Переводчики зарубежных сказок. Переводчики зарубежных сказок 

Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 1. Вып. 2 2012

Символ эпохи: люди, книги, события

УДК 82.09(316.423.3)

Symbol of the Epoch: Persons, Books, Events / Das Symbol der Epoche: Personen, Bucher, Veranstaltungen

Бужор Е.С.

Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

Бужор Евгения Сергеевна, аспирантка 2-го года обучения кафедры истории философии Российского университета дружбы народов

E-mail: [email protected]

В статье исследуется вопрос об отношении М. Волошина к русской революции 1917 года. Поэт видит в ней продолжение всей русской истории. Он подмечает интересную особенность: вся история России революционна, она своего рода «перманентная революция». Причина этого, согласно М. Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. В противовес революционной борьбе за материальные интересы, которую поэт отождествляет с социализмом, политический идеал поэта представляет собой революционную борьбу за духовные интересы.

Ключевые слова: революция, дух русской истории, духовность, самодержавие, социализм, Град Божий, религиозная революция.

Мировоззренческая позиция, которую М. Волошин занимал в период революционных событий и гражданской войны, имела под собой глубокие личностные убеждения и формировалась на протяжении всей сознательной жизни поэта. Революция, однако, потребовала от него, как, наверное, от каждого мыслящего человека той эпохи, еще раз переосмыслить свою позицию и отчетливо ее выразить. Политические и мировоззренческие взгляды поэта находят свое выражение в публицистике периода 1918-1920 гг., в письмах, наконец, в поэзии, поскольку М. Волошин, в силу преимущественно интеллектуального склада своей музы, облекал в поэтическую форму свои философские и политические воззрения.

Их краткое рассмотрение целесообразно начать с отношения М. Волошина к революции как таковой, поскольку это дает возможность лучше понять целостность и последовательность его политической позиции. Еще в своей статье «Пророки и мстители», опубликованной в ноябре 1906 г., он провозглашает: «В жизни человека есть незыблемые моменты, неизменные жесты и слова, которые повторяются в каждой жизни с непреклонным постоянством... Подобными моментами в жизни народов бывают Революции» [Волошин 2005, с. 280-281].

Революция представлялась Волошину, таким образом, естественным, а не аномальным явлением человеческой истории: это перекликалось с глубоким убеждением поэта в том, что революционное или мятежное начало лежит в основе всей эволюции мира. Максимально отчетливо об этом будет заявлено в итоговой философской поэме «Путями Каина», в частности, в ее первой главе: «В начале был мятеж», «И все, что есть, началось чрез мятеж» [Волошин 2004, с. 7].

Мятеж является символом творческого элемента всего мирозданья, которое состоит, по мысли поэта, из двух начал - косного, вещественного и творческого, духовного, которое в творчестве поэта символизирует образ огня. Носителем такого творческого огня, по мысли М. Волошина, в природе является прежде всего человек, который именно поэтому по преимуществу огнеподобен, а, значит, мятежен, революционен.

Первым мятежником, согласно библейской мифологии, был Каин, поэтому он и стал зачинателем собственно человеческой истории, представляющей собой, по Волошину, череду восстаний против ранее достигнутого в культуре. Таким образом, можно сказать, что поэт метафизически приемлет революцию в той же самой мере, в какой он приемлет человека. Разумеется, принятие им русской революции как конкретного исторического явления оказывается гораздо сложнее. Ведь здесь нужно принять во внимание и исторический опыт, и конкретные национальные особенности страны и т.д. Говоря словами Н. Бердяева, «каждый народ делает революцию с тем духовным багажом, который накопил в своем прошлом, он вносит в революцию свои грехи и пороки...свою способность к жертве и к энтузиазму» [Из глубины... 1990, с. 55].

В первый период русской революции, когда ее собственные черты еще не проступили так ярко, поэт пытался разгля-

V/ | и м V/ и и

деть революцию сквозь призму хорошо ему известной революции французской. В это время общей духовной причиной

как французской, так и русской революции Волошин считал кризис идеи справедливости: «Революция? Революция - пароксизм чувства справедливости. Революция - дыхание тела народа.» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 154]). Однако уже во французской революции проявилось трагическое противоречие между справедливостью идеалов и террором. Ее главный урок для художника таков: революция совершается во имя справедливости, но справедливость, утверждаемая абстрактно и тотально, неизбежно выливается в братоубийственную войну и всеобщее истребление. Именно поэтому с самого начала поэт иронизировал над «бескровностью» русской революции, понимая, что когда в самом начале провозглашается торжество гуманистических идеалов, значит, революция будет кровавой.

Однако такого понимания революции, базирующегося на общей типологии, было явно недостаточно. С самого начала М. Волошин ощутил, что нужно поместить происходящие в России события в какой-то более широкий контекст и в течение 1917 г. напряженно его искал. Следы этих поисков видны в переписке, которую он вел со своими корреспондентами в тот период: «Совершающееся волнует и тревожит. Но я еще не могу всего осознать, связать с мировым, с войной, с судьбами славянства» [Волошин 1994 б, с. 137]. Волошин конкретизирует характер своего поиска: «.поэт должен занять такую перспективную точку зрения, откуда он мог бы увидеть всю современность сверху, целиком включенную в общее нарастание истории, как один из связных актов человеческой трагедии» [Волошин 2007, с. 612] и добавляет (в своей статье «Россия распятая»): «Перспективная точка зрения, необходимая для поэтического подхода, была найдена: этой точкой зрения» стал «дух русской истории» [Волошин 2008 г, с. 460].

Уже самые первые наблюдения, сделанные поэтом в феврале 1917 г. во время демонстрации на Красной площади в Москве, позволили ему понять, «что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени» [Волошин 2008г, с. 460].

3 AjMi"IbjLA Ubi iMfUUl/.

Xm ijilU-vM^U. i’i \tQ C0 Jj>-

yJejujj ouiiu. ,«j*eAoUy>. "

Cj, ui ’leJiAj axi. bft tjUuиц. , .

0 "ItRutK P*. AtW heatu.;V

jlw. i»fi иле* эн»*,

Максимилиан Александрович Волошин. Автопортрет.

Слева: автограа стихотворения «Брестский мир» (1919). Справа: Стихи о терроре. Берлин, 1923. Обложка

С одной стороны, подобно многим его современникам, М. Волошину казалось, что революция, призванная разрешить социальные противоречия Европы, по странному стечению обстоятельств разразилась в России, где для нее не было социальных предпосылок: «Как смертельные болезни - оспа, дифтерит, холера - предотвращаются прививками. так Россия, наиболее здоровая из Европейских стран, - в настоящий момент совершает жертвенный подвиг, принимая прививку социальной революции, чтобы, переболев ее, выработать иммунитет и предотвратить смертельный кризис болезни в Европе» [Волошин 2008б, с. 437-438]. «Мы можем рассматривать нашу Революцию как одно из глубочайших указаний о судьбе России и ее всемирном служении» [Волошин 2008б, с. 438]. «На наших глазах совершается великий исторический абсурд. Но в этом абсурде мы находим указание на провиденциальные пути России» [Волошин, 2008в, с. 437].

С другой стороны, М. Волошину удалось увидеть в революции не только нечто новое для российской действительности или навязанное ей извне, но продолжение ее собственной истории. Он сумел подметить одну интересную особенность: вся история России революционна, то есть история России и есть своего рода «перманентная революция». Похожее мнение находим у Н. Бердяева: «На поверхности все кажется новым в русской революции. Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы.Там узнаете вы старую Россию» [Из глубины... 190, с. .56]. Причина этого, согласно Волошину, лежит в своеобразном строе российской государственности. Наряду с ее охранительным, сдерживающим началом в отношении собираемых земель, поэт отмечает менее заметный для общественного сознания элемент - революционный: «.главной чертой русского самодержавия была его революционность: в России монархическая власть во все времена была радикальнее управляемого ею общества и всегда имела склонность производить революцию сверху... Так было во времена Грозного, так было во времена Петра» [Волошин 2008 г, с. 461-462].

Однако в 19 веке революционный элемент общества - разночинцы и интеллигенция, созданный самим же государством, - был вытеснен из системы государственных отношений и оказался в оппозиции к ней и к государству как тако-

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

вому. Последнее же, «перестав следовать исконным традициям русского самодержавия, само выделило из себя революционные элементы и вынудило их идти против себя. В этом ключ к истории русского общества второй половины 19 века» [Волошин 2008г, с. 462]. В то же время в России искони имела место и анархическая, бунтарская революционность народных масс, антагонистом которой всегда вступала русская государственность. Таким образом, русская общественная жизнь и государственность оказались сплавленными из непримиримых противоречий: «с одной стороны, безграничная анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всем строе совести, мысли и жизни; с другой же - необходимость в крепком железном обруче», который мог бы сдержать весь сложный конгломерат. империи». Ни от того, ни от другого Россия не может отказаться: «империя. ей необходима. как крепкие огнеупорные стены тигля, в котором происходят взрывчатые реакции ее совести, обладающие страшной разрушительной силой. Равнодействующей этих двух сил для России было самодержавие», в котором народ не имел политических прав для сохранения внутренней свободы [Волошин 2008 г, с. 490]. Насколько путь самодержавия являлся естественным вектором государственного строительства в России, видно и из утверждения Волошина о сущности большевистского правления: с одной стороны, большевики были отрицателями старой государственности, а с другой, едва только принялись за созидательную работу, как «их шаги стали совпадать со следами, оставленными самодержавием, а новые стены, ими возводимые, совпали с только что разрушенными стенами низвергнутой империи» [Волошин 2008 г, с. 491].

Обнаружив предпосылки революции в самой истории России и поняв неизбежность «прививки социальной революции», поэт, тем не менее, неоднозначно высказывается о ее содержательном идеале - социализме - и основной движущей силе - большевиках. Примечательно, что, относясь к революции в целом положительно, М. Волошин видит в социализме не органичное для России начало, заимствованное с Запада. В письме от 18 мая 1917 г. к своему корреспонденту А.М. Петровой поэт пишет: «Больше, чем к кому-либо я чувствую неприязнь к социализму и гляжу на него, как на самую страшную отраву машинного демонизма Европы» [Волошин 1994б, с. 150]. У П.Б. Струве находим такую же оценку социализму: «Торжество социализма или коммунизма оказалось в России разрушением государственности и экономической культуры, разгулом погромных страстей» [Из глубины... 1990, с. 242]. Для М. Волошина, в конечном счете, социализм (как и «германизм») становится обожествлением комфортабельного эгоизма. Сравним у П.Б. Струве: «Социа-

лизм.упирается в пассивное потребление» [Из глубины... 1990, с. 243]. У М. Волошина: «Социализм является явлением отрицательным, потому что для направления настоящего он недостаточно практичен, а для выявления будущего его идеал слишком мелок. В настоящем он ограничивает свою роль справедливым распределением плодов производства, не заботясь ни о практическом, ни о моральном упорядоченье его.» [Волошин 1994б, с. 150]. «.Я считаю себя вполне легальным, - писал М. Волошин Л.Б. Каменскому 1 января 1924 г., - советское правительство я признавал с самого начала, в частном своем обиходе я провожу коммунизм боле строго, чем большинство политических коммунистов. Но марксизм и экономический материализм мне глубоко чужды - всей моей натуре и всему моему образу мыслей, которые совершенно не терпят ни политики, ни системы марксовых классификаций, ни самого понятия материализма, которые считаю научным абсурдом» [Волошин 1994 а, с. 277].

Таким образом, Волошин понимает социализм как борьбу угнетенных классов за свои потребительские интересы, подтверждением тому служит, в частности, следующие строки: «.с точки зрения Града Господня и "буржуазия", и "пролетариат" это - едино, ибо основано на том же эгоизме и жажде благополучия» (цит. по: [Волошин 1995б, с. 541]). По этой причине определение в качестве положительного идеала революции социализма, по мнению поэта, приведет к печальному итогу: ее результаты не выведут общество из рамок несправедливого общественного устройства, основанного на жажде присвоения, овладения новыми материальными благами. «С самого начала я не питал никаких иллюзий относительно русской революции; я глубоко радовался тому, чему можно было порадоваться: падению старого строя, но не возлагал никаких надежд на революционное строительство», - напишет поэт в июле 1917 г. [Волошин 1998, с. 169-170]. Отсюда и социальное провидчество художника: «вероятнее всего, что сейчас она [Россия] пройдет через ряд социальных экспериментов, оттягивая их как можно дальше влево, вплоть до крайних форм социалистического строя. Но это отнюдь не будет формой окончательной, потому что впоследствии Россия вернется на свои старые исторические пути, то есть к монархии: видоизмененной и усовершенствованной.» [Волошин 2008 г, с. 460]. Поэт вновь и вновь говорит «о неизбежности государственных путей России», о том, что «Россия будет единой и останется монархической, несмотря на теперешнюю "социалистическую революцию"» [Волошин 2008 г, с. 499].

Односторонность социалистического идеала революции усугубляется также и крайне ожесточенной формой ее протекания, вылившейся в гражданскую войну. Надо отметить, что позиция поэта, занятая им по отношению к гражданской войне

Молитва за тех и за других, - кажется весьма парадоксальной, если не соотносить ее с мировоззренческими установками поэта. Действительно, можно ли одновременно придерживаться двух противоположных точек зрения? Однако сам Волошин был убежден, что именно совместной борьбой двух враждующих сторон обеспечивается прорыв вперед. Позицию поэта, видимо, надо понимать так, что он молился о том, чтобы ни одна из сторон не потерпела поражения, поскольку, согласно одной из его основных идей, «Нет братства в человечестве иного, Как братство Каина» [Волошин 1995а, с. 208], то есть любое братство - это братство именно враждующих сторон. Какой-то смысл в этой жестокой и кровавой усобице поэт видел только в том случае, если обе враждующие стороны сумеют прийти к взаимному признанию: «Один из обычных оптических обманов людей, безумных политикой, в том, что они думают, что от победы той или иной стороны зависит будущее. На самом деле будущее никогда не зависит от победы одного принципа.» [Волошин 2008г, с. 497]. Будущее строится

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

тогда, когда две правды, два принципа противопоставляются друг другу, не уничтожая, а в устойчивом равновесии, давая точку опоры для всего здания. Отсюда негативная оценка большевизма, как главной движущей силы революции.

В то же время, в отличие от социализма, представлявшегося Волошину заемным явлением, большевизм виделся ему явлением национальным. Так, он пишет в своей статье «На весах поэзии»: «Большевизм. явление национальное. Суть в том, что древняя, темная, историческая жизнь России, так долго скрывавшаяся под спудом империи, сразу выступила из берегов, как только большевистская пропаганда... обратилась с призывом. Тогда из народных глубин поднялись страшные призраки 16 и 17 века. большевизм оказался неожиданной и глубокой правдой о России» [Волошин 2008а, с 428]. В другой статье - «Русская бездна» - поэт повторяет: «Не будем закрывать глаза: большевизм - русское явление. Пусть его микробы были выведены в Германской лаборатории и введены в наш организм недобрыми руками, но они нашли в русской психологии особо благоприятную почву для развития, они проникли сквозь все наши исторические скважины, они сами претворились и переродились в нас, загорелись нашим горением, и теперь мы заражаем ими как нашей собственностью - славянской заразой». Главной силой большевизма автор считает пропаганду: «.он побеждает не силой мускулов, а чем-то вроде японских приемов борьбы. Большевики в совершенстве изучили все болючие сухожилия человеческого мозга и прекрасно знают все центры жадности, стяжания, эгоизма, которые достаточно придавить, чтобы сразу и безошибочно овладеть психологией пациента» [Волошин 2008д, с. 413-416]. В своей статье «Соломонов суд», написанной в сентябре-октябре 1919 г. по поводу осуждения генерала Н.А. Маркса судом Добровольческой армии в связи с его сотрудничеством с большевиками, М. Волошин прямо говорит о большевизме как психологической опасности, отождествляя его с нетерпимостью к противнику, желанием его непременного уничтожения. «"Большевизм" - это. вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществлять свою веру». «Заражены большевизмом... те, которые пылают гневом классового мщения и валят своих врагов в одну кучу без разбора...» [Волошин 2008е, с. 435-436]. Поэтому автор считал большевиками не только красных, но и белогвардейцев, которые устраивали террор в отношении своих политических противников.

Таким образом, своеобразие позиции, которую М. Волошин занимает в период гражданской войны, можно в самом общем виде сформулировать так: быть в гуще борьбы среди враждующих, не поддерживая никого из них. Поэт не только противопоставил господствующей тогда враждебности свою позицию примирения, он противопоставил всем имевшим тогда место политическим платформам - социализму, монархизму, анархизму, буржуазному парламентаризму и др. - свой собственный политический идеал: «Я писал в десятках органах, от самых правых, до самых левых, и ни один из них не соответствовал моим политическим взглядам, так как я имею претензии быть автором собственной социальной системы, не соответствующих ни одной из существующих» (цит. по: [Воспоминания о Максимилиане Волошине 1990, с. 686]). В противовес революционной борьбе за материальные интересы, отождествляемой поэтом с социализмом, политический идеал Волошина представлял собой революционную борьбу за духовные интересы: Россия должна идти к религиозной революции, а не к социальной. В этом ключе была написана статья «Вся власть патриарху», напечатанная в газете «Таврический голос» 22 декабря 1918 г. Основной ее идеей была попытка указать на единственно, по мнению ее автора, возможный способ примирения - духовное взаимопонимание. М. Волошин верил, что, переболев мечтой о социальном рае, страна обязательно придет к духовному воскрешению.

Свою «социальную систему» Волошин определяет следующим образом: «Я вижу только один социальный строй, согласный с духов Христовым: когда каждый будет работать на других бесплатно, а нужное для себя будет получать в виде милостыни. Чтобы все было благодеянием и даром. Чтобы весь экономический строй был основан на нищенстве» [Волошин 1994 б, с. 136]. Волошин вполне определенно указывает координаты такого строя: «Мой единственный идеал - это Град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже и за гранью времен. Путь к нему

Вся крестная, страстная история человечества». «Я не могу иметь политических идеалов потому, что они всегда стремятся к наивозможному земному благополучию и комфорту. Я же могу желать своему народу только пути правильного и прямого, точно соответствующего его исторической, всечеловеческой миссии. И знаю заранее, что этот путь - путь страдания и мученичества». Это убеждение, безусловно, отражало общий дух русской философии. Так, у Н. Бердяева читаем: «Но путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа народного от духов бесовских.Старая Россия, в которой было много зла и уродства, но также и много добра и красоты, умирает» [Из бездны... 1990, с. 89]. Таким образом становится более понятной позиция Волошина: «Я равно приветствую и революцию, и реакцию, и коммунизм, и самодержавие.» [Волошин 2008г, с. 503]. В самом деле, революции, анархия, смута - все это вехи России на пути мученического восхождения к идеалу - Граду Невидимому, «конечное преображение земного царства в церковь» [Волошин 2008г, с. 492].

ЛИТЕРАТУРА / REFERENCES

1. Волошин М. Бунтовщик // Волошин М. Жизнь - бесконечное 1. познанье: Стихотворения и поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995а.

2. Волошин М. Жизнь - бесконечное познанье: Стихотворения и 2. поэмы. Проза. Воспоминания современников. Посвящения. М.: «Педагогика-Пресс», 1995б.

Voloshin M. (1995). Buntovshchik. In: Voloshin M. Zhizn" - besko-nechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospminaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva. Voloshin M. (1995). Zhizn" - beskonechnoe poznan"e: Stikhotvoreniya i poemy. Proza. Vospominaniya sovremennikov. Posvyashcheniya. «Pedagogika-Press», Moskva.

Symbol of the Epoch: Persons, Books, Events Das Symbol der Epoche: Personen, Bucher, Veranstaltungen

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

3. Волошин М. На весах поэзии // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008а.

4. Волошин М. О революции // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008б.

6. Волошин М. Письмо к Л. Каменскому от 1 января 1924 года // Крым Максимилиана Волошина / Под ред. З. Давыдова, В. Купченко. Киев: «Мистецтво», 1994а.

8. Волошин М. Пророки и мстители // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 3. Лики творчества, книга первая. О Репине. Суриков. М.: Эллис Лак, 2005.

9. Волошин М. Пути России // Волошин М. Собрание сочинений. Т.

6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008в.

10. Волошин М. Путями Каина // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения и поэмы. 1891 - 1931. М.: Эллис Лак, 2004.

11. Волошин М. Россия распятая // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008г.

12. Волошин М. Русская бездна // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. - М.: Эллис Лак, 2008д.

13. Волошин М. Соломонов суд // М. Волошин Собрание сочинений. Т. 6. Кн. 2. Проза 1900-1927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы. М.: Эллис Лак, 2008е.

14. Волошин М. Эмиль Верхарн // Волошин М. Собрание

сочинений. Т. 6. Кн. 1. Проза 1906-1916. Очерки, статьи, рецензии. М.: Эллис Лак, 2007.

15. Воспоминания о Максимилиане Волошине. М.: Советский

писатель., 1990.

16. Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: Изд. Моск. унив., 1990.

17. Менделевич Э. Исторические взгляды Максимилиана Волошина// Менделевич Э.С. «Пойми простой урок моей земли.» (Статьи о Максимилиане Волошине). Орел: Труд, 2001.

18. Пинаев С. «Нам ли весить замысел Господний?» (Историософия М. Волошина) // Родина. 1996. № 2.

3. Voloshin M. (2008). Na vesakh poezii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lek-tsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

4. Voloshin M. (2008). O revolyutsii. In: M. Voloshin Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

5. Voloshin M. (1998). Pis"mo k A.V. Gol"shtein ot 17 iyulya 1917 goda. Zvezda. 1998. N 4.

6. Voloshin M (1994). Pis"mo k L. Kamenskomu ot 1 yanvarya 1924 goda. In: Krym Maksimiliana Voloshina. Pod red. Z. Davydova, V. Kupchenko. «Mistetstvo», Kiev.

8. Voloshin M. (2005). Proroki i mstiteli. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 3. Liki tvorchestva, kniga pervaya. O Repine. Su-rikov. Ellis Lak, Moskva.

9. Voloshin M. (2008). Puti Rossii. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

10. Voloshin M. (2004). Putyami Kaina. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 2. Stikhotvoreniya i poemy. 1891-1931. Ellis Lak, Moskva.

11. Voloshin M. (2008). Rossiya raspyataya. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

12. Voloshin M. (2008). Russkaya bezdna. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

13. Voloshin M. (2008). Solomonov sud. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 2. Proza 1900-1927. Ocherki, stat"i, lektsii, retsenzii, nabroski, plany. Ellis Lak, Moskva.

14. Voloshin M. (2007). Emil" Verkharn. In: Voloshin M. Sobranie sochinenii. T. 6. Kn. 1. Proza 1906-1916. Ocherki, stat"i, retsenzii. Ellis Lak, Moskva.

15. Vospominaniya o Maksimiliane Voloshine. Sovetskii pisatel", Moskva. 1990.

16. Iz glubiny. Sbornik statei o russkoi revolyutsii. Izd. Mosk. univ., Moskva. 1990.

17. Mendelevich E. (2001). Istoricheskie vzglyady Maksimiliana Voloshina. In: Mendelevich E.S. (2001). «Poimi prostoi urok moei zemli...» (Stat"i o Maksimiliane Voloshine). Trud, Orel.

18. Pinaev S. (1996). «Nam li vesit" zamysel Gospodnii?» (Istoriosofiya M. Voloshina). Rodina. N 2.

ASSESSMENT OF RUSSIAN REVOLUTION IN THE WORK OF MAXIMILIAN VOLOSHIN

Evgeniya S. Buzhor, a graduate of Moscow State Pedagogical University, second year postgraduate student at the Department of History of Philosophy, Russian University of Peoples" Friendship (Moscow)

E-mail: [email protected]

The paper discusses the conception of Russian Revolution of 1917 presented in the writings of Russian poet Maximilian Voloshin (1877- 1932). Voloshin understands revolutions not as extraordinary but as "natural" phenomena of world"s history. This view is based on his fundamental concept that rebellion is at the root of the human progress. In his poem "Cain"s Ways" the poet modifies the first words of the Gospel of John: In the beginning there was a Rebellion. For the poet the world is composed of two elements: inert, material and creative, spiritual. The bearer of this creative element is Man therefore Man is the revolutionary, rebellious creature. The first rebel was Cain who thereby is the real founder of human history that is considered by Voloshin as a successive sequence of rebellions against the traditional structures.

Voloshin"s view of Russian Revolution is based on this general pattern however is more complex since the poet takes into consideration its national and historical character. Besides the poet"s assessment of Russian Revolution was not static but has changed as the Revolution was developing and assuming new images.

Initially Voloshin was thinking that Russian Revolution had same grounds as the Great French Revolution. In his opinion both revolutions were driven by the idea of Justice. However being an abstract and rigorous idea Justice would inevitable lead to Terror. Therefore unlike his contemporaries who welcomed the peaceful demolition of the monarchy Voloshin was cautious and anticipated more cruel and bloody stages of the Revolution. However in the soon time Voloshin changed his belief that Russian Revolution was driven by the idea of Justice since in his view Russia in fact did not have such radical social cleavages and hostility of classes that were characteristic for European nations. At the same time

Бужор Е.С. Осмысление русской революции в творчестве Максимилиана Волошина

Voloshin rejected the idea that Russian Revolution was imported from the West and tried to fit it in the context of national history. This gave Voloshin, as he himself put it, a "rightful perspective point of view" that allowed him to see in the Russian Revolution not interruption but continuation of Russian national history. The reason of Revolution lies in the specific dual character of Russian monarchy: one the one side it was the most advanced part of Russian society that was modernizing other societal segments; one the other, Russian monarchy contained a conservative element that was necessary to hold the boundaries of the Russian Empire. In 19 century the conservative element in Russian monarchy intensified while the revolutionary aspect was pushed out and found a new bearer - Russian Intelligentsia - that fused with the original anarchism of popular masses. The combination of these factors generated Russian Revolution.

This approach explains Voloshin"s different evaluation of Socialism and Bolshevism. He denied Socialism as an alien element for Russian mentality since the ideas of Socialism were limited for the poet to the struggle of lower classes for material benefits. At the same time he considered the Bolsheviks who were advocates of the Socialism an organic and purely Russian phenomenon. The thing is that for Voloshin the Bolshevism was rather a psychological than political formation. Its main aspects for Voloshin were radical intolerance and hatred to the enemy for which he found roots in the national psychology. Therefore the poet considered that not only the Bolsheviks but their political adversaries were the bearers of the same spirit of Bolshevism. These ideas allowed Voloshin to work out his own attitude to the revolutionary struggle which consisted in the fact that one shall not support any of the feuding parties but call for their reconciliation, for overcoming the spirit of intolerance and hatred. Voloshin realized the vague chances of calling to peace the parties that were struggling for material interests and political power and believed that to achieve this ideal the Revolution shall change its character from material to spiritual. Voloshin acknowledged that his political ideal goes beyond the limits of the empirical world and proclaims a Religious Revolution that would lead to spiritual transformation and establishment of Civitas Dei. Any other, more mundane social and political ideals are palliatives that with the passing of time would necessarily generate new rebellions and new civil wars.

Keywords: revolution, the spirit of Russian history, spirituality, monarchy, socialism, Civitas Dei (City of God), a religious revolution

Русский поэт и мыслитель начала 20 века М.Волошин в своем поэтическом и публицистическом творчестве выразил, наверное, самое парадоксальное, равно как и самое интересное понимание феномена революций вообще и русской революции в частности.

Его удивительная личностная и мировоззренческая позиция в период русских революций начала 20 века, когда поэт с одинаковым участием призывал молиться и за белых, и красных – меж тем выражала продуманные убеждения, охватывающие собой как исторические и политические, так культурные спектры.

Выражение этих волошинских взглядов нашло отображение в творчестве (публицистика 1918-1920 гг. и, конечно же, поэзия).

Для поэта особенно характерна так называемая интеллектуальная поэзия, поэтому не только его критические или эпистолярные тексты, но и стихи отчетливо отображали воззрения автора на политику, философию и историю России современного ему и прошлых ее периодов.

Революция как «незыблемый момент» истории

В статье от 1906 года поэт провозглашает основу своего понимания всякой революция, говоря, что в человеческой истории неизменно существуют повторяющие «моменты», которые он называет революциями. Более того, волошинская мысль объявляет их совершенно естественными явлениями, поскольку именно мятеж (или революционный порыв) — это часть всего эволюционного развития. (Наиболее полно эта позиция выразится у поэта в «Путях Каина», поэме, подзаголовок которой был обозначен автором не иначе как – трагедия материальной культуры).

• Начало костное
• Начало творческое

Последнее ассоциируется у поэта-мыслителя с огнем. А носитель этого огня творчества – человек. У Волошина человек огнеподобен, следовательно, он мятежник по природе или революционер.

Первый революционер человечества у Волошина

Таким первым человеком-мятежником поэт называет Каина. По его мнению, именно с бунта этого героя библейской мифологии и началась уже сама история людей. Она реализовывалась в дальнейшем через постоянные моменты революций, которые были направленные против того, что уже стало достоянием культуры.

Волошин и русская революция

Понимание революции вообще и понимание конкретной русской революции, вернее, нескольких революций в стране в начале века — разные явления. Во втором случае, оно сопряжено с конкретикой истории страны, ее национальными особенностями и т.д.

Так вот в самом начале революционных событий, когда собственный лик русской революции еще не был отчетливо различен, поэт Волошин, да и все современные ему мыслители, соотносили его с историей конкретной французской революции. В числе основных ее причин поэту виделся «кризис» справедливости, а революционные события он сравнивал с пароксизмом этого чувства.

Меж тем, поэт еще на французской истории обнаруживает трагизм противоречий между идеями и чувством справедливости и вызванным ими террором. Иными словами, автор отмечает, что даже произведенная во имя высоких идей революция, которая затем тотально насаждает эту абстрактную справедливость, заканчивается войной и в пределе общим истреблением.

А) своеобразие государственного строя, где вместе с сильным началом сдерживания и охранения (применительно к собираемым новым территориям) русскому самодержавию самому свойственна мятежность.

в России монархическая власть во все времена была радикальнее управляемого ею общества и всегда имела склонность производить революцию сверху

Б) проявление оппозиции. В 19 веке, по мнению Волошина-публициста, именно самодержавие «выделило из себя» революционную часть общества (интеллигенцию, разночинцев) и отдалило ее от всей системы государственных отношений, поставив в оппозицию и заставив действовать.

В) исконное бунтарство и анархизм. Эти черты поэт относил к неизменной особенности русской ментальности.

Данные составляющие у Волошина и явились сплавом разорвавшихся в 1917 году противоречий.

«с одной стороны, безграничная анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всем строе совести, мысли и жизни; с другой же - необходимость в крепком железном обруче», который мог бы сдержать весь сложный конгломерат… империи».

Однако имперская государственность у поэта просто необходима стране, она является крепкими и даже огнеупорными стенами, внутри которых происходили страшные и очень разрушительные процессы реакции ее совести.

Большевизм и революция в понимании Волошина

Можно сказать, что он первым назвал большевиков прямыми продолжателями политики самодержавия. Поэт считал, что они лишь поначалу явились отрицателями и разрушителями имперской государственности России. Продвигаясь далее, они стали строить те же «стены империи», сокрушенные ими в революционном порыве.

А социальный идеал, провозглашенный ими, был неприемлем мыслителем сразу, хотя, следует заметить, что саму революцию Волошин в целом принимал.

Социализм как европейское изобретение он обозначал как «неорганичное» для России, поскольку в его основе поэт видел возвеличивание «комфортабельного эгоизма», которое ограничивается якобы распределением по справедливости, но нисколько не занимается ни практическим, ни моральным упорядочиванием его. Волошин в одном из писем даже склонен считать весь марксизм научным абсурдом.

В итоге получается, что все революционная борьба, идущая под лозунгами социалистических целей на деле:

• Является мятежом за потребление (как пролетариата, так и буржуа),
• Не выводит общество из круга несправедливости как государственного устройства,

Поскольку базируется на все том же принципе присвоения и расширения возможностей такого присвоения.

Война как итог революций

Ошибочная односторонность революционных целей неизменно приводит к разрушению и войне. Это еще один итог мятежа по Волошину. Однако сам поэт в условиях Гражданской войны призывал к «братству Каина», молясь за обе противоборствующие стороны. В победе одной из них поэт не видел будущего, которое возможно для него лишь в устойчивом балансе этих двух «правд» истории. Поэтому смысл всей крови гражданской войны поэт видел лишь в обретении и признании такого «Каинова братства».

Большевизм как национальная черта

Если идеи социализма у поэта определялись как привнесенные, то феномен большевизма Волошин всецело называл национальным. В нем, по мнению публициста, скрыта темная и древняя суть, которую сдерживало самодержавие и которая вскипела тотчас же, когда оно пало.

«Тогда из народных глубин поднялись страшные призраки 16 и 17 века… большевизм оказался неожиданной и глубокой правдой о России»

Правда эта состояла в том, что она являла собой отчаянную нетерпимость, желание тотального уничтожения противника, что, по мнению поэта, характеризует большевизм как психологическую заразу и опасность.

«”Большевизм” - это … вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществлять свою веру».

Именно поэтому классовая ненависть – это признак большевизма у поэта — свойствен не только красному террору, но и белым, сеявшим аналогичные кровавые жертвы среди своих врагов.

Социальный идеал революции у Волошина

Идеалом для поэта была, впрочем, тоже революция. Но революция, не имеющая материальных целей, а несущая стране духовное воскрешение. Об этом Волошин пишет в статье «Вся власть патриарху», где обозначает единственный для страны путь к гражданскому примирению – духовный.

Мечта о социальном рае обязательно рухнет, — считает он, — тогда и свершится самая важная для России революция – религиозная.

Устройство же новой социальной системы будет базироваться на духе Христовом. Работать гражданин будет бесплатно, необходимое же ему для жизни он получит как милостыню. Тогда все вокруг будет иметь формы лишь благодеяния и дара. А вся экономика будет основана на нищенстве.

Такой путь должна пройти не только Россия, но и все человечество, в этом его крест, убежден поэт.

«Я равно приветствую и революцию, и реакцию, и коммунизм, и самодержавие…»

Поскольку все это лишь точки исторического и миссионерского пути страны в Град Божий. Мы лишь отметим здесь еще одно – все эти мировоззренческие позиции поэта Волошина прямо перекликаются с основной и особенно с ее .

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь

Тема ненасилия в творчестве М. Волошина
Т.А. Павлова

Источник: Павлова Т.А. Всеобщий примиритель (Тема войны, насилия и революции в творчестве М. Волошина) / Долгий путь российского пацифизма. С. 244-261; Глава 5. Подано в незначительном сокращении.

«А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме,
И всеми силами моими
Молюсь за тех и за других»
М. Волошин

При имени «Волошин» в воображении встает необычайно яркая, самобытная, ни на кого не похожая и, пожалуй, эксцентричная фигура. Его жизнь овеяна множеством легенд, мистификаций, слухов… Впрочем, в 1978 г. в Киеве вышла одна хорошая, довольно полная биография Волошина, написанная И. Т. Куприяновым. Однако в угоду устоявшемуся и обязательному отношению к поэту автор должен был, вольно или невольно, о чем-то умалчивать, что-то представлять в превратном виде, что-то решительно осуждать.

Чего стоят, например, такие пассажи: «Поза созерцателя, естественно, гораздо спокойнее, чем позиция борца, а нейтралитет оберегает от излишних неприятностей. Приверженцы абстрактного гуманизма, игнорирующие социальную борьбу, не в силах изменить к лучшему ни людей, ни их жизнь». И далее: «Волошин по-прежнему занимал пози цию абстрактного гуманиста, спасая людей от смерти» (1). В 1921 году, тем не менее, как пишет автор, Волошин «стал полностью на нашу сторону баррикады и готов вместе со всем народом бороться за социалистическое обновление России» (2).

Даже в 1988 г. в предисловии к книге Волошина «Лики творчества» С. Наровчатов упрекал поэта в том, что он «не понял классового характера гражданской войны и… занял позицию «над схваткой»» (3), - имеется в виду, вероятно, тот факт, что Волошин в годы гражданской войны укрывал в своем доме как белых, так и красных, препятствуя тем самым братоубийственной бойне.

Сейчас, когда главные сборники стихов и поэмы Волошина увидели свет и в печати появились публикации его писем, статей и воспоминаний, что стало возможным благодаря чудом сохранившимся архивам, - в полный рост встает вопрос об изучении наследия этого во многом еще не открытого для читающей публики поэта, художника, мыслителя, искусствоведа, критика и философа, гордости русской культуры.

Задача предлагаемой статьи - проследить проходящую через все творчество Волошина идею миролюбия и ненасилия как принципа жизни, основываясь преимущественно на недавних публикациях его произведений. Автор в полной мере сознает, что для всестороннего раскрытия означенной в заголовке темы необходимо намного более фундаментальное исследование всего творчества Волошина - в первую очередь его архивов, публикаций 1910-1920-х годов, а также переписки и воспоминаний о нем современников. Однако того, чем мы располагаем сейчас, уже немало для воссоздания весьма впечатляющей картины, которая свидетельствует о преемственности идеи мира как высшей ценности и идеала ненасилия в русской культуре.

Годы странствий
М. А. Волошин родился в Киеве в 1877 г. и до 16 лет жил в Москве; отец его умер рано, и мальчика воспитывала мать, волевая и самобытная женщина. В 1893 г. она купила в Крыму, в поселке Коктебель, небольшой участок земли и переселилась с сыном туда, переведя его в Феодосийскую мужскую гимназию. К этим годам жизни Волошина относятся и первые изустные истории, характеризующие его нрав. Мальчик был настолько миролюбив и дружелюбен ко всем, что решительная мать нанимала деревенских мальчишек, чтобы те вызывали его на драку: этим она надеялась воспитать в нем мужской характер. Но он с детства рос «без когтей», как впоследствии скажет о нем Марина Цветаева. Как вспоминает В. Вяземская, «его нельзя было задеть, раздражить, раздразнить, напугать, вывести из себя» (4).

В 1897 г. Волошин, окончив гимназию, едет в Москву и поступает на юридический факультет Московского университета. Однако не заканчивает его: в 1900 г. он выслан в Среднюю Азию за участие в студенческих волнениях. Там он решает посвятить себя литературе и искусству и вскоре оказывается в Париже, где начинает всерьез заниматься религиозной философией, живописью и поэзией. На десятые годы приходятся первые сборники его стихов, искусствоведческие статьи и рисунки.

В 1906-1907 гг. Волошин переживает первый недолгий брак с художницей-антропософкой М. В. Сабашниковой. Это время сам Волошин обозначил как «годы странствий» (так назван один из сборников его стихотворений) - время исканий и становления его мировоззрения, в том числе и принципа ненасилия. Основу ее составили его духовные устремления и убеждения, отразившиеся в ранних стихах и статьях. Он увлекался и буддизмом, и католичеством, и масонством, и разного рода магическими и оккультными науками. Его отличала жажда жизни, он стремился «все видеть, все понять, все знать, все пережить».

Его идейный и духовный мир был настолько богат, что его нельзя свести ни к символизму в искусстве, ни к одной из перечисленных религиозно-философских систем. Сам он много позднее, в 1918 г., в предисловии к книге избранных стихотворений «Иверни» так характеризует свои искания: «Вначале странник отдается чисто импрессионистическим впечатлениям внешнего мира… переходит потом к более глубокому и горькому чувству матери-земли… проходит сквозь испытание стихией воды… познает огонь внутреннего мира и пожары мира внешнего…» (5). Здесь очень точно отразилось мироощущение Волошина, которое можно выразить как чувство сопричастности миру и людям, единства со всем и со всеми (6).

Это чувство отразилось уже в ранних стихах Волошина, в его дневниках и автобиографических заметках. Так, 19 июня 1904 г. он записывает: «Там был английский офицер, который рассказывал о бурской войне. Бессмысленность сражения. Ни малейшего чувства вражды» (7). Как скажет позднее Марина Цветаева, «миротворчество М. В. входило в его мифотворчество: мифа о великом, мудром и добром человеке» (8).
Отметим некоторые вехи на этом пути. В январе 1905 г. Волошин становится свидетелем начала революционных событий в Петербурге. В статье «Кровавая неделя в Санкт-
Петербурге» он подробно и с виду бесстрастно описывает все, что сам видел и слышал на улицах 9 января. Он подчеркивает, что толпа, которая шла с иконами и хоругвями к Зимнему Дворцу, была безоружна, и солдаты стреляли по мирным гражданам. И заканчивает так: «Кровавая неделя в Петербурге не была ни революцией, ни днем начала революции. Происшедшее - гораздо важнее. Девиз русского правительства «Самодержавие, православие и народность» повержен во прах. Правительство отринуло православие, потому что оно дало приказ стрелять по иконам, по религиозному шествию. Правительство объявило себя враждебным народу, потому что отдало приказ стрелять в народ, который искал защиты у царя. Эти дни были лишь мистическим прологом великой народной трагедии, которая еще не началась» (9).

Под впечатлением этих событий Волошин пишет стихотворение «Ангел мщенья», где пророчит будущее ожесточение и насилия революционной борьбы и подчеркивает бесплодность этого насилия:

«Не сеятель сберет конечный колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача» (10).

В 1909 г. Волошин на дуэли с Н. Гумилевым (11) сознательно старается не попасть в своего противника. «Гумилев промахнулся, - вспоминает он, - у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась» (12). Из всей истории ясно, что цель Волошина была - не отмстить противнику, не убить его (вспомним, как Пушкин жаждал именно убить Дантеса), а защитить честь женщины, исполнить некоторую формальность, принятую в его кругу, после которой инцидент считался исчерпанным. Впоследствии, узнав о расстреле Гумилева в 1922 г., Волошин посвятит его памяти одно из лучших своих стихотворений - «На дне преисподней» (13).

В 1910 г. он пишет статью о Л. Толстом, где в частности касается идеи непротивления злу насилием. Толстовская «формула всемирного исцеления от зла, - пишет он, - проста: не противься злу, и зло не коснется тебя». Волошин подвергает критике такое понимание зла; он считает, что зло не следует отвергать, отчуждать от себя: его надо принять и постараться с помощью доверия и любви переработать в себе и претворить в добро. «Если я перестаю противиться злому вне себя, то этим создаю только для себя безопасность от внешнего зла, но вместе с тем и замыкаюсь в эгоистическом самосовершенствовании. Я лишаю себя опыта земной жизни, возможности необходимых слабостей и падений, которые одни учат нас прощению, пониманию и приятию мира… Не противясь злу, я как бы хирургически отделяю зло от себя и этим нарушаю глубочайшую истину, разоблаченную Христом: что мы здесь на земле вовсе и не для того, чтобы отвергнуть зло, а для того, чтобы преобразить, просвятить, спасти зло. А спасти и освятить зло мы можем, только принявши его в себя и внутри себя, собою его освятив».

Наконец, в 1913 г. Волошин отчетливо выражает свое отношение к насилию в статье «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина». 16 января 1913 г. некто Абрам Балашов бросился на картину И. Репина «Иван Грозный и его сын» и с криком «Довольно крови! Довольно крови!» исполосовал ножом самый центр полотна. Вокруг этого события поднялся шум. Журналисты, критики, художники выражали в печати возмущение поступком Балашова и свое сочувствие И. Е. Репину. Некоторые требовали сурового наказания - «преступника», который оказался психически неуравновешенным человеком. Так, Н. К. Рерих писал: «Не знаю, по каким статьям уложения может быть судим преступник, но если это только не умалишенный, то к таким иродам надо принимать меры особенно суровые» (15).

Волошин же совершенно иначе расценил происшедшее. 19 января газета «Утро России» публикует его статью «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина». По мнению Волошина, вина за случившееся ложится на автора картины, который, жестоко-натуралистически изобразив кровавый инцидент, спровоцировал поступок Балашова. Насилие над зрителем, которое совершил Репин, вызвало ответное насилие психически неуравновешенного человека, чей выбор «не был ни случаен, ни произволен».

Вспоминая подобное же по жестокому натурализму произведение Л. Андреева «Красный смех», вызванное к жизни кровавыми событиями русско-японской войны, Волошин утверждает: «Их жест творчества вполне соответствовал жесту Абрама Балашова, полосовавшего ножом репинское полотно. И Репин и Леонид Андреев в таком же безумии, вызванном исступлением жалости, полосовали ножом души своих зрителей и читателей» (16). В заключение статьи Волошин пишет: «Поступок Абрама Балашова никак нельзя принять за акт банального музейного вандализма. Он обусловлен, он непосредственно вызван самой художественной сущностью Репинской картины» (17).

За этой статьей последовала буря возмущенных отзывов прессы. Журналы и издательства объявили Волошину бойкот; книжные магазины перестали брать для продажи его книги. В ответ на резкие нападки критиков Волошин 12 февраля выступает в Политехническом музее с публичной лекцией «О художественной ценности пострадавшей картины Репина», где показывает разрушительный характер такого рода искусства.

«Натуралистическое искусство, - говорил он, - изображая несчастные случаи, только повторяет их и при этом каждого ставит в положение зрителя, которому приходится констатировать совершившийся ужасный факт. Если художнику удастся изобразить несчастие с такими подробностями и так похоже, что оно кажется совсем сходным с действительностью, - тем хуже: вызванное сочувствие и ужас обессиливающим бременем ложатся на душу зрителя» (18). Такое искусство ранит душу и значит - множит насилие.

Мистический идеализм Волошина словно бы уравнивает насилие над душой и насилие над телом. «Эффект натурализма, - утверждает он, - одинаков с эффектом смертной казни, карающей убийцу: вместо одного трупа получается два трупа, вместо одного несчастного случая, - два несчастных случая. Но разница та, что несчастный случай, закрепленный живописным мастерством, пребывает годы, и перед ним в безвыходной тоске стоят не единицы, а миллионы»19. Таким образом, Балашов, по мнению Волошина, - «не преступник, а жертва репинского произведения» (20).

Таково было отношение Волошина к насилию - будь то революционное насилие или насилие над душой человека, творимое искусством, накануне первой мировой войны. Его пацифистская позиция еще не сложилась в эти годы; его взгляды противоречивы: он соглашается идти на дуэль с Гумилевым, но старается «не попасть» в него; он провидит кровавые ужасы революций, выступает против смертной казни и натуралистического изображения жестокостей в искусстве. Он не принимает толстовского непротивления злу и выдвигает мистический принцип принятия зла в себя, дабы переработать его и претворить в добро с помощью доверия и любви.

Война
Мировая война застала Волошина в Европе, в Швейцарии. И с самых первых дней ее он решительно занял антивоенную позицию. Несмотря на то, что даже самые близкие ему люди - мать, A. M. Петрова, К. Ф. Богаевский - выражали возмущение варварским нашествием «гуннов», Волошин писал: надо «не судить, кто прав, кто виноват. А понять, исчислить, анатомировать, расчленить те силы, что составляют войну… Противники слиты в одном объятии. Ее надо одолеть - самое войну, а не противника» (21).

В то время как другие поэты его круга - С. Городецкий, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, М. Цветаева, И. Северянин, М. Кузмин, Г. Иванов и другие - приветствовали мировую бойню как «очистительную грозу» и надеялись на ее «оздоравливающее» воздействие на европейское общество, Волошин, переехав в Париж, пишет ряд антивоенных статей и цикл стихов «Anno mundi ardentis» (В год пылающего мира). Год спустя эти статьи публикуются в газете «Биржевые ведомости».

Первое впечатление Волошина от войны - это бессмысленность и массовость ее жертв. При этом по роковой закономерности война выбивает из жизни лучших людей, уносит цвет нации. В статьях «Жертвы войны», «Маленькие недосмотры», «Франция и война» он скорбит о тех французских писателях и поэтах, химиках и врачах, которые погибли на фронтах в самом начале мировой войны - все молодые люди, «целое поколение французского искусства». Он пишет «глядя из Франции», ибо там в первую очередь узнавал о жертвах. Но за текстом его статей просматривается и судьба русских молодых людей, «цвета нации», - недаром страницы их испещрены цензурными пропусками. Вот строки, за которыми читаются вполне определенные намеки:

«В первые же дни войны она кинула в плавильный горн все свои духовные и интеллектуальные силы, она положила на полях сражений весь цвет молодого поколения, она пожертвовала… всем расцветом завтрашнего дня… Благодаря всенародности войны, декрет о мобилизации всей страны, со всем накоплением бесценных духовных и социальных богатств, передал в полное распоряжение военной касты, то есть самой невежественной и косной части Франции, не только не имеющей понятия о всечеловеческой ценности того, что давалось ей в безответственное распоряжение, но в целом не готовой даже к своему непосредственному делу - ведению войны…» (22).

Уже из этого отрывка очевидно, что Волошин выступает против всеобщей воинской повинности. Об этом свидетельствует и статья «Маленькие недосмотры» (1915), где между двумя цензурными пропусками значится: «Полное равенство всех граждан перед воинской повинностью, проведенное прямолинейно и последовательно, совершенно преобразило внутренний состав французской армии. Изменился вес и ценность единиц, ее составляющих, так как наравне с обычным мускульным материалом она приняла в себя все самое драгоценное из духовных и творческих сил народа, но ее дух, дисциплина, традиции остались те же, что и были» (23). О содержании двух вынужденных пробелов можно только догадываться.

Сам Волошин дважды отказался служить в армии. В 1916 г., когда его призвали на военную службу в качестве «ратника ополчения 2-го разряда», он написал военному министру: «Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт: как европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участие в братоубийственной и междоусобной войне, каковы бы ни были ее причины. Ответственен не тот, кто начинает, а тот, кто продолжает. Наивным же формулам, что это война за уничтожение войны, я не верю… Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, так как поражение на физическом плане есть победа на духовном, - не может быть солдатом» (24). В этом же письме говорилось: «…Для меня, от которого не скрыт ее (войны - Т. П.) космический моральный смысл, участие в ней было бы преступлением» (25). Волошина все же отправили на медицинское освидетельствование, и его спасло состояние здоровья: астма, которой он страдал с детства, и поврежденная при падении с велосипеда правая рука.

Позднее, уже в 1919 г. в Симферополе, занятом красными, Волошин отказывается от предложенной ему службы в ГПУ (тогда - ВЧК), о котором еще ничего не знал, по той причине, что это наложило бы на него «обязательства по отношению к воинской повинности» (26), и тем самым во второй раз выражает решительный отказ от участия в военных действиях.

При всем своем мистическом и религиозном отношении к происходящему, Волошин прекрасно понимает, что за патриотическими лозунгами стоят экономические интересы воюющих держав. Войны прошлых времен - рыцарские, правительственные, национальные «имели за собой определенную идеологию: справедливость божественную, исторические права, права человека, права нации. Теперь война вступает в чисто деловой фазис… Это насилие не над расой, а над промышленностью: война должна разорить промышленность другой страны».

И далее: «Прежняя война не затрагивала земледельца, не трогала частной собственности, потому что она не делала конкуренции. Машина перепроизводит. Современная промышленность нуждается в постоянно возрастающем количестве потребителей. Раньше войны начинались от бедности, от недостатка. Настоящая война начата Германией от избытка, который, не находя себе выхода, задушил бы ее самое» (27). И еще: «Европейский материализм, создавший интенсивную машинную культуру и развивший молниеносную быстроту сообщений и обмена, дал возможность возникнуть величественным государственно-промышленным организациям, которые, естественно, начинают самостоятельное биологическое существование с пожирания друг друга» (28).

Самые формы войны изменились; если в прошлом главным субъектом войны был человек, то теперь на его место становится машина. «И нечеловеческая жестокость ее объясняется тем, что человек перестал быть мишенью - разрушительные силы направлены на машины, на промышленность, на органы государственного сообщения, обмена и производства». Традиции же в армии остались прежними, и согласно этим традициям, на поля сражений бросают большие массы солдат, что создает благоприятные возможности для их истребления.

Волошин провидит и будущие войны, где будут сражаться машины с машинами, и солдат будет практически не нужен. Человеческих потерь в сражениях почти не будет; «но это не сделает войну более гуманной. Наоборот: все истребительные силы ее будут направлены именно против мирного, промышленного населения, которое будет истребляться так же систематично и спокойно, и бесчеловечно…» (следует цензурный пропуск - Т. П.) (30).

Две современные войны приходят на память при чтении этих строк: проведенная США молниеносная «война в заливе», прошедшая почти без человеческих потерь: авиационные бомбовые удары были направлены на «стратегические объекты». И война в Чечне, где правительственные войска, при всей своей технической оснащенности не способные справиться с горцами-партизанами, обрушили главные удары на мирное население Грозного, методически бомбя и разрушая жилые кварталы.

А сколь современно звучат страницы, где Волошин описывает падение морали в новых войнах! «Озверение и понижение военной морали, совершенное германской армией, бесспорно. Оно последовательно вытекает из нового смысла, который теперь получает война… Остальные европейские государства отстали не намного и быстро нагоняют ее… Даже самые новые догматы военной морали, что кажутся такими циничными в устах германских теоретиков… сформулированы не ими: «За коллективные преступления никто не ответствен». «Кодекс безопасности наций - иной, чем частных лиц». «Спасающий родину не может нарушить никакого закона» (31). Позднее, уже в годы гражданской войны в России, он напишет еще более определенно: «Всякая война неприемлема. Нынешняя же есть нагноение всей лжи, скопившейся в европейской культуре и в европейских международных отношениях» (32).

Антивоенные и антимилитаристские настроения Волошина выразились и в цикле стихов «Anno mundi ardentis», опубликованном в 1916 г. В этих стихах война - результат «дьявольского сева», газеты представляются «кровавыми листами», они полны лжи, которая заволакивает мозг; поэт чувствует, что ему «вырезают часть души»; ему хочется «не знать, не слышать и не видеть…

Застыть как соль… уйти в снега…
Дозволь не разлюбить врага
И брата не возненавидеть!» (33)

В другом стихотворении этого цикла он пишет:

«В эти дни не спазмой трудных родов
Схвачен дух: внутри разодран он
Яростью сгрудившихся народов,
Ужасом разъявшихся времен.
В эти дни нет ни врага, ни брата:
Все во мне и я во всех. Одной
И одна - тоскою плоть объята
И горит сама к себе враждой» (34).

Неслучайно стихи Волошина о войне не принимались редакциями газет и журналов, охваченных милитаристским угаром. Исключение представляла «Русская мысль».
Таково было отношение Волошина к первой мировой войне. Как видим, здесь нет последовательно сформулированной теории пацифизма. Но, как сказал о нем А. Белый, Волошин был «человек, глубоко чуждый милитаристскому безумию, охватившему старый мир» (35).

В его произведениях налицо все признаки действенного отрицания и осуждения войны как способа решения мировых конфликтов: понимание, что за враждой государств друг к другу лежат экономические интересы, поиски наживы и сфер влияния36; осуждение вооруженного способа решения этих алчных стремлений и бесчеловечных, беспрецедентных по жестокости форм новых «промышленных» войн; обличение безнравственного «кодекса войны»; решительное неприятие принципа всеобщей мобилизации и личный твердый отказ от воинской обязанности.

Революция и гражданская война
Бескровную февральскую революцию Волошин воспринял «без особого энтузиазма», так как чувствовал в ней «интеллигентскую ложь, прикрывавшую подлинную реальность революции» (37). Позднее в лекции «Россия распятая» (1920 г.) он вспоминал об этих днях: «И тут внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что русская революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой великой разрухи Русской земли, нового смутного времени». Пророчество это сбылось. «Правда - страшная, но зато подлинная, обнаружилась только во время октябрьского переворота. Русская революция выявила свой настоящий лик» (38).

Октябрьский переворот 17-го года представлялся Волошину делом бесовским, вселенским злом, ужасом кровавой народной усобицы. Он так и называл его «всенародным бесовским шабашем 17-го года» (39). Он увидел в ней то, что предсказывал в свое время Достоевский. Недаром эпиграфом к стихотворению «Трихины» стоят слова из «Преступления и наказания»: «Появились новые трихины»:

«Исполнилось пророчество: трихины
В тела и дух вселяются людей.
И каждый мнит, что нет его правей.
Ремесла, земледелие, машины
Оставлены. Народы, племена
Безумствуют, кричат, идут полками,
Но армии себя терзают сами,
Казнят и жгут: мор, голод и война» (40).

Мотив революционных «трихин» появляется в сознании поэта уже в период революции 1905-1907 гг. Тогда, провидя грядущие беды, он в статье «Пророки и мстители. Предвестия великой революции» (1906) писал: «В настоящую минуту Россия уже перешагнула круг безумия справедливости и отмщения. Неслыханная и невиданная моровая язва, о которой говорил Достоевский, уже началась. Появились эти новые трихины - существа, одаренные умом и волей, которые вселяются в тела людей» (41).

Отношение Волошина к русской революции и России заслуживает специального исследования. Здесь отметим только, что поэт уверен: революцию вершили «над русской землей темные и мстительные силы»; в ней «проступили черты Разиновщины и Пугачевщины», т. е. бессмысленного и беспощадного народного бунта.
Интересно отметить, что говоря о причинах войны и революции, Волошин, как и многие другие теоретики мирной доктрины во все времена человеческой истории, указывает на алчность, жажду наживы как на движущую силу. Теми, кто «хотят весь мир пересоздать», движет

«Гнев, жадность, мрачный хмель разгула, -
А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам!» (42)

В то же время революция для него - это «пароксизм чувства справедливости». Волошин писал об этом еще в статье 1906 г.: «Идея справедливости - самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овладевавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга»43. Об этой идее, принесшей столько насилия и бедствий, Волошин размышляет и применительно к Великой Французской революции. Разрушительную силу всенародного стремления к справедливости, пишет он, остановить невозможно. Когда же разражается это бедствие в России, он констатирует: «Большевизм нельзя победить одной силой оружия, от бесноватости нельзя исцелиться путем хирургическим» (44).

Следовательно, не ответное насилие может спасти Россию. Но повсеместное насилие остановить уже было нельзя: гражданская война заполыхала, и перед поэтом встал вопрос о личном отношении к этому насилию и личном поведении в его условиях. «Пламя, в котором мы горим сейчас, - писал Волошин в 1920 г., - это пламя гражданской войны. Кто они - эти беспощадные борющиеся враги? Пролетарии и буржуи? Но мы знаем, что это только маскарадные псевдонимы, под которыми ничего не скрывается. Каковы же их подлинные имена? Что разделило их?..» Тем самым Волошин подчеркивает всю противоестественность этой братоубийственной войны45 и находит для себя единственно возможную позицию: «Молитва поэта во время гражданской войны может быть только за тех и за других: когда дети единой матери убивают друг друга, надо быть с матерью, а не с одним из братьев» (46).

В этой последней мысли - корень того, что критики характеризовали как «абстрактный гуманизм» или позиция «над схваткой» (47). На самом деле гуманизм был вполне конкретным. На протяжении всей гражданской войны Волошин с поразительной самоотверженностью и бесстрашием спасал людей - красных от белых и белых от красных.

Свидетельств тому множество (48). Приведем лишь некоторые из них, наиболее характерные. Писатель Эмилий Миндлин подчеркивает человеческую позицию Волошина в гражданской войне. «И белые и красные для него прежде всего русские, его русские люди… В политической борьбе он не помогал ни тем, ни другим. Но как отдельным людям - и тем, и другим, - помогая в защите, в спасении одних от других. И гордился тем, что под его кровлей спасались и укрывались от преследований противника в равной мере - …и красный вождь, и белый офицер.

В разгар гражданской войны, в дни, когда Феодосия бывала занята красными, он спасал и прятал на своей даче отдельных офицеров-белогвардейцев, которым грозила смерть… Ему приходилось так же спасать и прятать у себя красных во время белого террора в Крыму»49. В этих делах примирения он являл подлинное бесстрашие, и не раз злоба и ярость утихали в ответ на волошинскую мягкую человечность, его желание понять и принять другого. Как вспоминает М. Цветаева, он не становился ни на чью сторону, он оставался на своей - и это обезоруживало и вызывало уважение. «Всякую занесенную для удара руку он, изумлением своим, превращал в опущенную, а бывало, и в протянутую» (50).

Весьма интересны методы, к которым прибегал Волошин, примиряя враждующие стороны или оберегая свой дом от озверевших красных или белых командиров, от банд, кишевших в Крыму в это смутное время. «Первым его делом, появившись на вызовы, было длительное молчание, а первым словом: - Я бы хотел поговорить с кем-нибудь одним, - желание всегда лестное и требование всегда удовлетворимое, ибо во всякой толпе есть некий… ощущающий себя именно тем одним. Успех его уговоров масс был только взыванием к единственности» (51).

Наиболее удивительным и характерным случаем была, пожалуй, описанная самим Волошиным история с Н. А. Марксом, бывшим генералом царской армии. Примечательно, что этот генерал под впечатлением учения Л. Толстого оставил военную службу и, закончив Московский Археологический институт и защитив диссертацию, стал преподавать древнее Русское право. Затем, во время революции, он поселился в Крыму и при большевиках заведовал (вместе с В. В. Вересаевым) Отделом искусства в Феодосии. Когда летом 1920 г. Феодосия была занята белыми, Маркса арестовали и повезли в Керчь. Ему грозил расстрел. Волошин, узнав об этом, немедленно отправился пешком из Коктебеля в Феодосию и вместе с женой Н. Маркса на том же поезде, на котором везли в арестантском вагоне бывшего генерала, поехал в Керчь.

Приехав туда и не найдя еще места для ночлега, он, волею судьбы познакомился с начальником местной контрразведки ротмистром Стеценко, который славился своей жестокостью и от которого зависела участь Н. Маркса. Когда Волошин в частном разговоре попробовал ходатайствовать перед Стеценко за Маркса, тот безапелляционно заявил: «С подобными господами у нас расправа короткая: пулю в затылок и кончено…» И далее следует замечательное по мудрости и глубине описание самим Волошиным порядка своих действий. «Я уже знал, - пишет он, - что в подобных случаях нет ничего более худшего, чем разговор, который сейчас же перейдет в спор, и собеседник в споре сейчас же найдет массу неопровержимых доводов в свою пользу… Поэтому я не стал ему возражать, но сейчас же сосредоточился в молитве за него. Это был мой старый, испытанный и безошибочный прием с большевиками… Молятся обычно за того, кому грозит расстрел. И это неверно: молиться надо за того, от кого зависит расстрел и от кого исходит приказ о казни. Потому что из двух персонажей - убийцы и жертвы - в наибольшей опасности (моральной) находится именно палач, а совсем не жертва. Поэтому всегда надо молиться за палачей - и в результате можно не сомневаться…» (52).

Так и случилось. Исчерпав запас «жестоких и кровожадных» слов, разбивавшихся о молчаливую молитву Волошина, Стеценко вдруг сказал: «Если вы хотите его спасти, то прежде всего вы не должны допускать, чтобы он попал в мои руки». И научил, как это сделать. В результате Н. Маркс был спасен, а Волошин продемонстрировал такой безошибочно точный метод ненасильственной альтернативы, которому могут позавидовать современные ученые конфликтологи. Суть этого метода, как отметила М. Цветаева, - в духовном акте победы над самой идеей вражды, - победы, достигаемой «окольными путями мистики, мудрости, дара, и прямым воздействием примера».

В своих статьях и поздних поэмах, особенно в поэме «Путями Каина», Волошин создал свою оригинальную философию революции. Не углубляясь в нее здесь (она требует специального исследования), скажем только, что он не принимал теорию классовой борьбы, а марксизм считал «какангелием» (т. е. дурной вестью). «Дух партийности, - писал он в автобиографии, - мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле» (55). И там же: «19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моем отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности… - к борьбе с террором, независимо от его окраски (56).

Такое отношение к междуусобице, раздиравшей Россию, давало ему силы преодолеть весь тот кровавый ужас и накал вражды, свидетелем которых ему довелось стать. Он был уверен, что вековая борьба за власть, рождающая насилие и ведущая «к катастрофическим столкновениям», в конечном итоге приведет «к механической выработке необходимой доли альтруизма, самоотказа, самоограничения, - т. е. общественности» (57).

При этом строй общественности он отнюдь не мыслил, как социализм в марксистском понимании. Такую идею социализма он считал «мелкой», «неприглядной», исполненной «рабьего духа», ибо последовательно оставался верным религиозному мировоззрению. По его убеждению, «социальный рай на земле находится в полном противоречии с «царством Божьим внутри нас»58. В его понимании, если человек делает на земле «дела Господни», то Господь в свою очередь озаботится устройством его земных дел. Отсюда и путь, который он считал верным для России, должен был стать путем духовного преображения личности. «Россия, - писал он в статье «О Граде Господнем», - должна идти к религиозной революции, а не к социальной. Преображение личности» (59).

Таков выход из мира вражды, войн и насилия, который виделся Волошину. При этом преображение личности должно, по его мысли, помочь России исполнить свою миссию - «стать в будущем плацдармом примирения двух противоположных тенденций мирового исторического развития - «восточной» и «западной», «азиатской» и «европейской» . Спустя многие десятилетия, прошедшие с того трагического времени, когда были написаны эти строки, они, как и тогда, все еще могут показаться идеалистическими, наивными, оторванными от реальной жизни. Однако вся жизнь этого человека, так умевшего умирять вражду и свободно, бесстрашно, бескорыстно служить людям, искусству и природе, является свидетельством глубокой продуманности, выстраданности и мудрой правоты многих его идей. Она говорит также о живучести и действенности возросшей на русской почве мирной; доктрины, которая еще скажет миру свое слово.
ПРИМЕЧАНИЯ

1. Куприянов И. Т. Судьба поэта. Киев, 1978. С. 182, 185.

2. Там же. С. 201.

3. Волошин М. А. Лики творчества. Ленинград, 1988. С. 7.

4. В кн.: «Воспоминания о Максимилиане Волошине». М.,1990. С. 72.

5. Там же. С. 10-11.

6. См. там же. С. 455.

7. Волошин М. А. Автобиографическая проза. Дневники. М., 1991. С. 195.

8. «Воспоминания о Максимилиане Волошине». С. 235.

9. Волошин М. А. Путник по вселенным. М.,1990. С. 94-95.

10. Волошин М. А. Избранное. Стихотворения. Воспоминания. Переписка. Минск, 1993. С. 21.

11. См.: «Историю Черубины» // Избранное. С. 180-196.

12. Там же. С. 196.

13. Там же. С. 133-134.

14. Волошин М. А. Лики творчества. С. 532-533.

15. Волошин М. А. О Репине. М.,1913. С. 14.

16. Там же. С. 7, 9.

17. Там же. С. 10.

18. Там же. С. 29.

19. Там же. С. 31.

20. Там же. С. 32.

21. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М., 1991, С. 12.

22. Волошин М. А. Автобиографическая проза. Дневники. С. 183.

23. Там же. С. 140.

24. «Воспоминания о М. Волошине», С. 642-643. М. Сабашникова так вспоминает об этом эпизоде: «Когда его призвали на военную службу, он отправился в Россию, но с твердым решением уклониться. Он соглашался скорее быть расстрелянным, чем убивать» (Цит. по: Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 176.).

25. Цит. по: Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 176.

26. «Воспоминания о М. Волошине». С. 385.

27. Волошин М. А. Автобиографическая проза. С. 145-146.

28. Там же. С. 147.

29. Там же. С. 142.

З0. Там же. С. 143.

31. Там же. С. 147.

32. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 306-307.

33. Стихотворение «Газеты» // Волошин М. А. Избранное. С. 99.

34. Там же. С. 98.

35. «Воспоминания о М. Волошине». С. 508.

36. Внимательное прочтение статей и стихов Волошина о войне особенно выпукло
показывает фальшь, идеологическую предвзятость оценок, дававшихся в годы тоталитаризма: «Пацифистское, религиозное восприятие войны, политическая наивность и беспомощность в оценке важнейших вопросов международной жизни…» «Войну он воспринимал не столько в политическом, сколько в религиозно-этическом плане» (Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 174).

37. Волошин М. А. Автобиография («по семилетьям») // В кн.: «Воспоминания о М. Волошине». С. 32.

38. Волошин М. А. Стихотворения, статьи, воспоминания… С. 314, 315.

39. Там же. С. 317. См. также С. 314: «Народ, безумием объятый, / о камни бьется головой / и узы рвет, как бесноватый».

40. Волошин М. А. Избранное. С. 104-105.

41. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 293.

42. Волошин М. А. Избранное. С. 131.

43. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания… С. 274.

44. Там же. С. 327.

45. О противоестественности гражданской войны и кровавых апокалипсических ужасах террора говорят многие стихотворения Волошина, написанные в эти годы (см. особенно «Красная Пасха», «Террор», «Бойня», «Потомкам», «На дне преисподней» и др. Вот один пример:

«Лицо природы искажалось гневом
И ужасом. А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…
Зима в тот год была Страстной неделей
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал»
(Избранные стихотворения», С. 232-233).

46. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания…. С. 326.

47. См. Куприянов И. Т. Указ. соч. С. 182, 185.

48. См. «Воспоминания о М.Волошине». С. 163-164, 235, 266, 346, 353, 375-376, 431, 443, 447.

49. Там же. С. 431.

50. Там же. С. 234.

51. Там же. С. 245.

52. Волошин М. А. Избранное. С. 260-261.

53. Там же. С. 261.

54. «Воспоминания о М. Волошине». С. 267.

55. Волошин М. А. Путник по вселенным. С. 161-162.

56. Там же. С. 161.

57. Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания…. С. 296.

58. Там же. С. 300.

59. Там же. С. 305.

60. Долгополов Л. К. Волошин и русская история (на материале крымских стихов 1917-1921 гг.) - Русская литература. 1987, № 4. С. 172.

→ Переводы и переводчики

Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Истории о Господе Боге. О человеке, слушающем камни
... И тогда Богу стало просторно, Он поднял лицо, склоненное над Италией, и посмотрел вокруг: всюду стояли святые в мантиях и митрах, и под гаснувшими звездами гуляли ангелы с их песнями, словно с кувшинами, наполненными от сияющего источника, и небесам не было предела.
Мой больной друг открыл глаза, и вечерние облака подхватили его взгляд и понесли куда-то по небу.
- Разве Бог там? - спросил он. Я молчал. Потом наклонился к нему:
- Эвальд, разве мы - здесь? И мы радостно пожали друг другу руки. ... Полный текст

Переводы и переводчики

Поскольку произведения Х.К. Андерсена сразу снискали большую известность как и в Дании, так и в других странах, то они помногу переводились с датского на другие языки. Сейчас в мире, наверно, существует совсем немного языков, на которые не были бы переведены произведения Х.К. Андерсена.

На русский язык некоторые произведения Андерсена переводились еще при жизни писателя, об этом он говорит в своей автобиографии - "Сказка моей жизни". Первым, наиболее полным изданием Андерсена на русском языке, было издание сделанное А. и П. Ганзен в 1894 г. Здесь, на сайте Небесное Искусство, это издание представлено практически полностью.

Определенный интерес представляет краткий обзор переводов Андерсена на момент выхода этого издания. Он был включен в это издание под названием - Библиографические сведения . С тех пор прошло уже больше 100 лет и конечно количество и качество переводов выросло. Интересно отметить тот факт, что хотя на русский язык перевод многих произведений Андерсена был сделан еще 1894, в России он известен практически только как автор сказок для детей.

В советское время были выполнены новые переводы сказок. Я собираю информацию об этих переводах и о переводчиках и буду благодарен, если вы пришлете новую информацию - она будет опубликована на сайте.

• Перевод произведений Х.К. Андерсена на русский язык , сделанный А.В. и П.Г. Ганзен, является классическим. Хотя некоторые имена, использованные ими, устарели - такие как Лизок-с-вершок, а не Дюймовочка, их перевод характеризуется глубоким проникновением в звучание, стилистику, суть датского языка. Они не только перевели тексты, заботливо сохранив все детали оригинала, но и передали всю волшебность, всю тонкости и переливы сказок на датском языке. Здесь, на сайте, собрано много материалов об этой выдающейся семье - А.В. и П.Г. Ганзен.

• На англиский язык Андерсена переводил Джин Хершолт - Jean Hersholt (1886-1956) - датский актер, эмигрировавший в Америку. Его переводы Андерсена на английский язый считаются стандартом и оцениваются как самые лучшие. Краткая биография Джина Хершолта.

Василий Петрович

Великий сказочник Ганс Христиан Андерсен родился в Дании более двухсот лет назад; даже собственную жизнь он называл «прекрасной волшебной сказкой». Долговязый и неуклюжий, с длинным носом и длинными светлыми волосами, он, подобно гадкому утёнку, отличался от большинства других детей. Его родители, башмачник и неграмотная прачка, жили бедно, но очень любили своего сына. Они видели, что мальчик рос умным и творчески одарённым, и поощряли его талант рассказчика и сочинителя.

Первые сказки Андерсена были опубликованы в 1835 году и получили отрицательные отзывы датских литературных критиков, которые осуждали автора за слишком простой язык его сочинений, напоминавший язык устной народной традиции. Один из критиков советовал Андерсену «впредь не тратить время на писание сказок для детей». Вспоминая этот недобрый отзыв, Андерсен признавался: «А я, между тем, никак не мог преодолеть своё желание продолжать писать их [сказки]». В отличие от профессиональных литераторов, обычные читатели были в восторге и требовали продолжения. Вскоре сказки Андерсена начали переводить с датского на многие другие языки, а сам писатель стал богатым и знаменитым. Его с распростёртыми объятиями принимали в каждой стране, которую он посещал. (Андерсен очень любил путешествовать и объездил почти всю Европу, побывал в Африке и в Малой Азии.)

Всего выдающийся сказочник написал более 170 сказок и историй.

Пётр Готфридович Ганзен (1846–1930) приехал в Россию из Дании в 1871 году и в 1888 году женился на Анне Васильевне Васильевой (1869–1942). Именно супруги Ганзен открыли для русского читателя скандинавскую литературу: за тридцать лет совместной работы они перевели на русский язык сотни различных произведений; их переводы считаются классическими и до сих пор остаются самыми популярными.

В 1917 году Пётр Ганзен вернулся в Данию, а Анна Ганзен осталась в Петрограде и смогла ужиться с новой властью: она продолжала заниматься переводами и даже была избрана секретарём Ленинградского отделения Союза писателей СССР. В этот период Анна Ганзен переработала многие переводы, выполненные ранее в соавторстве с мужем. В результате такой переработки появились новые, сокращённые и упрощённые версии сказок Андерсена авторства Анны Ганзен, лишённые глубокого нравственного и религиозного контекста, а также тех фрагментов и деталей, которые противоречили идеологии новой власти. Эти версии сказок издаются и поныне, наряду с полными переводами супругов Ганзен, вводя в заблуждение неосведомлённого читателя. Анна Ганзен умерла в 1942 году в блокадном Ленинграде.