«Жизнь и судьба. Жизнь и судьба

Klaus Städtke (р. 1934) - славист, профессор в отставке Бременского университета. Составитель «Истории русской литературы» (Russische Literaturgeschichte. Stuttgart; Weimar, 2002).

С поражением гитлеровской Германии во Второй мировой войне 60 лет назад закончились также и нацистское господство, и Холокост. В связи с этим в 2005 году отмечается множество памятных дат. Структура же нашей памяти изменяется: заканчивается эпоха свидетелей - людей, которые помнят то время, потому что видели его. Коммуникативная память уступает место памяти культурной, которая, за отсутствием социальной интеракции участников и жертв событий, вынуждена опираться на различные материальные знаковые системы (книги, памятники). Память становится «делом институционализированной мнемотехники» . Это относится, в частности, к нашей памяти о выдающихся событиях ХХ века, которые оказали на нас формирующее воздействие и эффект которых мы еще чувствуем на себе. Культурная память уже переместила проблематику «преодоления прошлого» в новый контекст, далеко выходящий за пределы Германии . Кроме того, в международной политике после роспуска Восточного блока снова ставится вопрос об отношении войны и мира, а также о возможностях демократизации стран, в которых прежде правили самодержавно-тоталитарные режимы.

Одна из функций литературы - реконструкция социальной интеракции. Эта функция тем значительнее, чем большее количество позднейших читателей соединяют изображение событий прошлого и связанных с ним соображений c собственной современностью. Поэтому имеет смысл напоминать о книгах, содержание которых обладает как историческим, так одновременно и актуальным значением. Пятьдесят лет назад вышло в немецком переводе обширное исследование Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма» (английский оригинал - 1951 год, русский перевод - 1996 год), которое остается «по сей день наиболее авторитетным классическим произведением из всех построенных на историческом материале и основанных на теории исследований тоталитаризма» . За время, прошедшее после выхода в свет этой книги, и она сама, и все то исследовательское направление, к которому она относится, были подвергнуты фундаментальной критике . Не в последнюю очередь это было обусловлено распадом Советского Союза. Однако исторические последствия тоталитарных режимов, равно как и очарование тоталитаризма, еще сохраняющее свою силу во многих странах мира, не следует недооценивать .

Российский писатель Василий Гроссман оставил нам произведение, не только значительное в литературном отношении, но и сравнимое - в плане критики тоталитаризма - с научно-аналитической работой Арендт. Речь идет о его романе «Жизнь и судьба», рукопись которого он отдал в 1960 году в журнал «Знамя». С точки зрения последующих поколений, Гроссман не только был «одним из самых глубоких свидетелей нынешнего века» , но и далеко опередил своих современников в деле сравнительного рассмотрения фашизма и сталинского террора.

После смерти Сталина советское правительство пыталось продолжать свою прежнюю политику без харизматического руководителя. Но поскольку советская система сохранялась в неизменном виде, идея «коллективного руководства» могла быть только временным выходом из затруднительного положения. Для настоящей демократизации не имелось еще никакой общественной базы . И все же распад Советского Союза начался именно тогда. «Оттепель» - эпоха кратковременной либерализации - была по меньшей мере первым шагом в сторону «перестройки». Однако многие писатели и художники после XX и XXII съезда КПСС переоценили готовность партийного руководства к коренной переделке системы. Им указали на их ошибку, примером чему была судьба Бориса Пастернака и Александра Солженицына. Когда Василий Гроссман в 1962 году написал исполненное надежд письмо Никите Хрущеву по поводу публикации своего романа, состоялась беседа между писателем и главным идеологом Михаилом Сусловым, который категорически отверг возможность публикации книги. Официальные рецензенты рукописи утверждали, что этот роман «вреднее», чем «Доктор Живаго», и публиковать его можно было бы разве что через 250 лет . В итоге публикация его в Москве состоялась почти тридцать лет спустя .

Изначально Василий Семенович Гроссман был советским писателем еврейского происхождения, верным линии партии. В 1934 году этот инженер-химик, чувствовавший призвание к писательскому ремеслу, был открыт Максимом Горьким. В 1930-е годы он писал рассказы и очерки о шахтерах Донбасса, о революционере, нашедшем свой путь в партию большевиков, - одним словом, прогрессивную советскую прозу в духе времени. Его рассказ «В городе Бердичеве» (1934) лег в основу сценария фильма «Комиссар» (1967), премьеракоторого состоялась в 1987 году на Московском кинофестивале . Во время войны Гроссман был корреспондентом армейской газеты «Красная звезда». Он участвовал в Сталинградской битве и прошел с Красной армией до самого Берлина. Помимо военных событий фронтового корреспондента интересовала прежде всего судьба евреев на оккупированных немцами территориях, их обреченность на планомерное уничтожение фашистами. Новелла «Народ бессмертен» (1942) и очерк «Треблинский ад» (1944) принесли Гроссману известность как литератору .

После войны, в эпоху так называемой «ждановщины», Гроссман впервые вступил в конфликт со сталинской политикой в области культуры, принявшей форму кампании против «космополитизма» и «сионизма». Появившаяся в 1946 году пьеса Гроссмана была сочтена «вредной», а работа над «Черной книгой» об уничтожении евреев на оккупированных территориях Советского Союза, в создании которой он участвовал, была заморожена. Первая часть его романа о войне, первоначально называвшегося «Сталинград», сначала была отклонена цензурой, однако позже, в 1952 году, все же вышла под заголовком «За правое дело».

Взявшись за продолжение романа, Гроссман начинает отказываться от стереотипов официальной советской военной литературы. В политическом плане этой перемене в его творчестве способствовали XX съезд партии (1956) с его критикой культа личности, а также временная либерализация культурной политики. Но внутренний импульс был, несомненно, дан его собственным военным и послевоенным опытом. Роман «Жизнь и судьба», задуманный изначально просто как продолжение «Сталинграда», стал превращаться в самостоятельную книгу и сделался главным произведением автора.

Гроссман уходит от стереотипов социалистического реализма, включая патриотический пафос победителя, и возвращается в плане художественного стиля к русской повествовательной традиции XIX века. В композиции и стилистике романа обнаруживаются явные заимствования из «Войны и мира» Толстого. Точка зрения всеведущего рассказчика, стоящего над событиями , которая проявляется, прежде всего, во вставных философско-исторических экскурсах и комментариях, а также отдельные фигуры и сцены «Жизни и судьбы» напоминают толстовский роман-эпопею.

Гроссман за время работы над романом проделал путь от советского писателя к антисоветскому. Это заметно по отсутствию единства в композиции книги. Не случайно после выхода романа в свет в 1988 году в позднесоветской критике разгорелись бурные споры на эту тему. Одни рассматривали «Жизнь и судьбу» как военный эпос в духе Толстого, в то время как другие подчеркивали неразрешенные антагонизмы и противоречия, а также глубокий аналитический аспект книги.

Такая интерпретация романа в духе Толстого позволяла вписать автора в хоть и антисталинскую, но вполне советскую партийную линию в области культурной политики, проводившуюся с «оттепели» вплоть до «перестройки»: роковая, но все же «закономерная» связь между национальной историей, русским народом и отдельной судьбой сохранялась; за автором, при всей его критике режима, признавали веру в силу и разумность революционных идеалов и в идею единства русской нации. Кроме того, писатель, согласно этой версии, показал своих персонажей как часть народа, в противоположность мотиву обособления и отчуждения, царящему в западной литературе о войне. Такая интерпретация романа опиралась, прежде всего, на сцены героической защиты Сталинграда от гитлеровской армии, на картины русской природы, а также чувства героев по отношению к родине и к семье .

Наличие несовместимых, не соответствующих друг другу элементов в романе и его «полифоничность», идущие скорее не от Толстого, а от опыта общения с тоталитарными идеологиями, говорят, однако, о том, что правильнее была бы другая трактовка этого произведения: линия справедливой народной войны против преступного агрессора приобретает дополнительное значение, как только Гроссман показывает, что здесь противостоят друг другу два тоталитарных и человеконенавистнических режима. Вот сцена из романа, которая весьма ясно это иллюстрирует: в немецком лагере для военнопленных штурмбанфюрер СС Лисс объясняет старому коммунисту и бывшему делегату Коминтерна Мостовскому тождество между нацистской и советской системами: «Проиграв войну, мы выиграем войну, мы будем развиваться в другой форме, но в том же существе» . Мостовской знает, что он говорит с фашистом и врагом, но его коммунистические убеждения в этот момент по меньшей мере пошатываются. Эта ключевая сцена в середине романа - немецкий лагерь для военнопленных, в котором находится Мостовской, описывается уже в начале - сводит проходящие сквозь весь текст аналогии между двумя тоталитарными системами к одной формуле, которая звучит (по крайней мере, для советского человека того времени) рискованно. Несколько раньше, в советском исправительном лагере, Магар, бывший сотрудник ЧК, объясняет старому партийному работнику и тоже убежденному коммунисту Абарчуку: «Мы не понимали свободы. Мы раздавили ее. И Маркс не оценил ее: она основа, смысл, базис под базисом». На следующий день Абарчук узнает, что Магар повесился .

Лагерные и тюремные сцены - столпы, на которых держится конструкция романа. Сталинградская битва, изображенная в поворотный момент до и после капитуляции 6-й армии, становится историческим центром, вокруг которого вращаются события. Победоносная народная война против гитлеровской армии одновременно означает победу диктатора Сталина и его террористической системы: «Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался» .

Большинство фигурирующих в романе персонажей к началу войны имеют за плечами горький опыт 1930-х годов и вспоминают о жертвах «уничтожения кулачества как класса» и политических «чисток», причем человека при чтении этих воспоминаний ни на минуту не покидает ощущение аналогии с фашистским террором . Жизнь персонажей романа обусловлена их судьбой в сталинской террористической системе, которая преследует их вплоть до укромных уголков частной жизни и воспоминаний.

Ханна Арендт расценивала гитлеровскую Германию и сталинский Советский Союз равным образом как тоталитарные государства и при этом выделила в качестве их важнейшего признака террор под прикрытием идеологии тотального мирообъяснения . Одной из основных предпосылок тотального господства она называет атомизацию общества, превращение его в лишенную структуры массу, которая должна следовать только за «вождем», своим единственным ориентиром . Идеологическими средствами массу приводят в постоянное движение , чтобы поддерживать ее бесструктурное состояние и предотвращать всякое самостоятельное мыслительное или организационное уплотнение вне пределов того, что предписано идеологией. Приведение всего населения к единомыслию происходит в пространстве, как можно более глухо отгороженном от внешнего мира , в тоталитарном государстве - в немецком концлагере или в советской исправительно-трудовой колонии. Индивид, который теряет свою индивидуальность и свой статус правоспособной личности, познает на себе страх и отчаяние, чувство абсолютной изоляции и заброшенности. «Я» погружается в «ничто» между тотальным приспособлением и/или физическим уничтожением.

Действующие лица в романе Гроссмана - жертвы, которые не способны раскусить тоталитарную систему, определяющую их судьбу, и находят в ней тем или иным образом свою гибель. Они ведомы своей совестью и своим чувством, своими моральными или политическими убеждениями, они выполняют военные или научные задачи и в конце концов начинают сомневаться - в законности своих действий, а потоми в самих себе. Их охватывает чувство собственной неполноценности. Но объяснить себе те абсурдные проявления насилия, которым они подвергаются, они в конечном счете не могут.

Как автор соединяет художественный замысел романа с нравственно-философской критикой тоталитарной системы? Он заставляет своих персонажей спорить между собой: они говорят о еврейском законе и о христианской милости, о ноосфере как своего рода биоэнергии, которая переносит принцип разума на космос, и о мировой коммунистической революции . Кроме того, автор на метауровне вводит в текст короткие экскурсы и комментарии, задающие смысл описываемых событий: о гении, о творчестве, о дружбе, о месте добра в мире и о различных формах антисемитизма. Тоталитарному произволу военного и послевоенного времени он противопоставляет европейскую идейную и культурную традицию.

Пронизывающее весь роман авторское мировоззрение выражено наиболее полно устами одного из героев - ученого. Значительную часть повествования Гроссман посвящает семье еврейского физика Штрума, который в начале антисемитской кампании по борьбе с космополитизмом оказывается в изоляции, потом после звонка Сталина обретает статус привилегированного научного работника, но в конце концов терпит моральный крах, подписывая официальное письмо, в котором содержатся антисемитские клеветнические утверждения. Физика является для Штрума сначала главной наукой ХХ века, «так же, как в 1942 году направлением главного удара для всех фронтовмировой войны стал Сталинград» . Наука и война, кажется, дополняют друг друга. Но вера Штрума в науку оказывается поколебленной, когда он читает письмо матери, которое она написала ему незадолго до того, как была убита в еврейском гетто. Потрясенный, он начинает сомневаться: «Бывали минуты, когда наука представлялась ему обманом, мешающим увидеть безумие и жестокость жизни» . Наука и техника могут, как показал фашизм, использоваться и для уничтожениялюдей. Между принципами фашизма и принципами современной физики очевидно существует ужасное соответствие. Кроме того, Штрум сомневается, явилось ли его новаторское теоретическое открытие плодом рационального мышления или, может быть, скорее родилось в подсознании, в хаосе свободной игры мыслей. В беседе со своим учителем Чепыжиным он обнаруживает скептический взгляд на свои сомнения и считает «болтовней» то, что тот говорит о естественной победе разума . Может быть, над миром воцарится не «ноосфера» - происходящий из биоэнергии принцип разума, - а безжизненный робот, противоречивый символ прогресса и одновременно террора.

Мысли различных персонажей о человеческой судьбе сходятся в одной точке: в желании свободного развития индивидуальности как воплощения человеческой жизни. Комкор Новиков, чьи танкисты идут в бой «за правое дело», размышляет: «Человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью - завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете» . Отсюда черпает Новиков свою уверенность в победе в битве за Сталинград. Доброта, говорится в тексте бывшего толстовца Иконникова-Моржа (образ, близкий к юродивым и блаженным из русской литературной традиции), «сильна […] пока она в живом мраке человеческого сердца» , укрытая от какой бы то ни было фиксации или обобщения в идеологиях или государственных учреждениях. Бывший комиссар Крымов, попав на Лубянку, мучительно осознает, что позади - «Жизнь без свободы! Это была болезнь!» . Когда его, бывшего политработника, в тюрьме лишают и убеждений, и человеческого достоинства, он становится свидетелем в высшей степени человеческого поступка: его жена, которая бросила его ради офицера-танкиста, возвращается, становится перед тюрьмой в очередь просительниц, которые надеются получить справку о своих арестованных родственниках или передать им письмо, и, после долгих напрасных усилий, посылает ему передачу: «лук, чеснок, сахар, белые сухари. Под перечнем было написано: “Твоя Женя”» .

«Что будет?» - спрашивает себя старуха Александра Владимировна в конце романа, стоя среди сталинградских руин, и, несмотря на все пережитые горести, приходит к оптимистическому выводу: «…не дано мировой судьбе, и року истории, и року государственного гнева, и славе, и бесславию битв изменить тех, кто называется людьми» .

Моральное противостояние тоталитарного государственного макромира (судьба) и сопротивляющегося, борющегося за свободное развитие индивидуального микромира (жизнь) выглядит в романе отчасти умозрительным и плакатным. Главной книге Гроссмана не достался такой бурный международный успех, какой имели «Доктор Живаго» Бориса Пастернака и романы Александра Солженицына. Вероятно, дело было в том, что его надпартийная моральная философия проистекает в основном из его теоретической, рефлексивной позиции и не получает достаточного эстетико-художественного оформления. Но все же дальновидность Гроссмана выходит за пределы той поверхностной критики культа личности, которая прозвучала на XX и XXII съездах партии.

Отличительной особенностью романа «Жизнь и судьба» является прежде всего способность автора к прогностическому анализу, который показал, что победа над фашизмом - безусловно, необходимая - одновременно есть победа Сталина и тоталитарного советского государства, начало новой войны между государством и народом. На этот раз народ сражается против власти тоталитаризма в собственной стране, и бой этот, очевидно, еще отнюдь не закончен - даже после распада Советского Союза.

Смысл заглавия.

Название книги глубоко символично. Наша жизнь определяет нашу судьбу: "Человек волен идти по жизни, потому что он хочет, но он волен и не хотеть". "Жизнь и судьба"... Первое слово в представлении автора - хаотический перечень действий, мыслей, чувств, того, что порождает "кашу жизни": воспоминания детства, слезы счастья, горечь разлуки, жалость к жуку в коробочке, мнительность, материнскую нежность, печаль, внезапную надежу, счастливую догадку. И в центре всех этих событий, неисчислимых, как жизнь, - человек. Он -то и есть символ жизни, главное событие романа, жизни, государства. Человек втянут в водоворот событий, а следовательно, катастрофы человека не только его личные. В жизненном движении человек, как маленькая пылинка, может совпасть с фазой потока или не совпасть. Те, кому повезет быть в основном потоке, - счастливчики, "сыны времени", но обречены несчастные "пасынки времени" (А. Аннинский), не попавшие в спасительную струю. Так рядом становится слово "судьба", означающее разом и структурную упорядоченность, и обреченность любой структуры. Жизнь и судьба находятся в своеобычной зависимости. Сходятся народы, бьются армии, сшибаются классы, непривычным становится движение "потока". И крепкие вчера элементы структуры, делавшие революции, управлявшие промышленностью, двигавшие науку, сегодня оказываются выбитыми из привычного течения. Судьба прямо врезается в жизнь. «Жизнь и судьба» - заново перечитанная история страны времен Великой Отечественной войны. В её основе лежит осмысление автором переломного сражения в войне - Сталинградской битвы. Но это еще и роман о Мире (о мирной жизни людей в тылу и о Мире в философском значении этого понятия).

ЕРОИ Своих героев Гроссман вписывает в эпоху. Они представляют разные народы, поколения, профессии, классы и слои общества. У них разное отношение к жизни. У них разные судьбы, но почти всех их объединяет страх перед уничтожением, сомнения в правильности выбранного пути, тревога за родных и близких, вера в будущее. Одним характерам писатель уделяет больше внимания, другим - меньше, но привычное деление на главных и второстепенных героев к персонажам романа неприменимо: "каждый несет в себе частицу общего идейно-художественного замысла и каждый сопряжен с его философской концепцией" (А. Эльяшевич). Герои помогают автору вскрыть проблемные пласты. Например, батальные сцены проводит новиковская линия. Здесь и рассуждения о стратегии и тактике боя, о роли солдат, о типах военачальников. Обнаруживается явная перекличка с традициями лучшей военной прозы (К. Симонов "Солдатами не рождаются").

Трагедию учёного в романе представляет линия Штрума. В основе ее - мучение разума, бессильного перед демагогией. Эту тему в своих произведениях раскроют позже Д. Гранин, Ф. Амлинский.

Аресты, как проявление действия тоталитарной системы, показывает линия Крымова. Герои Гроссмана во многом предвосхищают появление известных персонажей из лучших произведений советской прозы. Судьба Жени Шапошниковой перекликается с "Софьей Петровной" Л. Чуковской, описание мучений людей в немецком концлагере Гроссман дал раньше, чем А. Солженицын в "Одном дне Ивана Денисовича". И если дальше рассматривать в этом плане литературные параллели, то можно указать темы, поднятые Гроссманом, которые нашли дальнейшее свое развитие в других произведениях известных авторов: голод 1932 г. - "Драчуны" (М. Алексеева), трагедия еврейства - "Тяжелый песок", характер политики Сталина - "Дети Арбата" (А. Рыбаков). Обо всем этом Гроссман сказал в 1961 году, раньше, чем начали работу над своими романами А. Рыбаков, М. Дудинцев, А. Солженицын, Л. Чуковская, К. Симонов, Д. Гранин. В. Гроссман в своих героях раскрыл то, о чем они думали все и каждый отдельно. Человек у Гроссмана - тайна самого себя: Женя Шапошникова, полюбив Новикова, ушла от Крымова, но, узнав об участи первого мужа, отказывается от любви и становится в длинный ряд очереди к окошку, воспетому поэтами, начиная от Некрасова и до Анны Ахматовой. Абарчук, Мостовский, Крымов расплачиваются за ретивое воплощение в жизнь своих же иллюзий. Русская женщина, хищно выбиравшая пленного для удара, неожиданно для всех и для себя в первую очередь, отдает ему кусок хлеба: "На, жри!". Блестящий ученый, укрытый государством от фронта, в самые голодные дни получавший по талонам мясо, масло, гречку, черпает силы в письме матери, пришедшем из мира мертвых: "Где взять силы, сынок? Живи, живи, живи. Мама". В самое тяжелое время герои не забывают своей ответственности не только за другого человека, но и за всё окружающее, за общество, за народ. Новиков именно поэтому задерживает наступление на 8 минут, поэтому не сдает своего дома 6/I "управдом" Греков, поэтому Иконников проповедует раскулаченным Евангелие. "Но есть в его книге персонажи, которые "забыли" великие истины. Для них наступило ослепление своим могуществом, безнаказанность позволяла им использовать любые средства для достижения "революционных" целей. Гроссман показывает нравственное падение таких людей и указывает источник трагедии: административная система и ее начальник - отец всех народов.

Основной круг философской проблематики эпопеи В. Гроссмана “Жизнь и судьба” - жизнь и судьба, свобода и насилие, законы войны и жизни народа. Писатель видит в войне не столкновение армий, а столкновение миров, столкновение различных взглядов на жизнь, на судьбу отдельного человека и народа. Война выявила коренные проблемы современности, вскрыла основные противоречия эпохи. В романе две основные темы - жизнь и судьба. “Жизнь” - это свобода, неповторимость, индивидуальность; “судьба” - необходимость, давление государства, несвобода. Комиссар Крымов говорит: “Как странно идти по прямому, стрелой выстреленному коридору. А жизнь такая путаная тропка, овраги, болотца, ручейки, степная пыль, несжатый хлеб, продираешься, обходишь, а судьба прямая, струночкой идешь, коридоры, коридоры, коридоры, в коридорах двери”. Судьба основных действующих лиц трагическая или драматическая. В героизме Гроссман видит проявление свободы. Капитан Греков, защитник Сталинграда, командир бесшабашного гарнизона “дома шесть дробь один”, выражает не только сознание “правого дела борьбы с фашизмом”, отношение к войне как к трудной работе, самоотверженность и здравый смысл, но и непокорство натуры, дерзость, независимость поступков и мыслей. “Все в нем - и взгляд, и быстрые движения, и широкие ноздри приплюснутого носа - было дерзким, сама дерзость”. Греков - выразитель не только народного, национального, но и всечеловеческого, свободолюбивого духа (недаром его фамилия Греков). Главный конфликт романа - конфликт народа и государства, свободы и насилия. “Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека, его свобода”. Этот конфликт прорывается наружу в размышлениях героев о коллективизации, о судьбе “спецпереселенцев”, в картинах колымского лагеря, в раздумьях автора и героев о тридцать седьмом годе и его последствиях. Колымский лагерь и ход войны связаны между собой. Гроссман убежден, что “часть правды - это не правда”. Арестованный Крымов ловит себя на мысли, что ненавидит пытающего его особиста больше, чем немца, потому что узнает в нем самого себя. Гроссман изображает народные страдания: это и изображение лагерей, арестов и репрессий, и их разлагающего влияния на души людей и нравственность народа. Храбрецы превращаются в трусов, добрые люди - в жестоких, стойкие - в малодушных. Людей разрушает двойное сознание, неверие друг в друга. Причины данных явлений - сталинское самовластие и всеобщий страх. Сознанием и поведением людей со времен революции управляют идеологические схемы, приучившие нас считать, что цель выше морали, дело выше человека, идея выше жизни. Насколько опасна такая перестановка ценностей, видно из эпизодов, когда Новиков на восемь минут задержал наступление, то есть, рискуя головой, идет на невыполнение сталинского приказа ради того, чтобы сберечь людей. А для Гетманова “необходимость жертвовать людьми ради дела всегда казалась естественной, неоспоримой не только во время войны”. Отношение к судьбе, к необходимости, к вопросу о вине и ответственности личности перед лицом обстоятельств жизни у героев романа разное. Штурмбанфюрер Кальтлуфт, палач у печей, убивший пятьсот девяносто тысяч людей, пытается оправдать это приказом свыше, своей подневольностью, властью фюрера, судьбой: “судьба толкала его на путь палача”. Но автор утверждает: “Судьба ведет человека, но человек идет потому, что хочет, и он волен не хотеть”. Смысл параллелей Сталин - Гитлер, фашистский лагерь - колымский лагерь в том, чтобы заострить проблему вины и ответственности личности в самом широком, философском плане. Когда в обществе творится зло, в той или иной степени в нем виноваты все. Пройдя через трагические испытания XX века - Вторую мировую войну, гитлеризм и сталинизм, - человечество начинает осознавать тот факт, что покорность, зависимость человека от обстоятельств, рабство оказались сильны. И в то же время в образах героев Отечественной войны Гроссман видит свободолюбие и совестливость. Что превысит в человеке и человечестве? Финал романа открыт.

Человек на войне в романе "Жизнь и судьба"

Активно проводит на передовой "партийную линию" бывший секретарь обкома Дементий Гетманов. Это убежденный сталинист, выдвинувшийся на руководящие посты благодаря близкому сотрудничеству с органами госбезопасности. Комиссар Гетманов-человек безнравственный и бессовестный, что, однако, не мешает ему поучать других людей. В военном деле Дементий Трифонович не разбирается совершенно, но зато готов с удивительной легкостью жертвовать жизнями простых солдат ради собственного быстрого продвижения по службе. Гетманов торопится выполнить приказ Сталина о наступлении. Военная страница биографии Дементия Трифоновича заканчивается самым естественным для бывшего сотрудника госбезопасности образом-доносом на командира танкового корпуса Новикова. Под стать Дементию Гетманову и начальник штаба генерал Неудобнов. За плечами "бравого полководца" штатная служба в ОГПУ, во время которой Неудобнов лично допрашивал и пытал людей (вспомним рассказ об этом подполковника Даренского). На передовой Илларион Иннокентьевич чувствует себя неуютно, теряется в самой простой ситуации. Никакая показная храбрость не может заменить организаторских способностей и полководческого таланта. Тяжелое бремя практического руководства танковым корпусом целиком лежит на Новикове. Понимает это и генерал Еременко. Вспоминая Гетманова и Неудобнова, он без обиняков говорит Новикову: "Вот что. Тот с Хрущевым работал, тот с Тицианом Петровичем, а ты, сукин сын, солдатская кость, помни - ты корпус в прорыв поведешь". Командир танкового корпуса полковник Новиков-подлинный герой Великой Отечественной войны. На первый взгляд, в этом человеке нет ничего особенно героического, военного. И мечтает он не о боевых подвигах, а о мирной и счастливой жизни. Важную роль играют в романе сцены, рисующие взаимоотношения Новикова и Евгении Николаевны. Бесконечную жалость испытывает командир корпуса к мальчикам-новобранцам. Новиков по-настоящему близок к солдатам и офицерам. Гроссман пишет о своем герое и рядовых бойцах: "А он смотрит на них, такой же, как они, и то, что в них, то и в нем..." Именно это чувство близости заставляет Новикова сделать все, чтобы сократить людские потери во время наступления. На свой страх и риск командир корпуса оттягивает на 8 минут ввод танков в прорыв. И этим самым фактически нарушает приказ Сталина. Для такого поступка необходимо было настоящее гражданское мужество. Впрочем, смелое решение Новикова продиктовано не только состраданием к солдатам, но и трезвым расчетом полководца от Бога-надо было непременно подавить артиллерию противника, а уж потом наступать. Можно сказать, что во многом благодаря таким офицерам, как Новиков, удалось в конце концов переломить ход Сталинградской битвы и одержать решительную победу, Судьба же самого Новикова неопределенна. После доноса Гетманова он отозван в Москву. "..И не совсем было ясно, вернется ли он в корпус". Истинным героем войны может быть назван и командир полка майор Березкин. Подобно Новикову он заботится о солдатах, вникает во все мелочи фронтовой жизни. Ему присуща "рассудительная человеческая сила". "Его сила обычно подчиняла в бою и командиров, и красноармейцев, но суть ее не была военной и боевой-это была простая, рассудительная человеческая сила. Сохранять ее и проявлять в аду сражения могли лишь редкие люди, и именно они, эти обладатели цивильной, домашней и рассудительной человеческой силы, и были истинными хозяевами войны". Поэтому не таким уж и случайным является назначение Березкина командиром дивизии. К числу "истинных хозяев войны" относится и капитан Греков, командующий обороной дома "шесть дробь один" в Сталинграде. На передовой в полной мере сказываются его замечательные человеческие и боевые качества. В. Гроссман пишет, что в Грекове соединяются сила, отвага, властность с житейской обыденностью. Но есть в капитане и еще одна очень важная черта - это страсть к свободе, неприятие тоталитаризма, сталинской коллективизации. Может быть, именно во имя освобождения родной страны от железной хватки коммунистического режима и жертвует жизнью капитан Греков. Но гибнет он не один, а вместе со всем своим небольшим отрядом. Писатель вновь и вновь обращает наше внимание на то, что люди шли на смерть не во имя Сталина, партии или коммунистической утопии, а ради свободы. Свободы родной страны от поработителей и своей личной свободы от власти тоталитарного государства. "Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека, его свобода". Причина победы русских под Сталинградом в 1942 году заключается, по мнению Гроссмана, не в каких-то особых полководческих доблестях советских военачальников. Следуя традициям Льва Толстого, писатель не склонен переоценивать роль командующих и генералов (хотя, конечно, и не отрицает ее). Истинный хозяин войны - ее рядовой труженик, обычный человек, сохранивший в себе "зерна человечности" и страсть к свободе. И таких "незаметных" героев много: и летчик Викторов, и командир летного полка Закаблука, и мечущийся в поисках справедливости Крымов, и радистка Катя Венгрова, и юный Сережа Шапошников, и директор Сталинградской ГРЭС Спиридонов, и подполковник Даренский. Именно они, а не гетмановы и неудобновы вынесли на своих плечах все тяготы военного лихолетья. Именно они отстояли не только свободу и независимость Родины, но и самое лучшее в самих себе: порядочность, доброту, человечность. Ту самую человечность, которая иногда заставляет пожалеть и врага. Ту самую человечность, во имя которой и стоит жить

ПРОБЛЕМАТИКА. СЮЖЕТ. КОМПОЗИЦИЯ. Основной проблемой романа является человек и общество. Она включает в себя массу вопросов, на которые пытается ответить автор. Главный среди них: как в сокрушительной реальности с ее тоталитарным режимом отдельному человеку остаться самим собой? А что значит быть собой, когда нет ничего, что ни было бы тебе продиктовано временем, законом, властью? В чем тогда осуществляется принцип "добра" и "свободы" в условиях существующего строя? Задачей автора становится раскрытие взаимосвязей между политикой и нравственностью как главного конфликта времени. В. Гроссман пытается провести своих героев через испытание войной, как через нравственный рентген, с целью выяснения в экстремальной обстановке их подлинной человеческой сущности. Следует обратить особое внимание на стиль написания романа: на первый взгляд, собраны случайные факты, наблюдения. Но нет калейдоскопичности, всё плотно прижато друг к другу: события, биографии, коллизии, связи людей, их надежды, любовь, ненависть, жизнь и смерть. Все объясняется единым философским смыслом. За нагромождением фактов Гроссман выделяет некую первоматерию, которую называют по-разному: каша, масса, хаос. Масса организуется по законам, убивающим личность, - государственным. Доживи Гроссман до наших дней, он, возможно бы, перенял у Г. X. Попова термин Административная Система. Сюжет вынашивает общий вывод: злодеи одолели честных людей; "Гитлер изменил не соотношение, а лишь положение вещей в германской жизненной каше. И век Эйнштейна и Планка оказался веком Гитлера.» Гроссман эпоху видит и познает через поступки и мысли героев. Их судьбы не завершены. Жизнь продолжается. Композиция романа - короткие главки повествования. С виду они мозаичны, потоком идут детали, авторские суждения. Все вместе это обеспечивает движение сюжета. Но чувствуется в повествовании и круто взведенная пружина противоречивой силы: палач плачет над своей жертвой; преступник знает, что он не совершал преступления, но будет наказан; национал-социалист входит в жизнь людей с шуточками, с плебейскими замашками; лагерь выстроен «ради добра»; "в детской кремовой коляске сложены противотанковые мины", ад обжит; бойцы между атаками чинят ходики; мать продолжает разговаривать с умершим сыном. Безумие не отличается от нормы. Своеобразен и лейтмотив Гроссмана: о главном - молчание! Оно не поддается словам. "Зияние на месте цели - вот лейтмотив" (Л. Аннинс..

«Так с ложью не борются. Так борются против правды»

Арест романа Василия Гроссмана "Жизнь и судьба"

14 февраля 1961 года при обыске в квартире знаменитого советского писателя, автора нескольких романов, ветерана войны Василия Гроссмана были изъяты машинопись романа "Жизнь и судьба", черновики и наброски к нему, а также рукопись повести "Все течет", рассказывающей о сталинских лагерях. Тогда же копии романа конфисковали еще по нескольким адресам, в том числе из редакции журнала "Новый мир". Из редакции журнала "Знамя", куда Гроссман осенью предыдущего года отдал роман для публикации, экземпляр был отправлен в ЦК еще раньше. Это был почти уникальный случай, когда рукопись арестовали без ее автора, при этом огласки изъятие не получило, а остальные книги писателя не перестали публиковать, некоторое время Гроссман даже боролся за спасение книги. Копию рукописи романа удалось сохранить другу писателя поэту и переводчику Семену Липкину. В середине семидесятых — через 10 лет после смерти Гроссмана — микрофильм с текстом был передан на Запад. В 1980 году роман вышел в Швейцарии. Первая публикация "Жизни и судьбы" в Советском Союзе состоялась в 1988 году. Из хранилища ФСБ рукопись была передана в Российский государственный архив литературы и искусства только 25 июля 2013 года.

Из записки отдела культуры ЦК КПСС о беседе с В.С. Гроссманом

4 марта 1961 года

Гроссману было сказано, что рукопись его является антисоветской по содержанию 1 , чтение ее вызывает чувство гнева и возмущения 2 , что ее опубликование могло бы нанести большой ущерб 3 советскому государству. Меры, примененные в отношении рукописи 4 , необходимы в целях защиты интересов государства, а все, что с ним произошло, должно заставить его глубоко задуматься 5 о своей позиции и дать ей честную, беспощадную оценку с позиций советского человека 6 .

Д. Поликарпов, А. Петров, А. Михайлов

...рукопись является антисоветской по содержанию...

Из стенограммы расширенного заседания редколлегии "Знамени"

Вадим Кожевников

Грубые политические ошибки, враждебная направленность этого произведения вынудили нас обратиться к руководителям Союза писателей, чтобы откровенно и принципиально обсудить, как и почему произошла такая беда, можно сказать, катастрофа с нашим товарищем по Союзу писателей.<...> Вот вы все пришли сюда, встревоженные творческой судьбой известного советского писателя, который много лет потратил на создание порочного романа "Жизнь и судьба". <...> Редколлегия считает, что роман В. Гроссмана <...> является злостной критикой социалистической системы с правооппортунистических позиций, совпадающих в ряде мест романа с антисоветской пропагандой реакционных идеологов капиталистического мира. <...> Он должен понять, а мы постараемся донести до его сведения, что многие куски романа были бы с удовольствием использованы против нас и "Голосом Америки", и "Свободной Европой". Ему следует как можно дальше спрятать этот роман от посторонних глаз, принять меры к тому, чтобы он не ходил по рукам.

Борис Галанов

Это искаженная, антисоветская картина жизни. Между советским государством и фашизмом по сути поставлен знак равенства. Роман для публикации неприемлем.

Василий Катинов

Через роман красной нитью проходит мотив антисемитизма. Автор утверждает, что антисемитизм в нашей стране бытует не только в сознании отсталых слоев населения, но насаждается и сверху, являясь как бы частью государственной политики <...> Этот роман льет воду на мельницу зарубежной антисоветской пропаганды, изощренной в клевете и лжи.

Александр Кривицкий

Невольно приходит на ум сравнение с романом Б. Пастернака "Доктор Живаго", который я читал и по поводу которого подписывал письмо группы членов редколлегии "Нового мира". И если идти в этом сравнении до конца, то, пожалуй, "Доктор Живаго" просто вонючая фитюлька рядом с тем вредоносным действием, которое произвел бы роман В. Гроссмана.

Борис Сучков

В романе проскальзывает сочувствие и скорбь по поводу судьбы лидеров оппозиции. Это — не случайный мотив в романе Гроссмана. Рассматривая 1937 г. как роковую веху в нашей истории, как первопричину и наших военных неудач, писатель скорбит о том, что разгром оппозиции не позволил осуществиться той сомнительной "демократии", о которой он тоскует.

_____________________________________

...чтение ее вызывает чувство гнева и возмущения...

_____________________________________

Из дневника Корнея Чуковского

Сегодня часа в 4 вечера промчалась медицинская "Победа". Спрашивает дорогу к Кожевникову. У Кожевникова — сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в "Знамя" роман (продолжение "Сталинградской битвы"), к-рый нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т. д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно. Но в дело вмешался Д.А. Поликарпов — прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт.

_____________________________________

___________________________________

Из беседы Василия Гроссмана с Михаилом Сусловым

Суслов:

Напечатать вашу книгу невозможно, и она не будет напечатана. Нет, она не уничтожена. Пусть лежит. Судьбу ее мы не изменим. Не следует преуменьшать и недооценивать тот вред, который принесла бы ее публикация. Зачем же нам к атомным бомбам, которые готовят против нас наши враги, добавлять и вашу книгу. Ее публикация поможет нашим врагам. <...> Ваша книга несравнимо опаснее для нас, чем "Доктор Живаго".

_____________________________________

...меры, примененные в отношении рукописи...
_____________________________________

Из протокола обыска

<...> На требование наряда выдать рукописи и черновые записи романа "Жизнь и Судьба" Гроссман Иосиф Соломонович выдал добровольно следующие экземпляры рукописи и черновые записи романа "Жизнь и Судьба": 1. рукопись романа "Жизнь и Судьба" часть 1-я на отдельных листах в папке темно-синего цвета, картонная папка; 2. рукопись романа "Жизнь и Судьба" часть 2-я на отдельных листах в папке синего цвета, картон. 3. рукопись романа "Жизнь и Судьба", часть 3-я на отдельных листах в картонной папке коричневого цвета. <...> Примечание: Гроссман Иосиф Соломонович заявил, что кроме выданных им рукописного текста и черновых записей романа "Жизнь и Судьба" машинописные копии этого романа находятся у: 1. в редакции журнала "Знамя" — 3 экземпляра; 2. в редакции журнала "Новый мир" — 1 экземпляр.

Протокол об изъятии рукописи романа "Жизнь и судьба". Фото: РГАЛИ

Из книги Семена Липкина "Жизнь и судьба Василия Гроссмана"

Гроссман мне позвонил днем и странным голосом сказал: "Приезжай сейчас же". Я понял, что случилась беда, но мне в голову не приходило, что арестован роман. На моей памяти такого не бывало. Писателей арестовывали охотно, но рукописи отбирались во время ареста, а не до ареста авторов. Только недавно я узнал, что еще в 1926 году изъяли рукопись у Булгакова. Заявились двое, утром, оба в штатском.

<...> Предъявили Гроссману ордер на изъятие романа. <...> Полковник, когда кончился обыск, спросил, имеются ли где-нибудь другие экземпляры. Гроссман ответил: "У машинистки, она оставила один экземпляр у себя, чтобы получше вычитать. Другой — в "Новом мире". Был еще в "Знамени", но тот, наверное, у вас". С Гроссмана хотели взять подписку, что он не будет никому говорить об изъятии рукописи. Гроссман дать подписку отказался. Полковник не настаивал.

_____________________________________

...должно заставить глубоко задуматься...

_____________________________________

Из рабочих тетрадей Александра Твардовского

Изъятие органами экземпляров романа Гроссмана — в сущности это арест души без тела. Но что такое тело без души? Поликарпов еще не вернулся. Дважды говорил с Гроссманом — он подавлен. Мне не кажется это мероприятие разумным, не говоря уже о его насильственном характере. Дело не в том, что для Гроссмана с его дурью эта акция — подтверждение того, о чем он вещает в романе, а в том, как это скажется на всех людях нашего цеха. Взят и мой экземпляр, хранившийся в сейфе в "Новом мире". Таким образом, часть того недоверия, которое обращено к автору, относится и ко мне. Ах, горе луковое, несмышленое.

_____________________________________

...дать беспощадную оценку с позиций советского человека...

_____________________________________

Из письма Василия Гроссмана Никите Хрущеву

<...> Вот уже год, как я не знаю, цела ли моя книга, хранится ли она, может быть, она уничтожена, сожжена?

Если моя книга — ложь, пусть об этом будет сказано людям, которые хотят ее прочесть. Если книга моя — клевета, пусть будет сказано об этом. Пусть советские люди, советские читатели, для которых я пишу 30 лет, судят, что правда и что ложь в моей книге. <...>

Мало того, когда рукопись моя была изъята, мне предложили дать подписку, что за разглашение факта изъятия рукописи я буду отвечать в уголовном порядке.

Методы, которыми все происшедшее с моей книгой хотят оставить в тайне, не есть методы борьбы с неправдой, с клеветой. Так с ложью не борются. Так борются против правды. <...>

Я прошу вас вернуть свободу моей книге, я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета Государственной Безопасности. Нет смысла, нет правды в нынешнем положении, в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее. Прошло двенадцать лет с тех пор, как я начал работу над этой книгой. Я по-прежнему считаю, что написал правду, что писал я ее, любя и жалея людей, веря в людей. Я прошу свободы моей книге.

Кратко сказать о требуемом – достоинство, растекаться мыслью по древу – достоинство. Писатель волен выбрать требуемую ему форму подачи материала. Касательно Гроссмана – это обилие слов, потоп и даже флейм, как принято говорить в XXI веке. Более того, Гроссман и оффтоп – крепко связанные друг с другом понятия. Когда сабж “Битва за Сталинград”, открывший книгу ожидает увидеть описание связанных с битвой событий, но никак не тонуть в авторских отступлениях. Доходит до того, что описываемый Гроссманом жар не ощущается, поскольку жар описан чрезмерно, его излишне много и он не кажется настоящим. Говорить при этом о войне уже само по себе кажется излишним, лучше ещё раз посетовать на горести еврейского народа.

Первая часть дилогии, “Правое дело”, ввела читателя в курс описываемого автором. Но тогда Гроссман не мог нахвалиться прозорливости советских людей. Теперь Василий повернулся на сто восемьдесят градусов и рассказывает об обратном. Рассказывает он так, словно вина лежит на ком-то определённом. Хотя, будем честными, населявшие Россию народности всегда отличались стремлением к внутреннему согласию с действительностью и старались сделать всё для того, чтобы личное мнение не затмевало стремление к общему благу. Кто с таковым мировоззрением не согласился, те, не вынеся груз ответственности, предпочли покинуть Советский Союз.

А ведь стремление к общему благу – болезненная для русских тема. Гроссман это игнорирует. Он сторонник объективности. Его правда – настоящая правда, только поданная читателю под авторским углом её восприятия. Василий не считает, что ложь и общее благо совместимы. Пусть население дрогнет под поступью немцев, страна рухнет – главное сказать правду, какой бы она не была. Ежели люди хотят заблуждаться – нельзя им открывать глаза, они прекрасно осведомлены о происходящем. Помыслы всё равно будут направлены в требуемую им сторону, а мешающихся под ногами затопчут.

Стоит ли сочувствовать Гроссману, чей реализм отличался от социалистического? Он имел право на личную точку зрения и выразил её письменно. Что же до реакции власти на труд Василия, то она была вполне ожидаемой. Никто не любит, когда с ним не соглашаются. Взять хоть власть, хоть народ. И когда в тексте открыто говорится про концлагерь, где заключённые сами над собой устраивают надзор, себя же кормят отбросами и отправляют на смерть, легко увидеть завуалированную критику Советского Союза и нелестное мнение о населяющих его гражданах. Аналогичных примеров каждый сможет найти требуемое ему количество. Нашли их и в шестидесятых годах.

Врага нужно уничтожать, говорит словами действующих лиц Гроссман. Плохие люди есть среди всех наций, опять замечает Гроссман. Василий был умным человеком и понимал, к чему могут привести размышления, вступающие в противоречие с мнением большинства. Достаточно одному сказать, что ты враг, как остальные подхватят, и уже не будет важно, кто сказал и вследствие чего им были сделаны такие выводы. И всё равно Гроссман боролся за правду, желал сообщить о творимых несправедливостях и, должно быть, считал необходимым иначе воспринимать события прошлого. Но он не был тем одним, кто скажет правду и она тут же будет подхвачена, а после все с ней согласятся.

Правде тоже требуется время для усвоения, необходимо ждать или иным способом о ней рассказывать. Гроссман написал книгу. Теперь читатель может ознакомиться с прошлым. Настало время узнать правду! Правда правдива ли правда? В любом случае, прошлое в прошлом, и уже не так важно, какие процессы тогда происходили в обществе, нужно жить сегодняшним днём и смотреть наперёд, неся уже свою, а не чужую правду.

Василий Семенович Гроссман - писатель, самое талантливое и правдивое произведение которого увидело свет только в период оттепели. он прошел всю Великую Отечественную войну и был свидетелем Сталинградских боев. Именно эти события отразил в своем творчестве Гроссман. «Жизнь и судьба» (краткое содержание его и станет нашей темой) - роман, ставший кульминацией изображения советской действительности.

О романе

С 1950 по 1959 год писал этот роман-эпопею Василий Семенович Гроссман. «Жизнь и судьба» (краткое содержание произведения представим ниже) завершает дилогию, которая начиналась произведением «За правое дело», оконченным в 1952 году. И если первая часть абсолютно вписывалась в каноны соцреализма, то вторая приобрела иную тональность - зазвучала в ней ясно и отчетливо критика сталинизма.

Публикация

В СССР опубликован роман был в 1988 году. Связано это было с тем, что совершенно не соответствовало линии партии творение, которое сочинил Гроссман. «Жизнь и судьба» (отзывы роман первоначально получил не просто страшные, а ужасные) был признан «антисоветским». После все экземпляры были конфискованы КГБ.

После того как рукопись была изъята, Гроссман обратился в письме к с просьбой объяснить, что ждет его книгу. Вместо ответа писателя пригласили в ЦК, где объявили, что книгу печатать не будут.

Гетманов

Продолжаем разбирать образы героев романа, который написал Гроссман («Жизнь и судьба»). На фоне двух предыдущих героев выделяется Гетманов. Он не стоит перед выбором, он давно решил, что главное - поступать целесообразно. На первый взгляд, это очень обаятельный и умный персонаж. Он совершенно искренен в своих заблуждениях и не подозревает, что у него есть «второе дно». Показателен момент, когда он, беспокоясь о колхозных рабочих, занижал им зарплату.

Вывод

Очень редкое и интересное описание сталинского времени представил читателю Гроссман. «Жизнь и судьба», краткое содержание которого мы рассмотрели, - роман, направленный на борьбу с тоталитаризмом. И не важно, воплощен ли он в нацистском или советском режиме.