Наконец мы расстались я долго. «Раз мы расстались, пусть она никогда не будет счастлива
Эбинейзер Скрудж старый жадный старик, живущий свою жизнь скупо и скучно. Он никогда никому не помогает, но занят лишь своим бизнесом, постоянно подсчитывая свои доходы. Когда наступило время подготовки к очередному Рождеству, к нему пришли благотворители, которые просили помощи для детей неимущих семей и сирот. Старик бесцеремонно их прогнал, а на приглашение своего племянника на праздник ответил отказом.
В сочельник главный скряга города с неохотой отпускает домой Боба Крэтчита, своего клерка, домой. Недовольный и в дурном расположении духа он закрывает свою контору, и, подсчитывая в уме убытки своей компании, сам возвращается домой. Дома Скруджу является дух Марли Джейкоба, который умер в сочельник 7 лет назад. Он сообщает Скруджу, что когда Марли умер, ему пришлось очень тяжело из-за того, что при жизни он не сделал ни одного доброго дела. Из сострадания к Скруджу Марли решил послать ему троих разных добрых духов для того, чтобы Скрудж постарался переосмыслить свою жизнь.
Святочный дух появился в первые минуты после полуночи на следующую ночь. Этот дух взял старика с собой в прошлое, где тот был ребенком, а затем полных надежд и энтузиазма юношей. Скрудж наблюдал за прошлым собой с большим удовольствием и ностальгией. Но затем Дух показал ему, как юноша начал меняться и черстветь, становился скупым и озлобленным. Из-за этого Скруджа бросила девушка и вышла замуж за другого. Старику тяжело и больно было вспоминать это, поэтому он попросил Духа поскорее вернуть его домой.
Дух нынешних Святок, проводил скупого старика по городу, показав, как красиво он украшен и какое радостное настроение у всех людей. Они побывали в доме его клерка Боба, увидели, что, несмотря на бедность, в доме царили радость и веселье, и единственный тост, который был принят семьей с неохотой, был тост за начальника конторы отца. Он видит больного сына Боба, - Тима. В доме племянника тоже царило веселье, и племянник относился к нему с теплом и добротой.
Дух будущих Святок на третью ночь показал Скруджу будущее. Все говорили о смерти какого-то жадного старика и даже радовались его смерти. Главный герой увидел воров, которые грабили нажитое имущество этого скупца. Скрудж увидел гроб этого человека и понял, что это был он сам, - и никто не говорил о покойнике и одного доброго слова. Эбинейзер увидел и могилку маленького Тима, сына клерка Боба. Сердце его сжималось от боли. После этого Скрудж решил измениться. Он начал отдавать много денег на благотворительность и заботился о Тиме как о собственном сыне, повысив своему клерку зарплату, чтобы тот больше не жил в такой нищете как раньше.
Порой нам нужно посмотреть на свою жизнь со стороны, чтобы понять, что идет не так и попытаться ее изменить.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Диккенс. Все произведения
- Большие надежды
- Рождественская песнь в прозе
- Холодный дом
Рождественская песнь в прозе. Картинка к рассказу
Сейчас читают
- Краткое содержание Айтматов Белый пароход
Семилетний мальчик жил в лесу. Дедушка был единственным родным человеком для него: родная бабушка давно померла, а неродная бабка, дочь деда Бекей и её муж Орозкул были равнодушны к ребёнку.
- Краткое содержание Кант Критика чистого разума
Эммануил Кант – немецкий философ, в 1781 году опубликовал свое первое издание «Критики чистого разума», второе появилось в 1787 году. Кант разделяет познание на 2 вида, первое не зависит от опыта, а второе коренится в опыте
- Краткое содержание Лермонтов Тамань (Глава из романа Герой нашего времени)
Уже поздно ночью Печорин прибыл в маленький захолустный приморский городишко Тамань. Объяснив часовым, что он офицер, который направляется в свой действующий полк, потребовал
- Краткое содержание сказки Волк и семеро козлят братьев Гримм
На опушке леса в небольшой избушке жила коза со своими семью детьми. Коза щипала зеленую травку, запивала холодной водой из лесных ручейков, а детей оставляла в избушке, заставляла закрывать двери и не впускать никого чужого.
- Краткое содержание Паустовский Золотой линь
Рассказ «Золотой линь» написал советский писатель Константин Георгиевич Паустовский. Рассказчик и Рувим пошли на рыбалку. Это была не очень хорошая идея. С самого начала все пошло наперекосяк. Дорога к озерам шла через луга, на которых бабы
Чарльз Диккенс
Скряга Скрудж
Святочная песня в прозе
(перевел Лев Мей)
Первая строфа. Призрак Мэрлея
Начнем сначала: Мэрлей умер. В этом не может быть и тени сомнения. Метрическая книга подписана приходским священником, причетником и гробовщиком. Расписался в ней и Скрудж, а имя Скруджа было громко на бирже, где бы и под чем бы ему ни благоугодно было подписаться.
Дело в том, что старик Мэрлей вбит был в могилу, как осиновый кол.
Позвольте! Не подумайте, чтобы я самолично убедился в мертвенности осинового кола: я думаю, напротив, что ничего нет мертвеннее в торговле гвоздя, вколоченного в крышку гроба…
Но… разум наших предков сложился на подобиях и пословицах, и не моей нечестивой руке подобает коснуться священного кивота веков - иначе погибнет моя отчизна…
Итак, вы позволите мне повторить с достодолжною выразительностию, что Мэрлей был вбит в могилу, как осиновый кол…
Спрашивается: знал ли Скрудж, что Мэрлей умер? Конечно знал, да и как же не знал-то бы? Он и Мэрлей олицетворяли собою торговую фирму.
Бог весть сколько уж лет Скрудж был душеприказчиком, единственным поверенным, единственными другом и единственным провожатым мерлевского гроба. По правде, смерть друга не настолько его огорчила, чтобы он, в самый день похорон, не оказался деловым человеком и бережливым распорядителем печальной процессии.
Вот это-то слово и наводит меня на первую мою мысль, а именно, что Мэрлей без сомнения умер, и что, следовательно, если бы не умер он, в моем рассказе не было бы ничего удивительного.
Если бы мы не были убеждены, что отец Гамлета умер до начала пьесы, никто из нас не обратил бы даже и внимания на то, что господин почтенных лет прогуливается некстати, в потемках и на свежем ветерке, по городскому валу, между могил, с единственной целию - окончательно расстроить поврежденные умственные способности своего возлюбленного сына. Что касается собственно Скруджа, ему и в голову не приходило вычеркнуть из счетных книг имя своего товарища по торговле: много лет после смерти Мэрлея, над входом в их общий магазин красовалась еще вывеска с надписью: «Скрудж и Мэрлей». Фирма торгового дома была всё та же: «Скрудж и Мэрлей». Случалось иногда, что некоторые господа, плохо знакомые с торговыми оборотами, называли этот дом: Скрудж-Скрудж , а иногда и просто: Мерлей; но фирма всегда готова была откликнуться одинаково на то, или на другое имя.
О! Скрудж вполне изучил свой ручной жернов и крепко держал его в кулаке, милейший человек - и старый грешник: скупец напоказ, он умел и нажать, и прижать, и поскоблить, а главное - не выпустить из рук. Неподатлив он был и крепок, как ружейный кремень, - из него же даром и искры не выбьешь без огнива; молчалив был, скрытен и отшельнически замкнут, что устрица. Душевный холод заморозил ему лицо, нащипал ему заостренный нос, наморщил щеки, сковал походку и окислил голос. Постоянный иней убелил ему голову, брови и судорожно-лукавый подбородок. Всегда и повсюду вносил он с собою собственную свою температуру - ниже нуля, леденил свою контору даже в каникулы и, ради самых святок, не возвышал сердечного термометра ни на один градус.
Внешний жар и холод не имели на Скруджа ни малейшего влияния: не согревал его летний зной, не зяб он в самую жестокую зиму; а между тем резче его никогда не бывало осеннего ветра; никогда и никому не падали на голову, так беспощадно, как он, ни снег, ни дождик; не допускал он ни ливня, ни гололедицы, ни изморози - во всём их изобилии: этого слова Скрудж не понимал.
Никто, и не разу не встречал его на улице приветливой улыбкой и словами: «Как вы поживаете, почтеннейший мистер Скрудж? Когда же вы навестите нас?» Ни один нищий не решился протянуть к нему руки за полушкой; ни один мальчишка не спросил у него: «который час?» Никто, ни мужчина, ни женщина, в течение всей жизни Скруджа, не спросили у него: «как пройти туда-то?» Даже собака - вожатый уличного слепца, кажется, - и та знала Скруджа: как только его увидит, так и заведет своего хозяина либо под ворота, либо в какой-нибудь закоулок, и начнет помахивать хвостом, словно выговаривает: «Бедняжка мой хозяин! Знаешь ли, что лучше уж ослепнуть, чем сглазить добрых людей?»
Да Скруджу-то что за дело? Именно этого он и жаждал. Жаждал он пройти жизненным путем одиноко, помимо толпы, с вывеской на лбу: «па-ади-берегись!» А затем - «и пряником его не корми!» как говорят лакомки - дети.
Однажды, в лучший день в году, в сочельник, старик Скрудж сидел в своей конторе и был очень занят. Морозило; падал туман; Скруджу было слышно, как прохожие по переулку свистят себе в кулаки, отдуваются, хлопают в ладоши и отплясывают на панели трепака, чтобы согреться.
На башне Сити пробило только - еще три часа пополудни, а на дворе было уж совсем темно. Впрочем и с утра не светало, и огни в соседних окнах контор краснели масляными пятнами на черноватом фоне густого, почти осязательного воздуха. Туман проникал в дома во все щели и замочные скважины; на открытом воздухе он до того сплотился, что, несмотря на узкость переулка, противоположные дома казались какими-то призраками. Глядя на мрачные тучи, можно было подумать, что они опускаются ближе и ближе к земле с намерением - задымить огромную пивоварню.
Дверь в контору Скруджа была отворена, так что он мог постоянно следить за своим приказчиком, занятым списыванием нескольких бумаг в темной каморке - нечто вроде колодца. У Скруджа еле-еле тлел в камельке огонь, а у приказчика еще меньше: просто один уголек. Прибавить к нему он ничего не мог, потому, что корзинка с угольями стояла в комнате Скруджа, и всякий раз, когда приказчик робко входил с лопаткой, Скрудж предварял его, что будет вынужден с ним расстаться. Вследствие сего, приказчик обматывал себе шею белым «носопрятом» и пытался отогреться у свечки; но, при таком видимом отсутствии изобретательности, конечно не достигал своей цели.
С праздником, дядюшка, и да хранит вас Бог! - раздался веселый голос.
Это еще что за пустяки? - спросил Скрудж. Племянник так скоро шел к нему и так разгорелся на морозном тумане, что щеки его пылали полымем, лицо раскраснелось, как вишня, глаза заискрились и изо рту валил пар столбом.
Как дядюшка: святки-то пустяки? - заметил племянник Скруджа. - То ли вы говорите?
А что же? - ответил Скрудж. - Веселые святки. Да какое у тебя право - веселиться? Разоряться-то на веселье какое право?.. Ведь и так уж беден…
Чарльз Диккенс
Скряга Скрудж
Святочная песня в прозе
(перевел Лев Мей)
Первая строфа. Призрак Мэрлея
Начнем сначала: Мэрлей умер. В этом не может быть и тени сомнения. Метрическая книга подписана приходским священником, причетником и гробовщиком. Расписался в ней и Скрудж, а имя Скруджа было громко на бирже, где бы и под чем бы ему ни благоугодно было подписаться.
Дело в том, что старик Мэрлей вбит был в могилу, как осиновый кол.
Позвольте! Не подумайте, чтобы я самолично убедился в мертвенности осинового кола: я думаю, напротив, что ничего нет мертвеннее в торговле гвоздя, вколоченного в крышку гроба…
Но… разум наших предков сложился на подобиях и пословицах, и не моей нечестивой руке подобает коснуться священного кивота веков - иначе погибнет моя отчизна…
Итак, вы позволите мне повторить с достодолжною выразительностию, что Мэрлей был вбит в могилу, как осиновый кол…
Спрашивается: знал ли Скрудж, что Мэрлей умер? Конечно знал, да и как же не знал-то бы? Он и Мэрлей олицетворяли собою торговую фирму.
Бог весть сколько уж лет Скрудж был душеприказчиком, единственным поверенным, единственными другом и единственным провожатым мерлевского гроба. По правде, смерть друга не настолько его огорчила, чтобы он, в самый день похорон, не оказался деловым человеком и бережливым распорядителем печальной процессии.
Вот это-то слово и наводит меня на первую мою мысль, а именно, что Мэрлей без сомнения умер, и что, следовательно, если бы не умер он, в моем рассказе не было бы ничего удивительного.
Если бы мы не были убеждены, что отец Гамлета умер до начала пьесы, никто из нас не обратил бы даже и внимания на то, что господин почтенных лет прогуливается некстати, в потемках и на свежем ветерке, по городскому валу, между могил, с единственной целию - окончательно расстроить поврежденные умственные способности своего возлюбленного сына. Что касается собственно Скруджа, ему и в голову не приходило вычеркнуть из счетных книг имя своего товарища по торговле: много лет после смерти Мэрлея, над входом в их общий магазин красовалась еще вывеска с надписью: «Скрудж и Мэрлей». Фирма торгового дома была всё та же: «Скрудж и Мэрлей». Случалось иногда, что некоторые господа, плохо знакомые с торговыми оборотами, называли этот дом: Скрудж-Скрудж , а иногда и просто: Мерлей; но фирма всегда готова была откликнуться одинаково на то, или на другое имя.
О! Скрудж вполне изучил свой ручной жернов и крепко держал его в кулаке, милейший человек - и старый грешник: скупец напоказ, он умел и нажать, и прижать, и поскоблить, а главное - не выпустить из рук. Неподатлив он был и крепок, как ружейный кремень, - из него же даром и искры не выбьешь без огнива; молчалив был, скрытен и отшельнически замкнут, что устрица. Душевный холод заморозил ему лицо, нащипал ему заостренный нос, наморщил щеки, сковал походку и окислил голос. Постоянный иней убелил ему голову, брови и судорожно-лукавый подбородок. Всегда и повсюду вносил он с собою собственную свою температуру - ниже нуля, леденил свою контору даже в каникулы и, ради самых святок, не возвышал сердечного термометра ни на один градус.
Внешний жар и холод не имели на Скруджа ни малейшего влияния: не согревал его летний зной, не зяб он в самую жестокую зиму; а между тем резче его никогда не бывало осеннего ветра; никогда и никому не падали на голову, так беспощадно, как он, ни снег, ни дождик; не допускал он ни ливня, ни гололедицы, ни изморози - во всём их изобилии: этого слова Скрудж не понимал.
Никто, и не разу не встречал его на улице приветливой улыбкой и словами: «Как вы поживаете, почтеннейший мистер Скрудж? Когда же вы навестите нас?» Ни один нищий не решился протянуть к нему руки за полушкой; ни один мальчишка не спросил у него: «который час?» Никто, ни мужчина, ни женщина, в течение всей жизни Скруджа, не спросили у него: «как пройти туда-то?» Даже собака - вожатый уличного слепца, кажется, - и та знала Скруджа: как только его увидит, так и заведет своего хозяина либо под ворота, либо в какой-нибудь закоулок, и начнет помахивать хвостом, словно выговаривает: «Бедняжка мой хозяин! Знаешь ли, что лучше уж ослепнуть, чем сглазить добрых людей?»
Да Скруджу-то что за дело? Именно этого он и жаждал. Жаждал он пройти жизненным путем одиноко, помимо толпы, с вывеской на лбу: «па-ади-берегись!» А затем - «и пряником его не корми!» как говорят лакомки - дети.
Однажды, в лучший день в году, в сочельник, старик Скрудж сидел в своей конторе и был очень занят. Морозило; падал туман; Скруджу было слышно, как прохожие по переулку свистят себе в кулаки, отдуваются, хлопают в ладоши и отплясывают на панели трепака, чтобы согреться.
На башне Сити пробило только - еще три часа пополудни, а на дворе было уж совсем темно. Впрочем и с утра не светало, и огни в соседних окнах контор краснели масляными пятнами на черноватом фоне густого, почти осязательного воздуха. Туман проникал в дома во все щели и замочные скважины; на открытом воздухе он до того сплотился, что, несмотря на узкость переулка, противоположные дома казались какими-то призраками. Глядя на мрачные тучи, можно было подумать, что они опускаются ближе и ближе к земле с намерением - задымить огромную пивоварню.
Дверь в контору Скруджа была отворена, так что он мог постоянно следить за своим приказчиком, занятым списыванием нескольких бумаг в темной каморке - нечто вроде колодца. У Скруджа еле-еле тлел в камельке огонь, а у приказчика еще меньше: просто один уголек. Прибавить к нему он ничего не мог, потому, что корзинка с угольями стояла в комнате Скруджа, и всякий раз, когда приказчик робко входил с лопаткой, Скрудж предварял его, что будет вынужден с ним расстаться. Вследствие сего, приказчик обматывал себе шею белым «носопрятом» и пытался отогреться у свечки; но, при таком видимом отсутствии изобретательности, конечно не достигал своей цели.
С праздником, дядюшка, и да хранит вас Бог! - раздался веселый голос.
Это еще что за пустяки? - спросил Скрудж. Племянник так скоро шел к нему и так разгорелся на морозном тумане, что щеки его пылали полымем, лицо раскраснелось, как вишня, глаза заискрились и изо рту валил пар столбом.
Как дядюшка: святки-то пустяки? - заметил племянник Скруджа. - То ли вы говорите?
А что же? - ответил Скрудж. - Веселые святки. Да какое у тебя право - веселиться? Разоряться-то на веселье какое право?.. Ведь и так уж беден…
Полно же, полно! - возразил племянник. - Лучше скажите мне: какое у вас право хмуриться и коптеть над цифирью?.. Ведь и так уж богаты.
Ба! - продолжал Скрудж, не приготовившись к ответу, и к своему «Ба!» прибавил: - Всё это - глупости!
Перестаньте же, дядюшка, хандрить.
Поневоле захандришь с такими сумасшедшими. Веселые святки! Ну его, ваше веселье!.. И что такое ваши святки? Срочное время - платить по векселям; а у вас пожалуй, и денег-то нет… Да ведь с каждыми святками вы стареете на целый год и припоминаете, что прожили еще двенадцать месяцев без прибыли. Нет! Будь моя воля, я каждого такого шального, за поздравительные побегушки, приказал бы сварить в котле, - с его же пудингом, похоронить, да уж, заодно, чтобы из могилы не убежал, проткнуть ему грудь сучком остролистника… Это - вот так!
Дядюшка! - заговорил было племянник, - в качестве адвоката святок.
Что, племянничек? - строго перебил его дядюшка. - Празднуй себе святки, как хочешь, а уж я-то отпраздную их по-своему.
Отпразднуете? - повторил за ним племянник.
Да разве так празднуют?
Ну, и не надо!.. Тебе я желаю на новый год нового счастья, если старого мало.
Правда: мне кой-чего не достает… Да нужды нет, что новый год ни разу еще не набил мне кармана, а всё-таки святки для меня святки.
Приказчик Скруджа невольно зарукоплескал этой речи из известного нам колодца; но, поняв всё неприличие своего поступка, бросился поправлять огонь в камельке и затушил последнюю искру.
Если вы еще затушите, - сказал ему Скрудж, - вам придется праздновать святки на другом месте. А вам, сэр, - прибавил он, обратившись к племяннику, - я должен отдать полную справедливость: вы - превосходный вития и напрасно не вступаете в парламент.
Не сердитесь, дядюшка: будет! Приходите к нам завтра обедать.
Скрудж ему ответил, чтобы он пошёл к… Право: так и сказал, всё слово выговорил, - так-таки и сказал: пошёл… (Читатель, может, если заблагорассудит, договорить слово).
Да почему же, - вскрикнул племянник. - Почему?
А почему ты женился?
Потому, - что влюбился.
