо сказать, - шваброй малость отзывает. И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.
Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахарницу я прибор и кокнул, об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и трещину дай.
Я думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
Вдова отвечает:
- Никак, батюшка, стакан тюкнули?
Я говорю:
- Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
А деверь нажрался арбуза и отвечает:
- То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает, а они у вдовы предметы тюкают.
А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
- Это, - говорит, - чистое разорение в хозяйстве - стаканы бить. Это, говорит, один - стакан тюкнет, другой - крантик у самовара начисто оторвет, третий - салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?
А деверь, паразит, отвечает:
- Об чем, говорит, речь. Таким, говорит, гостям прямо морды надо арбузом разбивать.
Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:
- Мне, говорю, товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, говорю, товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, говорю, чай у вас шваброй пахнет. Тоже, говорю, приглашение. Вам, говорю, чертям, три стакана и одну кружку разбить - и то мало.
Тут шум, конечно, поднялся, грохот.
Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.
И вдова тоже трясется мелко от ярости.
- У меня, - говорит, - привычки такой нету - швабры в чай дожить. Может, это вы дома лежите, а после на людей тень наводите. Маляр, говорит, Иван Антонович в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов... Я, говорит, щучий сын, не оставлю вас так после этого.
Ничего я на это не ответил, только говорю:
- Тьфу на всех, и на деверя, говорю, тьфу.
И поскорее вышел.
Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.
Являюсь и удивляюсь.
Нарсудья дело рассматривает и говорит:
- Нынче, говорит, все суды такими делами закрючены, а тут еще, не угодно ли. Платите, говорит, этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.
Я говорю:
- Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из принципа.
Вдова говорит:
- Подавись этим стаканом. Бери его.
На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший.
Ничего я на это не сказал, только говорю:
- Передай, говорю, своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.
Потому, действительно, когда характер мой задет, - я могу до трибунала дойти.
1923

Тут недавно маляр Иван Антонович Блохин скончался по болезни. А вдова его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой день небольшой пикничок устроила.

И меня пригласила.

— Приходите, — говорит, — помянуть дорогого покойничка, чем Бог послал. Курей и жареных утей у нас, говорит, не будет, и паштетов тоже не предвидится. Но чаю хлебайте сколько угодно вволю и даже можете с собой домой брать.

Я говорю:

— В чае хотя интерес небольшой, но прийти можно. Иван Антонович Блохин довольно, говорю, добродушно ко мне относился и даже раз бесплатно потолок побелил.

— Ну, — говорит, — приходите тем более.

В четверг я и пошел.

А народу приперлось множество. Родственнички всякие. Деверь тоже, Петр Антонович Блохин. Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками. Против арбуза сел. И только у него, знаете, и делов, что арбуз отрезает перочинным ножом и кушает.

А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не принимает. Да и вообще чаишко неважный, надо сказать, — шваброй малость отзывает.

И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.

Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахарницу я прибор и кокнул, — об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и трещинку дал.

Я думал не заметят. Заметили, дьяволы.

Вдова отвечает:

— Никак, батюшка, стакан тюкнули?

Я говорю:

— Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.

А деверь нажрался арбуза и отвечает:

— То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает, а они у вдовы предметы тюкают.

А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.

— Это, — говорит, — чистое разорение в хозяйстве — стаканы бить. Это немыслимое дело — бить. Это, говорит, один — стакан тюкнет, другой — крантик у самовара начисто оторвет, третий салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?

— Об чем, говорит, речь. Таким, говорит, гостям прямо морды надо арбузом разбивать.

Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:

— Мне, говорю, товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, говорю, товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, говорю, чай у вас шваброй пахнет. Тоже, говорю, приглашение. Вам, говорю, чертям, три стакана и одну кружку разбить — и то мало.

Тут шум, конечно, поднялся, грохот. Деверь наиболыие других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.

И вдова тоже трясется мелко от ярости.

— У меня, — говорит, — привычки такой нету — швабры в чай ложить. Может, это вы дома ложите, а после на людей тень наводите. Маляр, говорит, Иван Антонович, в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов… Я, говорит, щучий сын, не оставлю вас так после этого.

Ничего я на это не ответил, только говорю:

— Тьфу на всех, и на деверя, говорю, тьфу.

И поскорее вышел.

Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной. Являюсь и удивляюсь. Нарсудья дело рассмотрел и говорит:

— Нынче, говорит, все суды такими делами закрючены, а тут еще не угодно ли. Платите, говорит, этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.

Я говорю:

— Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из принципа.

Вдова говорит:

— Подавись этим стаканом. Бери его.

На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший. Ничего я на это не сказал, только говорю:

— Передай, говорю, своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.

Потому, действительно, когда характер мой задет, — я могу до трибунала дойти.

Михаил Зощенко известен, в первую очередь, как писатель-сатирик, автор необыкновенно смешных рассказов и фельетонов. Его персонажи неоднозначны: наивные, даже простодушные, но подчас способные и унизить, и оскорбить, а порой и убить, особенно если дело касается их собственности. И, тем не менее, они вызывают поистине гомерический хохот.

1. Стакан
2. Собачий нюх
рассказы

Читает Л.Лемке

Лев Исаа́кович Ле́мке (25 августа 1931 - 4 августа 1996, Санкт-Петербург) - советский и российский актёр театра и кино, заслуженный артист РСФСР.
Окончил Театральное училище в Днепропетровске в 1959 году, затем работал в Московском Новом театре миниатюр, играл небольшие хара́ктерные роли. В 1962 году актёр переехал в Ленинград и начал работать в Ленинградском театре комедии, став вскоре ведущим артистом труппы. Лев Лемке больше был известен своими сценическими работами, кроме того, он выступал с поэтическими вечерами, участвовал в выездных концертах, занимался также постановочной деятельностью.
Умер Лев Лемке 4 августа 1996 года в Санкт-Петербурге.
Женой Льва Лемке была диктор Ленинградского телевидения Валентина Владимировна Дроздовская.

Зощенко Михаил Михайлович (1894, Петербург - 1958, Ленинград) - писатель. Родился в семье художника-передвижника. Еще в детстве пытался писать стихи и рассказы. После окончания гимназии в 1913 году поступил на юридический факультет Петербургского университета. В 1915 году окончил ускоренные военные курсы и ушел на фронт в чине прапорщика. За два фронтовых года был ранен, отравлен газами, получил четыре боевых ордена и демобилизовался в чине штабс-капитана. После Февральской революции 1917 года был комендантом Главного почтамта и телеграфа. В 1918 году пошел добровольцем в Красную Армию и был демобилизован по болезни сердца. В 1919 - 1920 годах служил следователем в Уголовном надзоре. В 1920 работал делопроизводителем в Петроградском военном порту и писал. В 1921 вышла его первая книга рассказов. Вступил в литературную группу "Серапионовы братья". Активно сотрудничал в журналах 20 - 30-х гг., и за ним утвердилась репутация сатирика, сопровождавшаяся громкой славой. Трагическая, печальная сторона жизни - под пером Зощенко вместо слез, ужаса вызывала смех. Он утверждал, что в его рассказах "нет ни капли выдумки. Здесь все - голая правда". К. Федин писал о нем: "Зощенко пришел в литературу как никто более со своим голосом, своим героем, своей темой". Творчество Зощенко было несовместимо с установками "социалистического реализма". Вслед за постановлением ЦК ВКП(б) 1946 А.А. Жданов так характеризовал творчество писателя в своем докладе: "Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копанье в самых низменных и мелочных сторонах быта... Изображение жизни советских людей, нарочито уродливое, карикатурное... пусть убирается из советской литературы". На письмо Зощенко Сталину ("Я никогда не был антисоветским человеком... Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком") ответа не было. Исключенный в 1946 из Союза писателей, он жил лишь литературными переводами. До 1956 не вышло ни одной его книги. После смерти "неблагонадежного" Зощенко писатель Л. Пантелеев писал о церемонии прощания: "Гражданскую панихиду провели на рысях".
Шикман А.П. Деятели отечественной истории.