Почему взял псевдоним ф м достоевский. Псевдоним достоевского в соционике и что он означает

Материал из ЕЖЕВИКИ - сайт - Академической Вики-энциклопедии по еврейским и израильским темам

Фёдор Михайлович Достоевский
250px Портрет Достоевского работы Перова, 1872
Псевдонимы:	Д.; Друг Кузьмы Пруткова; Зубоскал; -ий, М.; Летописец; М-ий; Н.Н.; Пружинин, Зубоскалов, Белопяткин и К° [коллективный]; Ред.; Ф.Д.; N.N.
Дата рождения:	11.11.1821 (30.10)
Место рождения:
Произведения на сайте Lib.ru
в Викитеке? .

Фёдор Миха́йлович Достое́вский (30 октября (11 ноября) 1821, Москва , Российская империя - 28 января (9 февраля) 1881, Санкт-Петербург , Российская империя) - один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей.

Достоевский и антисемитизм - по Википедии

Уделял евреям огромное внимание. Антисемитизм был неотъемлемой частью мировоззрения Достоевского и находил выражение как в романах и повестях, так и в публицистике писателя. Но он же был его комплексом и проблемой.

При этом, с одной стороны, он утверждая «… в сердце моём этой ненависти не было никогда …» а с другой всей своей писательской и публицистической деятельностью постоянно свой антисемитизм демонстрировал. Т.е. для него самого это было глубоким комплексом.

Иногда можно предположить, что это просто реализм:

Например, обсуждая дальнейшую участь освобожденных от крепостного права крестьян, он пишет в «Дневнике писателя» за 1873 г.:

+ «Так и будет, если дело продолжится, если сам народ не опомнится; а интеллигенция не поможет ему. Если не опомнится, то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов, и уж тут никакая община его не спасет… <…> Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным, но так как они будут платить бюджет, то, стало быть, их же надо будет поддерживать.» +

Но в других местах явно прояляется его иррациональная ненависть.

Писатель Андрей Дикий приписывает Достоевскому следующую цитату:

«Евреи сгубят Россию и станут во главе анархии. Жид и его кагал - это заговор против русских».

Похожую цитату со ссылкой на письмо-ответ Николаю Епифановичу Грищенко, учителю Козелецкого приходского училища Черниговской губернии, приводит Наседкин: «А ведь жид и его кагал - это всё равно, что заговор против русских!»

Отношение Достоевского к еврейскому вопросу анализируется литературоведом Леонидом Гроссманом в статье «Достоевский и иудаизм» и книге «Исповедь одного еврея» , посвященной переписке между писателем и еврейским журналистом Аркадием Ковнером. Послание великому писателю, отправленное Ковнером из Бутырской тюрьмы, произвело впечатление на Достоевского. Свое ответное письмо он заканчивает словами «Верьте полной искренности, с которой жму протянутую Вами мне руку», а в посвященной еврейскому вопросу главе «Дневника писателя» обширно цитирует Ковнера.

По мнению критика Майи Туровской взаимный интерес Достоевского и евреев вызван воплощением в евреях (и в Ковнере, в частности) искательства персонажей Достоевского.

По мнению Николая Наседкина, противоречивое отношение к евреям вообще свойственно Достоевскому, .

Следует отметить, что неприязнь Достоевского к евреям, возможно, была связана с его религиозными убеждениями (см. Христианство и антисемитизм).

Цитаты Достоевского использовались нацистами во время Великой Отечественной войны для пропаганды на оккупированых территориях СССР, например такая из статьи «Еврейский вопрос»:

Что если бы не евреев было в России три миллиона, а русских, и евреев было бы 160 миллионов (в оригинале у Достоевского - 80 миллионов, но численность населения страны увеличили вдвое - для придания цитате большей актуальности. - Б. С.) - ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы их прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем, не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали с чужими народами в старину?»

КЕЭ, том 2, кол. 374–376 Достоевский Фёдор. Электронная еврейская энциклопедия

ДОСТОЕ́ВСКИЙ Федор Михайлович (1821, Москва, – 1881, Петербург), русский писатель.

Антисемитизм был неотъемлемой частью мировоззрения Достоевского и находил выражение как в романах и повестях, так и в публицистике писателя. В Достоевском соединялись ксенофобия и ненависть к «инородцам» и «инославным» вероисповеданиям, являющиеся характерными чертами русского национализма нового времени, и глубокая религиозная вражда христианина к иудаизму. Первый еврейский персонаж в творчестве Достоевского - это Исай Фомич Бумштейн («Записки из Мертвого дома», 1861–62), рижский еврей, каторжник, стилизованный под гоголевского Янкеля из «Тараса Бульбы». Манеры, внешность, молитвенные обряды и речь Исая Фомича изображены насмешливо и недоброжелательно, без малейшей попытки проникновения в его психологию и в смысл совершаемых им обрядов.

Почти все евреи в произведениях Достоевского - отрицательные персонажи, одновременно опасные и жалкие, трусливые и наглые, хитрые, алчные и бесчестные. В изображении их писатель часто прибегает к штампам и наветам вульгарного антисемитизма (осквернение иконы богоматери евреем-выкрестом Лямшиным в «Бесах», допущение справедливости обвинения евреев в ритуальном употреблении крови (см. Кровавый навет) христианских младенцев в «Братьях Карамазовых»). Вместо слова «еврей» Достоевский предпочитает употреблять уничижительные прозвища: жиды, жидки, жидишки, жидюги, жиденята.

Еврейскому вопросу уделяется большое внимание в публицистике Достоевского. В своем журнале «Время» Достоевский поддержал закон от 27 ноября 1861 г., предоставлявший расширение гражданских прав евреям, имеющим высшее образование, и напечатал возражение против антисемитских выступлений газеты славянофила И. Аксакова «День». В публицистике Достоевского 1870-х гг. еврейская тема получает противоречивую трактовку, которая, однако, остается в основном недоброжелательной. Как большинство русских публицистов того времени, Достоевский винит евреев в пореформенном разорении русского крестьянства, утверждая, что евреи представляют страшную опасность для России и ее народа - с экономической, политической и духовной точки зрения. Достоевский изображает евреев угнетателями русского народа. В то же время он утверждает, что в русском народе нет «предвзятой, априорной, тупой, религиозной какой-нибудь ненависти к еврею». Евреи, по его мнению, сами ненавидят русский народ; ограничительные законы против них - это лишь самозащита угнетенных русских от пагубного еврейского засилья. Либерализация русского политического режима приведет, по мнению Достоевского, к тому, что «жидки будут пить народную кровь». Евреи заглушат, по мнению Достоевского, любую попытку бороться с их экономическим засильем воплями «о нарушении принципа экономической вольности и гражданской равноправности». Особую ненависть Достоевского вызывает образованный еврей, «из тех, что не веруют в Бога», носитель начал космополитизма и либерализма, господствующих в Европе. Такой еврей представляется Достоевскому связующим звеном между евреем-шинкарем и лордом Биконсфилдом (см. Б. Дизраэли), антирусскую политику которого Достоевский приписывал его еврейскому происхождению. Сила «еврейской идеи» в мире препятствовала, с точки зрения Достоевского, решению славянского вопроса на Берлинском конгрессе в пользу славян, а не турок.

Получив в 1877 г. письмо А. У. Ковнера, обвинившего писателя в антисемитизме, Достоевский в том же году посвятил еврейскому вопросу несколько глав в «Дневнике писателя». Отвечая не только Ковнеру, но и другим своим корреспондентам-евреям, Достоевский утверждал, что он не юдофоб и является сторонником безусловного гражданского равноправия евреев. «Но уже 40-вековое, как вы говорите, их существование, - продолжает Достоевский, - доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формироваться в разные status in statu [государство в государстве. - Ред.]...» Достоевский испытывает страх перед этой силой, опасаясь, что она будет использована во вред русскому народу. Писатель сопровождает выражение готовности согласиться на предоставление евреям гражданского равноправия такими оговорками, которые сводят это формальное согласие на нет, и выражает сомнение в способности евреев «к прекрасному делу настоящего человеческого единения с чуждыми им по вере и по крови людьми». В письмах Достоевского 1878–81 гг. содержатся грубейшие выпады в адрес евреев, свидетельствующие о его болезненной, патологической ненависти к ним. Указывая на активное участие евреев в революционном и социалистическом движении, Достоевский говорит в одном из писем: «... жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он status in statu, составляет свою общину, которая никогда не потрясется, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды». В Германии Достоевский всюду видит «жидовские рожи», созерцание которых доставляет ему невыносимые муки. В советском издании Достоевского («Письма. 1832–1881», под редакцией и с примечаниями А. Долинина /Искоз, 1883–1968/, т. 1–4, М.–Л., 1928–59) все эти места опущены.

Антисемитизм Достоевского связан со славянофильскими корнями его мировоззрения, с русским национально-религиозным мессианизмом, притязания которого неизбежно приходят в столкновение с мессианизмом еврейским. Для Достоевского существование еврейства является вызовом христианству и, прежде всего, русскому православию. Перенося на русский народ свойства избранничества, рассматривая его как единственный подлинный народ-богоносец, Достоевский не мог не ощущать глубокого беспокойства по поводу самого существования еврейского народа, являющегося как бы живым опровержением этих идей. Он испытывал недоумение, граничащее с восхищением, перед тайной неистребимости еврейского народа, его верностью своей религии и своей древней родине: «... приписывать status in statu одним лишь гонениям и чувству самосохранения - недостаточно. Да и не хватило бы упорства в самосохранении на сорок веков, надоело бы и сохранять себя такой срок. И сильнейшие цивилизации в мире не достигали и до половины сорока веков и теряли политическую силу и племенной облик. Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, а некоторая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова». Для Достоевского еврейский народ, его история и его положение в мире - религиозный феномен, а религиозная природа еврейства не может измениться. «Еврей без Бога как-то немыслим, - говорит Достоевский, - не верю я даже в образованных евреев-безбожников».

Эти высказывания Достоевского вступают в конфликт с его определением «жидовской идеи» как слепой плотоядной жажды личного обогащения, как житейского материализма и безнравственности и его отношением к еврейской религии как к чему-то смехотворному и отталкивающему.

Очевидно, что глубокие противоречия, свойственные мировоззрению Достоевского, приводили его одновременно и к слепой ненависти к евреям, и к глубоким прозрениям, создавая в его уме образ еврейства, в котором карикатурные искажения сочетаются с глубоким пониманием экзистенциальных особенностей еврейского народа и его истории.

Еврейская Энциклопедия Брокгауза-Ефрона

(1821-1881) - знаменитый русский писатель, один из значительнейших выразителей русского антисемитизма. Сперва в образах живых евреев, вкрапленных в его художественные произведения, затем в публицистических статьях Д. неизменно является недругом еврейства, сперва презирающим их, затем ненавидящим. В изображение своего товарища по каторге ("Записки из мертвого дома", 1861) Исая Фомича Бумштейна Д. в самом деле не вложил ничего, кроме бесконечного презрения. "Нашего жидка... любили... арестанты, хотя решительно все без исключения смеялись над ним... Это был человек уже не молодой, лет около шестидесяти, маленький ростом и слабосильный, хитренький и в то же время решительно глупый. Он был дерзок и заносчив и в то же время ужасно труслив... Он всегда был в превосходнейшем расположении духа. В каторге жить ему было легко; он был по ремеслу ювелир, был завален работой из города, в котором не было ювелира. Разумеется, он в то же время был ростовщиком и снабжал под проценты и залоги всю каторгу деньгами". В одной из следующих глав идет рассказ о том, как Исай Фомич занялся ростовщичеством в первое же мгновение своего появления на каторге, и о том, как он забавно кривлялся на молитве, изображая какой-то обязательный по ритуалу экстаз... Любопытной - единственной некарикатурной - черточкой в Исае Фомиче является его пламенный интерес к спектаклю, устроенному каторжными; для него "наш театр был истинным наслаждением"... Быть может, не случайно также эстетические элементы оттеняет Д. в образе другого еврея, изображенного им через десять лет в романе "Бесы" (1871). Мелкий провинциальный почтамтский чиновник Лямшин - талантливый музыкант и рассказчик: "у мерзавца действительно был талант". Лямшин - жалкий трус, подлиза, издевающийся над теми, перед кем подхалимствует, и, наконец, ростовщик; слух приписывает ему участие в возмутительном кощунстве над иконой Богоматери; в заключение Лямшин, участвовавший в революционном убийстве одного из героев романа, причем проявил лишь патологическую трусость, донес на всех. В эту пору Д. не видел в еврее ничего, кроме объекта презрения. Еврей, покупающий краденую ложку, есть и в "Преступлении и наказании" (ч. V, гл. VΙ); вообще эпизодический "жид" имеется чуть не во всех романах Д. ("Подростке", "Идиоте", "Братьях Карамазовых"), встречаясь и в рассказах - и везде, конечно, в соответственной окраске. В "Дневнике писателя" художественные образы Д. получают публицистическое освещение. С самого начала "Дневника" ("Гражданин", 1873) при всяком удобном случае Д. указывает на пагубную роль евреев, сперва экономическую, затем политическую и идейную. Ни серьезных доказательств, ни своеобразных идей в его обличениях не замечается; это банальный антисемитизм, несомненно, увлекающий читателя тем болезненным пафосом убежденности, который так отличает публицистику Д. Этим действием не на мысль, а на чувства особенно страшен антисемитизм Д. Говоря о реформах Александра II, Д. предсказывает, что если все продолжится в том же духе, то "жидки будут пить народную кровь", но так как они будут платить бюджет, то, стало быть, их же надо будет поддерживать; в 1876 г. он уже говорит о толпе бросившихся на Россию "восторжествовавших жидов и жидишек". Все кричат об экономическом засилье евреев. "Но попробуйте сказать что-нибудь против этого, и тотчас же вам возопят о нарушении принципа экономической вольности и гражданской равноправности" (июнь). Таким образом в эту эпоху еврейство представлялось Д. уже не карикатурным предметом презрения, а ненавистной силой и как бы символом того космополитического и атеистического либерализма, борьбе с которым была посвящена вся публицистика Д.

"Образованный какой-нибудь высший еврей из тех, что не веруют в Бога и которых вдруг у нас так много расплодилось" стал для него как бы звеном, связующим, с одной стороны, еврея-фанатика и шинкаря, с другой - лорда Биконсфильда, "урожденного Израиля (né d"Israëli)", антирусскую политику которого Достоевский склонен был объяснить его еврейством. - Все такие намеки и указания, там и сям рассыпанные в "Дневнике", произвели впечатление на еврейских читателей и побудили некоторых из них вступить с ним в переписку. Интересно отметить, что среди них был уже прежде полемизировавший с Д. в "Голосе" А. Ковнер (см.), ответ которому напечатан среди писем Достоевского (СПб., 1883 г.). "Скажу вам, - пишет здесь, между прочим, Д., - что я и от других евреев уже получал в этом роде заметки. Теперь же вам скажу, что я вовсе не враг евреев и никогда им не был. Но уже 40-вековое, как вы говорите, их существование доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей их истории, не формулироваться в разные status in statu... У меня есть знакомые евреи, есть еврейки, приходящие и теперь ко мне за советами по разным предметам, а они читают "Дневник писателя" и, хотя щекотливые, как все евреи, за еврейство, но мне не враги, а, напротив, приходят". С такими оговорками Д. развил эти положения в "Дневнике" за март 1877 года. Можно считать несомненным, что еврейские корреспонденты, которых он здесь цитирует, не кто иные как Ковнер, Сара Лурье, недавно умершая, и (в главе "Но да здравствует братство") Т. В. Лурье. Основные мысли этого главного антисемитического произведения Д. переданы в статье "Антисемитизм в России" (см.). Отвергая обвинения в ненависти, Д. говорит: "Уж не потому ли обвиняют меня в "ненависти", что я называю иногда еврея "жидом"? Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а во-вторых, слово "жид", сколько я помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи". Таким образом идея, неизмеримо более общая, чем еврейство, насильственно связывается с ним и вменяется ему в вину. - "Еврей без Бога как-то немыслим, - говорит Д. в другом месте, - не верю я даже и в образованных евреев-безбожников" - и, однако, еврейство оказывается повинным в материализме: "Наступает вполне торжество идей, пред которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды... Наступает, напротив, матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот все, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу - вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей. Засмеются и скажут, что это там вовсе не от евреев. Конечно, не от одних евреев, но, если евреи окончательно восторжествовали и процвели в Европе именно тогда, когда там восторжествовали эти новые начала даже до степени возведения их в нравственный принцип, то нельзя не заключить, что и тут евреи приложили свое влияние". Поэтому факты, сообщаемые оппонентами Д., его не убеждают: "Пусть благородный Гольдштейн (см.) умирает за славянскую идею. Но все-таки, не будь так сильна еврейская идея в мире, и, может быть, тот же самый "славянский" (прошлогодний) вопрос давно бы уже решен был в пользу славян, а не турок. Я готов поверить, что лорд Биконсфильд сам, может быть, забыл о своем происхождении когда-то от испанских жидов (наверно, однако, не забыл); но что он "руководил английской консервативной политикой" за последний год отчасти с точки зрения жида, в этом, по моему, нельзя сомневаться". - Необходимо отметить решительные утверждения Д., что в русском народе нет "предвзятой, априорной, тупой, религиозной какой-нибудь ненависти к еврею". В "Заметках из записной книжки", которые должны были лечь в основание ближайших глав "Дневника писателя", евреи упоминаются неоднократно. - Общий вывод тот, что евреи, по Достоевскому, одновременно оказываются повинными и в политике английского консерватизма, и в анархизме, и в социализме.

А. Горнфельд.

Сноски

Уведомление : Предварительной основой данной статьи была аналогичная статья в http://ru.wikipedia.org , на условиях CC-BY-SA, http://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0 , которая в дальнейшем изменялась, исправлялась и редактировалась.

30 октября (по новому стилю 11 ноября) 1821 года родился известнейший русский писатель – Ф. М. Достоевский. Детство Фёдора Михайловича Достоевского прошло в большой семье, которая принадлежала к дворянскому классу. Он был вторым из семи детей. Отец семейства – Михаил Андреевич Достоевский работал в больнице для малоимущих. Мать – Мария Фёдоровна Достоевская (девичья фамилия – Нечаева) происходила из купеческого рода. Когда Федору было 16 лет, внезапно умирает мать. Отец вынужден отправить старших сыновей в пансион К. Ф. Костомарова. С этого момента братья Михаил и Фёдор Достоевский поселяются в Санкт-Петербурге.

Жизнь и творчество писателя по датам

1837 год

Эта дата в биографии Достоевского была весьма непростой. Умирает мать, на дуэли погибает Пушкин , чье творчество в судьбе обоих братьев играет на тот момент весьма важную роль. В этот же год Фёдор Михайлович Достоевский переезжает в Санкт-Петербург, и поступает в военно-инженерное училище. Через два года отца писателя убивают крепостные крестьяне. В 1843 автор берется за перевод и издание произведения Бальзака – «Евгения Гранде».

Во время учёбы Достоевский часто читал произведения, как зарубежных поэтов – Гомера , Корнеля, Бальзака, Гюго , Гёте, Гофмана, Шиллера , Шекспира, Байрона , так и русских – Державина , Лермонтова , Гоголя и, конечно, Пушкина.

1844 год

Этот год можно считать началом многочисленных этапов творчества Достоевского. Именно в этот год Фёдор Михайлович пишет свое первое произведение – «Бедные люди»(1844-1845), которое после выхода сразу же приносит автору славу. Роман Достоевского «Бедные люди» был высоко оценен В. Белинским и Николаем Некрасовым . Однако если содержание романа «Бедные люди» было хорошо принято публикой, то уже следующее произведение натыкается на непонимание. Повесть «Двойник» (1845-1846) не вызывает абсолютно никаких эмоций, и даже критикуется.

В январе-феврале 1846 года Достоевский познакомился с Иваном Гончаровым в литературном салоне критика Н. А. Майкова.

1849 год

22 декабря 1849 года – переломная дата в жизни Достоевского, т.к. в этом году его приговаривают к казни. Автор привлекается к суду по «делу Петрашевского», и 22 декабря суд выносит приговор о смертной казни. Многое предстает в новом свете для писателя, но в последний момент, перед самой казнью, приговор сменяют на более мягкий – каторжные работы. Практически все свои ощущения Достоевский пытается вложить в монолог князя Мышкина из романа «Идиот».

К слову, Григорьев, также приговоренный к казни, не выдерживает психологического напряжения, и сходит с ума.

1850 – 1854 гг.

В этот период творчество Достоевского затихает из-за того, что писатель отбывает наказание в ссылке в Омске. Сразу после отбытия срока, в 1854 году Достоевского отправляют в седьмой линейный сибирский батальон рядовым солдатом. Здесь он знакомится с Чоканом Валихановым (известный казахский путешественник и этнограф) и Марией Дмитриевной Исаевой (жена бывшего чиновника по особым поручениям), с которой у него начинается роман.

1857 год

После смерти мужа Марии Дмитриевны, Достоевский женится на ней. В период пребывания на каторге и во время военной службы писатель сильно меняет свое мировоззрение. Раннее творчество Достоевского не было подвержено каким-либо догмам или жестким идеалам, после произошедших событий автор становится крайне набожным, и приобретает своего жизненного идеала – Христа. В 1859 году Достоевский вместе с женой и приемным сыном Павлом покидают место его службы – город Семипалатинск, и перебирается в Петербург. За ним продолжается неофициальное наблюдение.

1860 – 1866 гг.

Вместе со своим братом Михаилом работает в журнале «Время», далее в журнале «Эпоха». В этот же период Фёдор Михайлович Достоевский пишет «Записки из мертвого дома», «Записки из подполья», «Униженные и оскорблённые», «Зимние заметки о летних впечатлениях». В 1864 году умирают брат Михаил и жена Достоевского. Он часто проигрывает в рулетку, влезает в долги. Деньги очень быстро заканчиваются и писатель переживает тяжелый период. В это время Достоевский сочиняет роман «Преступление и наказание» , который пишет по одной главе, и тут же отсылает в журнальный набор. Чтобы не потерять права на собственные произведения (в пользу издателя Ф. Т. Стелловского), Федор Михайлович вынужден написать роман «Игрок». Однако для этого у него не хватает сил, и он вынужден нанять стенографистку Анну Григорьевну Сниткину. Кстати роман «Игрок» был написан ровно за 21 день в 1866 году. В 1867 году уже Сниткина-Достоевская сопровождает писателя заграницу, куда он отправляется, чтобы не потерять все деньги, полученные за роман «Преступление и наказание». Жена ведет дневник об их совместном путешествии, и помогает обустроить его финансовое благополучие, взвалив на свои плечи все экономические вопросы.

Последние годы жизни. Смерть и наследие

Этот последний период в жизни Достоевского проходит весьма плодотворно для его творчества. С этого года Достоевский вместе с женой поселяется в городе Старая Русса, находящемся в Новгородской губернии. В этот же год Достоевский пишет роман «Бесы». Через год появляется «Дневник писателя», в 1875 – роман «Подросток», 1876 – рассказ «Кроткая». В 1878 году происходит значимое событие в жизни Достоевского, император Александр II приглашает его к себе, и знакомит с семьей. За два последних года своей жизни (1879-1880 гг.) писатель создает одно из лучших и самых главных своих произведений – роман «Братья Карамазовы».
28 января (по новому стилю – 9 февраля) 1881 года Фёдор Михайлович Достоевский умирает из-за резкого обострения болезни эмфиземы. Это произошло после скандала с сестрой писателя – Верой Михайловной, просившей брата отказаться от наследства – имения, доставшегося от тетки А. Ф. Куманиной.
Полная событий биография Фёдора Достоевского показывает, что автор получил признание еще при жизни. Однако наибольший успех его произведения получили после смерти. Даже великий Фридрих Ницше признал, что Достоевский был единственным автором-психологом, ставшим отчасти его учителем. Музей Достоевского открыт в Санкт-Петербурге в доме, в котором находилась квартира писателя. Анализ произведений Достоевского был проведен многими писателями-критиками. В результате Федор Михайлович был признан одним из величайших русских писателей-философов, затрагивавших наиболее острые жизненные вопросы.

Хронологическая таблица

Другие варианты биографии

• Владимир Ильич Ленин назвал Достоевского «архискверным» из-за его отношения и к «беспредельщикам» революционерам. Именно их Федор Михайлович изобразил в своем известном романе «Бесы», называя бесами и мошенниками.
• Во время краткого пребывания в Тобольске, по пути на каторгу в Омск, Достоевскому подарили Евангелие. Все время в ссылке он читал эту книгу и не расставался с ней до конца своей жизни.
• Жизнь писателя была омрачена постоянным отсутствием денег, болезнями, заботой о большой семье и растущими долгами. Федор Достоевский почти всю жизнь писал в долг, то есть под наперед взятый аванс от издателя. В таких условиях у писателя не всегда хватало времени на проработку и оттачивание своих произведений.
• Достоевский очень любил Петербург, который показывал во многих своих произведениях. Порой даже встречаются точные описания мест этого города. Так, например, в его романе «Преступление и наказание» Раскольников спрятал орудие убийства в одном из дворов, который реально существует в Петербурге.

Вспоминает: «Мы же, мальчики, не имея отдельных комнат, постоянно находились в зале все вместе. Упоминаю это для того, чтобы показать, что вся детская жизнь двух старших братьев, до поступления их в пансион Чермака, была на моих глазах. Все их занятия и все их разговоры были при мне; они не стеснялись моим присутствием, и разве только в редких случаях отгоняли меня от себя, называя меня своим "хвостиком". Оба старшие брата были погодки, росли вместе и были чрезвычайно дружны между собою. Дружба эта сохранилась и впоследствии, до конца жизни старшего брата. Но, несмотря на эту дружбу, они были совершенно различных характеров. Старший брат Миша был в детстве менее резв, менее энергичен и менее горяч в разговорах, чем брат Федя, который был во всех проявлениях своих настоящий огонь, как выражались наши родители».

«Так как они <Михаил и Федор Достоевские> росли, никогда не покидая отцовский дом, — пишет дочь писателя , — не зная жизни, без товарищей, не бывая в обществе, они были большими детьми, наивными и романтическими мечтателями. Страстная дружба связывала обоих братьев. Они жили в мире фантазий, много читали, обменивались литературными впечатлениями и восторгались произведениями Пушкина, бывшего идеалом обоих».

А.М. Достоевский вспоминает: «Вообще брат Федя более читал сочинения исторические, серьезные, а также и попадавшиеся романы. Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи, бывши в старшем классе пансиона (чем брат Федор не занимался). Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть, конечно, только то, что попадалось им в руки, так как полного собрания сочинений Пушкина тогда еще не было. Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры; произведения его еще не заучивались наизусть по требованию преподавателей. Авторитетность Пушкина, как поэта, была тогда менее авторитетности Жуковского даже между преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев. Помню, что братья как-то одновременно выучили наизусть два стихотворения: старший брат "Графа Габсбургского" <В.А. Жуковского>, а брат Федор, как бы в параллель ему, — "Смерть Олега" <А.С. Пушкина>. Когда эти стихотворения были произнесены ими в присутствии родителей, то предпочтение было отдано первому, вероятно, вследствие большой авторитетности сочинителя. Маменька наша очень полюбила эти два произведения, и часто просила братьев произносить их; помню, что даже во время своей болезни, уже лежа в постели, она с удовольствием прислушивалась к ним».

В середине мая 1837 г. Михаил и Федор Достоевские приехали в Петербург для поступления в Главное инженерное училище. «Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, — вспоминал Достоевский в об этой поездке в Петербург, — мечтали об чем-то ужасно, обо всем "прекрасном и высоком", — тогда это словечко было еще свежо и выговаривалось без иронии. И сколько тогда было и ходило таких прекрасных словечек! Мы верили чему-то страстно, и хоть мы оба отлично знали всё, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни. Тогда, всего два месяца перед тем, скончался Пушкин, и мы, дорогой, сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух».

Поклонение всему «прекрасному и святому», чему были верны с детства Михаил и Федор Достоевские, осталось у них на всю жизнь, как и нежная и преданная дружба, связавшая их все годы. И если Михаил Михайлович пишет 28 ноября 1838 г. отцу: «И для страдальцев есть радости! О, какие радости! Пусть у меня возьмут все, оставят нагим меня, но дадут мне Шиллера, и я позабуду весь мир! Что мне все эти внешности, когда мой дух голоден! Тот, кто верит в прекрасное, уже счастлив! Я часто плачу от радости, чаще, нежели от горя, и жду с нетерпением посещения минут этих! Вот радость! Духовная радость, а не физическая!», то это же мог написать отцу и сам Достоевский, для которого И.Ф. Шиллер всегда был тоже «прекрасным и святым».

Не поступив в Главное инженерное училище (ошибочно был признан чахоточным), Михаил Михайлович определился в январе 1838 г. на военную службу кондуктором 2-го класса; в сентябре произведен в юнкеры, в 1841 г. — в инженер-прапорщики. Служил при Петербургской и Ревельской инженерных командах. Между Михаилом и Федором существует тесная духовная связь. Письма Достоевского к брату Михаилу поражают удивительным проникновением в самое сокровенное великих писателей, он — гениальный читатель, он обладает поразительной склонностью к сотворчеству с классиками. «...Гомер (баснословный человек, может быть как Христос, воплощенный Богом и к нам посланный), — , — может быть параллелью только Христу, а не Гете. Вникни в него брат, пойми "Илиаду", прочти ее хорошенько (ты ведь не читал ее? признайся). Ведь в "Илиаде" Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной и земной жизни, совершенно в такой же силе, как Христос новому. Теперь поймешь ли меня? Victor Hugo как лирик с чисто ангельским характером, с христианским младенческим направленьем поэзии, и никто не сравнится с ним в этом, ни Шиллер (сколько ни христианск<ий> поэт Шиллер), ни лирик Шекспир, я читал его сонеты на французском, ни Байрон, ни Пушкин. Только Гомер с такою же неколебимою уверенностию в призванье, с младенческим верованием в бога поэзии, которому служит он, похож в направленье источника поэзии на Victor"a Hugo, но только в направленье, а не в мысли, которая дана ему природою и которую он выражал; я и не говорю про это. Державин, кажется, может стоять выше их обоих в лирике...»

«Бальзак велик! — семнадцатилетний Достоевский брату Михаилу. — Его характеры — произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека». Так постепенно, в восторженной смене литературных впечатлений и в лихорадочном, хаотичном чтении классиков мировой литературы, в откровенной переписке с братом Михаилом, молодой Достоевский находит сокровенную тему своего будущего творчества: человек, его природа, его назначение, смысл его жизни, его душа.

Брату Михаилу: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

Михаил и Федор Достоевские страстно мечтают о встрече: даже самые сокровенные письма не могут передать всех порывов души и сердца. В 1843, 1845 и 1846 гг. Достоевский трижды гостит у Михаила в Ревеле, который стал одним из самых модных курортов России, так как морские купания считались панацеей от всех болезней.

В 1848 г. Михаил Михайлович вышел в отставку и поселился в Петербурге у Достоевского. С этого же года печатает в «Отечественных записках» (№ 2) перевод поэмы И.В. Гете «Рейнеке-Лис», а в «Библиотеке для чтения» (Т. 2—5) драмы И.Ф. Шиллера «Дон Карлос». В 1848—1850 гг. Михаил Михайлович напечатал в «Отечественных записках» ряд повестей: «Дочка» (1848. № 8), «Господин Светёлкин» (1848. № 10), «Воробей» (1848. № 11), «Два старичка» (1849. № 11), «Пятьдесят лот» (1850. № 8).

Под влиянием Достоевского Михаил Михайлович познакомился с сочинениями Ш. Фурье и сблизился с кружком петрашевцев. С 6 мая по 24 июня 1849 г. Михаил Михайлович находился в Петропавловской крепости и был освобожден во многом благодаря Достоевскому, доказавшему на следствии его непричастность к деятельности петрашевцев. «Брат мой никогда не принимал никакого участия в разговорах у Петрашевского, — показывал Достоевский на следствии. — Я не слыхал, чтобы он сказал хоть два слова. Все, бывавшие у Петрашевского, знают это. Ходил он реже меня и если ходил, то ходил из любопытства и потому, что, будучи человеком семейным, весьма небогатым, трудящимся, отказывающим себе почти во всех наслаждениях, он не мог отказать себе в единственном развлечении: поддерживать весьма небольшой круг знакомства, чтоб не одичать в домашнем углу совершенно. Я говорю это к тому, что брат познакомился с Петрашевским через меня, что в этом знакомстве я виноват, а вместе в несчастии брата и семейства его. Ибо, если я и другие в эти два месяца заключения вытерпели только тоску и скуку, то он выстрадал в десять раз более в сравнении с нами. Он от природы сложения слабого, наклонен к чахотке и, сверх того, мучается душою о погибшем семействе своем, которое должно буквально и неизбежно погибнуть от тоски, лишений и голода в его отсутствие. И потому этот арест должен быть для него буквально казнию, тогда как виновен он менее всех. Я считал себя обязанным сказать это; ибо знаю, что он не виноват ни в чем не только словом, но даже мыслию». Негласный надзор над Михаилом Михайловичем сохранился до конца жизни.

В 1850-е гг., в связи, очевидно, с тем, что брат Федор находится на каторге и в ссылке, Михаил Михайлович почти перестает писать (ему нужно было, вероятно, взаимное сопряжение с творчеством брата) и занимается больше частным предпринимательством (табачная фабрика и магазин), изредка публикуя лишь переводы.

В письме к брату Федору от 18 апреля 1856 г. Михаил Михайлович сообщает о том, почему он не писал к нему все четыре каторжных года: «...Я не спал всю ночь. Я мучился и плакал. Боже мой! Неужели я не заслужил перед тобою большего доверия к любви моей и моему сердцу? Неужели ты не мог предположить других причин, более важных, моему молчанию и вообще нежеланию писать тебе мимо официального пути. Милый брат, единственный друг, — потому что у меня нет друзей — единственный друг, перед которым я никогда не скрывал себя, я хочу наконец оправдаться перед тобою, хочу в первый раз преступить приказ, данный мне, не вести с тобою тайной переписки под опасением большой ответственности. И потому слушай и верь вечному моему слову. Это будет искреннее и чистосердечное признание. После нашей разлуки с тобою спустя месяца три я начал хлопотать о дозволении писать к тебе. Видит Бог и моя совесть, я хлопотал долго и усердно. А ничего не выхлопотал. Мне отвечали на основании законов, что, до тех пор пока ты на к<аторжных> работах, это невозможно. Я даже понял, что дальнейшие хлопоты не пособят делу, могут навлечь на меня только неприятности. На счет же тайной переписки я был достаточно предубежден, чтобы осмелиться на нее. И потому я решил помогать тебе, если представятся случаи, но не компрометировать ни тебя, ни себя не единою строкой».

В пору пребывания брата Федора в Семипалатинске и Твери Михаил Михайлович выполняет все многочисленные просьбы брата, касающиеся Петербурга. «...Федор Михайлович вспоминал всегда о Михаиле Михайловиче с самым нежным чувством, — пишет жена писателя . — Он любил его более, чем кого другого из своих кровных родных, может быть, потому, что вырос вместе с ним и делил мысли в юности».

В 1861—1864 гг. Михаил Михайлович издает вместе с братом Федором под своим официальным редакторством журналы и «Эпоха», выступая иногда в качестве соавтора Достоевского, причем Михайл Михайлович целиком взял на себя организационно-финансовую сторону дела, осуществляя подбор авторов и ведя с ними переговоры. После неожиданной смерти Михаила Михайловича (критик Н.Н. Страхов писал, что «умер Михайло Михайлович прямо от редакторства»), друг писателя указывал, что «болезнь его началась разливом желчи и при других обстоятельствах кончилась бы, конечно, благополучно. Но разные беспокойства, особенно со стороны цензуры, которая сильно тревожила его, дурно подействовали на ход болезни — отравленная желчь бросилась на мозг, и он, пролежав три дня в беспамятстве, умер», которая явилась катастрофой для Достоевского, писатель принимает на себя его долги и заботу о его семье.

Памяти Михаила Михайловича Достоевский посвящает некролог «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском». Примечание (к статье Н. Страхова «Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве») и главу «За умершего» в апрельском выпуске В некрологе «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском» Достоевский писал: «Михаил Михайлович был редактором по преимуществу. Это был человек, с уважением относившийся к своему делу, всегда сам занимавшийся им, никому не доверявший даже на время своих редакторских обязанностей и работавший беспрерывно. Он был человек образованный, развитый, уважавший литературу и сам литератор, страстно любивший поэзию, и сам поэт. С жаждой идеала и с потребностью нравственного убеждения он принимал свои убеждения самостоятельно и не прежде, как пережив их в себе, так сказать, органически <...>. Михаил Михайлович был человек настойчивый и энергический. Он принадлежал к разряду людей деловых, разряду весьма между нами немногочисленному, к разряду людей, не только умеющих замыслить и начать дело, но и умеющих довести его до конца, несмотря на препятствия. К несчастию, характер покойного был в высшей степени восприимчивый и впечатлительный. При этой восприимчивости впечатлений он мало доверял их другим, хранил их в глубине себя, мало высказывался, особенно в несчастьях и неудачах. Когда он страдал, то страдал один и не обременял других своею экспансивностью. Только удачу, радость любил он делить добродушно с своими домашними и близкими; в такие минуты он не мог и не хотел быть один».

В настоящее время могила Михаила Михайловича Достоевского в Павловске утрачена.

Существует немало примеров, когда люди наверняка предвидели день своей смерти. Одним из таких провидцев оказался гениальный русский писатель Федор Михайлович Достоевский. Он умер вечером 28 января (9 февраля) 1881 года. За два дня до этого автор великих романов почувствовал себя плохо. Ночью он по обыкновению работал в своем кабинете. Нечаянно уронил перо, которое закатилось под этажерку. Федор Михайлович решил достать его и попытался этажерку передвинуть. Она оказалась на удивление тяжелой. Писатель напрягся, и тут ему стало плохо. Изо рта потекла кровь. Он вытер ее тыльной стороной ладони. Позже самочувствие улучшилось, и он не придал этому эпизоду серьезного значения. Не позвал на помощь и не стал будить жену. Утром его состояние стало еще лучше. К обеду Достоевский был весел. Он ждал приезда из Петербурга своей сестры. За обедом писатель смеялся, шутил, вспоминал о своем детстве, о времени, когда они жили в Москве. Но сестра Вера приехала не с добрыми намерениями.

Семейная сцена

У семьи Достоевских было имение под Рязанью. К тому времени из-за этого имения перессорилась вся их родня. Веру прислали сестры. Она не поддержала беззаботный разговор брата за обедом, а завела речь о части наследства. Сестра просил его отказаться от своей доли в пользу сестер.

В ходе беседы женщина распалилась, заговорила резко, и, в конце концов, обвинила писателя в жестокости по отношению к родным людям. Кончился разговор ее слезами и чуть ли не истерикой. Будучи человеком эмоциональным, Федор Михайлович сильно расстроился и вышел из-за стола, не закончив трапезы.В кабинете он опять ощутил привкус на губах. Писатель вскрикнул, на звук прибежала жена Анна Григорьевна Сниткина. Срочно вызвали доктора. Но к моменту его прихода кровотечение прошло, самочувствие Федора Михайловича пришло в норму. Врач застал его в добром расположении духа. Отец вместе с детьми читал юмористический журнал. Но вскоре кровотечение возобновляется. Оно очень сильное и его не удается остановить. После большой потери крови Достоевский теряет сознание.

«Будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность» Ф. Достоевский

Но все оказалось не так плохо. Постепенно кровотечение проходит и больной засыпает. Утром к властителю дум приезжают известные врачи: профессор Кошлаков и доктор Пфейфер. Они внимательно осматривают пациента и успокаивают жену:

Все будет нормально, он скоро выздоровеет.

И действительно на следующее утро Федор Михайлович просыпается бодрым и заряженным на работу. На его столе лежит корректура «Дневника писателя» и он принимается за правку. Затем обедает: выпивает молока, съедает немного икры. Близкие успокаиваются.

Анна Сниткина — жена Достоевского

А ночью он зовет жену. Она в тревоге подходит к постели больного. Федор Михайлович смотрит на нее и говорит, что уже несколько часов не спит, потому что понял, что сегодня умрет. Анна Григорьевна застывает в ужасе.

Анна Сниткина

Еще днем все было так хорошо, дело пошло на поправку. И вдруг такое заявление. Жена не верит ему, пытается разубедить, говорит, что кровотечение закончилось, и что он будет жить еще долго. Но Достоевский уверен в скорой смерти. Откуда пришли эти знания? Откуда эта уверенность? Нет ответа! Кажется даже, что он не очень-то и расстроен, во всяком случае, держится мужественно. Он просит жену почитать Евангелие. Она с сомнением берет книгу, читает: «Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай…». Писатель пророчески улыбнулся, повторил: «Не удерживай, вот видишь, не удерживай, значит, я умру».

Но на радость Анны Григорьевны вскоре он засыпает. К сожалению, сон был недолгим. Федор Михайлович резко проснулся и кровотечение возобновилось. В восемь вечера приезжает доктор. Но к этому времени великий писатель уже агонизирует. Через полчаса после приезда доктора изо рта Достоевского вырывается последний вздох. Он умирает, не приходя в сознание.

Доктор Вагнер

Вскоре после смерти мужа к Анне Григорьевне приезжает некто доктор Вагнер. Это профессор из Петербургского университета, в то время известный и популярный в России спирит. Он долго беседует с Анной Григорьевной. Суть его просьбы – вызвать дух великого писателя. Испуганная женщина ему категорически отказывает.

Но в ту же ночь мертвый муж приходит к ней

Заметки о романе

Мир красотой спасется
Ф.М. Достоевский. Идиот (рукописи) (с.102)

В записной книжке Достоевский записал самое первое про князя Мышкина: «Это Христос».

Князь – как и Раскольников — тоже любил падшую, чахоточную Мари, и она умерла… И любовь эта была слабая, совершенная, небесная, чистая и пр. – такая любовь живет лишь воспоминанием, и как и Раскольникову, ему предстоит узнать любовь земную со всеми ее страшными противоречиями в мирской смуте…

Прекрасный, уникальный парадокс в этом соитии двух противоположных образов (Христос – и убийца!), однако тому, кто хочет понять по-настоящему роман «Идиот», следует внимательно перечитать главный роман нашего автора… (В рукописи, в 1м варианте, он сам — убийца, в чем признается Геро (НФ.-с.56).)

Люди у Достоевского живут реально, в конкретном миге судьбы, он берет их в определенный момент их реального бытия. Ганя взят в момент, когда противоречие и порок завели его в тупик, князь – в редкий момент, когда он сходит в мир (идея Христа – Спасителя), генерал Иволгин не нужен в миг генеральства, но в миг заката, как пароксизм мирской лжи – так возникает напряженность текста.

Символизм постоянно присутствует в каждой сцене: явление значит гораздо более, чем написано. Вот, Ганя хватает князя за его слова о воде («Выпейте воды…»), но чем эти слова так взбесили? Чем князь бесит его? Именно тем, что воплощает то абсолютное начало (благо), с которым у Гани сложные отношения. И Ганя сразу ощущает это начало — это явление в мир потрясает все основы его существа. А, может, лишнее это? И люди сами должны дойти до блага, своим путем, естественно? Это вопрос о правомочности главного – и самого красивого в нашей литературе — образа.

Все герои романа живут двойной жизнью: а) жизнь реальная – в системе конкретных интересов; б) символично, ощущая высший мир начал — отсюда сложность и полифоничность рассказа, в котором чувства, эмоции вдруг высвечивают метафизическую высоту. Тут есть и символизм более мгновенный, с элементом игры: приняла князя за лакея, а он и есть слуга и лакей ее, потому как воспринимаем людей на своем уровне, не более того…

В 10й главе князь – добро – входит в мир, и мир преображается: просыпаются страсти, люди мечутся, как бы вновь обретя выбор. Ганя не имел выбора, жил по привычкам и законам мирского зла, теперь Добро явилось, сразу установив основные антитезы. Князь как бы свет мира – свет в мире – теперь все через него видят и друг друга, и мир по истине.

Вокруг Настасьи Филипповны Фердыщенки там всякие, шуты, а в нормальных отношениях с людьми она не умеет состоять, и теперь надо все менять: тут благо и красота хотят слиться, и в этом возможное спасение мира. Лихорадка бьет ее, теперь сама Н.Ф. вступает в реальные отношения, ощущает в себе силу и величие жизненной задачи – и правды – она есть Красота, начало Жизни, Живая Жизнь (которую искал Толстой), и на этом алтаре она будет испытывать всех далее, и приносить жертвы (символ: деньги в камине).

Именно Тоцкий не видит этого сдвига – просит «дать ей покой». Он совершенно не ощущает, что происходит, человек вчерашний… И затем очищение началось. Каждый рассказывает свой дурной поступок в этой гостиной, но не получается… Не так это просто.

Почему именно князь решает судьбу и ее, и Гани? Спор с князем о том, чистая она или рогожинская, характерен. Тут новая чистота, новая система ценностей, которые явились в мире, высвечены его явлением, и реакция собравшихся интересна: как всегда у Достоевского, в театральной «сборной сцене» царит неловкость, ибо эта искренность разом сбивает их привычный тон, срывает маски.

Но невозможно Красоту вырвать из мира сего, от Фердыщенки, она Тоцкого наложницей была и не верит в Явление, оттого и через весь роман бежит от него… Рвется к нему и бежит от него – это показано мастерски.

Вот в чем дело: мы не верим в светлые пути, в то, что мы, дети праха, можем по ним идти. Выход для России – в единении, братстве начал, которые порознь могут разорвать (да и рвали ее – на куски!) – и когда он с Парфеном крестами меняется, это символ и надежда. Один князь ничего не сделает. Как писал В. Соловьев, добро должно войти в реальную жизнь, слиться и стать ее частью – иначе, оно бессильно, только бесит…

И Парфен всем жертвует во имя этого братства, новой связи: он еще будет бросаться на князя с ножом, но уже новая связь светится, и вдвоем будут они сидеть в финале романа над трупом Красоты убиенной. Преодоление человека натурального – вот задача, и князь пытается понять этого человека – Рогожина, помочь ему вылезти из этой самой натуральной грязи и вместе с ним понять природу (и возможность) Красоты. Она небесная или земная – или же тайна, для нас непостижимая и непосильная?

Перед князем она помешанная, тут безумие красоты – и есть от чего — то есть, красота не может жить в идеале, она мирская, земная – иначе становится дух, пух, дым, — отрыв от земли с ее противоречиями, отрыв от почвы гибелен. Умереть или превратиться в ангела – в данном случае это одно. Ведь НФ уже запятнана и, более всего, осознанием запятнанности своей, — и превращение в ангела, сама такая возможность для нее равна смерти – чем и заканчивается роман.

Тут чисто православный взгляд на красоту, это не античная безликая статуя, а горящая в муках совести душа, в ней нет гордыни, ее трясет раскаяние и духовная жажда. И Аглая противостоит НФ, как свет – тьме, ангельское – демонскому, только не дается истина ни ангелам, ни демонам, потому как все они от мира сего, а «мир во зле лежит»; ну да, это наши ангелы и демоны, метафизика от Достоевского…

НФ толкает ее к князю, хочет освободиться от двойственности – гениально схваченная черта любой сильной души, — однако не может Красота остаться лишь мирской, Божий огонь в ней мерцает и не угаснет… (НФ — как Россия, мятежная, внутри кипящая, обреченная на разрыв и крах – тема пророчества…)

Рогожин представляется Ипполиту привидением, бессильно духовное существо перед этой наглой и бессмысленной вечной силой земной. (Они там сидят, изучают ночью друг друга). По сути, образ Христа, изуродованного людьми, стоит перед Ипполитом неразрешимым противоречием, и к греховности, безумию этого мира – а эта мысль идет через весь роман: все безумно, нелогично, дико – прибавляется мысль о том, что человек лишний, его выкидывают, он стал атомом вещества, и он желает воспользоваться последней властью – властью решить свою судьбу: тут метафизический бунт, явная параллель с Кирилловым из «Бесов». Это бунт атома против машины.

В Ипполите мысль: человек-атом не устоит, обречен, как и сам он обречен умереть через пару месяцев. Это то же содрогание души в поиске выхода из клубка противоречий мира сего. Они корежат людей, однако в этой формовке, в этом горниле мучений и испытаний самая суть предлагаемого автором пути очищения, катарсис.

2. Рукопись

В рукописях Достоевский записывает:

ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ РОМАНА: Столько силы – столько страсти в современном поколении, и ни во что не веруют. Беспредельный идеализм с беспредельным сенсуализмом .

…жажда красоты и идеала и в то же время неверие в него, или вера, но нет любви к нему. И бесы веруют и трепещут… (39)

Тут сразу Аглая возникает, ключ к ее образу.

И о князе много интересного… Он, оказывается, болезненно чувствует низость окружающего — оттого и волнуется, и расстраивается так, когда с Лебедевым разговаривает и убеждает его не грешить. На фоне этой компании, он

Таким образом, тут замысел написать идеал человека в реальной среде: не вынесет, спятит! – если только не идиот… Кстати, в первом варианте Мышкин должен был быть «сыном ростовщика» (55) — тут открывалась интересная линия, напрочь отвергнутая (но все же, отец князя был под судом, и дело осталось туманным…).

Достоевский намечает своеобразную энциклопедию любви: «любовь страстная (Рогожин), из тщеславия (Ганя), христианская (князь)» (101).

Князь и Рогожин – да и прочие герои — связаны, по замыслу, воедино. «Дух мой в тебе», — должен сказать князь Парфену (141), и во всех заметках о князе одна и та же мысль о значении человеческой личности, реальной оценке реального человека, который имеет в себе образ божий, но так явно ему не соответствует.