Главная › Рождение ребенка › Утоли моя печали очень кратко содержание.

Утоли моя печали очень кратко содержание.

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Борис Васильев

Утоли моя печали…

Глава первая

1

– Ну как, Наденька, прошел первый день в гимназии? – спросил Роман Трифонович сестру жены. Втайне он считал девочку своей воспитанницей. – Какие сделала открытия?

– Открытие одно, но зато огорчительное, – очень серьезно ответила восьмилетняя гимназистка.

– И что же тебя огорчило?

– Нам задали выдумать пример на сложение. Все девочки складывали яблоки, конфеты или плюшевых зайчиков с куклами, а я, дядя Роман, взяла да и сложила всех своих пятерых братьев и одну сестру. Знаешь, сколько им всем вместе лет? Сто сорок три года ровнехонько, можешь себе представить? А потом, когда я разделила общую сумму на свои восемь лет, получилось, что семья старше меня в семнадцать с половиной раз. В семнадцать с половиной! Это же ужас какой-то…

Наденька была так потрясена собственным открытием, что тяжело вздохнула и угнетенно покачала головой. А Роман Трифонович с трудом спрятал улыбку.

– И как же оценили твой титанический труд?

– Меня похвалили и поставили «пять», но я все равно очень и очень расстроена.

– Отчего же, Надюша?

– Как же трудно быть младшей в большущей семье, если бы ты только знал, дядя Роман! В семнадцать с половиной раз труднее, чем обычной девочке с одним братом.

– И в самом деле, – Хомяков удивленно пожал плечами. – Как же теперь быть?

– Надо поступать по-своему, вот и все.

Наденька и впрямь оказалась самой младшей во всей рано осиротевшей семье Олексиных – даже Георгий родился на четыре года раньше, хотя остальные братья и сестры были погодками. И явилась-то Наденька на свет нежданно-негаданно, получив все шансы стать балованной игрушкой для всей огромной семьи, если бы не чреда последовавших трагедий.

Наденьке исполнилось всего два года, когда внезапно скончалась мама. Умерла вдруг, мгновенно, упав лицом в грядку, которую так упрямо любила полоть на рассвете. Умерла одна, а осиротели все одиннадцать: десять детей и отец, оставшийся без нежного всепрощения и преданной негромкой любви. А через год, защищая честь девушки, на дуэли погиб брат, портупей-юнкер Владимир. За ним вскоре последовал отец, потрясенный и этой потерей, и сообщением, что его тайная гордость и надежда старший сын Гавриил Олексин угодил в турецкий плен, сражаясь за свободу Сербии. Из того плена Гавриил бежал сам, а вот из плена собственной чести убежать не смог и пустил себе пулю в сердце, не пожелав разделить с императором Александром Вторым политического предательства болгарского народа. А спустя два года сестра Маша прикрыла собственным телом бомбу, которую сама же и намеревалась метнуть в уфимского губернатора. Только в тот морозный солнечный день в санях рядом с губернатором оказались дети, а бомба уже была приведена в действие, и у Машеньки не оказалось иного выбора…

Так уж случилось в их семье: пять смертей за четыре года. Но семейные трагедии Наденьку в общем-то пощадили. И потому, что она была еще очень мала, и потому, что старшие берегли ее как могли и умели. Для них Наденька навсегда осталась маленькой: обстоятельство, способное беспредельно избаловать натуру бездеятельную, но вселяющее непреодолимую потребность доказательств самостоятельности в натуре активной и весьма самолюбивой.

Из десяти братьев и сестер в живых осталось семеро, и шестеро из них покинули родимое гнездо. В родовом имении Высоком теперь жил только Ваня, ныне – Иван Иванович, с успехом закончивший Петербургскую «Техноложку» сразу же после Русско-турецкой войны. Он получил весьма выгодное казенное место в Варшаве, но затем ушел со службы из-за трагедии уже личного свойства. Служил землемером при Ельнинской управе, учительствовал, а выезжал редко и, как говорили, начал попивать.

А воспитывала Наденьку старшая сестра Варвара, супруга миллионщика Романа Трифоновича Хомякова. Впрочем, она всех воспитывала, кроме Гавриила да, пожалуй, Василия, но всех – со строго сведенными бровями, а Надю – с улыбкой, просто потому, что Наденька попала в ее властные руки еще во младенчестве. Дело в том, что Варвара внушила себе сразу же после кончины маменьки, что ответственна за семью отныне и навсегда, что это – ее крест, и несла этот добровольно принятый крест с достоинством, но не без гордости. Она обладала редким даром не предлагать помощь, а – помогать. Подставлять плечо под чужую ношу как-то само собою, без громких фраз, а тем паче – просьб. И когда ее единственная любовь – обобранный сановными казнокрадами Роман Трифонович Хомяков (еще в ту войну, двадцать лет назад!) явился к ней в Бухарест без копейки, сказав, что отныне она свободна от всех своих слов и обещаний, Варя не оставила его, не бросила одного в чужой стране и в чужом городе. Не просто потому, что любила, любила не по-олексински, не очертя голову, а так, как способна была любить только маменька, одна маменька, простая крепостная девочка – раз и на всю жизнь, до гробовой доски, – но и потому, что вдруг ощутила себя сильнее самого Романа Трифоновича и со счастливым, полным ответственности и надежд сердцем взвалила на свою душу и его судьбу. Тут же сама, не торгуясь, распродала то, на что еще не успели наложить лап вчерашние компаньоны, и увезла Хомякова в спасительное родовое гнездо. В Высокое.

Тихим был тогда повелительно громкий, неутомимо азартный и преданно влюбленный в нее бывший миллионщик. Только глаза ни на миг не угасали:

– Встанем, Варенька, поднимемся. Врешь, нас и с ног не собьешь, и скулить не заставишь!

Заложили имение в селе Высоком, всего-то год назад выкупленное из прежнего, первого заклада тем же Романом Трифоновичем. Переписали заводик племянника на Варю, продали в Москве отцовский дом и все драгоценности – свои и маменькины, – купили задешево, по случаю, большую партию хлопка у разорившегося поставщика – сработали старые связи и прежние миллионные обороты удачливого доселе предпринимателя Хомякова, – и лишь тогда Роман Трифонович предложил Варе не только любящее сердце, но и супружескую руку.

– Раньше не мог, права не имел, ты уж прости меня. А за веру в меня и терпение твое я тебе такой дворец отгрохаю, что на наши вечера и великие князья в очередь записываться будут.

Обвенчались в старинной церкви села Уварова: мама очень любила эту тихую церковь, и Варя выбрала ее для самого счастливого дня своей жизни. Гостей было немного, только родные, но Варю это не огорчило. Она была на седьмом небе, да и Роман Трифонович прочно становился на ноги.

– Придется, Варенька, нам в мой городишко перебираться, в старый дом, – сказал он вскоре после свадьбы. – К фабрикам поближе: им глаз да глаз нужен, дела в гору пошли.

К тому времени уже тихо отошла тетушка Софья Гавриловна, в их московском доме всем заправляла верная Дуняша, а Высокое можно было оставить без особых тревог на Леночку. И Хомяковы уехали к своим во все трубы дымящим заводам.

2

О Леночке Надя знала только то, что ее в последнюю войну спас Иван, а Маша переправила смертельно перепуганную девочку в Высокое. Только это, и ничего более. Никаких подробностей никто и никогда ей не сообщал, да Надя и сама не расспрашивала, сразу влюбившись в черноглазую гречанку, упрямо осваивающую русский язык. Была в Леночке какая-то притягательная тайна: она почти никогда не улыбалась, а в присутствии своего спасителя Ванички Олексина странно замыкалась, внутренне мучительно съеживаясь. Это, впрочем, не помешало ей стать хорошей заменой Варваре: она помнила и знала, что, как и в каком порядке следует делать в имении и, не обладая Вариной непререкаемой волей, восполняла ее неустанным вниманием. От ее огромных темных глазищ никогда ничего не ускользало, напоминания были тихими, точными и на редкость своевременными, и к ее голосу все почему-то стали вдруг прислушиваться.

«Очаровательная книга приходов и расходов» – так определил ее Георгий, к тому времени уже юнкер Александровского училища. И попытался было за нею приволокнуться, но получил от Ивана такую отповедь, что тут же и угомонился…

Наденька любила листать семейный альбом и вспоминать детство. С толстых глянцевых паспарту на нее смотрели добрые, умные, юные лица ее братьев и сестер – живых и уже покойных. Нет, не покойных. Беспокойных погибших.

«Олексины не умирают в постелях», – говорил отец. Она не помнила его, но ясно представляла по рассказам. Отставной гвардейский офицер, богатый помещик, родовитый дворянин, до безумия влюбившийся в крестьянскую девочку. Настолько, что, презрев свет и все его условности, обвенчался с нею, заперев самого себя в гордыне полного одиночества. Никуда не выезжал, никого не принимал, ни с кем не приятельствовал и никого не признавал, кроме своей Анички и овдовевшей сестры Софьи Гавриловны. И мама любила его таким, каков он был, в любви и нежности родив ему десять детей: семь мальчиков и трех девочек. И она, Наденька Олексина, завершила эту мамину щедрость.

Отец и мама тоже умерли не в постелях, но их фотографий в альбоме не оказалось: отец терпеть не мог новомодных штучек. Было два портрета хорошей кисти в большой гостиной их двухэтажного барского дома в Высоком. Суровый мужчина с горделиво вскинутым подбородком и милая синеглазая крестьяночка с ямочками на тугих, как антоновка, щеках. А фотографии братьев и сестер были все до единой: за этим очень следила Варя. Даже фотография Владимира, раньше всех погибшего на дуэли…

А потом Наденька переехала в Москву, и ее тут же отправили в самую дорогую частную гимназию мадам Гельбиг: на этом настояла Варя. В ней учились на целый год дольше, чем в обычных, и каждый день – два раза по получасу – занимались противной немецкой гимнастикой. Надя ее терпеть не могла, но старалась изо всех сил, потому что Николай – к тому времени уже юнкер – сказал:

– Гимнастика – тренировка воли, а не тела. Через «не могу», «не хочу», «не желаю».

– А зачем женщинам воля? – Наденька безмятежно пожала плечиком. – Женская сила в нежности.

– Воля – основа культуры. Животные ею не обладают, Наденька, потому что им незачем обуздывать свои страсти.

До страстей было, правда, еще далеко, но Надя совета послушалась. Может быть, потому, что любила Колю чуть-чуть, самую чуточку больше остальных братьев. За подкупающую непосредственность.

– Это у него от мамы, – говорила Варвара. – Наша мама, царствие ей небесное, была непосредственна, как сама природа.

Ваня тоже был непосредственным и увлекающимся, но… Все в нем сгорело, когда Леночка, уже дав согласие стать его женой, внезапно сбежала чуть ли не с первым встречным, и Иван недолго продержался после этого. Стал попивать, потом оставил службу, заперся в Высоком, как когда-то отец в Москве. Только отец за жизнь в добровольном затворе получил любовь и детей, а Иван – тоску и пьянство, постепенно превращаясь в «шута горохового».

Так называл Ивана Федор, и Наденька относилась к преуспевающему братцу Федору с прохладцей. О нем вообще избегали говорить в семье, и она понимала почему. Федор Олексин определил смысл собственной жизни как восхождение по лестнице чинов и званий, полагая карьеру единственной высокой целью. Прочие же полагали целью жизни служение народу, личное достоинство или незапятнанную честь, хотя об этом и не говорили. А о карьере говорить приходилось, поскольку такая цель не выглядела самодостаточной в умах и настроениях общества и, следовательно, требовала объяснений. И Федор неустанно толковал о собственных успехах, скорее оправдываясь, нежели объясняясь.

– Понимаешь, товарищ министра попросил. Именно попросил ради пользы государства. Можно ли отказать было?

Карьера всегда оправдывалась только делами государственными, а все остальное – даже служба в армии – в оправданиях не нуждалось, воспринимаясь естественно, как воспринимался долг. Наденьке как-то сказал Василий, что отец очень любил повторять старшим – ему, Гавриилу, Владимиру и Федору:

– Занятия, достойные дворянина, – шпага, крест да книга.

Шпагу избрало большинство ее братьев: погибшие Владимир и Гавриил, теперь – Георгий и Николай. А Федор, поначалу цепко ухватившись за нее, вскоре, однако, заменил шпагу мундиром, но Олексины внутренне не восприняли этой замены. И не могли воспринять.

Впрочем, не все одинаково. Николай скорее жалел брата, углядев в его выборе роковую ошибку, и всячески старался растопить образовавшийся семейный ледок:

– А так ли уж волен человек в своих желаниях? Иногда обман зрения манит ярче, нежели то, что есть на самом деле.

Генерал Федор Иванович изо всех сил сдерживал личные обиды, но от тесных семейных связей все же как-то отошел. Исключение было одно: теплее всех он относился к Николаю. И не только потому, что тот искренне стремился хоть как-то оправдать его карьерную целеустремленность, а скорее за саму искренность. И когда Николай, отнюдь не шедший под первым номером в училище, лишен был права выбора места службы по выпуску и довольствовался заштатным гарнизоном, Федор сделал все, чтобы через положенные два года службы по распределению перевести его в Москву.

Правда, с точки зрения Вари, это было сделано поздно. Николай успел жениться в той Тьмутаракани, где служил, и привез с собою очаровательную провинциалочку из мещан. Ко времени возвращения этого семейства Хомяков уже успел отгрохать в центре Москвы особняк, поразивший своей оригинальностью не только горожан. И в светском обществе зашептались:

– Какая безвкусица!

– Что ж вы хотите, миллионы демонстрируются.

– Демонстрируется золотой зуб в белоснежной улыбке Первопрестольной.

– Фо па, господа. Фо па! А мещаночка Анна Михайловна потеряла голову в первое же посещение:

– Я деткам своим буду рассказывать про ваше великолепие!

Варю это сразило наповал, однако брат оставался братом. Анна Михайловна приехала в первопрестольную, как говорится, в интересном положении, но роды оказались не совсем удачными. Девочка Оленька получила легкую хромоту на всю жизнь, а ее родители – тяжкое ощущение вины.

А крест, о котором говорил отец, как о достойном дворянина занятии, достался Василию. Вольнодумцу, идеалисту, деятельному народнику в прошлом, искренне пытавшемуся заменить веру в Бога верой в людей. Замена не удалась, он вернулся к Богу, но иной, неофициальной тропой. Познакомившись и сблизившись с графом Толстым, уверовал в его учение и строго следовал ему примером личной жизни, без проповедей и колокольного звона утверждая заветы гениального своего друга и Учителя. И все в семье понимали, что избранный Василием крест был куда тяжелее всех прочих.

– Понимаешь, церковь взвалила крест на плечи Господа и стрижет купоны, пока Христос в муках тащит крест на Голгофу. А наш Вася взвалил этот крест на собственную спину и сам несет его на свою Голгофу.

Так сказал Наденьке Иван, умница Ваничка, когда она приехала в Высокое помечтать и подумать перед началом последнего гимназического года. Он и тогда выпивал, но еще не спился с круга и, как показалось Наде, еще способен был верить в чудо. Во внезапное, как в сказке, возвращение Леночки. Наденька поняла это ожидание и, зная, что чуда не будет, почему-то начала готовить брата с несколько необычной стороны:

– А зачем Бог, когда все пружины заведены?

– Извини, сестренка, что-то я не очень тебя понял.

– Дядя Роман подарил мне часы с фигурками: от одной до двенадцати. Когда я завожу пружину, они каждый час начинают вальсировать. А жизнь – это же и есть заведенный Божьей пружинкой вальс. И когда подходит твой час, ты просто начинаешь танцевать, и тебе уже не нужен никакой Бог.

– Батюшки, как же изящно ты мне все объяснила, – улыбнулся Иван.

Наденька была рада, что он улыбнулся. Уж очень редко теперь появлялась улыбка на его заросшем исхудалом лице.

А вот с книгой – в отцовском понимании – никто из Олексиных так и не встретился. Не стал ни писателем, ни мемуаристом, ни журналистом, ни даже книгоиздателем. И тогда, в Высоком, Надя часто думала об этом, хотя подружки по гимназии думали совсем о другом.

3

– А он что сказал?

– А он так посмотрел, так посмотрел!

Все девичьи интересы вертелись вокруг «что сказал» и «так посмотрел», и Наденькины тоже. Но на нее почему-то никто из мальчиков «так» не смотрел, и это было обидно до слез.

Еще в четвертом, что ли, классе подружка пригласила ее погостить в их подмосковном имении, и Варя разрешила. Там было много детей, но самое главное – там был «Он». Тот, который просто обязан был, по ее разумению, «так посмотреть». Наденька томно вздыхала, кокетливо обмахивалась веером, закатывала глаза и даже мелко-мелко рассыпала смешок, как то советовали подружки.

– Ах, как это забавно! Право, забавно!

А он не смотрел. Приносил по ее просьбе лимонад, шоколад, зонтик, специально забытую книжку, но смотрел на другую девочку. Этакую толстую дылду, совершенно неинтересную, с Надиной точки зрения. Она отревывалась по ночам, а с утра начинала все сначала.

– Как вам нравится «Манон Леско»?

– Неопределенно, мадемуазель.

– Помните, там…

– Извините, не помню. И позвольте откланяться.

И тут же устремлялся на вызывающий хохот дылды. Катал ее на качелях, а Наденьку не катал. Ни разу. Причем не катал именно «Он» – другие катали. Но другие, они другие и есть.

Требовалось предпринять нечто экстраординарное, и Наденька решила пропасть, потеряться. Пусть побегают, тогда заметят. И после ужина спряталась в саду.

Вечер был теплым, комары кусались как оглашенные, но Наденька терпела. Стали звать – все равно молчала. Темнело быстро, поднялся ветер, зашелестел сад, и все бросились на поиски.

Когда тебя ищут, значит, беспокоятся, и это – приятно. Сразу делаешься центром внимания без особых хлопот, если хорошо спряталась. А спряталась она очень даже хорошо, правда, к большому сожалению, не от комаров.

– Надя!.. Наденька!..

– Мадемуазель Надя!..

Надя терпела, пока возле ее куста не оказался «Он».

Тогда воскликнула: «Ах!..» – и вывалилась прямо к его ногам.

– Боже, вы – мой спаситель!..

А спаситель, вместо того чтобы нежно поднять ее с земли, отскочил в сторону и стал кричать. Как паровоз:

– Тут! Тут! Тут! Тут!..

На другой день Наденьку отправили в Москву, но она не долго расстраивалась. Как-то очень просто и быстро поняла, что подобные забавы не для нее, что в них она успеха не добьется и, следовательно, нужен иной путь для самоутверждения. Не общий для всех девочек, а – личный. Путь Надежды Олексиной, а не истоптанная вседевичья дорога. И вскоре нашла этот свой, особый путь.

– Но высший балл за домашнее сочинение «Мотивы Чарльза Диккенса в творчестве раннего Достоевского», как всегда, у Надин Олексиной, – почти торжественно начал вскоре провозглашать преподаватель русской словесности Константин Фролович Березанский.

А тет-а-тет убеждал:

– У вас явные способности к сочинительству, мадемуазель Олексина. И, как ни странно для вашего возраста, к прозе, а не к поэзии. Но прозе поэтической. Трудитесь на этом поприще, испытайте его. Оно потребует много труда, может быть, столько, сколько не требуют иные сферы приложения духовных сил, но я верю в вас, Надин.

Надя много писала в последних классах гимназии. Девочки тоже писали, но – стихи, и непременно читали их вслух, а потом переписывали друг другу в альбомы. Альбомы стихов – собственных и посвященных – были непременным атрибутом женских гимназий, доброй старой традицией закрытых пансионов и институтов, и Наде пришлось-таки сочинить нечто, чтобы не обижать подружек. Но поскольку она не признавала рифм вроде «пошел – нашел» или «грозы – морозы», а искать новые не было времени, то и обошлась белыми стихами. Это произвело впечатление, и стихи старательно переписывали в каждый девичий альбом, особенно восхищаясь заключительными строками:

А соцветия черемух, Точно гроздья винограда… Может, лучше: «Винодара»? Ведь вино надежды дарит. Май в кипении черемух!..

Но альбомные стихи и оставались альбомными, а потому Надю удовлетворить не могли. Да и сочинялись уж очень легко и просто. А проза – трудно и медленно, с бесконечными помарками и переписываниями. И Наденька боготворила прозу, поскольку была самолюбива и жаждала достойной этого самолюбия победы.

В выпускном классе она в одну ночь неожиданно сочинила рождественскую сказку про бедного мальчика, потерявшего шапку в лютый мороз. В изначальном варианте мальчику помогла добрая фея, но через неделю Надя решительно сожгла в камине свое первое творение, никому, к счастью, его не показав. И трудно, с бессонными ночами, слезами и напряжением до головной боли переделала благостную сказочку в суровый рассказ. Как загулявшие бездельники на пари на всем скаку кнутом сбили с мальчика шапку. Как мальчик бежал за ними, умоляя вернуть эту шапку, на беду свою попал в незнакомые богатые кварталы, где за каждым окном сверкали нарядные елки, а вокруг весело и беззаботно танцевали сытые карнавальные маски, и мальчик напрасно искал между ними обыкновенное человеческое лицо. Как мальчик, замерзая, робко стучался в равнодушные парадные подъезды, а самодовольные лакеи ругали его и гнали прочь. Как в конце концов он оказался в городском саду и заснул под елью в сугробе. И какой прекрасный рождественский сон снился ему в этой смертной постели. Какой мягкий, нежный, волшебный снег беззвучно сыпался на него всю ночь, и как нашли несчастного мальчика только через три дня, и как все удивлялись доброй улыбке, застывшей на его ледяных устах…

Конечно, Наденька понимала, что за ее плечом незримо присутствовал сам Некрасов: «А Дарья стояла и стыла в своем заколдованном сне…», но найти собственный финал не смогла и в таком виде рискнула показать рассказ Березанскому. И пока он читал, сердце ее стучало так часто и, как ей казалось, так громко, что она чуть не шлепнулась в обморок.

– Позвольте, мадемуазель, взять этот рассказ с собой, – как-то озадаченно, что ли, сказал Березанский. – Здесь есть над чем подумать.

– Сделайте милость, Константин Фролович, – сдавленным голосом еле выговорила Наденька.

– Благодарю вас, Надин. Верну в понедельник непременнейшим образом.

Вероятно, так бы оно и случилось, только от всех трудов и волнений Наденька заболела. Домашний врач определил очень модное в те времена нервное истощение, прописал успокоительное, рекомендовал отдых и даже постельный режим. Варвара тут же уложила в постель, отобрала книги и читала Наде сама. А вечерами ее сменял всегда по горло занятый Хомяков.

К Роману Трифоновичу у Нади было совсем особое, не родственное, что ли, а почти восторженное отношение. Она отлично представляла себе, что Хомяков создал не просто капитал – это не считалось в семье Олексиных каким-то особенным достижением, о котором стоило бы упоминать, – нет, он создал нечто несоизмеримо большее. Роман Трифонович Хомяков создал самого себя практически без всякого трамплина. С нуля. А к подобным людям Наденька относилась не только с огромным пиететом, но с трепетом и восторгом. Вчерашний мужик обладал столь неординарными способностями, столь несгибаемой волей и жаждой триумфа, что, по девичьему разумению, являл собою образец нового «Героя нашего времени». Втайне она мечтала когда-нибудь (разумеется, когда подчинит себе непокорный, как степной аргамак, русский язык и станет настоящей писательницей) написать о нем роман. Иными словами, Роман Трифонович Хомяков уже оказался героем девичьего ненаписанного романа, не подозревая об этом ни сном ни духом. И еще он оказался единственным, кого Надя с детских лет называла дядей. А он сам – единственным, кто звал ее почти по-крестьянски: Надюшей, а не Наденькой, как то было принято в их кругу.

Самая крупная размолвка произошла между ними, когда Роман Трифонович решил отправить сыновей-погодков учиться в Германию, вместо того чтобы подыскать им хорошую частную гимназию в Москве. Варвара умоляла и плакала, плакала и умоляла, а Наденька взорвалась и обозвала Хомякова бессердечным мужланом.

– Насчет мужлана это, Надюша, точно сказано, – вздохнул он. – Только ведь потому и отсылаю, чтобы ребята мои в свой адрес такого слова никогда не слыхали. А здесь – в Москве ли, в Петербурге ли – услышат, да и не раз. Я души их сберечь хочу, потому и от своей и от Варенькиной их отрываю.

И Надя все поняла. Принесла Роману Трифоновичу свои извинения, как могла, утешила Варвару, и погодки Хомяковы уехали в Германию с гувернером и двумя слугами. И в огромном хомяковском особняке опять воцарился мир.

– Русская литература, Надюша, оказала России неоценимую услугу. Она подготовила нас, как плебеев, так и патрициев, к реформам государя Александра Второго. Смелые начинания пошли сравнительно легко только потому, что Россия была готова к ним духовно. Литература приучила дворянство к мысли, что крепостной тоже человек, а простой люд – к пониманию, что дворянин не просто барин с плетью, а такой же русский страдалец, только образованный и в мундире. Поэтому бородачу в сапогах, – Хомяков только так именовал императора Александра Третьего в приватных разговорах, – и не удалось повернуть Россию вспять, а лишь придержать ее развитие. Он, так сказать, взял Россию под уздцы, что сама Россия по своему крестьянскому представлению о строгом барине любит и всегда будет любить.

Как правило, Варя читала Наденьке прозу, а Роман Трифонович – только стихи. Он их очень любил (в особенности Некрасова), знал во множестве.

Вынесет все – и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только – жить в эту пору прекрасную
Уж не придется – ни мне, ни тебе…

Надя вернулась в гимназию лишь через десять дней: в обществе тогда любили болеть со вкусом. И Константин Фролович Березанский с улыбкой сказал:

– А рассказ «На пари» я верну вам, мадемуазель, в напечатанном виде.

Оказалось, что он показал ее первое творение редактору «Задушевного слова». И через некоторое время Наденька с невероятным торжеством притащила журнал домой. Он был еще не разрезан и хранил в себе необыкновенный, ни с чем не сравнимый аромат свежей типографской краски.

– Вот гонорар, – сказала Надя, высыпав из кулака на стол тринадцать рублей с копейками.

– Прокутить! – воскликнул Хомяков, сияя пуще Наденьки. – Сегодня же! Выбирай ресторан, Надюша!..

– «Эрмитаж»! Там собирается вся богема!

Покатили в «Эрмитаж», а на другой день Хомяков велел скупить сто двадцать пять экземпляров журнала. Одарили всю родню и всех знакомых, а двадцать пять номеров Роман Трифонович оставил у себя и вручал особо приятным ему людям.

– Приемная дочь написала. Жорж Санд растет, господа!

4

На волне этого внезапного успеха, успеха «вдруг», вроде бы ничем не подготовленного, Наденьку понесло со счастливой головокружительной быстротой. Она как-то очень поспешно, но тем не менее первым номером закончила в гимназии (и в аттестате официально отметили, что закончила она именно «первым номером») и с невероятным подъемом принялась строчить рассказы. Ей казалось, что идей у нее – великое множество, что стоит только их занимательно записать – и успех обеспечен. И увлеченно писала то, что ей представлялось идеями, и сама потащила восемь таким образом сочиненных рассказов по редакциям, ничего, естественно, не сказав родным.

А рассказы не приняли. Где – вежливо, где – резко, не очень церемонясь. Обескураженная Наденька рыдала два дня, наотрез отказалась поехать в Высокое, чтобы развеяться и отдохнуть, и на четвертый день к ней заглянул Роман Трифонович, отменив три очень важных деловых встречи.

– Знаешь, почему это случилось? Потому что ты использовала в своем первом рассказе весь накопленный багаж. Литература – не сюжетики, литература – а русская в особенности – запас идей. А он тобою, Надюша, извини, исчерпан. Новые идеи ты можешь обрести только в жизни или мучительным путем самообразования. Не торопись, закончи курсы, и все образуется.

– Я лучше пойду в народ!

Хомяков грустно улыбнулся:

– Народ – это не миф, это – живые люди, и я – один из представителей. Но я учился. Сам. Мучительно, до головокружения, чтобы выйти из той массы, которую мы именуем народом. Выйти, Надюша, потому что масса эта закоснела и способна жить только по инерции. Чтобы понять причины этой закоснелости, необходимо получить хорошее образование – с налета, по интуиции ни в чем не разберешься, ничего не поймешь, и суждения заведомо окажутся неверными. И мой тебе совет: иди-ка ты на курсы, девочка.

Но Наденька была упряма и так просто, по первому совету, изменить свою жизнь не могла. Все сожгла, пострадала, помучилась и в конце концов сочинила сказку, которую напечатал уж совсем малоавторитетный журнал.

А сказка была о том, как в половодье на сухой остров перебрались маленькие звереныши. Так сказать, дети взрослых. Медвежонок и Лисенок, Барсучонок и Зайчик, Волчонок и Сорока. И как ради выживания они решили, что у них будет справедливое содружество, чтобы никто никого не съел. Президентом выбрали Мишу-медвежонка, Лизонька-лисичка сама напросилась на должность главного поставщика продуктов, Боря-барсук взял на себя строительство нор и убежищ, Зойка-зайчишка обещала доставлять овощи, Вовка-волчонок решил отвечать за всеобщую безопасность, а Серафима-сорока заверила всех, что будет регулярно сообщать, что творится в мире.

Естественно, ничего доброго из этого не вышло. Медведь спал и сосал лапу. Лисичка приносила четверть необходимого, лично съедая остальное. Барсук старательно рыл глубокие норы, в которые никак не могли влезть ни медведь, ни волк, а сорока влезать просто не пожелала. Зайчонок лопал всю морковку, которую должен был доставлять к общему столу. Волчонок гонял всех пришлых зайцев, с аппетитом похрустывая косточками тех, кто не смог от него увернуться, а сорока разносила только сплетни. Кончилось тем, чем и должно было кончиться: островная демократия перестала существовать, сожрав саму себя.

Эту сказку напечатали в «Гусляре», самолюбие было удовлетворено, и Наденька послушно поступила на курсы.

И эти курсы оказались частными по настоянию Варвары, и там учили на год дольше всех остальных. Учили по европейской системе, требуя собственных рефератов, и у Нади не оставалось времени на сочинения просто потому, что она не желала да и не умела быть второй. И закончила первой, что и было отмечено в свидетельстве о ее праве преподавать русскую словесность в городских училищах и прочих им соответствующих учебных заведениях.

Но на курсах Надежда прослушала обширный цикл лекций о журналистике, и это произвело на нее огромное впечатление. Эти лекции подводили логический фундамент под слова авторитетнейшего ее советчика Хомякова о постижении народной души. И Наденька твердо решила, что сначала станет известной журналисткой, а уж потом, набравшись идей, и писательницей.

Выбор был сделан.

Почему стала возможной ходынская траге-дия? Как на этот вопрос отвечает автор?

В романе возникает спор о том, что есть соблюдение исторических традиций. Оп-равдывая намечающиеся широкие празд-нования коронации, генерал замечает: «Народ без исторических традиций пре-вращается в толпу ванек, не помнящих родства своего». Роман Трифонович Хо-мяков утверждает, что великая традиция и великая честь есть забота о подданных своих, а не парады с иллюминациями. От-сутствие подлинной заботы о народе влас-тей послужило причиной ходынской тра-гедии. Приготовленных 400 000 подарков для всего народонаселения Москвы было слишком мало, и в этом уже таилась при-чина давки. К тому же не были приняты меры для обеспечения безопасности лю-дей. Великолепие, пышность «священной коронации» — вот главная забота импера-торского двора.

Прав ли Каляев, увидевший главного винов-ника трагедии в лице князя Сергея Александрови-ча, генерал-губернатора Москвы?

В какой-то мере прав. Сергей Александ-рович, как генерал-губернатор, ответ-ствен за порядок в городе и безопасность граждан, особенно в период проведения массовых мероприятий. Ответствен он и за нежелание нарушить традицию и пред-ложить императору приостановить коро-национные торжества. Неправ Каляев в том, что он возлагает вину только на вели-кого князя. Виновна система, основанная на равнодушии властей к народу и его судьбам.

В романе затрагивается проблема политиче-ского террора. Как автор относится к героям, став-шим на путь террора? Почему это произошло с Ка-ляевым?

Автор сочувствует людям, ставшим на путь террора, как личностям, с симпатией говорит об их человеческих качествах. Не случайно Машеньку и Ивана он ставит в ситуацию сложнейшего выбора, когда вместе с объектом запланированного тер-рористического акта оказываются дети. Одна пожертвовала собственной жизнью, другой на время отменил исполнение за-думанного. Иван Каляев не был прирож-денным преступником. На путь убийства градоначальника он встал от отчаяния: государство не наказало виновных в тра-гедии, наоборот, прикрыло их вину. Не найдя другого способа, Каляев посвящает свою жизнь мщению за горы убитых лю-дей и тысячи истерзанных сердец. И в этом заключено предупреждение общест-ву: зло, равнодушие порождают ответное зло. В романе отвергается идея политиче-ского террора, как и массовых револю-ций.

Какое значение имеет в романе образ Маши Олексиной?

Внесюжетный персонаж — Машенька Олексина, одна из первых революционерок-террористок, — имеет существенное значение в романе. Ее образом показыва-ется несостоятельность терроризма как способа борьбы за свободу. Она уже приве-ла в действие бомбу, предназначенную для уфимского губернатора, но, увидев, что он сидит в санях вместе с детьми, при-крыла ее собственным телом и погибла са-ма от взрыва.

Как вы понимаете слова писателя, что для России точкой отсчета нового столетия стала «священная коронация царствующего монарха», а «у жителей второй русской столицы и особенно московской интеллигенции точкой отсчета стала не коронация, а ходынская трагедия»?

Официальные оценки событий конца XIX века разошлись с мнением москов-ской интеллигенции. Ходынская траге-дия, несомненно, наложила огромный от-печаток на дальнейший ход истории, на-чав длинную череду катастроф XX века: войны, революции, локальные неисчезаю-щие конфликты, природные катастрофы. В уста Наденьки, тяжело пережившей гибель людей на Ходынском поле, автор вкладывает пророческие слова: «Ходынский колокол был колоколом по России».

Проанализируйте диалог Елисаветы Федо-ровны и Ивана Каляева. В чем его смысл? Как можно понять слова великой княгини: «Кто оценит долги наши? Люди? Бог? Будущее?»

Великая княгиня Елисавета Федоров-на, впоследствии канонизированная Рус-ской православной церковью за великому-ченический подвиг, пришла к Каляеву, чтобы позаботиться о спасении его души. Между ними происходит диалог о долге. Каляев осознает, что причинил ей горе, но утверждает, что выполнил долг. Он готов принять смертную казнь, помилование для него неприемлемо — его и власть раз-деляет ходынская трагедия. Вопрос Ели-саветы Федоровны содержит сомнения в праве Каляева на исполнение такого дол-га. Кто может наделить человека правом судить других и распоряжаться чужой жизнью? Принося в дар иконку Божьей Матери «Утоли моя печали» и обещая мо-литься за него, она призывает к смирению души, к очищению себя и своей совести перед Богом, а также надеется на душев-ное успокоение, которое принесет ему эта чудотворная икона.

В чем вы видите смысл названия романа «Утоли моя печали…»?

Главная героиня романа Наденька Олексина, потрясенная трагедией на Хо-дынском поле и ощущая свою вину за ги-бель Фенички, исповедуется перед иконой Божьей Матери «Утоли моя печали», из-вестной своей помощью людям во дни массовых бедствий. Исповедь приносит героине облегчение, смирение и в даль-нейшем благочестивую семейную жизнь с Викентием Корнелиевичем Вологодовым. Материал с сайта

В романе не только даются картины хо-дынской давки, но и содержатся глубокие размышления о русской интеллигенции, о дальнейшей судьбе России. Заглавие ро-мана, в основу которого положено назва-ние чудотворной иконы, имеет символи-ческий смысл. Автор ищет утоления печа-ли нашей многострадальной отчизны, ее многострадального народа.

Почему роман «Утоли моя печали…», посвя-щенный событиям рубежа XIX-XX веков, обращен к сегодняшнему читателю?

Сегодняшняя эпоха для России, особен-но годы создания романа, — эпоха кри-зисная. Изменился общественный строй, подверглись деформации нравственные и культурные ценности, возникают и продолжаются вооруженные конфликты. Именно в эти годы, как полагает Борис Васильев, важен трезвый исторический анализ прошлого, особенно просчетов, до-пущенных властью, чтобы в будущем из-бежать противостояния народа и власти, произвола и беззакония, ведущих к кро-вопролитиям. В этом смысле роман «Уто-ли моя печали…» можно рассматривать как предупреждение.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

гисметео как вы понимаете слова писателя что для россии точкой отсчета нового столетия стала священная коронация царствующего монарха
роман в сокращении утоли моя печали
Прав ли Каляев, увидевший главного виновника трагедии в лице князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы?
презентация роман б.васильева утоли моя печали
б.л.васильев утоли моя печаль ответы на вопросы

Борис Васильев

Утоли моя печали…

Глава первая

Ну как, Наденька, прошел первый день в гимназии? - спросил Роман Трифонович сестру жены. Втайне он считал девочку своей воспитанницей. - Какие сделала открытия?

Открытие одно, но зато огорчительное, - очень серьезно ответила восьмилетняя гимназистка.

И что же тебя огорчило?

Нам задали выдумать пример на сложение. Все девочки складывали яблоки, конфеты или плюшевых зайчиков с куклами, а я, дядя Роман, взяла да и сложила всех своих пятерых братьев и одну сестру. Знаешь, сколько им всем вместе лет? Сто сорок три года ровнехонько, можешь себе представить? А потом, когда я разделила общую сумму на свои восемь лет, получилось, что семья старше меня в семнадцать с половиной раз. В семнадцать с половиной! Это же ужас какой-то…

И как же оценили твой титанический труд?

Меня похвалили и поставили «пять», но я все равно очень и очень расстроена.

Отчего же, Надюша?

Как же трудно быть младшей в большущей семье, если бы ты только знал, дядя Роман! В семнадцать с половиной раз труднее, чем обычной девочке с одним братом.

И в самом деле, - Хомяков удивленно пожал плечами. - Как же теперь быть?

Надо поступать по-своему, вот и все.

Наденька и впрямь оказалась самой младшей во всей рано осиротевшей семье Олексиных - даже Георгий родился на четыре года раньше, хотя остальные братья и сестры были погодками. И явилась-то Наденька на свет нежданно-негаданно, получив все шансы стать балованной игрушкой для всей огромной семьи, если бы не чреда последовавших трагедий.

Так уж случилось в их семье: пять смертей за четыре года. Но семейные трагедии Наденьку в общем-то пощадили. И потому, что она была еще очень мала, и потому, что старшие берегли ее, как могли и умели. Для них Наденька навсегда осталась маленькой: обстоятельство, способное беспредельно избаловать натуру бездеятельную, но вселяющее непреодолимую потребность доказательств самостоятельности в натуре активной и весьма самолюбивой.

Из десяти братьев и сестер в живых осталось семеро, и шестеро из них покинули родимое гнездо. В родовом имении Высоком теперь жил только Ваня, ныне - Иван Иванович, с успехом закончивший Петербургскую «Техноложку» сразу же после русско-турецкой войны. Он получил весьма выгодное казенное место в Варшаве, но затем ушел со службы из-за трагедии уже личного свойства. Служил землемером при Ельнинской управе, учительствовал, а выезжал редко и, как говорили, начал попивать.

А воспитывала Наденьку старшая сестра Варвара, супруга миллионщика Романа Трифоновича Хомякова. Впрочем, она всех воспитывала, кроме Гавриила да, пожалуй, Василия, но всех - со строго сведенными бровями, а Надю - с улыбкой, просто потому, что Наденька попала в ее властные руки еще во младенчестве. Дело в том, что Варвара внушила себе сразу же после кончины маменьки, что ответственна за семью отныне и навсегда, что это - ее крест, и несла этот добровольно принятый крест с достоинством, но не без гордости. Она обладала редким даром не предлагать помощь, а - помогать. Подставлять плечо под чужую ношу как-то само собою, без громких фраз, а тем паче - просьб. И когда ее единственная любовь - обобранный сановными казнокрадами Роман Трифонович Хомяков (еще в ту войну, двадцать лет назад!) явился к ней в Бухарест без копейки, сказав, что отныне она свободна от всех своих слов и обещаний, Варя не оставила его, не бросила одного в чужой стране и в чужом городе. Не просто потому, что любила, любила не по-олексински, не очертя голову, а так, как способна была любить только маменька, одна маменька, простая крепостная девочка - раз и на всю жизнь, до гробовой доски, - но и потому, что вдруг ощутила себя сильнее самого Романа Трифоновича и со счастливым, полным ответственности и надежд сердцем взвалила на свою душу и его судьбу. Тут же сама, не торгуясь, распродала то, на что еще не успели наложить лап вчерашние компаньоны, и увезла Хомякова в спасительное родовое гнездо. В Высокое.

Глава первая

– Открытие одно, но зато огорчительное, – очень серьезно ответила восьмилетняя гимназистка.

– И что же тебя огорчило?

– И как же оценили твой титанический труд?

– Меня похвалили и поставили «пять», но я все равно очень и очень расстроена.

– Отчего же, Надюша?

– И в самом деле, – Хомяков удивленно пожал плечами. – Как же теперь быть?

– Надо поступать по-своему, вот и все.

Из десяти братьев и сестер в живых осталось семеро, и шестеро из них покинули родимое гнездо. В родовом имении Высоком теперь жил только Ваня, ныне – Иван Иванович, с успехом закончивший Петербургскую «Техноложку» сразу же после русско-турецкой войны. Он получил весьма выгодное казенное место в Варшаве, но затем ушел со службы из-за трагедии уже личного свойства. Служил землемером при Ельнинской управе, учительствовал, а выезжал редко и, как говорили, начал попивать.

– Встанем, Варенька, поднимемся. Врешь, нас и с ног не собьешь, и скулить не заставишь!

Заложили имение в селе Высоком, всего-то год назад выкупленное из прежнего, первого заклада тем же Романом Трифоновичем. Переписали заводик племянника на Варю, продали в Москве отцовский дом и все драгоценности – свои и маменькины, – купили задешево, по случаю, большую партию хлопка у разорившегося поставщика – сработали старые связи и прежние миллионные обороты удачливого доселе предпринимателя Хомякова – и лишь тогда Роман Трифонович предложил Варе не только любящее сердце, но и супружескую руку.

В главе первой произведения Утоли моя печали Бориса Васильева мы знакомимся с Олексиной Надей. Девушка из многодетной семьи учится в гимназии. По разным обстоятельствам умирают Надины родители, брат и сестра, и Надю забирает к себе старшая сестра Варя, которая была за мужем за миллионером. Варвара и взяла опеку над сестрой. Сейчас Хомяковы перебрались в столицу, где и остановились в особняке, вот только в высшее общество их не приглашали, так как не признавали Хомякова, что вышел из мужиков и Варвару, чья мать была крепостной.

Надя учится в гимназии и больше всего ей нравится писать. Вот только стихи для личного альбома ее не удовлетворяли, ей хотелось больше. Она хотела, писать прозу. И вот в выпускном классе она написала рассказ, который не просто оценили, а еще и напечатали, дав девушке гонорар. Головокружительный успех затмил голову девушке, Надя начинает писать рассказы. Ей кажется, что у нее неиссякаемый источник идей и сюжетов. Однако редакторы не спешили печатать ее работы. Это огорчало Надежду.

Но Хомяков ее успокаивал, рассказывая что нужно учиться писать. Надя идет на курсы, где слушает лекции по журналистике. Ей все настолько нравится, что она решает стать знаменитой журналисткой. Вскоре ее мысли о журналистике сменили мысли о подпоручике Одоевском, которого она полюбила. Он был другом брата и часто приходил в дом к Хомяковым. Надя флиртовала, вот только никакого ответа не следовало, что ранило девушку и она часто ночами рыдала в подушку. Сестра с мужем говорили, что тот не пара, но Варя и слушать не хотела.

Однажды слуга рассказал барину о том, что Одоевский очень рано утром выходил из их дома, предполагая, что тот был у Нади. Надя призналась, надеясь на то, что тот теперь женится на ней. Горничную Грапу немедленно уволили, а вот брат Георгий отравился к другу Одоевскому и вызвал его на дуэль. В это время дуэли были запрещены, поэтому Георгий понимал, что рискует карьерой, но по-другому он поступить не мог. На дуэли Одоевский промахнулся, а Георгий не стал стрелять. О дуэли все узнали, и спасая карьеру Георгия, Хомяков написал Федору Олексину, благодаря которому Георгия перевели из Москвы.

Глава 2

Вторая глава произведения Утоли моя печали Васильева в кратком содержании начинается тем, что у Нади новая горничная, с которой они очень подружились. К тому же девушка стала намного спокойней, что вызывало подозрения у Варвары. Однако Роман Трофимович верит своей подопечной, считает произошедшее их виной. Просто Надежда засиделась в девках. Он решает устраивать балы, чтобы найти ей достойного жениха.

Надя же с Феничкой в это время говорят о любви, о возлюбленном горничной, и о том что скучно в столице. Надя хочет куда-то уехать. Горничная же готова ехать за девушкой хоть на край света. В таких разговорах у Нади затягивались раны, она начинала забывать о своем грехе, понимая, что это было лишь самоутверждение. При этом девушка осознавала, какой ценой оно обошлось, ведь мало того, что Георгию пришлось уехать, так еще он и жизнью за нее рисковал.

В Москве начинаются подготовки к Рождеству, у Хомяковых разговоры о необходимости организовать балы, однако Надя решает ехать в родительский дом к Ивану, хочет покаяться на могиле родителей, побыть в одиночестве. В это время к Ивану явился муж погибшей сестры Ивана, которая подорвалась на бомбе. Аверьян Боневоленский был в Якутии в ссылке, потом бежал и теперь нуждается в том, чтобы переделать документы. Это нужно, чтобы его не разыскали. Олексин согласился помочь и таким образом Боневоленский стал Аркадием Прохоровым.

Надежда приезжает к Ивану. По этому случаю организован ужин. Наутро Надя узнала, что на елке для крестьян были побиты все игрушки. Ей стало противно и она решает ехать в столицу обратно. По приезду, девушка решила рассказать правду сестре Варе. Оказывается ничего не было у нее с Одоевским. Они просто проговорили с ним до утра в присутствии горничной. Варя была в ужасе за то, что сестра так поступила, подставив под пулю брата. Наде стало плохо. Вызвали врача.

Глава 3

Вся столица в ожидании коронации. У Хомяковых частым гостем стал Федор, которому поручена подготовка данного события. В разговорах Федор рассказывает о пристрастии нового императора Николая Второго к алкоголю. На праздник приглашена и Надя, однако та отказалась. Свое мнение она переменила, когда была познакомлена с неким Вологодовым, который был холостяком, да еще и богатым. Гулянья будут проходить на Ходынском поле. На Масленицу Надя решила устроить маскарад и явиться туда в роли горничной, поспорив при этом, что Вологодов не сможет ее узнать. Однако мужчина быстро раскусил девушку и узнал Надю.

Глава 4

В Москве продолжается подготовка к коронации. Воронов стал частым гостем у Хомяковых, надеясь встретиться с Надей, которая избегала встреч. Она постоянно пропадала на московских улицах, гуляя с горничной. В одну из таких прогулок Надя заметила, как за ними следует некий парень. Позже выяснится, то это гимназист, Нижегородский дворянин Иван Каляев. С ним Надя стала часто встречаться, знакомя его с Москвой, а потом и в дом к Хомяковым пригласила на ужин.

Глава 5

У Хомяковых организован ужин, куда был приглашен старый знакомый, что работал журналистом. Это был Немиров-Данченко, с которым познакомили и Надю. На ужин также был приглашен и Вологодов. Под конец ужина пошла речь и скором приезде императора с императрицей. Эта новость заинтересовала Надю, которая хотела бы посмотреть на императорский кортеж. Вологодов пообещал Наде, что та тоже побывает на церемонии приезда Императорского Величества.

На следующий день, как и всегда, Надя встретилась с Каляевым и они гуляли по улицам столицы. Они увидели, как везут рыбу кит к царскому столу. Гуляя, Надя повстречала и Немирова-Данченко, что направлялся на обед к волостным старшинам. Туда пригласил журналист и Надю. О своем походе и о помощи представителям волостей рассказала Надя Хомякову.

Дни идут, а Вологодов не является. Надя уже было подумала, что его обещания оказались пустыми, но он явился и назначил встречу. Вологодов был готов провести девушку в кабинет, где можно будет наблюдать за царским приездом. Вот день настал. Надю проводили в комнаты с ее горничной и Иваном Каляевым. Из окон было все прекрасно видно. Кортеж впечатлял. Надя была в восторге оттого, что видела историю, однако Ваня назвал всех немецкими курфюстами, что дорвались до русского престола. Надя не поддержала выраженную мысль. В кабинет вошел Вологодов.

Глава 6

Произведение Б. Васильева Утоли моя печали продолжается тем, что Надя отказалась от прогулки с Каляевым. Почему, она и сама не понимала. Вместо этого она с Феничкой направилась на Патриаршие пруды, где повстречала бывшую свою горничную. Девушке стало жаль Грапу, она хотела поговорить с дядей, чтобы тот восстановил в должности служанку, но Грапа отговорила, вместо этого попросила девушку, чтобы та чаще приходила сюда, дабы та ее могла периодически видеть.

Коронация императора состоялась, только Надя все пропустила. Вечером всем семейством Хомяковые поехали смотреть на ночную Москву, где встретили журналиста. Они приглашают его на ужин. За разговором речь шла о будущем страны, о том, что Россию ждет революция. Также речь пошла и о журналистике, где Надя завела речь о протекции, которую хотела, чтобы написал Немирович-Данченко, но тот сказал, что ее удел писать сказки, так как интервью девушки берут только в Америке.

Глава 7

Хомяковы собираются в театр, где должен был присутствовать и император. Однако Надя не идет вместе с Романом и Варварой, а вместо этого решает с Фенечкой отправиться на Ходыкинское поле, где организовывается народное гулянье. Девушка решила туда пойти, чтобы написать замечательную статью и доказать журналисту, что она может стать достойной журналистского пера. Чтобы не выделяться из толпы, Надя вновь переодевается в горничную, и отправляется в путь.

Девушки прибыли на место и ходили по округе, слушая разные рассказы. Надя радовалась тому, что у нее собирается много материала для статьи. Но вот началось немыслимое. Поток людей. Огромный и сильный увлек за собой и Надю, Фенечка осталась где-то позади. Надя двигалась вместе с остальными в густой толпе. Упасть — означало неминуемую смерть под ногами. Толпа продвигалась и тут Надя споткнулась, но продолжала ползти по еще живым людям, чтобы спрятаться от толпы. Ей удалось спрятаться в узкой щели между бревном и землей, после чего девушка потеряла сознания. Фенечка же была раздавлена в толпе, в узком проходе, что был между буфетами.

Глава 8

Хомяковы на кануне народных гуляний в театре. Там при встрече с Федором, они узнали об императоре, который всех слушается, о его родственнике губернаторе. Также узнали о том, что на Ходыкинское поле не был предоставлен взвод солдат, а лишь отправили небольшой взвод казаков и небольшую роту под командованием полковника Николая Олексина.
Туда прибыл и журналист Немирович, который был наслышан о давке. Однако увиденное привело его в ужас. Сотни погибших людей, которыми был полон овраг. Остальные сидели на траве, полностью подавленные и помятые. Между тем клоуны продолжали свое представление, а музыканты играли. Немировичу шепнули о некой девушки, что лежит под балаганом. Оказалось, что это была Надя, которую достал Николай и журналист. Она была еле живая.

Глава 9

Хомяковы дома, однако Надю никто не видел. С утра пришел Ваня, у которого была назначена встреча с девушкой, но та не явилась. Вскоре Хомяковы узнали причину отсутствия Нади. Она была в больнице. Иван сказал, что убьет императора за то, что произошло. Тем временем, пока люди ходили по моргам в поисках своих погибших родных, император продолжал гулянья и ездил по обедам. Варя не отходила от сестры, а Иван с Романом Хомяковым отправились искать труп Фенечки. Сама же Надя боялась спать. Ее психика была полностью нарушена. Девушка боялась, что ей вновь будет сниться Ходынка. Надя живет в каком-то своем смутном ужасе, где уже нет толпы, но уши все еще слышат крики, чувствуется потная и липкая толпа. К тому же она понимала, что Фенечки больше нет в живых, но у нее не осталось сил на угрызения совести, а в голове звучал лишь один вопрос: почему стала возможной ходынская трагедия?

Глава 10

У Хомяковых Вологодов. Он хотел навестить Надю, но барин Роман сказал, чтобы тот повременил. Мужчины разговорились о правителе, о том, что двадцатый век начался так жестоко, что очень много чиновников развелось. К Хомяковым пришла Грапа проситься обратно. Она объяснилась с барином и тот разрешил приступить к службе, сменив Варю в больнице. Наде стало с Грапой спокойнее. Она стала чаще спать, хотя до сих пор уходила от мыслей в воспоминание о детстве. Таким образом девушка пыталась накопить силы, чтобы забыть трагедию народа. Тем временем в произошедшем на Ходынке Каляев винит генерал-губернатора.

Глава 11

Далее в книге Васильева Утоли мои печали упоминаются похороны Фенечки, где были и Хомяковы, и Каляев. Роман Хомяков решает поговорить с Иваном, дабы тот не наделал ошибок.
Далее в особняк к Хомяковым приходит Федор, брат Нади. Он ничего не знает о случившемся с сестрой. Он рассказывает о развлечениях императора, который не соизволил явиться на похороны погибших. Узнав о Наде, Федор не понимает, насколько тяжело ее положение. Тем временем доктор говорит о неком самоистязании, в котором пребывает Надя, обвиняя себя в смерти подруги. Лучшим средством были бы слезы, но и после этого девушка уже не будет прежней. Состояние Нади понимает лишь Вологодов, который очень сильно полюбил девушку и постоянно бывал в доме Хомяковых, куда должна была вернуться с больницы Надя.

Глава 12

Исполняется годовщина смерти матери Олексиных, однако Варя не поехала на могилу родителей, так как не могла оставить Надю. Она заказала лишь панихиду и пригласила своих братьев и сестер на обед. Надю доктор не пустил. Император уехал из столицы. В городе стали разбирать декорации. Каляев является к Хомякову, чтобы попрощаться. Он едет в Петербург, где обязательно найдет единомышленников. Хомяков понимает, что с Ваней бесполезно разговаривать и отговаривать от задуманного. К Хомяковым стали приезжать родные. Первым приехал Василий, который был наслышан о случившемся. Он решил поехать к Наде, чтобы как-то вернуть ее к жизни, но не смог. Разговор не удался. Он приехал в дом обратно, туда уже подъехал Николай, прибыл и Вологодов. Родственники решают забрать Надю домой, надеясь, что дома она быстро придет в себя. Вологодов едет домой, а родственники Нади отправляются за девушкой.

Глава 13

Известие о том, что она едет домой, Надю не обрадовали. Она была безразлична ко всему происходящему и даже немного боялась. Приехав домой, Надя впадает в еще большую апатию, так как понимает, что именно из-за нее погибла горничная. В дом к Хомяковым продолжают приезжать родственники. В этот раз приехали Иван с Боневоленским. Боневоленский решил поговорить с Надей. Однако в разговоре, Боневоленский не смог переубедить девушку в мысли о том, что мир держится на жестокости, лжи и жадности. В конце разговора, Надя просит удержать Каляева, который может растоптать этот лживый мир. К жизни немного получилось вернуть девушку жене Николая, которая напомнила Наде о Вологодове. Этот мужчина питал к ней чувства и она встретилась с ним. При встрече Вологодов просит руки и сердца.

Глава 14

Надя в размышлениях. Вологодов счастливый покидает дом, однако сама девушка не уверена, что примет предложение. Варя предположила, что сестра попросту боится навредить мужчине, как это сделала Фене. Тогда Вологодов предлагает отвезти девушку в монастырь к старцу. Варя вместо того, чтобы ехать в Европу к сыновьям, везет сестру в монастырь. Вместо себя же отправляет к детям мужа. С ними просится и Боневоленский. На Соловецком острове в монастыре старец Епифаний запер Надю в келье иконой Утешительницы Утоли мои печали и только здесь Наде наконец-то удалось разрыдаться. Она долго плакала, рыдала и когда покинула келью. Успокоившись, девушка принимает предложение руки и сердца Вологодова.

Эпилог

Викентий и Надя венчались в Уварово, где в свое время венчалась и Варя. Надя стала молчаливой и религиозной. Муж очень надеялся, что душа как-то воскреснет, что Надя станет прежней девушкой с яркими мечтами и желанием стать журналистом. Но этого не происходило. Не изменилась Надя и с рождением первенца. Благо ее состояние никак не повлияло на воспитание детей.

В поездке за границу Хомяков подружился с Боневолевским. С того времени в доме Хомяковых стали появляться различные друзья из заграницы. Их Варвара не воспринимала. В семье образовалась трещина. Узнав о переводе огромной суммы в Швейцарский банк, Варвара ушла от мужа, ее сторону приняли и сыновья. Лишившись поддержки родных, Хомяков едет за границу, там спивается.

К Николаю приехал Георгий, который сообщил о своей отставке и намерении ехать за границу. Там в Южной Африке, в Реддерсбургском бою он пал смертью храбрых.

Иван получает письмо от Елены, бывшей невесты. Она объяснила свой побег. Дав согласие на свадьбу, она считала дни до этого события, а потом сбежала, так как не могла перешагнуть через одно но. Еще до знакомства, ее изнасиловали, в таком бессознательном состоянии Иван и нашел девушку, которую подобрал в свой обоз и полюбил. Своего первого сына Елена назвала в честь Ивана, которого любит и по сей день.

Дело о Ходынке было спущено на тормозах. Подозреваемый генерал-губернатор был выпущен, а Хейзер, который вел расследование, отстранен от дел.

Каляев же исполнил свой долг. Он убил генерал-губернатора, за что был арестован. Навестить Каляева приходила жена убитого и принесла икону Утоли мои печали, но Иван просил дабы та не ходатайствовала перед императором. Он готов понести наказание, душа же его спокойна, совесть чиста, он смог восстановить хоть малую долю справедливости и отомстить за все трупы людей. Каляв был повешен.

Борис Васильев «Утоли моя печали» краткое содержание

А какую оценку поставите вы?