Проект «Наши любимые сказки» в средней группе. Что читать с детьми средняя группа
Создано 01.12.2014 16:32 Обновлено 16.02.2017 10:19
- «Лиса и медведь» (мордовская);
- «Война грибов с ягодами» - В. Даль;
- «Дикие лебеди» - Х.К. Андерсен;
- «Сундук –самолет» - Х.К. Андерсен;
- «Прожорливый башмак» - А.Н. Толстой;
- «Кот на велосипеде» - С. Черный;
- «У лукоморья дуб зеленый…» - А.С. Пушкин;
- «Конек – горбунок» - П. Ершов;
- «Спящая царевна» - В. Жуковский;
- «Господин Ау» - Х. Мякеля;
- «Гадкий утенок» - Х.К. Андерсен;
- «Всяк по-своему» - Г. Скребицкий;
- «Лягушка – путешественница» - В. Гаршин;
- «Денискины рассказы» - В. Драгунский;
- «Сказка о царе Салтане» - А.С. Пушкин;
- «Мороз Иванович» - В. Одоевский;
- «Госпожа Метелица» - Бр. Гримм;
- «Сказка о потерянном времени» - Е. Шварц;
- «Золотой ключик» - А.Н. Толстой;
- «Гарантийные человечки» - Э. Успенский;
- «Черная курица, или Подземные жители» - А. Погорельский;
- «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» - А.С. Пушкин;
- «Слоненок» - Р. Киплинг;
- «Аленький цветочек» - К. Аксаков;
- «Цветик – семицветик» - В. Катаев;
- «Кот, который умел петь» - Л. Петрушевский.
Старшая группа (5-6 лет)
- «Крылатый, мохнатый да масляный» (обр. Караноуховой);
- «Царевна – лягушка» (обр. Булатова);
- «Хлебный колос» - А. Ремизов;
- «Серая шейка» Д. Мамин-Сибиряк;
- «Финист – ясный сокол» - р.н.сказка;
- «Случай с Евсейкой» - М. Горький;
- «Двенадцать месяцев» (пер. С.Маршака);
- «Серебрянное копытце» - П.Бажов;
- «Доктор Айболит» - К. Чуковский;
- «Бобик в гостях у Барбоса» - Н. Носов;
- «Мальчик – с - пальчик» - Ш. Перро;
- «Доверчивый ежик» - С. Козлов;
- «Хаврошечка» (обр. А.Н. Толстого);
- «Царевна – льдинка» - Л. Чарская;
- «Дюймовочка» - Х. Андерсен;
- «Цветик – семисветик» - В. Катаев;
- «Тайна третьей планеты» - К. Булычев;
- «Волшебник изумрудного города» (главы) – А.Волков;
- «Собачкины огорчения» - Б.Захадер;
- «Сказка про трех пиратов» - А. Митяев.
Средняя группа (4-5 лет)
- «О девочке Маше, о собачке, петушке и кошке Ниточке» - А. Введенский;
- «Бодливая корова» - К. Ушинский;
- «Журка» - М. Пришвин;
- «Три поросенка» (перевод С. Маршака);
- «Лисичка – сестричка и волк» (обр. М. Булатова);
- «Зимовье» (обр. И. Соколова-Микитова);
- «Лиса и козел» (обр. О. Капицы;
- «Про Иванушку – дурачка» - М. Горький;
- «Телефон» - К. Чуковский;
- «Зимняя сказка» - С. Козлова;
- «Федорино горе» - К. Чуковский;
- «Бременские музыканты» - братья Гримм;
- «Собака, которая не умела лаять» (перевод с датск. А. Танзен);
- «Колобок – колючий бок» - В. Бианки;
- «Кто сказал «Мяу!»?» - В. Сутеев;
- «Сказка о невоспитанном мышонке».
II младшая группа (3-4 года)
- «Волк и козлята» (обр. А.Н. Толстого);
- «Бычок – черный бочок, белое копытце» (обр. М.Булатова);
- «У страха глаза велики» (обр. М. Серовой);
- «У солнышка в гостях» (словацкая сказка);
- «Два жадных медвежонка» (венгерская сказка);
- «Цыпленок» – К. Чуковский;
- «Лиса, заяц, петух» – р.н. сказка;
- «Руковичка» (украинская, обр. Н. Благина);
- «Петушок и бобовое зернышко» - (обр. О. Капицы);
- «Три брата» - (хакасская, пер. В. Гурова);
- «Про цыпленка, солнце и медвежонка» - К. Чуковский;
- «сказка про храброго Зайца – длинные уши, косые глаза, короткий хвост» - С. Козлов;
- «Теремок» (обр. Е. Чарушина);
- «Лиса-лапотница» (обр. В. Даля);
- «Хитрая лиса» (корякская, пер. Г. Меновщикова);
- «Кот, петух и лиса» (обр. Боголюбской);
- «Гуси – лебеди» (обр. М. Булатова);
- «Перчатки» - С. Маршак;
- «Сказка о рыбаке и рыбке» - А. Пушкин.
- < Назад
Бианки Виталий Валентинович «Первая охота»
Надоело Щенку гонять кур по двору.
«Пойду-ка, — думает, — на охоту за дикими зверями и птицами».
Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу.
Увидели его дикие звери, птицы и насекомые и думают каждый про себя.
Выпь думает: «Я его обману!»
Удод думает: «Я его удивлю!»
Вертишейка думает: «Я его напугаю!»
Ящерка думает: «Я от него вывернусь!»
Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: «Мы от него спрячемся!»
«А я его прогоню!» — думает Жук-Бомбардир.
«Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!» — думают они про себя.
А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде.
«Вот я её сейчас поймаю!» — думает Щенок и совсем уж приготовился прыгнуть ей на спину.
А Выпь глянула на него и шагнула в камыш.
Ветер по озеру бежит, камыш колышет.
Камыш качается
взад-вперёд,
взад-вперёд.
У Щенка перед глазами жёлтые и коричневые полосы качаются
взад-вперёд,
взад-вперёд.
А Выпь стоит в камыше, вытянулась — тонкая-тонкая, и вся в жёлтые и коричневые полосы раскрашена. Стоит, качается
взад-вперёд,
взад-вперёд.
Щенок глаза выпучил, смотрел, смотрел — не видит Выпи в камыше.
«Ну, — думает, — обманула меня Выпь, — не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю».
Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, — то развернёт, то сложит.
«Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!» —думает Щенок.
А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял.
Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пёстрый лоскут и торчит из него кривая игла. Удивился щенок: «Куда же Удод девался? Неужели я эту пёструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю».
Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка.
Кинулся к ней, а Вертишейка юрк в дупло.
«Ага! — думает Щенок. — Попалась!»
Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в чёрном дупле чёрная змея извивается и страшно шипит.
Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял — и наутёк.
А Вертишейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у неё змейкой извивается полоска чёрных перьев.
«Уф! напугала как! Еле ноги унёс. Больше не стану на птиц охотиться. Пойду лучше Ящерку поймаю».
Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке. Тихонько к ней подкрался Щенок — прыг! — и ухватил за хвост. А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама — под камень! Хвост в зубах у Щенка извивается.
Фыркнул Щенок, бросил хвост — и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает.
«Ну, — думает Щенок, — уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловлю».
Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, по воздуху бабочки летают.
Бросился Щенок ловить их, и вдруг — стало кругом, как на загадочной картинке, все тут, а никого не видно — спрятались все.
Зелёные кузнечики в зелёной траве притаились.
Гусеницы на веточках вытянулись и замерли: их от сучков не отличишь.
Бабочки сели на деревья, крылья сложили, — не разберёшь, где кора, где листья, где бабочки.
Один крошечный Жук-Бомбардир идёт себе по земле, никуда не прячется.
Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился, да как пальнёт в него летучей едкой струйкой — прямо в нос попал!
Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся — да через луг, да в подворотню. Забился в конуру и нос высунуть боится. А звери, птицы и насекомые — все опять за свои дела принялись.
Горький Максим «Воробьишко»
У воробьёв совсем так же, как у людей: взрослые воробьи и воробьихи пичужки скучные и обо всём говорят, как в книжках написано, а молодёжь — живёт своим умом.
Жил-был желторотый воробей, звали его Пудик, а жил он над окошком бани, за верхним наличником, в тёплом гнезде из пакли, моховинок и других мягких материалов. Летать он ещё не пробовал, но уже крыльями махал и всё выглядывал из гнезда: хотелось поскорее узнать — что такое божий мир и годится ли он для него?
— Что, что? — спрашивала его воробьиха-мама.
Он потряхивал крыльями и, глядя на землю, чирикал:
— Чересчур черна, чересчур!
Прилетал папаша, приносил букашек Пудику и хвастался:
— Чив ли я?
Мама-воробьиха одобряла его:
— Чив, чив!
А Пудик глотал букашек и думал: «Чем чванятся — червяка с ножками дали — чудо!» И всё высовывался из гнезда, всё разглядывал.
— Чадо, чадо, — беспокоилась мать, — смотри — чебурахнешься!
— Чем, чем? — спрашивал Пудик.
— Да не чем, а упадёшь на землю, кошка — чик! и слопает! — объяснял отец, улетая на охоту.
Так всё и шло, а крылья расти не торопились.
Подул однажды ветер — Пудик спрашивает:
— Что, что?
— Ветер дунет на тебя — чирик! и сбросит на землю — кошке! — объяснила мать.
Это не понравилось Пудику, он и сказал:
— А зачем деревья качаются? Пусть перестанут, тогда ветра не будет...
Пробовала мать объяснить ему, что это не так, но он не поверил — он любил объяснять всё по-своему. Идёт мимо бани мужик, машет руками.
— Чисто крылья ему оборвала кошка, — сказал Пудик, — одни косточки остались!
— Это человек, они все бескрылые! — сказала воробьиха.
— Почему?
— У них такой чин, чтобы жить без крыльев, они всегда на ногах прыгают, чу?
— Будь-ка у них крылья, так они бы и ловили нас, как мы с папой мошек...
— Чушь! — сказал Пудик. — Чушь, чепуха! Все должны иметь крылья. Чать, на земле хуже, чем в воздухе!.. Когда я вырасту большой, я сделаю, чтобы все летали.
Пудик не верил маме; он ещё не знал, что если маме не верить, это плохо кончится. Он сидел на самом краю гнезда и во всё горло распевал стихи собственного сочинения:
Эх, бескрылый человек,
У тебя две ножки,
Хоть и очень ты велик,
Едят тебя мошки!
А я маленький совсем,
Зато сам мошек ем.
Пел, пел да и вывалился из гнезда, а воробьиха за ним, а кошка — рыжая, зелёные глаза — тут как тут. Испугался Пудик, растопырил крылья, качается на сереньких ногах и чирикает:
— Честь имею, имею честь...
А воробьиха отталкивает его в сторону, перья у неё дыбом встали, страшная, храбрая, клюв раскрыла — в глаз кошке целит.
— Прочь, прочь! Лети, Пудик, лети на окно, лети...
Страх приподнял с земли воробьишку, он подпрыгнул, замахал крыльями — раз, раз и — на окне!
Тут и мама подлетела — без хвоста, но в большой радости, села рядом с ним, клюнула его в затылок и говорит:
— Что, что?
— Ну что ж! — сказал Пудик. — Всему сразу не научишься!
А кошка сидит на земле, счищая с лапы воробьихины перья, смотрит на них — рыжая, зелёные глаза — и сожалительно мяукает:
— Мяа-аконький такой воробушек, словно мы-ышка... мя-увы...
И всё кончилось благополучно, если забыть о том, что мама осталась без хвоста...
Даль Владимир Иванович «Ворона»
Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнёзда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.
Подметила это ворона и ну перелётных птиц обижать, у них яички таскать!
Летел сыч и увидал, что ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.
— Постой, — говорит он, — негодная ворона, найдём на тебя суд и расправу!
И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому орлу. Прилетел и просит:
— Батюшка сизой орел, дай нам свой праведный суд на обидчицу- ворону! От неё житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнёзда разоряет, детёнышей крадёт, яйца таскает да ими своих воронят питает!
Покачал сизой орёл головой и послал за вороною лёгкого, меньшого своего посла — воробья. Воробей вспорхнул и полетел за вороной. Она было ну отговариваться, а на неё поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к орлу на суд гнать. Нечего делать — каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.
Вот и прилетели они к орлову житью и обсели его, а ворона стоит посереди да обдёргивается перед орлом, охорашивается.
И стал орёл ворону допрашивать:
— Про тебя, ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детёнышей да яйца таскаешь!
— Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!
— Ещё про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньём и ну семена клевать!
— Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червяков из свежей пашни таскаю!
— А ещё на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копна сложат, то ты налетишь со всем своим вороньём и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!
— Напраслина, батюшка сизой орёл, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем — копны разбираем, солнышку да ветру доступ даём, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!
Рассердился орёл на старую врунью-ворону, велел её засадить в острог, в решётчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович «Алёнушкины сказки»
Ванькины именины
Бей, барабан, та-та! тра-та-та! Играйте, трубы: тру-ту! ту-ру-ру!.. Давайте сюда всю музыку — сегодня Ванька именинник!.. Дорогие гости, милости просим... Эй, все собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!
Ванька похаживает в красной рубахе и приговаривает:
— Братцы, милости просим... Угощенья — сколько угодно. Суп из самых свежих щепок; котлеты из лучшего, самого чистого песку; пирожки из разноцветных бумажек; а какой чай! Из самой хорошей кипячёной воды. Милости просим... Музыка, играй!..
Та-та! Тра-та-та! Тру-ту! Ту-ру-ру!
Гостей набралось полная комната. Первым прилетел пузатый деревянный Волчок.
— Жж... жж... где именинник? Жж... жж... Я очень люблю повеселиться в хорошей компании...
Пришли две куклы. Одна — с голубыми глазами, Аня, у неё немного был попорчен носик; другая — с чёрными глазами, Катя, у неё недоставало одной руки. Они пришли чинно и заняли место на игрушечном диванчике.
— Посмотрим, какое угощенье у Ваньки, — заметила Аня. — Что- то уж очень хвастает. Музыка недурна, а относительно угощенья я сильно сомневаюсь.
— Ты, Аня, вечно чем-нибудь недовольна, — укорила её Катя.
— А ты вечно готова спорить.
Куклы немного поспорили и даже готовы были поссориться, но в этот момент приковылял на одной ноге сильно поддержанный Клоун и сейчас же их примирил.
— Всё будет отлично, барышня! Отлично повеселимся. Конечно, у меня одной ноги недостаёт, но ведь Волчок и на одной ноге вон как кружится. Здравствуй, Волчок...
— Жж... Здравствуй! Отчего это у тебя один глаз как будто подбит?
— Пустяки... Это я свалился с дивана. Бывает и хуже.
— Ох, как скверно бывает... Я иногда со всего разбега так стукнусь в стену, прямо головой!..
— Хорошо, что голова-то у тебя пустая...
— Всё-таки больно... жж... Попробуй-ка сам, так узнаешь.
Клоун только защёлкал своими медными тарелками. Он вообще был легкомысленный мужчина.
Пришёл Петрушка и привёл с собой целую кучу гостей: собственную жену, Матрёну Ивановну, немца-доктора Карла Иваныча и большеносого Цыгана; а Цыган притащил с собой трёхногую лошадь.
— Ну, Ванька, принимай гостей! — весело заговорил Петрушка, щёлкая себя по носу. — Один другого лучше. Одна моя Матрёна Ивановна чего стоит... Очень она любит у меня чай пить, точно утка.
— Найдём и чай, Пётр Иваныч, — ответил Ванька. — А мы хорошим гостям всегда рады... Садитесь, Матрёна Ивановна! Карл Иваныч, милости просим...
Пришли ещё Медведь с Зайцем, серенький бабушкин Козлик с Уточкой-хохлаткой, Петушок с Волком — всем место нашлось у Ваньки.
Последними пришли Алёнушкин Башмачок и Алёнушкина Метёлочка. Посмотрели они — все места заняты, а Метёлочка сказала:
— Ничего, я и в уголке постою...
А Башмачок ничего не сказал и молча залез под диван. Это был очень почтенный Башмачок, хотя и стоптанный. Его немного смущала только дырочка, которая была на самом носике. Ну, да ничего, под диваном никто не заметит.
— Эй, музыка! — скомандовал Ванька.
Забил барабан: тра-та! та-та! Заиграли трубы: тру-ту! И всем гостям вдруг сделалось так весело, так весело...
Праздник начался отлично. Бил барабан сам собой, играли сами трубы, жужжал Волчок, звенел своими тарелочками Клоун, а Петрушка неистово пищал. Ах, как было весело!..
— Братцы, гуляй! — покрикивал Ванька, разглаживая свои льняные кудри.
Клоун кувыркался, показывая своё искусство, а доктор Карл Иваныч спрашивал Матрёну Ивановну:
— Матрёна Ивановна, не болит ли у вас животик?
— Что вы, Карл Иваныч? — обижалась Матрёна Ивановна.— С чего вы это взяли?..
— А ну, покажите язык.
— Отстаньте, пожалуйста...
Она лежала до сих пор спокойно на столе, а когда доктор заговорил об языке, не утерпела и соскочила. Ведь доктор всегда при её помощи осматривает у Алёнушки язычок...
— Ах, нет... не нужно! — запищала Матрёна Ивановна и так смешно размахивала руками, точно ветряная мельница.
— Что же, я не навязываюсь со своими услугами, — обиделась Ложечка.
Она даже хотела рассердиться, но в это время к ней подлетел Волчок, и они принялись танцевать. Волчок жужжал, Ложечка звенела... Даже Алёнушкин Башмачок не утерпел, вылез из-под дивана и шепнул Метёлочке:
— Я вас очень люблю, Метёлочка...
Метёлочка сладко закрыла глазки и только вздохнула. Она любила, чтобы её любили.
Ведь она всегда была такой скромной Метёлочкой и никогда не важничала, как это случалось иногда с другими. Например, Матрёна Ивановна или Аня и Катя, — эти милые куклы любили посмеяться над чужими недостатками: у Клоуна не хватало одной ноги, у Петрушки был длинный нос, у Карла Иваныча — лысина, Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.
— Он мужиковат немного, — говорила Катя.
— И, кроме того, хвастун, — прибавила Аня.
Повеселившись, все уселись за стол, и начался уже настоящий пир. Обед прошёл, как на настоящих именинах, хотя дело и не обошлось без маленьких недоразумений. Медведь по ошибке чуть не съел Зайчика вместо котлетки; Волчок чуть не подрался с Цыганом из-за Ложечки — последний хотел её украсть и уже спрятал было к себе в карман. Пётр Иваныч, известный забияка, успел поссориться с женой и поссорился из-за пустяков.
— Матрёна Ивановна, успокойтесь, — уговаривал её Карл Иваныч. — Ведь Пётр Иваныч добрый... У вас, может быть, болит головка? У меня есть с собой отличные порошки...
— Оставьте её, доктор, — говорил Петрушка. — Это уж такая невозможная женщина... А впрочем, я её очень люблю. Матрёна Ивановна, поцелуемтесь...
— Ура! — кричал Ванька. — Это гораздо лучше, чем ссориться. Терпеть не могу, когда люди ссорятся. Вон посмотрите...
Но тут случилось нечто совершенно неожиданное и такое ужасное, что даже страшно сказать.
Бил барабан: тра-та! та-та-та! Играли трубы: тру-ру! ру-ру-ру! Звенели тарелочки Клоуна, серебряным голоском смеялась Ложечка, жужжал Волчок, а развеселившийся Зайчик кричал: бо-бо-бо!.. Фарфоровая Собачка громко лаяла, резиновая Кошечка ласково мяукала, а Медведь так притопывал ногой, что дрожал пол. Веселее всех оказался серенький бабушкин Козлик. Он, во-первых, танцевал лучше всех, а потом так смешно потряхивал своей бородой и скрипучим голосом ревел: мее-ке-ке!..
Позвольте, как всё это случилось? Очень трудно рассказать всё по порядку, потому что из участников происшествия помнил всё дело только один Алёнушкин Башмачок. Он был благоразумен и вовремя успел спрятаться под диван.
Да, так вот как было дело. Сначала пришли поздравить Ваньку деревянные кубики... Нет, опять не так. Началось совсем не с этого. Кубики действительно пришли, но всему виной была черноглазая Катя. Она, она, верно!.. Эта хорошенькая плутовка ещё в конце обеда шепнула Ане:
— А как ты думаешь, Аня, кто здесь всех красивее.
Кажется, вопрос самый простой, а между тем Матрёна Ивановна
страшно обиделась и заявила Кате прямо:
— Что же вы думаете, что мой Пётр Иваныч урод?
— Никто этого не думает, Матрёна Ивановна, — попробовала оправдываться Катя, но было уже поздно.
— Конечно, нос у него немного велик, — продолжала Матрёна Ивановна. — Но ведь это заметно, если только смотреть на Петра Иваныча сбоку... Потом, у него дурная привычка страшно пищать и со всеми драться, но он всё-таки добрый человек. А что касается ума...
Куклы заспорили с таким азартом, что обратили на себя общее внимание. Вмешался прежде всего, конечно, Петрушка и пропищал:
— Верно, Матрёна Ивановна... Самый красивый человек здесь, конечно, я!
Тут уже все мужчины обиделись. Помилуйте, этакий самохвал этот Петрушка! Даже слушать противно! Клоун был не мастер говорить и обиделся молча, а зато доктор Карл Иванович сказал очень громко:
— Значит, мы все уроды? Поздравляю, господа...
Разом поднялся гвалт. Кричал что-то по-своему Цыган, рычал Медведь, выл Волк, кричал серенький Козлик, жужжал Волчок — одним словом, все обиделись окончательно.
— Господа, перестаньте! — уговаривал всех Ванька. — Не обращайте внимания на Петра Иваныча... Он просто пошутил.
Но всё было напрасно. Волновался главным образом Карл Иваныч. Он даже стучал кулаком по столу и кричал:
— Господа, хорошо угощенье, нечего сказать!.. Нас и в гости пригласили только затем, чтобы назвать уродами...
— Милостивые государыни и милостивые государи! — старался перекричать всех Ванька. — Если уж на то пошло, господа, так здесь всего один урод — это я... Теперь вы довольны?
Потом... Позвольте, как это случилось? Да, да, вот как было дело. Карл Иваныч разгорячился окончательно и начал подступать к Петру Иванычу. Он погрозил ему пальцем и повторял:
— Если бы я не был образованным человеком и если бы я не умел себя держать прилично в порядочном обществе, я сказал бы вам, Пётр Иваныч, что вы даже весьма дурак...
Зная драчливый характер Петрушки, Ванька хотел встать между ним и доктором, но по дороге задел кулаком по длинному носу Петрушки. Петрушке показалось, что его ударил не Ванька, а доктор... Что тут началось!.. Петрушка вцепился в доктора; сидевший в стороне Цыган ни с того ни с сего начал колотить Клоуна, Медведь с рычанием бросился на Волка, Волчок бил своей пустой головой Козлика — одним словом, вышел настоящий скандал. Куклы пищали тонкими голосами, и все три со страху упали в обморок.
— Ах, мне дурно!.. — кричала Матрёна Ивановна, падая с дивана.
— Господа, что же это такое? — орал Ванька. — Господа, ведь я именинник... Господа, это, наконец, невежливо!..
Произошла настоящая свалка, так что было уже трудно разобрать, кто кого колотит. Ванька напрасно старался разнимать дравшихся и кончил тем, что сам принялся колотить всех, кто подвертывался ему под руку, и так как он был всех сильнее, то гостям пришлось плохо.
— Карраул!!. Батюшки... ой, карраул! — орал сильнее всех Петрушка, стараясь ударить доктора побольнее... — Убили Петрушку до смерти... Карраул!..
От свалки ушёл один Башмачок, вовремя успевший спрятаться под диван. Он со страху даже глаза закрыл, а в это время за него спрятался Зайчик, тоже искавший спасения в бегстве.
— Ты это куда лезешь? — заворчал Башмачок.
— Молчи, а то ещё услышат, и обоим достанется, — уговаривал Зайчик, выглядывая косым глазом из дырочки в носке. — Ах, какой разбойник этот Петрушка!.. Всех колотит и сам же орёт благим матом. Хорош гость, нечего сказать... А я едва убежал от Волка, ах! Даже вспомнить страшно... А вон Уточка лежит кверху ножками. Убили, бедную...
— Ах, какой ты глупый, Зайчик: все куклы лежат в обмороке, ну и Уточка вместе с другими.
Дрались, дрались, долго дрались, пока Ванька не выгнал всех гостей, исключая кукол. Матрёне Ивановне давно уже надоело лежать в обмороке, она открыла один глаз и спросила:
— Господа, где я? Доктор, посмотрите, жива ли я?..
Ей никто не отвечал, и Матрёна Ивановна открыла другой глаз. В комнате было пусто, а Ванька стоял посредине и с удивлением оглядывался кругом. Очнулись Аня и Катя и тоже удивились.
— Здесь было что-то ужасное, — говорила Катя. — Хорош именинник, нечего сказать!
Куклы разом накинулись на Ваньку, который решительно не знал, что ему отвечать. И его кто-то бил, и он кого-то бил, а за что про что — неизвестно.
— Решительно не знаю, как всё это вышло, — говорил он, разводя руками. — Главное, что обидно: ведь я их всех люблю... решительно всех.
— А мы знаем как, — отозвались из-под дивана Башмачок и Зайчик. — Мы всё видели!..
— Да это вы виноваты! — накинулась на них Матрёна Ивановна. — Конечно, вы... Заварили кашу, а сами спрятались.
— Ага, вон в чём дело! — обрадовался Ванька. — Убирайтесь вон, разбойники... Вы ходите по гостям только ссорить добрых людей.
Башмачок и Зайчик едва успели выскочить в окно.
— Вот я вас... — грозила им вслед кулаком Матрёна Ивановна. — Ах, какие бывают на свете дрянные люди! Вот и Уточка скажет то же самое.
— Да, да... — подтвердила Уточка. — Я своими глазами видела, как они спрятались под диван.
Уточка всегда и со всеми соглашалась.
— Нужно вернуть гостей... — продолжала Катя. — Мы ещё повеселимся...
Гости вернулись охотно. У кого был подбит глаз, кто прихрамывал; у Петрушки всего сильнее пострадал его длинный нос.
— Ах, разбойники! — повторяли все в один голос, браня Зайчика и Башмачок. — Кто бы мог подумать?..
— Ах, как я устал! Все руки отколотил, — жаловался Ванька. — Ну, да что поминать старое... Я не злопамятен. Эй, музыка!..
Опять забил барабан: тра-та! та-та-та! Заиграли трубы: тру-ту! ру-ру-ру!.. А Петрушка неистово кричал:
— Ура, Ванька!..
Сказка о том, как жила-была последняя муха
Как было весело летом!.. Ах, как весело! Трудно даже рассказать всё по порядку... Сколько было мух, — тысячи. Летают, жужжат, веселятся... Когда родилась маленькая Мушка, расправила свои крылышки, ей сделалось тоже весело. Так весело, так весело, что не расскажешь. Всего интереснее было то, что с утра открывали все окна и двери на террасу — в какое хочешь, в то окно и лети.
— Какое доброе существо человек, — удивлялась маленькая Мушка, летая из окна в окно. — Это для нас сделаны окна, и отворяют их тоже для нас. Очень хорошо, а главное — весело...
Она тысячу раз вылетала в сад, посидела на зелёной травке, полюбовалась цветущей сиренью, нежными листиками распускавшейся липы и цветами в клумбах. Неизвестный ей до сих пор садовник уже успел вперёд позаботиться обо всём. Ах, какой он добрый, этот садовник!.. Мушка ещё не родилась, а он уже всё успел приготовить, решительно всё, что нужно маленькой Мушке. Это было тем удивительнее, что сам он не умел летать и даже ходил иногда с большим трудом — его так и покачивало, и садовник что-то бормотал совсем непонятное.
— И откуда только эти проклятые мухи берутся? — ворчал добрый садовник.
Вероятно, бедняга говорил это просто из зависти, потому что сам умел только копать гряды, рассаживать цветы и поливать их, а летать не мог. Молодая Мушка нарочно кружилась над красным носом садовника и страшно ему надоедала.
Потом, люди вообще так добры, что везде доставляли разные удовольствия именно мухам. Например, Алёнушка утром пила молочко, ела булочку и потом выпрашивала у тёти Оли сахару, — всё это она делала только для того, чтобы оставить мухам несколько капелек пролитого молока, а главное — крошки булки и сахара. Ну скажите, пожалуйста, что может быть вкуснее таких крошек, особенно когда летаешь всё утро и проголодаешься?.. Потом, кухарка Паша была ещё добрее Алёнушки. Она каждое утро нарочно для мух ходила на рынок и приносила удивительно вкусные вещи: говядину, иногда рыбу, сливки, масло, — вообще самая добрая женщина во всём доме. Она отлично знала, что нужно мухам, хотя летать тоже не умела, как и садовник. Очень хорошая женщина вообще!
А тётя Оля? О, эта чудная женщина, кажется, специально жила только для мух... Она своими руками открывала все окна каждое утро, чтобы мухам было удобнее летать, а когда шёл дождь или было холодно, закрывала их, чтобы мухи не замочили своих крылышек и не простудились. Потом тётя Оля заметила, что мухи очень любят сахар и ягоды, поэтому она принялась каждый день варить ягоды в сахаре. Мухи сейчас, конечно, догадались, для чего это всё делается, и лезли из чувства благодарности прямо в тазик с вареньем. Алёнушка очень любила варенье, но тётя Оля давала ей всего одну или две ложечки, не желая обижать мух.
Так как мухи за раз не могли съесть всего, то тётя Оля откладывала часть варенья в стеклянные банки (чтобы не съели мыши, которым варенья совсем не полагается) и потом подавала его каждый день мухам, когда пила чай.
— Ах, какие все добрые и хорошие! — восхищалась молодая Мушка, летая из окна в окно. — Может быть, даже хорошо, что люди не умеют летать. Тогда бы они превратились в мух, больших и прожорливых мух, и, наверное, съели бы всё сами... Ах, как хорошо жить на свете!
— Ну, люди уж не совсем такие добряки, как ты думаешь, — заметила старая Муха, любившая поворчать. — Это только так кажется... Ты обратила внимание на человека, которого все называют «папой»?
— О да... Это очень странный господин. Вы совершенно правы, хорошая, добрая старая Муха... Для чего он курит свою трубку, когда отлично знает, что я совсем не выношу табачного дыма? Мне кажется, что это он делает прямо назло мне... Потом, решительно ничего не хочет сделать для мух. Я раз попробовала чернил, которыми он что-то такое вечно пишет, и чуть не умерла... Это наконец возмутительно! Я своими глазами видела, как в его чернильнице тонули две такие хорошенькие, но совершенно неопытные мушки. Это была ужасная картина, когда он пером вытащил одну из них и посадил на бумагу великолепную кляксу... Представьте себе, он в этом обвинял не себя, а нас же! Где справедливость?..
— Я думаю, что этот папа совсем лишён справедливости, хотя у него есть одно достоинство... — ответила старая, опытная Муха. — Он пьёт пиво после обеда. Это совсем недурная привычка! Я, признаться, тоже не прочь выпить пива, хотя у меня и кружится от него голова... Что делать, дурная привычка!
— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного покраснела. — Мне делается от него так весело, так весело, хотя на другой день немного и болит голова. Но папа, может быть, оттого ничего не делает для мух, что сам не ест варенья, а сахар опускает только в стакан чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не ест варенья... Ему остаётся только курить свою трубку.
Мухи вообще отлично знали всех людей, хотя и ценили их по- своему.
Лето стояло жаркое, и с каждым днём мух являлось всё больше и больше. Они падали в молоко, лезли в суп, в чернильницу, жужжали, вертелись и приставали ко всем. Но наша маленькая Мушка успела сделаться уже настоящей большой мухой и несколько раз чуть не погибла. В первый раз она увязла ножками в варенье, так что едва выползла; в другой раз спросонья налетела на зажжённую лампу и чуть не спалила себе крылышек; в третий раз чуть не попала между оконных створок, — вообще приключений было достаточно.
— Что это такое: житья от этих мух не стало!.. — жаловалась кухарка. — Точно сумасшедшие, так и лезут везде... Нужно их изводить.
Даже наша Муха начала находить, что мух развелось слишком много, особенно в кухне. По вечерам потолок покрывался точно
живой, двигавшейся сеткой. А когда приносили провизию, мухи бросались на неё живой кучей, толкали друг друга и страшно ссорились. Лучшие куски доставались только самым бойким и сильным, а остальным доставались объедки. Паша была права.
Но тут случилось нечто ужасное. Раз утром Паша вместе с провизией принесла пачку очень вкусных бумажек — то есть они сделались вкусными, когда их разложили на тарелочки, обсыпали мелким сахаром и облили тёплой водой.
— Вот отличное угощенье мухам! — говорила кухарка Паша, расставляя тарелочки на самых видных местах.
Мухи и без Паши догадались, что это делается для них, и весёлой гурьбой накинулись на новое кушанье. Наша Муха тоже бросилась к одной тарелочке, но её оттолкнули довольно грубо.
— Что вы толкаетесь, господа? — обиделась она. — А впрочем, я уж не такая жадная, чтобы отнимать что-нибудь у других. Это, наконец, невежливо...
Дальше произошло что-то невозможное. Самые жадные мухи поплатились первыми... Они сначала бродили, как пьяные, а потом и совсем свалились. Наутро Паша намела целую большую тарелку мёртвых мух. Остались живыми только самые благоразумные, а в том числе и наша Муха.
— Не хотим бумажек! — пищали все. — Не хотим...
Но на следующий день повторилось то же самое. Из благоразумных мух остались целыми только самые благоразумные. Но Паша находила, что слишком много и таких, самых благоразумных.
— Житья от них нет... — жаловалась она.
Тогда господин, которого звали папой, принёс три стеклянных, очень красивых колпака, налил в них пива и поставил на тарелочки... Тут попались и самые благоразумные мухи. Оказалось, что эти колпаки просто мухоловки. Мухи летели на запах пива, попадали в колпак и там погибали, потому что не умели найти выхода.
— Вот теперь отлично!.. — одобряла Паша; она оказалась совершенно бессердечной женщиной и радовалась чужой беде.
Что же тут отличного, посудите сами. Если бы у людей были такие же крылья, как у мух, и если бы поставить мухоловки величиной с дом, то они попадались бы точно так же... Наша Муха, наученная горьким опытом даже самых благоразумных мух, перестала совсем верить людям. Они только кажутся добрыми, эти люди, а в сущности только тем и занимаются, что всю жизнь обманывают доверчивых бедных мух. О, это самое хитрое и злое животное, если говорить правду!..
Мух сильно поубавилось от всех этих неприятностей, а тут новая беда. Оказалось, что лето прошло, начались дожди, подул холодный ветер, и вообще наступила неприятная погода.
— Неужели лето прошло? — удивлялись оставшиеся в живых мухи. — Позвольте, когда же оно успело пройти? Это наконец несправедливо... Не успели оглянуться, а тут осень.
Это было похуже отравленных бумажек и стеклянных мухоловок. От наступавшей скверной погоды можно было искать защиты только у своего злейшего врага, то есть господина человека. Увы! Теперь уже окна не отворялись по целым дням, а только изредка — форточки. Даже само солнце и то светило точно для того только, чтобы обманывать доверчивых комнатных мух. Как вам понравится, например, такая картина? Утро. Солнце так весело заглядывает во все окна, точно приглашает всех мух в сад. Можно подумать, что возвращается опять лето... И что же, — доверчивые мухи вылетают в форточку, но солнце только светит, а не греет. Они летят назад — форточка закрыта. Много мух погибло таким образом в холодные осенние ночи только благодаря своей доверчивости.
— Нет, я не верю, — говорила наша Муха. — Ничему не верю... Если уж солнце обманывает, то кому же и чему можно верить?
Понятно, что с наступлением осени все мухи испытывали самое дурное настроение духа. Характер сразу испортился почти у всех. О прежних радостях не было и помину. Все сделались такими хмурыми, вялыми и недовольными. Некоторые дошли до того, что начали даже кусаться, чего раньше не было.
У нашей Мухи до того испортился характер, что она совершенно не узнавала самой себя. Раньше, например, она жалела других мух, когда те погибали, а сейчас думала только о себе. Ей было даже стыдно сказать вслух, что она думала:
«Ну и пусть погибают — мне больше достанется».
Во-первых, настоящих тёплых уголков, в которых может прожить зиму настоящая, порядочная муха, совсем не так много, а во-вторых, просто надоели другие мухи, которые везде лезли, выхватывали из- под носа самые лучшие куски и вообще вели себя довольно бесцеремонно. Пора и отдохнуть.
Эти другие мухи точно понимали эти злые мысли и умирали сотнями. Даже не умирали, а точно засыпали. С каждым днём их делалось всё меньше и меньше, так что совершенно было не нужно ни отравленных бумажек, ни стеклянных мухоловок. Но нашей Мухе и этого было мало: ей хотелось остаться совершенно одной. Подумайте, какая прелесть — пять комнат, и всего одна муха!..
Наступил и такой счастливый день. Рано утром наша Муха проснулась довольно поздно. Она давно уже испытывала какую-то непонятную усталость и предпочитала сидеть неподвижно в своём уголке, под печкой. А тут она почувствовала, что случилось что-то необыкновенное. Стоило подлететь к окну, как всё разъяснилось сразу. Выпал первый снег... Земля была покрыта ярко белевшей пеленой.
— А, так вот какая бывает зима! — сообразила она сразу. — Она совсем белая, как кусок хорошего сахара...
Потом Муха заметила, что все другие мухи исчезли окончательно. Бедняжки не перенесли первого холода и заснули кому где случилось. Муха в другое время пожалела бы их, а теперь подумала:
«Вот и отлично... Теперь я совсем одна!.. Никто не будет есть моего варенья, моего сахара, моих крошечек... Ах, как хорошо!..»
Она облетела все комнаты и ещё раз убедилась, что она совершенно одна. Теперь можно было делать решительно всё, что захочется. А как хорошо, что в комнатах так тепло! Зима там, на улице, а в комнатах и тепло и уютно, особенно когда вечером зажигали лампы и свечи. С первой лампой, впрочем, вышла маленькая неприятность — Муха налетела было опять на огонь и чуть не сгорела.
— Это, вероятно, зимняя ловушка для мух, — сообразила она, потирая обожжённые лапки. — Нет, меня не проведёте... О, я отлично всё понимаю!.. Вы хотите сжечь последнюю муху? А я этого совсем не желаю... Тоже вот и плита в кухне — разве я не понимаю, что это тоже ловушка для мух!..
Последняя Муха была счастлива всего несколько дней, а потом вдруг ей сделалось скучно, так скучно, так скучно, что, кажется, и не рассказать. Конечно, ей было тепло, она была сыта, а потом, потом она стала скучать. Полетает, полетает, отдохнёт, поест, опять полетает — и опять ей делается скучнее прежнего.
— Ах, как мне скучно! — пищала она самым жалобным тоненьким голосом, летая из комнаты в комнату. — Хоть бы одна была мушка ещё, самая скверная, а всё-таки мушка...
Как ни жаловалась последняя Муха на своё одиночество, — её решительно никто не хотел понимать. Конечно, это её злило ещё больше, и она приставала к людям как сумасшедшая. Кому на нос сядет, кому на ухо, а то примется летать перед глазами взад и вперёд. Одним словом, настоящая сумасшедшая.
— Господи, как же вы не хотите понять, что я совершенно одна и что мне очень скучно? — пищала она каждому. — Вы даже и летать не умеете, а поэтому не знаете, что такое скука. Хоть бы кто-нибудь поиграл со мной... Да нет, куда вам? Что может быть неповоротливее и неуклюжее человека? Самая безобразная тварь, какую я когда-нибудь встречала...
Последняя Муха надоела и собаке и кошке — решительно всем. Больше всего её огорчило, когда тётя Оля сказала:
— Ах, последняя муха... Пожалуйста, не трогайте её. Пусть живёт всю зиму.
Что же это такое? Это уж прямое оскорбление. Её, кажется, и за муху перестали считать. «Пусть поживёт», — скажите, какое сделали одолжение! А если мне скучно! А если я, может быть, и жить совсем не хочу? Вот не хочу — и всё тут».
Последняя Муха до того рассердилась на всех, что даже самой сделалось страшно. Летает, жужжит, пищит... Сидевший в углу Паук наконец сжалился над ней и сказал:
— Милая Муха, идите ко мне... Какая красивая у меня паутина!
— Покорно благодарю... Вот ещё нашёлся приятель! Знаю я, что такое твоя красивая паутина. Наверно, ты когда-нибудь был человеком, а теперь только притворяешься пауком.
— Как знаете, я вам же добра желаю.
— Ах, какой противный! Это называется — желать добра: съесть последнюю Муху!..
Они сильно повздорили, и всё-таки было скучно, так скучно, так скучно, что и не расскажешь. Муха озлобилась решительно на всех, устала и громко заявила:
— Если так, если вы не хотите понять, как мне скучно, так я буду сидеть в углу целую зиму!.. Вот вам!.. Да, буду сидеть и не выйду ни за что...
Она даже всплакнула с горя, припоминая минувшее летнее веселье. Сколько было весёлых мух; а она ещё желала остаться совершенно одной. Это была роковая ошибка...
Зима тянулась без конца, и последняя Муха начала думать, что лета больше уже не будет совсем. Ей хотелось умереть, и она плакала потихоньку. Это, наверно, люди придумали зиму, потому что они придумывают решительно всё, что вредно мухам. А может быть, это тётя Оля спрятала куда-нибудь лето, как прячет сахар и варенье?..
Последняя Муха готова была совсем умереть с отчаяния, как случилось нечто совершенно особенное. Она, по обыкновению, сидела в своём уголке и сердилась, как вдруг слышит: ж-ж-жж!.. Сначала она не поверила собственным ушам, а подумала, что её кто-нибудь обманывает. А потом... Боже, что это было!.. Мимо неё пролетела настоящая живая мушка, ещё совсем молоденькая. Она только что успела родиться и радовалась.
— Весна начинается!., весна! — жужжала она.
Как они обрадовались друг другу! Обнимались, целовались и даже облизывали одна другую хоботками. Старая Муха несколько дней рассказывала, как скверно провела всю зиму и как ей было скучно одной. Молоденькая Мушка только смеялась тоненьким голоском и никак не могла понять, как это было скучно.
— Весна! весна!.. — повторяла она.
Когда тётя Оля велела выставить все зимние рамы и Алёнушка выглянула в первое открытое окно, последняя Муха сразу всё поняла.
— Теперь я знаю всё, — жужжала она, вылетая в окно, — лето делаем мы, мухи...
Пора спать
Засыпает один глазок у Алёнушки, засыпает другое ушко у Алёнушки...
— Папа, ты здесь?
— Здесь, деточка...
— Знаешь что, папа... Я хочу быть царицей...
Заснула Алёнушка и улыбается во сне.
Ах, как много цветов! И все они тоже улыбаются. Обступили кругом Алёнушкину кроватку, шепчутся и смеются тоненькими голосками. Алые цветочки, синие цветочки, жёлтые цветочки, голубые, розовые, красные, белые, — точно на землю упала радуга и рассыпалась живыми искрами, разноцветными — огоньками и весёлыми детскими глазками.
— Алёнушка хочет быть царицей! — весело звенели полевые Колокольчики, качаясь на тоненьких зелёных ножках.
— Ах, какая она смешная! — шептали скромные Незабудки.
— Господа, это дело нужно серьёзно обсудить, — задорно вмешался жёлтый Одуванчик. — Я, по крайней мере, никак этого не ожидал...
— Что такое значит — быть царицей? — спрашивал синий полевой Василёк. — Я вырос в поле и не понимаю ваших городских порядков.
— Очень просто... — вмешалась розовая Гвоздика. — Это так просто, что и объяснять не нужно. Царица — это... это... Вы всё-таки ничего не понимаете? Ах, какие вы странные... Царица — это когда цветок розовый, как я. Другими словами: Алёнушка хочет быть гвоздикой. Кажется, понятно?
Все весело засмеялись. Молчали только одни Розы. Они считали себя обиженными. Кто же не знает, что царица всех цветов — одна Роза, нежная, благоухающая, чудная? И вдруг какая-то Гвоздика называет себя царицей... Это ни на что не похоже. Наконец одна Роза рассердилась, сделалась совсем пунцовой и проговорила:
— Нет, извините, Алёнушка хочет быть розой... да! Роза потому царица, что все её любят.
— Вот это мило! — рассердился Одуванчик. — А за кого же, в таком случае, вы меня принимаете?
— Одуванчик, не сердитесь, пожалуйста, — уговаривали его лесные Колокольчики. — Это портит характер и притом некрасиво. Вот мы — мы молчим о том, что Алёнушка хочет быть лесным колокольчиком, потому что это ясно само собой.
Цветов было много, и они так смешно спорили. Полевые цветочки были такие скромные — как ландыши, фиалки, незабудки, колокольчики, васильки, полевая гвоздика; а цветы, выращенные в оранжереях, немного важничали — розы, тюльпаны, лилии, нарциссы, левкои, точно разодетые по-праздничному богатые дети. Алёнушка больше любила скромные полевые цветочки, из которых делала букеты и плела веночки. Какие все они славные!
— Алёнушка нас очень любит, — шептали Фиалки. — Ведь мы весной являемся первыми. Только снег стает — и мы тут.
— И мы тоже, — говорили Ландыши. — Мы тоже весенние цветочки... Мы неприхотливы и растём прямо в лесу.
— А чем же мы виноваты, что нам холодно расти прямо в поле? — жаловались душистые кудрявые Левкои и Гиацинты. — Мы здесь только гости, а наша родина далеко, там, где так тепло и совсем не бывает зимы. Ах, как там хорошо, и мы постоянно тоскуем по своей милой родине... У вас, на севере, так холодно. Нас Алёнушка тоже любит, и даже очень...
— И у нас тоже хорошо, — спорили полевые цветы. — Конечно, бывает иногда очень холодно, но это здорово... А потом, холод убивает наших злейших врагов, как червячки, мошки и разные букашки. Если бы не холод, нам пришлось бы плохо.
— Мы тоже любим холод, — прибавили от себя Розы.
То же сказали Азалии и Камелии. Все они любили холод, когда набирали цвет.
— Вот что, господа, будемте рассказывать о своей родине, — предложил белый Нарцисс. — Это очень интересно... Алёнушка нас послушает. Ведь она и нас любит...
Тут заговорили все разом. Розы со слезами вспоминали благословенные долины Шираза, Гиацинты — Палестину, Азалии — Америку, Лилии — Египет... Цветы собрались сюда со всех сторон света, и каждый мог рассказать так много. Больше всего цветов пришло с юга, где так много солнца и нет зимы. Как там хорошо!.. Да, вечное лето! Какие громадные деревья там растут, какие чудные птицы, сколько красавиц бабочек, похожих на летающие цветы, и цветов, похожих на бабочек...
— Мы на севере только гости, нам холодно, — шептали все эти южные растения.
Родные полевые цветочки даже пожалели их. В самом деле, нужно иметь большое терпение, когда дует холодный северный ветер, льёт холодный дождь и падает снег. Положим, весенний снежок скоро тает, но всё-таки снег.
— У вас есть громадный недостаток, — объяснил Василёк, наслушавшись этих рассказов. — Не спорю, вы, пожалуй, красивее иногда нас, простых полевых цветочков, — я это охотно допускаю... да... Одним словом, вы — наши дорогие гости, а ваш главный недостаток в том, что вы растёте только для богатых людей, а мы растём для всех. Мы гораздо добрее... Вот я, например, — меня вы увидите в руках у каждого деревенского ребёнка. Сколько радости доставляю я всем бедным детям!.. За меня не нужно платить денег, а только стоит выйти в поле. Я расту вместе с пшеницей, рожью, овсом...
Алёнушка слушала всё, о чём рассказывали ей цветочки, и удивлялась. Ей ужасно захотелось посмотреть всё самой, все те удивительные страны, о которых сейчас говорили.
— Если бы я была ласточкой, то сейчас же полетела бы, — проговорила она наконец. — Отчего у меня нет крылышек? Ах, как хорошо быть птичкой!..
Она не успела ещё договорить, как к ней подползла божья Коровка, настоящая божья коровка, такая красненькая, с чёрными пятнышками, с чёрной головкой и такими тоненькими чёрными усиками и чёрными тоненькими ножками.
—Алёнушка, полетим! — шепнула божья Коровка, шевеля усиками.
— А у меня нет крылышек, божья Коровка!
— Садись на меня...
— Как же я сяду, когда ты маленькая?
— А вот смотри...
Алёнушка начала смотреть и удивлялась всё больше и больше. Божья Коровка расправила верхние жёсткие крылья и увеличилась вдвое, потом распустила тонкие, как паутина, нижние крылышки и сделалась ещё больше. Она росла на глазах у Алёнушки, пока не превратилась в большую-большую, в такую большую, что Алёнушка могла свободно сесть к ней на спинку, между красными крылышками. Это было очень удобно.
— Тебе хорошо, Алёнушка? — спрашивала божья Коровка.
— Ну, держись теперь крепче...
В первое мгновение, когда они полетели, Алёнушка даже закрыла глаза от страха. Ей показалось, что летит не она, а летит всё под ней — города, леса, реки, горы. Потом ей начало казаться, что она сделалась такая маленькая-маленькая, с булавочную головку, и притом лёгкая, как пушинка с одуванчика. А божья Коровка летела быстро-быстро, так, что только свистел воздух между крылышками.
— Смотри, что там внизу... — говорила ей божья Коровка.
Алёнушка посмотрела вниз и даже всплеснула ручонками.
— Ах, сколько роз... красные, жёлтые, белые, розовые!
Земля была точно покрыта живым ковром из роз.
— Спустимся на землю, — просила она божью Коровку.
Они спустились, причём Алёнушка сделалась опять большой, какой была раньше, а божья Коровка сделалась маленькой.
Алёнушка долго бегала по розовому полю и нарвала громадный букет цветов. Какие они красивые, эти розы; и от их аромата кружится голова. Если бы всё это розовое поле перенести туда, на север, где розы являются только дорогими гостями!..
Она опять сделалась большой-большой, а Алёнушка—маленькой- маленькой.
Они опять полетели.
Как было хорошо кругом! Небо было такое синее, а внизу ещё синее — море. Они летели над крутым и скалистым берегом.
— Неужели мы полетим через море? — спрашивала Алёнушка.
— Да... только сиди смирно и держись крепче.
Сначала Алёнушке было даже страшно, а потом ничего. Кроме неба и воды, ничего не осталось. А по морю неслись, как большие птицы с белыми крыльями, корабли... Маленькие суда походили на мух. Ах, как красиво, как хорошо!..
А впереди уже виднеется морской берег — низкий, жёлтый и песчаный, устье какой-то громадной реки, какой-то совсем белый город, точно он выстроен из сахара. А дальше виднелась мёртвая пустыня, где стояли одни пирамиды. Божья Коровка опустилась на берегу реки. Здесь росли зелёные папирусы и лилии, чудные, нежные лилии.
— Как хорошо здесь у вас, — заговорила с ними Алёнушка. — Это у вас не бывает зимы?
— А что такое зима? — удивлялись Лилии.
— Зима — это когда идёт снег...
— А что такое снег?
Лилии даже засмеялись. Они думали, что маленькая северная девочка шутит над ними. Правда, что с севера каждую осень прилетали сюда громадные стаи птиц и тоже рассказывали о зиме, но сами они её не видали, а говорили с чужих слов.
Алёнушка тоже не верила, что не бывает зимы. Значит, и шубки не нужно и валенок?
— Мне жарко... — жаловалась она. — Знаешь, божья Коровка, это даже нехорошо, когда стоит вечное лето.
— Кто как привык, Алёнушка.
Они летели к высоким горам, на вершинах которых лежал вечный снег. Здесь было не так жарко. За горами начались непроходимые леса. Под сводом деревьев было темно, потому что солнечный свет не проникал сюда сквозь густые вершины деревьев. По ветвям прыгали обезьяны. А сколько было птиц — зелёных, красных, жёлтых, синих... Но всего удивительнее были цветы, выросшие прямо на древесных стволах. Были цветы совсем огненного цвета, были пёстрые; были цветы, походившие на маленьких птичек и на больших бабочек, — весь лес точно горел разноцветными живыми огоньками.
— Это орхидеи, — объяснила божья Коровка.
Ходить здесь было невозможно — так всё переплелось.
— Это священный цветок, — объяснила божья Коровка. — Он называется лотосом...
Алёнушка так много видела, что наконец устала. Ей захотелось домой: всё-таки дома лучше.
— Я люблю снежок, — говорила Алёнушка. — Без зимы нехорошо...
Они опять полетели, и чем поднимались выше, тем делалось холоднее. Скоро внизу показались снежные поляны. Зеленел только один хвойный лес. Алёнушка ужасно обрадовалась, когда увидела первую ёлочку.
— Ёлочка, ёлочка! — крикнула она.
— Здравствуй, Алёнушка! — крикнула ей снизу зелёная Ёлочка.
Это была настоящая рождественская Ёлочка — Алёнушка сразу её узнала. Ах, какая милая Ёлочка!.. Алёнушка наклонилась, чтобы сказать ей, какая она милая, и вдруг полетела вниз. Ух, как страшно!.. Она перевернулась несколько раз в воздухе и упала прямо в мягкий снег. Со страха Алёнушка закрыла глаза и не знала, жива ли она или умерла.
— Ты это как сюда попала, крошка? — спросил её кто-то.
Алёнушка открыла глаза и увидела седого-седого сгорбленного старика. Она его тоже узнала сразу. Это был тот самый старик, который приносит умным деткам святочные ёлки, золотые звёзды, коробочки с бомбошками и самые удивительные игрушки. О, он такой добрый, этот старик!.. Он сейчас же взял её на руки, прикрыл своей шубой и опять спросил:
— Как ты сюда попала, маленькая девочка?
— Я путешествовала на божьей Коровке... Ах, сколько я видела, дедушка!..
— Так, так...
— А я тебя знаю, дедушка! Ты приносишь деткам ёлки...
— Так, так... И сейчас я устраиваю тоже ёлку.
Он показал ей длинный шест, который совсем уж не походил на ёлку.
— Какая же это ёлка, дедушка? Это просто большая палка...
— А вот увидишь...
Старик понёс Алёнушку в маленькую деревушку, совсем засыпанную снегом. Выставлялись из-под снега одни крыши да трубы. Старика уже ждали деревенские дети. Они прыгали и кричали:
— Ёлка! Ёлка!..
Они пришли к первой избе. Старик достал необмолоченный сноп овса, привязал его к концу шеста, а шест поднял на крышу. Сейчас же налетели со всех сторон маленькие птички, которые на зиму никуда не улетают: воробышки, кузьки, овсянки, — и принялись клевать зерно.
— Это наша ёлка! — кричали они.
Алёнушке вдруг сделалось очень весело. Она в первый раз видела, как устраивают ёлку для птичек зимой.
Ах, как весело!.. Ах, какой добрый старичок! Один воробышек, суетившийся больше всех, сразу узнал Алёнушку и крикнул:
— Да ведь это Алёнушка! Я её отлично знаю... Она меня не один раз кормила крошками. Да...
И другие воробышки тоже узнали её и страшно запищали от радости.
Прилетел ещё один воробей, оказавшийся страшным забиякой. Он начал всех расталкивать и выхватывать лучшие зёрна. Это был тот самый воробей, который дрался с ершом.
Алёнушка его узнала.
— Здравствуй, воробышек!..
— Ах, это ты, Алёнушка? Здравствуй!..
Забияка воробей попрыгал на одной ножке, лукаво подмигнул одним глазом и сказал доброму святочному старику:
— А ведь она, Алёнушка, хочет быть царицей... Да, я давеча слышал сам, как она это говорила.
— Ты хочешь быть царицей, крошка? — спросил старик.
— Очень хочу, дедушка!
— Отлично. Нет ничего проще: всякая царица — женщина, и всякая женщина — царица... Теперь ступай домой и скажи это всем другим маленьким девочкам.
Божья Коровка была рада убраться поскорее отсюда, пока какой-нибудь озорник воробей не съел. Они полетели домой быстро- быстро... А там уж ждут Алёнушку все цветочки. Они всё время спорили о том, что такое царица.
Для работы с детьми средней группы детского сада предлагаем тексты произведений поэтов и писателей России и зарубежных стран.
Примерный список литературы для чтения детям
Русский фольклор
Песенки, потешки, заклички. «Наш козел...»-; «Зайчишка-трусишка...»: «Дон! Дон! Дон!-», «Гуси, вы гуси...»; «Ножки, ножки, где вы были?..». «Сидит, сидит зайка..>, «Кот на печку пошел...», «Сегодня день целый...», «Барашеньки...», «Идет лисичка по мосту...», «Солнышко-ведрышко...», «Иди, весна, иди, красна...».
Сказки . «Про Иванушку-дурачка», обр. М. Горького; «Война грибов с ягодами», обр. В. Даля; «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», обр. Л. Н. Толстого; «Жихарка», обр. И. Карнауховой;«Лисичка-сестричка и волк», обр. М. Булатова; «Зимовье», обр. И. Соколова-Микитова; «Лиса и козел», обр. О. Капицы; «Привередница», «Лиса-лапотница», обр. В. Даля; «Петушок и бобовое зернышко», обр. О, Капицы.
Фольклор народов мира
Песенки. «Рыбки», «Утята», франц., обр. Н. Гернет и С. Гиппиус; «Чив-чив, воробей», пер. с коми-пермяц. В. Климова; «Пальцы», пер. с нем. Л, Яхина; «Мешок», татар., пер. Р. Ягофарова, пересказ Л. Кузьмина.
Сказки. «Три поросенка», пер. с англ. С. Михалкова; «Заяц и еж», из сказок братьев Гримм, пер. с нем. А. Введенского, под ред. С. Маршака; «Красная Шапочка», из сказок Ш. Перро, пер. с франц. Т. Габбе; братья Гримм. "Бременские музыканты», нем., пер. В. Введенского, под ред. С. Маршака.
Произведения поэтов и писателей России
Поэзия . И. Бунин. «Листопад» (отрывок); А. Майков. «Осенние листья по ветру кружат...»; А. Пушкин. «Уж небо осенью дышало...» (из романа «Евгений Онегин»); А. Фет. «Мама! Глянь-ка из окошка...»; Я. Аким. «Первый снег»; А. Барто. «Уехали»; С. Дрожжия. «Улицей гуляет...» (из лихотворения «В крестьянской семье»); С. Есенин. «Поет зима - аукает...»; Н. Некрасов. «Не ветер бушует над бором...» (из поэмы «Мороз, Красный нос»); И. Суриков. «Зима»; С. Маршак. «Багаж», «Про все на све-:-», «Вот какой рассеянный», «Мяч»; С. Михалков. «Дядя Степа»; Е. Баратынский. «Весна, весна» (в сокр.); Ю. Мориц. «Песенка про сказку»; «Дом гнома, гном - дома!»; Э. Успенский. «Разгром»; Д. Хармс. «Очень грашная история».
Проза. В. Вересаев. «Братишка»; А. Введенский. «О девочке Маше, собачке Петушке и о кошке Ниточке» (главы из книги); М. Зощенко. «Показательный ребенок»; К. Ушинский. «Бодливая корова»; С. Воронин. «Воинственный Жако»; С. Георгиев. «Бабушкин садик»; Н. Носов. «Заплатка», «Затейники»; Л. Пантелеев. «На море» (глава из книги «Рассказы о Белочке и Тамарочке»); Бианки, «Подкидыш»; Н. Сладков. «Неслух».
Литературные сказки . М. Горький. «Воробьишко»; В. Осеева. «Волшебная иголочка»; Р. Сеф. «Сказка о кругленьких и длинненьких человечках»; К. Чуковский. «Телефон», «Тараканище», «Федорино горе»; Носов. «Приключения Незнайки и его друзей» (главы из книги); Д. Мамин-Сибиряк. «Сказка про Комара Комаровича - Длинный Нос и про Мохнатого Мишу - Короткий Хвост»; В. Бианки. «Первая охота»; Д. Самойлов. «У слоненка день рождения».
Басни. Л. Толстой. «Отец приказал сыновьям...», «Мальчик стерег овец...», «Хотела галка пить...».
Произведения поэтов и писателей разных стран
Поэзия. В. Витка. «Считалочка», пер. с белорус. И. Токмаковой; Ю. Тувим. «Чудеса», пер. с польск. В. Приходько; «Про пана Трулялинского», пересказ с польск. Б. Заходера; Ф. Грубин. «Слезы», пер. с чеш. Е. Солоновича; С. Вангели. «Подснежники» (главы из книги «Гугуцэ - капитан корабля»), пер. с молд. В. Берестова.
Литературные сказки. А. Милн. «Винни-Пух и все-все-все» (главы из книги), пер. с англ. Б. Заходера; Э. Блайтон. «Знаменитый утенок Тим» (главы из книги), пер. с англ. Э. Паперной; Т. Эгнер. «Приключения в лесу Елки-на-Горке» (главы из книги), пер. с норв. Л. Брауде; Д. Биссет. «Про мальчика, который рычал на тигров», пер. с англ. Н. Шерепгевской; Э. Хогарт. «Мафии и его веселые друзья» (главы из книги), пер. с англ. О. Образцовой и Н. Шанько.
Примерный список для заучивания наизусть
«Дед хотел уху сварить...», «Ножки, ножки, где вы были?» - рус. нар. песенки; А. Пушкин. «Ветер, ветер! Ты могуч...» (из «Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях»); 3. Александрова. «Елочка»; А. Барто. «Я знаю, что надо придумать»; Л. Николаенко. «Кто рассыпал колокольчики...»; В. Орлов. «С базара», «Почему медведь зимой спит» (по выбору воспитателя); Е. Серова. «Одуванчик», «Кошачьи лапки» (из цикла «Наши цветы»); «Купите лук...», шотл. нар. песенка, пер. И. Токмаковой.
Японская сказка в обработке Н. Фельдман «Врун»
В городе Осака жил врун.
Он всегда врал, и все это знали. Поэтому ему никто не верил.
Один раз он пошёл гулять в горы.
Когда он вернулся, он сказал соседке:
— Какую змею я сейчас видел! Громадную, толщиной с бочку, а длиной с эту улицу.
Соседка только плечами пожала:
— Сам знаешь, что змей длиной с эту улицу не бывает.
— Нет, змея в самом деле была очень длинная. Ну, не с улицу, так с переулок.
— Где же это виданы змеи длиной с переулок?
— Ну, не с переулок, так с эту сосну.
— С эту сосну? Не может быть!
— Ну, постой, на этот раз я тебе скажу правду. Змея была такая, как мостик через нашу речку.
— И этого не может быть.
— Ну ладно, сейчас я тебе скажу самую настоящую правду. Змея была длиной с бочку
— Ах, вот как! Змея была толщиной с бочку и длиной с бочку? Так, верно, это и была не змея, а бочка.
Японская сказка в обработке Н.Фельдман «Ивовый росток»
Хозяин достал где-то ивовый росток и посадил у себя в саду. Это была ива редкой породы. Хозяин берёг росток, сам поливал его каждый день. Но вот хозяину пришлось на неделю уехать. Он позвал слугу и сказал ему:
— Смотри хорошенько за ростком: поливай его каждый день, а главное — смотри, чтобы соседские дети не выдернули его и не затоптали.
— Хорошо, — ответил слуга, — пусть хозяин не беспокоится.
Хозяин уехал. Через неделю он вернулся и пошёл посмотреть сад.
Росток был на месте, только совсем вялый.
— Ты, верно, не поливал его? — сердито спросил хозяин.
— Нет, я поливал его, как вы сказали. Я смотрел за ним, глаз с него не спускал, — ответил слуга. — С утра я выходил на балкон и до самого вечера смотрел на росток. А когда становилось темно, я выдёргивал его, уносил в дом и запирал в ящик.
Мордовская сказка в обработке С. Фетисова «Как собака друга искала»
Давно-давно в лесу жила собака. Одна-одинёшенька. Скучно ей было. Захотелось собаке друга себе найти. Такого друга, который никого не боялся бы.
Встретила собака в лесу зайца и говорит ему:
— Давай, зайка, с тобой дружить, вместе жить!
— Давай, — согласился зайка.
Вечером нашли они себе местечко для ночлега и легли спать. Ночью бежала мимо них мышь, собака услышала шорох да как вскочит, как залает громко. Заяц в испуге проснулся, уши от страха трясутся.
— Зачем лаешь? — говорит собаке. — Вот услышит волк, придёт сюда и нас съест.
«Неважный это друг, — подумала собака. — Волка боится. А вот волк, наверно, никого не боится».
Утром распрощалась собака с зайцем и пошла искать волка. Встретила его в глухом овраге и говорит:
— Давай, волк, с тобой дружить, вместе жить!
— Что ж! — отвечает волк. — Вдвоём веселее будет.
Ночью легли они спать.
Мимо лягушка прыгала, собака услышала да как вскочит, как залает громко.
Волк в испуге проснулся и давай ругать собаку:
— Ах ты такая-разэтакая! Услышит медведь твой лай, придёт сюда и разорвёт нас.
«И волк боится, — подумала собака. — Уж лучше мне подружиться с медведем». Пошла она к медведю:
— Медведь-богатырь, давай дружить, вместе жить!
— Ладно, — говорит медведь. — Пошли ко мне в берлогу.
А ночью собака услышала, как мимо берлоги уж полз, вскочила и залаяла. Медведь перепугался и ну бранить собаку:
— Перестань! Придёт человек, шкуры с нас снимет.
«Ну и дела! — думает собака. — И этот оказался трусливым».
Сбежала она от медведя и пошла к человеку:
— Человек, давай дружить, вмести жить!
Согласился человек, накормил собаку, тёплую конуру ей построил возле своей избы.
Ночью собака лает, дом охраняет. А человек не ругает её за это — спасибо говорит.
С тех пор собака и человек живут вместе.
Украинская сказка в обработке С. Могилевской «Колосок»
Жили-были два мышонка, Круть и Верть, да петушок Голосистое Горлышко.
Мышата только и знали, что пели да плясали, крутились да вертелись.
А петушок чуть свет поднимался, сперва всех песней будил, а потом принимался за работу.
Вот однажды подметал петушок двор и видит на земле пшеничный колосок.
— Круть, Верть, — позвал петушок, — глядите, что я нашёл!
Прибежали мышата и говорят:
— Нужно его обмолотить.
— А кто будет молотить? — спросил петушок.
— Только не я! — закричал один.
— Только не я! — закричал другой.
— Ладно, — сказал петушок, — я обмолочу.
И принялся за работу. А мышата стали играть в лапту. Кончил петушок молотить и крикнул:
— Эй, Круть, эй, Верть, глядите, сколько я зерна намолотил! Прибежали мышата и запищали в один голос:
— Теперь нужно зерно на мельницу нести, муки намолоть!
— А кто понесёт? — спросил петушок.
— Только не я!—закричал Круть.
— Только не я!— закричал Верть.
— Ладно, — сказал петушок, — я снесу зерно на мельницу. Взвалил себе на плечи мешок и пошёл. А мышата тем временем затеяли чехарду. Друг через друга прыгают, веселятся. Вернулся петушок с мельницы, опять зовёт мышат:
— Сюда, Круть, сюда, Верть! Я муку принёс. Прибежали мышата, смотрят, не нахвалятся:
— Ай да петушок! Ай да молодец! Теперь нужно тесто замесить да пироги печь.
— Кто будет месить? — спросил петушок. А мышата опять своё.
— Только не я! — запищал Круть.
— Только не я! — запищал Верть. Подумал, подумал петушок и говорит:
— Видно, мне придётся.
Замесил он тесто, натаскал дров, затопил печь. А как печь истопилась, посадил в неё пироги.
Мышата тоже времени не теряют: песни поют, пляшут. Испеклись пироги, петушок их вынул, выложил на стол, а мышата тут как тут. И звать их не пришлось.
— Ох и проголодался я! — пищит Круть.
— Ох и есть хочется! — пищит Верть. И за стол сели. А петушок им говорит:
— Подождите, подождите! Вы мне сперва скажите, кто нашёл колосок.
— Ты нашёл! — громко закричали мышата.
— А кто колосок обмолотил? — снова спросил петушок.
— Ты обмолотил! — потише сказали оба.
— А кто зерно на мельницу носил?
— Тоже ты, — совсем тихо ответили Круть и Верть.
— А тесто кто месил? Дрова носил? Печь топил? Пироги кто пёк?
— Всё ты. Всё ты, — чуть слышно пропищали мышата.
— А вы что делали?
Что сказать в ответ? И сказать нечего. Стали Круть и Верть вылезать из-за стола, а петушок их не удерживает. Не за что таких лодырей и лентяев пирогами угощать.
Норвежская сказка в обработке М. Абрамова «Пирог»
Жила-была женщина, и было у неё семеро детей, мал мала меньше. Вот как-то раз решила она побаловать их: взяла пригоршню муки, свежего молока, масла, яиц и замесила тесто. Стал пирог поджариваться, и так вкусно запахло, что все семеро ребят прибежали и ну просить:
— Матушка, дай пирожка! — говорит один.
— Матушка, дорогая, дай пирожка! — пристаёт другой.
— Матушка, дорогая, милая, дай пирожка! — хнычет третий.
— Матушка, дорогая, милая, родненькая, дай пирожка! — просит четвёртый.
— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая, дай пирожка! — ноет пятый.
— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая, распрекрасная, дай пирожка! — умоляет шестой.
— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая, распрекрасная, золотая, дай пирожка! — вопит седьмой.
— Подождите, детки, — говорит мать. — Вот испечётся пирог, станет пышным да румяным — разрежу его на части, всем вам дам по куску и дедушку не забуду.
Как услышал это пирог, испугался.
«Ну, — думает, — конец мне пришёл! Надо бежать отсюда, покуда цел».
Хотел он со сковороды спрыгнуть, да не удалось, только на другой бок упал. Пропёкся ещё немного, собрался с силами, скок на пол — да и к двери!
День был жаркий, дверь стояла открытой — он на крылечко, оттуда вниз по ступенькам и покатился, как колесо, прямо по дороге.
Бросилась женщина за ним следом, со сковородой в одной руке и с поварёшкой в другой, дети — за ней, а сзади дедушка заковылял.
— Эй! Подожди-ка! Стой! Лови его! Держи! — кричали все наперебой.
Но пирог всё катился и катился и вскоре был уже так далеко, что и видно его не стало.
Так катился он, пока не повстречал человека.
— Добрый день, пирог! — сказал человек.
— Добрый день, человек-дровосек! — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит человек.
А пирог ему в ответ:
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов и от тебя, человек-дровосек, тоже убегу! — И покатился дальше.
Навстречу ему курица.
— Добрый день, пирог! — сказала курица.
— Добрый день, курица-умница! — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит курица.
А пирог ей в ответ:
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека и от тебя, курица-умница, тоже убегу! — и снова покатился, как колесо, по дороге.
Тут повстречал он петуха.
— Добрый день, пирог! — сказал петух.
— Добрый день, петушок-гребешок! — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит петух.
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы и от тебя, петушка-гребешка, тоже убегу! — сказал пирог и покатился ещё быстрее.
Так катился он долго-долго, пока не повстречал утку.
— Добрый день, пирог! — сказала утка.
— Добрый день, утка-малютка! — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит утка.
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка- гребешка и от тебя, утка-малютка, тоже убегу! — сказал пирог и покатился дальше.
Долго-долго катился он, смотрит — навстречу ему гусыня.
— Добрый день, пирог! — сказала гусыня.
— Добрый день, гусыня-разиня, — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит гусыня.
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка- гребешка, от утки-малютки и от тебя, гусыня-разиня, тоже убегу! — сказал пирог и покатился прочь.
Так снова катился он долго-долго, пока не встретил гусака.
— Добрый день, пирог! — сказал гусак.
— Добрый день, гусак-простак! — ответил пирог.
— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит гусак.
А пирог опять в ответ:
— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка-гребешка, от утки-малютки, от гусыни-разини и от тебя, гусак-простак, тоже убегу! — и покатился ещё быстрее.
Снова долго-долго катился он, а навстречу ему — свинья.
— Добрый день, пирог! — сказала свинья.
— Добрый день, свинка-щетинка! — ответил пирог и собрался было покатиться дальше, но тут свинья сказала:
— Подожди немножко, дай полюбоваться на тебя. Не торопись, скоро лес... Пойдём через лес вдвоём — не так страшно будет.
— Садись ко мне на пятачок, — говорит свинья, — я тебя перенесу. А то промокнешь — всю красоту свою потеряешь!
Послушался пирог — и скок свинье на пятачок! А та — ам-ам! — и проглотила его.
Пирога не стало, и сказке тут конец.
Украинская сказка в пересказе А. Нечаева «Соломенный бычок-смоляной бочок»
Жили-были дед да баба. Дед смолу гнал, а баба по дому управлялась.
Вот баба и стала донимать деда:
— Сделай ты соломенного бычка!
— Что ты, дурная! На что тебе тот бычок сдался?
— Буду его пасти.
Делать нечего, сделал дед соломенного бычка, а бока у бычка смолой засмолил.
Утром взяла баба прялку и пошла пасти бычка. Сидит на пригорке, прядёт и припевает:
— Пасись, пасись, бычок — смоляной бочок. Пряла, пряла да и задремала.
Вдруг из тёмного лесу, из великого бору бежит медведь. Наскочил на бычка.
— Ты кто такой?
— Я соломенный бычок — смоляной бочок!
— Дай смолы, мне собаки бок ободрали! Бычок — смоляной бочок молчит.
Рассердился медведь, хвать бычка за смоляной бок — и завяз. В ту пору баба проснулась и закричала:
— Дед, дед, беги скорее, бычок медведя поймал! Дед схватил медведя и кинул в погреб.
На другой день взяла опять баба прялку и пошла пасти бычка. Сидит на пригорке, прядёт, прядёт и приговаривает:
— Пасись, пасись, бычок — смоляной бочок! Пасись, пасись, бычок — смоляной бочок!
Вдруг из тёмного лесу, из великого бору бежит волк. Увидел бычка:
— Ты кто такой?
— Дай смолы, мне собаки бок ободрали!
Схватил волк за смоляной бок да и увяз, прилип. Баба проснулась и ну кричать:
— Дед, дед, бычок волка поймал!
Дед прибежал, схватил волка и кинул его в погреб. Пасёт баба бычка на третий день. Прядёт да приговаривает:
— Пасись, пасись, бычок — смоляной бочок. Пасись, пасись, бычок — смоляной бочок.
Пряла, пряла, приговаривала и задремала. Прибежала лисичка. Спрашивает бычка:
— Ты кто такой?
— Я соломенный бычок — смоляной бочок.
— Дай смолы, голубчик, собаки мне шкуру ободрали.
Увязла и лисица. Баба проснулась, кликнула деда:
— Дед, дед! Бычок лисичку поймал! Дед и лисичку в погреб кинул.
Вот их сколько набралось!
Сидит дед возле погреба, нож точит, а сам говорит:
— Славная у медведя шкура, тёплая. Знатный тулуп будет! Медведь услыхал, испугался:
— Не режь меня, пусти на волю! Я тебе мёду принесу.
— А не обманешь?
— Не обману.
— Ну смотри! — И выпустил медведя.
А сам опять нож точит. Волк спрашивает:
— Зачем, дед, нож точишь?
— А вот шкуру с тебя сниму да на зиму тёплую шапку себе сошью.
— Отпусти меня! Я тебе овечку пригоню.
— Ну, смотри, не обмани только!
И волка выпустил на волю. И снова принялся нож точить.
— Скажи мне, дедуся, зачем ты нож точишь? — спрашивает из-за двери лисичка.
— У тебя хорошая шкурка, — отвечает дед. — Тёплый воротник моей старухе выйдет.
— Ой, не снимай с меня шкурки! Я тебе и кур, и уток, и гусей пригоню.
— Ну, смотри, не обмани! — И лисичку выпустил. Вот на утро, ни свет ни заря, «тук-тук» в дверь!
— Дед, дед, стучат! Пойди погляди.
Пошёл дед, а там медведь целый улей мёду притащил. Только успел мёд убрать, а в дверь опять «тук-тук»! Волк овец пригнал. А тут и лисичка кур, гусей да уток пригнала. Дед рад, и баба рада.
Стали они жить-поживать да добра наживать.
Алтайская сказка в обработке А. Гарфа «Страшный гость»
Один раз ночью барсук охотился. Посветлел край неба. До солнца к своей норе спешит барсук. Людям не показываясь, прячась от собак, держится, где трава глубже, где земля темнее.
Бррк, бррк... — вдруг услышал он непонятный шум.
«Что такое?»
Сон из барсука выскочил. Шерсть к голове поднялась. А сердце чуть рёбра не сломило стуком.
«Я такого шума никогда не слыхивал: бррк, брррк... Скорей пойду, таких, как я, когтистых зверей позову, зайсану-медведю скажу. Я один умирать не согласен».
Пошёл барсук всех на Алтае живущих когтистых зверей звать:
— Ой, у меня в норе страшный гость сидит! Кто осмелится со мной пойти?
Собрались звери. Ушами к земле приникли. В самом деле — от шума земля дрожит.
Бррк, бррк...
У всех зверей шерсть вверх поднялась.
— Ну, барсук, — сказал медведь, — это твой дом, ты первый туда и лезь.
Барсук оглянулся; большие когтистые звери ему приказывают:
— Иди, иди! Чего стал?
А сами от страха хвосты поджали.
Побоялся барсук главным ходом к себе домой войти. Стал сзади подкапываться. Тяжело скрести каменную землю! Когти стёрлись. Обидно родную нору ломать. Наконец проник барсук в свою высокую спальню. К мягкому моху пробрался. Видит — белеет там что-то. Бррк, бррк...
Это, сложив передние лапы поперёк груди, громко храпит белый заяц. Звери со смеху на ногах не устояли. Покатились по земле.
— Заяц! Вот так заяц! Барсук зайца испугался!
— Стыд свой куда теперь спрячешь?
«В самом деле, — думает барсук, — зачем я стал на весь Алтай кричать?»
Рассердился да как пихнёт зайца:
— Пошёл вон! Кто тебе позволил здесь храпеть?
Проснулся заяц: кругом волки, лисы, рысь, росомахи, дикая кошка, сам зайсан-медведь здесь. У зайца глаза круглыми стали. Сам дрожит, словно тальник над бурной рекой. Вымолвить слова не может.
«Ну, будь что будет!»
Приник бедняга к земле — и прыг барсуку в лоб! А со лба, как с холма, опять скок — и в кусты. От белого заячьего живота побелел лоб у барсука. От задних заячьих лап прошёл белый след по щекам барсука. Смех зверей ещё звонче стал.
«Чего они радуются?» — не может барсук понять.
— Ой, барсук, лоб и щёки пощупай! Какой ты красивый стал!
Барсук погладил морду—белый пушистый ворс пристал к когтям.
Увидав это, барсук пошёл жаловаться медведю.
— Кланяюсь вам до земли, дедушка медведь-зайсан! Сам дома не был, гостей не звал. Храп услыхав, испугался. Скольких зверей я из- за этого храпа обеспокоил! Сам свой дом из-за него сломал. Теперь видите: голова и челюсти побелели. А виноватый без оглядки убежал. Это дело рассудите.
— Ты ещё жалуешься? Твоя рожа раньше, как земля, чёрная была, а теперь твоей белизне даже люди позавидуют. Обидно, что не я на том месте стоял, что не моё лицо заяц выбелил. Вот это жаль! Вот это в самом деле очень жаль!
И, горько вздыхая, побрёл медведь в свой тёплый, сухой аил.
А барсук так и остался жить с белой полосой на лбу и на щеках. Говорят, что он привык к этим отметинам и даже очень часто хвастает:
— Вот как заяц для меня постарался! Мы теперь с ним навеки вечными друзьями стали.
Английская сказка в обработке С. Михалкова «Три поросёнка»
Жили-были на свете три поросёнка. Три брата.
Все одинакового роста, кругленькие, розовые, с одинаковыми весёлыми хвостиками. Даже имена у них были похожи.
Звали поросят Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф. Всё лето они кувыркались в зелёной траве, грелись на солнышке, нежились в лужах.
Но вот наступила осень. Солнце уже не так сильно припекало, серые облака тянулись над пожелтевшим лесом.
— Пора нам подумать о зиме, — сказал как-то Наф-Наф своим братьям, проснувшись рано утром, — Я весь дрожу от холода. Мы можем простудиться. Давайте построим дом и будем зимовать вместе под одной тёплой крышей.
Но его братьям не хотелось браться за работу. Гораздо приятнее в последние тёплые дни гулять и прыгать по лугу, чем рыть землю и таскать тяжёлые камни.
— Успеется! До зимы ещё далеко. Мы ещё погуляем, — сказал Ниф-Ниф и перекувырнулся через голову.
— Когда нужно будет, я сам построю себе дом, — сказал Нуф-Нуф и лёг в лужу.
— Ну, как хотите. Тогда я буду один строить себе дом, — сказал Наф-Наф. — Я не буду вас дожидаться.
С каждым днём становилось всё холоднее и холоднее. Но Ниф- Ниф и Нуф-Нуф не торопились. Им и думать не хотелось о работе. Они бездельничали с утра до вечера. Они только и делали, что играли в свои поросячьи игры, прыгали и кувыркались.
— Сегодня мы ещё погуляем, — говорили они, — а завтра с утра возьмёмся за дело.
Но и на следующий день они говорили то же самое.
И только тогда, когда большая лужа у дороги стала по утрам покрываться тоненькой корочкой льда, ленивые братья взялись наконец за работу.
Ниф-Ниф решил, что проще и скорее всего смастерить дом из соломы. Ни с кем не посоветовавшись, он так и сделал. Уже к вечеру его хижина была готова.
Ниф-Ниф положил на крышу последнюю соломинку и, очень довольный своим домиком, весело запел:
Хоть полсвета обойдёшь,
Обойдёшь, обойдёшь,
Лучше дома не найдёшь,
Не найдёшь, не найдёшь!
Напевая эту песенку, он направился к Нуф-Нуфу. Нуф-Нуф невдалеке тоже строил себе домик. Он старался скорее покончить с этим скучным и неинтересным делом. Сначала, так же как и брат, он хотел построить себе дом из соломы. Но потом решил, что в таком доме зимой будет очень холодно.
Дом будет прочнее и теплее, если его построить из веток и тонких прутьев.
Так он и сделал.
Он вбил в землю колья, переплёл их прутьями, на крышу навалил сухих листьев, и к вечеру дом был готов.
Нуф-Нуф с гордостью обошёл его несколько раз кругом и запел:
У меня хороший дом,
Новый дом, прочный дом.
Мне не страшен дождь и гром,
Дождь и гром, дождь и гром!
Не успел он закончить песенку, как из-за куста выбежал Ниф-Ниф.
— Ну вот и твой дом готов! — сказал Ниф-Ниф брату. — Я говорил, что мы и одни справимся с этим делом! Теперь мы свободны и можем делать всё, что нам вздумается!
— Пойдём к Наф-Нафу и посмотрим, какой он себе выстроил дом! — сказал Нуф-Нуф. — Что-то мы его давно не видели!
— Пойдём посмотрим! — согласился Ниф-Ниф.
И оба брата, довольные тем, что им ни о чём больше не нужно заботиться, скрылись за кустами.
Наф-Наф вот уже несколько дней был занят постройкой. Он натаскал камней, намесил глины и теперь не спеша строил себе надёжный, прочный дом, в котором можно было бы укрыться от ветра, дождя и мороза.
Он сделал в доме тяжёлую дубовую дверь с засовом, чтобы волк из соседнего леса не мог к нему забраться.
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф застали брата за работой.
— Дом поросёнка должен быть крепостью! — спокойно ответил им Наф-Наф, продолжая работать.
— Не собираешься ли ты с кем-нибудь воевать? — весело прохрюкал Ниф-Ниф и подмигнул Нуф-Нуфу.
И оба брата так развеселились, что их визг и хрюканье разнеслись далеко по лужайке.
А Наф-Наф как ни в чём не бывало продолжал класть каменную стену своего дома, мурлыча себе под нос песенку:
Я, конечно, всех умней,
Всех умней, всех умней!
Дом я строю из камней,
Из камней, из камней!
Никакой на свете зверь,
Хитрый зверь, страшный зверь,
Не ворвётся в эту дверь,
В эту дверь, в эту дверь!
— Это он про какого зверя? — спросил Ниф-Ниф у Нуф-Нуфа.
— Это ты про какого зверя? — спросил Нуф-Нуф у Наф-Нафа.
— Это я про волка! — ответил Наф-Наф и уложил ещё один камень.
— Посмотрите, как он боится волка!— сказал Ниф-Ниф.
— Какие здесь могут быть волки? — сказал Ниф-Ниф.
Нам не страшен серый волк,
Серый волк, серый волк!
Где ты ходишь, глупый волк,
Старый волк, страшный волк?
Они хотели подразнить Наф-Нафа, но тот даже не обернулся.
— Пойдём, Нуф-Нуф, — сказал тогда Ниф-Ниф. — Нам тут нечего делать!
И два храбрых братца пошли гулять.
По дороге они пели и плясали, а когда вошли в лес, то так расшумелись, что разбудили волка, который спал под сосной.
— Что за шум? — недовольно проворчал злой и голодный волк и поскакал к тому месту, откуда доносились визг и хрюканье двух маленьких глупых поросят.
— Ну какие тут могут быть волки! — говорил в это время Ниф- Ниф, который волков видел только на картинках.
— Вот мы его схватим за нос, будет знать! — добавил Нуф-Нуф, который тоже никогда не видел живого волка.
— Повалим, да ещё свяжем, да ещё ногой вот так, вот так! — расхвастался Ниф-Ниф и показал, как они будут расправляться с волком.
И братья опять развеселились и запели:
Нам не страшен серый волк,
Серый волк, серый волк!
Где ты ходишь, глупый волк,
Старый волк, страшный волк?
И вдруг они увидели настоящего живого волка! Он стоял за большим деревом, и у него был такой страшный вид, такие злые глаза и такая зубастая пасть, что у Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа по спинкам пробежал холодок и тонкие хвостики мелко-мелко задрожали.
Бедные поросята не могли даже пошевельнуться от страха.
Волк приготовился к прыжку, щёлкнул зубами, моргнул правым глазом, но поросята вдруг опомнились и, визжа на весь лес, бросились наутёк.
Никогда ещё не приходилось им так быстро бегать! Сверкая пятками и поднимая тучи пыли, поросята неслись каждый к своему дому.
Ниф-Ниф первый добежал до своей соломенной хижины и едва успел захлопнуть дверь перед самым носом волка.
— Сейчас же отопри дверь! — прорычал волк. — А не то я её выломаю!
— Нет, — прохрюкал Ниф-Ниф, — я не отопру!
За дверью было слышно дыхание страшного зверя.
— Сейчас же отопри дверь! — прорычал опять волк. — А не то я так дуну, что весь твой дом разлетится!
Но Ниф-Ниф от страха ничего уже не мог ответить.
Тогда волк начал дуть: «Ф-ф-ф-у-у-у!»
С крыши дома слетали соломинки, стены дома тряслись.
Волк ещё раз глубоко вдохнул и дунул во второй раз: «Ф-ф- ф-у-у-у!»
Когда волк дунул в третий раз, дом разлетелся во все стороны, как будто на него налетел ураган.
Волк щёлкнул зубами перед самым пятачком маленького поросёнка. Но Ниф-Ниф ловко увернулся и бросился бежать. Через минуту он был уже у двери Нуф-Нуфа.
Едва успели братья запереться, как услышали голос волка:
— Ну, теперь я съем вас обоих!
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф испуганно поглядели друг на друга. Но волк очень устал и потому решил пойти на хитрость.
— Я передумал! — сказал он так громко, чтобы его услышали в домике. — Я не буду есть этих худосочных поросят! Я лучше пойду домой!
— Ты слышал? — спросил Ниф-Ниф у Нуф-Нуфа. — Он сказал, что не будет нас есть! Мы — худосочные!
— Это очень хорошо! — сказал Нуф-Нуф и сразу перестал дрожать.
Братьям стало весело, и они запели как ни в чём не бывало:
Нам не страшен серый волк, Серый волк, серый волк! Где ты ходишь, глупый волк, Старый волк, страшный волк?
А волк и не думал уходить. Он просто отошёл в сторонку и притаился. Ему было очень смешно. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. Как ловко он обманул двух глупых маленьких поросят!
Когда поросята совсем успокоились, волк взял овечью шкуру и осторожно подкрался к дому.
У дверей он накрылся шкурой и тихо постучал.
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф очень испугались, когда услышали стук.
— Кто там? — спросили они, и у них снова затряслись хвостики.
— Это я-я-я, бедная маленькая овечка! — тонким чужим голосом пропищал волк. — Пустите меня переночевать, я отбилась от стада и очень устала!
— Пустить? — спросил брата добрый Ниф-Ниф.
— Овечку можно пустить! — согласился Нуф-Нуф. — Овечка — не волк!
Но когда поросята приоткрыли дверь, они увидели не овечку, а всё того же зубастого волка. Братья захлопнули дверь и изо всех сил налегли на неё, чтобы страшный зверь не смог к ним ворваться.
Волк очень рассердился. Ему не удалось перехитрить поросят. Он сбросил с себя овечью шкуру и зарычал:
— Ну, погодите же! От этого дома сейчас ничего не останется!
И он принялся дуть. Дом немного покосился. Волк дунул второй, потом третий, потом четвёртый раз.
С крыши слетали листья, стены дрожали, но дом всё ещё стоял.
И только когда волк дунул в пятый раз, дом зашатался и развалился. Одна только дверь некоторое время ещё стояла посреди развалин.
В ужасе бросились поросята бежать. От страха у них отнимались ноги, каждая щетинка дрожала, носы пересохли. Братья мчались к дому Наф-Нафа.
Волк нагонял их огромными скачками. Один раз он чуть не схватил Ниф-Нифа за заднюю ножку, но тот вовремя отдёрнул её и прибавил ходу.
Волк тоже поднажал. Он был уверен, что на этот раз поросята от него не убегут.
Но ему опять не повезло.
Поросята быстро промчались мимо большой яблони, даже не задев её. А волк не успел свернуть и налетел на яблоню, которая осыпала его яблоками. Одно твёрдое яблоко ударило ему между глаз. Большая шишка вскочила у волка на лбу.
А Ниф-Ниф и Нуф-Нуф ни живы ни мёртвы подбежали в это время к дому Наф-Нафа.
Брат впустил их в дом. Бедные поросята были так напуганы, что ничего не могли сказать. Они молча бросились под кровать и там притаились. Наф-Наф сразу догадался, что за ними гнался волк. Но ему нечего было бояться в своём каменном доме. Он быстро закрыл дверь на засов, сел на табуреточку и громко запел:
Никакой на свете зверь,
Хитрый зверь, страшный зверь,
Не откроет эту дверь,
Эту дверь, эту дверь!
Но тут как раз постучали в дверь.
— Открывай без разговоров! — раздался грубый голос волка.
— Как бы не так! И не подумаю! — твёрдым голосом ответил Наф-Наф.
— Ах, так! Ну, держитесь! Теперь я съем всех троих!
— Попробуй! — ответил из-за двери Наф-Наф, даже не привстав со своей табуреточки.
Он знал, что ему и братьям нечего бояться в прочном каменном доме.
Тогда волк втянул в себя побольше воздуха и дунул как только мог! Но сколько бы он ни дул, ни один даже самый маленький камень не сдвинулся с места.
Волк посинел от натуги.
Дом стоял, как крепость. Тогда волк стал трясти дверь. Но дверь тоже не поддавалась.
Волк стал от злости царапать когтями стены дома и грызть камни, из которых они были сложены, но он только обломал себе когти и испортил зубы.
Голодному и злому волку ничего не оставалось делать, как убираться восвояси.
Но тут он поднял голову и вдруг заметил большую широкую трубу на крыше.
— Ага! Вот через эту трубу я и проберусь в дом! — обрадовался волк.
Он осторожно влез на крышу и прислушался. В доме было тихо.
«Я всё-таки закушу сегодня свежей поросятинкой», — подумал волк и, облизнувшись, полез в трубу.
Но как только он стал спускаться по трубе, поросята услышали шорох. А когда на крышку котла стала сыпаться сажа, умный Наф-Наф сразу догадался, в чём дело.
Он быстро бросился к котлу, в котором на огне кипела вода, и сорвал с него крышку.
— Милости просим! — сказал Наф-Наф и подмигнул своим братьям.
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф уже совсем успокоились и, счастливо улыбаясь, смотрели на своего умного и храброго брата.
Поросятам не пришлось долго ждать. Чёрный, как трубочист, волк бултыхнулся прямо в кипяток.
Никогда ещё ему не было так больно!
Глаза у него вылезли на лоб, вся шерсть поднялась дыбом.
С диким рёвом ошпаренный волк вылетел в трубу обратно на крышу, скатился по ней на землю, перекувырнулся четыре раза через голову, проехался на своём хвосте мимо запертой двери и бросился в лес.
А три брата, три маленьких поросёнка, глядели ему вслед и радовались, что они так ловко проучили злого разбойника.
А потом они запели свою весёлую песенку:
Хоть полсвета обойдёшь,
Обойдёшь, обойдёшь,
Лучше дома не найдёшь,
Не найдёшь, не найдёшь!
Никакой на свете зверь,
Хитрый зверь, страшный зверь,
Не откроет эту дверь,
Эту дверь, эту дверь!
Волк из леса никогда,
Никогда, никогда
Не вернётся к нам сюда,
К нам сюда, к нам сюда!
С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей. Вот и всё, что мы знаем про трёх маленьких поросят — Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа и Наф-Нафа.
Татарская сказка «Хвастливый заяц»
В давние времена Заяц и Белка, говорят, внешним видом очень походили друг на друга. Особенно красивыми — глазу отрада! — были их длинные, пушистые и опрятные хвосты. От других зверей — обитателей леса — Заяц выделялся хвастовством и ленью, а Белка — трудолюбием и скромностью.
Осенней порою это случилось. Заяц, устав гонять ветер по лесу, отдыхал, набираясь сил, под деревом. В это время с орехового дерева спрыгнула Белка.
— Здравствуй, друг Заяц! Как дела?
— Хорошо, Белочка, а когда у меня плохи были дела? — не занимать было Зайцу заносчивости. — Айда, отдохни в тени.
— Нет, — воспротивилась Белка. — Забот невпроворот: орехи собирать надо. Зима вон приближается.
— Сбор орехов за работу считаешь? — давился Заяц от смеха. — Вон их сколько на земле валяется — знай собирай.
— Нет, дружище! Только здоровые, созревшие плоды висят, прилипнув к дереву, гроздьями. — Белка, взяв несколько таких орехов, показала их Зайцу. — Вот смотри... Плохие, червивые, при каждом дуновении ветра осыпаются на землю. Поэтому я сначала собираю те, что на деревьях. А если вижу, что не хватит запасённого на зиму корма, проверяю падалицу. Тщательно выбираю только самые здоровые, не червивые, вкусные, и тащу в гнездо. Орех — моя основная пища зимой!
— Мне хорошо — на зимовку не нужны ни гнездо, ни пища. Потому что я смышлёный, скромный зверёк! — сам себя похваливал Заяц. — Белый холодный снег застилаю своим пушистым хвостом и сплю на нём спокойно, проголодаюсь — обгрызаю древесную кору.
— Каждый живёт по-своему... — сказала Белка, изумлённая словами Зайца. — Ладно, я пошла...
Но Белка осталась на месте, потому что из травы вышел Ёж, на его иголки было наколото несколько грибов.
— Вы так похожи друг на друга! Не сглазить бы! — сказал он, восхищаясь Зайцем и Белкой. — У обоих передние ноги короткие, а задние длинные; аккуратные, красивые уши, особенно восхитительны опрятные, аккуратные хвосты!
— Нет, нет, — ворчал Заяц, вскочив на ноги. — Я... я... телом больше! Гляньте-ка на мой хвост —красота!.. Загляденье!.. Хвост моего дружка Белки по сравнению с моим — ничто.
Белка не сердилась, не спорила — на хвастунишку Зайца бросила загадочный взгляд и вспрыгнула на дерево. Ёж тоже, укоризненно вздохнув, исчез в травах.
И похвалялся и зазнавался Заяц. Безостановочно махал над головой своим опрятным хвостом.
В это время, раскачивая верхушки деревьев, подул тревожный ветер. Осыпались на землю до этого чудом висевшие на яблоневых ветках яблоки. Одно из них, как нарочно, ударило прямо промеж глаз Зайца. Вот тогда-то от испуга и начали косить у него глаза. А в таких глазах будто бы каждая вещь двоится. Как осенний лист затрепетал от испуга Заяц. Но, как говорится, коль пришла беда — отворяй ворота, именно в ту минуту начала с треском и шумом валиться, переломившись от старости пополам, столетняя Сосна. Чудом успел отпрыгнуть в сторону бедняга Заяц. Но длинный хвост был придавлен толстым сосновым суком. Сколько ни дёргался, ни метался бедняжка — всё напрасно. Услышав его жалобный стон, к месту происшествия подоспели Белка и Ёж. Однако они ничем помочь ему не смогли.
— Друг мой Белка, — сказал Заяц, наконец уразумев, в какое положение он попал. — Иди быстренько отыщи и приведи сюда Медведя-агая.
Белка, прыгая по веткам, исчезла из глаз.
— Только бы мне благополучно выпутаться из этой беды, — со слезами на глазах причитал Заяц. — Никогда больше не хвастался бы своим хвостом.
— Хорошо, что сам под деревом не остался, вот чему радуйся, — увещевал Ёж, стараясь его утешить. — Сейчас придёт Медведь-агай, потерпи ещё немного, друг мой.
Но, к сожалению, Белка, не сумев найти в лесу Медведя, привела с собой Волка.
— Пожалуйста, спасите меня, друзья, — хныкал Заяц. — Войдите в моё положение...
Сколько ни тужился Волк, но не то что поднять, даже пошевелить не смог толстый сук.
— И-и-и, немощный хвастунишка Волк, — сказал Заяц, забывшись. — Оказывается, ходишь по лесу и напрасно строишь из себя неизвестно кого!
Белка и Ёж растерянно переглянулись и, ошеломлённые сумасбродством Зайца, словно приросли к земле.
Кто не знает силы Волка! Задетый за живое услышанным, он схватился за заячьи уши и изо всех сил начал тянуть. У бедняги Зайца струной вытянулись шея и уши, в глазах поплыли огненные круги, а опрятный длинный хвост, оторвавшись, остался под суком.
Таким образом, хвастливый Заяц за один осенний день стал обладателем косых глаз, длинных ушей и короткого хвоста. Сначала он без чувств лежал под деревом. Потом, страдая ломотой, трусцой бегал по лесной поляне. Если его сердце до той поры билось спокойно, то теперь оно от ярости готово было выскочить из груди.
— Больше хвастаться не буду, — повторял он, бегая вприпрыжку. — Не буду, не буду...
— Ха, было бы чем хвалиться! — издевательски глядя на Зайца, долго хохотал Волк и, отсмеявшись, растворился среди деревьев.
А Белка и Ёж, от души жалея Зайца, старались помочь ему чем могли.
— Давайте, как и прежде, будем жить в дружбе и согласии, — высказала пожелание Белка. — Так ведь, друг Ёж?
— Именно так! — отвечал тот, радуясь. — Будем опорой друг другу везде и всегда...
Однако хвастливый Заяц, после тех событий лишённый, говорят, дара речи, стыдясь своего внешнего вида, до сих пор бегает, избегая встреч с остальными, хоронясь в кустах и травах...
Братья Гримм «Бременские музыканты»
Братья Гримм, Якоб (1785—1863) и Вильгельм (1786-1859)
У хозяина был осёл, который целый век таскал мешки на мельницу, а к старости силы его ослабевали, так что он с каждым днём становился негоднее к работе. Пришла, видно, его пора, и стал хозяин подумывать, как бы отделаться от осла, чтобы не кормить его даровым хлебом.
Осёл себе на уме, сейчас смекнул откуда ветер дует. Он собрался с духом и убежал от неблагодарного хозяина по дороге в Бремен.
«Там, — думает он, — можно взяться за ремесло городского музыканта».
Идёт он себе да идёт, вдруг видит на дороге: легавая собака лежит растянувшись и еле дышит, словно до упаду набегалась.
— Что с тобой, Палкан? — спросил осёл. — Отчего ты так тяжело дышишь?
— Ах! — отвечала собака. — Я очень состарилась, с каждым днём становлюсь слабее и на охоту уж не гожусь. Хозяин хотел было меня убить, но я убежала от него, а теперь и думу думаю: чем же я стану зарабатывать себе насущное пропитание?
— Знаешь ли что, — сказал осёл, — я иду в Бремен и сделаюсь там городским музыкантом. Иди-ка и ты со мной и возьми тоже место при оркестре. Я буду играть на лютне, а ты будешь у нас хоть барабанщиком.
Собака была очень довольна этим предложением, и они вдвоём пошли в дальний путь. Немного времени спустя увидели они на дороге кота с таким пасмурным лицом как будто погода после трёхдневного дождя.
— Ну, что с тобою случилось, старый бородач? — спросил осёл. — Чего ты такой пасмурный?
— Кому же в голову придёт веселиться, когда дело идёт о собственной шкуре? — отвечал кот. — Видишь ли, я старею, зубы мои тупеют — понятно, что мне приятнее сидеть за печкою да мурлыкать, чем бегать за мышами. Хозяйка хотела было меня утопить, да я ещё вовремя успел удрать. Но теперь дорог добрый совет: куда бы мне идти, чтобы добыть себе дневное пропитание?
— Иди с нами в Бремен, — сказал осёл, — ведь ты знаешь толк в ночных серенацах, так можешь там сделаться городским музыкантом.
Кот нашёл, что совет хорош, и отправился с ними в путь.
Идут три беглеца мимо какого-то двора, а на воротах сидит петух и что есть силы дерёт горло.
— Что с тобою? — спросил осёл. — Ты кричишь, словно режут тебя.
— Да как же мне не кричать? Напророчил я хорошую погоду ради праздника, а хозяйка смекнула, что в хорошую погоду гости придуг, и без всякой жалости приказала кухарке сварить меня завтра в супе. Сегодня вечером отрежут мне голову — вот я и деру горло, пока ещё могу.
— А что, красная головушка, — сказал осёл, — не лучше ли тебе убираться отсюда подобру-поздорову? Отправляйся-ка с нами в Бремен; уж хуже смерти нигде ничего не найдёшь; что ни придумай, всё будет лучше. А у тебя, вишь, какой голосина! Мы будем давать концерты, и всё пойдёт хорошо.
Петуху понравилось предложение, и они вчетвером отправились в путь.
Но до Бремена в один день не дойти; вечером дошли они до лесу, где и пришлось переночевать. Осёл и собака растянулись под большим деревом, кот и петух влезли на сучья; петух взлетел даже на самую верхушку, где ему было всех безопаснее; но как бдительный хозяин он, прежде чем заснуть, осмотрелся ещё на все четыре стороны. Вдруг показалось ему, что там, в дали, горит как будто искорка; он и закричал своим товарищам, что неподалёку должно быть есть дом, потому что мелькает свет. На это осёл сказал:
— Так лучше встанем и пойдём туда, а тут ночлег плохой.
Собака тоже думала, что несколько костей с мясцом недурная была бы пожива. Итак все поднялись и отправились в ту сторону, откуда свет мелькал. С каждым шагом огонёк становился светлее и больше, и наконец они пришли к ярко освещённому дому, где жили разбойники. Осёл как самый большой из товарищей приблизился к окну и заглянул в дом.
— Что ты видишь, чалый приятель? — спросил петух.
— Что я вижу? Стол, уставленный отборными кушаньями и напитками, а кругом стола сидят разбойники и наслаждаются вкусными яствами.
— Ах, как бы это было для нас хорошо! — сказал петух.
— Разумеется. Ах, когда бы нам сидеть за этим столом! — подтвердил осёл.
Тут произошли совещания у зверей, каким бы образом выгнать разбойников и самим на месте их водвориться. Наконец общими силами придумали средство. Осёл должен был упереться передними ногами на окно, собака вспрыгнула на спину осла, кот влез на собаку, а петух взлетел наверх и сел на голову кота. Когда всё было готово, они по данному знаку начали квартет: взревел осёл, завыла собака, замяукал кот, закричал петух. Вместе с этим все дружно бросились в окно, так что стёкла зазвенели.
В ужасе вскочили разбойники и, полагая, что при таком неистовом концерте непременно явилось привидение, они со всех ног бросились в лес дремучий, куда кто мог, и кто поспел, а четыре товарища, очень довольные своим успехом, расселись за стол и так наелись, как будто на четыре недели вперёд.
Наевшись до отвала, музыканты погасили огонь и отыскали себе уголок для ночлега, каждый следуя своей натуре и привычкам: осёл растянулся на навозной куче, собака свернулась за дверью, кот юркнул на очаг к тёплой золе, а петух взлетел на перекладину. От дальней дороги все очень устали, а потому тотчас и заснули.
Прошла полночь; разбойники издали увидали, что нет более света в доме, и всё казалось там спокойно, тогда атаман стал речь держать:
— А нам не следовало так переполошиться и всем разом бежать в лес.
И тут же приказал одному из подчинённых идти в дом и всё высмотреть хорошенько. Посланному показалось всё тихо, и потому он вошёл в кухню, чтобы зажечь свечку; вынул он спичку и сунул её прямо в глаза коту, думая, что это раскалённые уголья. Но кот шуток не понимает; он фыркнул и вцепился когтями прямо ему в лицо.
Разбойник перепугался и как угорелый бросился в дверь, а тут как раз вскочила собака и укусила его за ногу; не помня себя от страха, разбойник бросился через двор мимо навозной кучи, а тут осёл лягнул его заднею ногою. Разбойник крикнул; петух проснулся и во всё горло закричал с перекладины: «Кукареку!»
Тут уж разбойник бросился со всех ног, как только мог, и прямо к атаману.
— Ах! — закричал он жалостно. — У нас в доме поселилась ужасная колдунья; она дунула на меня как вихрь и расцарапала мне лицо своими длинными крючковатыми пальцами, а в дверях стоит великан с ножом и нанёс мне рану в ногу, а на дворе лежит чёрное чудовище с дубиной и исколотило мне спину, а на самом верху, на кровле, сидит судья и кричит: «Подавайте-ка мне сюда мошенников!» Тут уж я, не помня себя, давай Бог ноги!
С той поры разбойники никогда уже не осмеливались заглядывать в дом, а бременским музыкантам так понравилось жить в чужом доме, что и уходить им оттуда не хотелось, так они и теперь там живут. А кто последний рассказывал эту сказку, у того и теперь во рту горячо.
Братья Гримм «Заяц и ёж»
Эта быль на небылицу похожа, ребятушки, а всё же в ней есть и правда; вот почему мой дедушка, от которого я её слышал, имел обыкновение к рассказу своему добавлять: «Правда в ней всё же должна быть, дитятко, потому что иначе зачем было бы её и рассказывать?»
А дело-то было вот как.
Однажды в воскресенье под конец лета, в самое время цветения гречихи, выдался хороший денёк. Яркое солнце взошло на небе, повеяло тёплым ветерком по жнивью, песни жаворонков наполняли воздух, пчёлки жужжали среди гречихи, а добрые люди в праздничных одеждах шли в церковь, и вся тварь Божия была довольна, и ёжик тоже.
Ёжик же стоял у своей двери, сложа руки, вдыхая утренний воздух и напевая про себя нехитрую песенку, как умел. И между тем как он вполголоса так напевал, ему вдруг пришло в голову, что он успеет, пока его жена детей моет и одевает, прогуляться в поле и посмотреть на свою брюкву. А брюква-то в поле ближе всего к его дому росла, и он любил её кушать у себя в семье, а потому и считал её своею.
Сказано — сделано. Запер за собою дверь и пошёл по дороге в поле. Он не особенно далеко и от дома ушёл и хотел уже свернуть с дороги, как повстречался с зайцем, который с той же целью вышел в поле на свою капусту взглянуть.
Как увидел ёжик зайца, так тотчас же весьма вежливо с ним поздоровался. Заяц же (в своём роде господин знатный и притом весьма заносчивый) и не подумал ответить на поклон ёжика, а напротив того, сказал ему, скорчив пренасмешливую рожу: «Что это значит, что ты тут так рано утром рыщешь по полю?» — «Хочу прогуляться», — сказал ежик. «Прогуляться? — засмеялся заяц. — Мне кажется, что ты мог бы найти и другое, лучшее занятие своим ногам». Этот ответ задел ёжика за живое, он всё способен был перенести, но никому не позволял говорить о своих ногах, так как они от природы были кривыми. «Не воображаешь ли ты, — сказал ёжик зайцу, — что ты со своими ногами больше можешь сделать?» — «Конечно», — сказал заяц. «А не хочешь ли испытать? — сказал ёжик. — Бьюсь об заклад, что если мы побежим взапуски, то я тебя обгоню». — «Да ты смешишь меня! Ты со своими кривыми ногами — и меня обгонишь! — воскликнул заяц. — А впрочем, я готов, если тебя разбирает такая охота. На что мы будем спорить?» — «На золотой луидор да на бутылку вина», — сказал ёжик. «Принимаю, — сказал заяц, — побежим сейчас же!» — «Нет! Куда же нам спешить? — отозвался ёж. — Я ничего ещё сегодня не ел; сначала я схожу домой и немного позавтракаю; через полчаса я опять буду здесь, на месте».
С тем и ушёл ёжик с согласия зайца. По пути ёжик стал раздумывать: «Заяц надеется на свои длинные ноги, но я с ним справлюсь. Хоть он и знатный господин, но вместе с тем и глупый, и он, конечно, должен будет проиграть заклад».
Придя домой, ёжик сказал своей жене: «Жена, одевайся поскорее, тебе придётся со мною в поле идти». — «А в чём же дело?» — сказала его жена. «Я с зайцем поспорил на золотой луидор и на бутылку вина, что побегу с ним взапуски, и ты должна при этом быть». — «Ах, Боже мой! — стала кричать ёжикова жена на мужа. — Да в своём ли ты уме? Или ты совсем ума рехнулся? Ну как можешь ты бегать с зайцем взапуски?» — «Ну молчи знай, жена! — сказал ёжик. — Это моё дело; а ты в наших мужских делах не судья. Марш! Одевайся и пойдём». Ну и что же оставалось делать ёжиковой жене? Должна была волей- неволей идти вслед за мужем.
По пути в поле ёжик сказал своей жене: «Ну, теперь слушай, что я тебе скажу. Видишь ли, мы побежим вперегонки по этому длинному полю. Заяц побежит по одной борозде, а я по другой, сверху вниз. Тебе только одно и дело: стоять здесь внизу на борозде, и когда заяц добежит до конца своей борозды, ты крикнешь ему: «Я уже здесь!»
Так дошли они до поля; ёжик указал жене её место, а сам пошёл вверх по полю. Когда он явился на условленное место, заяц был уже там. «Можно начинать?» — спросил он. «Конечно», — отвечал ёжик. И тотчас каждый стал на свою борозду. Заяц сосчитал: «Раз, два, три!» — и помчались они вниз по полю. Но ёжик пробежал всего три шага, потом присел в борозде и сидел спокойно.
Когда заяц на всём скаку добежал до конца поля, ёжикова жена ему и крикнула: «Я уже здесь!» Заяц приостановился и был немало удивлён: он был уверен в том, что кричит ему сам ёж (известно уж, что ежа по виду не отличишь от ежихи). Заяц и подумал: «Тут что-то не ладно!» — и крикнул: «Ещё раз побежим — обратно!» И опять помчался вихрем, откинув уши на спину. А ёжикова жена преспокойно осталась на месте.
Когда же заяц добежал до верха поля, ёжик крикнул ему: «Я уже здесь». Заяц, крайне раздосадованный, крикнул: «Побежим ещё раз, обратно!» — «Пожалуй, — отвечал ёжик. — По мне, так сколько хочешь!»
Так пробежал заяц семьдесят три раза туда и обратно, и ёжик всё его обгонял; каждый раз, когда он прибегал к какому-нибудь концу поля, либо ёжик, либо жена его кричали ему: «Я уже здесь!» В семьдесят четвёртый раз заяц уж и добежать не мог; повалился он среди поля на землю, кровь пошла у него горлом, и он сдвинуться с места не мог. А ёжик взял выигранный им золотой луидор и бутылку вина, кликнул жену свою, и оба супруга, очень довольные друг другом, отправились домой.
И коли их доселе смерть не постигла, то они, верно, и теперь ещё живы. Вот так-то оно и случилось, что ёж зайца обогнал, и с того времени ни один заяц не решался бегать взапуски с ежом.
А назидание из этой бывальщины вот какое: во-первых, никто, как бы ни считал себя знатным, не должен потешаться над тем, кто ниже его, хоть будь он и простой ёж. А во-вторых, здесь каждому совет даётся такой: коли свататься вздумаешь, так бери себе жену из своего сословия и такую, которая бы во всём тебе была ровня. Значит, кто ежом родился, тот должен и в жёны себе брать ежиху. Так-то!
Перро Шарль «Красная Шапочка»
Жила-была в одной деревне маленькая девочка, такая хорошенькая, что лучше её и на свете не было. Мать любила её без памяти, а бабушка ещё больше. Ко дню рождения подарила ей бабушка красную шапочку. С тех пор девочка всюду ходила в своей новой, нарядной красной шапочке.
Соседи так про неё и говорили:
— Вот Красная Шапочка идёт!
Как-то раз испекла мама пирожок и сказала дочке:
— Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла, да узнай, здорова ли она.
Собралась Красная Шапочка и пошла к бабушке в другую деревню.
Идёт она лесом, а навстречу ей — серый Волк.
Очень захотелось ему съесть Красную Шапочку, да только он не посмел — где-то близко стучали топорами дровосеки.
Облизнулся Волк и спрашивает девочку:
— Куда ты идёшь, Красная Шапочка?
Красная Шапочка ещё не знала, как это опасно — останавливаться в лесу и разговаривать с волками. Поздоровалась она с Волком и говорит:
— Иду к бабушке и несу ей вот этот пирожок и горшочек масла.
— А далеко живёт твоя бабушка? — спрашивает Волк.
— Довольно далеко, — отвечает Красная Шапочка. — Вон в той деревне, за мельницей, в первом домике с краю.
— Ладно, — говорит Волк, — я тоже хочу проведать твою бабушку. Я по этой дороге пойду, а ты ступай по той. Посмотрим, кто из нас раньше придёт.
Сказал это Волк и побежал что было духу по самой короткой дорожке. А Красная Шапочка пошла по самой длинной дороге.
Шла она не торопясь, по пути то и дело останавливалась, рвала цветы и собирала в букеты. Не успела она ещё до мельницы дойти, а Волк уже прискакал к бабушкиному домику и стучится в дверь:
— Тук-тук!
— Кто там? — спрашивает бабушка.
— Это я, внучка ваша, Красная Шапочка, — отвечает Волк тоненьким голоском. — Я к вам в гости пришла, пирожок принесла и горшочек масла.
А бабушка была в это время больна и лежала в постели. Она подумала, что это и в самом деле Красная Шапочка, и крикнула:
— Дёрни за верёвочку, дитя моё, дверь и откроется!
Волк дёрнул за верёвочку — дверь и открылась.
Бросился Волк на бабушку и разом проглотил её. Он был очень голоден, потому что три дня ничего не ел.
Потом закрыл дверь, улёгся на бабушкину постель и стал поджидать Красную Шапочку. Скоро она пришла и постучалась:
— Тук-тук!
Красная Шапочка испугалась было, но потом подумала, что бабушка охрипла от простуды и оттого у неё такой голос.
— Это я, внучка ваша, — говорит Красная Шапочка. — Принесла вам пирожок и горшочек масла!
Волк откашлялся и сказал потоньше:
— Дёрни за верёвочку, дитя моё, дверь и откроется.
Красная Шапочка дёрнула за верёвочку — дверь и открылась.
Вошла девочка в домик, а Волк спрятался под одеяло и говорит:
— Положи-ка, внучка, пирожок на стол, горшочек на полку поставь, а сама приляг рядом со мной! Ты, верно, очень устала.
Красная Шапочка прилегла рядом с Волком и спрашивает:
— Бабушка, почему у вас такие большие руки?
— Это чтобы покрепче обнять тебя, дитя моё.
— Бабушка, почему у вас такие большие уши?
— Чтобы лучше слышать, дитя моё.
— Бабушка, почему у вас такие большие глаза?
— Чтобы лучше видеть, дитя моё.
— Бабушка, почему у вас такие большие зубы?
— А это чтоб скорее съесть тебя, дитя моё!
Не успела Красная Шапочка и охнуть, как злой Волк бросился на неё и проглотил вместе с башмачками и красной шапочкой.
Но, по счастью, в это время проходили мимо домика дровосеки с топорами на плечах. Услышали они шум, вбежали в домик и убили Волка. А потом распороли ему брюхо, и оттуда вышла Красная Шапочка, а за ней и бабушка — обе целые и невредимые.
Для чтения детям
Русский фольклор
Песенки, потешки, заклички, считалки, скороговорки, загадки.
«Наш козел...», «Ножки, ножки, где вы были?..»,
«Дон! Дон! Дон!..», «Барашеньки...»,
«Лиса и козел», обр. О. Капицы;
«Лисичка со скалочкой», обр. М. Булатова;
«Жихарка», обр. И. Карнауховой;
«Чудесные лапоточки», обр.Н. Колпаковой;
Фольклор народов мира
Песенки.
«Мешок», татарск., пер. Р. Ягафарова, пересказ Л. Кузьмина;
«Разговоры», чуваш., пер. Л. Яхнина; «Чив-чив, воробей!», коми-пермяцк., пер. В. Климова;
«Ласточка», арм., обр. И. Токмаковой;
«Ястреб», груз., пер. B. Берестова;
«Скрюченная песня», «Барабек», англ., обр. К. Чуковского;
«Шалтай-Болтай», англ., обр. С. Маршака;
«Рыбки», «Утята», франц., обр.Н. Гернет и С. Гиппиус;
«Пальцы», нем., пер. Л. Яхнина.
Сказки.
«Хитрая лиса», корякск., пер. Г. Меновщикова,
«Страшный гость», алтайск., пер. А. Гарф и П. Кучияка;
«Пастушок с дудочкой», уйгурск., пер. Л. Кузьмина;
«Три брата», хакасск., пер. В. Гурова;
«Травкин хвостик», эскимосск., обр. В. Глоцера и Г. Снегирева;
«Как собака друга искала», мордов-ск., обр. С. Фетисова;
«Колосок», укр., обр. С. Могилевской;
«Заяц и еж», «Бременские музыканты», из сказок братьев Гримм, нем., пер. А. Введенского, под ред. С. Маршака;
«Красная Шапочка», из сказок Ш. Перро, франц., пер. Т. Габбе;
«Врун», «Ивовый росток», япон., пер. Н. Фельдман, под ред. С. Маршака.
Произведения поэтов и писателей разных стран
Поэзия.
Я. Бжехва. «Клей», пер. с польск. Б. Заходера;
Г. Виеру. «Я люблю», пер. с молд. Я. Акима;
В. Витка. «Считалочка», пер. с белорус, И. Токмаковой;
Ф. Грубин. «Качели», пер. с чеш. М. Ландмана;
«Слезы», пер. с чеш. Е. Солоновича;
Я. Райнис. «Наперегонки», пер. с латыш. Л. Мезинова;
Ю. Тувим. «Про пана Трулялинского», пересказ с польск. Б. Заходера,
«Чудеса», пересказ с польск. В. Приходько,
«Овощи», пер. с польск. С. Михалкова.
Проза.
Л. Берг. «Пит и воробей» (глава из книги «Маленькие рассказы про маленького Пита»), пер. с англ. О. Образцовой;
С. Вангели. «Подснежники» (глава из книги «Ругуцэ - капитан корабля»), пер. с молд. В. Берестова.
Литературные сказки.
Х.К. Андерсен. «Огниво», «Стойкий оловянный солдатик», пер. с дат. А. Ганзен;
«Про маленького поросенка Плюха», по мотивам сказок Э. Аттли, пер. с англ. И. Румянцевой и И. Баллод;
А. Балинт. «Гном Гномыч и Изюмка» (главы из книги), пер. с венг. Г. Лейбутина;
Д. Биссет. «Про поросенка, который учился летать», «Про мальчика, который рычал на тигров», пер. с англ. Н. Шерешевской;
Э. Блайтон. «Знаменитый утенок Тим», пер. с англ. Э. Паперной;
А Милн. «Винни-Пух и все-все-все...» (главы из книги), пер. с англ. Б. Заходера;
Дж. Родари. «Собака, которая не умела лаять» (из книги «Сказки, у которых три конца»), пер. с итал. И. Константиновой;
