Преступление и наказание лебезятников. Cочинение «Характеристика образа Лебезятникова Андрея Семеновича
Лебезятніков – один з другорядних персонажів роману “Злочин і кара” Достоєвського.
“Злочин і кара” характеристика Лебезятникова
Андрій Семенович Лебезяітніков – молода людина, друг пана Лужина. Це людина прогресивних поглядів, службовець “в міністерстві”. Він стежить за останніми подіями в Європі, новими течіями та ідеями.
«…Худосочный и золотушный человечек, малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, - что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно».
Своїми політичними поглядами Лебезятніков щедро ділиться у своїх висловлюваннях на сторінках роману. В результаті, Лебезятникова не можна назвати ні негативним героєм, ні позитивним. Він боягуз, цинічний, але при цьому за свої ідеали він готовий боротися і протестувати. Загалом, він може бути і шляхетний, якщо це відповідає його політичним переконанням.
Історія Лебезятникова
Лебезятніков проявив сміливість і виступив на захист , коли обмовив її в день поминок її батька, . Лужин звинуватив Соню в крадіжці 100 рублів. І тільки завдяки втручанню Лебезятникова Соня довела свою невіновность. Лебезятніков, як відомо з роману, давав книги Соні, які та читала раніше, а останнім часом перестала брати. Лебезятніков намагався “просвітити” її і наставити на шлях комунізму. Соня, в силу м’якості характеру, мабуть, якісь речі з ним обговорювала, але в комуну записуватися не поспішала.
Лебезятніков також говорив, що йому подобається Соня як дівчина і цінував її людські якості. За словами Лебезятникова, він поводився з нею більш пристойно, ніж багато навколишніх людей. Сама Соня дійсно по-доброму ставиться до Лебезятникова – хоча Соня взагалі по-доброму ставиться до всіх людей.
Чиновник Семен Захарович Мармеладов и его семья играют важную роль в развитии сюжета и проблематике романа «Преступление и наказание». Впервые с этим героем мы встречаемся в эпизоде его беседы с Раскольниковым в трактире. Именно из этого отрывка мы узнаем историю жизни Мармеладова, знакомимся с его женой и дочерью, узнаем об их жизненной трагедии.
Итак, Раскольников после очередного визита к старухе-процентщице идет в трактир. Его привело в это место то же желание залить свое горе, то же ощущение пустоты и душевной тошноты, что и остальных посетителей. Достоевский показывает, что кабак – это обитель несчастных, обиженных жизнью людей. Они дошли «до грани» своего нравственного падения, совершенно опустились и превратились в скотов. Люди приходят сюда, опускаются еще ниже, пропивают последнее, обижают самых близких людей и, мучаясь от осознания своей ничтожности, снова приходят в трактир. Получается замкнутый круг, разорвать который этим несчастным не под силу.
Все это Раскольников, да и мы, понимаем из рассказа Мармеладова. Этот человек сразу привлек внимание Родиона. В его глазах «светилась как будто даже восторженность, - пожалуй, был и смысл и ум, - но в то же время мелькало как будто и безумие». Мармеладов тоже выделил Раскольникова из круга постоянных посетителей трактира. Он искал человека, которому можно было рассказать о своей жизни, как бы исповедаться, облегчить душу. Такого человека, образованного, способного понять и не осудить сразу, Семен Захарович увидел в Раскольникове.
Внешность Мармеладова выдавала в нем опустившегося, пьющего человека, живущего в нищете. Но, как выясняется дальше, когда-то это был титулярный советник. Он овдовел и женился второй раз на Катерине Ивановне. Автор подчеркивает, что Мармеладов сделал это исключительно из жалости и сочувствия к женщине, которая осталась вдовой с тремя детьми и жила в полнейшей, беспросветной нищете.
Выйти замуж за героя Катерине Ивановне было не так-то легко: помимо ее гордого и самолюбивого характера, в ней говорило и благородное происхождение, и возвышенное воспитание. Но нищета ломает людей, делает из них рабов, принуждает к несчастью. Так произошло и с этой женщиной. Выйдя за Мармеладова, она попала в еще большую нищету и унижение. Герой начал пить и пропивать все, отнимая последнее не только у своей дочери Сонечки, но и у трех маленьких детей своей жены. От постоянного недоедания и волнений Катерина Ивановна заболела чахоткой, и состояние ее постоянно ухудшалось – она «начала харкать кровью».
Мы видим, что Мармеладов признает свою вину, а вина его велика. Пока он заливал свое горе и беспомощность вином, с его родными происходили страшные вещи. Лебезятников избил Катерину Ивановну за то, что она вступилась за бедную Сонечку. От такого унижения женщина слегла, оставив детей практически без присмотра. Ведь Соня теперь приходила домой только в сумерки, что бы никто не увидел ее. Ей нельзя было зайти в родной дом, потому что жила она по желтому билету, так как стала уличной женщиной.
Трагедия Сонечки обыденна и от того еще более страшна. Девушка зарабатывала на жизнь шитьем, но однажды ей не заплатили денег за работу, а «затопав ногами и обозвав неприлично, под видом будто бы рубашечный ворот сшит не по мерке и косяком», выгнали. А дома мачеха, измотанная страшной жизнью, вгорячах послала девушку на панель. И Сонечка решилась, переступила через свою душу ради спасения жизней близких.
Страшно описание ее первого возвращения с «работы». Девушка молча положила на стол заработанные деньги, накрылась большим зленным платком с головой и легла на кровать. И только плечики ее и все тело подрагивали под этим «укрытием». Тогда Катерина Ивановна осознала, на что она толкнула падчерицу: «подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись».
И, рассказывая обо всех несчастьях своей семьи, Мармеладов добавлял: «а я... лежал пьяненькой-с». Мы видим, что этот герой ругает себя за свое скотское состояние, но от слабости характера, ничего поделать с этим не может. Раскольников встречает его в тот момент, когда Семен Захарович пьет уже пятый день. И это при том, что в их семье только недавно блеснула надежда на улучшение, – Мармеладов нашел себе место и даже ходил на службу два дня. И эти два дня были самыми счастливыми за многие годы жизни его семьи. Но счастье продолжалось недолго – герой пропил все, что было у него. Он просит Раскольникова довести его до дома.
Этот момент является финалом данного эпизода, вводящего в роман Мармеладова и его семью.
(«Преступление и наказание»)
«Служащий в министерстве», «молодой друг» и сосед Мармеладовых. Именно в квартире Лебезятникова (номера ) временно остановился Лужин по приезде в Петербург. Он считает себя опекуном Лебезятникова и видит в нем представителя поколения «передовой молодежи». Через восприятие Лужина поначалу и создается внешний и внутренний портрет этого персонажа (и попутно добавляются штрихи в портрет самого Лужина): «Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его. Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина. Еще в провинции слышал он об Андрее Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках. Это поразило Петра Петровича. Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича каким-то особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным. Уж конечно, сам он, да еще в провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие. Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого. <...> Вот почему Петр Петрович положил, по приезде в Петербург, немедленно разузнать, в чем дело, и если надо, то на всякий случай забежать вперед и заискать у "молодых поколений наших". В этом случае надеялся он на Андрея Семеновича и при посещении, например, уже научился кое-как округлять известные фразы с чужого голоса...
Конечно, он быстро успел разглядеть в Андрее Семеновиче чрезвычайно пошленького и простоватого человечка. Но это нисколько не разуверило и не ободрило Петра Петровича. Если бы даже он уверился, что и все прогрессисты такие же дурачки, то и тогда бы не утихло его беспокойство. Собственно до всех этих учений, мыслей, систем (с которыми Андрей Семенович так на него и накинулся) ему никакого не было дела. У него была своя собственная цель. Ему надо было только поскорей и немедленно разузнать: что и как тут случилось? В силе эти люди или не в силе?..»
А уже от повествователя добавлено: «Этот Андрей Семенович был худосочный и золотушный человечек малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, — что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно. У Амалии Ивановны он считался, впрочем, в числе довольно почетных жильцов, то есть не пьянствовал и за квартиру платил исправно. Несмотря на все эти качества, Андрей Семенович действительно был глуповат. Прикомандировался же он к прогрессу и к "молодым поколения нашим" — по страсти. Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же иногда самым искренним образом служат. <...> Как ни был простоват Андрей Семенович, но все-таки начал понемногу разглядывать, что Петр Петрович его надувает и втайне презирает и что "не такой совсем этот человек". Он было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее время, начал слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее время — так даже стал браниться. Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе не имеет он связей позначительнее даже в своем кружке, а только слышал что-нибудь с третьего голоса; мало того: и дела-то своего, пропагандного, может, не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается, и что уж куда ему быть обличителем! Кстати заметим мимоходом, что Петр Петрович, в эти полторы недели, охотно принимал (особенно вначале) от Андрея Семеновича даже весьма странные похвалы, то есть не возражал, например, и промалчивал, если Андрей Семенович приписывал ему готовность способствовать будущему и скорому устройству новой "коммуны" где-нибудь в Мещанской улице; или, например, не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника; или не крестить своих будущих детей и проч., и проч. — все в этом роде...»
Самый главный и благородный поступок Лебезятникова в романе, несмотря на все его глупости и нелепости, — он вывел на чистую воду негодяя Лужина, когда тот попытался представить воровкой.
В рассуждениях Лебезятникова о проблемах, кои обсуждаются в «их кружке» (может ли член «коммуны» входить к другому без стука, надо ли целовать руку женщине, «полезная деятельность» выше деятельности «какого-нибудь Рафаэля или Пушкина» и пр.), спародированы и окарикатурены идеи «литературных врагов» Достоевского, в первую очередь — и .
В рассказе «Бобок» («Дневник писателя», 1873) действует персонаж с такой же фамилией: , судя по имени, — как бы отец Лебезятникова из «Преступления и наказания». В черновых записях к роману значение фамилии определил сам Достоевский: «Лебезятников, лебезить, поддакивать... картина лебезятничества». И чуть далее важное уточнение: «Нигилизм — это лакейство мысли...»
Лебезятников вводится в книгу «Преступление и наказание» как карикатура на героев . В рассуждениях героя о коммуне и общественном устройстве можно разглядеть пародию на диалоги, которые ведут герои романа «Что делать?».
Первое появление Лебезятникова происходит в главе I пятой части романа, хотя первое упоминание о герое встречается еще в начале романа в диалоге Мармеладова и .
«Преступление и наказание»
Роман "Преступление и наказание" Полное имя персонажа - Андрей Семенович Лебезятников. Герой служит чиновником в некоем министерстве под началом господина Лужина. Это молодой человек маленького роста, худосочный и болезненный на вид, со светлыми волосами и нелепыми бакенбардами, похожими на котлеты. У Лебезятникова скверное зрение и постоянно болят глаза.
У Лебезятникова заносчивый характер и манеры самоуверенного человека. Такое поведение в глазах других персонажей выглядит смешно, поскольку не соответствует внешности героя. Лужин называет Лебезятникова милым молодым человеком. Лебезятников - «добренький», с мягким сердцем.
Сам Лебезятников считает себя просвещенным и образованным господином, но при этом не владеет иностранными языками. Персонаж не умеет внятно изъясняться даже по-русски, и адвокатская работа мало ему подходит. На самом деле герой простоват и даже глуповат, склонен ко лжи и пошлости. У героя редко водятся деньги, связями в обществе Лебезятников не располагает, хотя силится продемонстрировать обратное. считает Лебезятникова «скверным мерзавцем» и «подлым льстецом».
Иллюстрация к роману "Преступление и наказание" Герой пытается выглядеть «актуальным» и производить впечатление, поэтому выставляет себя сторонником модных в среде прогрессивной молодежи течений, нигилистом, сторонником прогресса и «обличителем». Лебезятников считает, что способен заниматься пропагандой прогрессивных идей. Но на самом деле взгляды героя не принадлежат ему, и «продвигать» новые идеи у него получается скверно.
Любимая тема героя - создание некой новой «коммуны» в обществе. Лебезятников также пропагандирует трезвый образ жизни и сам не пьет. Квартирная хозяйка считает Лебезятникова порядочным человеком, потому что тот исправно платит за жилье. Местом, где герой пропагандирует «модные» идеи, стал дом, где он живет. В своей «протестной» деятельности герой ограничивается тем, что дает читать «вольнодумные» книги соседям, например, . На практике герой не способен осадить даже собственного приятеля Лужина и независимым человеком только кажется.
Когда Соня начинает зарабатывать на жизнь проституцией, Лебезятников принимается приставать к ней, однако получает отказ. После чего персонаж выходит из себя, заявляет, что не собирается жить «с таковской» в одной квартире, и «выживает» Соню из дома. В результате героиня переезжает в другое место. Герой проявляет полное равнодушие к тому, что сделал жизнь девушки сложнее, и заявляет даже, что относится к Соне «с уважением».
Лебезятников придерживается массы «прогрессивных» теорий. Например, считает, что чистка помойных ям «полезнее» работы художника, что искусство не нужно обществу. Герой выдвигает и другие идеи. Выступает против института брака, считая, что брак лишает человека свободы, и ратует за «свободные отношения», когда супруги открыто заводят увлечения на стороне. Герой утверждает, что сам привел бы любовника жене, если бы та не завела его.
Жизненные принципы героя включают представления об идеальном обществе, которое наступит в будущем, - о своего рода коммунизме. При этом персонаж считает, что в обществе не должно быть сострадания, а благотворительность вредна, и обеспеченные люди не должны помогать бедным.
Между героем и Катериной Мармеладовой произошел неприятный инцидент. Персонаж обошелся с женщиной грубо, та на него кинулась, не стерпев обиды, а Лебезятников в ответ избил ее. Герой оправдывает собственное поведение тем, что является сторонником идеи равенства между мужчиной и женщиной, которые должны быть равны и в драке.
Лебезятникова называют «двойником» Раскольникова, главного героя романа, из-за того, что оба совершают аморальные поступки под влиянием собственных идей.
У Лебезятникова – говорящая фамилия, которая указывает на то, что персонаж «лебезит» перед модными идеями, желая выглядеть в собственных глазах передовым человеком.
Экранизации
В 1969 году вышла драма Льва Кулиджанова «Преступление и наказание». Роль Лебезятникова в этом фильме сыграл актер Юрий Медведев. Позже, в 1980 году, актер сыграл в биографической драме «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» роль помощника пристава.
Еще одна экранизация - «Преступление и наказание» режиссера Дмитрия Святозарова – вышла в 2007 году. Это драматический сериал из восьми 50-минутных эпизодов. Образ Лебезятникова здесь воплотил актер Сергей Бехтерев.
Цитаты
«Что такое «благороднее»? Я не понимаю таких выражений в смысле определения человеческой деятельности. «Благороднее», «великодушнее» - все это вздор, нелепости, старые предрассудочные слова, которые я отрицаю! Я понимаю только одно слово: полезное!»
«Рога - это только естественное следствие всякого законного брака, так сказать, поправка его, протест, так что в этом смысле они даже нисколько не унизительны».
«Ошибка была еще, кроме того, и в том, что я им денег совсем не давал, – думал он, грустно возвращаясь в каморку Лебезятникова, – и с чего, черт возьми, я так ожидовел? Тут даже и расчета никакого не было! Я думал их в черном теле попридержать и довести их, чтоб они на меня как на провидение смотрели, а они вон!.. Тьфу!.. Нет, если б я выдал им за все это время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, сердолики, материи и на всю эту дрянь, от Кнопа, да из английского магазина, так было бы дело почище и… покрепче! Не так бы легко мне теперь отказали! Это народ такого склада, что непременно почли бы за обязанность возвратить в случае отказа и подарки и деньги; а возвращать-то было бы тяжеленько и жалко! Да и совесть бы щекотала: как, дескать, так вдруг прогнать человека, который до сих пор был так щедр и довольно деликатен?.. Гм! Дал маху!» И, заскрежетав еще раз, Петр Петрович тут же назвал себя дураком – про себя, разумеется.
Придя к этому заключению, он вернулся домой вдвое злее и раздражительнее, чем вышел. Приготовления к поминкам в комнате Катерины Ивановны завлекли отчасти его любопытство. Он кой-что и вчера еще слышал об этих поминках; даже помнилось, как будто и его приглашали, но за собственными хлопотами он все это остальное пропустил без внимания. Поспешив осведомиться у г-жи Липпевехзель, хлопотавшей в отсутствие Катерины Ивановны (находившейся на кладбище) около накрывавшегося стола, он узнал, что поминки будут торжественные, что приглашены почти все жильцы, из них даже и незнакомые покойному, что приглашен даже Андрей Семенович Лебезятников, несмотря на бывшую его ссору с Катериной Ивановной, и, наконец, он сам, Петр Петрович, не только приглашен, но даже с большим нетерпением ожидается, так как он почти самый важный гость из всех жильцов. Сама Амалия Ивановна приглашена была тоже с большим почетом, несмотря на все бывшие неприятности, а потому хозяйничала и хлопотала теперь, почти чувствуя от этого наслаждение, а сверх того была вся разодета хоть и в траур, но во все новое, в шелковое, в пух и прах, и гордилась этим. Все эти факты и сведения подали Петру Петровичу некоторую мысль, и он прошел в свою комнату, то есть в комнату Андрея Семеновича Лебезятникова, в некоторой задумчивости. Дело в том, что он узнал тоже, что в числе приглашенных находится и Раскольников.
Андрей Семенович сидел почему-то все это утро дома. С этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его. Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина. Еще в провинции слышал он об Андрее Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках. Это поразило Петра Петровича. Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича каким-то особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным. Уж, конечно, сам он, да еще в провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие. Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч. и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого. Пуще всего боялся он, вот уже несколько лет, обличения, и это было главнейшим основанием его постоянного, преувеличенного беспокойства, особенно при мечтах о перенесении деятельности своей в Петербург. В этом отношении он был, как говорится, испуган, как бывают иногда испуганы маленькие дети. Несколько лет тому назад в провинции, еще начиная только устраивать свою карьеру, он встретил два случая жестоко обличенных губернских довольно значительных лиц, за которых он дотоле цеплялся и которые ему покровительствовали. Один случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а другой чуть-чуть было не кончился даже и весьма хлопотливо. Вот почему Петр Петрович положил, по приезде в Петербург, немедленно разузнать, в чем дело, и если надо, то на всякий случай забежать вперед и заискать у «молодых поколений наших». В этом случае надеялся он на Андрея Семеновича и при посещении, например, Раскольникова уже научился кое-как округлять известные фразы с чужого голоса…
Конечно, он быстро успел разглядеть в Андрее Семеновиче чрезвычайно пошленького и простоватого человечка. Но это нисколько не разуверило и не ободрило Петра Петровича. Если бы даже он уверился, что и все прогрессисты такие же дурачки, то и тогда бы не утихло его беспокойство. Собственно до всех этих учений, мыслей, систем (с которыми Андрей Семенович так на него и накинулся) ему никакого не было дела. У него была своя собственная цель. Ему надо было только поскорей немедленно разузнать: что и как тут случилось? В силе эти люди или не в силе? Есть ли чего бояться собственно ему или нет? Обличат его, если он вот то-то предпримет, или не обличат? А если обличат, то за что именно, и за что, собственно, теперь обличают? Мало того: нельзя ли как-нибудь к ним подделаться и тут же их поднадуть, если они и в самом деле сильны? Надо или не надо это? Нельзя ли, например, что-нибудь подустроить в своей карьере именно через их же посредство? Одним словом, предстояли сотни вопросов.
Этот Андрей Семенович был худосочный и золотушный человек, малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, – что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно. У Амалии Ивановны он считался, впрочем, в числе довольно почетных жильцов, то есть не пьянствовал и за квартиру платил исправно. Несмотря на все эти качества, Андрей Семенович действительно был глуповат. Прикомандировался же он к прогрессу и к «молодым поколениям нашим» – по страсти. Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же иногда самым искренним образом служат.
Впрочем, Лебезятников, несмотря даже на то, что был очень добренький, тоже начинал отчасти не терпеть своего сожителя и бывшего опекуна Петра Петровича. Сделалось это с обеих сторон как-то невзначай и взаимно. Как ни был простоват Андрей Семенович, но все-таки начал понемногу разглядывать, что Петр Петрович его надувает и втайне презирает и что «не такой совсем этот человек». Он было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее время, начал слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее время – так даже стал браниться. Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе не имеет он связей позначительнее даже в своем кружке, а только слышал что-нибудь с третьего голоса; мало того: и дела-то своего, пропагандного, может, не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается и что уж куда ему быть обличителем! Кстати, заметим мимоходом, что Петр Петрович, в эти полторы недели, охотно принимал (особенно вначале) от Андрея Семеновича даже весьма странные похвалы, то есть не возражал, например, и промалчивал, если Андрей Семенович приписывал ему готовность способствовать будущему и скорому устройству новой «коммуны», где-нибудь в Мещанской улице; или, например, не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника; или не крестить своих будущих детей и проч. и проч. – все в этом роде. Петр Петрович, по обыкновению своему, не возражал на такие приписываемые ему качества и допускал хвалить себя даже этак, – до того приятна была ему всякая похвала.
Петр Петрович, разменявший для каких-то причин в это утро несколько пятипроцентных билетов, сидел за столом и пересчитывал пачки кредиток и серий. Андрей Семенович, у которого никогда почти не бывало денег, ходил по комнате и делал сам себе вид, что смотрит на все эти пачки равнодушно и даже с пренебрежением. Петр Петрович ни за что бы, например, не поверил, что и действительно Андрей Семенович может смотреть на такие деньги равнодушно; Андрей же Семенович, в свою очередь, с горечью подумывал, что ведь и в самом деле Петр Петрович, может быть, способен про него так думать, да еще и рад, пожалуй, случаю пощекотать и подразнить своего молодого друга разложенными пачками кредиток, напомнив ему его ничтожество и всю существующую будто бы между ними обоими разницу.
Он находил его в этот раз до небывалого раздражительным и невнимательным, несмотря на то, что он, Андрей Семенович, пустился было развивать перед ним свою любимую тему о заведении новой, особой «коммуны». Краткие возражения и замечания, вырывавшиеся у Петра Петровича в промежутках между чиканием костяшек на счетах, дышали самою явною и с намерением невежливою насмешкой. Но «гуманный» Андрей Семенович приписывал расположение духа Петра Петровича впечатлению вчерашнего разрыва с Дунечкой и горел желанием поскорее заговорить на эту тему: у него было кой-что сказать на этот счет прогрессивного и пропагандного, что могло бы утешить его почтенного друга и «несомненно» принести пользу его дальнейшему развитию.
– Какие это там поминки устраиваются у этой… у вдовы-то? – спросил вдруг Петр Петрович, перерывая Андрея Семеновича на самом интереснейшем месте.
– Будто не знаете; я ведь вчера же говорил с вами на эту же тему и развивал мысль обо всех этих обрядах… Да она ведь и вас тоже пригласила, я слышал. Вы сами с ней вчера говорили…
– Я никак не ждал, что эта нищая дура усадит на поминки все деньги, которые получила от этого другого дурака… Раскольникова. Даже подивился сейчас, проходя: такие там приготовления, вина!.. Позвано несколько человек – черт знает что такое! – продолжал Петр Петрович, расспрашивая и наводя на этот разговор как бы с какою-то целию. – Что? Вы говорите, что и меня приглашали? – вдруг прибавил он, поднимая голову. – Когда же это? Не помню-с. Впрочем, я не пойду. Что я там? Я вчера говорил только с нею, мимоходом, о возможности ей получить, как нищей вдове чиновника, годовой оклад, в виде единовременного пособия. Так уж не за это ли она меня приглашает? хе-хе!
– Я тоже не намерен идти, – сказал Лебезятников.
– Еще бы! Собственноручно отколотили. Понятно, что совестно, хе-хе-хе!
– Кто отколотил? Кого? – вдруг всполошился и даже покраснел Лебезятников.
– Да вы-то, Катерину-то Ивановну, с месяц назад, что ли! Я ведь слышал-с, вчера-с… То-то вот они убеждения-то!.. Да и женский вопрос подгулял. Xe-xe-xe!
