Главная › Режим › Джек Керуак «В дороге.

Джек Керуак «В дороге.

Джек Керуак

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Часть первая

С Дином я познакомился вскоре после того, как расстался с женой. Я тогда перенес серьезную болезнь, распространяться о которой не стану, скажу только, что она имела отношение к страшно утомительному разводу и еще к возникшему у меня тогда чувству, что кругом все мертво. С появлением Дина Мориарти начался тот период моей жизни, который можно назвать жизнью в дороге. Я и раньше частенько мечтал отправиться на Запад, посмотреть страну, – строил туманные планы, но так и не двинулся с места. Дин – идеальный попутчик, он даже родился в дороге, в 1926 году, в Солт-Лейк-Сити, когда его отец с матерью добирались на своей колымаге до Лос-Анджелеса. Впервые я услышал о нем от Чеда Кинга, который показал мне несколько писем Дина, отправленных из исправительной школы для малолетних преступников в Нью-Мексико. Письма меня страшно заинтересовали, потому что их автор с очаровательным простодушием просил Чеда обучить его всему, что тот знает о Ницше и прочих замечательных интеллектуальных премудростях. Как-то мы с Карло разговаривали об этих письмах и сошлись на том, что с удивительным Дином Мориарти надо непременно познакомиться. Это было очень давно, когда Дин еще не стал таким, как теперь, а был еще окутанным тайной юным арестантом. Затем до нас дошли слухи, что Дин вышел из исправительной школы и впервые едет в Нью-Йорк. Еще поговаривали, что он уже успел жениться на девушке по имени Мерилу.

Однажды, околачиваясь в университетском городке, я услышал от Чеда и Тима Грэя, что Дин остановился в какой-то халупе без отопления в Восточном Гарлеме – Испанском квартале. Накануне вечером Дин прибыл в Нью-Йорк со своей хорошенькой продувной цыпочкой Мерилу. Они вышли из междугородного автобуса на 50-й улице, завернули за угол в поисках места, где можно перекусить, и попали прямо к «Гектору». И с тех пор закусочная Гектора навсегда осталась для Дина главным символом Нью-Йорка. Они потратились на большие красивые глазированные пирожные и слойки со взбитым кремом.

Все это время Дин твердил Мерилу примерно следующее: «Вот мы и в Нью-Йорке, дорогая, и хотя я рассказал тебе еще не обо всем, о чем думал, пока мы ехали через Миссури, а главное – когда проезжали Бунвилльскую исправительную школу, которая напомнила мне о моих тюремных передрягах, – сейчас во что бы то ни стало надо отбросить на время всю нашу любовную дребедень и немедленно начать строить конкретные планы, как заработать на жизнь…» – и так далее, в той манере, которая была свойственна ему в прежние времена.

Мы с ребятами пришли в эту квартирку без отопления. Дверь открыл Дин в трусах. С кушетки спрыгнула Мерилу. Перед нашим визитом Дин отправил владельца квартиры на кухню – вероятно, сварить кофе, – а сам возобновил свои любовные занятия, ведь секс был его подлинным призванием и единственным божеством, и верность этому божеству он нарушал лишь в силу необходимости трудиться, чтобы заработать на жизнь. Волнуясь, он глядел в пол, подергивал и кивал головой, словно молодой боксер в ответ на наставления тренера, а чтобы не подумали, будто он пропустил хоть слово, вставлял тысячи «да» и «вот именно». В ту первую встречу меня поразило сходство Дина с молодым Джином Отри – стройный, узкобедрый, голубоглазый, с подлинным оклахомским выговором, – герой снежного Запада, отрастивший баки. Он и в самом деле, до того как жениться на Мерилу и приехать на Восток, работал на ранчо Эда Уолла в Колорадо. Мерилу была очаровательной блондинкой с морем вьющихся золотистых волос. Она сидела на краю кушетки, сложив руки на коленях, а ее наивные дымчато-голубые глаза были широко раскрыты и застыли в изумлении, ведь она попала в скверную, мрачную нью-йоркскую халупу, о каких была наслышана еще на Западе, и теперь чего-то ждала, напоминая женщину Модильяни – длиннотелую, истомленную, сюрреалистическую – в солидном кабинете. Однако милая маленькая Мерилу оказалась девицей недалекой, к тому же способной на дикие выходки. Той ночью мы все пили пиво, мерились силой рук и болтали до рассвета, а наутро, когда мы молча сидели, попыхивая в сером свете нового унылого дня собранными из пепельниц окурками, Дин нервно вскочил, походил, подумал и решил, что самое важное сейчас – заставить Мерилу приготовить завтрак и подмести пол.

– Другими словами, нам следует действовать порасторопнее, дорогая, вот что я тебе скажу, а то все как-то зыбко, нашим планам не хватает четкости и определенности.

Потом я ушел.

Всю следующую неделю Дин пытался убедить Чеда Кинга в том, что тот просто обязан преподать ему уроки писательского мастерства. Чед сказал ему, что писатель – я, ко мне, мол, и надо обращаться. К тому времени Дин нашел работу на автостоянке, подрался с Мерилу в их квартирке в Хобокене – одному Богу известно, зачем они туда переехали, – а та совершенно обезумела и так жаждала мести, что донесла на него в полицию, выдвинув в припадке истерики дутое, нелепое обвинение, так что из Хобокена Дину пришлось уносить ноги. Поэтому жить ему теперь было негде. Он сразу же отправился в Патерсон, Нью-Джерси, где я жил со своей тетушкой, и вот как-то вечером, когда я работал, раздался стук в дверь и возник Дин.

Кланяясь и подобострастно расшаркиваясь во тьме коридора, он сказал:

– Привет, ты меня помнишь – Дин Мориарти? Я пришел учиться у тебя, как надо писать.

– А где Мерилу? – спросил я.

И Дин ответил, что она, скорее всего, заработала на панели несколько долларов и смоталась обратно в Денвер – «шлюха!». Мы отправились выпить пива, потому что не могли как следует поговорить при тетушке, которая сидела в гостиной и читала газету. Едва взглянув на Дина, она сразу же решила, что он сумасшедший.

В пивной я сказал Дину:

– Черт возьми, старина, я прекрасно понимаю, что ты не пришел бы ко мне только затем, чтобы стать писателем, да и знаю я об этом только одно – то, что в это дело надо врубаться с энергией бензедринщика…

Он же отвечал:

– Ну разумеется, мне эта мысль хорошо знакома, да я и сам сталкивался с подобными проблемами, но чего я хочу, так это реализации тех факторов, которые следует поставить в зависимость от дихотомии Шопенгауэра, потому что каждый внутренне осознанный… – и так далее, в том же духе, о вещах, в которых я ровным счетом ничего не смыслил и в которых сам он смыслил еще меньше моего.

В те времена он и сам не понимал собственных речей. Короче говоря, он был юным арестантом, зациклившимся на радужной перспективе сделаться подлинным интеллектуалом, и любил употребить в разговоре, правда слегка путаясь, словечки, которые слыхал от «подлинных интеллектуалов». Тем не менее, уверяю вас, в других вещах он не был столь наивен, и ему понадобилось всего несколько месяцев общения с Карло Марксом, чтобы полностью освоиться и с терминами, и с жаргоном. Несмотря ни на что, мы поняли друг друга на иных уровнях безумия, и я согласился, пока он не найдет работу, пустить его пожить, к тому же мы договорились когда-нибудь отправиться на Запад. Была зима 1947 года.

Как-то вечером, когда Дин ужинал у меня – он уже нашел работу на автостоянке в Нью-Йорке, – я сидел и барабанил на машинке, а он положил руку мне на плечо и сказал:

– Собирайся, старина, эти девицы ждать не будут, поторопись.

Я ответил:

– Подожди минуту, я только закончу главу, – а это была одна из лучших глав книги.

Купить книгу Комментарии

Malvador

z2x3 писал(а):

63727350Написана за 3 недели на рулоне ксерокса под бензидрином.

Первая модель Xerox, которая могла копировать на обычную бумагу, появилась в 1959 году, когда роман Керуака был уже опубликован.
Да, по словам Керуака, роман был написан за 3 недели в 1951 году. Но, во-первых, дневниковые записи, послужившие основой, автор делал с 1948 года. Во-вторых, Керуак активно редактировал и дополнял роман вплоть до его публикации в 1957 году.

Легенды, связанные с созданием

Матт Теадо, посвятивший отдельную работу позднейшим мифам и легендам, окружающим роман и его автора, перечисляет основные из них, зачастую преподносимые критиками под видом непреложных фактов: Керуак, якобы, писал роман под воздействием наркотиков, в течение трёх недель взбадривая себя бензедрином; роман был написан на телетайпной ленте; в его тексте нет ни единого знака препинания; Керуак будто бы отказался от публикации, так как его издатель Жиро настаивал на исправлениях; наконец, якобы содержание рулона и окончательный опубликованный вариант резко различаются.
На самом деле, эти легенды, как часто бывает, соответствуют реальности лишь отчасти. Путаницу в вопрос о бумаге внёс сам Керуак во время своего выступления в «Шоу Стива Аллена» (16 ноября 1959 г.), где ему предстояло читать свой роман. Услышав, что ему нравится бумага для телетайпа, многие зрители и журналисты сделали скоропалительный вывод, что роман «В дороге» был на ней написан, и, более того, рулон был украден его другом, Люсьеном Карром, у себя на работе. Действительно, большую часть времени автор работал на чердаке в доме своего друга, Люсьена Карра. Собака хозяина тоже внесла лепту в создание «великого американского романа», отъев часть страницы под номером 301, где описывались приключения героев в Мексике. Но бумага, о которой идёт речь, по всей видимости принадлежала другу четы Керуаков, Биллу Каннастра, попавшему под колёса поезда метро в октябре 1950 года. Рулон сохранился и представляет собой типичную для того времени бумагу для рисования. Она была слишком широкой для машинки, и Керуак по ходу дела обрезал её ножницами; по краям листов остались его карандашные отметки и отпечатки пальцев - непослушную тонкую бумагу приходилось выправлять, так как при печати она порой сбивалась вправо. В эссе «Revisions of Kerouac: The Long, Strange Trip of the On the Road Typesripts» Мэтт Теадо (англ. Matt Theado) сообщает, что на самом деле Керуак напечатал свой роман на нескольких больших листах бумаги, а только потом листы были соединены в рулон. По утверждению Теадо, свиток состоит из восьми частей различной длины - от 11,8 до 16,10 футов каждый. В интервью газете «Нью-Йорк Пост» Керуак вспоминал: «Я написал „В дороге“ на рулоне бумаги для рисования … Там не было деления на абзацы, всё напечатано через один интервал - единственный большой абзац». Это интервью, точнее, вкравшаяся в него ошибка, привело к рождению ещё одного мифа: якобы редакторы издательства «Викинг» подчистили и выхолостили роман, исправив грубую и полнокровную прозу Керуака по своему собственному вкусу. На деле, по свидетельству Матта Теадо, вариант, отданный в набор, содержит и точки, и запятые и написан на грамотном английском языке. Недопонимание случилось потому, что в газете интервью было опубликовано с сокращениями. В полном виде процитированный отрывок продолжался так: «Мне пришлось перепечатывать заново, чтобы книгу смогли опубликовать».
Ряд критиков отмечает, что в период «трёхнедельного марафона» Керуак активно экспериментировал с наркотиками: мало спал, печатал практически непрерывно, «подгоняя» себя бензедрином. Впрочем, согласно другим источникам, ничего крепче кофе писатель не употреблял. Сам Керуак прямо утверждал: «Эта книжка написана с помощью КОФЕ… затверди себе раз и навсегда, бенни, чай, вообще, всё, что мне только известно, даже близко не сравнится с кофе, когда нужно как следует напрячь мозги».
Поэт Дональд Холл утверждал, что издатель Жиро якобы заметил, что «даже если роман написан под диктовку Святого Духа, это не отменяет необходимости вычитки и правки», на что автор будто бы ответил, что не исправит не единого слова, и театрально хлопнул дверью. На деле, если верить самому Керуаку: «Рукопись романа завернули на том основании, что она не понравилась менеджеру по продажам, с которым тогда был связан мой издатель. Зато редактор, человек умный и понятливый, сказал мне: „Джек, твой роман - это чистый Достоевский. Но что я могу сейчас сделать?“ Книга была преждевременной». Другая версия, однако, гласит, что первая реакция редактора была несколько иная: «Ну и как, к чёртовой матери, наборщик будет с этим работать?»
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92_%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B3%D0%B5

Dimonchik81

Постер

x71345

I think of Dean Moriarty писал(а):

67456109Капитан Абр , а можно ошибки в студию? Мне кажется, вы преувеличиваете. Грамотой.ру я пользовался, думаю, что ошибок много быть не могло. Я просто Сэлинджера немного начитал, вот сейчас правлю, так, может, вы обратите мое внимание на какие-то самые типичные "ляпы"? для меня это важно - сам не люблю безграмотности. спасибо.

Много ошибок, да... причем соврешенно невероятные)) Что бы найти "ляпы" надо заново все отслушать, знал бы - сразу слушал с бумажкой...

В списке непрочитанной классики подубавилось – я побывыл в дороге вместе с Джеком Керуаком. То еще, ребята, удовольствие. Я то ждал философствований, разговоров на зарнице, мерного стука колес. Но, поди там, в ответ я получил крайне экспрессивный взлет, пару штопоров, ТАНГАААЖ, и очень жесткую посадку на забытую Богом поляну у черта на куличках. Несовпадение желаемых ощущений от реалий «спонтанной прозы» (так её называл Джек) и предопределило финальное впечатление. Крупье, подожди, я открою еще пару карт.

Вообще, эта самая «спонтанная проза» - вещь, безусловно, интересная для культуры. Все вы знаете эту историю, что Керуак, как следует нарядившись бензендриновой кислотой, бешенной и пулеметной очередью исписал какой-то там рулон бумаги, в общем то, проигнорировав существование синтаксических и пунктуационных правил. В 2015 году это было бы прекрасной пиар-историей, о которой бы написали многие издания, но тогда просто так было нужно. Керуак выплеснул все, что было у него на душе - на бумагу. Результат мы знаем. «В дороге» легко можно сравнить с художественными экспериментами Джексона Поллока, которые сейчас сложно купить меньше, чем за соточку миллионов долларов. А ведь мужик просто разбрызгивал краску на валяющийся под ногами холст (эксперты подсказывают, что это называется "сюрреалистический автоматизм") . Эх, знала бы моя мама, что я творю вареньем на линолиуме не хуже Поллока, не стала бы наказывать. О мир, какой же ты занятный.

Давайте еще кое-что уточним – в этом произведении нет сюжета (сюжет? какое странное французское слово), есть только идея. Та самая идея, которую тщетно формулировали битники, но у них никак не получалось, а потом бабах, ребята, смотрите, Джек принес с собой рулон, там все есть. Все это напоминает рождение великого гитарного риффа во время джем-сейшна – к слову, параллелей у культуры битников с бибопом и бопом (это музыкальные жанры) более чем достаточно, так что сравнение вполне уместное. Но лично мне, а это уголок моей субъективности, очень не хватало хоть сколько-нибудь внятного сюжета. А то получается, что я читал посты в фэйсбук кочующего авантюриста – занятно первые десятки страниц, потом немного засмотрелся на смешного удода в интернете, и вот ты уже в компании других героев, которые каким-то образом переместились в другой город, но также пьют и принимают различные стимуляторы. Спонтанная проза такая спонтанная.

Отдельно мне повезло с изданием – в мои руки неведомым образом угодила книга ивановского издательства «Просодия», которое приказало долго жить еще десять лет назад. Помимо рецензируемого романа, там оказалось небольшое количество эссе товарища Керуака. И вот тут, кстати, я открыл для себя немного другого Керуака, не того, который истошен и дик, а того, кто использует словосочетания «лапидарные фиоритуры» и размышляет о «грани между выспренностью и лепетом». Интеллектуальность этого красивого джентльмена меня потрясла в сравнении с небрежным и максимально упрощенным штилем, который присутствует «В дороге». Такая вот просодия, друзья.

Ах да, чуть не забыл. Самое важное во всей книге (конкретно в моем просодическом издании) можно найти в эссе «Вера и техника в современной прозе», которое на первый взгляд больше напоминает список покупок, чем эссе. Так вот, в пункте 3 сказано следующее – «Попробуй никогда не напиваться вне собственного дома». И чему нас учат учителя, спрашивается? Вот же ж где цимес самый. Взял на вооружение, и вам советую.

Обойдемся сегодня, наверное, без подытоживаний. Ругать такие книги глупо и странно, хвалить – просто не хочется, не битник я оказался. На том и разойдемся.

«На дороге» — второй роман Джека Керуака, который, в отличие от первого, прогремел на всю страну. Автор написал его в 1948 году , но издал лишь спустя десятилетие, так как никто не хотел рисковать. Произведение, мягко говоря, шокировало рядового издателя, который конвульсивно сжимался, прикидывая количество ошибок на лист. Однако именно этот не причесанный текст стал одним из величайших американских романов 20 века и манифестом поколения битников.

В романе автор выразил тот протест против конформизма , который вдохновил многих . Крах Американской мечты, превратившейся в культ денег и жажду комфорта, заставил молодых людей того времени искать общепринятому образу жизни альтернативу. Таковой единодушно было принято бегство от реальности в бесконечном путешествии. Если традиционные ценности американского общества предполагали постоянное накопительство и рутинный процесс наживания добра, то новый способ эскейпизма их отрицал. Герои Керуака ничего не копили и, следовательно, не боялись потерять. У них просто ничего не было, и это делало их свободными. Керуак во всеуслышание заявил, что так можно и нужно жить, чтобы познать себя и найти какие-то духовные ценности в противовес материальным. Поэтому его роман и называют манифестом: автор провозгласил право человека на свободу от предрассудков и условностей.

О чем Роман Дж. Керуака «На дороге»? В чем смысл?

Соул Парадайз (что в переводе означает «голос рая») – писатель. Он, как человек незаурядного ума, ищет рай на Земле или хотя бы место, где не нужно брать кредит и покупать газонокосилку. И находит его в бесконечном движении без цели. Он путешествует из конца в конец, вокруг меняются декорации, люди, города, и он чувствует себя окрыленным и ничем никому не обязанным. Ему важна сама дорога, ведь движение – это жизнь. Поэтизация бесцельного движения в романе символизирует протест против правильной жизни ограниченных мещан.

Особенности повествования: спонтанный метод, прием джазовой импровизации

Автор записывает мысль за мыслью в том порядке, в котором они приходят в голову, не заботясь о слоге и стиле. Хотя Керуак от природы обладал абсолютной грамотностью и обострённым чувством языка, он намеренно допускал ошибки и просторечные выражения. Это вовсе не означает, что он халтурил, такая форма была необходима для того, чтобы слова напоминали неотесанные, прямые мысли, а не выдуманную, сглаженную версию правды. Жизнь описывалась без прикрас, как она есть, а иначе не стоило и бумагу марать.

Поскольку Керуак был страстным поклонником джаза, в романе он использовал принцип джазовой импровизации , который подразумевает разорванную ритмику фраз и синкопированную композицию. Синкопированная композиция в литературе – это деление романа на разрозненные эпизоды. Текст представляет собой лоскутное одеяло, в котором каждый фрагмент обладает индивидуальностью. Например, целая глава была посвящена жизни с Рене – другом Соула и их работе на охранном пункте. Потом следует эпизод с мексиканской девушкой, который никак не связан с предыдущим.

Особенная композиция вдохновила Керуака на создание своего рода хеппенинга, который назывался «джаз поэтри» . Автор читал главы из своего романа под джазовые импровизации.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Джек Керуак

На дороге

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Я впервые встретил Дина вскоре после того, как мы с женой расстались. Я тогда едва выкарабкался из серьезной болезни, о которой сейчас говорить неохота, достаточно лишь сказать, что этот наш жалкий и утомительный раскол сыграл не последнюю роль, и я чувствовал, что все сдохло. С появлением Дина Мориарти началась та часть моей жизни, которую можно назвать «жизнью на дороге». Я и прежде часто мечтал отправиться на Запад посмотреть страну, но планы всегда оставались смутными, и с места я не трогался. Дин же – как раз тот парень, который идеально соответствует дороге, поскольку даже родился на ней: в 1926 году его родители ехали на своей колымаге в Лос-Анжелес и застряли в Солт-Лейк-Сити, чтобы произвести его на свет. Первые рассказы о нем я услышал от Чада Кинга; Чад и показал мне несколько его писем из исправительной колонии в Нью-Мексико. Меня эти письма неимоверно заинтересовали, поскольку в них Дин так наивно и так мило просил Чада научить его всему, что тот сам знал про Ницше и про все остальные дивные интеллектуальные штуки. Как-то раз мы с Карло говорили об этих письмах в том смысле, что познакомимся ли мы когда-нибудь с этим странным Дином Мориарти. Все это было еще тогда, давно, когда Дин не был таким, как сегодня, когда он был еще сплошь окруженным тайной пацаном только что из тюрьмы. Потом стало известно, что его выпустили из колонии, и что он впервые в жизни едет в Нью-Йорк. Еще ходили разговоры, что он только что женился на девчонке по имени Мэрилу.

Однажды, когда я шлялся по студенческому городку, Чад и Тим Грэй сказали мне, что Дин остановился на какой-то квартире безо всяких удобств в Восточном Гарлеме – то есть, в испанском квартале. Он приехал прошлой ночью, в Нью-Йорке первый раз, с ним – его остренькая и симпатичная подружка Мэрилу. Они слезли с междугородного «грейхаунда» на 50-й Улице, свернули за угол, чтобы найти чего-нибудь поесть, и сразу зашли к Гектору, и с тех самых пор кафетерий Гектора всегда оставался для Дина главным символом Нью-Йорка. Они тогда истратили все деньги на здоровенные чудесные пирожные с глазурью и взбитыми сливками.

Все это время Дин вешал Мэрилу на уши примерно следующее:

– Ну, милая, вот мы и в Нью-Йорке, и хоть я не совсем еще рассказал тебе, о чем думал, когда мы ехали через Миссури, а особенно – в том месте, где мы проезжали Бунвильскую Колонию, которая напомнила мне собственные тюремные дела, теперь совершенно необходимо отбросить все, что осталось от наших личных привязанностей, и немедленно прикинуть конкретные планы трудовой жизни… – И так далее, как он обычно разговаривал в те, самые первые дни.

Мы с парнями поехали к нему в эту квартирку, и Дин вышел открывать нам в одних трусах. Мэрилу как раз спрыгивала с кушетки: Дин отправил обитателя хаты на кухню, возможно – варить кофе, а сам решал свои любовные проблемы, ибо для него секс оставался единственной святой и важной вещью в жизни, как бы ни приходилось потеть и материться, чтобы вообще прожить, ну и так далее. Все это было на нем написано: в том, как он стоял, как покачивал головой, все время глядя куда-то вниз, будто молодой боксер, получающий наставления тренера, как кивал, чтобы заставить поверить, что впитывает каждое слово, вставляя бесчисленные «да» и «хорошо». С первого взгляда он напомнил мне молодого Джина Отри – ладный, узкобедрый, голубоглазый, с настоящим оклахомским выговором, – в общем, эдакий герой заснеженного Запада с небольшими бакенбардами. Он и в самом деле работал на ранчо у Эда Уолла в Колорадо до того, как женился на Мэрилу и поехал на Восток. Мэрилу была миленькой блондинкой с громадными кольцами волос – целое море золотых локонов. Она сидела на краешке кушетки, руки свисали с колен, а голубые деревенские глаза с поволокой смотрели широко и неподвижно, потому что сейчас она торчала в сером и злом Нью-Йорке, о котором столько слышала дома, на Западе, сидела на хате, словно длиннотелая чахлая сюрреалистическая женщина Модильяни, ожидающая в какой-нибудь важной приемной. Но помимо того, что Мэрилу была просто милашкой, глупа она была жутко и способна на ужасные поступки. Той ночью все пили пиво, болтали и ржали до самой зари, а наутро, когда мы уже оцепенело сидели и докуривали бычки из пепельниц при сером свете унылого дня, Дин нервно поднялся, походил взад-вперед, подумал и решил, что самое нужное сейчас – заставить Мэрилу приготовить завтрак и подмести пол.

– Другими словами, давай шевелиться, милая, слышишь, что я говорю, иначе будет один сплошной разброд, а истинного знания или кристаллизации своих планов мы не добьемся.

Тут я ушел.

На следующей неделе он признался Чаду Кингу, что ему абсолютно необходимо научиться у того писать. Чад ему ответил, что писатель тут – я, и что за советом обращаться надо ко мне. Тем временем, Дин устроился работать на автостоянку, поссорился с Мэрилу у них на новой квартире в Хобокене – одному Богу известно, чего их туда занесло, – и она так рассвирепела, что замыслила месть и позвонила в полицию с каким-то вздорным, истеричным, идиотским поклепом, и Дину пришлось из Хобокена свалить. Жить ему было негде. Он поехал прямиком в Патерсон, Нью-Джерси, где я жил со своей теткой, и как-то вечером, когда я занимался, в дверь постучали, и вот уже Дин кланялся и подобострастно расшаркивался в полумраке прихожей, говоря при этом:

– При-вет, ты меня помнишь – я Дин Мориарти? Я приехал попросить тебя показать мне, как надо писать.

– А где Мэрилу? – спросил я, и Дин ответил, что она, видимо, выхарила у кого-нибудь несколько долларов и поехала обратно в Денвер, «шлюха!». А раз так, то мы пошли с ним выпить пива, потому что разговаривать так, как нам хотелось, мы не могли в присутствии моей тетки, которая сидела в гостиной и читала свою газету. Она бросила на Дина один-единственный взгляд и решила, что он – шалый.

В баре я ему сказал:

– Слушай, чувак, я очень хорошо знаю, что ты ко мне приехал не только затем, чтобы стать писателем, да и, в конце концов, что я сам об этом знаю, кроме того, что на этом надо заклеиться с такой же страшной силой, как на амфетаминах.

А он ответил:

– Да, конечно, я точно знаю, что ты имеешь в виду, и все эти проблемы, на самом деле, мне тоже приходили в голову, но то, чего я хочу, – это реализация таких факторов, что в случае, если придется зависеть от шопенгауэровской дихотомии для любого внутренне реализуемого… – И дальше по тексту – штуки, которых я ни на йоту не понимал, да и он сам – тоже. В те дни он действительно не соображал, о чем говорил; то есть это был просто только что откинувшийся юный зэк, зацикленный на дивных возможностях стать настоящим интеллектуалом, и ему нравилось разговаривать тем тоном и пользоваться теми словами, которые слышал от «настоящих интеллектуалов», но как-то совершенно замороченно – хотя учтите, он не был так уж наивен во всем остальном, и ему потребовалось лишь несколько месяцев провести с Карло Марксом, чтобы полностью освоиться во всяких специальных словечках и жаргоне. Однако, мы прекрасно поняли друг друга на иных уровнях безумия, и я согласился на то, чтобы он остался у меня дома, пока не найдет работу, а дальше мы уговорились как-нибудь отправиться на Запад. Это было зимой 1947-го.

Однажды вечером, когда Дин ужинал у меня – а он уже работал на стоянке в Нью-Йорке, – а я быстро барабанил на своей машинке, он облокотился мне на плечи и сказал:

– Ну, давай же, девчонки ждать не будут, закругляйся.