Рассказ евгений онегин читать полностью. Евгений онегин

Шрифт: Меньше Аа Больше Аа

Pétri de vanité il avait encore plus de cette espèce d’orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supériorité, peut-être imaginaire.

He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть – рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

Глава первая

И жить торопится, и чувствовать спешит.

I

«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»

II

Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. -
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.

III

Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.

IV

Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет -
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.

V

Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.

VI

Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale ,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.

VII

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

VIII

Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, -
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.

IX

……………………………………
……………………………………
……………………………………

X

Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!

XI

Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!

XII

Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.

XIII. XIV

……………………………………
……………………………………
……………………………………

XV

Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар ,
Онегин едет на бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.

XVI

Уж темно: в санки он садится.
«Пади, пади!» – раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-beef окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

XVII

Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
Но звон брегета им доносит,
Что новый начался балет.
Театра злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру,
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat ,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Моину вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).

XVIII

Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись.

XIX

Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?

XX

Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.

XXI

Всё хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился – и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».

XXII

Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.

XXIII

Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, -
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.

XXIV

Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые,
И щетки тридцати родов
И для ногтей, и для зубов.
Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Красноречивым сумасбродом.
Защитник вольности и прав
В сем случае совсем неправ.

XXV

Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.

XXVI

В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический Словарь.

XXVII

У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.

XXVIII

Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.

XXIX

Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави Боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.

XXX

Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

XXXI

Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.

XXXII

Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.

XXXIII

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

XXXIV

Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!..
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.

XXXV

Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас .

XXXVI

Но, шумом бала утомленный,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется зá полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?

XXXVII

Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.

XXXVIII

Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.

XXXIX. XL. XLI

……………………………………
……………………………………
……………………………………

XLII

Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин .

XLIII

И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать – но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.

XLIV

И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он – с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.

XLV

Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.

XLVI

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

XLVII

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.

XLVIII

С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.
Всё было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!

XLIX

Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.

L

Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.

LI

Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.

LII

Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.

LIII

Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили
И после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин – сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.

LIV

Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.

LV

Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?

LVI

Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.

Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, – следствие чувства превосходства, быть может мнимого. Из частного письма (фр.).

Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе.

Tout le monde sut qu’il mettait du blanc; et moi, qui n’en croyais rien, je commenзai de le croire, non seulement par l’embellissement de son teint et pour avoir trouvé des tasses de blanc sur sa toilette, mais sur ce qu’entrant un matin dans sa chambre, je le trouvai brossant ses ongles avec une petite vergette faite exprиs, ouvrage qu’il continua fiиrement devant moi. Je jugeai qu’un homme qui passe deux heures tous les matins а brosser ses ongles, peut bien passer quelques instants а remplir de blanc les creux de sa peau. Confessions J. J. Rousseau Все знали, что он употребляет белила; и я, совершенно этому не веривший, начал догадываться о том не только по улучшению цвета его лица или потому, что находил баночки из-под белил на его туалете, но потому, что, зайдя однажды утром к нему в комнату, я застал его за чисткой ногтей при помощи специальной щеточки; это занятие он гордо продолжал в моем присутствии. Я решил, что человек, который каждое утро проводит два часа за чисткой ногтей, может потратить несколько минут, чтобы замазать белилами недостатки кожи. («Исповедь» Ж.-Ж. Руссо) (фр.). Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной Европе чистят ногти особенной щеточкой.

Васисдас – игра слов: во французском языке – форточка, в немецком – вопрос «вас ист дас?» – «что это?», употреблявшийся у русских для обозначения немцев. Торговля в небольших лавочках велась через окно. То есть хлебник-немец успел продать не одну булку.

Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Лудовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь (см. Dix années d’exil / «Десять лет изгнания» (фр.)).

Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича: Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.На взморье далеком сребристые видны ветрилаЧуть видных судов, как по синему небу плывущих.Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,И пурпур заката сливается с златом востока:Как будто денница за вечером следом выводитРумяное утро. – Была то година златая.Как летние дни похищают владычество ночи;Как взор иноземца на северном небе пленяетСиянье волшебное тени и сладкого света,Каким никогда не украшено небо полудня;Та ясность, подобная прелестям северной девы,Которой глаза голубые и алые щекиЕдва оттеняются русыми локон волнами.Тогда над Невой и над пышным Петрополем видятБез сумрака вечер и быстрые ночи без тени;Тогда Филомела полночные песни лишь кончитИ песни заводит, приветствуя день восходящий.Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;Роса опустилась; ………………………Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,Нева не колыхнет; разъехались гости градские;Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;Лишь крик протяженный из дальней промчитсядеревни,Где в ночь окликается ратная стража со стражей.Все спит. ………………………

Въявь богиню благосклоннуЗрит восторженный пиит,Что проводит ночь бессону,Опершися на гранит.(Муравьев. Богине Невы)

Pe€tri de vanite€ il avait encore plus de cette espe`ce d’orgueil qui fait avouer avec la me^me indiffe€rence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supe€riorite€, peut-e^tre imaginaire.

Tire€ d’une lettre particulie`re

He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть – рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

Глава первая

И жить торопится, и чувствовать спешит.

Князь Вяземский

I

«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»

II

Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. -
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.

III

Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbe€, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.

IV

Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет -
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.

V

Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.

VI

Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale ,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.

VII

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

VIII

Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, -
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.

IX

……………………………………
……………………………………
……………………………………

X

Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!

XI

Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!

XII

Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.

XIII. XIV

……………………………………
……………………………………
……………………………………

Первый русский роман в стихах. Новая модель литературы как лёгкого разговора обо всём. Галерея вечных русских характеров. Революционная для своей эпохи история любви, ставшая архетипом романтических отношений на много поколений вперёд. Энциклопедия русской жизни. Наше всё.

комментарии: Игорь Пильщиков

О чём эта книга?

Столичный повеса Евгений Онегин, получив наследство, уезжает в деревню, где знакомится с поэтом Ленским, его невестой Ольгой и её сестрой Татьяной. Татьяна влюбляется в Онегина, но он не отвечает ей взаимностью. Ленский, приревновав невесту к другу, вызывает Онегина на дуэль и гибнет. Татьяна выходит замуж и становится великосветской дамой. Теперь уже Евгений в неё влюбляется, но Татьяна сохраняет верность мужу. В этот момент автор прерывает повествование — «роман оканчивается ничем » 1 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. IV. C. 425. ⁠ .

Хотя сюжет «Евгения Онегина» небогат событиями, роман оказал огромное воздействие на русскую словесность. Пушкин вывел на литературную авансцену социально-психологические типажи, которые будут занимать читателей и писателей нескольких последующих поколений. Это «лишний человек», (анти)герой своего времени, скрывающий своё истинное лицо за маской холодного эгоиста (Онегин); наивная провинциальная девушка, честная и открытая, готовая на самопожертвование (Татьяна в начале романа); поэт-мечтатель, гибнущий при первом столкновении с реальностью (Ленский); русская женщина, воплощение изящества, ума и аристократического достоинства (Татьяна в конце романа). Это, наконец, целая галерея характерологических портретов, представляющих русское дворянское общество во всём его разнообразии (циник Зарецкий, «старики» Ларины, провинциальные помещики, московские баре, столичные франты и многие, многие другие).

Александр Пушкин. Около 1830 года

Hulton Archive/Getty Images

Когда она написана?

Две первые главы и начало третьей написаны в «южной ссылке» (в Кишинёве и Одессе) с мая 1823-го по июль 1824 года. Пушкин настроен скептически и критически к существующему порядку вещей. Первая глава — сатира на современное дворянство; при этом Пушкин сам, подобно Онегину, ведёт себя вызывающе и одевается как денди. Одесские и (в меньшей степени) молдавские впечатления отразились в первой главе романа и в «Путешествии Онегина».

Центральные главы романа (с третьей по шестую) окончены в «северной ссылке» (в псковском родовом имении — селе Михайловском) в период с августа 1824-го по ноябрь 1826 года. Пушкин испытал на себе (и описал в главе четвёртой) скуку жизни в деревне, где зимой нет никаких развлечений, кроме книг, выпивки и катания в санях. Главное удовольствие — общение с соседями (у Пушкина это семейство Осиповых-Вульф, проживавших в имении Тригорское неподалёку от Михайловского). Так же проводят время герои романа.

Новый император Николай I вернул поэта из ссылки. Теперь Пушкин постоянно бывает в Москве и в Петербурге. Он «суперзвезда», самый модный поэт России. Седьмая (московская) глава, начатая в августе-сентябре 1827 года, была окончена и переписана 4 ноября 1828 года.

Но век моды недолог, и к 1830 году популярность Пушкина сходит на нет. Утратив внимание современников, за три месяца Болдинской осени (сентябрь — ноябрь 1830-го) он напишет десятки произведений, составивших его славу у потомков. Помимо прочего, в нижегородском родовом имении Пушкиных Болдине завершены «Путешествие Онегина» и восьмая глава романа, а также частично написана и сожжена так называемая десятая глава «Евгения Онегина».

Почти год спустя, 5 октября 1831 года, в Царском Селе написано письмо Онегина. Книга готова. В дальнейшем Пушкин только перекомпоновывает текст и редактирует отдельные строфы.

Кабинет Пушкина в музей-усадьбе «Михайловское»

Как она написана?

«Евгений Онегин» концентрирует главные тематические и стилистические находки предшествующего творческого десятилетия: тип разочарованного героя напоминает о романтических элегиях и поэме «Кавказский пленник», обрывочная фабула — о ней же и о других «южных» («байронических») поэмах Пушкина, стилистические контрасты и авторская ирония — о поэме «Руслан и Людмила», разговорная интонация — о дружеских стихотворных посланиях поэтов-арзамасцев «Арзамас» — литературный кружок, существовавший в Петербурге в 1815-1818 годы. Его членами были как поэты и писатели (Пушкин, Жуковский, Батюшков, Вяземский, Кавелин), так и политические деятели. Арзамасцы выступали против консервативной политики и архаичных литературных традиций. Отношения внутри кружка были дружескими, а собрания были похожи на весёлые посиделки. Для поэтов-арзамасцев излюбленным жанром было дружеское послание, ироничное стихотворение, полное намёков, понятных только адресатам. ⁠ .

При всём том роман абсолютно антитрадиционен. В тексте нет ни начала (ироническое «вступление» находится в конце седьмой главы), ни конца: за открытым финалом следуют отрывки из «Путешествия Онегина», возвращающие читателя сперва в середину фабулы, а затем, в последней строчке, — к моменту начала работы автора над текстом («Итак я жил тогда в Одессе...»). В романе отсутствуют традиционные признаки романного сюжета и привычные герои: «Все виды и формы литературности обнажены, открыто явлены читателю и иронически сопоставлены друг с другом, условность любого способа выражения насмешливо продемонстрирована автором» 2 Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки (1960-1990). «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб.: Искусство-СПб, 1995. C. 195. ⁠ . Вопрос «как писать?» волнует Пушкина не меньше, чем вопрос «о чём писать?». Ответом на оба вопроса становится «Евгений Онегин». Это не только роман, но и метароман (роман о том, как пишется роман).

Я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница

Александр Пушкин

Обойтись без захватывающего сюжета Пушкину помогает стихотворная форма («...я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница» 3 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 16 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. Т.13. C. 73. ⁠ ). Особую роль в конструкции текста приобретает автор-повествователь, который своим постоянным присутствием мотивирует бесчисленные отступления от основной интриги. Такие отступления принято именовать лирическими, но в реальности они оказываются самыми разными — лирическими, сатирическими, литературно-полемическими, какими угодно. Автор говорит обо всём, о чём сочтёт нужным («Роман требует болтовни» 4 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 16 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. Т. 13. C. 180. ⁠ ) — и повествование движется при почти неподвижном сюжете.

Пушкинскому тексту свойственна множественность точек зрения, выражаемых автором-повествователем и персонажами, и стереоскопическое совмещение противоречий, возникающих при столкновении различных взглядов на один и тот же предмет. Оригинален или подражателен Евгений? Какое будущее ждало Ленского — великое или заурядное? На все эти вопросы в романе даны разные, причём взаимоисключающие ответы. «За таким построением текста лежало представление о принципиальной невместимости жизни в литературу», а открытый финал символизировал «неисчерпаемость возможностей и бесконечной вариативности действительности» 5 Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки (1960-1990). «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб.: Искусство-СПб, 1995. C. 196. ⁠ . Это было новшеством: в романтическую эпоху точки зрения автора и повествователя обычно сливались в едином лирическом «я», а другие точки зрения корректировались авторской.

«Онегин» — радикально новаторское произведение в отношении не только композиции, но и стиля. В своей поэтике Пушкин синтезировал основополагающие черты двух антагонистических литературных направлений начала XIX века — младокарамзинизма и младоархаизма. Первое направление ориентировалось на средний стиль и разговорную речь образованного общества, было открыто к новоевропейским заимствованиям. Второе соединяло высокий и низкий стили, опиралось, с одной стороны, на книжно-церковную литературу и одическую традицию XVIII века, с другой — на народную словесность. Отдавая предпочтения тем или иным языковым средствам, зрелый Пушкин не руководствовался внешними эстетическими нормативами, а делал свой выбор исходя из того, как работают эти средства в рамках конкретного замысла. Новизна и необычность пушкинского стиля поражали современников — а мы с детства к нему привыкли и нередко не чувствуем стилистических контрастов, а тем более стилистических нюансов. Отказавшись от априорного деления стилистических регистров на «низкие» и «высокие», Пушкин не только создал принципиально новую эстетику, но и решил важнейшую культурную задачу — синтез языковых стилей и создание нового национального литературного языка.

Джошуа Рейнольдс. Лоренс Стерн. 1760 год. Национальная портретная галерея, Лондон. Традицию длинных лирических отступлений Пушкин позаимствовал у Стерна и Байрона

Calderdale Metropolitan Borough Council

Ричард Уэстолл. Джордж Гордон Байрон. 1813 год. Национальная портретная галерея, Лондон

Wikimedia Commons

Что на неё повлияло?

«Евгений Онегин» опирался на широчайшую европейскую культурную традицию от французской психологической прозы XVII-XVIII веков до современной Пушкину романтической поэмы, в том числе на опыты пародийной литературы, «остраняющей» Остранение — литературный приём, превращающий привычные вещи и события в странные, будто увиденные в первый раз. Остранение позволяет воспринимать описываемое не автоматически, а более осознанно. Термин введён литературоведом Виктором Шкловским. ⁠ литературный стиль (от французской и русской ироикомической Ироикомическая поэзия — пародия на эпическую поэзию: высоким штилем здесь описывается бытовая жизнь с попойками и драками. Среди характерных примеров русских ироикомических поэм — «Елисей, или Раздражённый Вакх» Василия Майкова, «Опасный сосед» Василия Пушкина. ⁠ и бурлескной В бурлескной поэзии комический эффект строится на том, что грубым и вульгарным языком говорят эпические герои и боги. Если изначально ироикомическая поэзия, где о низком говорилось высоким слогом, противопоставлялась бурлеску, то к XVIII веку оба вида поэзии воспринимались как один шуточный жанр. ⁠ поэзии до байроновского «Дон Жуана») и сюжетное повествование (от Стерна до Гофмана и того же Байрона). От ироикомики «Евгений Онегин» унаследовал игровое столкновение стилей и пародирование элементов героического эпоса (таково, например, «вступление», имитирующее зачин классической эпопеи). От Стерна и стернианцев Лоренс Стерн (1713-1768) — английский писатель, автор романов «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» и «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Стернианством называют литературную традицию, которую заложили его романы: в текстах Стерна лиризм сочетается с ироническим скепсисом, нарушается хронология повествования и его связности. В русской литературе самое известное стернианское произведение — «Письма русского путешественника» Карамзина. ⁠ унаследованы переставленные главы и пропущенные строфы, беспрестанное отвлечение от основной фабульной нити, игра с традиционным сюжетосложением: завязка и развязка отсутствуют, а ироикомическое «вступление» по-стерниански перенесено в главу седьмую. От Стерна и от Байрона — лирические отступления, занимающие едва ли не половину романного текста.

Первоначально роман печатался сериально, поглавно — с 1825 по 1832 год. Помимо целых глав, выходивших отдельными книжками, в альманахах, журналах и газетах появлялись, как мы бы сейчас сказали, тизеры — небольшие фрагменты романа (от нескольких строф до десятка страниц).

Первое сводное издание «Евгения Онегина» было напечатано в 1833 году. Последнее прижизненное издание («Евгений Онегин, роман в стихах. Сочинение Александра Пушкина. Издание третие») вышло в свет в январе 1837 года, за полторы недели до гибели поэта.

«Евгений Онегин», второе издание 1-й главы. Санкт-Петербург, типография Департамента народного просвещения, 1829 год

«Онегин» («Onegin»). Режиссёр Марта Файнс. США, Великобритания, 1999 год

Как её приняли?

По-разному, в том числе в ближайшем окружении поэта. В 1828 году Баратынский писал Пушкину: «Вышли у нас ещё две песни «Онегина». Каждый о них толкует по-своему: одни хвалят, другие бранят, и все читают. Я очень люблю обширный план твоего «Онегина»; но большее число его не понимает». Лучшие критики писали о «пустоте содержания» романа ( Иван Киреевский Иван Васильевич Киреевский (1806-1856) — религиозный философ и литературный критик. В 1832 году издавал журнал «Европеец», запрещённый властями из-за статьи самого Киреевского. Постепенно отходит от западнических взглядов к славянофильству, правда, конфликт с властями повторяется — в 1852 году из-за его статьи закрывают славянофильское издание «Московский сборник». В основе философии Киреевского — учение о «цельном мышлении», превосходящем неполноту рациональной логики: оно достигается прежде всего верой и аскезой. ⁠ ), заявляли, что эта «блестящая игрушка» не может иметь «притязаний ни на единство содержания, ни на цельность состава, ни на стройность изложения» (Николай Надеждин), находили в романе «недостаток связи и плана» ( Борис Фёдоров Борис Михайлович Фёдоров (1794-1875) — поэт, драматург, детский писатель. Работал театральным цензором, писал литературные рецензии. Его собственные стихи и драмы успеха не имели. Часто становился героем эпиграмм, упоминание о нём можно найти у Пушкина: «Пожалуй, Фёдоров, ко мне не приходи, / Не усыпляй меня — иль после не буди». Забавно, что одно из четверостиший Фёдорова по ошибке приписывали Пушкину вплоть до 1960-х. ⁠ ), «множество беспрерывных отступлений от главного предмета» в нём считали «утомительным» (он же) и, наконец, приходили к выводу, что поэт «повторяет сам себя» (Николай Полевой) Николай Алексеевич Полевой (1796-1846) — литературный критик, издатель, писатель. Считается идеологом «третьего сословия». Ввёл в обиход термин «журналистика». С 1825 по 1834 год издаёт журнал «Московский телеграф», после закрытия журнала властями политические взгляды Полевого становятся более консервативными. С 1841 года издаёт журнал «Русский вестник». ⁠ , а последние главы знаменуют «совершенное падение» пушкинского таланта (Фаддей Булгарин) Фаддей Венедиктович Булгарин (1789-1859) — критик, писатель и издатель, самый одиозный деятель литературного процесса первой половины XIX века. В юности Булгарин воевал в наполеоновском отряде и даже участвовал в походе на Россию, но к середине 1820-х он становится ультраконсерватором и вдобавок агентом Третьего отделения. Издавал журнал «Северный архив», первую частную газету с политическим отделом «Северная пчела» и первый театральный альманах «Русская Талия». Роман Булгарина «Иван Выжигин» — один из первых русских плутовских романов — имел в момент издания шумный успех. ⁠ .

В общем, «Онегина» приняли так, что Пушкин отказался от мысли продолжать роман: он «свернул его оставшуюся часть до одной главы, а на претензии зоилов ответил «Домиком в Коломне», весь пафос которого — в утверждении абсолютной свободы творческой воли» 6 Шапир М. И. Статьи о Пушкине. М.: Языки славянских культур, 2009. С. 192. ⁠ .

Одним из первых «огромное историческое и общественное значение» «Евгения Онегина» осознал Белинский 7 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. Т. 7. C. 431. ⁠ . В 8-й и 9-й статьях (1844-1845) так называемого пушкинского цикла (формально это была очень развёрнутая рецензия на первое посмертное издание сочинений Пушкина) он выдвигает и обосновывает тезис о том, «что «Онегин» есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху» 8 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. Т. 7. C. 445. ⁠ , а потому «Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением» 9 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. C. 503. ⁠ .

Двадцать лет спустя ультралевый радикал Дмитрий Писарев в статье «Пушкин и Белинский» (1865) призвал кардинально пересмотреть эту концепцию: по мнению Писарева, Ленский — бессмысленный «идеалист и романтик», Онегин с начала до конца романа «остаётся ничтожнейшим пошляком», Татьяна — просто дура (в её голове «количество мозга было весьма незначительное» и «это малое количество находилось в самом плачевном состоянии» 10 Писарев Д. И. Полное собрание сочинений и писем в 12 томах. М.: Наука, 2003. Т. 7. C. 225, 230, 252. ⁠ ). Вывод: вместо того, чтобы работать, герои романа занимаются ерундой. Писаревское прочтение «Онегина» высмеял Дмитрий Минаев Дмитрий Дмитриевич Минаев (1835-1889) — поэт-сатирик, переводчик Байрона, Гейне, Гюго, Мольера. Минаев получил известность благодаря своим пародиям и фельетонам, был ведущим автором популярных сатирических журналов «Искра» и «Будильник». В 1866 году из-за сотрудничества с журналами «Современник» и «Русское слово» просидел четыре месяца в Петропавловской крепости. ⁠ в блистательной пародии «Евгений Онегин нашего времени» (1865), где главный герой представлен бородатым нигилистом — чем-то вроде тургеневского Базарова.

Ещё через полтора десятилетия Достоевский в своей «пушкинской речи» Достоевский произносит речь о Пушкине в 1880 году на заседании Общества любителей российской словесности, главным её тезисом была мысль о народности поэта: «И никогда ещё ни один русский писатель, ни прежде, ни после него, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин». С предисловием и дополнениями речь была опубликована в «Дневнике писателя». ⁠ (1880) выдвинул третью (условно «почвенническую») интерпретацию романа. Достоевский согласен с Белинским в том, что в «Евгении Онегине» «воплощена настоящая русская жизнь с такою творческою силой и с такою законченностию, какой и не бывало до Пушкина» 11 Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1880, август. Глава вторая. Пушкин (очерк). Произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 429. ⁠ . Так же, как для Белинского, считавшего, что Татьяна воплощает «тип русской женщины» 12 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. Т. 4. C. 503. ⁠ , Татьяна для Достоевского — «это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоза русской женщины», «это тип твёрдый, стоящий твёрдо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его» 13 ⁠ . В отличие от Белинского, Достоевский полагал, что Онегин вообще не годится в герои: «Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы» 14 Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1880, август. Глава вторая. Пушкин (очерк). Произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 430. ⁠ .

Отрывки из «Онегина» начали включаться в учебные хрестоматии ещё с 1843 года 15 Вдовин А. В., Лейбов Р. Г. Пушкин в школе: curriculum и литературный канон в XIX веке // Лотмановский сборник 4. М.: ОГИ, 2014. С. 251. ⁠ . К концу XIX века складывается гимназический канон, выделивший «главные» художественные произведения 1820-40-х годов: в этом ряду обязательное место занимают «Горе от ума», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» и «Мёртвые души». Советские школьные программы в этом отношении продолжают дореволюционную традицию — варьируется лишь интерпретация, но и она в конечном счёте так или иначе базируется на концепции Белинского. А пейзажно-календарные фрагменты «Онегина» заучиваются наизусть с младших классов как фактически самостоятельные, идеологически нейтральные и эстетически образцовые произведения («Зима! Крестьянин, торжествуя...», «Гонимы вешними лучами...», «Уж небо осенью дышало...» и др.).

Как «Онегин» повлиял на русскую литературу?

«Евгений Онегин» быстро становится одним из ключевых текстов русской литературы. Проблематика, фабульные ходы и нарративные приёмы многих русских романов и повестей прямо восходят к пушкинскому роману: главный герой как «лишний человек», не имеющий возможности найти в жизни применения своим недюжинным талантам; героиня, нравственно превосходящая главного героя; контрастная «парность» персонажей; даже дуэль, в которую ввязывается герой. Это тем более поразительно, что «Евгений Онегин» — это «роман в стихах», а в России с середины 1840-х годов наступает полувековая эпоха прозы.

Ещё Белинский отметил, что «Евгений Онегин» имел «огромное влияние и на современную... и на последующую русскую литературу» 16 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. Т. 4. С. 501. ⁠ . Онегин, подобно лермонтовскому Печорину, есть «герой нашего времени», и наоборот, Печорин — «это Онегин нашего времени» 17 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1953-1959. Т. 4. C. 265. ⁠ . Лермонтов открыто указывает на эту преемственность с помощью антропонимики: фамилия Печорина образована от названия северной реки Печоры, точно так же, как фамилии антиподов Онегина и Ленского — от названий расположенных очень далеко одна от другой северных рек Онеги и Лены.

За таким построением текста лежало представление о принципиальной невместимости жизни в литературу

Юрий Лотман

Более того, сюжет «Евгения Онегина» явно повлиял на лермонтовскую «Княжну Мери». По словам Виктора Виноградова, «пушкинских героев сменили герои нового времени. <...> Потомок Онегина — Печорин разъеден рефлексией. Он уже не способен отдаться даже запоздалому чувству любви к женщине с той непосредственной страстностью, как Онегин. Пушкинскую Таню сменила Вера, которая всё-таки изменила мужу, предавшись Печорину» 18 Виноградов В. В. Стиль прозы Лермонтова // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43/44. С. 598. ⁠ . Двум парам героев и героинь (Онегин и Ленский; Татьяна и Ольга) соответствуют две аналогичные пары (Печорин и Грушницкий; Вера и княжна Мери); между героями происходит дуэль. У Тургенева в «Отцах и детях» воспроизводится отчасти похожий комплекс персонажей (антагонисты Павел Кирсанов и Евгений Базаров; сестры Катерина Локтева и Анна Одинцова), но дуэль приобретает откровенно травестийный характер. Поднятая в «Евгении Онегине» тема «лишнего человека» проходит через все важнейшие произведения Тургенева, которому, собственно, и принадлежит этот термин («Дневник лишнего человека», 1850).

«Евгений Онегин» — первый русский метароман, создавший особую традицию. В романе «Что делать?» Чернышевский рассуждает о том, как найти сюжет для романа и выстроить его композицию, а пародийный «проницательный читатель» Чернышевского живо напоминает пушкинского «читателя благородного», к которому иронически обращается автор-повествователь. «Дар» Набокова — это роман о поэте Годунове-Чердынцеве, который сочиняет стихи, желая писать как боготворимый им Пушкин, и одновременно вынужден работать над биографией ненавидимого им Чернышевского. У Набокова, так же как впоследствии у Пастернака в романе «Доктор Живаго», стихи пишет герой, не равный автору — прозаику и поэту. Точно так же в «Евгении Онегине» Пушкин пишет стихотворение Ленского: это пародийное стихотворение, написанное в поэтике Ленского (персонажа), а не Пушкина (автора).

Что такое «онегинская строфа»?

Все поэмы Пушкина, созданные до 1830 года, написаны астрофическим ямбом Не разбитым на строфы. ⁠ . Исключение — «Онегин», первое крупное произведение, в котором поэт опробовал строгую строфическую форму.

Каждая строфа «помнит» о своих предшествующих употреблениях: октава неминуемо отсылает к итальянской поэтической традиции, спенсерова строфа Девятистрочная строфа: восемь стихов в ней написаны пятистопным ямбом, а девятый — шестистопным. Названа в честь английского поэта Эдмунда Спенсера, который ввёл эту строфу в поэтическую практику. ⁠ — к английской. Видимо, поэтому Пушкин не захотел воспользоваться готовой строфической структурой: необычное содержание требует необычной формы.

Для своего главного произведения Пушкин изобрёл уникальную строфу, не имевшую прямых прецедентов в мировой поэзии. Вот формула, записанная самим автором: «4 croisés, 4 de suite, 1.2.1. et deux». То есть: четверостишие перекрёстной рифмовки, Наиболее употребляемый вид рифмовки в четверостишии, строки рифмуются через одну (abab). ⁠ четверостишие смежной рифмовки, Здесь рифмуются смежные строки: первая со второй, третья с четвёртой (aabb). Такой вид рифмовки наиболее распространён в русской народной поэзии. ⁠ четверостишие опоясывающей рифмовки В этом случае первая строка рифмуется с четвёртой, а вторая с третьей (abba). Первая и четвёртая строки как бы опоясывают четверостишие. ⁠ и заключительное двустишие. Возможные строфические образцы: одна из разновидностей одической Строфа из десяти строк, строки подразделяются на три части: в первой — четыре строки, во второй и третьей — по три. Способ рифмовки — abab ccd eed. Как и следует из названия, в русской поэзии использовалась по преимуществу для написания од. ⁠ строфы 19 Сперантов В. В. Miscellanea poetologica: 1. Был ли кн. Шаликов изобретателем «онегинской строфы»? // Philologica. 1996. Т. 3. № 5/7. С. 125-131. C. 126-128. ⁠ и сонет 20 Гроссман Л. П. Онегинская строфа // Пушкин / Ред. Н. К. Пиксанова. М.: Госиздат, 1924. Сб. 1. С. 125-131. ⁠ .

Роман требует болтовни

Александр Пушкин

Первая рифма строфы — женская Рифма с ударением на предпоследнем слоге. ⁠ , заключительная — мужская Рифма с ударением на последнем слоге. ⁠ . Женские рифменные пары не следуют за женскими, мужские за мужскими (правило альтернанса). Размер — четырёхстопный ямб, самая распространённая метрическая форма в поэтической культуре пушкинского времени.

Формальная строгость лишь оттеняет выразительность и гибкость поэтической речи: «Часто первое четверостишие задаёт тему строфы, второе её развивает, третье образует тематический поворот, а двустишие даёт чётко сформулированное разрешение темы» 21 ⁠ . Заключительные двустишия нередко содержат остроты и напоминают тем самым краткие эпиграммы. При этом следить за развитием сюжета можно, читая одни только первые четверостишия 22 Томашевский Б. В. Десятая глава «Евгения Онегина»: История разгадки // Литературное наследство. М.: Жур.-газ. объединение, 1934. Т. 16/18. С. 379-420. C. 386. ⁠ .

На фоне такой строгой урегулированности эффектно выделяются отступления. Во-первых, это вкрапления иных метрических форм: письма героев друг к другу, написанные астрофическим четырёхстопным ямбом, и песня девушек, написанная трёхстопным хореем с дактилическими окончаниями Рифма с ударением на третьем от конца слоге. ⁠ . Во-вторых, это редчайшие (и оттого очень выразительные) пары строф, где фраза, начатая в одной строфе, завершается в следующей. Например, в главе третьей:

Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью
И задыхаясь, на скамью

XXXIX.
Упала...

Межстрофный перенос метафорически изображает падение героини на скамейку после долгого бега 23 Шапир М. И. Статьи о Пушкине. М.: Языки славянских культур, 2009. C. 82-83. ⁠ . Тот же приём использован в описании смерти Ленского, который падает, убитый выстрелом Онегина.

Помимо многочисленных пародий на «Онегина», позднейшие образцы онегинской строфы включают оригинальные произведения. Однако эту строфу оказалось невозможно использовать без прямых отсылок к пушкинскому тексту. Лермонтов в первой же строфе «Тамбовской казначейши» (1838) заявляет: «Пишу Онегина размером». Вячеслав Иванов в стихотворном вступлении к поэме «Младенчество» (1913-1918) оговаривается: «Размер заветных строф приятен», а первую строчку первой строфы начинает словами «Отец мой был из нелюдимых...» (как в «Онегине»: «Мой дядя самых честных правил...»). Игорь Северянин сочиняет «роман в строфах» (!) под заглавием «Рояль Леандра» (1925) и в стихотворном вступлении объясняется: «Пишу онегинской строфой».

Были попытки варьировать пушкинскую находку: «В порядке соперничества изобретались и другие строфы, подобные онегинской. Почти тотчас вслед за Пушкиным Баратынский написал свою поэму «Бал» тоже четырнадцатистишиями, но другого строения... А в 1927 году В. Набоков написал «Университетскую поэму», перевернув порядок рифмовки онегинской строфы от конца к началу» 24 Гаспаров М. Л. Онегинская строфа // Гаспаров М. Л. Русский стих начала XX века в комментариях. М.: Фортуна Лимитед, 2001. С. 178. ⁠ . Набоков на этом не остановился: последний абзац набоковского «Дара» только выглядит прозаическим, а на деле представляет собой записанную в строчку онегинскую строфу.

«Онегин» (Onegin). Режиссёр Марта Файнс. США, Великобритания, 1999 год

Мстислав Добужинский. Иллюстрация к «Евгению Онегину». 1931–1936 годы

Российская государственная библиотека

Чем интересны в романе второстепенные персонажи?

Места действия романа меняются от главы к главе: Санкт-Петербург (новая европейская столица) — деревня — Москва (национально-традиционный патриархальный центр) — Юг России и Кавказ. Персонажи удивительным образом варьируются в соответствии с топонимикой.

Филолог Максим Шапир, проанализировав систему именования персонажей в пушкинском романе, показал, что они разбиты на несколько категорий. «Степные» помещики — персонажи сатирические — наделены говорящими именами (Пустяков, Петушков, Буянов и т. п.). Московских бар автор называет без фамилий, только по имени и отчеству (Лукерья Львовна, Любовь Петровна, Иван Петрович, Семён Петрович и т. д.). Представители петербургского большого света — реальные лица из пушкинского окружения — описаны полунамёками, но читатели легко узнавали в этих анонимных портретах реальных людей: «Старик, по-старому шутивший: / Отменно тонко и умно, / Что нынче несколько смешно» — его высокопревосходительство Иван Иванович Дмитриев, а «На эпиграммы падкий, / На всё сердитый господин» — его сиятельство граф Гавриил Францевич Моден 25 Шапир М. И. Статьи о Пушкине. М.: Языки славянских культур, 2009. C. 285-287; Вацуро В. Э. Комментарии: И. И. Дмитриев // Письма русских писателей XVIII века. Л.: Наука, 1980. С. 445; Проскурин О. А. / o-proskurin.livejournal.com/59236.html . ⁠ .

Другие современники поэта названы полными именами, если речь идёт о публичной стороне их деятельности. Например, «Певец Пиров и грусти томной» — это Баратынский, как разъясняет сам Пушкин в 22-м примечании к «Евгению Онегину» (одно из самых известных произведений раннего Баратынского — поэма «Пиры»). «Другой поэт», который «роскошным слогом / Живописал нам первый снег», — это князь Вяземский, автор элегии «Первый снег», объясняет Пушкин в 27-м примечании. Но если тот же самый современник «выступает на страницах романа в качестве частного лица, поэт прибегает к звёздочкам и сокращениям» 26 Шапир М. И. Статьи о Пушкине. М.: Языки славянских культур, 2009. C. 282. ⁠ . Поэтому, когда с князем Вяземским встречается Татьяна, Пушкин сообщает: «К ней как-то В. подсел» (а не «К ней как-то Вяземский подсел», как печатают современные издания). Знаменитый пассаж: «Du comme il faut (Шишков, прости: / Не знаю, как перевести)» — не появлялся на свет в этом виде при жизни Пушкина. Сперва поэт намеревался использовать инициал «Ш.», но затем заменил его тремя астерисками Типографский знак в виде звёздочки. ⁠ . Друг Пушкина и Баратынского Вильгельм Кюхельбекер полагал, что эти строки адресованы ему, и читал их: «Вильгельм, прости: / Не знаю, как перевести» 27 Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки (1960-1990). «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб.: Искусство-СПб, 1995. C. 715. ⁠ . Дописывая за автора имена, поданные в тексте только намёком, современные редакторы, заключает Шапир, одновременно нарушают нормы пушкинской этики и поэтики.

Франсуа Шевалье. Евгений Баратынский. 1830-е годы. Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Баратынский упоминается в романе как «Певец Пиров и грусти томной»

Карл Рейхель. Пётр Вяземский. 1817 годы. Всероссийский музей А. С. Пушкина, Санкт-Петербург. В строках «Другой поэт роскошным слогом / Живописал нам первый снег» Пушкин имел в виду Вяземского, автора элегии «Первый снег»

Иван Матюшин (гравюра с неизвестного оригинала). Вильгельм Кюхельбекер. 1820-е годы. Всероссийский музей А. С. Пушкина, Санкт-Петербург. При жизни Пушкина в пассаже «Du comme il faut (Шишков, прости: / Не знаю, как перевести) вместо фамилии печатались астериски. Кюхельбекер считал, что они скрывают под собой имя «Вильгельм»

Когда происходят описанные в романе события и сколько лет героям?

Внутренняя хронология «Евгения Онегина» давно интригует читателей и исследователей. В какие годы происходит действие? Сколько лет героям в начале романа и в конце? Сам Пушкин ничтоже сумняшеся писал (и не где-нибудь, а в примечаниях, входящих в текст «Онегина»): «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю» (примечание 17). Но совпадает ли романное время с историческим? Посмотрим, что нам известно из текста.

Во время дуэли Онегину 26 лет («...Дожив без цели, без трудов / До двадцати шести годов...»). Онегин расстался с Автором за год до этого. Если биография Автора повторяет пушкинскую, то это расставание произошло в 1820 году (в мае Пушкин был сослан на юг), а дуэль состоялась в 1821 году. Здесь возникает первая неувязка. Дуэль состоялась через два дня после именин Татьяны, а именины — Татьянин день — это 12 января (по старому стилю). Согласно тексту, именины праздновали в субботу (в черновиках — в четверг). Однако в 1821 году 12 января пришлось на среду. Впрочем, может быть, празднование именин перенесли на один из ближайших дней (субботу).

Если главные события (от приезда Онегина в деревню до дуэли) всё-таки происходят в период с лета 1820 года до января 1821 года, то Онегин родился в 1795 или 1796 году (он на три-четыре года младше Вяземского и на три-четыре года старше Пушкина), а блистать в Петербурге начал, когда ему было «без малого осьмнадцать лет» — в 1813-м. Однако в предисловии к первому изданию первой главы прямо сказано, что «она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года» 28 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 16 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. Т. 6. C. 638. ⁠ . Конечно, мы можем это обстоятельство проигнорировать: в окончательный текст (издания 1833 и 1837 годов) эта дата не попала. Тем не менее описание столичной жизни в первой главе явно относится к концу 1810-х, а не к 1813-му, когда только-только закончилась Отечественная война и в самом разгаре была заграничная кампания против Наполеона. Балерина Истомина, чьё выступление Онегин смотрит в театре, в 1813 году ещё не танцевала; гусар Каверин, с которым Онегин кутит в ресторане Talon, ещё не вернулся в Петербург из-за границы 29 Баевский В. С. Время в «Евгении Онегине» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука, 1983. Т. XI. С. 115-130. C. 117. ⁠ .

«Онегин» есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху

Виссарион Белинский

Несмотря ни на что, продолжаем отсчитывать от 1821 года. Когда в январе 1821 года Ленский погиб, ему было «осьмнадцать лет», стало быть, он родился в 1803-м. Когда родилась Татьяна, в тексте романа не говорится, но Пушкин сообщил Вяземскому, что письмо Татьяны Онегину, написанное летом 1820 года, — это «письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюблённой». Тогда Татьяна тоже родилась в 1803 году, а Ольга была её младше на год, максимум на два (поскольку она уже невеста, ей не могло быть меньше пятнадцати). Кстати, когда родилась Татьяна, её матери было вряд ли больше 25 лет, так что «старушке» Лариной на момент знакомства с Онегиным около сорока. Впрочем, указания на возраст Татьяны в окончательном тексте романа нет, так что не исключено, что все Ларины были на пару лет старше.

В Москву Татьяна попадает в конце января или в феврале 1822 года и (осенью?) выходит замуж. Тем временем Евгений странствует. Согласно печатным «Отрывкам из Путешествия Онегина», он приезжает в Бахчисарай через три года после Автора. Пушкин был там в 1820-м, Онегин, стало быть, — в 1823-м. В строфах, не включённых в печатный текст «Путешествия», Автор и Онегин встречаются в Одессе в 1823 или 1824 году и разъезжаются: Пушкин отправляется в Михайловское (это произошло в последних числах июля 1824 года), Онегин — в Петербург. На рауте осенью 1824 года он встречает Татьяну, которая замужем «около двух лет». Вроде бы всё сходится, однако в 1824 году Татьяна не могла на этом рауте говорить с испанским послом, поскольку у России ещё не было дипломатических отношений с Испанией 30 Eugene Onegin: A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin / Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. In 4 vols. N.Y.: Bollingen, 1964. Vol. 3. P. 83; Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки (1960-1990). «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб.: Искусство-СПб, 1995. C. 718. ⁠ . Письмо Онегина Татьяне, за которым последовало их объяснение, датировано весной (мартом?) 1825 года. Но неужели этой знатной даме в момент финального свидания всего 22 года?

Таких мелких нестыковок в тексте романа немало. В своё время литературовед Иосиф Тойбин пришёл к выводу, что в 17-м примечании поэт имел в виду не историческую, а сезонную хронологию (своевременную смену времён года внутри романного времени) 31 Тойбин И. М. «Евгений Онегин»: поэзия и история // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука, 1979. Т. IX. С. 93. ⁠ . По всей видимости, он был прав.

«Евгений Онегин». Режиссёр Роман Тихомиров. СССР, 1958 год

Мстислав Добужинский. Иллюстрация к «Евгению Онегину». 1931–1936 годы

Российская государственная библиотека

Как текст «Онегина», который мы знаем сегодня, соотносится с тем, который читали современники Пушкина?

Современники успели прочесть несколько вариантов «Онегина». В изданиях отдельных глав стихи сопровождались разного рода дополнительными текстами, из которых далеко не все попали в сводное издание. Так, предисловиями к отдельному изданию главы первой (1825) служили заметка «Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено...» и драматическая сцена в стихах «Разговор книгопродавца с поэтом».

Первоначально Пушкин задумал более длинное сочинение, — возможно, даже в двенадцати главах (в конце отдельного издания главы шестой мы читаем: «Конец первой части»). Однако после 1830 года изменилось отношение автора к формам повествования (Пушкина теперь больше интересует проза), читателей к автору (Пушкин теряет популярность, публика считает, что он «исписался»), автора к публике (у него наступает разочарование в её — хочется сказать «умственных способностях» — эстетической готовности принять «Онегина»). Поэтому Пушкин оборвал роман на полуслове, бывшую девятую главу напечатал как восьмую, бывшую восьмую («Путешествие Онегина») опубликовал в отрывках, поместив в конце текста после примечаний. Роман приобрёл открытый финал, слегка закамуфлированный замкнутой зеркальной композицией (её образует обмен героев письмами и возвращение к одесским впечатлениям первой главы в конце «Путешествия»).

Из текста первого сводного издания (1833) исключены: вступительная заметка к главе первой, «Разговор книгопродавца с поэтом» и некоторые строфы, печатавшиеся в изданиях отдельных глав. Примечания ко всем главам вынесены в специальный раздел. Посвящение Плетнёву, первоначально предпосланное сдвоенному изданию глав четвёртой и пятой (1828), помещено в примечание 23. Только в последнем прижизненном издании (1837) мы находим привычную нам архитектонику: Общая форма строения текста и взаимосвязи его частей. Понятие более крупного порядка, чем композиция — понимаемая как расположение и соотношений деталей внутри крупных частей текста. ⁠ посвящение Плетнёву становится посвящением всего романа.

В 1922 году Модест Гофман Модест Людвигович Гофман (1887-1959) — филолог, поэт и пушкинист. Известность ему принесла «Книга о русских поэтах последнего десятилетия» — антология статей о русском символизме. С 1920 года Гофман работал в Пушкинском Доме, выпустил книгу о Пушкине. В 1922 году Гофман уехал в командировку во Францию и не вернулся. В эмиграции продолжил заниматься пушкинистикой. ⁠ опубликовал монографию «Пропущенные строфы «Евгения Онегина». Началось изучение черновых редакций романа. В 1937 году, к столетию со дня смерти поэта, все известные печатные и рукописные варианты «Онегина» были напечатаны в шестом томе академического Полного собрания сочинений Пушкина (редактор тома — Борис Томашевский). В этом издании осуществлён принцип «послойного» прочтения и подачи вариантов черновых и беловых рукописей (от окончательных чтений к ранним вариантам).

Основной текст романа в этом же собрании напечатан «по изданию 1833 г. с расположением текста по изданию 1837 г.; цензурные и типографские искажения издания 1833 г. исправлены по автографам и предшествующим изданиям (отдельных глав и отрывков)» 32 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 16 томах. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. Т. 6. C. 660. ⁠ . В дальнейшем в научных и массовых изданиях перепечатывался, за редчайшими исключениями и с некоторыми орфографическими вариациями, именно этот текст. Иначе говоря, критический текст «Евгения Онегина», к которому мы привыкли, не совпадает ни с одним из изданий, вышедших при жизни Пушкина.

Иосиф Шарлемань. Эскиз декораций к опере Петра Чайковского «Евгений Онегин». 1940 год

Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images

Нет: они являются динамическим «эквивалентом» текста 33 Тынянов Ю. Н. О композиции «Евгения Онегина» // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 60. ⁠ , на их место читатель волен подставить всё что угодно (ср. с ролью импровизации в некоторых музыкальных жанрах). Более того, последовательно заполнить отточия невозможно: некоторые строфы или части строф сокращены, а другие никогда не были написаны.

Далее, некоторые строфы присутствуют в рукописях, но отсутствуют в печатном тексте. Есть строфы, имевшиеся в изданиях отдельных глав, но исключённые из сводного издания (например, развёрнутое сравнение «Евгения Онегина» с Гомеровой «Илиадой» в конце главы четвёртой). Есть строфы, напечатанные отдельно как отрывки из «Евгения Онегина», но не вошедшие ни в отдельное издание соответствующей главы, ни в сводное издание. Таков, например, напечатанный в 1827 году в «Московском вестнике» отрывок «Женщины» — начальные строфы главы четвёртой, которые в отдельном издании глав четвёртой и пятой заменены серией номеров без текста.

Такая «непоследовательность» — не случайный недосмотр, а принцип. Роман наполнен парадоксами, превращающими историю создания текста в художественный приём. Автор играет с текстом, не только исключая фрагменты, но и, наоборот, включая их «на особых условиях». Так, в авторских примечаниях приведено начало строфы, не вошедшей в роман («Пора: перо покоя просит...»), а две заключительные строфы главы шестой в основном тексте и в примечаниях даны автором в разных редакциях.

Рукопись «Евгения Онегина». 1828 год

Wikimedia Commons

«Евгений Онегин». Режиссёр Роман Тихомиров. СССР, 1958 год

Была ли в «Евгении Онегине» так называемая десятая глава?

Пушкин писал свой роман, ещё не зная, как он его закончит. Десятая глава — вариант продолжения, отвергнутый автором. Из-за своего содержания (политическая хроника рубежа 1810-20-х годов, включающая описание заговорщиков-декабристов) десятая глава «Онегина», даже если бы она была окончена, вряд ли могла быть напечатана при жизни Пушкина, хотя имеются сведения, что он давал её на прочтение Николаю I 34 Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки (1960-1990). «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб.: Искусство-СПб, 1995. C. 745. ⁠ .

Глава писалась в Болдине и была сожжена автором 18 или 19 октября 1830 года (об этом есть пушкинская помета в одной из болдинских рабочих тетрадей). Однако написанное не было уничтожено полностью. Часть текста сохранилась в виде авторского шифра, который в 1910 году разгадал пушкинист Пётр Морозов. Тайнопись скрывает только первые четверостишия 16 строф, но никак не фиксирует оставшиеся 10 строк каждой строфы. Кроме того, несколько строф уцелели в отдельном черновике и в сообщениях друзей поэта.

В результате от всей главы до нас дошёл отрывок из 17 строф, ни одна из которых не известна нам в завершённом виде. Из них только две имеют полный состав (14 стихов), и только одна достоверно зарифмована по схеме онегинской строфы. Порядок сохранившихся строф тоже не вполне очевиден. Во многих местах текст разобран гипотетически. Даже первая, едва ли не самая известная строчка десятой главы («Властитель слабый и лукавый», об Александре I) читается лишь предположительно: у Пушкина в шифре записано «Вл.», что Набоков, например, расшифровывал как «Владыка» 35 Eugene Onegin: A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin / Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. In 4 vols. N.Y.: Bollingen, 1964. Vol. 1. Pp. 318-319. ⁠ . ⁠ . С другой стороны, короткая английская стрижка противопоставлена романтической немецкой à la Шиллер. Такая причёска у Ленского, недавнего гёттингенского студента: Гёттингенский университет был одним из наиболее передовых учебных заведений того времени. Среди знакомых Пушкина было несколько выпускников Гёттингена, и все они отличались свободомыслием: декабрист Николай Тургенев и его брат Александр, лицейский учитель Пушкина Александр Куницын. ⁠ «кудри чёрные до плеч» 38 Мурьянов М. Ф. Портрет Ленского // Вопросы литературы. 1997. № 6. С. 102-122. ⁠ . Таким образом, Онегин и Ленский, во всём противоположные друг другу, отличаются даже причёсками.

На светском рауте Татьяна «в малиновом берете / С послом испанским говорит». О чём свидетельствует эта знаменитая деталь? Неужели о том, что героиня забыла снять головной убор? Конечно, нет. Благодаря этой подробности Онегин понимает, что перед ним — знатная дама и что она замужем. Современный историк европейского костюма разъясняет, что берет «в России появился только в начале XIX века одновременно с другими западноевропейскими головными уборами, плотно охватывающими голову: парики и пудреные причёски в XVIII века исключали их употребление. В 1-й половине XIX века берет был только женским головным убором, и притом только замужних дам. Являвшийся частью парадного туалета, он не снимался ни на балах, ни в театре, ни на званых вечерах» 39 Кирсанова Р. М. Костюм в русской художественной культуре XVIII — первой половины XX вв. (Опыт энциклопедии). М.: БСЭ, 1995. C. 37. ⁠ . Береты делались из атласа, бархата или иных тканей. Они могли быть украшены плюмажем или цветами. Носили их наискось, так, что один край мог даже касаться плеча.

В ресторане Talon Онегин с Кавериным пьют «вино кометы». Что за вино? Это le vin de la Comète, шампанское урожая 1811 года, превосходное качество которого приписывали влиянию кометы, ныне именуемой C/1811 F1, — она была хорошо видна в Северном полушарии с августа по декабрь 1811 года 40 Кузнецов Н. Н. Вино кометы // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. Вып. XXXVIII/XXXIX. С. 71-75. ⁠ .

Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы

Фёдор Достоевский

Кроме того, в романе, который написан, казалось бы, тем же языком, каким говорим мы с вами, в действительности много устаревших слов и выражений. А почему они устаревают? Во-первых, потому, что меняется язык; во-вторых, потому, что меняется мир, который он описывает.

Вот во время дуэли слуга Онегина Гильо «за ближний пень становится». Как интерпретировать такое поведение? Все иллюстраторы изображают Гильо пристроившимся невдалеке возле небольшого пенька. Все переводчики используют слова со значением «нижняя часть срубленного, спиленного или сломленного дерева». Точно так же трактует это место «Словарь языка Пушкина». Однако если Гильо боится погибнуть от случайной пули и надеется от неё укрыться, то зачем ему пень? Об этом никто не задумывался, пока лингвист Александр Пеньковский не показал на множестве текстов пушкинской эпохи, что в то время слово «пень» имело ещё одно значение, помимо того, которое оно имеет сегодня, — это значение «ствол дерева» (не обязательно «срубленного, спиленного или сломленного») 41 Пеньковский А. Б. Исследования поэтического языка пушкинской эпохи. М.: Знак, 2012. C. 533-546. ⁠ .

Другая большая группа слов — это устаревшая лексика, обозначающая устаревшие реалии. В частности, в наши дни стал экзотикой гужевой транспорт — его хозяйственная роль нивелировалась, связанная с ним терминология ушла из общеупотребительного языка и сегодня по большей части неясна. Вспомним, как Ларины собираются в Москву. «На кляче тощей и косматой / Сидит форейтор бородатый». Форейтором (от нем. Vorreiter — тот, кто едет спереди, на передней лошади) обычно был подросток или даже маленький мальчик, чтобы лошади было проще его везти. Форейтор должен быть мальчиком, а у Лариных он «бородатый»: они так долго не выезжали и сидели сиднем в деревне, что у них уже и форейтор состарился 42 Добродомов И. Г., Пильщиков И. А. Лексика и фразеология «Евгения Онегина»: Герменевтические очерки. М.: Языки славянских культур, 2008. C. 160-169. ⁠

Какие комментарии к «Евгению Онегину» наиболее известны?

Первый опыт научного комментирования «Евгения Онегина» был предпринят ещё в позапрошлом веке: в 1877 году писательница Анна Лачинова (1832-1914) издала под псевдонимом А. Вольский два выпуска «Объяснений и примечаний к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Из монографических комментариев к «Онегину», опубликованных в XX столетии, наибольшее значение имеют три — Бродского, Набокова и Лотмана.

Самый известный из них — комментарий Юрия Лотмана (1922-1993), впервые опубликованный отдельной книгой в 1980 году. Книга состоит из двух частей. Первая — «Очерк дворянского быта онегинской поры» — представляет собой связное изложение норм и правил, регулировавших мировоззрение и бытовое поведение дворянина пушкинского времени. Вторая часть — собственно комментарий, движущийся за текстом от строфы к строфе и от главы к главе. Помимо объяснения непонятных слов и реалий, Лотман уделяет внимание литературному фону романа (металитературным полемикам, выплёскивающимся на его страницы, и разнообразным цитатам, которыми он пронизан), а также истолковывает поведение героев, обнаруживая в их словах и действиях драматическое столкновение точек зрения и поведенческих норм.

Так, Лотман показывает, что разговор Татьяны с няней — это комическое qui pro quo, «Кто вместо кого». Латинское выражение, обозначающее путаницу, недоразумение, когда одно принимается за другое. В театре этот приём используют для создания комической ситуации. ⁠ в котором собеседницы, принадлежащие к двум разным социокультурным группам, употребляют слова «любовь» и «страсть» в совершенно разных смыслах (для няни «любовь» — это супружеская измена, для Татьяны — романтическое чувство). Комментатор убедительно демонстрирует, что, согласно авторскому замыслу, Онегин убил Ленского непреднамеренно, и это понимают по деталям рассказа читатели, знакомые с дуэльной практикой. Если бы Онегин хотел застрелить приятеля, он избрал бы совершенно иную дуэльную стратегию (Лотман рассказывает, какую именно).

Чем кончился «Онегин»? — Тем, что Пушкин женился. Женатый Пушкин ещё мог написать письмо Онегина, но продолжать роман не мог

Анна Ахматова

Непосредственным предшественником Лотмана на обсуждаемом поприще был Николай Бродский (1881-1951). Первое, пробное издание его комментария вышло в 1932 году, последнее прижизненное — в 1950-м, затем несколько раз книга выходила посмертно, оставаясь главным пособием по изучению «Онегина» в университетах и пединститутах вплоть до выхода комментария Лотмана.

Текст Бродского несёт на себе глубокие следы вульгарного социологизма В рамках марксистской методологии — упрощённое, догматическое толкование текста, который понимается как буквальная иллюстрация политических и экономических идей. ⁠ . Чего стоит одно только пояснение к слову «боливар»: «Шляпа (с большими полями, кверху расширявшийся цилиндр) в честь деятеля национально-освободительного движения в Южной Америке, Симона Боливара (1783-1830), была модной в той среде, которая следила за политическими событиями, которая сочувствовала борьбе за независимость маленького народа» 43 Бродский Н. Л. «Евгений Онегин»: Роман А. С. Пушкина. Пособие для учителя. М.: Просвещение, 1964. C. 68-69. ⁠ . Иногда комментарий Бродского страдает от чересчур прямолинейного толкования тех или иных пассажей. Например, о строке «Ревнивый шёпот модных жён» он всерьёз пишет: «Бегло брошенным образом «модной жены» Пушкин подчеркнул разложение семейных устоев в... светском кругу» 44 Бродский Н. Л. «Евгений Онегин»: Роман А. С. Пушкина. Пособие для учителя. М.: Просвещение, 1964. C. 90. ⁠ .

Тем не менее Набоков, потешавшийся над натянутыми интерпретациями и удручающе корявым стилем Бродского, был, конечно, не совсем прав, обзывая его «невежественным компилятором» — «uninformed compiler» 44 Eugene Onegin: A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin / Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. In 4 vols. N.Y.: Bollingen, 1964. Vol. 2. P. 246. ⁠ . Если исключить предсказуемые «советизмы», которые можно счесть неизбежными приметами времени, в книге Бродского можно найти достаточно добротный реальный и историко-культурный комментарий к тексту романа.

«Онегин» («Onegin»). Режиссёр Марта Файнс. США, Великобритания, 1999 год

Четырёхтомный труд Владимира Набокова (1899-1977) вышел первым изданием в 1964 году, вторым (исправленным) — в 1975-м. Первый том занят подстрочным переводом «Онегина» на английский язык, второй и третий — англоязычным комментарием, четвёртый — указателями и репринтом русского текста. Набоковский комментарий был переведён на русский язык поздно; опубликованные в 1998-1999 годах русские переводы комментария (их два) трудно признать удачными.

Мало того, что комментарий Набокова превосходит по объёму работы других комментаторов, — сам набоковский перевод тоже выполняет комментаторские функции, интерпретируя те или иные слова и выражения в тексте «Евгения Онегина». Например, все комментаторы, кроме Набокова, разъясняют значение прилагательного в строке «В своей коляске выписной». «Выписной» значит «выписанный из-за границы». Это слово вытеснено в современном языке новым словом с тем же значением, теперь вместо него используется заимствованное «импортный». Набоков ничего не поясняет, а просто переводит: «imported».

Объём идентифицированных Набоковым литературных цитат и приведённых им художественных и мемуарных параллелей к тексту романа не превзойден никем из предшествующих и последующих комментаторов, и это неудивительно: Набоков как никто другой чувствовал себя at home С английского — «как дома». ⁠ не только в русской литературе, но и в европейских (особенно французской и английской).

Несовпадение личности и её образа жизни — это и есть основа романа

Валентин Непомнящий

Наконец, Набоков был единственным комментатором «Онегина» в XX веке, кто знал быт русской дворянской усадьбы не понаслышке, а из собственного опыта и легко понимал многое из того, что не улавливали советские филологи. К сожалению, внушительный объём набоковского комментария создаётся не только за счёт полезной и нужной информации, но и благодаря множеству сведений, имеющих самое отдалённое отношение к комментируемому произведению 45 Чуковский К. И. Онегин на чужбине // Чуковский К. И. Высокое искусство. М.: Советский писатель, 1988. С. 337-341. ⁠ . Но читать всё равно очень интересно!

Помимо комментариев, современный читатель может найти объяснения непонятных слов и выражений в «Словаре языка Пушкина» (первое издание — рубеж 1950-60-х годов; дополнения — 1982 год; сводное издание — 2000-й). В создании словаря участвовали выдающиеся лингвисты и пушкинисты, ранее подготовившие «большое академическое» издание Пушкина: Виктор Виноградов, Григорий Винокур, Борис Томашевский, Сергей Бонди. Кроме перечисленных справочников существует множество специальных историко-литературных и историко-лингвистических работ, одна только библиография которых занимает увесистый том.

Почему они не всегда помогают? Потому что различия между нашим языком и языком начала XIX века не точечные, а сквозные, и с каждым десятилетием они только нарастают, подобно «культурным слоям» на городских улицах. Никакой комментарий не может исчерпать текста, но даже минимально необходимый для понимания комментарий к текстам пушкинской эпохи уже должен быть построчным (а может быть, даже пословным) и многосторонним (реальный комментарий, историко-лингвистический, историко-литературный, стиховедческий, текстологический). Такой комментарий не создан даже для «Евгения Онегина».

В книгу вошел роман в стихах А.С.Пушкина (1799–1837) «Евгений Онегин», обязательный для чтения и изучения в средней общеобразовательной школе.

Роман в стихах «Евгений Онегин» стал центральным событием в литературной жизни пушкинской поры. И с тех пор шедевр А.С.Пушкина не утратил своей популярности, по-прежнему любим и почитаем миллионами читателей.

Александр Сергеевич Пушкин
Евгений Онегин
Роман в стихах

Pétri de vanité il avait encore plus de cette espèce d’orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supériorité, peut-être imaginaire.

He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть – рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

XLIII

И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,

И жить торопится, и чувствовать спешит.

Князь Вяземский Эпиграф взят из стихотворения П. А. Вяземского «Первый снег».

«Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука;

Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!»

Так думал молодой повеса,

Летя в пыли на почтовых,

Всевышней волею Зевеса

Наследник всех своих родных. -

Друзья Людмилы и Руслана!

С героем моего романа

Без предисловий, сей же час

Позвольте познакомить вас:

Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы

Или блистали, мой читатель;

Там некогда гулял и я:

Но вреден север для меня Писано в Бесарабии. .

Служив отлично-благородно,

Долгами жил его отец,

Давал три бала ежегодно

И промотался наконец.

Судьба Евгения хранила:

Сперва Madame за ним ходила,

Потом Monsieur ее сменил;

Ребенок был резов, но мил.

Monsieur l’Abbe€, француз убогой,

Чтоб не измучилось дитя,

Учил его всему шутя,

Не докучал моралью строгой,

Слегка за шалости бранил

И в Летний сад гулять водил.

Когда же юности мятежной

Пришла Евгению пора,

Пора надежд и грусти нежной,

Monsieur прогнали со двора.

Вот мой Онегин на свободе;

Острижен по последней моде;

Как dandy Dandy, франт. лондонский одет -

И наконец увидел свет.

Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно;

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так воспитаньем, слава богу,

У нас немудрено блеснуть.

Онегин был, по мненью многих

(Судей решительных и строгих),

Ученый малый, но педант Педант – здесь: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом, судящий обо всем». (Словарь языка А. С. Пушкина.) .

Имел он счастливый талант

Без принужденья в разговоре

Коснуться до всего слегка,

С ученым видом знатока

Хранить молчанье в важном споре

И возбуждать улыбку дам

Огнем нежданных эпиграмм.

Латынь из моды вышла ныне:

Так, если правду вам сказать,

Он знал довольно по-латыни,

Чтоб эпиграфы разбирать,

Потолковать об Ювенале,

В конце письма поставить vale Vale – будь здоров ( лат. ). ,

Да помнил, хоть не без греха,

Из Энеиды два стиха.

Он рыться не имел охоты

В хронологической пыли

Бытописания земли;

Но дней минувших анекдоты,

От Ромула до наших дней,

Хранил он в памяти своей.

Высокой страсти не имея

Для звуков жизни не щадить,

Не мог он ямба от хорея,

Как мы ни бились, отличить.

Бранил Гомера, Феокрита;

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом,

То есть умел судить о том,

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

Отец понять его не мог

И земли отдавал в залог.

Всего, что знал еще Евгений,

Пересказать мне недосуг;

Но в чем он истинный был гений,

Что знал он тверже всех наук,

Что было для него измлада

И труд, и мука, и отрада,

Что занимало целый день

Его тоскующую лень, -

Была наука страсти нежной,

Которую воспел Назон,

За что страдальцем кончил он

Свой век блестящий и мятежный

В Молдавии, в глуши степей,

Вдали Италии своей.

……………………………………

……………………………………

……………………………………

Как рано мог он лицемерить,

Таить надежду, ревновать,

Разуверять, заставить верить,

Казаться мрачным, изнывать,

Являться гордым и послушным,

Внимательным иль равнодушным!

Как томно был он молчалив,

Как пламенно красноречив,

В сердечных письмах как небрежен!

Одним дыша, одно любя,

Как он умел забыть себя!

Как взор его был быстр и нежен,

Стыдлив и дерзок, а порой

Блистал послушною слезой!

Как он умел казаться новым,

Шутя невинность изумлять,

Пугать отчаяньем готовым,

Приятной лестью забавлять,

Ловить минуту умиленья,

Невинных лет предубежденья

Умом и страстью побеждать,

Невольной ласки ожидать,

Молить и требовать признанья,

Подслушать сердца первый звук,

Преследовать любовь и вдруг

Добиться тайного свиданья…

И после ей наедине

Давать уроки в тишине!

Как рано мог уж он тревожить

Сердца кокеток записных!

Когда ж хотелось уничтожить

Ему соперников своих,

Как он язвительно злословил!

Какие сети им готовил!

Но вы, блаженные мужья,

С ним оставались вы друзья:

Его ласкал супруг лукавый,

Фобласа давний ученик,

И недоверчивый старик,

И рогоносец величавый,

Всегда довольный сам собой,

Своим обедом и женой.

……………………………………

……………………………………

……………………………………

Бывало, он еще в постеле:

К нему записочки несут.

Что? Приглашенья? В самом деле,

Три дома на вечер зовут:

Там будет бал, там детский праздник.

Куда ж поскачет мой проказник?

С кого начнет он? Всё равно:

Везде поспеть немудрено.

Покамест в утреннем уборе,

Надев широкий боливар Шляпа а la Bolivar. ,

Онегин едет на бульвар,

И там гуляет на просторе,

Пока недремлющий брегет

Не прозвонит ему обед.

Уж темно: в санки он садится.

«Пади, пади!» – раздался крик;

Морозной пылью серебрится

Его бобровый воротник.

К Talon Известный ресторатор. помчался: он уверен,

Что там уж ждет его Каверин.

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток;

Пред ним roast-beef Roast-beef (ростбиф) – мясное блюдо английской кухни. окровавленный

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым.

Еще бокалов жажда просит

Залить горячий жир котлет,

Но звон брегета им доносит,

Что новый начался балет.

Театра злой законодатель,

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис,

Почетный гражданин кулис,

Онегин полетел к театру,

Где каждый, вольностью дыша,

Готов охлопать entrechat entrechat (антраша) – фигура в балете ( фр.). ,

Обшикать Федру, Клеопатру,

Моину вызвать (для того,

Чтоб только слышали его).

Волшебный край! там в стары годы,

Сатиры смелый властелин,

Блистал Фонвизин, друг свободы,

И переимчивый Княжнин;

Там Озеров невольны дани

Народных слез, рукоплесканий

С младой Семеновой делил;

Там наш Катенин воскресил

Корнеля гений величавый;

Там вывел колкий Шаховской

Своих комедий шумный рой,

Там и Дидло Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе. венчался славой,

Там, там под сению кулис

Младые дни мои неслись.

Мои богини! что вы? где вы?

Внемлите мой печальный глас:

Всё те же ль вы? другие ль девы,

Сменив, не заменили вас?

Услышу ль вновь я ваши хоры?

Узрю ли русской Терпсихоры

Душой исполненный полет?

Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной,

И, устремив на чуждый свет

Разочарованный лорнет,

Веселья зритель равнодушный,

Безмолвно буду я зевать

И о былом воспоминать?

Театр уж полон; ложи блещут;

Партер и кресла, всё кипит;

В райке нетерпеливо плещут,

И, взвившись, занавес шумит.

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола;

То стан совьет, то разовьет,

И быстрой ножкой ножку бьет.

Всё хлопает. Онегин входит,

Идет меж кресел по ногам,

Двойной лорнет скосясь наводит

На ложи незнакомых дам;

Все ярусы окинул взором,

Всё видел: лицами, убором

Ужасно недоволен он;

С мужчинами со всех сторон

Раскланялся, потом на сцену

В большом рассеянье взглянул,

Отворотился – и зевнул,

И молвил: «Всех пора на смену;

Балеты долго я терпел,

Но и Дидло5) мне надоел».

Еще амуры, черти, змеи

На сцене скачут и шумят;

Еще усталые лакеи

На шубах у подъезда спят;

Еще не перестали топать,

Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;

Еще снаружи и внутри

Везде блистают фонари;

Еще, прозябнув, бьются кони,

Наскуча упряжью своей,

И кучера, вокруг огней,

Бранят господ и бьют в ладони:

А уж Онегин вышел вон;

Домой одеться едет он.

Изображу ль в картине верной

Уединенный кабинет,

Где мод воспитанник примерный

Одет, раздет и вновь одет?

Всё, чем для прихоти обильной

Торгует Лондон щепетильный

И по Балтическим волнам

За лес и сало возит нам,

Всё, что в Париже вкус голодный,

Полезный промысел избрав,

Изобретает для забав,

Для роскоши, для неги модной, -

Всё украшало кабинет

Философа в осьмнадцать лет.

Янтарь на трубках Цареграда,

Фарфор и бронза на столе,

И, чувств изнеженных отрада,

Духи в граненом хрустале;

Гребенки, пилочки стальные,

Прямые ножницы, кривые,

И щетки тридцати родов

И для ногтей, и для зубов.

Руссо (замечу мимоходом)

Не мог понять, как важный Грим

Смел чистить ногти перед ним,

Красноречивым сумасбродом

Tout le monde sut qu’il mettait du blanc; et moi, qui n’en croyais rien, je commenзai de le croire, non seulement par l’embellissement de son teint et pour avoir trouve€ des tasses de blanc sur sa toilette, mais sur ce qu’entrant un matin dans sa chambre, je le trouvai brossant ses ongles avec une petite vergette faite exprиs, ouvrage qu’il continua fiиrement devant moi. Je jugeai qu’un homme qui passe deux heures tous les matins а brosser ses ongles, peut bien passer quelques instants а remplir de blanc les creux de sa peau.

Confessions J. J. Rousseau

Все знали, что он употребляет белила; и я, совершенно этому не веривший, начал догадываться о том не только по улучшению цвета его лица или потому, что находил баночки из-под белил на его туалете, но потому, что, зайдя однажды утром к нему в комнату, я застал его за чисткой ногтей при помощи специальной щеточки; это занятие он гордо продолжал в моем присутствии. Я решил, что человек, который каждое утро проводит два часа за чисткой ногтей, может потратить несколько минут, чтобы замазать белилами недостатки кожи.

(«Исповедь» Ж.-Ж. Руссо) (фр.).

Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной Европе чистят ногти особенной щеточкой.

.

Защитник вольности и прав

В сем случае совсем неправ.

Быть можно дельным человеком

И думать о красе ногтей:

К чему бесплодно спорить с веком?

Обычай деспот меж людей.

Второй Чадаев, мой Евгений,

Боясь ревнивых осуждений,

В своей одежде был педант

И то, что мы назвали франт.

Он три часа по крайней мере

Пред зеркалами проводил

И из уборной выходил

Подобный ветреной Венере,

Когда, надев мужской наряд,

Богиня едет в маскарад.

В последнем вкусе туалетом

Заняв ваш любопытный взгляд,

Я мог бы пред ученым светом

Здесь описать его наряд;

Конечно б, это было смело,

Описывать мое же дело:

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русском нет;

А вижу я, винюсь пред вами,

Что уж и так мой бедный слог

Пестреть гораздо б меньше мог

Иноплеменными словами,

Хоть и заглядывал я встарь

В Академический Словарь.

У нас теперь не то в предмете:

Мы лучше поспешим на бал,

Куда стремглав в ямской карете

Уж мой Онегин поскакал.

Перед померкшими домами

Вдоль сонной улицы рядами

Двойные фонари карет

Веселый изливают свет

И радуги на снег наводят;

Усеян плошками кругом,

Блестит великолепный дом;

По цельным окнам тени ходят,

Мелькают профили голов

И дам и модных чудаков.

Вот наш герой подъехал к сеням;

Швейцара мимо он стрелой

Взлетел по мраморным ступеням,

Расправил волоса рукой,

Вошел. Полна народу зала;

Музыка уж греметь устала;

Толпа мазуркой занята;

Кругом и шум и теснота;

Бренчат кавалергарда шпоры;

Летают ножки милых дам;

По их пленительным следам

Летают пламенные взоры,

И ревом скрыпок заглушен

Ревнивый шепот модных жен.

Во дни веселий и желаний

Я был от балов без ума:

Верней нет места для признаний

И для вручения письма.

О вы, почтенные супруги!

Вам предложу свои услуги;

Прошу мою заметить речь:

Я вас хочу предостеречь.

Вы также, маменьки, построже

За дочерьми смотрите вслед:

Держите прямо свой лорнет!

Не то… не то, избави Боже!

Я это потому пишу,

Что уж давно я не грешу.

Увы, на разные забавы

Я много жизни погубил!

Но если б не страдали нравы,

Я балы б до сих пор любил.

Люблю я бешеную младость,

И тесноту, и блеск, и радость,

И дам обдуманный наряд;

Люблю их ножки; только вряд

Найдете вы в России целой

Три пары стройных женских ног.

Ах! долго я забыть не мог

Две ножки… Грустный, охладелый,

Я всё их помню, и во сне

Они тревожат сердце мне.

Когда ж и где, в какой пустыне,

Безумец, их забудешь ты?

Ах, ножки, ножки! где вы ныне?

Где мнете вешние цветы?

Взлелеяны в восточной неге,

На северном, печальном снеге

Вы не оставили следов:

Любили мягких вы ковров

Роскошное прикосновенье.

Давно ль для вас я забывал

И жажду славы и похвал,

И край отцов, и заточенье?

Исчезло счастье юных лет,

Как на лугах ваш легкий след.

Дианы грудь, ланиты Ланиты – щеки (устар.). Флоры

Прелестны, милые друзья!

Однако ножка Терпсихоры

Прелестней чем-то для меня.

Она, пророчествуя взгляду

Неоцененную награду,

Влечет условною красой

Желаний своевольный рой.

Люблю ее, мой друг Эльвина,

Под длинной скатертью столов,

Весной на мураве лугов,

Зимой на чугуне камина,

На зеркальном паркете зал,

У моря на граните скал.

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Нет, никогда средь пылких дней

Кипящей младости моей

Я не желал с таким мученьем

Лобзать уста младых Армид,

Иль розы пламенных ланит,

Иль перси, полные томленьем;

Нет, никогда порыв страстей

Так не терзал души моей!

Мне памятно другое время!

В заветных иногда мечтах

Держу я счастливое стремя…

И ножку чувствую в руках;

Опять кипит воображенье,

Опять ее прикосновенье

Зажгло в увядшем сердце кровь,

Опять тоска, опять любовь!..

Но полно прославлять надменных

Болтливой лирою своей;

Они не стоят ни страстей,

Ни песен, ими вдохновенных:

Слова и взор волшебниц сих

Обманчивы… как ножки их.

Что ж мой Онегин? Полусонный

В постелю с бала едет он:

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден.

Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтенка спешит,

Под ней снег утренний хрустит.

Проснулся утра шум приятный.

Открыты ставни; трубный дым

Столбом восходит голубым,

И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке, не раз

Уж отворял свой васисдас Васисдас – игра слов: во французском языке – форточка, в немецком – вопрос «вас ист дас?» – «что это?», употреблявшийся у русских для обозначения немцев. Торговля в небольших лавочках велась через окно. То есть хлебник-немец успел продать не одну булку. .

Но, шумом бала утомленный,

И утро в полночь обратя,

Спокойно спит в тени блаженной

Забав и роскоши дитя.

Проснется за€ полдень, и снова

До утра жизнь его готова,

Однообразна и пестра,

И завтра то же, что вчера.

Но был ли счастлив мой Евгений,

Свободный, в цвете лучших лет,

Среди блистательных побед,

Среди вседневных наслаждений?

Вотще ли был он средь пиров

Неосторожен и здоров?

Нет: рано чувства в нем остыли;

Ему наскучил света шум;

Красавицы не долго были

Предмет его привычных дум;

Измены утомить успели;

Друзья и дружба надоели,

Затем, что не всегда же мог

Beef-steaks и страсбургский пирог

Шампанской обливать бутылкой

И сыпать острые слова,

Когда болела голова;

И хоть он был повеса пылкой,

Но разлюбил он наконец

И брань, и саблю, и свинец.

Недуг, которого причину

Давно бы отыскать пора,

Подобный английскому сплину,

Короче: русская хандра

Им овладела понемногу;

Он застрелиться, слава Богу,

Попробовать не захотел,

Но к жизни вовсе охладел.

Как Child-Harold, угрюмый, томный

В гостиных появлялся он;

Ни сплетни света, ни бостон,

Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,

Ничто не трогало его,

Не замечал он ничего.

……………………………………

……………………………………

……………………………………

Причудницы большого света!

Всех прежде вас оставил он;

И правда то, что в наши лета

Довольно скучен высший тон;

Хоть, может быть, иная дама

Толкует Сея и Бентама,

Но вообще их разговор

Несносный, хоть невинный вздор;

К тому ж они так непорочны,

Так величавы, так умны,

Так благочестия полны,

Так осмотрительны, так точны,

Так неприступны для мужчин,

Что вид их уж рождает сплин Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Лудовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь (см. Dix anne€es d’exil / «Десять лет изгнания» (фр.) ) . .

И вы, красотки молодые,

Которых позднею порой

Уносят дрожки удалые

По петербургской мостовой,

И вас покинул мой Евгений.

Отступник бурных наслаждений,

Онегин дома заперся,

Зевая, за перо взялся,

Хотел писать – но труд упорный

Ему был тошен; ничего

Не вышло из пера его,

И не попал он в цех задорный

Людей, о коих не сужу,

Затем, что к ним принадлежу.

И снова, преданный безделью,

Томясь душевной пустотой,

Уселся он – с похвальной целью

Себе присвоить ум чужой;

Отрядом книг уставил полку,

Читал, читал, а всё без толку:

Там скука, там обман иль бред;

В том совести, в том смысла нет;

На всех различные вериги;

И устарела старина,

И старым бредит новизна.

Как женщин, он оставил книги,

И полку, с пыльной их семьей,

Задернул траурной тафтой.

Условий света свергнув бремя,

Как он, отстав от суеты,

С ним подружился я в то время.

Мне нравились его черты,

Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий, охлажденный ум.

Я был озлоблен, он угрюм;

Страстей игру мы знали оба;

Томила жизнь обоих нас;

В обоих сердца жар угас;

Обоих ожидала злоба

Слепой Фортуны и людей

На самом утре наших дней.

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей;

Кто чувствовал, того тревожит

Призрак невозвратимых дней:

Тому уж нет очарований,

Того змия воспоминаний,

Того раскаянье грызет.

Всё это часто придает

Большую прелесть разговору.

Сперва Онегина язык

Меня смущал; но я привык

К его язвительному спору,

И к шутке, с желчью пополам,

И злости мрачных эпиграмм.

Как часто летнею порою,

Когда прозрачно и светло

Ночное небо над Невою Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:

Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.

Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.

На взморье далеком сребристые видны ветрила

Чуть видных судов, как по синему небу плывущих.

Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,

И пурпур заката сливается с златом востока:

Как будто денница за вечером следом выводит

Румяное утро. – Была то година златая.

Как летние дни похищают владычество ночи;

Как взор иноземца на северном небе пленяет

Сиянье волшебное тени и сладкого света,

Каким никогда не украшено небо полудня;

Та ясность, подобная прелестям северной девы,

Которой глаза голубые и алые щеки

Едва оттеняются русыми локон волнами.

Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят

Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени;

Тогда Филомела полночные песни лишь кончит

И песни заводит, приветствуя день восходящий.

Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;

Роса опустилась; ………………………

Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,

Нева не колыхнет; разъехались гости градские;

Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;

Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;

Лишь крик протяженный из дальней промчится

Где в ночь окликается ратная стража со стражей.

Все спит. ………………………

И вод веселое стекло

Не отражает лик Дианы,

Воспомня прежних лет романы,

Воспомня прежнюю любовь,

Чувствительны, беспечны вновь,

Дыханьем ночи благосклонной

Безмолвно упивались мы!

Как в лес зеленый из тюрьмы

Перенесен колодник сонный,

Так уносились мы мечтой

К началу жизни молодой.

С душою, полной сожалений,

И опершися на гранит,

Стоял задумчиво Евгений,

Как описал себя пиит

Въявь богиню благосклонну

Зрит восторженный пиит,

Что проводит ночь бессону,

Опершися на гранит.

(Муравьев. Богине Невы)

.

Всё было тихо; лишь ночные

Перекликались часовые;

Да дрожек отдаленный стук

С Мильонной Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге. раздавался вдруг;

Лишь лодка, веслами махая,

Плыла по дремлющей реке:

И нас пленяли вдалеке

Рожок и песня удалая…

Но слаще, средь ночных забав,

Напев Торкватовых октав! Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544-1595).

Адриатические волны,

О Брента! нет, увижу вас

И, вдохновенья снова полный,

Услышу ваш волшебный глас!

Он свят для внуков Аполлона;

По гордой лире Альбиона Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона.

Он мне знаком, он мне родной.

Ночей Италии златой

Я негой наслажусь на воле

С венецианкою младой,

То говорливой, то немой,

Плывя в таинственной гондоле;

С ней обретут уста мои

У каждого свой ум и толк:

Евгений, тяжбы ненавидя,

Довольный жребием своим,

Наследство предоставил им,

Большой потери в том не видя

Иль предузнав издалека

Кончину дяди старика.

Вдруг получил он в самом деле

От управителя доклад,

Что дядя при смерти в постеле

И с ним проститься был бы рад.

Прочтя печальное посланье,

Евгений тотчас на свиданье

Стремглав по почте поскакал

И уж заранее зевал,

Приготовляясь, денег ради,

На вздохи, скуку и обман

(И тем я начал мой роман);

Но, прилетев в деревню дяди,

Его нашел уж на столе,

Как дань, готовую земле.

Нашел он полон двор услуги;

К покойнику со всех сторон

Съезжались недруги и други,

Охотники до похорон.

Покойника похоронили.

Попы и гости ели, пили

И после важно разошлись,

Как будто делом занялись.

Вот наш Онегин – сельский житель,

Заводов, вод, лесов, земель

Хозяин полный, а досель

Порядка враг и расточитель,

И очень рад, что прежний путь

Переменил на что-нибудь.

Два дня ему казались новы

Уединенные поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

На третий роща, холм и поле

Его не занимали боле;

Потом уж наводили сон;

Потом увидел ясно он,

Что и в деревне скука та же,

Хоть нет ни улиц, ни дворцов,

Ни карт, ни балов, ни стихов.

Хандра ждала его на страже,

И бегала за ним она,

Как тень иль верная жена.

Я был рожден для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

Живее творческие сны.

Досугам посвятясь невинным,

Брожу над озером пустынным,

И far niente Far niente – безделие ( ит. ). мой закон.

Я каждым утром пробужден

Для сладкой неги и свободы:

Читаю мало, долго сплю,

Летучей славы не ловлю.

Не так ли я в былые годы

Провел в бездействии, в тени

Мои счастливейшие дни?

Цветы, любовь, деревня, праздность,

Поля! я предан вам душой.

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной,

Чтобы насмешливый читатель

Или какой-нибудь издатель

Замысловатой клеветы,

Сличая здесь мои черты,

Не повторял потом безбожно,

Что намарал я свой портрет,

Как Байрон, гордости поэт,

Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Поэзии священный бред,

Петрарке шествуя вослед,

А муки сердца успокоил,

Поймал и славу между тем;

Но я, любя, был глуп и нем.

Прошла любовь, явилась муза,

И прояснился темный ум.

Свободен, вновь ищу союза

Волшебных звуков, чувств и дум;

Пишу, и сердце не тоскует,

Перо, забывшись, не рисует

Близ неоконченных стихов

Ни женских ножек, ни голов;

Погасший пепел уж не вспыхнет,

Я всё грущу; но слез уж нет,

И скоро, скоро бури след

В душе моей совсем утихнет:

Тогда-то я начну писать

Поэму песен в двадцать пять.

Я думал уж о форме плана

И как героя назову;

Покамест моего романа

Я кончил первую главу;

Пересмотрел всё это строго;

Противоречий очень много,

Но их исправить не хочу;

Цензуре долг свой заплачу

И журналистам на съеденье

Плоды трудов моих отдам;

Иди же к невским берегам,

Новорожденное творенье,

И заслужи мне славы дань:

Кривые толки, шум и брань!