Главная › Гигиена › Однажды на диком западе.

Однажды на диком западе.

Информация Прозвище

Правдивый язык

Голубь

Вислоухий

Зверобой

Соколиный (Ястребиный) глаз

Длинный карабин

Следопыт

Кожаный чулок

Вид (раса) Дата рождения Дата смерти Род занятий Семья Семья

Мать, Сестра

IMDb

Натаниэль (Натти) Бампо - литературный персонаж, главный герой историко -приключенческой пенталогии en Фенимора Купера . Впервые появляется в романе "Зверобой".

Биография

В Америке его приняло племя делаваров , которые делили свои земли с бывшим поместьем Эффингемов, а ныне принадлежали Темплам. Бампо прожил долгую жизнь в районе Великих озёр , он славился как хороший охотник и храбрый воин. Верой и правдой ему служило чудное ружьё «Оленебой» и две собаки. На первую тропу войны охотник вступил вместе со своим другом, могиканином Чингачгуком , с которым не расставался почти всю свою жизнь. Он воевал с ирокезами , гуронами и французами. Его приключения происходили на берегах Великих Озёр, и после каждого у него появлялась пара-тройка верных друзей. Он был внимательным и честным, это помогало ему выходить из всех конфликтов целым и невредимым .

Вопреки его собственным ожиданиям, он прожил очень долгую жизнь. После того, как он нашёл своего господина, майора Эффингема, который вскоре скончался, и смерти Великого Змея, он отправился на юг, подальше от «стука топоров». Хотя и там его жизнь не была спокойной, несмотря на то, что из охотника он превратился в траппера . Верный «Оленебой» всё ещё служил ему. Решив помочь парню, желавшему спасти свою невесту из плена, Натти ввязался в серьёзную борьбу с племенем Сиу и белыми поселенцами. На помощь Натти пришло племя Волков Пауни .

Натаниэль скончался осенью 1805 года, вскоре после смерти своего верного пса Гектора, в племени Пауни, где его почитали за величайшую мудрость.

Прозвища

Создание образа

Добродушный, преданный и честный охотник. Со всеми найдёт общий язык. Носит самодельные одежды из шкур животных, живёт в самодельном «вигваме ». Невежественен и необразован, но его внутренний мир богат и огромен. Он лучший стрелок границы.

Романы

Дата публикации	Время действия	Название романа	Возраст Натаниэлья Бампо	Оригинальное название
1841 год	1744 год	«Зверобой, или Первая тропа войны »	19 лет	«The Deerslayer»
1826 год	1757 год	«Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе »	32 года	«The Last of the Mohicans»
1840 год	1759 год	«Следопыт, или На берегах Онтарио »	34 года	«The Pathfinder»
1823 год	- годы	«Пионеры, или У истоков Саскуиханны »	68-69 лет	«The Pioneers»
1827 год	- годы	«Прерия », иначе «Степи »	79-80 лет	«The Prairie»

Однако вышеуказанная датировка противоречит текстам романов.

В романе «Прерия» неоднократно указывается, что Натти Бампо больше 80 лет: «Но снега восьмидесяти семи зим своим блеском затуманили мои глаза…». Если верить этой цитате, то Натти Бампо умер в возрасте 88 лет (через год после указанных событий).

В романе «Зверобой» написано, что через пятнадцать лет Бампо и Чингачгук с сыном снова оказались на озере, где происходит действие романа: «Прошло пятнадцать лет, прежде чем Зверобою удалось снова навестить Мерцающее Зеркало… он и его верный друг Чингачгук направлялись к фортам на Мохоке, чтобы присоединиться к своим союзникам… Они посетили все памятные места, и Чингачгук показал сыну, где находился первоначально лагерь гуронов…». Следовательно, действие романа «Последний из могикан», где Ункас погибает, должно отстоять от действия романа «Зверобой» не менее чем на пятнадцать лет.

В романе «Следопыт» сержант Дунхем говорит: «Следопыту уже под сорок».

В романе «Пионеры» Кожаный Чулок говорит: «Я знаю воды Отсего вот уже сорок пять лет». Поскольку в романе ему идет шестьдесят девятый год, а действие романа «Зверобой» происходит на том же озере Отсего (причем Зверобой появляется там впервые), то на момент действия «Зверобоя» Натти должно быть 23-24 года. Однако «Пионеры» - первый роман из серии, так что далее Купер явно был вынужден изменять хронологию.

См. также

Напишите отзыв о статье "Натаниэль Бампо"

Примечания

Ссылки

. Проверено 21 февраля 2010.
. Проверено 21 февраля 2010.
. Проверено 21 февраля 2010.



Эпопея о Кожаном Чулке :

Морские романы:

Разное:

Герои:

Отрывок, характеризующий Натаниэль Бампо

Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом, как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.

Для этой статьи не заполнен шаблон карточка {{Имя}}. Вы можете помочь проекту, добавив его. Натаниэль мужское имя от евр. Натанэль … Википедия

Натаниэль (Натти) Бампо литературный персонаж, главный герой историко приключенческой пенталогии Фенимора Купера. Впервые появляется в романе «Пионеры» (1823). Охотник, знаток индейских обычаев. Известен под прозвищами Кожаный Чулок, Зверобой,… … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Зверобой (значения). Зверобой, или Первая тропа войны The Deerslayer, or The First Warpath

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Купер. Джеймс Фенимор Купер James Fenimore Cooper … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Последний из могикан (значения). Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе The Last of the Mohicans; A narrative of 1757 … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Следопыт. Следопыт, или На берегах Онтарио The Pathfinder, or The Inland Sea … Википедия

Chingachgook Обложка DVD фильма «Чингачгук Большой Змей», 1967 Появление Роман «Зверобой, или Первая тропа войны … Википедия

Сюда перенаправляется запрос «Лига выдающихся джентльменов». На эту тему нужна отдельная статья … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Минго. Минго ирокезский народ, мигрировавший на запад в Огайо в середине XVIII века. Получил название «минго» от англо американских поселенцев; слово «минго» представляет собой искажённое… … Википедия

Тише, ещё тише Уа та Уа и Чингачгук Появление Роман «Зверобой, или Первая тропа войны» Исчезновение Роман «Пионеры, или У ист … Википедия

Книги

День независимости
День независимости , Форд Ричард. Этот роман, получивший Пулитцеровскую премию и Премию Фолкнера, один из самых важных в современной американской и мировой литературе. Экзистенциальная хроника, почти поминутная, о нескольких…

Глава 3

НАТТИ БАМПО - КОЖАНЫЙ ЧУЛОК

После выпавшего на долю «Шпиона» всеобщего успеха Купер решает всерьез заняться литературой и намеревается перебраться с семьей в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к своим издателям. Вспыхнувшая летом 1822 года в городе эпидемия желтой лихорадки задержала этот переезд, и Куперы обосновались в удобном нанятом доме только осенью. По улицам Нью-Йорка еще свободно разгуливали свиньи, но этот быстро растущий город уже не без оснований претендовал на роль национального и даже международного центра. Совсем недавно, когда Джордж Вашингтон прибыл в город, чтобы вступить в должность первого президента США, в Нью-Йорке насчитывалось менее 30 тысяч жителей, в том числе примерно 2 тысячи рабов. По переписи 1820 года население уже превысило 123 тысячи человек. Нью-Йоркский порт соперничал с бостонским, в городе успешно развивалась промышленность и торговля, здесь издавалось несколько газет и журналов. Конечно, литературным и интеллектуальным центром страны по-прежнему оставался консервативный Бостон, но уже сам факт, что в Нью-Йорке поселился первый романист Америки, привлекал к городу взоры читателей всей страны.

Купер любил Нью-Йорк, он называл его «прекрасным, огромным и великодушным» городом. Он теперь был не только своим человеком в среде нью-йоркских интеллектуалов, но и центром небольшого кружка литераторов, регулярно собиравшихся в задней комнате известного в городе книжного магазина Чарльза Уайли. Купер охотно принимал участие в городских общественных мероприятиях, будь то выставка картин, скачки лошадей или торжественная встреча приехавшего из Франции генерала Лафайета. Его репортажи об этих городских событиях печатались на страницах местных газет «Пэтриот» и «Нью-Йорк Америкен». «Он излучал такую свежую надежду, такой мощный порыв и особенно такой чисто американский энтузиазм, который свидетельствовал не только о личной славе, но и о национальной чести» - так характеризовал Купера этого периода один из его знакомых.

Но за этой блестящей внешней стороной жизни ставшего известным писателя скрывалась другая - преисполненная тревог и неустроенности. К этому времени полученное после смерти отца наследство было израсходовано. Отцовские земли сначала были заложены и перезаложены, а затем резко упали в цене и были распроданы за бесценок для уплаты долгов.

Занятия литературой пока что не приносили серьезных доходов. Долги росли, кредиторы не унимались. Дело дошло до того, что осенью 1823 года нью-йоркский шериф описал за долги все домашнее имущество Куперов, и только благодаря счастливой случайности оно не было продано с молотка. Несколько лет все доходы Купера уходили на оплату долгов. Он хотел уехать в Европу, но об этом нечего было и думать, пока не рассчитается с долгами. Тем не менее он, жена и дети начинают изучать французский язык.

Финансовое положение писателя не могли поправить и европейские издания его книг, так как издатели в Европе не были связаны юридическими договорами со своими американскими коллегами. Требовалось сначала издать книги в Англии, а затем уже в Америке, где его права как американского гражданина охранялись законом. Но сделать это можно было лишь при условии, что сам он также будет проживать в Европе.

Все эти проблемы, усугублявшиеся затянувшейся ссорой с тестем, очень беспокоили Купера. Он становился раздражительным, его мучили головные боли, находили приступы меланхолии. И тем не менее он продолжал работать над новой книгой. Как известно, одна ласточка весны не делает. Так и появление первого типично американского романа Купера, несмотря на его успех, не привело к тому, чтобы другие американские писатели сразу же стали писать на сугубо американские темы на американских же материалах. Известный американский историк Генри Кэбот Лодж (1850-1924) отмечал в 1884 году в статье «Колониализм в Америке», что в первой четверти XIX века «... Первым шагом американца, вступающего на стезю литературы, было притвориться англичанином для того, чтобы получить одобрение - нет, не англичан, - своих собственных соотечественников».

Но Купер и свой новый роман создавал на типично американском материале, и в центре его были типично американские герои. Действие его нового романа происходило «в самом сердце штата Нью-Йорк», в обширном краю, «... где высокие холмы чередуются с широкими оврагами, или, как чаще пишут в географических книгах, где горы чередуются с долинами». Роман получил название «Пионеры, или У истоков Сасквеханны».

«Я объявил эту работу как «описательную историю», - сообщает Купер 29 ноября 1822 года своему английскому издателю Джону Муррею, - но, вероятно, слишком сильно ограничил себя рамками того, что я наблюдал в юности. Я понимаю, что нынешний вкус предпочитает действие и сильные переживания, и поэтому должен признать, что в этом смысле два первых тома явно страдают. Я все же надеюсь, что третий том как-то исправит положение. Если правда все еще чего-то стоит, то описанные мною картины точно соответствуют действительности, и я спокойно встречу самых придирчивых исследователей. Но оставим окончательное решение за читающей публикой, я верю, что она ошибается крайне редко».

В феврале 1823 года «Пионеры, или У истоков Сасквеханны» почти одновременно появились на книжных рынках Америки и Англии. Успех романа превзошел даже самые смелые ожидания. В США весь первый тираж - 3500 экземпляров - был распродан до полудня в первый день издания. «Это действительно что-то новое для Соединенных Штатов», - отмечала в этой связи «Найлс уикли реджистер». Американские исследователи творчества Купера предполагают, что такой ажиотаж был вызван публикацией в газетах накануне выхода отрывка из романа, содержащего сцену спасения героини от пантеры. Газеты продолжали публиковать отрывки из книги и после ее выхода и прекратили их печатать только по требованию издателя.

Как и в предыдущей книге писателя, уже самим названием романа Купер довольно точно определял и характер его действующих лиц и место действия. Пионерами в Соединенных Штатах Америки издавна называли первых поселенцев в новых районах, первооткрывателей новых земель. Действие романа происходит у истоков реки Сасквеханны, там, где она вытекает из южной части озера Отсего, то есть в местах, хорошо знакомых Куперу. Здесь стоял отчий дом, здесь прошло его детство, здесь он научился читать и писать, познал первые радости жизни. Здесь же прошли его первые годы после женитьбы. Здесь жили многие его друзья и приятели.

Конечно, все это не могло не наложить свой отпечаток на роман, тем более что описанные в нем события относятся к годам раннего детства писателя. Английский литературовед Джеймс Гроссман заметил в этой связи: «По своему настроению роман представляет собой умудренную опытом пастораль, в которой легкая насмешка над описываемым сочетается с любованием. А описание картин общего труда поселенцев отмечено не только сентиментальностью, но и хорошей долей скептицизма».

В письме английскому издателю книги Купер, как мы знаем, подчеркивал правдивость и достоверность описанных в ней событий. «Эта непреклонная приверженность к правде, - писал он в предисловии к одному из более поздних изданий романа, - необходимая часть книг об истории и о путешествиях, но она разрушает очарование искусства, ибо художественное воссоздание действительности гораздо полнее достигается изображением героев в соответствии с их общественным положением и их поступками, нежели самой тщательной приверженностью к первоисточникам».

Роман имеет подзаголовок - «Описательная история», и многие американские читателя до сих пор воспринимают этот подзаголовок буквально, полагая, что Купер описал в романе реальных людей. Утверждают, что прототипами судьи Мармадьюка Темпла и его дочери Элизабет явились не кто иной, как отец писателя судья Вильям Купер и сестра писателя Ханна. И многие действующие лица романа также якобы имели своих прототипов в реальной жизни. По мнению некоторых американских историков, это относится к Оливеру Эдвардсу - Эффингему, к шерифу Ричарду Джонсу, и к добряку слуге Бенджамену. Но, как говорила дочь писателя, сходство действующих лиц романа с реально жившими людьми было чисто общим: «В романе были представлены группы людей, а не отдельные индивидуумы».

Купер действительно писал свою книгу не как историческое произведение в строгом понимании этого жанра: он не изображал реальных лиц, не описывал существующих городов и селений. Как романиста его интересовали прежде всего человеческие взаимоотношения, он считал, что писатель - это тот, «кто вникает в заботы и страдания простых людей, чей гений снисходит до людей низких доходов, кто следует за господом богом, когда он поучает бесчувственных и жестоких, объясняя им, как глубоки наносимые ими раны и какое ужасное возмездие они могут накликать».

В мае 1822 года, то есть как раз в то время, когда Купер работал над «Пионерами», в ежеквартальном журнале «Литерари энд сайентифик репозитери энд критикел ревью» («Литературный научный сборник и критическое обозрение») были опубликованы его рецензии на «Брейс-бридж холл» Вашингтона Ирвинга и «Случай в Новой Англии» Катерины М. Сэджвик. В этих статьях Купер дает несколько советов писателям, желающим создать подлинно американские произведения. Он считал, что им следует избегать таких тем, как политика, религия, проблемы образования, а нужно сосредоточиться на «наших местных нравах, социальном и моральном влиянии, оказываемом опосредованно, на общих взаимоотношениях и на тех местных особенностях, которые-то и образуют наши отличительные черты среди людей земли». И далее он отмечал, что подобные темы «весьма редко наблюдаются в нашей литературе».

Интересная проза, продолжал он, каким бы парадоксальным ни показалось это утверждение, обращается к нашей любви к правде, но не к той простой любви к фактам, выраженной в подлинных именах и датах, а к любви высшей правды, продиктованной природой и принципами, которая и составляет первозданный закон человеческого ума... Хороший роман прежде всего адресуется к нашим моральным устоям, - к нашей совести, а также к тем добрым чувствам и добрым принципам, которые провидение заронило в нас, постоянно напоминая нам о том, что «все мы имеем одно человеческое сердце».

И, задумав роман о днях своего детства - действие «Пионеров» происходит в 1793-1794 годах, то есть когда будущему писателю было 4-5 лет, - Купер избрал местом действия дорогие его сердцу места и изобразил в романе хорошо знакомые ему человеческие типы. Однако он не стремился дать точное описание реально существующего селения и его жителей. «Хотя район Куперс-тауна описан в сценах «Пионеров», само селение - нет. Это же в общем относится и к действующим лицам, хотя, подталкиваемый воспоминаниями, автор нанес и здесь и там несколько мазков, которые заставляют многих думать, что он намеревался сделать в этом направлении больше, чем это было в действительности... Семья и личная история Мармадьюка Темпла ни в какой мере - в прямом смысле - не похожа на моего отца... В Куперстауне никогда не было ни одного дома подобного описанному в «Пионерах».

Известный исследователь жизни и творчества Купера профессор Джеймс Франклин Бирд отмечает в одном из своих исследований, что первые рецензенты «Пионеров» и друзья писателя, которые лично знали покойных отца и сестру Купера, никогда не связывали героев романа с этими хорошо знакомыми им реальными людьми. Ссылки на схожесть действующих в романе лиц с родственниками писателя стали особенно частыми в ЗО-е годы. Купер вынужден был опубликовать специальное опровержение подобных утверждений, содержащихся в вышедшей в 1839 году в Нью-Йорке книге его приятеля, английского актера Чарльза А. Муррея «Путешествия по Северной Америке в годы 1834, 1835 и 1836».

Следуя установленным для себя правилам, Купер изобразил в романе типичные обстоятельства жизни во вновь заселенных районах Америки в конце XVIII века. При этом он использовал не только личные наблюдения, но и имеющиеся исторические труды. В одном из писем 1842 года Купер отмечал, что при разработке сюжета «Пионеров» ему большую помощь оказал труд историка Роберта Прауда «История Пенсильвании в Северной Америке, со времени официального провозглашения и заселения этой провинции при первом владельце и губернаторе Уильяме Пенне в 1681 году и до периода после 1742 года», изданный в Филадельфии в 1797 году. Именно из труда Прауда почерпнул писатель саму идею взаимоотношений между семействами Эффингемов и Темплов, когда наследство одного в силу обстоятельств оказывается в руках другого.

Как известно из романа, Мармадьюк Темпл никак не злоупотребил оказанным ему полковником Эффингемом доверием. Однако в жизни было немало случаев, когда подобным доверием злоупотребляли и тем самым лишали законных наследников причитающейся им доли наследства. Имели место и случаи, когда наследники возбуждали судебные иски с требованием восстановить наследство безо всяких на то законных оснований, а только на основе слухов и сомнительных документов.

Последний пример был слишком хорошо знаком Куперу. После смерти отца ему, как и другим пяти детям судьи, в наследство досталось 50 тысяч долларов наличными деньгами и значительные наделы земли. Отметим, что вся земельная собственность покойного судьи оценивалась примерно в полмиллиона долларов. В свое время судья вместе с компаньоном Эндрю Крейгом приобрел права на 20 тысяч акров земли из наследства полковника Джорджа Крогхана. Наследники Крогхана в разное время поднимали вопрос о законности сделки и намеревались подать дело в суд. Купер знал об этом, однако в распоряжении его семьи находились подлинные документы состоявшейся сделки, и поэтому он не боялся угроз.

Интересно, что наследники Крогхана уже в наше время снова подымали вопрос о законности той давней сделки. Некий Альберт Т. Волвайлер издал в 1926 году книгу «Джордж Крогхан и движение на Запад, 1741-1782», в которой, основываясь на заявлениях наследников полковника, ставил под сомнение правомочность договора между Купером-Крейгом и Крогханом. В 1931 году покойный ныне праправнук писателя, также Джеймс Фенимор Купер, в статье в журнале исторической ассоциации штата Нью-Йорк на основе сохранившихся подлинных документов доказал всю абсурдность обвинений своего далекого предка в нечестности.

Некоторые историки американской литературы утверждают, что Куперу было известно, что наследники Крогхана ставят под сомнение законность продажи земель их предка, это якобы и послужило материалом для описания всей запутанной истории взаимоотношений между семьями Темплов и Эффингемов. Трудно оспаривать подобное утверждение, однако из свидетельств американских историков совершенно ясно, что ситуации, подобные той, что сложилась между судьей Темплом и сыном его бывшего партнера, были довольно частыми в те времена среди более-менее состоятельных людей, и Купер ничуть не погрешил против истины, когда изобразил подобную ситуацию в романе.

Действующие лица в романе легко делятся на две основные группы. С одной стороны - судья Мармадьюк Темпл, богатый владелец обширных земель, и другие новые поселенцы, опьяненные доставшейся им свободой и силой, заносчивые и самонадеянные. С другой стороны - троица тех, кого общество всего лишило. Индеец Джон Могиканин или Чингачгук, чье племя когда-то владело всеми этими земельными угодьями. Охотник Натти Бампо, который пришел в эти края раньше судьи и чьи охотничьи права нынче ограничены законом. И Оливер Эффингем, молодой незнакомец, ошибочно считающий, что именно судья лишил его законного наследства.

Сложные и подчас противоречивые взаимоотношения между этими двумя группами людей и составляют собственно канву романа и раскрывают перед читателями картину нравов американской глубинки в описываемый период. Перед нами одно из первых действий огромной и тяжелой многоактной драмы, которая значительно позднее получила название «Как был завоеван Запад».

Со страниц романа «Пионеры» перед читателями впервые предстал первопроходец, следопыт и охотник Натти Бампо, известный также под именами Кожаный Чулок, Длинный Карабин, Соколиный Глаз. Этот задиристый, грубоватый, словоохотливый семидесятилетний охотник доживает свой век на берегу озера Отсего, в черте владений местного судьи Мармадьюка Темпла. Романтическая история любви дочери судьи Элизабет и Оливера Эдвардса, юного сподвижника Кожаного Чулка, оказавшегося сыном полковника английской армии Эффингема, старого друга судьи, рассказана Купером не только с мастерским проникновением в подлинную жизнь отдаленного уголка страны, но и с точным ощущением тех реальных проблем, которые в то время волновали многих американцев. Американские литературоведы отмечали, что при работе над романом на помощь писателю «пришли патриотизм, мастерство изображения и знание человеческих характеров...», что в этом его романе «реализм видения» сопрягается с «романтическим повествованием».

Если «Шпион» был романом историческим в полном смысле этого понятия, то «Пионеры» стали романом современным, даже злободневным, ибо в нем поднимались весьма реальные для Америки тех лет проблемы - наследования земельных поместий, покорения новых земель, отношения нового поколения к тем, кто с топором и ружьем в руках прокладывал первые тропы и основывал первые поселки в еще недавно девственных лесах.

Как уже отмечалось, Купер хорошо знал людей и места, которые он описывал в новом романе. Однако американские литературоведы утверждают, что у Натти Бампо, ставшего впоследствии главным героем серии романов о Кожаном Чулке, не существовало реального прототипа. Натти Бампо - это обобщенный образ охотника и зверолова, не принимающего и не понимающего «наступления прогресса» и уходящего под его напором в глубь страны. Современные американские критики отмечали в связи с изданием в 1986 году серии романов о Кожаном Чулке, что Натти Бампо «демонстрирует ясность ума и моральную уверенность, которые достигаются только благодаря подлинной близости к природе».

Натти, наблюдая жизнь новых поселенцев, не может понять многое. Зачем, например, они жгут в очагах кленовые деревья, из сока которых производится сахар? Какой смысл в истреблении тысяч голубей? Зачем сетями вытаскивают из озера Отсего сотни фунтов нежнейшей рыбы, тем самым опустошая озеро? Эти «расточительные привычки» непонятны старому охотнику, привыкшему довольствоваться немногим и в то же время болеющему за сохранение девственной природы, понимающему и ее красоту и ее полезность для человека. Он возмущается происходящим вокруг него и в глубине души презирает всех этих людей, которые в погоне за благополучием слепо уничтожают природу, которая обеспечивает им комфортабельное существование. Но один он ничего сделать не может, кроме как с горечью заметить; «Насколько я понимаю, сила всегда права -и здесь, п на старых местах». И поэтому он стремится дальше на Запад, в новые места, туда, где еще не ступала нога человека.

Тем более что в Темплтоне его уже ничего не держит: уснул последним сном верный друг Чингачгук; нашел свое счастье и состояние Оливер, женившийся на дочери судьи Элизабет. И Натти отправляется в дальнейший путь, фактически прокладывая дорогу на Запад тем завоевателям новых земель, от кого он бежит.

Образ Натти - далеко не главный в романе. Но он привлек внимание и читателей, и критиков. Его сравнивали с известным покорителем новых земель Даниэлем Буном. Нашлись и настоящие охотники, которые заявляли, что Натти списан с них. Два старых охотника братья Натаниэль и Давид Шипманы, один из которых жил неподалеку от Куперстауна и которого Купер знал лично, заявляли, что именно они послужили прообразом Натти. Но писатель категорически отрицал это, подчеркивая, что образ Натти, как и все другие в романе, собирательный, типичный для определенной группы людей.

Американские литературоведы обращают внимание на противоречие, характерное для ранних произведений Купера. С одной стороны, его привлекало создание таких вымышленных образов, как Гарви Бёрч и Натти Бампо, а с другой стороны - верность жизненной правде и просто литературная добросовестность толкали к реалистическому описанию жизни землевладельцев Уортонов или судьи Мармадьюка Темпла. Но, как понимает сегодняшний читатель, настоящего противоречия здесь никогда не было. Ибо и Гарви Бёрч, и Натти Бампо при всей своей романтической сущности остаются реалистическими образами, представляющими определенных, реально существующих людей. И изображены они настолько реально, что многие годы не прекращался спор о том, кто из действительно существовавших людей является прототипом этих типично литературных героев.

На страницах «Пионеров» впервые появляется спившийся старый индеец Джон Могиканин, настоящее имя которого Чингачгук. Вместе со своим другом Кожаным Чулком он горюет о безвозвратно ушедших в прошлое временах, когда они вели жизнь свободных охотников на свободных землях. Образ Чингачгука - также полностью литературное творение писателя. Купер в детстве и ранней юности встречался в Куперстауне с индейцами, многие из них охотились в окрестных лесах, ловили рыбу в озере Отсего. Но у них не было своих поселений в окрестностях Куперстауна, они приходили и снова уходили в те места, где находились могилы их предков.

Когда Куперу было пять лет, в Куперстауне случилась последняя «индейская тревога». В окрестностях поселка была замечена большая группа индейцев, скрытно передвигавшаяся в неизвестном направлении. Куперстаун был приведен в боевое положение: окна и двери домов забаррикадированы, охотничьи ружья и старинные пистолеты заряжены. В напряженном ожидании прошел вечер и добрая часть ночи. Посреди ночи в поселке послышался топот лошадей и раздались выстрелы. Обеспокоенные жители с оружием в руках выбежали на улицы. Оказалось, что в поселок вернулась группа конных шерифов, выезжавшая в погоню за фальшивомонетчиками. Радость возвращения они отметили пистолетными выстрелами в воздух.

Помнил Купер и одинокого индейца, который многие годы доставлял к столу судьи свежую дичь и рыбу. На этом его личное знакомство с индейцами и заканчивалось. Поэтому он серьезно изучил все труды об индейцах и их судьбе в Соединенных Штатах.

Сам Купер не только доброжелательно относился к индейцам, но и старался по мере сил помогать им. В 1851 году индейский вождь Копуэй, принявший методистскую религию и ставший миссионером, решил издавать журнал, посвященный индейцам. Купер заинтересованно отнесся к этому начинанию. «Люди с красной кожей имеют все права, чтобы их интересы защищались, и я надеюсь, что вы сможете много сделать для их пользы», - писал он Копуэю 17 июня 1851 года.

Копуэй высоко ценил творчество Купера. «Изо всех писателей нашей любимой родины вы больше всех других по достоинству оценили попираемую расу, - сообщал писателю Копуэй. - В ваших книгах в истинном свете показаны благородные черты характера индейцев. В моих путешествиях по Англии, Шотландии, Франции и другим европейским странам меня часто спрашивали: «Правдиво ли изображает г-н Купер американских индейцев?» И я всегда с большим удовольствием отвечал одним словом: «Да!»

Чингачгук погибает во время лесного пожара, когда Натти вторично спасает от гибели дочь судьи Элизабет, на этот раз от огня.

Уже первая серьезная рецензия на роман, опубликованная в марте 1823 года в журнале «Портфолио», отмечала, что действие в романе происходит в «селении на границе продвижения европейцев, с обычными персонажами, которые предпочли примитивное существование цивилизованным жилищам», «сюжет романа глубоко связан с рождением новой нации». Вместе с тем рецензент подчеркивал, что «... Роман может быть поистине причислен к историческим. Ибо историк редко когда сумеет найти более точное и яркое описание первых поселений среди девственных лесов».

Рецензент приходил к выводу, что «сюжет романа... описан пером очевидца, которым водила рука подлинного мастера».

Хотя весьма престижное «Нортх Америкен ревью» и основные английские ежеквартальные литературные журналы не откликнулись на роман в год его издания, ни один американский роман до этого, не исключая н «Шпиона», не имел такой благоприятной прессы, как «Пионеры». Спрос на роман был так велик, что газеты считали своим долгом сообщать, когда пачки с книгами прибудут в их город. Филадельфия - 3 февраля 1823 года, Балтимор - 5 февраля, Вашингтон и Бостон - 7 февраля, и так далее.

Известно, что роман задержался выпуском частично из-за эпидемии желтой лихорадки, охватившей Нью-Йорк весной и летом 1822 года, а частично из-за неблагоприятных обстоятельств в жизни писателя. 22 июня 1822 года возвратилось в Нью-Йорк принадлежащее Куперу китобойное судно с 16 532 галлонами китового жира на борту. Необходимо было немедленно продать груз и само судно, содержать которое дальше Купер был не в состоянии. Дебиторы предъявляли судебные иски. Все это требовало личного участия Купера, отрывало его от работы над романом.

А писатель спешил закончить «Пионеров», боялся, что читатели могут забыть его имя. Старый друг Джекоб Сазерленд, которому Купер посвятил «Пионеров», зная об опасениях писателя, успокаивал его 15 марта 1822 года: «Вы настолько прочно вошли в сознание публики, что можете потратить необходимое время на написание следующего произведения без боязни, что публика вас забудет».

Читающую публику между тем беспокоило, где же давно обещанный новый роман Купера. Так, недавний выпускник Гарвардского университета Ральф Уальдо Эмерсон писал 12 ноября 1822 года своему соученику Джону Бойнтону Хиллу: «Так как Скотт двумя своими последними трудами не повторил своих собственных успехов, наш молодой романист еще более вырос в своем значении. Надеюсь ты знаешь, что «Шпион» переведен на французский и пользуется популярностью в Париже. Но о втором его детище - «У истоков Сасквеханны» - я ничего не слышу. В чем причина?»

Другой читатель из города Чарльстона (штат Южная Каролина), по прочтении романа 20 февраля 1823 года прислал его издателю Чарльзу Уайли следующее письмо: «Мои глаза на мокром месте, но я все же могу обратиться к вам с просьбой передать автору «Пионеров» мою сердечную благодарность за то удовольствие, которое он мне доставил. Эта книга - величайшая литературная честь, оказанная нашей стране». Автор письма подписался весьма своеобразно: «Любитель каждого гвоздя, вколоченного в храм славы Америки».

Действительно, своим новым романом Купер способствовал становлению и возвышению американской литературы и американской нации. Но если отдельные читатели романа полностью отдавали себе в этом отчет, то, как свидетельствует знаток этого периода профессор Джеймс Ф. Виру, «Американская критика не была подготовлена к тому, чтобы по достоинству рассмотреть такое комплексное произведение, как «Пионеры».

На первый взгляд может показаться, что «Пионеры» не были обделены вниманием американских критиков. Уже в год издания на роман появилось около двадцати рецензий и откликов в самых различных газетах и журналах страны. Откликнулись на выход романа газеты Вашингтона, Балтиморы и Нью-Йорка, такие различные журналы, как упоминавшийся нами «Портфолио», «Нешенэл гэзетт энд литерари реджистер», и ряд других. И хотя, как отмечал рецензент «Юнайтед стейтс гэзетт», роман был встречен лишь немногими «диссонансными нотами», он, по мнению самого автора, «пользовался лишь умеренным успехом». Исследователи подтверждают эту несколько пессимистическую ноту Купера, приводя данные о ходе продажи романа. Если «Шпион» со дня публикации и до начала 1825 года выдержал три издания в США и два в Англии, то «Пионеры» в этот же период издавались в обеих странах по одному разу. Причем в Англии даже в июле 1826 года издатель имел еще несколько непроданных экземпляров первого издания «Пионеров».

Некто С. Б. X. Джудах, редактор и автор пьес, опубликовал в 1823 году злобную и клеветническую стихотворную сатиру на Купера и его друзей в связи с выходом «Пионеров». Джудаха судили, признали виновным и присудили к штрафу и тюремному заключению. Но были и другие ничем не оправданные нападки на роман. Так, поэт Джеймс Гейтс Персиваль, которому Купер, кстати, оказывал содействие, писал о романе: «Я ничего не жду от тех, кто оказывает свое покровительство такой вульгарной книге, как «Пионеры». Мы легко отделались друг от друга. Они пренебрегают мной, а я презираю их».

И хотя оба этих отзыва принадлежали перу разочарованных в жизни и завистливых литераторов, не нашедших своего места в литературной среде, но претендующих на ничем не заслуженное внимание, они тем не менее отражали недовольство многих. Большая масса читателей, среди которых было немало людей литературного труда, не понимали новизны и глубины нового романа Купера. Охватывавшая страну погоня за богатством, стремление разбогатеть любыми способами накладывали свой отпечаток и на общественное мнение. Таким читателям были чужды благородные идеи романа, чистые стремления чудака Натти Бампо, и даже действия «земледельца-аристократа» Мармадьюка Темпла не находили у них ни отклика, ни одобрения. Они осуждали поднятый вокруг романа шум. Например, журнал «Минерва» опубликовал резко отрицательную рецензию на роман, в которой советовал писателю, если он снова возьмется за перо, пускать поменьше мыльных пузырей перед выходом книги - пусть она держится на плаву или тонет сама по себе. Не следует добиваться репутации через инспирированные высказывания газет».

И тем не менее, если в Европе описанные в романе сцены могли все же показаться игрой воображения, а действующие в них лица - продуктом неудержимой выдумки, то у мыслящих американцев не было ни малейшего сомнения в правдивости изображенных людей и событий. Они не раз бывали в описанном в романе поселке, купались в тех водах, по которым плыл в своем легком каноэ Джон Могиканин, наблюдали лесной пожар, подобный случившемуся в романе. «Пионеры», - отмечал в этой связи рецензент «Портфолио», - преподносят нам эти картины, изображенные с такой сочностью и яркостью, что читатель оказывается как бы в центре происходящего и лично знакомым с каждым действующим лицом».

Глубокое понимание человеческих характеров, умение правдиво изобразить их, мастерство в описании природы, чисто американский патриотизм, проявившиеся в «Шпионе», нашли свое дальнейшее развитие в новом романе Купера. Но самым крупным достижением писателя явилось создание образа старого охотника Натти Бампо - Кожаного Чулка, образа, который сделает имя писателя бессмертным. А ведь в «Пионерах» Натти отведена далеко не центральная роль, и героическая сущность его натуры становится ясной только к концу романа.

Ряд критиков отмечали истинное значение этого типично американского образа. Так, рецензент лондонского журнала «Ретроспектив ревью энд хисторикел энд антик-вариэн мэгезин» писал: «Натти проникает в наше воображение, подобно навязчивой аномалии, а покидает нас, словно мечта, удаляясь за уходящим солнцем, оставляя читателя своим другом навечно».

И тем не менее трагизм этого образа для многих оставался загадкой. Моральный кодекс Нат-ти Бампо настолько не соответствовал укоренившимся обычаям и нравам средних американцев, что они воспринимали его как чистую выдумку автора. Конечно, передовые люди своего времени, такие, как известный философ и писатель Ральф Уальдо Эмерсон или литератор Ричард Г. Дана-младший, понимали и значение романа в целом для становления национального характера, и роль в этом образа Натти Бампо. К сожалению, ни тот, ни другой не высказали свои мысли публично в момент появления «Пионеров». Но вот что писал 2 апреля 1823 года поэт Ричард Г. Дана-старший в частном письме автору романа по поводу образа Натти:

«Величественный и возвышенный, как он изображен, - это ничуть не отступление от правды. Читаем о нем в книге, пронизанной вдохновением, смотрим на эту картину и представляем себя. Но, увы, слишком немногие ощущают это вдохновение - и даже то, что содержится в другой книге, ниспосланной нам самим богом. Не получивший образования разум Натти, представший перед нами в выражениях, присущих низшим классам, в соединении с врожденным красноречием плюс его уединенная жизнь, его почтенный возраст, его простота в сочетании с деликатностью -все это создает благородное и весьма специфическое чувство восхищения, сожаления и беспокойства. Его образ создан на такой высокой ноте, что я опасался, сумеет ли эта нота быть выдержанной до конца. Но он растет в наших глазах до самой заключительной сцены, которая, вероятно, является самой лучшей, и уж, конечно, самой трогательной во всей книге. Один из моих друзей сказал об уходе Натти: «Как бы мне хотелось уйти вместе с ним».

Читатель может только догадываться, как и где провел свою юность и зрелые годы Натти. Он предстает перед нами на склоне лет, но все еще сохранивший детскую доверчивость, открытость, нежелание и неспособность понять всю глубину происходящих в жизни перемен. Душой и мыслями Натти принадлежит уходящему прошлому, но своей реальной жизнью, своими действиями он невольно прокладывает путь буржуазной цивилизации, которую сам он не может воспринять. Он - «один из первых среди тех пионеров, которые открывают в стране новые земли для своего народа». И тем величественнее и значимее становится этот простой человек. На эту особенность образа Натти указывал A. M. Горький: «Он всю жизнь бессознательно служил великому делу географического распространения материальной культуры в стране диких людей и оказался неспособным жить в условиях этой культуры, тропинки для которой он впервые открыл. Такова часто судьба многих пионеров-разведчиков, людей, которые, изучая жизнь, заходят глубже и дальше своих современников. И с этой точки зрения безграмотный Бампо является почти аллегорической фигурой, становясь в ряды тех истинных друзей человечества, чьи страдания и подвиги так богато украшают нашу жизнь».

Столкнувшись с реальностями цивилизации, на этот раз в виде «толстого кармана судьи Мармадьюка Темпла» да «кривых путей закона», потеряв своего последнего друга Чингачгука, Натти выбирает единственный приемлемый для себя путь - уход дальше на Запад. Его не прельщают ни удобства цивилизации - они органически чужды ему, ни предложения молодой четы Оливера и Элизабет провести остаток жизни безбедно вместе с ними. Но Натти, по его словам, рожден, чтобы «жить в лесной глуши».

Оливер и Элизабет от души сочувствуют обнищавшим и обездоленным могиканину и Кожаному Чулку, но не могут, не способны понять ту высшую человечность, которая движет всеми поступками Натти. И он уходит на Запад, навстречу трудностям и невзгодам, которые, по его словам, и являются «самой большой радостью, какая еще осталась у меня в жизни».

В одной из своих статей Купер отмечал, что действующий писатель, чтобы «поддерживать свою репутацию», должен или «возделывать новое поле, или же собирать более богатый урожай со старого». Сам он все время переходил на новое поле и возделывал его так, что получаемый им урожай был намного богаче того, что собирали другие с уже освоенных полей. Это относилось к «Шпиону» и в полной мере относится и к «Пионерам», и к другим романам писателя, о которых мы будем говорить дальше.

Впоследствии, когда были созданы четыре других романа пенталогии о Кожаном Чулке, критики не раз задавались вопросом: почему Купер начал свою серию с конца. Одно из объяснений заключалось в том, что в этот период жители восточноамериканских штатов, избавившиеся от угрозы индейских племен и покончившие с переселенцами-скваттерами, испытывали ностальгию по уходящим временам и нуждались в произведениях, которые бы запечатлели это уходящее навсегда прошлое. Натти Бампо и Чингачгук и явились зримым воплощением этой тоски по тем не таким уж далеким дням, когда в цене были простые человеческие достоинства - смелость, самоотверженность, доброта, стремление прийти на помощь ближнему.

Купер сумел рассмотреть возможности, скрытые в этих двух простых представителях не такого уж отдаленного американского прошлого, и сделал их героями еще четырех своих романов. При этом с каждым новым романом, за исключением «Прерии», герои становились все моложе и уходили все дальше в глубь лет и лесов. Такой порядок написания романов дал повод небезызвестному литератору Д. Г. Лоуренсу - англичанину, долгие годы прожившему в Америке, - заявить, что серия романов о Кожаном Чулке в порядке их создания является «декрещендо реальности и крещендо красоты». Оставим это красивое музыкальное утверждение на совести маститого, но далеко не бесспорного критика. Отметим лишь, что в последующих по времени написания романах серии о Натти Бампо - Кожаном Чулке реальность ничуть не уменьшается. Каждый из них создан на почве реальных фактов, отражает реальные черты описываемого периода, а все вместе они воссоздают реальную картину целой эпохи американской истории.

Чарльз Уайли, нью-йоркский издатель книг Купера, в 1823 году испытывал финансовые трудности. Чтобы помочь ему, Купер написал два небольших рассказа, которые и были изданы под названием «Истории для пятнадцатилетних» под псевдонимом Джейн Морган. Истории эти -«Воображение» и «Сердце» - типичные высокоморальные сентиментальные рассказы в духе душещипательных историй модных английских писательниц. Оба рассказа выдержаны в традициях сентиментальной прозы и не делают чести перу такого неординарного писателя, каким к этому времени уже стал Купер.

Интересы Купера в этот период не ограничивались только литературным трудом. Он вместе с издателем Чарльзом Уйали и Чарльзом Гарднером участвовал в выпуске журнала «Литерари и сайентифик репозитери», пытаясь превратить его во влиятельное ежеквартальное издание. Много времени уделял он и ежедневной газете «Пэтриот», владельцем и редактором которой был Ч. Гарднер. Он часто встречается в книжном магазине Уайли с редакторами нью-йоркских газет, финансистами, адвокатами. Несколько раз ездит в Бостон навестить своего друга морского офицера Уильяма Брэнфорда Шубрика, с которым он подружился во время службы на корабле «Оса-18». С годами их дружба крепла. Купер всегда с интересом выслушивал рассказы Шубрика о последних событиях на флоте. Он ценил ум, чувство юмора и щедрость своего друга.

«Из прочей бутафории он больше всего ценил хрустнувший сучок. Звук хрустнувшего сучка услаждал его слух, и он никогда не отказывал себе в этом удовольствии. Чуть ли не в каждой главе у Купера кто-нибудь обязательно наступит на сучок и поднимет на ноги всех бледнолицых и всех краснокожих на двести ярдов вокруг. Всякий раз, когда герой Купера подвергается смертельной опасности и полная тишина стоит четыре доллара в минуту, он обязательно наступает на предательский сучок, даже если поблизости есть сотня предметов, на которые гораздо удобнее наступить. Купера они явно не устраивают, и он требует, чтобы герой осмотрелся и нашел сучок или, на худой конец, взял его где-нибудь напрокат. Поэтому было бы правильнее назвать этот цикл романов не “Кожаный Чулок”, а “Хрустнувший Сучок”»
Марк Твен

«Воспитательное значение книг Купера - несомненно. Они на протяжении почти ста лет были любимым чтением юношества всех стран, и, читая воспоминания, например, русских революционеров, мы нередко встретим указания, что книги Купера служили для них хорошим воспитателем чувства чести, мужества, стремления к деянию»
Максим Горький

Самый, пожалуй, популярный – и уж как минимум самый любимый самим автором – литературный герой Фенимора Купера бравый охотник Натаниэль Бампо (он же Зверобой, Следопыт, Соколиный глаз, Длинный карабин и Кожаный Чулок) не мог не попасть в поле зрения кинематографистов. Всего Купер написал о Бампо пять романов (причём самыми первыми были созданы “Пионеры” – 4-я часть цикла, в которой герой представал уже в преклонном возрасте), по которым за 100 лет – именно столько исполнилось короткометражке “Leather Stocking” 27 сентября – было снято порядка 4 десятков экранизаций. Далее представлены некоторые из них.

Оуэн Мур , первым воплотивший образ Кожаного Чулка на экране - “Leather Stocking” (1909):

Версия 1920-го года с Гарри Лоррейном :

И немецкая лента того же года, в которой Бампо сыграл Эмиль Мамилок , а Чингачгука - Бела Лугоши:

Гарри Кэри (1932):

Рэндольф Скотт (1936):

Джордж Монтгомери (1950):

Джон Харт (1957):

Луис Индуни (1965):

Рольф Рёмер (1967) – впрочем, в данном случае центральным героем был, понятное дело, главный киноиндеец Европы Гойко Митич:

Хельмут Ланг е, снявшийся в двух экранизациях – фильму “Ultimul Mohican” (1968) и мини-сериалу, который можно полюбить за одно лишь название “Die Lederstrumpferzahlungen” (1969):

8-серийный “The Last of the Mohicans” (1971) с Кеннетом Ивсом :

И 5-серийный “Hawkeye, the Pathfinder” (1973) с Полом Мэсси :

Мультипликационная версия, не единожды демонстрировавшаяся на отечественном ТВ (озвучка Майка Роуда ) (1975):

Стив Форрест (1978):

В 1987-м появилось сразу две версии - ещё один мультфильм (озвучка Джона Уотерса ):

И советская экранизация, примечательная лишь тем, что в “Следопыте” свою последнюю роль сыграл Андрей Миронов – причём поскольку актёр скончался ещё до завершения работ на фильме, озвучивал его уже Алексей Неклюдов. Собственно Следопыта сыграл Андрей Жагарс (бонусы: Миронов в роли коварного французского маркиза и Евгений Евстигнеев – вождь сенеков).

1990-й год принёс ещё одну экранизацию от отечественного производителя – “Зверобой”. Главного героя сыграл Андрей Хворов :

В 1992-м году за дело взялся режиссёр, который по его собственному признанию Купера не читал, да и вообще специализировался в основном на криминальных историях. Тем не менее выстрел попал прямиком в десятку: “Last of the mohicans” Майкла Манна – не только лучшая адаптация романа Фенимора, но и один из лучших приключенческих фильмов вообще, в котором хорошо всё – и актёрская игра, и операторская работа, и завораживающая музыка. Ну а Дэниель Дей-Льюис , понятное дело, - лучший Бампо из всех возможных (смотреть также: , ):

Однако и этот фильм не поставил точку в истории – через два года был снят 23-серийный “Hawkeye” c Ли Хорсли в главной роли:

А в 1996-м ружьё Следопыта перешло к Кевину Диллону (занятно, что в одной из ролей здесь занят Рассел Минз, в версии Майкла Манна игравший Чингачгука):

И последняя на сегодняшний день версия – “The Last Of The Mohicans”, очередной мультсериал, на сей раз сделанный в Италии, о котором IMDb почему-то умалчивает:

Музыкальный постскриптум:

пенталогии ru en Фенимора Купера . Впервые появляется в романе "Зверобой".