Русская сентиментальная школа и творчество карамзина. Сентиментализм в литературе

Знаменитые писатели, как и простые смертные нередко любят ярких и вызывающих женщин, а женятся почему-то на скромных и незаметных. Не стал исключением и . Вот только свою главную «инфернальницу» не только помнил до конца жизни, но и сделал ее прототипом роковых героинь своих лучших произведений.

После окончания лекции по истории в Петербургском университете пожилой профессор уже направлялся к выходу из аудитории, когда его внимание привлекла молодая слушательница с волосами чудесного тициановского оттенка, задумчиво глядевшая в окно. Ее стройная, ладно скроенная фигурка так аппетитно вырисовывалась на фоне оконного проема, что профессор не удержался от вольности: «Вы прелестны, как богиня Афродита!» - прошептал он на ушко незнакомке и игриво потрепал ее по хорошенькой щечке. - Зачем вам вся эта политика, эта ученость».

Но договорить не успел: прелестная ручка в ажурной перчатке вольнослушательницы Сусловой от души влепила ему звонкую пощечину. «Матерь Божья, до чего хороша! - только и мог произнести вслед уходящей девушке потрясенный ученый муж. - А этот взгляд? Да им же костер можно зажечь» ... Увы, он был не так уж далек от истины: в будущем Аполлинария Прокофьевна Суслова воспламенит своим взглядом немало мужских сердец. Но свое так и не отдаст никому.

Современники Аполлинарии Сусловой, впервые увидев ее, были уверены, что перед ними - настоящая аристократка. И немало удивлялись, впоследствии узнав о ее крестьянском происхождении. Но позвольте! С такими манерами, с такой надменной улыбкой и - не дворянка? Но Аполлинария была старшей дочерью крепостного графа Шереметева - Прокофия Суслова. До 15 лет она росла в деревне, а затем вместе с младшей сестрой Надеждой воспитывалась в частном пансионе в Москве.

К тому времени их отец не только сумел накопить денег, чтобы выкупить свою свободу задолго до отмены крепостного права, но и так войти в доверие к графу Шереметеву, что тот дал ему место управляющего делами в своих многочисленных имениях. Семья Сусловых перебралась в Петербург, и здесь сестры пошли разными дорогами: младшая, Надежда, не блиставшая красотой, мечтала получить профессию врача и стала усердно грызть гранит науки в Петербургском университете, а старшая, Аполлинария, или Полина, как попросту звали ее дома, бредила зарождавшейся в России идеей эмансипации.

Она коротко остригла свои ярко-рыжие волосы и тоже изредка посещала некоторые лекции в университете, но совсем с иной целью. Впоследствии дочь Достоевского, Любовь Федоровна, в своих воспоминаниях так отзовется о Сусловой: «Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены. Однако усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе...

Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь... Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви». И хотя письмо это в архиве писателя так и не нашли, но доподлинно известно, что их роковая встреча произошла в 1861 году. «Роковая» потому, что этой женщине судьбой было уготовано приносить своим возлюбленным одни несчастья, и Достоевский скоро сам в этом убедился.

Роман развивался стремительно. Это была всепоглощающая страсть, которую в литературе принято сравнивать с помрачением рассудка или солнечным ударом. Достоевскому было уже сорок четыре года. Он был женат на тяжелобольной женщине, содержал пасынка и не вылезал из долгов. Сусловой было 28 лет, и она поражала Достоевского своим эгоизмом и самоотверженностью одновременно. «Я отдалась ему любя, не спрашивая ничего, ни на что не рассчитывая», - напишет она в своем дневнике. Однако со временем молодая пылкая любовница все чаще показывала коготки.

Она требовала от Достоевского развестись «со своей чахоточной» и жениться на ней. Или хотя бы... поехать с ней в Париж, где можно будет предаваться любви открыто, не страшась осуждения света. И если на первое богобоязненный Достоевский решиться не мог, то на второе согласился легко. Но внезапное ухудшение здоровья жены и нелады в его журнале «Время» потребовали от писателя на какое-то время задержаться в России. В итоге разгневанная Полина укатила в Париж одна.

И - тишина, за месяц от нее не было ни одной весточки. Достоевский мучился от неизвестности, и как только его дела поправились, собрался во Францию. Долгожданное письмо от Сусловой застало его буквально «на чемоданах». Оно гласило следующее: «Ты едешь немножко поздно... Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию и даже начала учиться итальянскому языку: все изменилось в несколько дней. Ты как-то говорил, что я нескоро могу отдать свое сердце. Я его отдала в неделю по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят... Ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый».

Достоевский мчался в Париж, терзаемый самыми страшными предчувствиями, и они его не обманули. Выяснилось, что сразу по приезде в Париж Суслова влюбилась в молодого испанского красавца-врача Сальвадора и была готова пойти с ним под венец. Но, увы, к моменту появления Достоевского тот уже бросил опостылевшую русскую любовницу, а она не находила себе места, бродя по парижским улицам ночи напролет. Суслова беззастенчиво рассказывала Достоевскому все подробности «своего падения» и просила его совета, как вернуть неблагодарного молодчика...

Однажды ранним утром она заявилась в гостиничный номер к писателю, разбудила его и показала огромный кинжал, театрально вынув его из-за лифа корсета: «Знай, милый, я нынче же пойду и перережу горло этому подлецу, чтобы смыть мой позор! Все кончено, я пришла попрощаться». Достоевский был потрясен: с одной стороны, он понимал, как это пошло и глупо, но в то же время поймал себя на мысли, что такой - порочной, экзальтированной, с безумными глазами и лихорадочным румянцем - она желанна ему как женщина еще больше, чем прежде.

Взбалмошными чертами Аполлинарии он впоследствии щедро одарит своих Настасью Филипповну и Грушеньку, а пока... Пока он бухнулся в ноги «бедной Полиньке» и принялся умолять: «Не надо, душа моя! Он того не стоит! Поедем лучше со мной в Германию, а? Я буду тебе как брат! Я буду рабом у твоей двери. Все образуется, поверь мне». И она поверила. Вместе они выехали в Берлин, но с тех пор она во всех своих злоключениях винила его нерешительность, а он не мог до конца простить ей вероломной измены.

Любовники все чаще ссорились, мучая друг друга. Федор Михайлович был заядлый игрок и не упускал ни одного случая провести ночь за рулеткой. И едва ему начинало везти, как за спиной неизменно появлялась Суслова, отпускавшая язвительные насмешки так, чтобы это слышали все присутствовавшие. И к утру он уже проигрывал все, что у него было. Впрочем, вдоволь натешившись над незадачливым игроком, Полина сама же оплачивала его долги, ведь денег у Достоевского вечно не было. Но это было еще полбеды.

Все чаще Суслова отказывала Достоевскому в близости без всякой причины. При этом она могла кокетничать с ним весь вечер, затем позвать в свой номер, позволить смотреть, как она раздевается, а когда распаленный писатель уже не мог владеть собой, начинала бесстыдно хохотать и обзывать последними словами. Инфернальни-ца прогоняла любовника прочь, ночевать в соседнем номере, где ввиду тонких стен несчастный мог слышать каждый скрип ее кровати...

После того как скончалась его первая жена Мария, Достоевский немедля предложил Сусловой выйти за него замуж. Но... она этого больше не хотела. Он просил, умолял, даже угрожал - она была непреклонна и лишь смеялась над ним. Достоевский буквально сходил с ума от ревности. Все чаще, выясняя отношения, он темнел лицом, кричал по-женски визгливым голосом, мог наброситься на любовницу с кулаками и едва ли не изнасиловать на паркете. После, взяв себя в руки, он терзался угрызениями совести, валялся в ногах у Сусловой, целовал ее туфли и молил о прощении, уверяя, что подобное «скотство» больше никогда не повторится. После очередной такой отвратительной сцены они приняли решение расстаться навсегда. Достоевский вернулся в Россию.

В 1867 году Достоевский женился на Анне Григорьевне Сниткиной, с которой обрел долгожданный душевный покой. Анна не была столь эффектна и порывиста, как Полина, но ей удалось окружить писателя заботой и нежностью. К тому же она хорошо устроила быт, а будучи литературным секретарем, взяла под свой контроль все издательские дела мужа. В семье родилась дочь. «Я люблю ее (Суслову) еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви. Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она никогда не найдет себе друга и счастье. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья», - писал тогда в дневнике Федор Михайлович.

Гордая Аполлинария отказывалась поверить в то, что бывший возлюбленный может быть счастлив после нее с «какой-то Брылкиной», как она презрительно называла свою соперницу. После окончательного разрыва с Достоевским она с досады сожгла все письма писателя. Сама же с головой бросилась в омут: ее любовниками становились мелкие чиновники и молодые офицеры, неудачливые актеры и второразрядные журналисты.

Сусловой было уже за сорок, ее красота начинала блекнуть, а будущее не сулило ничего хорошего. «Я чувствую, что мельчаю, погружаюсь в какую-то тину нечистую и не чувствую энтузиазма, который бы из нее вырвал, спасительного негодования», - записала она в тот период в своем дневнике. Устав от такой жизни, она внезапно уехала в деревню, в отчий дом, и прожила там затворницей несколько лет, никого не принимая и читая запоем французские романы.

Но все переменилось, когда в ее доме случайно остановился на ночлег молодой студент Василий Розанов. Несмотря на то что он был моложе ее на 16 лет, между ними сразу пробежала искра. «Инфернальница» пустила в ход все свои чары, чтобы соблазнить юношу. Она словно заново родилась, поверив, что с этим человеком уж наверное будет счастлива до гробовой доски. В дневнике Розанова появилась лаконичная запись: «Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Суслова меня любит, и я ее очень люблю. Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин». Они тихо обвенчались в маленькой сельской церквушке. Этот брак продлился шесть лет, но ни ей, ни ему счастья не принес.

Очень скоро Аполлинария поняла, что просто не создана для семейной жизни. Всю горечь, что накопилась у нее за время романа с Достоевским, она с каким-то нескрываемым садизмом вымещала на боготворившем ее поначалу Розанове. Она бесконечно ревновала его без всякого повода, устраивала публичные скандалы и не брезговала рукоприкладством. При этом сама отнюдь не была монашкой, то и дело заводя мелкие интрижки на виду у молодого мужа. Татьяна Розанова, дочь философа, позднее напишет в своих мемуарах: «Суслова насмехалась над ним, говоря, что он пишет какие-то глупые книги, очень оскорбляла, а в конце концов бросила его. Это был большой скандал в маленьком провинциальном городе».

Суслова дважды уходила от Розанова, эффектно хлопнув дверью, но каждый раз он все ей прощал и просил вернуться. В третий раз она бросила его навсегда. Но даже после этого продолжала мучить мужа. Когда же узнала, что он встретил другую, наотрез отказалась дать ему развод. На протяжении 20 лет Розанов умолял ее в письмах сменить гнев на милость, подсылал адвокатов, соблазнял большими деньгами, но все было тщетно. Он был вынужден тайно обвенчаться в церкви со своей второй женой, Варварой Дмитриевной Бутягиной. И постоянно жил в страхе быть высланным с позором на поселение в Сибирь за двоеженство...

Сама же Суслова больше замуж так и не вышла. Она доживала свой век в Севастополе, в одиночестве и нищете, которые с ней делила лишь бывшая шереметевская крепостная Прасковья. С сестрой Надеждой, которая таки стала первой в России женщиной-врачом, Полина разорвала все отношения. Умерла она в 1918 году в возрасте 78 лет. Через год не стало и Розанова. Незадолго до кончины он отозвался о своей первой жене так: «С ней было трудно, но ее было невозможно забыть».

Аполлина́рия Проко́фьевна Су́слова ( -) - возлюбленная Ф. М. Достоевского ( -) и жена В. В. Розанова ( -). Сестра Надежды Сусловой .

Роман с Достоевским

«Полина приехала из русской провинции, где у неё были богатые родственники, посылавшие ей достаточно денег для того, чтобы удобно жить в Петербурге. Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены. Однако она усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе… Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала с ними, аплодировала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь… Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви. Это письмо было найдено в бумагах отца, оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины…»

Свидетельство дочери Достоевского в первой своей части является заведомой неправдой. Суслова вообще не могла быть студенткой: в 60-х гг. XIX века в России попросту не существовало высшего женского образования. Женщины могли появляться на лекциях только в качестве вольнослушательниц, причём университетское начальство смотрело на это неодобрительно, а о претензии на допуск к экзаменам не могло быть и речи (см. историю Высших женских курсов). Активное участие Сусловой в студенческой жизни было возможно только в амплуа возлюбленной какого-нибудь революционно настроенного студента (но свидетельств такого рода нет). Что касается истории знакомства Сусловой и Достоевского, то версия дочери писателя представляется вполне правдоподобной.

Вскоре у Достоевского и его поклонницы завязался роман. Писатель не отказывал возлюбленной в её просьбах: так, например, её повесть «Покуда», довольно слабая и претенциозная, всё-таки была напечатана в журнале братьев Достоевских «Время». Дальнейшие отношения Сусловой и Достоевского можно охарактеризовать как «любовь-ненависть». Фёдор Михайлович постоянно слышал от Аполлинарии упрёки, требования развестись со «своей чахоточной женой». Потом Достоевский напишет:

«Аполлинария - больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».

После очередной ссоры, вместо запланированной совместной поездки в Европу , Аполлинария Суслова отправилась в Париж одна. Ф. М. Достоевский приехал во Францию чуть позже… Аполлинария уже не ждала его; у неё появился новый знакомый-француз. Вот как пишет Любовь Федоровна Достоевская о дальнейшем развитии событий:

«Весной Полина написала отцу из Парижа и сообщила о неудачном окончании её романа. Французский возлюбленный обманул, но у неё не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой - излюбленная угроза русских женщин. Напуганный отец наконец поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный нож, заявила, что её возлюбленный - подлец, она хочет вонзить ему этот нож в глотку и сейчас направляется к нему, но сначала хотела ещё раз увидеть моего отца… Я не знаю, позволил ли Фёдор Михайлович себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась, это было именно то, чего она хотела».

После смерти первой жены Ф. М. Достоевский предложил Аполлинарии Сусловой выйти за него, но она отказалась. Их отношения продолжали оставаться нервными, неясными, мучительными прежде всего для Фёдора Михайловича. Некоторые полагают, что для Сусловой Достоевский был не великий писатель , а всего лишь поклонник ; утверждают даже, что и книг его она почти не читала, а потому-де весь богатый внутренний мир Фёдора Михайловича для неё словно и не существовал. И когда Достоевский написал Аполлинарии в одном из писем: «О милая, я не к дешевому необходимому счастью приглашаю тебя…», для неё это были лишь слова.

Совсем по-другому отнеслась к предложению Ф. М. Достоевского молодая стенографистка Анна Сниткина : она была согласна на любое приглашение, к любому счастью - лишь бы с Фёдором Михайловичем. Анна Сниткина готова была раствориться в нём, пожертвовать себя ему. Аполлинария, напротив, жаждала отнюдь не покорного служения гению , но личной свободы.

После окончания романа с Ф. М. Достоевским Аполлинария Суслова сожгла многие компрометирующие её бумаги, в том числе и письма к ней писателя. Тайны их бурных и необычных отношений так и канули в историю, оставив исследователям только догадки и предположения. Критики не раз находили черты Сусловой в некоторых образах великого классика - Полины («Игрок»), Настасьи Филипповны («Идиот»), Катерины и Грушеньки («Братья Карамазовы»). Уже расставшись с Аполлинарией, Достоевский напишет: «Я люблю её до сих пор, очень люблю, но уже не хотел бы любить её».

Писательница, мемуаристка, возлюбленная Достоевского. Отцом Сусловой был крепостной крестьянин Прокофий Суслов, который еще до отмены крепостного права откупился у своего помещика и поселился в Петербурге, чтобы дать своим двум дочерям высшее образование. Старшая дочь Суслова слушает в Петербургском университете лекции знаменитых профессоров (в посмертно изданном в 1928 г. виден ее интерес и к философии, и к литературе, и к естественным наукам), а младшая — — через несколько лет прославит свое имя как замечательный медик.

Бывший каторжник и петрашевец Достоевский с успехом выступает на студенческих вечерах после возвращения в декабре 1859 г. в Петербург. Чтение Достоевским еще больше укрепляет его ореол мученика — жертвы царизма в глазах радикально настроенной молодежи 1860-х гг. После одного из литературных чтений в 1860 г. к писателю подошла стройная девушка с большими серо-голубыми глазами, с красивыми чертами умного, волевого лица, с гордо вскинутой головой, обрамленной прекрасными рыжеватыми косами. Девушку звали Аполлинария Прокофьевна Суслова. Дочь писателя утверждает, что Суслова прислала осенью 1861 г. Достоевскому «объяснение в любви. Это письмо было найдено в бумагах отца; оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины. Это объяснение в любви он получил именно в тот момент, когда он больше всего в нем нуждался».

И хотя такое письмо не сохранилось, можно предположить, что Достоевский действительно его получил. Признание было в духе эпохи, а сделать самой первый шаг — это как раз в стиле Сусловой. Во всяком случае Достоевский пошел навстречу этому горячему молодому чувству, и они встретились. Писатель страстно влюбился в девушку.

В октябре 1861 г. в журнале братьев Достоевских «Время» появилось первое произведение Сусловой — повесть «Покуда». Она была слабовата в художественном отношении, но привлекла внимание редактора Достоевского своей чистотой и даже по-детски наивной верой в возрождение освобожденной от «духовного крепостничества» женщины. На эту же тему написаны и другие произведения Сусловой — рассказы «До свадьбы. Из дневника одной девушки» (Время. 1863, март) и «Своей дорогой», опубликованный в журнале братьев Достоевских «Эпоха» (1864, июнь).

Суслова относилась к тому нигилистически настроенному поколению русской молодежи, которое выросло во второй половине 1850-х гг. В III Отделении Суслова и числились среди «девиц», «известных под именем стриженых» и «принадлежащих к партии нигилистов». Эмансипация женщин, нередко понимаемая в духе времени как раскрепощенность от семейных, моральных, общественных, да и вообще всяких уз, отвечала натуре Сусловой: она искренне не хотела мириться с теми нормами и приличиями, которые считала пережитками и предрассудками. В записи в своем дневнике 8 апреля 1862 г. дает психологически верный портрет Сусловой периода ее интимной близости о Достоевским: «Мне было с ними [сестрами Сусловыми. — С.Б. ] очень легко говорить, не так мама. Она подошла к старшей, к Аполлинарии, сказала ей что-то вроде комплимента, а Апол<линария> ответила маме чем-то вроде грубости... Мама шла к Сусловой в полной уверенности, что девушка с обстриженными волосами, в костюме, издали похожем на мужской, девушка, везде являющаяся одна, посещающая (прежде) университет, пишущая, одним словом эмансипированная, должна непременно быть не только умна, но и образованна. Она забыла, что желание учиться еще не ученость, что сила воли, сбросившая предрассудки, вдруг ничего не дает... Мама не заметила в грубой форме ее ответа наивности, которая в моем разговоре с Сусловой разом обозначила наши роли и дала мне ее в руки. Суслова, еще недавно познакомившаяся с анализом, еще не пришедшая в себя, еще удивленная, открывшая целый хаос в себе, слишком занята этим хаосом, она наблюдает за ним, за собой; за другими наблюдать она не может, не умеет».

В дневнике Сусловой упоминается целый ряд известных писателей, общественных деятелей, революционеров, публицистов 1860-х гг., с которыми встречалась мемуаристка: , Марко Вовчок, Н.Я. Николадзе, Е.В. Салиас (Евгения Тур), Е.И. Утин, причем с некоторыми из них, как, например, с А.И. Герценом, Суслову познакомил Достоевский. И здесь на восприятие Сусловой «шестидесятников» могли в какой-то мере оказывать влияние взаимоотношения с ними Достоевского, хотя, скажем, с Н.А. Тучковой-Огаревой она сама быстро нашла общий язык, подружилась, встречалась и переписывалась с ней. Но вот А.И. Герцен воспринял Суслову несколько иначе, чем все остальные, назвав ее в одном из писем 1865 г. иронически «вице-нигилистка из Женевы».

Однако готовность Сусловой пойти на любой подвиг была тем самым нравственным максимализмом, который Достоевский считал исконной чертой русского характера и с которым она подходила ко всем окружающим. «Я никогда не была счастлива, — писала Суслова в 1863 г. в своем дневнике. — Все люди, которые меня любили, заставляли меня страдать, даже мой отец и моя мать. Мои друзья все люди хорошие, но слабые и нищие духом; богаты на слова и бедны на дела. Между ними я не встретила ни одного, который бы не боялся истины и не отступал бы перед общепринятыми правилами жизни. Они также меня осуждают. Я не могу уважать таких людей, говорить одно и делать другое — я считаю преступлением. Я же боюсь только своей совести. И если бы произошел такой случай, что согрешила бы перед нею, то призналась бы в этом только перед самой собою. Я вовсе не отношусь к себе особенно снисходительно, но люди слабые и робкие мне ненавистны. Я бегу от тех людей, которые обманывают сами себя, не сознавая, — чтобы не зависеть от них. Я думаю поселиться в деревне среди крестьян и приносить им какую-нибудь пользу, потому что жить и не оказывать пользы другим считаю не достойным человека». Но одновременно это пренебрежение всякими условностями и максимализм породили в Сусловой чисто женский эгоизм, безмерную гордость и необузданное самолюбие. (Характерно в этом смысле признание Сусловой в ее письме от 11 апреля 1863 г. к поэту : «Если общий смысл жизни не дается, так что по пути к его пониманию встречается бездна сомнений, нужно брать то, в чем уверен». Вполне возможно, что именно эти черты характера и разрушили в конце концов любовь Сусловой к Достоевскому.
В августе 1863 г. Суслова уезжает в Париж и пишет Достоевскому, что она «краснела» за их «прежние отношения. Но в этом не должно быть» для него «нового», так как она «этого никогда не скрывала и сколько раз хотела прервать их» до ее отъезда в Европу.

Суслова, вероятно, ждала какой-то романтической любви, а встретила настоящую страсть пожилого мужчины (она не понимала, что для Достоевского всегда любовь и страсть неразрывны), который к тому же подчинил их встречи своим литературным делам и вообще самым разным обстоятельствам своей довольно тяжелой жизни. «Их полному счастью, — замечает Л.П. Гроссман, — препятствовала и противоположность их общественных программ».

«Ты вел себя, как человек серьезный, занятой..., — пишет Суслова Достоевскому в том же письме, — [который] ... не забывает и наслаждаться, напротив, даже, может быть необходимым считал наслаждаться, на том основании, что какой-то великий доктор или философ утверждал, что нужно пьяным напиться раз в месяц». Достоевский уверял, что больше не живет с женой, а сам постоянно о ней думал и принимал все меры предосторожности, чтобы не нарушить ее покоя. Суслова говорила, что всю себя ему отдала, ни о чем не спрашивая и ни на что не рассчитывая, а Достоевский клянется, что любит ее, а с женой разойтись не хочет (Суслова не понимала, что, как бы ни любил ее Достоевский, он все равно не бросит тающую на глазах свою жену, чахоточную . Характерно, что через двадцать лет на вопрос, почему она в конце концов рассталась с Достоевским, Суслова ответила: «Потому что он не хотел развестись со своей женой, чахоточной, так как она умирает».

Кризис в отношениях Достоевского и Сусловой наступил, очевидно, весной 1863 г., когда Суслова поехала за границу. Но ее отъезд скорее походил на бегство. Ехать они должны были вместе, но Достоевского задержали дела, связанные с закрытием журнала «Время». И хотя Достоевский несколько удивился, увидев, как Суслова с легкостью согласилась ехать одна, все же был спокоен, назначив ей встречу в Париже.

26 августа 1863 г. Достоевский приезжает в Париж и, весь полный радостного ожидания встречи с Сусловой, идет к ней. Вот как описывает эту встречу Суслова в своем дневнике «Годы близости с Достоевским»:

« — Здравствуй, — сказала я ему дрожащим голосом. Он спрашивал, что со мной, и еще более усиливал мое волнение, вместе с которым развивалось его беспокойство.
— Я думала, что ты не приедешь, — сказала я, — потому что написала тебе письмо.
— Какое письмо?
— Чтоб ты не приезжал...
— Отчего?
— Оттого, что поздно.
Он опустил голову.
— Я должен все знать, пойдем куда-нибудь и скажи мне, или я умру.
Я предложила ехать с ним к нему. Всю дорогу мы молчали. Я не смотрела на него . Он только по временам кричал кучеру отчаянным и нетерпеливым голосом: "Vite, vite", причем иногда оборачивался и смотрел с недоумением. Я старалась не смотреть на Ф<едора> М<ихайловича>. Он тоже не смотрел на меня, но всю дорогу держал мою руку и по временам сжимал ее и делал какие-то судорожные движения. "Успокойся, ведь я с тобой", — сказала я.
Когда мы вошли в его комнату, он упал к моим ногам и, сжимая, обняв, с рыданием мои колени, громко зарыдал: "Я потерял тебя, я это знал!" Успокоившись, он начал спрашивать меня, что это за человек. Может быть, он красавец, молод, говорун. "Но никогда ты не найдешь другого сердца, как мое".
Я долго не хотела ему отвечать...
Я ему сказала, что очень люблю этого человека.
— Ты счастлива?
— Нет.
— Как же это? Любишь и несчастлива, да возможно ли это?
— Он меня не любит.
— Не любит! — вскричал он, схватившись за голову в отчаянии. — Но ты не любишь его, как раба, скажи мне, это мне нужно знать! Не правда ли, ты пойдешь с ним на край света?
— Нет, я... я уеду в деревню, — сказала я, заливаясь слезами».

Суслова рассказала, что она сошлась в Париже с испанским студентом Сальвадором — молодым красавцем с «гордым и самоуверенно дерзким лицом». Но для него это было лишь мимолетное развлечение. Повторяется ситуация первой большой любви Достоевского, когда Мария Дмитриевна в Кузнецке предпочла ему учителя . Снова претворяется в жизнь сюжет «Униженных и оскорбленных», и Достоевский, как и герой этого романа , утешающий , уже становится другом и братом Сусловой и по-братски и по-дружески успокаивает и утешает ее, пытаясь уладить ее сердечные дела.

Суслова наслаждается такой ситуацией и ведет любовную дуэль рассчитано и коварно. Любовь ее постепенно превращается в ненависть. В сентябре и декабре 1864 г. Суслова записывает в своем интимном дневнике:

«Мне говорят о Ф<едоре> М<ихайловиче>. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания. Теперь я чувствую и вижу ясно, что не могу любить, не могу находить счастье в наслаждении любви потому, что ласка мужчин будет напоминать мне оскорбления и страдания... Когда я вспоминаю, что была я два года назад, я начинаю ненавидеть Д<остоевского>, он первый убил во мне веру...»

Даже если допустить эмоционально преувеличенный характер этих записей Сусловой, мы все равно не можем проникнуть в последнюю тайну этой любви-ненависти Достоевского и Сусловой. Не повторяя уже сказанного, добавим, что любовь-ненависть могла питаться и несомненно питалась глубокими идейными расхождениями между верующим монархистом Достоевским, каким он вернулся после каторги и ссылки, и страстной нигилисткой Сусловой, неистово отрицавшей весь «старый мир» (что не мешало ей любить Россию и ее простой народ), и даже готовой примкнуть к антиправительственному террору (из дневника Сусловой видно, что революционеры-«шестидесятники» составляли значительный и близкий круг ее знакомых), хотя, как видно из письма Сусловой из Парижа Я.П. Полонскому от 19 июля 1863 г., общение с Достоевским, возможно, и не прошло бесследно для её мировоззрения.

Обратим внимание на то, что вышеприведенные дневниковые записи сентября и декабря 1864 г. сделаны Сусловой в то время, когда Достоевский продолжал ее страстно любить, о чем она прекрасно знала. Мало того, эти записи сделаны после 15 апреля 1864 г., когда умерла Мария Дмитриевна и Достоевский уже делал Сусловой предложение стать его женой: иначе он и не мыслил себе отношения с любимой женщиной. Он простил ей Сальвадора и готов был простить кого угодно. Однако на неоднократные предложения стать его женой Суслова отвечала отказом. Сусловой нравилось мучить Достоевского, ибо она знала, «какой он великодушный, благородный! какой <у него> ум! какое сердце!» — как записала она в том же дневнике.

Думается, в том, что любовь превратилась в ненависть, виновата прежде всего и главным образом Суслова. В натуре ее изначально сидел какой-то бес мучительства, и она это отлично сознавала, когда делала, например, такую запись в дневнике: «Мне кажется, я никогда никого не полюблю». У Сусловой с самого начала было двойственное отношение к Достоевскому, и искренняя любовь к нему сочеталась в ней всегда с такой же искренней жестокостью и деспотизмом по отношению к нему. Герой «Игрока», безусловно, имеет в виду ее характер, когда говорит: «Все это она удивительно понимает, и мысль о том, что я вполне верно и отчетливо сознаю всю ее недоступность для меня, всю невозможность исполнения моих фантазий, — эта мысль, я уверен, доставляет ей чрезвычайное наслаждение, иначе могла ли она, осторожная и умная, быть со мной в таких короткостях и откровенностях». А может быть, эти дневниковые записи Сусловой в сентябре и декабре 1864 г. объясняются тем, что Достоевский, прекрасно видя ее в беспощадном свете правды (это, естественно, не мешало ему страстно любить ее), имел неосторожность выложить ей всю эту беспощадную правду. Во всяком случае из письма, написанного Достоевским 19 апреля 1865 г. сестре Сусловой Надежде Прокофьевне Сусловой, в котором он очень откровенно говорит о своей «роковой любви», видно, что он действительно «осмелился» сказать своей возлюбленной беспощадную правду о ней: «...Аполлинария — больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям. Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно, сама же встречает меня в 63-м году в Париже фразой: "Ты немножко опоздал приехать", то есть что она полюбила другого, тогда как две недели тому назад еще горячо писала, что любит меня. Не за любовь к другому я корю ее, а за эти четыре строки, которые она прислала мне в гостиницу с грубой фразой: "Ты немножко опоздал приехать".
Я многое бы мог написать про Рим, про наше житье с ней в Турине, в Неаполе, да зачем, к чему? <...>.
Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви.
Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья.
Может быть, письмо мое к ней, на которое она жалуется, написано раздражительно. Но оно не грубо. Она в нем считает грубостью то, что я осмелился говорить ей наперекор, осмелился выказать, как мне больно. Она меня третировала всегда свысока. Она обиделась тем, что и я захотел, наконец, заговорить, пожаловаться, противоречить ей. Она не допускает равенства в отношениях наших. В отношениях со мной в ней вовсе нет человечности. Ведь она знает, что я люблю ее до сих пор. Зачем же она меня мучает? Не люби, но и не мучай...»

Последний раз Суслова и Достоевский виделись весной 1866 г. (Мелодраматический рассказ дочери писателя о том, что Суслова приходила домой к Достоевскому в конце 1870-х гг., а он ее не узнал, является выдумкой). Любовь их пришла к концу, хотя переписка еще продолжалась почти год, и каждый раз письма Сусловой приводили Достоевского в волнение. Вторая жена писателя вспоминает о получении одного из таких писем: «За чаем он спросил, не было ли ему письма, и я подала письмо от нее . Он или действительно не знал, от кого письмо, или притворился незнающим, но только едва распечатал письмо, потом посмотрел на подпись и начал читать. Я все время следила за выражением его лица, когда он читал это знаменитое письмо. Он долго, долго перечитывал первую страницу, как бы не будучи в состоянии понять, что там было написано; потом, наконец, прочел и весь покраснел. Мне показалось, что у него дрожали руки. Я сделала вид, что не знаю, и спросила его, что пишет Сонечка [племянница Достоевского Софья Иванова. — С.Б. ]. Он ответил, что письмо не от Сонечки и как бы горько улыбался. Такой улыбки я еще никогда у него не видала. Это была или улыбка презрения, или жалости, право, не знаю, но какая-то жалкая, потерянная улыбка. Потом он сделался ужасно как рассеян, едва понимал, о чем я говорю». Последнее письмо Достоевского к Сусловой от 23 апреля (5 мая) 1867 г. кончалось словами: «До свидания, друг вечный!»

А.С. Долинин приводит краткие сведения о дальнейшей судьбе Сусловой, из которых видно, что она открыла школу-пансион в селе Иваново Шуйского уезда Владимирской губернии, однако школу пришлось закрыть ввиду неблагонадежности Сусловой: «В своих суждениях она слишком свободна и никогда не ходит в церковь».

Суслова всегда была поборницей женской эмансипации, и поэтому вполне закономерным явилось ее появление в 1872 г. на курсах В.И. Герье в Петербурге — первом русском высшем учебном заведении для женщин. Она пытается жить и литературным трудом, выпустив в 1870 г. в своем переводе с французского книгу Ф. Минье «Жизнь Франклина»: Суслову по-прежнему интересуют сильные свободолюбивые личности.

Но Достоевский оказался пророком: Суслова действительно «вечно была несчастна» и «нигде не нашла себе друга и счастья». В 1880 г., за год до смерти Достоевского, Суслова (ей шел сорок первый год) выходит замуж за двадцатичетырехлетнего журналиста В.В. Розанова, будущего известного писателя и философа, страстного почитателя Достоевского (и это тоже играло немаловажную роль в женитьбе В.В. Розанова на женщине, которую любил его великий учитель). Однако брак их оказался неудачным и превратился для них в тяжелое испытание. Через шесть лет Суслова бросает В.В. Розанова, уехав от него с его приятелем. Когда В.В. Розанов умоляет ее вернуться, она жестоко отвечает: «Тысяча мужей находятся в вашем положении (т.е. оставлены женами) и не воют — люди не собаки». А узнав, что В.В. Розанов в гражданском браке с другой женщиной и имеет от нее детей, Суслова почти двадцать лет из какого-то злого упрямства не дает ему развода — дети его все эти годы были лишены гражданских прав.

Старик-отец, у которого Суслова поселилась в доме, писал о ней: «Враг рода человеческого поселился у меня теперь в доме, и мне самому в нем жить нельзя». (Правда, надо учитывать, что отец не уступал во властности своей дочери).

В.В. Розанов был последним, кто нам оставил живописный портрет Сусловой: «С Суслихой я первый раз встретился в доме моей ученицы А.М. Щегловой... Вся в черном, без воротничков и рукавчиков (траур по брату), со "следами былой" (замечательной) красоты — она была "русская легитимистка" ...Взглядом "опытной кокетки" она поняла, что "ушибла" меня — говорила холодно, спокойно. И словом, вся — "Екатерина Медичи". На Катьку Медичи она в самом деле была похожа. Равнодушно бы она совершила преступление, убила бы — слишком равнодушно; "стреляла бы в гугенотов из окна" в Варфоломеевскую ночь — прямо с азартом. Говоря вообще, Суслиха действительно была великолепна, я знаю, что люди... были совершенно ею покорены, пленены. Еще такой русской я не видел. Она была по стилю души совершенно русская, а если русская, то раскольница бы "поморского согласия", или еще лучше — "хлыстовская богородица"».

И все же, даже соглашаясь с этой, излишне субъективной оценкой поздней Сусловой (В.В. Розанов сам был далеко не ангел по отношению к ней), не будем никогда забывать слова самого Достоевского в передаче его семипалатинского друга барона , сказанные им, скорее всего, о своем несчастном браке с (А.Е. Врангель не знал о второй большой любви писателя), но имеющие явно отношение и к Сусловой, тем более, что слова эти относятся к 1865 г., когда Достоевский еще любил ее: «Будем всегда глубоко благодарны за те дни и часы счастья и ласки, которые дала нам любимая нами женщина».

Ещё в 1865 г., в период агонии взаимоотношений с автором «Униженных и оскорблённых», Суслова сформулировала в дневнике: «Покинет ли меня когда-нибудь гордость? Нет, не может быть, лучше умереть. Лучше умереть с тоски, но свободной, независимой от внешних вещей <...> я нахожу жизнь так грубой и так печальной, что я с трудом её выношу. Боже мой, неужели всегда будет так! И стоило ли родиться!...» Запись эта во многом объясняет-иллюстрирует её характер, её судьбу.

Известны 3 письма Достоевского к Сусловой (1865-1867) и 2 письма Сусловой к Достоевскому (1863-1864).

Русская эмансипантка, дочь крепостного крестьянина графа Шереметева. Оставила мемуары.

С конца 1850-х годов активно принимала участие в политических манифестациях, кружках, публичных лекциях и балах, происходящих в Санкт-Петербурге.

Наиболее известна как возлюбленная Ф.М. Достоевского (после смерти первой он предложил ей выйти за него, но она отказалась) и жена В.В. Розанова . Позже она не давала В.В. Розанову развода более 20 лет.

«Аполлинария Суслова - поразительная женщина «как по способности издеваться над одарёнными людьми, так и по степени её чудовищно-садистического эгоизма.
Суслова - феномен, безусловно, патологический.
Это ярко выраженная истерическая психопатка, которая могла быть убедительнейшей иллюстрацией к любой книге об извращениях характера...
Жаждущая беспредельного признания, эмоционально холодная, расчётливая, презиравшая жалость и милосердие, эта психопатка, побывав в руках Достоевского, стала ещё более извращённой...
Аполлинария с детства отличалась неудержимой капризностью, кокетством, чувством неполноценности.
Как все истерические психопатки, она страдала извращением полового влечения.
Никого не любя, а испытывая лишь неглубокую чувственность без оргазма и благодарности к партнёру, она, говоря словами дочери Достоевского, «служа Венере, переходила из рук в руки, от одного студента к другому». Может, так она мстила Достоевскому за то, что он был много старше её?..
Импульсивность, неустойчивость, непредсказуемость поступков сочетаются с расчётливостью, неэмоциональностью, каким-то шахматным, бухгалтерским подходом к Достоевскому. «Я его не хотела бы убить - но мне бы хотелось его очень долго мучить», - заявила Суслова по адресу одного из своих недолгих возлюбленных...» Отечественный психиатр М.И. Буянов этим высказыванием даёт всеобъемлющую характеристику Сусловой.
После смерти своей первой жены Достоевский предложил Сусловой выйти за него замуж, но она отказалась. Их отношения продолжали оставаться нервными, неясными, мучительными прежде всего для Фёдора Михайловича.
Для Сусловой Достоевский был не великим писателем, а всего лишь поклонником, книг которого она почти не читала.
После окончания романа с Достоевским Суслова сожгла многие компрометирующие её бумаги, в том числе и письма к ней великого писателя. Тайна их бурных и необычных отношений так и канула в историю, оставив исследователям только догадки и предположения.
В 40-летнем возрасте Суслова вышла замуж за Василия Васильевича Розанова , которому было 24 года. (Тут Суслова поменялась ролями с Достоевским по части возрастных различий.) Может быть, благодаря Сусловой Розанов и стал знаменитым Розановым, одним из самых оригинальных и парадоксальных русских мыслителей. Но из-за разницы в возрасте и взбалмошного характера Аполлинарии их семейная жизнь постепенно становилась кошмаром. Она не только «пилила» своего молодого мужа, но и устраивала ему дикие сцены ревности с «публичным мордобитием».
И всё это шло параллельно с её собственными «вольностями», флиртом и интрижками с молодыми друзьями мужа.
В воспоминаниях писателя В.В. Розанова хорошо передана особенность сексуальной жизни Сусловой: «Мы с ней «сошлись» тоже до брака... Обниматься, собственно дотрагиваться до себя - она безумно любила. Совокупления - почти не любила, семя - презирала («грязь твоя»), детей что не имела - была очень рада».
Уже первая обширная цитата расставляет все диагностические точки над «i».
Целесообразно только уточнить сам диагноз, приведя его в соответствие с новой психиатрической классификацией, - истерическое расстройство личности.
Многие историки пишут, что этой женщиной была прожита пустая и бездарная жизнь, что она не оставила после себя ни доброй памяти, ни детей. Это одна правда.
Но есть и другая правда: эту странную женщину любили два гения земли Русской -

Я снова рад приветствовать вас, друзья мои, в своей литературной гостинной. Мы продолжаем цикл «Тайная история русской литературы».Устраивайтесь поудобнее, гости дорогие, и слушайте.
Сегодня мы поговорим с вами об Аполлинарии Прокофьевне Сусловой. Ведь она определенное время была любовницей (ах, не люблю я это слово. Оно принижает Женщину) великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского. Нет! Не любовницей! Она была возлюбленной писателя. Кроме того, Аполлинария Прокофьевна считается прототипом ряда ключевых женских образов в романах Достоевского - Полины в романе «Игрок», а также и Настасьи Филипповны в романе «Идиот». А скольких она сгубила! Мужчины бежали за ее экипажем с тем лишь только, чтобы перехватить ее случайный взгляд. Дрались из-за неё прямо на улице. И летели в лужи сбитые котелки и цилиндры, и смеялись дворники над дерущимися господами.
Поможет нам с вами следующая книга: Суслова А. П. «Годы близости с Достоевским. Воспоминания и письма» - Москва, издание братьев Сабашниковых 1928г.
Итак 1861 год. Федор Михайлович Достоевский уже маститый писатель. Имеет успех у читательской публики, званный гость в различного рода литературных журналах и издательствах. Сорокалетний, интересный, уважаемый. Однако, личная жизнь не складывалась. Со своей первой женой Федор Михайлович развелся, а вторая, Анна Григорьевна, еще не встретилась на его жизненном пути. Аполлинарии Сусловой был всего 21 год. Она приехала из провинции, поступила в Петербургский университет, ходила на лекции, флиртовала со студентами, мешая им учиться. И вот в один прекрасный день она появилась на лекциях Федора Михайловича Достоевского…
…Лекция заканчивалась. «Вопросы, господа студенты?» - спросил у аудитории Федор Михайлович. И тут со своего места поднялась ослепительная Аполлинария Суслова. «А скажите, Феодор Михайлович (она всегда называла писателя почему-то Феодором) , для вас какие девицы более привлекательны: черненькие или беленькие?». Ошеломленный писатель какое-то время пытался что-то произнести в ответ, но так и остался стоять с открытым ртом. По окончании лекции хихикающая студенческая братия двинулась к выходу, а Аполлинария неожиданно смело направилась к Федору Михайловичу. «Вы не ответили на мой вопрос, милый Феодор Михайлович. Так какие же девицы вам более по душе?» – спросила студентка и повела глазами так, что наш лектор словно окаменел. И быстро вышла. Пришлось даже вызвать университетского доктора, чтобы помочь писателю прийти в себя.
На следующий день Федор Михайлович с некоторой опаской подходил к университету. Его пленила наглая и вызывающая красота Аполлинарии. «Но какова, а? Отчаянная» - думал писатель, - «А красота ее порочна и весьма. Надо быть смелее, в конце концов сама ведь лезет. Только бы не встретить, только не сегодня» - продолжал думать писатель, уже подходя к самой двери университета. И тут дверь неожиданно распахнулась и навстречу писателю вышла она, Аполлинария Суслова.
- Ах это вы, Феодор Михайлович! Вы будто-бы поджидали меня?
- Что вы? Что вы? Как можно-с. Я просто…
- Вы ведь так и не ответили на мой вопрос, любезный Феодор Михайлович, - уже шепотом заговорила Суслова, - так какие же девицы вам нравятся?
- Мне нравятся девицы, такие как вы, - неожиданно сам для себя выпалил Достоевский и воровато оглянулся.
- А вы оказывается, дамский угодник. Какой вы милый. – захохотала Суслова.
После этих слов писателю чуть было опять не сделалось дурно, но он нашел силы овладеть собой.
- Скажите, Аполлинария Прокофьевна…
- Ну какая я вам Аполлинария Прокофьевна. Для вас я Полина, просто Полина…
- Скажите, Полина, а вы читали мои романы?
- А как же, Феодор Михайлович – сказала Полина, силясь вспомнить название хотя бы одного из произведений писателя. Вот как раз давеча начала читать «Униженные и оскорбленные» (вспомнила). Сейчас на третьей главе остановилась.
- Так может быть вы бы зашли сегодня вечерком ко мне на дом, а я бы вам продолжение почитал. Знаете ли, я как автор мог бы…
- Ах, какой вы скорый, любезный Феодор Михайлович, впрочем, как и все мужчины. Давайте хоть для начала посидим с вами где-нибудь под липками и вы мне почитаете.
- Под липками так под липками – вымолвил Достоевский и они простились.
Тем же вечером Федор Михайлович Достоевский сидел с Полиной на скамейке под липами, красочно жестикулировал, разговаривал разными голосами своих персонажей, вобщем всячески старался снискать расположение и благосклонность Аполлинарии Сусловой. Но студентка его вовсе не слушала. «А знаете, Феодор Михайлович» - перебила его вдруг Полина, одной моей подружке муж подарил шубу из песцового меха, так она теперь меня дразнит на тот предмет, что я такой шубы не имею. Как вам это понравится, милый мой Феодор Михайлович?» , - и коснулась при этом его руки. «Да что она себе позволяет!» - распетушился Достоевский. «Да мы сейчас же отправимся в магазин и купим вам в точности такую же шубу!». Ну что ж, отправились в магазин на соседней улице. «Дамские безделушки». Пока Полина примеривала шубу, Достоевский со страхом рассматривал цены. «Ни черта себе безделушки. Одна шуба тыщу рублей стоит». Но, кряхтя, выписал чек и натянуто улыбнулся Полине. Получив шубу, Полина нехотя назначила писателю встречу в своем доме следующего дня.
На следующий день Достоевский, выбритый, подтянутый, с охапкой цветов, направлялся к дому Полины Сусловой, радостно что-то бормоча себе под нос. При подходе к дому совсем ускорил шаг и чуть ли уже не бежал. Вот и заветный подъезд. Уже, не чувствуя под собой земли, Достоевский собрался впорхнуть в этот самый подъезд, но встретился с выходящим из подъезда же одним господином. Господином этим оказался не кто иной как…. великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев. Он выходил с довольной физиономией, поправляя волосы и поглаживая бороду. По глазам Тургенева наш герой все понял. «Ах ты, прохиндей!» - закричал Федор Михайлович, намереваясь схватить Ивана Сергеевича за грудки. Тургенев же вовремя спохватился, надвинул картуз Достоевского тому на глаза и пустился бежать. «Сволочь» - подумал Достоевский и бросился в погоню. Надобно сообщить, что оба были одеты конспиративно, ибо имели широкую известность у петербургской публики. Достоевский был наряжен поверх своего платья дворницким фартухом, а на голове картуз. Тургенев же вырядился сапожником. Поэтому, особого внимания эти двое бегущих к себе не привлекали. Дворник гонится за сапожником. Что ж бывает, чего-то не поделили, дело обычное. «Мне бы только до тебя добраться» - думал Достоевский – «рука то у меня тяжелая». Оба уже выбежали на Невский. Здесь приходилось труднее – нужно было огибать шедших по проспекту. Шедшие шарахались в разные стороны. Достоевский начал отставать. Федор Михайлович ловко запрыгнул на проходяшую карету, и начал отбиваться от назойливого слуги. Хозяин кареты испуганно закричал «Разбойники, грабители!». В прыжке брюки Достоевского зацепились за острый булыжник, да так и съехали с него. Достоевский остался в одних портках. «Господи, вот дурень-то. Хоть бы не признали» - подумалось Федор Михайловичу. Поравнявшись с бегущим Тургеневым, Достоевский прыгнул на того и повалил на мостовую. А когда оба с трудом поднялись, Достоевский резким ударом справа заехал Тургеневу прямо в подбородок. Тургенев рухнул.
Проходящий мимо неизвестный мужчина в цилиндре от изумления выронил в лужу пенсне. Это был председатель английской лиги бокса. «Вот так удар. Кто же он?» - изумился председатель.
Тут же на крики сбежалась толпа и прибыл городовой. Тургенева привели в чувство и обоих забрали в участок. Там натурально оба представились, а урядник начал хохотать, видя перед собой сапожника и дворника, да еще и без штанов. «А штаны где потерял, Достоевский?». «Милостивый государь, я не позволю!» - вскричал Достоевский. Вскоре прибыли управляющие с документами и платьем и все разъяснилось. «Так вы значит оба к одной бабе шли?» - продолжал хохотать толстый урядник. Стул под ним проломился, он упал на пол, но продолжал хохотать, заливаясь слезами. «Ну и кто же, и кто же из вас поспел первым?». Достоевский злобно посмотрел на Тургенева – первым то поспел Тургенев.
Примерно через неделю после происшествия в дом Федора Михайловича Достоевского пришло письмо довольно странного содержания. На штемпеле в качестве отправителя значилось «Английская лига бокса. Председатель Джонатан Грейвз». «Ошибка какая-то» - решил Достоевский, распечатывая письмо. Письмо сие содержало следующее:
«Глубокоуважаемый, Федор Михайлович! Английская лига бокса имеет честь пригласить Вас на турнир, который состоится в Лондоне по обыкновению в начале августа месяца. Ставки на вас будут высоки и весьма».
Разгневанный Достоевский дал следующий ответ:
«Милостивый государь! Я не привык к подобному обращению! Я великий русский писатель, а не мордобоец». И добавил пару десятков слов ругательного содержания.
Письмо было прочитано, однако добавления Достоевского английский переводчик разъяснить не смог. Обратились за помощью к графу Черткову, бывшему в Лондоне по случаю и являвшемуся другом мистеру Грейвзу. Граф сумел объяснить только два слова и то приблизительно. Камердинер графа помог разобраться еще в двух, на том дело и застопорилось. И лишь случайно подвернувшийся дворовой слуга какого-то приезжего русского по имени Фомка помог окончательно. Фомка этот некогда служил дворником достаточно долгий срок, затем за какие-то провинности был посажен в тюрьму. Потом была тёмная история, но, в конечном счете, попал он в крепостные к князю Григорьеву. Так вот этот самый Фомка полностью разъяснил английским господам все ругательные слова русского писателя, а по некоторым словам привел даже несколько значений. Англичане были поражены и очень недовольны.
В 1921 году Владимир Ильич Ленин в своей работе «И еще раз о революции в России» писал: «Эта Аполлинария Суслова, эта ….. своим легкомысленным поведением отодвинула начало революции в России лет на пятнадцать. Писатели-разночинцы, революционные демократы не занимались решением насущных исторических задач, а бегали за ней с открытыми ртами. Герцен, вместо того чтобы должным образом развертывать революционную агитацию, целыми днями торчал под окнами этой бабенки и ждал неизвестно чего…».
Таковы факты, судари мои. Засим прощаюсь, ваш покорный слуга, собиратель редких книг Корсо. До новых встреч в нашей литературной гостиной. Всего вам доброго.