Бродский шествие. Шествие — Бродский

В ту новогоднюю ночь были сожжены не только занавески, но и все мосты и корабли. Из стихов Дмитрия Бобышева:

Но как остановились эти лица,
когда вспорхнула бешеная птица
в чужом дому на занавес в окне,
в чужом дому, в своём дыму, в огне...
Немногое пришлось тогда спасти!
Нет, дом был цел, но с полыханьем стога
сгорали все обратные пути,
пылали связи...

Моя свобода и твоя отвага -
не выдержит их белая бумага,
и должен этот лист я замарать
твоими поцелуями, как простынь,
и складками, и пеплом папиросным,
и обещанием имён не раскрывать.

Над этими стихами иронизировал Сергей Довлатов . Из его письма И. Ефимову:
«Знаю я Диму, переспит с чужой женой и скажет — я познал Бога! » Он относил его к породе тех персонажей Достоевского, которые любую свою гнусь объясняли высшими материями.
Бобышева не смущало, что Бродский — его друг, а Марина — невеста друга. Тем более, что сама невеста ему заявила: «Я себя таковой не считаю. А что он думает — это его дело ». Значит, свободна, - резонно посчитал Бобышев.

Тогда, с тогда ещё чужой невестой,
шатался я, повеса всем известный,
по льду залива со свечой в руке,
и брезжил поцелуй невдалеке.

И думал он в плену шальных иллюзий:
страсть оправдает всё в таком союзе,
всё сокрушит: кружилась голова,
слов не было. Какие там слова!

Но в этом свободном союзе был некий подловатый нюанс: они сошлись в самый трудный для Бродского момент, когда КГБ обложило его со всех сторон, когда над ним висела угроза ареста. Друзья уговаривали его остаться в Москве, не высовываться, отсидеться в психушке, но Бродский, почуяв неладное в любовном тылу, сбежал из больницы и примчался в Питер на самолёте, где его и схватили.
В мемуарах Д. Бобышева («Я здесь ». Вагриус. 2003) история этого любовного треугольника увидена им со своей колокольни и рассказана с явной оглядкой на «Идиот» Достоевского , где роль Мышкина , впадающего после решительного объяснения хоть и не в эпилептический, но в истерический припадок, отведена рассказчику, Бродский изображён как одержимый тёмной страстью, грозящий то ножом, то топором, Рогожин , а мечущаяся между ними и склонная при случае что-нибудь поджечь героиня - как Настасья Филипповна . Однако на деле контраст между богатым и сложным интеллектуально-эмоциональным миром Бродского и пошловатым — его соперника - вызывал ассоциации не с Достоевским, а скорее, с Грибоедовым: «А Вы? О Боже мой! Кого себе избрали! »
В. Соловьёв в своём «Запретном романе о Бродском » высказывает такую фрейдистскую мысль: что Бобышев не просто запал на М.Б., но рассматривал её скорее как трофей в поэтическом турнире с Бродским. Якобы Бродский был объектом его поэтической ревности, и Бобышев поединок с поля поэзии, где он был обречён на проигрыш, перенёс на поле любовное, где взял-таки реванш за литературное поражение, уязвив и унизив друга, в котором видел соперника, а тот в нём — нет.
Л. Штерн вспоминала, как спустя восемь лет, накануне своего отъезда на запад в 1972-ом, Бродский попросил её совершить с ним прощальную поездку по ленинградским окрестностям на её автомобиле. А потом попросил заехать на «ту самую дачку», где происходила роковая встреча Нового года с поджогом занавесок.

Та самая дача в Комарово

Иосиф попросил остановиться, вышел из машины и направился к даче. Друзья тактично остались в машине. Бродского не было минут пятнадцать. Вернулся он мрачный и удручённый. И, может быть когда он стоял один в пустынной даче и представлял, как всё было, может быть именно тогда рождались в нём строки этого стихотворения:
«Горение ». Читает Давид Аврутов : http://rutube.ru/video/c23c779597f45c72c819e4ee473bc37e/

Много писалось о душевном холоде Бродского, о сухости его эмоционального мира. Но как же этот холод мог рождать такой душевный жар?

«Тогда, когда любови с нами нет»

Мучительный роман и разрыв с Басмановой был самой трагической страницей его жизни. Эта женщина занимала огромное место в судьбе поэта. Бродский никогда и никого не любил так, как её. Она стала его наваждением, его проклятием и — неиссякаемым источником вдохновения. Он посвятил ей более тридцати произведений. Поэтому какой бы ни была эта женщина, какими бы ни были её поступки, мы должны быть ей признательны: благодаря ей русская поэзия обогатилась лирикой высочайшего класса.

Пора давно за все благодарить,
за все, что невозможно подарить
когда-нибудь, кому-нибудь из вас
и улыбнуться, словно в первый раз
в твоих дверях, ушедшая любовь,
но невозможно улыбнуться вновь.

Прощай, прощай -- шепчу я на ходу,
среди знакомых улиц вновь иду,
подрагивают стекла надо мной,
растет вдали привычный гул дневной,
а в подворотнях гасятся огни.
-- Прощай, любовь, когда-нибудь звони.

Стихи, посвящённые Марине Басмановой, центральны в лирике Бродского, и не потому, что они лучшие — среди них есть шедевры и есть стихи проходные, - а потому что эти стихи и вложенный в них духовный опыт были тем горнилом, в котором выплавилась его поэтическая личность. Уже в последние свои годы Бродский говорил о них: «Это главное дело моей жизни ».

Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещенною стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истертой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно желтой.
Стол пустовал. Поблескивал паркет.
Темнела печка. В раме запыленной
застыл пейзаж. И лишь один буфет
казался мне тогда одушевленным.

Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.

Позже он составит из этих стихов книгу «Новые стансы к Августе » (переиначив «Стансы к Августе» Байрона ) и будет сравнивать её с «Божественной комедией» Данте . Ключевыми там являются три стихотворения: «Элегия » («До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу в возбужденье... »), «Горение » и «Я был только тем, чего ты касалась ладонью... ». В «Элегии » «потерявший подругу» сравнивается с «продуктом эволюции», неким условным морским существом, лишённым привычной стихии, выброшенным на сушу, где ему предстоит приспособиться к жизни в иной среде и научиться жить и дышать по-другому.

Тогда, когда любови с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.

Купи на эти деньги патефон
и где-нибудь на свете потанцуй
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.

Да, слушайте совета Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только, плача и крича!

На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе.
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердца не отыщется в дыре,

проделанной на розовой груди,
и только патефоны впереди,
и только струны-струны, провода,
и только в горле красная вода.

(Романс скрипача, «Шествие»)

И всё-таки Бродский надеялся, что у них ещё всё получится, что они будут счастливы. Мечтал об их общем ребёнке. Об этом он в ссылке в 1965 году пишет посвящённое Марине стихотворение «Пророчество »:

Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой
От континента в небольшом кругу,
Сооруженным самодельной лампой...

Придет зима, отчаянно крутя
Тростник на нашей кровле деревянной,
И если мы произведем дитя,
То назовем Андреем или Анной.

Пророчество сбылось. Стихи, как говорила другая Марина, сбываются.
Но когда Басманова была беременна от Бродского, в её жизнь вошёл Дмитрий Бобышев. Красавица металась от Иосифа к нему и обратно.

Ты, ревность, только выше этажом.
А пламя рвется за пределы крыши.
И это -- нежность. И гораздо выше.
Ей только небо служит рубежом.

А выше страсть, что смотрит с высоты
бескрайней, на пылающее зданье.
Оно уже со временем на ты.
А выше только боль и ожиданье.

(«Мужчина, засыпающий один»)

8 октября 1967 года у Марины и Иосифа родился сын Андрей . Он был зачат в Рождество, потому Бродский так любил этот праздник и поставил себе задачу — каждый год писать по одному стихотворению на тему Рождества. Послушайте знаменитый «Рождественский романс » на стихи Бродского в исполнении М. Козакова — в таком - лучшем варианте - его в Интернете нет: http://rutube.ru/video/1afb6826cb249a301cdd5289b5019404/

Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

В день рождения сына Бродский подарил ему Библию с надписью: «Андрею на всю жизнь ». Однако к этому времени Басманова уже жила с Бобышевым.
Бродский так и не женился на единственной женщине, которую любил «больше ангелов и Самого ». Их семейное счастье длилось недолго. Он не выдержал и трёх дней, сбежав от «бытовухи» - из папиной коммуналки, которую им выделили родители — в свою, на Пестеля , обратно под родительское крыло. А Марина с ребёнком вернулась к своим родителям - на улицу Глинки (бывшей Никольской ), 15, кв.14.

дом Бенуа, где жили Басмановы и где М.Б. живёт и сейчас

В начале 1968-го они разошлись окончательно. Бобышев потом женится на американке русского происхождения и тоже уедет в США. Марина останется одна. Сына запишет на свою фамилию. И даже отчество даст ему «Осипович», а не Иосифович, как бы поделив отцовство между Бродским и Мандельштамом. Иосифу разрешали видеться с ребёнком при условии — тот не должен знать, кто его отец. Для него он был просто Осей.

Марина с сыном

В 1967 году Бродский напишет стихотворение, адресованное сыну:

что, связок не щадя и перепонок,
во мне кричит все детское: ребенок
один страшится уходить во тьму.

Сын! Если я не мертв, то потому
что взрослый не зовет себе подмогу.
Я слишком горд, чтобы за то, что Богу
предписывалось, браться самому.

Сын! Если я не мертв, то потому
что знаю, что в Аду тебя не встречу.
Апостол же, чьей воле я перечу,
в Рай не позволит занести чуму.

Грех спрашивать с разрушенных орбит!
Но лучше мне кривиться в укоризне,
чем быть тобой неузнанным при жизни.
Услышь меня, отец твой не убит.

Потом, в Нью-Йорке у него над камином висели две фотографии — портрет Ахматовой и та, где он — с сыном, оставшимся в России.

«Твой пацан подрос...»

Бродский эмигрировал в Америку, когда Андрею было пять лет. С сыном у него тоже, как он выразился, «отношения не сложились».
Андрей Басманов живет в Петербурге. Ему сейчас 44 года. У него две дочки — две внучки Бродского — чьи фотографии он всегда носил с собой и очень ими гордился. Внешнее сходство Андрея с отцом поразительно — такой же веснушчатый и рыжий, но без отцовской яркости, энергии и магнетизма. Недаром говорится, что на детях гениев природа отдыхает.

И хотя Андрей в чём-то повторял Иосифа — например, как он, не мог учиться в советской школе, бросил её, но у Бродского, как известно, была фантастическая тяга к самообразованию, а у Андрея её не было. Мать возила его в школу на такси, чтобы убедиться, что он доехал. Не хотел учиться. Работал контролёром в троллейбусе. В начале 80-х его часто видели на ступеньках Казанского собора, в традиционном месте сбора ленинградских хиппи.

Он носил тогда кличку «поручик Басманов». Увлекался гитарой, рок-музыкой, авторской песней, но и в этом талантом Бог его обделил. К своему великому отцу Андрей никогда никакого интереса не испытывал и даже скрывал своё родство с ним.
Уже взрослого сына Бродский пригласил в гости в Америку. Друзья организовали Андрею поездку в Штаты. Бродский очень волновался перед его приездом. Это была первая и последняя встреча отца с сыном. Она страшно разочаровала Бродского. Потом он звонил другу - поэту Владимиру Уфлянду и с ужасом говорил: «Боже мой, он лежит на диване и поёт какие-то ужасные песни! Это же невозможно слушать!»

Конечно, он не рассчитывал, что сын тоже станет поэтом, но не ожидал увидеть столь отличный от него мир.

Воротиться сюда через двадцать лет,
отыскать в песке босиком свой след.
И поднимет барбос лай на весь причал
не признаться, что рад, а что одичал.

Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;
но прислуга мертва опознать твой шрам.
А одну, что тебя, говорят, ждала,
не найти нигде, ибо всем дала.

Твой пацан подрос; он и сам матрос,
и глядит на тебя, точно ты -- отброс.
И язык, на котором вокруг орут,
разбирать, похоже, напрасный труд.

Марина Басманова за сорок лет, прошедшие после расставания с Бродским, не сказала никому ни слова о своем романе. Все эти годы она ведет жизнь уединенную и закрытую от посторонних глаз: принципиально не дает интервью, не встречается с журналистами, не отпирает дверей даже знакомым людям, не ведет телефонных разговоров с незнакомыми.

Дверь её квартиры на третьем этаже. Он бывал на этой лестнице.

Как-то Андрей наткнулся на строчку из отцовского стихотворения «К Тиберию »: «Ты тоже был женат на б… » и в сердцах пригрозил, что отомстит за мать.
Говорят, сегодня он ведет образ жизни свободного художника. Считает себя коммунистом. Профессионально увлекается фотографией. В объектив фотокамеры попадают в основном дворы-колодцы старого Петербурга и веселые попойки друзей в собственной мансарде на улице Марата, которая досталась ему от деда — художника Павла Басманова.
После поездки к отцу в Нью-Йорк в середине 90-х годов он написал опус о своих пьяных приключениях в Америке. Произведение насыщено отборными матерными выражениями и представляет собой по крайней мере лингвистическую ценность. Рассказывают, что мат — это привычная форма речи Басманова, он на нем говорит и поныне.
Замыслив вскоре жениться, Бродский назовёт своего отпрыска «эскизом».

Марина Басманова с сыном Андреем

«И первый подвернувшийся овал...»

Бродский не сентиментален. Он чужд всяческой патетике и романтике. В любви для него нет тайны, сплошная физика:

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то, чтобы здесь Лобачевского твёрдо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сходиться. И тут -
тут конец перспективы.

Он зачастую груб и циничен. В стихотворении «Бюст Тиберия », обращаясь к римскому императору, пишет: «Приветствую тебя, две тыщи лет/ спустя. Ты тоже был женат на бляди./ У нас немало общего».

Всю жизнь Бродский любил одну женщину, которую он же называл врагиней, ягой, блудней с рыбьей кровью и которой посвятил все любовные стихи плюс одно антилюбовное («Дорогая, я вышел сегодня из дому... ») Но как бы он её ни называл, ни оскорблял - он любил лишь её одну. Хотя безуспешно пытался заменить другими.

Ведь каждый, кто в изгнанье тосковал,
рад муку, чем придётся, утолить
и первый подвернувшийся овал
любимыми чертами заселить.

В начале 70-х это была Вероника Шильц , ставшая верным другом на долгие годы. Ей посвящено стихотворение 1977 года «Шорох акации », стихотворение 1993 года «Персидская стрела »:

Ты стремительно движешься. За тобою
не угнаться в пустыне, тем паче - в чаще
настоящего. Ибо тепло любое
ладони - тем более преходяще.

Бродский с Вероникой Шильц

Познакомились они ещё в 1967 году. У актёра Льва Прыгунова в Москве были две знакомые француженки. Одна из них, Вероника Шильц, работала в посольстве и прекрасно говорила по-русски. Когда она узнала, что Лев дружит с Бродским, то стала умолять, чтобы он их познакомил. Это было как раз накануне 28-го дня рождения Прыгунова.

Лев тогда жил на двоих с другом в 35-тиметровой комнате в коммуналке. Он позвал на день рождения массу народа и этих француженок тоже. Среди гостей был Бродский. Они познакомились, и Иосиф увлёкся Вероникой. Она поехала за ним в Ленинград, но ничего серьёзного у них не получилось.
"Выходит, я их свёл. - вспоминал Прыгунов. - Потом Иосиф написал гениальную поэму "Прощайте, мадемуазель Вероника" - и всё, освободился от любви. Но если бы не я, этой поэмы просто бы не было. И мы это вспоминали, когда я был у него в Америке ".
Потом была профессор русской литературы Лондонского университета Фейс Вигзелл . Они познакомились в 1968-м в Ленинграде.

Фейс Вигзелл

На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться,

Сегодня здесь, на Прачечном мосту,
рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
таращится, забыв о поплавке,
на зыбкое свое изображенье.

Река его то молодит, то старит.
То проступают юные черты,
то набегают на чело морщины.
Он занял наше место. Что ж, он прав!

С недавних пор все то, что одиноко,
символизирует другое время;
а это - ордер на пространство. Пусть
он смотриться спокойно в наши воды

И даже узнает себя. Ему
река теперь принадлежит по праву,
как дом, в который зеркало внесли,
но жить не стали.

Прачечный мост

Во всех поэтических сборниках Иосифа Бродского, где есть это стихотворенье, над первой строчкой стоят буквы посвящения "F.W ." Бродский был влюблён в эту женщину и даже делал ей предложение, но она вышла за американца, жившего в Англии. В 1978 году Фейс разойдётся с ним и они снова будут встречаться с Бродским, когда он приедет в Америку. Фейс Вигзелл посвящено и длинное любовное стихотворение «Пенье без музыки », (названное так в противовес верленовским «Песням без слов »), где развивается геометрическая метафора двух «точек», то есть любовников, разделённых пространством, но соединённых линиями, которые пересекаются где-то над ними, образуя треугольник:

Вот место нашей встречи. Грот
заоблачный. Беседка в тучах.
Приют гостеприимный. Род
угла; притом, один из лучших

Хотя бы уже тем, что нас
никто там не застигнет. Это
лишь наших достоянье глаз,
верх собственности для предмета.

За годы, ибо негде до -
до смерти нам встречаться боле,
мы это обживём гнездо,
таща туда по равной доле

Скарб мыслей одиноких, хлам
невысказанных слов - всё то, что
мы скопим по своим углам;
и рано или поздно точка

Указанная обретёт
почти материальный облик,
достоинство звезды и тот
свет внутренний, который облак

Не застит - ибо сам Эвклид
при сумме двух углов и мрака
вокруг ещё один сулит,
и это как бы форма брака.

Приятельнице из Польши Зое Копусцинской Бродским посвящено стихотворение «Полонез: вариация »:

Безразлично, кто от кого в бегах:
ни пространство, ни время для нас не сводня,
и к тому, как мы будем всегда, в веках,
лучше привыкнуть уже сегодня.

В жизни Бродского было много женщин. (Строки: «в ночи не украшают табурета ни юбка, ни подвязка, ни чулок » - мягко говоря, поэтическое преувеличение). Говорили, что он не мог быть один. Это бывает при болезни сердца. Такой страх умереть, когда годится почти любая под рукой. Все его романы носили непродолжительный характер и подчинялись простому правилу: « Я считал, что лес - только часть полена, и зачем вся дева, раз есть колено ». Связи были случайны, поверхностны, он всячески избегал повторений и продолжений. («В одну и ту же дважды? Да вы что! Я имею в виду реку »).

Вот как он рисует портрет литературоведки, которую называл «моя шведская вещь » и которая скрашивала ему тоску ПЕНовского конгресса в Рио: «Помню очаровательное, светло-палевое с тёмно-синим рисунком платье, ярко-красный халат поутру и - лютую ненависть животного, которое догадывается о том, что оно животное, в 2 часа ночи ».
В 80-е годы в жизни Бродского появилась женщина, на которой он чуть было не женился. Это была юная, нежная полуитальянка-полугречанка Анна Лиза Аллево . Вот как описывает её внешность Евгений Рейн : «От неё исходила кротость, нечто даже фаталистическое. Тихий голос, ясный взгляд серых глаз. При всей миловидности в её внешности не было ничего вульгарного, затёртого, банального. Я ещё тогда подумал, что вот такая головка могла бы быть отчеканена на античной монете ». Ей посвящена группа стихов в «Урании », стихотворение 198З года «Сидя в тени »:

Так марают листы:
запятая, словцо.
Так говорят «лишь ты»,
заглядывая в лицо.

К этому стихотворению Бродским в экземпляре Рейна была сделана приписка: «написано на о.Искья в Тирренском море во время самых счастливых двух недель в этой жизни в компании Анны Лизы Аллево».

остров Искья

Ей посвящено стихотворение «Ария »:

Оттого мы кричим,
что, дав простор подошвам,
рок, не щадя причин,
топчется в нашем прошлом...

Ей же адресовано и это пронзительное лирическое стихотворение 1987 года:

Ночь, одержимая белизной
кожи. От ветреной резеды,
ставень царапающей, до резной
мелко вздрагивающей звезды,

спи. Во все двадцать пять свечей,
добыча сонной белиберды,
сумевшая не растерять лучей,
преломившихся о твои черты,

ты тускло светишься изнутри,
покуда, губами припав к плечу,
я, точно книгу читая при
тебе, сезам по складам шепчу.

Под посвящением ей на этом стихотворении была сделана приписка (на экземпляре Рейна): «Анне Лизе Аллево, на которой следовало бы мне жениться, что, может быть, ещё произойдёт ». Не произошло. Из стихов, посвященных ей в «Урании», становится ясно, что она любила Бродского и, видимо, не безответно. Но почему-то этот союз не состоялся. Может быть, потому, что судьба уже готовила его к другому.
Потом шесть лет он жил с американской слависткой Кэрол Юланд . Она вдохновила Бродского на эссе «Полторы комнаты ». Он писал его о своих умерших родителях, чтобы доказать ей, что он не тот холодный и равнодушный человек, которым она его считала.

"Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину" — кадры из художественно-анимационного фильма

Актриса Елена Коренева , которая в это время работала в Нью-Йорке официанткой, рассказала в своей автобиографической книге «Идиотка » историю их короткого романа...

Случались и трагикомические любовные истории. Так, одна замужняя дама, жена живущего в Бостоне поэта М., приехала в один прекрасный день без всякого повода к Бродскому на Мортон-стрит «навеки поселиться».

Она позвонила в дверь, вошла с чемоданом и сказала: «Как хотите, Иосиф, а я без Вас не могу жить ». Бродский любезно помог ей снять пальто, усадил в кресло, а сам заперся наверху и в панике позвонил своей давней приятельнице Людмиле Штерн : «Что делать?!» Штерн была хорошо знакома с этой дамой и с её мужем, коему и позвонила, чтобы он немедленно приехал и забрал свою жену вместе с чемоданом. Что тот и сделал. А пока муж ехал, Бродский сидел, запершись, в то время как дама выла под дверью.

И. Бродский и Л. Штерн

Людмила пишет, что когда они с друзьями, вспомнив эту историю, отсмеялись, Бродский вдруг сказал: «Как это ни смешно, я всё ещё болен Мариной. Такой, знаете ли, хронический случай».

«Дорогая, мы квиты»

Та, по которой он тосковал и которую безуспешно пытался заменить другими, не любила его. Это была самая большая драма и поражение его жизни. Самая большая его боль при расставании была о Марине.

Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь, прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал, что было тогда тобой?

Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался в лесах за тебя свинцу,
но и в чёрном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог «Варяг».

Эти же чувства подспудной тоски и нежности под маской грубости и цинизма читаются в стихотворении «Любовная песнь Иванова » (читает Давид Аврутов ), в сюжете которого проглядывают черты личной драмы самого поэта. Это история классического треугольника, описанная в гротесктной, насмешливой, издевательской форме. "Любовная песнь Иванова", несомненно, автобиографична. Эту исповедь алкаша можно считать закомуфлированным, пародийным,самоироничным признанием самого поэта и ставить рядом с открыто-исповедальным любовным "Горением ". Маска алкаша Иванова позволила Бродскому сделать признания, немыслимые для него прямым текстом в автобиографческих стихах. Послушайте: http://rutube.ru/video/ce4fb42f6b8f60aed9549ac572a059c6/

Они были слишком разными людьми. Кажется, потом это понял и сам Бродский.

Вот конец перспективы
нашей. Жаль, не длинней.
Дальше - дивные дивы
времени, лишних дней,
скачек к финишу в шорах
городов и т.п.
лишних слов, из которых
ни одно о тебе.

И всё-таки он скажет о ней ещё одно слово. Четверть века спустя, в 1989-м И.Бродский обратился к самой Главной и самой Любимой его женщине с такими стихами:

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал на галерке китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и финикам,
рисовала тушью в блокноте, немного пела,
развлекалась со мной, но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии,
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Людмила Штерн на правах друга юности позволила себе резко отозваться об этих стихах Бродского в своей книге, посчитав их не просто чересчур жестокими, но и недостойными его любви: «О чём он возвестил миру этим стихотворением? Что наконец разлюбил МБ и освободился, четверть века спустя, от её чар? Что излечился от хронической болезни и в честь этого события врезал ей в солнечное сплетение? Зачем было независимому, «вольному сыну эфира» плевать через океан в лицо женщине, которую он любил «больше ангелов и Самого»? Великий предшественник Бродского когда-то выразил великое чувство великими строчками: «Я Вас любил, любовь ещё, быть может...« Вот кто взял нотой выше. Бродскому эту ноту взять не удалось».

Но, подобно Есенину, который после страшных оскорблений любимой женщине вдруг срывается на рыдание («Дорогая, я плачу, прости... прости... »), Бродского тоже выдаёт порой неловкий жест незащищённого чувства:

Дорогая, мы квиты.
Больше: друг к другу мы,
точно оспа, привиты
среди общей чумы.

Эта любовь умерла, судя по его стихам, в 1989 году, когда он написал под обычными инициалами посвящения "М.Б .":

"Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем / ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил, / но забыть одну жизнь - человеку нужна, как минимум, / еще одна жизнь. И я эту долю прожил ". К тому времени он не видел Марину Басманову уже 17 лет.

Окончание:

Бродский Иосиф

И О С И Ф Б Р О Д С К И Й

Ш Е С Т В И Е

Поэма-мистерия в двух частях и в 42 главах-сценах

Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она - гимн баналу.

Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более, как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов. Романс - здесь понятие условное, но по существу - монолог.

Романсы рассчитаны на произнесение и на произнесение с максимальной экспрессией; в этом, а также в некоторых длиннотах сказывается литературный характер поэмы.

Романсы, кроме того, должны произноситься высокими голосами; нижний предел - нежелательный - баритон; верхний - идеальный - альт.

Прочие наставления у Шекспира в "Гамлете" - 3-м акте.

Пора давно за все благодарить, За все, что невозможно подарить. Когда-нибудь кому-нибудь из вас И улыбнуться, словно в первый раз. В твоих дверях, ушедшая любовь, Но невозможно улыбнуться вновь.

Прощай, прощай, - шепчу я на ходу, Среди знакомых улиц вновь иду, Подрагивают стекла надо мной, Растет вдали привычный гул дневной, И в подворотнях гасятся огни. - Прощай, любовь, когда-нибудь звони.

Так оглянись когда-нибудь назад: Стоят дома в прищуренных глазах, И мимо них уже который год По тротуарам шествие идет.

Вот Арлекин толкает свой возок, И каплет пот на уличный песок, И Коломбина машет из возка. А вот скрипач, в руках его тоска И несколько монет. Таков скрипач. А рядом с ним вышагивает Плач, Плач комнаты и улицы в пальто, Блестящих проносящихся авто. Плач всех людей. А рядом с ним Поэт, Давно не брит и кое-как одет И голоден, его колотит дрожь. А меж домами льется серый дождь, Свисают с подоконников цветы, А там внизу вышагиваешь ты. Вот шествие по улицам идет, И кое-кто в полголоса поет, А кое-кто поглядывает вверх, А кое-кто поругивает век, Как, например, усталый человек. И шум дождя и вспышки сигарет, Шаги и шорох утренних газет, И шелест непроглаженных штанин (неплохо ведь в рейтузах, Арлекин), И звяканье оставшихся монет, И тени их идут за ними вслед.

Любите тех, кто прожил жизнь впотьмах И не оставил по себе бумаг И памяти, какой уж ни на есть, Не помышлял о перемене мест, Кто прожил жизнь, однако же не став Ни жертвой, ни участником забав, В процессию по случаю попав. Таков Герой. В поэме он молчит, Не говорит, не шепчет, не кричит, Прислушиваясь к возгласам других, Не совершает действий никаких. Я попытаюсь вас увлечь игрой: Никем незамечаемый порой, Запомните, присутствует герой.

Вот шествие по улицам идет. Вот ковыляет Мышкин-идиот В накидке, над панелью наклонясь. - Как поживаете теперь, любезный князь? Теперь сентябрь - и новая зима Еще не одного сведет с ума. Ах, милый, успокойтесь, наконец. Вон позади вышагивает лжец, Посажена изящно голова, Лежат во рту великие слова, А рядом с ним, закончивший поход, Неустрашимый рацарь Дон-Кихот Беседует с торговцем о сукне И о судьбе. Ах, по моей вине Вам предстает ужасная толпа, Рябит в глазах, затея так глупа, Но все не зря. Вот книжка на столе Весь разговорник о добре и зле Свести к себе не самый тяжкий труд, Наверняка тебя не заберут. Поставь на стол в стакан букетик зла, Найди в толпе фигуру Короля, Забытых королей на свете тьма, Сейчас сентябрь, потом придет зима. Процессия по улице идет, И дождь среди домов угрюмо льет, Вот человек, бог знает чем согрет, Вот человек - за пару сигарет Он вам раскроет честности секрет, Кто хочет, тот послушает рассказ. Честняга - так зовут его у нас. Представить вам осмеливаюсь я Принц-Гамлета, любезные друзья, (У нас компания - все принцы да князья). Осмелюсь полагать, за триста лет, Принц Гамлет, вы придумали ответ И вы его изложите. Идет? Процессия по улице бредет И кажется, что дождь уже ослаб, Маячит пестрота одежд и шляп, Принц Гамлет в землю устремляет взор, Честняге на ухо бормочет Вор, Но гонит Вора Честности пример, (Простите, Вор, представить не успел). Вот шествие по улице идет. И дождь уже совсем перестает, Не может же он литься целый век. Заметьте: вот Счастливый Человек С обычною улыбкой на устах. - Чему вы улыбнулись? - Просто так. Любовники идут из-за угла, Белеют обнаженные тела, В холодной мгле навеки обнялись. И губы побледневшие слились, Все та же ночь у них в глазах пустых, Навеки обнялись, навек застыв, В холодной мгле белеют их тела, Прошла ли жизнь или любовь прошла. Стекают вниз вода и белый свет С любовников, которых нет.

Ступай, ступай, печальное перо, Куда бы ты меня не привело Болтливое, худое ремесло, В любой воде плещи, мое весло. Так зарисует пару новых морд: Вот Крысолов из Гаммельна и Черт, Опять в плаще и чуточку рогат, Но, как всегда, на выдумки богат.

Достаточно. Теперь остановлюсь. Такой сумбур, что я не удивлюсь, Найдя свои стихи среди газет, Отправленных читателем в клозет, Самих читателей, объятых сном.

Поговорим о чем-нибудь ином. Как бесконечно шествие людей, Как заунывно пение дождей Среди домов, а человек озяб, Маячит пестрота одежд и шляп, И тени их идут за ними вслед, И шум шагов и шорох сигарет, И дождь все льется, льется без конца На Крысолова, Принца и Лжеца, На Короля, на Вора и на Плач, И прячет скрипку под пальто Скрипач. И на Честнягу черт накинул плащ. Усталый Человек закрыл глаза, И брызги с Дон-Кихотова таза Летят на Арлекина, Арлекин Торговцу кофту протянул - накинь. Счастливец поднимает черный зонт, Поэт потухший поднимает взор И воротник, князь Мышкин - идиот Склонился над панелью: кашель бьет, Процессия по улице идет, И дождь, чуть прекратившийся на миг, Стекает вниз с любовников нагих. Вот так всегда - когда ни оглянись, Проходит за спиной толпою жизнь, Неведомая, странная подчас, Где смерть приходит словно в первый раз И где никто-никто не знает нас. Прислушайся - ты слышишь ровный шум, Быть может, это гул тяжелых дум, А, может, гул обычных новостей, А, может быть, - печальный хор страстей.

Романс Арлекина

По всякой земле

Балаганчик везу,

А что я видал

На своем веку:

Кусочек плоти

Бредет внизу,

Кусочек металла

Летит наверху.

За веком век.

За веком век

Ложится в землю

Любой человек,

Несчастлив и счастлив

Зол и влюблен,

Лежит под землей

Не один миллион.

Жалей себя,

Пожалей себя,

Одни говорят - умирай за них,

Иногда судьба,

Иногда стрельба,

Иногда по любви,

Иногда из-за книг.

Ах, будь к себе и другим неплох,

Может тебя

И помилует бог,

Однако, ты ввысь

Не особо стремись,

Ведь смерть - это жизнь, и жизнь - это жизнь!

По темной земле балаганчик везу,

А что я видал на своем веку,

Кусочек плоти

Бредет внизу,

Кусочек металла летит наверху.

РОМАНС КОЛОМБИНЫ

Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,

Так мало говорит,

Мой Арлекин чуть-чуть хитрец,

Хотя простак на вид,

Ах, Арлекину моему

Успех и слава ни к чему,

Одна любовь ему нужна,

А я его жена.

Он разрешит любой вопрос,

Хотя на вид простак,

На самом деле он не прост,

Мой Арлекин - чудак.

Увы, он сложный человек,

Но главная беда,

Что слишком часто смотрит вверх

В последние года.

А в небесах летят, летят,

Летят во все концы,

А в небесах свистят, свистят

Безумные птенцы,

И белый свет, железный свист

Я вижу из окна

Ах, боже мой, как много птиц,

А жизнь всего одна.

Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,

Хотя простак на вид,

Нам скоро всем придет конец

Вот так он говорит,

Мой Арлекин хитрец, простак,

Привык к любым вещам,

Он что-то ищет в небесах

И плачет по ночам.

Я Коломбина, я жена,

Я езжу вслед за ним,

Свеча в фургоне зажжена,

Нам хорошо одним,

В вечернем небе высоко

Птенцы, и я смотрю.

Но что-то в этом от того,

Чего я не люблю.

Проходят дни, проходят дни

Вдоль городов и сел,

Мелькают новые огни

И музыка и сор,

И в этих селах, городах

Я коврик выношу,

И муж мой ходит на руках,

А я опять пляшу.

На всей земле, на всей земле

Не так уж много мест,

Вот Петроград шумит во мгле,

В который раз мы здесь.

Он Арлекина моего

В свою уводит мглу.

Но что-то в этом от того,

Чего я не люблю.

Сожми виски, сожми виски,

Сотри огонь с лица,

Да, что-то в этом от тоски,

Которой нет конца!

Мы в этом мире на столе

Совсем чуть-чуть берем.

Мы едем, едем по земле,

Покуда не умрем.

РОМАНС ПОЭТА

Как нравится тебе моя любовь, Печаль моя с цветами в стороне, Как нравится оказываться вновь С любовью на войне, как на войне.

Как нравится писать мне об одном, Входить в свой дом, как славно одному, Как нравится мне громко плакать днем, Кричать по телефону твоему:

Как нравится тебе моя любовь, Как в сторону я снова отхожу, Как нравится печаль моя и боль Всех дней моих, покуда я дышу.

И О С И Ф Б Р О Д С К И Й
Ш Е С Т В И Е
Поэма-мистерия в двух частях и в 42 главах-сценах
Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она - гимн баналу.
Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более, как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов. Романс - здесь понятие условное, но по существу - монолог.
Романсы рассчитаны на произнесение и на произнесение с максимальной экспрессией; в этом, а также в некоторых длиннотах сказывается литературный характер поэмы.
Романсы, кроме того, должны произноситься высокими голосами; нижний предел - нежелательный - баритон; верхний - идеальный - альт.
Прочие наставления у Шекспира в "Гамлете" - 3-м акте.
Часть 1
Пора давно за все благодарить, За все, что невозможно подарить. Когда-нибудь кому-нибудь из вас И улыбнуться, словно в первый раз. В твоих дверях, ушедшая любовь, Но невозможно улыбнуться вновь.
- Прощай, прощай, - шепчу я на ходу, Среди знакомых улиц вновь иду, Подрагивают стекла надо мной, Растет вдали привычный гул дневной, И в подворотнях гасятся огни. - Прощай, любовь, когда-нибудь звони.
Так оглянись когда-нибудь назад: Стоят дома в прищуренных глазах, И мимо них уже который год По тротуарам шествие идет.
1
Вот Арлекин толкает свой возок, И каплет пот на уличный песок, И Коломбина машет из возка. А вот скрипач, в руках его тоска И несколько монет. Таков скрипач. А рядом с ним вышагивает Плач, Плач комнаты и улицы в пальто, Блестящих проносящихся авто. Плач всех людей. А рядом с ним Поэт, Давно не брит и кое-как одет И голоден, его колотит дрожь. А меж домами льется серый дождь, Свисают с подоконников цветы, А там внизу вышагиваешь ты. Вот шествие по улицам идет, И кое-кто в полголоса поет, А кое-кто поглядывает вверх, А кое-кто поругивает век, Как, например, усталый человек. И шум дождя и вспышки сигарет, Шаги и шорох утренних газет, И шелест непроглаженных штанин (неплохо ведь в рейтузах, Арлекин), И звяканье оставшихся монет, И тени их идут за ними вслед.
Любите тех, кто прожил жизнь впотьмах И не оставил по себе бумаг И памяти, какой уж ни на есть, Не помышлял о перемене мест, Кто прожил жизнь, однако же не став Ни жертвой, ни участником забав, В процессию по случаю попав. Таков Герой. В поэме он молчит, Не говорит, не шепчет, не кричит, Прислушиваясь к возгласам других, Не совершает действий никаких. Я попытаюсь вас увлечь игрой: Никем незамечаемый порой, Запомните, присутствует герой.
2
Вот шествие по улицам идет. Вот ковыляет Мышкин-идиот В накидке, над панелью наклонясь. - Как поживаете теперь, любезный князь? Теперь сентябрь - и новая зима Еще не одного сведет с ума. Ах, милый, успокойтесь, наконец. Вон позади вышагивает лжец, Посажена изящно голова, Лежат во рту великие слова, А рядом с ним, закончивший поход, Неустрашимый рацарь Дон-Кихот Беседует с торговцем о сукне И о судьбе. Ах, по моей вине Вам предстает ужасная толпа, Рябит в глазах, затея так глупа, Но все не зря. Вот книжка на столе Весь разговорник о добре и зле Свести к себе не самый тяжкий труд, Наверняка тебя не заберут. Поставь на стол в стакан букетик зла, Найди в толпе фигуру Короля, Забытых королей на свете тьма, Сейчас сентябрь, потом придет зима. Процессия по улице идет, И дождь среди домов угрюмо льет, Вот человек, бог знает чем согрет, Вот человек - за пару сигарет Он вам раскроет честности секрет, Кто хочет, тот послушает рассказ. Честняга - так зовут его у нас. Представить вам осмеливаюсь я Принц-Гамлета, любезные друзья, (У нас компания - все принцы да князья). Осмелюсь полагать, за триста лет, Принц Гамлет, вы придумали ответ И вы его изложите. Идет? Процессия по улице бредет И кажется, что дождь уже ослаб, Маячит пестрота одежд и шляп, Принц Гамлет в землю устремляет взор, Честняге на ухо бормочет Вор, Но гонит Вора Честности пример, (Простите, Вор, представить не успел). Вот шествие по улице идет. И дождь уже совсем перестает, Не может же он литься целый век. Заметьте: вот Счастливый Человек С обычною улыбкой на устах. - Чему вы улыбнулись? - Просто так. Любовники идут из-за угла, Белеют обнаженные тела, В холодной мгле навеки обнялись. И губы побледневшие слились, Все та же ночь у них в глазах пустых, Навеки обнялись, навек застыв, В холодной мгле белеют их тела, Прошла ли жизнь или любовь прошла. Стекают вниз вода и белый свет С любовников, которых нет.
Ступай, ступай, печальное перо, Куда бы ты меня не привело Болтливое, худое ремесло, В любой воде плещи, мое весло. Так зарисует пару новых морд: Вот Крысолов из Гаммельна и Черт, Опять в плаще и чуточку рогат, Но, как всегда, на выдумки богат.
3
Достаточно. Теперь остановлюсь. Такой сумбур, что я не удивлюсь, Найдя свои стихи среди газет, Отправленных читателем в клозет, Самих читателей, объятых сном.
Поговорим о чем-нибудь ином. Как бесконечно шествие людей, Как заунывно пение дождей Среди домов, а человек озяб, Маячит пестрота одежд и шляп, И тени их идут за ними вслед, И шум шагов и шорох сигарет, И дождь все льется, льется без конца На Крысолова, Принца и Лжеца, На Короля, на Вора и на Плач, И прячет скрипку под пальто Скрипач. И на Честнягу черт накинул плащ. Усталый Человек закрыл глаза, И брызги с Дон-Кихотова таза Летят на Арлекина, Арлекин Торговцу кофту протянул - накинь. Счастливец поднимает черный зонт, Поэт потухший поднимает взор И воротник, князь Мышкин - идиот Склонился над панелью: кашель бьет, Процессия по улице идет, И дождь, чуть прекратившийся на миг, Стекает вниз с любовников нагих. Вот так всегда - когда ни оглянись, Проходит за спиной толпою жизнь, Неведомая, странная подчас, Где смерть приходит словно в первый раз И где никто-никто не знает нас. Прислушайся - ты слышишь ровный шум, Быть может, это гул тяжелых дум, А, может, гул обычных новостей, А, может быть, - печальный хор страстей.
4
Романс Арлекина
По всякой земле
Балаганчик везу,
А что я видал
На своем веку:
Кусочек плоти
Бредет внизу,
Кусочек металла
Летит наверху.
За веком век.
За веком век
Ложится в землю
Любой человек,
Несчастлив и счастлив
Зол и влюблен,
Лежит под землей
Не один миллион.
Жалей себя,
Пожалей себя,
Одни говорят - умирай за них,
Иногда судьба,
Иногда стрельба,
Иногда по любви,
Иногда из-за книг.
Ах, будь к себе и другим неплох,
Может тебя
И помилует бог,
Однако, ты ввысь
Не особо стремись,
Ведь смерть - это жизнь, и жизнь - это жизнь!
По темной земле балаганчик везу,
А что я видал на своем веку,
Кусочек плоти
Бредет внизу,
Кусочек металла летит наверху.
5
РОМАНС КОЛОМБИНЫ
Так мало говорит,
Мой Арлекин чуть-чуть хитрец,
Хотя простак на вид,
Ах, Арлекину моему
Успех и слава ни к чему,
Одна любовь ему нужна,
А я его жена.
Он разрешит любой вопрос,
Хотя на вид простак,
На самом деле он не прост,
Мой Арлекин - чудак.
Увы, он сложный человек,
Но главная беда,
Что слишком часто смотрит вверх
В последние года.
А в небесах летят, летят,
Летят во все концы,
А в небесах свистят, свистят
Безумные птенцы,
И белый свет, железный свист
Я вижу из окна
Ах, боже мой, как много птиц,
А жизнь всего одна.
Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,
Хотя простак на вид,
- Нам скоро всем придет конец
Вот так он говорит,
Мой Арлекин хитрец, простак,
Привык к любым вещам,
Он что-то ищет в небесах
И плачет по ночам.
Я Коломбина, я жена,
Я езжу вслед за ним,
Свеча в фургоне зажжена,
Нам хорошо одним,
В вечернем небе высоко
Птенцы, и я смотрю.
Но что-то в этом от того,
Чего я не люблю.
Проходят дни, проходят дни
Вдоль городов и сел,
Мелькают новые огни
И музыка и сор,
И в этих селах, городах
Я коврик выношу,
И муж мой ходит на руках,
А я опять пляшу.
На всей земле, на всей земле
Не так уж много мест,
Вот Петроград шумит во мгле,
В который раз мы здесь.
Он Арлекина моего
В свою уводит мглу.
Но что-то в этом от того,
Чего я не люблю.
Сожми виски, сожми виски,
Сотри огонь с лица,
Да, что-то в этом от тоски,
Которой нет конца!
Мы в этом мире на столе
Совсем чуть-чуть берем.
Мы едем, едем по земле,
Покуда не умрем.
РОМАНС ПОЭТА
Как нравится тебе моя любовь, Печаль моя с цветами в стороне, Как нравится оказываться вновь С любовью на войне, как на войне.
Как нравится писать мне об одном, Входить в свой дом, как славно одному, Как нравится мне громко плакать днем, Кричать по телефону твоему:
- Как нравится тебе моя любовь, Как в сторону я снова отхожу, Как нравится печаль моя и боль Всех дней моих, покуда я дышу.
Так что еще, так что мне целовать, Как одному на свете танцевать, Как хорошо плясать тебе уже, Покуда слезы плещутся в душе.
Все мальчиком по жизни, все юнцом С разбитым жизнерадостным лицом, Ты кружишься сквозь лучшие года, В руке платочек - надпись - "никогда".
И жизнь, как смерть случайна и легка! Так выбери одно наверняка, Так выбери, с чем жизнь тебе сравнить, Так выбери, где голову склонить.
Все мальчиком по жизни, а любовь, Без устали, без устали пляши, По комнатам расплескивая вновь, Расплескивая боль своей души.
7
(Комментарии)
Вот наш поэт, еще не слишком стар, Он говорит неправду, он устал От улочек ночных, их адресов, Пугающих предутренних часов, От шороха дождя о диабаз. От редких, но недружелюбных глаз, От рева проносящихся машин, От силуэтов горестных мужчин Здесь в сумраке от невеселых слов, От нелюбви, от беспокойных снов, Бог знает от чего. И от себя. Он говорит: - Судьба моя, судьба Брести всю жизнь по улицам другим Куда-нибудь к друзьям недорогим, А, может быть, домой, сквозь новый дождь И ощущать реку, стекло и дрожь Худой листвы, идти, идти назад, Знакомый и обшарканный фасад, Вот здесь опять под вечер оживать И с новой жизнью жизнь свою сшивать.
Все таковы. Да, все слова, стихи, Вы бродите средь нас, как чужаки, Но в то же время близкие друзья: Любить нельзя и умирать нельзя, Но что-нибудь останется от нас, Хотя б любовь, хотя б в последний раз, А, может быть обыденная грусть, А, может быть, одни названья чувств.
Вперед, вперед. Вперед Поговорим о переменах мест, Поговорим о нравах тех округ, Где нету нас, но побывал наш друг Печальный парень, рыцарь, доброхот, Известный нам идальго Дон-Кихот.
8
РОМАНС ДОН-КИХОТА
Копье мое, копье мое, копье Оружие, имущество мое, Могущество мое таится в нем, Я странствую по-прежнему с копьем, Как хорошо сегодня нам вдвоем. О чем же я. Ах, эти города, По переулкам грязная вода, Там ничего особого, о да, Немало богачей встречаю я, Но нет ни у кого из них копья!
Копье мое, копье мое, копье, Имущество, могущество мое, Мы странствуем по-прежнему вдвоем. Когда-нибудь, кого-нибудь убьем, Я странствую, я странствую с копьем.
Что города с бутылками вина, К ним близится великая война, Безликая беда и чья вина, Что городам так славно повезло, Как тень людей - неуязвимо зло!
Так что же ты теперь, мое копье, Имущество мое, дитя мое, Неужто я гляжу в последний раз, Кончается мой маленький рассказ, Греми на голове, мой бедный таз! Отныне одному из нас конец! Прощай, прощай, о Санчо, мой мудрец, Прощайте все, я больше не могу, Блестит мой таз, как ангельский венец, По улице с несчастьями бегу.
9
(комментарии)
Смешной романс. Да, все мы таковы Страдальцы торопливые, увы, Ведь мужество смешно, забавен страх, Пойди пойми, над чем смеется век, О, как тебе неловко, человек.
Так где-то на рассвете, в сентябре Бредешь в громадном проходном дворе. Чуть моросит за чугуном ворот, Сухой рукой ты вытираешь рот И вот выходишь на пустой проспект И вдоль витрин и вымокших газет Вдоль фонарей, оград, за поворот Все дальше ты уходишь от ворот, В которых все живут твои друзья, Которых ни любить, ни гнать нельзя.
Все дальше, дальше ты. И на углу Сворачиваешь в утреннюю мглу. Ступай, ступай. И думай о себе В твоей судьбе как и в любой судьбе Переплелись, как теплые тела, Твои дела и не твои дела С настойчивой усталостью души. Ты слышишь эту песенку в тиши.
Ты слышишь эту песенку в тиши. Иди, иди, пройти квартал спеши. Ступай, ступай, быстрее проходи, Ступай, ступай, весь город впереди. Ступай, ступай, начнется скоро день Твоих и не твоих поспешных дел. Вот так всегда - здесь время вдаль идет, А кто-то в стороне о нем поет. Ступай, ступай, быстрее проходи, Иди, иди, весь город впереди. Еще не день, там возникает жизнь, Но к шествию ты присоединись, А если надо - будешь впереди, Квартал с поющим песню обойди.
10
БАЛЛАДА И РОМАНС ЛЖЕЦА
Не в новость ложь и искренность не в новость, Попробуйте послушать эту повесть О горестной истории Лжеца, Балладу без счастливого конца.
БАЛЛАДА ЛЖЕЦА
Не в новость ложь и искренность не в новость, Какую маску надевает совесть На старый лик, в каком она наряде Появится сегодня в маскараде, Бог ведает. Послушайте балладу, Но разделите нежность и браваду, Реальные событья с чудесами, Все это вы проделаете сами. Придется покорпеть с моим рассказом, Ваш разум будет заходить за разум, Что в общем для меня одно и то же. Потрудитесь. Но истина дороже. Я шел по переулку по проспекту, Как ножницы - шаги как по бумаге Вышагиваю я шагает Некто Средь бела дня наоборот - во мраке.
И вновь благоухали анемоны, Выкрикивали птицы над базарами, Гудели привокзальные колонны, Но я-то проходил среди развалин. И господи, что виделось, что было, Как новая весна меня ловила, И новым колесом автомобиля Меня на переулочках давила. И новая весна уже лежала, Любовника ногами окружала И шарила белесыми руками И взмахивала тонкими кругами. Благословен приятель победивший, Благословен удачливый мужчина, Благословен любовник, придавивший Ногой весну, соперника - машиной! Лови, лови, лови меня на слове, Что в улице средь солнца и метели, Что во сто крат лежащий в луже крови Счастливее лежащего в постели. Слова Лжеца - вы скажете. Ну что же. Я щеголяю выдумкой и ложью, Лжецу всегда несчастия дороже: Они на правду более похожи.
РОМАНС ЛЖЕЦА
Актер изображает жизнь и смерть, Натягивает бороду, парик. Попробуйте однажды умереть! Знакомый лжец открыто говорит.
Он вечно продолжает свой рассказ, Вы - вечно норовите улизнуть. Заметив вас, он хочет всякий раз О вашей жизни что-нибудь сболтнуть.
Он вводит вас в какой-то странный мир Сквозь комнаты дремучие, иль лес, Он прячется за окнами квартир, Выкрикивает издали: Я здесь! Все правильно. Вы чувствуете страх, Все правильно. - Вы прячете свой взор, Вы шепчете во след ему - дурак, Бормочете - все глупости и вздор.
Друзья мои, я вам в лицо смотрю, Друзья мои, а все колотит дрожь, Друзья мои, я правду говорю, Но дьявольски похожую на ложь.
11
(комментарий)
Шаги и шорох утренних газет, И шум дождя и вспышки сигарет, И утреннего света пелена, Пустые тени пасмурного дня, И ложь и правда, что-нибудь возьми, Что движет невеселыми людьми. Ты чувствуешь все чаще в сентябре, Что все мы приближаемся к поре Безмерной одинокости души, Когда дела все также хороши, Когда все также искренни слова И помыслы, но прежние права, Которые ты выдержал в любви К своим друзьям, - зови их, не зови, Звони им - начинают увядать И больше не отрадно увидать В иной зиме такой знакомый след, В знакомых новых тот же вечный свет. Ты облетаешь, дерево любви. Моей не задевая головы, Слетают листья к замерзшей земле, К моим ногам, расставленным во мгле, Ты все шумишь и шум твой не ослаб, Но вижу я в ветвях твоих октябрь, Все кажется - кого-то ты зовешь, Но с новою весною оживешь. Да, многое дала тебе любовь, Теперь вовеки не получишь вновь Такой же свет, хоть до смерти ищи Другую жизнь, как новый хлеб души.
Да, о Лжеце. Там современный слог И легкий крик, но не возьму я в толк, Зачем он так не сдержан на язык, Ведь он-то уже понял и привык К тому, - хоть это дьявольски смешно, Что ложь и правда кажется одно, Что лживые и честные слова Одна изобретает голова, Одни уста способны их сказать, Чему же предпочтенье оказать? Как мало смысла в искренних словах, Цените ложь за равенство в правах С правдивостью, за минимум возни, А искренность - за привкус новизны. Всего не понимая до конца Я целиком на стороне Лжеца.
Мое повествование, вперед. Вот шествие по улицам идет, И кто-то в переулках отстает, И дождь над головами льет и льет. Какая беспредельная тоска, Стирая струйки с влажного виска, Взглянуть наверх среди обвисших шляп И увидать разверзшуюся хлябь Дневных небес и то же - впереди. Не все ль равно, куда, мой друг, иди, Прижмись, прижмись к соседу своему, Все хуже и все лучше потому В такую же погоду одному. Так наступает иногда предел Любым страстям, и думаешь, - удел Единственный, а все-таки не твой Вот так брести с печальною толпой И лужу обходить у фонаря, И вдруг понять, что столько прожил зря, Что больше никогда не наверстать, И где-то от процессии отстать.
И как всегда твой утомленный ум Задержит исполненье новых дум. Когда б ни оказался ты в толпе, Я все равно не удивлюсь тебе. Пусть говорит Усталый Человек. Чего мне ждать от этаких калек. Опять пойдут неловкие стихи, Чуть-чуть литературщины, тоски. Когда-нибудь коснешься тех же мук, И городских элегий новый звук Опять взлетит. Ну вот и цель и хлеб: К своим шагам примеривать их цепь, К свой судьбе и поперек и вдоль У всех у них одна и та же боль.
ГОРОДСКАЯ ЭЛЕГИЯ (романс Усталого Человека)
Осенний сумрак листья шевелит И новыми газетами белеет, И цинковыми урнами сереет, И облаком над городом царит И на мосту троллейбус тарахтит, Вдали река прерывисто светлеет,
И аленький комок в тебе болеет И маленькими залпами палит. И снова наступает забытье, И льется свет от лампы до бумаги, Глядят в окно на странное житье Пугающие уличные знаки. Комком бумажным катится твой век Вдоль подворотен, вдоль по диабазу И в закоулках пропадает сразу. А ты смотри, ты все смотри наверх.
Хоть что-нибудь увидишь в небесах, За новыми заметишь облаками... Как страшно обнаружить на часах Всю жизнь свою с разжатыми руками И вот понять: она - нам забытье, Что не прожив ее четвертой части, И вовсе отказаться от нее.
13
(комментарий)
Читатель мой, куда ты запропал. Ты пару монологов переспал, Теперь ты посвежел, сидишь, остришь, А вечером за преф или за бридж, От нового романса улизнешь, Конечно, если раньше не заснешь. Так, видимо, угоднее судьбе, О чем же говорю я, о себе? Пожалуй, нет. Привычно говорю, Ведь я и сам немногое дарю, Привычно хлопочу: читатель где! И кажется читаю в пустоте.
Горюй, горюй, попробуем сберечь Всех персонажей сбивчивую речь, Что легче, чем сулить и обещать, Чем автора с героями смешать, Чем вздрагивая, хныкая, сопя, В других искать и находить себя. Горюй, горюй, сквозь наши времена Плывут и проплывают имена Других людей, которых нам не знать, Которым суждено нас обогнать Хотя бы потому, что и для нас Трудней любить все больше каждый раз.
Итак, за сценой нарастает джаз, И красные софиты в три луча Выносят к рампе песню скрипача.
14
РОМАНС СКРИПАЧА
Тогда, когда любовей с нами нет, Тогда, когда от холода горбат, Достань из чемодана пистолет, Достань и волоки его в ломбард.
Купи на эти деньги патефон И где-нибудь на свете потанцуй, (В затылке нарастает перезвон) Ах, ручку патефона поцелуй.
Па - - слушайте совета скрипача, Как следует стреляться сгоряча: Не в голову, а около плеча!
Живите только плача и крича! На блюдечке я сердце понесу И где-нибудь оставлю во дворе. Друзья, ах догадайтесь по лицу, Что сердце не отыщется в дыре,
Про
деланной на розовой груди, И только патефоны впереди, И только струны - струны, провода, И только в горле красная вода.
15
(комментарий)
Он отнимает скрипку от плеча. Друзья, благодарите скрипача. Так завернем в бумажку пятаки И - в форточку. И взмах его руки На дне двора беспомощно мелькнет, Он медленно наклонится, вздохнет И, растянув в полуулыбке рот, Упавшие монетки подберет.
Вот вспоминай года после войны. По всем дворам скитаются они, И музыка ползет вдоль темных стен То дважды в день, а то и трижды в день. Свистят, свистят весь день смычки калек, Как будто наступает новый век. Сплошное пенье, скрипки, кутерьма, И струнами опутаны дома, И все смычки военные свистят, И пятаки по воздуху летят. Как учит нас столетье выбирать Тот возраст, где удачней умирать, Где целый дом роняет из окна, Тот возраст, где кончается война, Тот возраст, где ты шествовал меж пуль.
И голову просовываешь в нуль, Просовываешь новую тоску В нуль с хвостиком, а хвостик - к потолку.
Но где они, куда они ушли? И где твои слова их не нашли? Ведь это все звучало не вчера, И, слыша только со двора, Сквозь эти дни все рушится вода. К каким делам мы перешли тогда? Была ли это правда или ложь, Теперь наверняка не разберешь, Но кто-то был правдив, а кто-то лжив, Но кто-то застрелился, кто-то жив, А кто играет до сих пор в кино, Но остальные умерли давно. Но был другой - таким и нужно быть Кто ухитрился обо всем забыть, Своей игрой столовые пленяв.
Живи, живи, мы встретимся на днях.
Живи в послевоенных городах, Играй в столовых, вечером - в садах, Играй, играй провинциальный вальс И мальчикам подмигивай - для вас Твой день пройдет, мелькнет, как легкий тур Среди смычков, огней, клавиатур, Провинциальный клен прошелестит, И женщина знакомая простит, И бог простит бездумный краткий век Военных и заслуженных калек, И ты уйдешь, не задолжав за хлеб, Но искус у окна преодолев...
И продолжать осмеливаюсь я. Вперед, моя громоздкая ладья, Читатель мой, медлительность прости, Мне одному приходится грести.
Вот Арлекин в проулок повернул, А Лжец Поэту ловко подмигнул И за руку схватил, повлек в проход, За ними увязался Дон-Кихот. И вот они уже у входа в бар. Усталый Человек на тротуар Бессильно опустился и заснул, А дождь все лил, и разносился гул Дневных забот. Скрипач висел в петле.
А мы поговорим о Короле.
17
БАЛЛАДА О КОРОЛЕ
Жил-был Король, жил-был Король, Он храбрый был, как лев. Жил-был Король, жил-был Король, Король без Королев. Он, кроме хлеба, ничего Не ел, не пил вина, Одна отрада у него Была: война, война.
И день и ночь в седле, в седле, И день и ночь с мечом, Он мчался, мчался по земле, И кровь лилась ручьем За ним, за ним, а впереди Рассветный ореол, И на закованной груди Во мгле мерцал орел.
Летели дни, неслись года, Он не смыкал очей, О, что гнало его туда, Где вечный лязг мечей, О, что гнало его в поход, Вперед, как лошадь - плеть. О, что гнало его вперед Искать огонь и смерть. И сеять гибель каждый раз, Топтать чужой посев... То было что-то выше нас, То было выше всех.
Ответь, ответь, найди ответ, Тотчас его забудь, Ответь, ответь, найди ответ, Но сам таким не будь. Он пред врагами честь свою И шпагу не сложил, Он жизнь свою сложил в бою, Он жизнь свою прожил!
Гони коней, гони коней, Богатство, смерть и власть, Но что на свете есть сильней, Но что сильней, чем страсть. Враги поймут, глупцы простят, А кто заучит роль, Тот страстотерпец, тот солдат, солдат, мертвец, король.
Простись, простись, простимся с ним, простимся, чья вина, Что тишь да гладь нужна одним, Другим нужна война, И дробь копыт и жизни дробь, Походные костры, Одним - удар земли о гроб, Другим - кларнет зари.
РОМАНС КОРОЛЯ
Памятью убитых, памятью всех, Если незабытых, так все же без вех, Лежащих беззлобно, пусты уста, Без песенки надгробной, без креста, Я-то уж, наверно ею не храним, Кто-нибудь манерно плачет по ним, Плачет, поминает, земля в горсти, Меня проклинает. Господи, прости.
Но нет мне изгнанья ни в рай ни в ад, Долгое дознанье, кто виноват, Дело-то простое, гора костей, Господи, не стоит судить людей.
Ежели ты выжил, - садись на коня, Что-то было выше, выше меня, Я-то проезжаю в предел к огню, Я-то продолжаю свою войну.
Я-то проезжаю. В конце - одно. Я-то продолжаю, не все ли равно, Все-то на свете в говне, в огне, Саксофоны смерти поют по мне.
Радость или злобу сотри с лица, Орлик, мой, Орлик, крылья на груди, Жизни и смерти нет конца, Где-нибудь на свете лети, лети.
18
(комментарий)
Как нравится романс его тебе? Гадай, как оказался он в толпе, Но только слишком в дебри не залезь, И в самом деле, что он делал здесь, Среди дождя, гудков автомашин, Кто может быть здесь более чужим, Среди обвисших канотье, манжет, И старых пузырящихся газет, Нем вылезший на монотонный фон Несчастливый, смятенный солдафон. Кошмар столетья - ядерный грибок, Но мы привыкли к топоту сапог, Привыкли к ограниченной еде, Годами лишь на хлебе и воде, Иного ничего не бравши в рот, Мы умудрялись продолжасть свой род, Твердили генералов имена, И модно хаки в наши времена, Всегда и терпеливы и скромны, Мы жили от войны и до войны, От маленькой войны и до большой, Мы все в крови - своей или чужой.
Не привыкать, вот взрыв издалека. Еще планета слишком велика И нелегко все то, что нам грозит, Не только осознать - вообразить. Но оборву. Я далеко залез. Политика. Какой-то темный лес. И жизнь, и смерть, и скука до небес.
Что далее? О, далее - зима. Пока пишу остывшие дома. На кухнях заворачивают кран, Прокладывают вату между рам, Теперь ты домосед и звездочет. Октябрьский воздух в форточки течет, К зиме, к зиме все движется в умах. И я гляжу, как за церковным садом Железо крыш на выцветших домах Волнуется, готовясь к снегопадам. Читатель мой, сентябрь миновал, И я все больше чувствую провал Меж временем, что движется бегом, Меж временем - и собственным стихом. Читатель мой, ты так нетерпелив, Но скоро мы устроим перерыв, И ты опять приляжешь на кровать, А, может быть, пойдешь потанцевать. Читатель мой, любитель перемен, Ты слшком много требуешь взамен Поспешного вниманья твоего.

Поэма-мистерия в двух частях-актах и в 42-х главах-сценах

Идея поэмы – идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она – гимн баналу. Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более, как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов. Романс – здесь понятие условное, по существу – монолог. Романсы рассчитаны на произнесение – и на произнесение с максимальной экспрессией: в этом, а также в некоторых длиннотах сказывается мистерийный характер поэмы. Романсы, кроме того, должны произноситься высокими голосами: нижний предел – нежелательный – баритон, верхний – идеальный – альт. Прочие наставления – у Шекспира в «Гамлете», в 3 акте.

Пора давно за все благодарить,
за все, что невозможно подарить
когда-нибудь, кому-нибудь из вас
и улыбнуться, словно в первый раз
в твоих дверях, ушедшая любовь,
но невозможно улыбнуться вновь.

Прощай, прощай – шепчу я на ходу,
среди знакомых улиц вновь иду,
подрагивают стекла надо мной,
растет вдали привычный гул дневной,
а в подворотнях гасятся огни.
– Прощай, любовь, когда-нибудь звони.

Так оглянись когда-нибудь назад:
стоят дома в прищуренных глазах,
и мимо них уже который год
по тротуарам шествие идет.

Вот Арлекин толкает свой возок,
и каплет пот на уличный песок,
и Коломбина машет из возка.
А вот Скрипач, в руках его тоска
и несколько монет. Таков Скрипач.
А рядом с ним вышагивает Плач,
плач комнаты и улицы в пальто,
блестящих проносящихся авто,
плач всех людей. А рядом с ним Поэт,
давно не брит и кое-как одет
и голоден, его колотит дрожь.
А меж домами льется серый дождь,
свисают с подоконников цветы,
а там, внизу, вышагиваешь ты.
Вот шествие по улице идет,
и кое-кто вполголоса поет,
а кое-кто поглядывает вверх,
а кое-кто поругивает век,
как, например, Усталый Человек.
И шум дождя, и вспышки сигарет,
шаги и шорох утренних газет,
и шелест непроглаженных штанин
(неплохо ведь в рейтузах, Арлекин),
и звяканье оставшихся монет,
и тени их идут за ними вслед.

Любите тех, кто прожил жизнь впотьмах
и не оставил по себе бумаг
и памяти какой уж ни на есть,
не помышлял о перемене мест,
кто прожил жизнь, однако же не став
ни жертвой, ни участником забав,
в процессию по случаю попав.
Таков герой. В поэме он молчит,
не говорит, не шепчет, не кричит,
прислушиваясь к возгласам других,
не совершая действий никаких.
Я попытаюсь вас увлечь игрой:
никем не замечаемый порой,
запомните – присутствует герой.

Вот шествие по улице идет.
Вот ковыляет Мышкин-идиот,
в накидке над панелью наклонясь.
– Как поживаете теперь, любезный князь,
уже сентябрь, и новая зима
еще не одного сведет с ума,
ах милый, успокойтесь наконец. —
Вот позади вышагивает Лжец,
посажена изящно голова,
лежат во рту великие слова,
а рядом с ним, окончивший поход,
неустрашимый рыцарь Дон Кихот
беседует с торговцем о сукне
и о судьбе. Ах, по моей вине
вам предстает ужасная толпа,
рябит в глазах, затея так глупа,
но все не зря. Вот книжка на столе,
весь разговорчик о добре и зле
свести к себе не самый тяжкий труд,
наверняка тебя не заберут.
Поставь на стол в стакан букетик зла,
найди в толпе фигуру Короля,
забытых королей на свете тьма,
сейчас сентябрь, потом придет зима.
Процессия по улице идет,
и дождь среди домов угрюмо льет.
Вот человек, Бог знает чем согрет,
вот человек – за пару сигарет
он всем раскроет честности секрет,
кто хочет, тот послушает рассказ,
Честняга – так зовут его у нас.
Представить вам осмеливаюсь я
принц-Гамлета, любезные друзья —
у нас компания – все принцы да князья.
Осмелюсь полагать, за триста лет,
принц-Гамлет, вы придумали ответ
и вы его изложите. Идет.

На этой странице сайта находится литературное произведение Шествие автора, которого зовут Бродский Иосиф . На сайте сайт вы можете или скачать бесплатно книгу Шествие в форматах RTF, TXT, FB2 и EPUB, или прочитать онлайн электронную книгу Бродский Иосиф - Шествие без регистрации и без СМС.

Размер архива с книгой Шествие = 26.69 KB

Содержание
Часть первая...........................3
1. ......4
2. ....................................6
3. ....................................9
4. Романс Арлекина....................11
5. Романс Коломбины...................13
6. Романс Поэта.......................16
7. Комментарий........................18
8. Романс Дон-Кихота...................20
9. Комментарий........................22
10. Баллада и романс Лжеца
Баллада Лжеца...................24
Романс Лжеца....................26
11. Комментарий.........................27
12. Городская элегия
/Романс Усталого Человека/ ......30
13. Комментарий........................31
14. Романс Скрипача.....................32
15. Комментарий.........................33
16. ....................................35
17. Баллада и романс Короля
Баллада.........................36
Романс..........................38
18. Комментарий........................39
19. Романс Вора........................41
20. Комментарий........................43
Часть вторая
21. ....................................45
22. Романс Князя Мышкина...............47
23. Комментарий........................48
24. Романс для Честняги и хора.........50
25. Комментарий........................53
26. ....................................55
27. ....................................56
28. Романс Плача.......................57
29. Комментарий........................59
30. Романс Торговца....................61
31. Комментарий........................63
32. Романс Счастливца..................65
33. Комментарий........................67
34. ....................................69
35-36. Романсы Любовников..............71
37. Комментарий........................74
38. ....................................76
39. Романс для Крысолова и хора........78
40. Романс Принца Гамлета..............82
41. Чорт...............................84
42. ....................................86
********************
Ш Е С Т В И Е
Поэма- мистерия в двух частях и в сорока двух
главах-сценах с героями и хором.
Идея поэмы - идея персонификации представления о мире,
и в этом смысле она - гимн баналу.
Цель достигается путем вкладывания более или менее
приблизительных формулировок этих представлений в уста
двадцати - не так более, как менее - условных персонажей.
Формулировки облечены в форму романсов. Романс здесь
понятие условное, по существу - монолог. Романсы рас-
считаны на произнесение с максимальной экспрессией.
В этом, а также в некоторых длиннотах сказывается
мистерийный характер поэмы. Романсы, кроме того, должны
произноситься высоким голосом: нижний предел - нежелатель-
ный - баритон, верхний - альт. Прочие наставления - у
Шекспира, в "Гамлете", в третьем акте.
АВТОР

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Пора давно за все благодарить.
За все, что невозможно подарить
когда-нибудь кому-нибудь из вас
и улыбнуться, словно в первый раз.
В твоих дверях - ушедшая любовь.
Но невозможно улыбнуться вновь.
- Прощай, прощай, - шепчу я на ходу,
среди знакомых улиц вновь иду,
подрагивают стекла надо мной,
растет вдали привычный гул дневной,
и в подворотнях гасятся огни.
- Прощай, любовь, когда-нибудь звони.
Так оглянись когда-нибудь назад!
Стоят дома в прищуренных глазах,
и мимо них - уже который год -
про тротуарам шествие идет.

1
Вот Арлекин толкает свой возок,
и каплет пот на уличный песок,
и Коломбина машет из возка.
А вот Скрипач, в руках его тоска
и несколько монет. Таков Скрипач.
А рядом с ним вышагивает Плач,
Плач комнаты и улицы в пальто,
блестящих проносящихся авто,
Плач всех людей. А рядом с ним Поэт,
давно не брит и кое-как одет
и голоден, его колотит дрожь.
А меж домами льется серый дождь,
свисают с подконников цветы,
а там внизу вышагиваешь ты.
Вот шествие по улице идет,
и кое-как вполголоса поет,
и кое-кто поглядывает вверх,
как, например, Усталый Человек.
И шум дождя, и вспышки сигарет,
шаги и шорох утренних газет,
и шелест непроглаженных штанин
/не плохо ведь в рейтузах, Арлекин/,
и звяканье оставшихся монет,
и тени их идут за ними вслед.
Любите тех, кто прожил жизнь впотьмах,
и не оставил по себе бумаг
и памяти, какой уж ни на есть,
не помышлял о перемене мест,
кто прожил жизнь, однако же не став
ни жертвой, ни участником забав,
в процессию по случаю попав.
Таков Герой. В поэме он молчит,
не говорит, не шепчет, не кричит,
прислушиваясь к возгласам других,
не совершает действий никаких.
Я попытаюсь вас увлечь игрой,
никем не замечаемый порой,
запомните - присутствует Герой.

2
Вот шествие по улице удет.
Вот ковыляет Мышкин-идиот
в накидке над панелью наклонясь.
- Как поживаете теперь, любезный князь,
теперь сентябрь - и новая зима
еще не одного сведет с ума.
Ах, милый, успокойтесь, наконец.
Вот позади вышагивает Лжец,
посажена изящно голова,
лежат во рту изящные слова,
а рядом с ним, закончивший поход,
неустрашимый рыцарь Дон-Кихот
беседует с Торговцем о сукне
и о судьбе. Ах, по моей вине
вам предстает ужасная толпа,
рябит в глазах, затея так глупа,
но все не зря. Вот книжка на столе,
весь разговорник о добре и зле
свести к себе не самый тяжкий труд,
наверняка тебя не заберут.
Поставь на стол в стакан букетик зла,
найди в толпе фигуру Короля.
Забытых королей на свете тьма...
Сейчас сентябрь, потом придет зима.
Процессия по улице идет,
и дождь среди домов угрюмо льет,
вот человек, бог знает чем согрет.
Вот человек - за пару сигарет
он вам раскроет честности секрет,
кто хочет, тот послушает рассказ,
Честняга - так зовут его у нас.
Представить вам осмеливаюсь я
Принц-Гамлета, любезные друзья
/у нас компания - все принцы да князья/.
Осмелюсь полагать, за триста лет,
Принц Гамлет, вы придумали ответ,
и вы его изложите. Идет?
Процессия по улице бредет
и, кажется, что дождь уже ослаб,
Принц Гамлет в землю устремляет взор,
Честняге на ухо бормочет Вор,
не гонит Вора Честности Пример,
/простите, Вор - представить не успел/.
Вот шествие по улице идет,
и дождь уже совсем перестает,
не может же он литься целый век,
заметьте, вот Счастливый Человек
с обычною улыбкой на устах.
- Чему Вы улыбнулись? - Просто так.
Любовники идут из-за угла,
белеют обнаженные тела,
в холодной мгле навеки обнялись,
и губы побледневшие слились.
Все та же ночь у них в глазах пустых,
навеки обнялись, навек застыв,
в холодной мгле белеют их тела,
прошла ли жизнь или любовь прошла,
стекают вниз вода и белый свет
с Любовников, которых больше нет.
Ступай, ступай, печальное перо,
куда бы ты меня не привело,
болтливое, худое ремесло,
в любой воде плещи, мое весло.
Так нарисуем пару новых морд:
вот Крысолов из Гаммельна и Чорт,
опять в плаще и чуточку рогат,
но, как всегда, на выдумки богат.

3
Достаточно. Теперь остановлюсь.
Такой сумбур, что я не удивлюсь,
найдя свои стихи среди газет,
отправленных читателем в клозет,
самих читателей - объятых сном.
Поговорим о чем-нибудь ином.
Как бесконечно шествие людей
как заунывно пение дождей
среди домов, а человек озяб,
маячит пестрота одежд и шляп,
и тени их идут за ними вслед,
и шум дождя, и шорох сигарет,
и дождь все льется, льется без конца
на Крысолова, Принца и Лжеца,
на Короля, на Вора и на Плач,
и прячет скрипку под пальто Скрипач,
и на Честнягу Чорт накинул плащ.
Усталый Человек закрыл глаза,
и брызги с Дон-Кихотого таза
летят на Арлекина, Арлекин
Торговцу кофту протянул - накинь.
Счастливец поднимает черный зонт,
Поэт потухший поднимает взор
и воротник, князь Мышки-идиот
склонился над панелью: кашель бьет.
Процессия по улице идет,
и дождь, чуть прекратившийся на миг,
стекает вниз с Любовников нагих.
Вот так всегда - куда ни оглянись,
проходит за спиной толпою жизнь,
неведомая, странная подчас,
где смерть приходит, словно в первый раз,
и где никто-никто не знает нас.
Прислушайся - ты слышишь ровный шум,
быть может, это гул тяжелых дум,
а может, гул обычных новостей,
а может быть - печальный хор страстей.

4. РОМАНС АРЛЕКИНА
По великой земле
балаганчик везу,
а что я видал
на своем веку:
кусочек плоти
бредет внизу,
кусочек металла
летит вверху.
За веком век,
за веком век
ложится в землю
любой человек.
Несчастлив и счастлив,
зол и влюблен,
лежит под землей ни один миллион.
Жалей себя,
пожалей себя,
одни говорят - умирай за них,
иногда - судьба,
иногда - стрельба,
иногда по любви, иногда из-за книг.
Ах, будь к себе и к другим неплох,
может, тебя
и помилует бог,
однако, ты ввысь
не особо стремись,
ведь смерть - это жизнь, и жизнь - это жизнь!
По темной земле
балаганчик везу,
а что я видал
на своем веку,
кусочек плоти
бредет внизу,
кусочек металла
летит вверху.

5. РОМАНС КОЛОМБИНЫ
так мало говорит,
мой Арлекин чуть-чуть хитрец,
хотя простак на вид,
ах, Арлекину моему
успех и слава ни к чему,
одна любовь ему нужна,
и я его жена.
Он разрешит любой вопрос,
хотя на вид простак,
на самом деле он не прост,
мой Арлекин чудак.
Увы, он сложный человек,
но главная беда,
что слишком часто смотрит вверх
в последние года.
А в небесах летят, летят,
летят во все концы,
а в небесах свистят, свистят
безумные птенцы,
и белый свет, железный свист
я вижу из окна,
ах, боже мой, как много птиц,
а жизнь всего одна.
Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,
хотя простак на вид,
- Нам скоро всем придет конец -
вот так он говорит,
мой Арлекин хитрец, простак,
привык к любым вещам,
он что-то ищет в небесах
и плачет по ночам.
Я Коломбина, я жена,
я езжу вслед за ним,
свеча в фургоне зажжена,
нам хорошо одним,
в вечернем небе высоко
птенцы, и я смотрю,
но что-то в этом от того,
чего я не люблю.
Проходят дни, проходят дни
вдоль городов и сел,
мелькают новые огни
и музыка, и сор,
и в этих селах, в городах
я коврик выношу,
и муж мой ходит на руках,
а я опять пляшу.
На всей земле, на всей земле
не так уж много мест,
вот Петроград шумит во мгле,
в который раз мы здесь.
Он Арлекина моего
в свою уводит мглу.
Но что-то в этом от того,
чего я не люблю.
Сожми виски, сожми виски,
сотри огонь с лица,
да, что-то в этом от тоски,
которой нет конца!
Мы в этом мире на столе
совсем чуть-чуть берем.
Мы едем, едем по земле,
покуда не умрем.

6. РОМАНС ПОЭТА
Как нравится тебе моя любовь,
печаль моя с цветами в стороне,
как нравится оказываться вновь
с любовью на войне как на войне.
Как нравится писать мне об одном,
входить в свой дом как славно одному,
как нравится мне громко плакать днем,
кричать по телефону твоему:
- Как нравится тебе, моя любовь,
как в сторону я снова отхожу,
как нравится печаль моя и боль
всех дней моих, покуда я дышу.
Так что еще, так что мне целовать,
как одному на свете танцевать,
как хорошо плясать тебе уже,
покуда слезы плещутся в душе.
Все мальчиком по жизни, все юнцом
с разбитым жизнерадостным лицом,
ты кружишься сквозь лучшие года,
в руке платочек - надпись - "никуда".
И жизнь, как смерть, случайна и легка!
Так выбери одно наверняка,
так выбери, с чем жизнь тебе сравнить,
так выбери, где голову склонить.
Все мальчиком по жизни, о, любовь,
без устали, без устали пляши,
по комнатам расплескивая вновь,
расплескивая боль своей души.

7. / КОММЕНТАРИЙ /
Вот наш Поэт, еще не слишком стар,
он говорит неправду, он устал
от улочек ночных, их адресов,
пугающих предутренних часов,
от шороха дождя о диабаз,
от редких, но недружелюбных глаз,
от рева проносящихся машин,
от силуэтов горестных мужчин,
здесь, в сумраке от невеселых слов,
от нелюбви, от беспокойных снов,
бог знает от чего. И от себя.
Он говорит: Судьба моя, судьба
брести всю жизнь по улицам другим
куда-нибудь к друзьям недорогим,
а может быть, домой сквозь новый дождь,
и ощущать реку, стекло и дрожь
худой листвы, идти, идти назад,
знакомый и обшарпанный фасад,
вот здесь опять под вечер оживать
и с новой жизнью жизнь свою сшивать.
Все таковы. Да, все слова, стихи,
вы бродите средь нас, как чужаки,
но в то же время близкие друзья:
любить нельзя и умирать нельзя.
Но что-нибудь останется от вас, -
хотя б любовь, хотя б - в последний раз,
а, может быть, обыденная грусть,
а может быть, одни названья чувств.
Вперед, друзья, вперед. ...........
Поговорим о перемене мест,
поговорим о нравах тех округ,
где нету нас, но побывал наш друг -
печальный парень, рыцарь, доброхот,
известный вам идальго, Дон-Кихот.

8. РОМАНС ДОН-КИХОТА
Копье мое, копье мое, копье,
оружие, имущество мое,
могущество мое таится в нем,
я странствую по-прежнему с копьем,
как хорошо сегодня нам вдвоем.
О чем же я? Ах, эти города,
по переулкам грязная вода,
там ничего особого, о да,
немало богачей встречаю я,
но нет ни у кого из них копья!
Копье мое, копье мое, копье,
имущество, могущество мое,
мы странствуем по-прежнему вдвоем,
когда-нибудь,кого-нибудь убьем,
я странствую, я странствую с копьем.
Что города с бутылками вина,
к ним близится великая война,
безликая беда, и чья вина,
что городам так славно повезло?
КАК ТЕНЬ ЛЮДЕЙ - НЕУЯЗВИМО ЗЛО!
Так что же ты теперь, мое копье,
имущество мое, дитя мое,
неужто я гляжу в последний раз,
кончается мой маленький рассказ,
греми на голове, мой медный таз!
Отныне одному из нас конец!
Прощай, прощай, о Санчо, мой мудрец,
прощайте все, я больше не могу,
блести мой таз, как ангельский венец,
по улице с несчастьями бегу.

9. / КОММЕНТАРИЙ /
Смешной романс. Да, все мы таковы,
страдальцы торопливые, увы,
ведь мужество смешно, забавен страх,
легко теперь остаться в дураках.
Пойми, пойми, над чем смеется век,
о, как тебе неловко, человек.
Там где-то на рассвете в сентябре
бредешь в огромном проходном дворе,
чуть моросит за чугуном ворот,
сухой рукой ты вытираешь рот
и вот выходишь на пустой проспект
и вдоль витрин и вымокших газет,
вдоль фонарей, оград, за поворот,
все дальше ты уходишь от ворот,
в которых все живут еще друзья,
которых ни любить, ни гнать нельзя,
все дальше, дальше ты. И на углу
сворачиваешь в утреннюю мглу.
Ступай, ступай. И думай о себе.
В твоей судьбе, как и в любой судьбе
переплелись, как теплые тела,
твои дела и не твои дела,
с настойчивой усталостью души.
Ты слышишь эту песенку в тиши:
..............................
..............................
..............................
..............................
..............................
..............................
..............................
Ты слышишь эту песенку в тиши.
Иди, иди, пройти квартал спеши.
Ступай, ступай, быстрее проходи.
Ступай, ступай, весь город впереди.
Ступай, ступай, начнется скоро день
твоих и не твоих поспешных дел.
Вот так всегда - все время вдаль идет,
а кто-то в стороне о нем поет.
Ступай, ступай, быстрее проходи,
иди, иди, весь город впереди.
Еще на день там возникает жизнь,
но к шествию ты присоединись,
а если надо - будешь впереди,
квартал с поющим песню обойди.

10. БАЛЛАДА И РОМАНС ЛЖЕЦА
попробуйте послушать эту повесть
о горестной истории лжеца, -
балладу без счастливого конца.
БАЛЛАДА ЛЖЕЦА
Не в новость ложь и искренность не в новость,
какую маску одевает совесть
на старый лик, в каком она наряде
появится сегодня в маскараде,
бог ведает. Послушайте балладу,
но разделите нежность и браваду,
реальные событья с чудесами, -
все это вы проделаете сами.
Придется покорпеть с моим рассказом,
ваш разум будет заходить за разум,
что, в общем, для меня одно и то же.
Потрудитесь. Но истина дороже.
Я шел по переулку по проспекту
как ножницы - шаги как по бумаге
вышагиваю я шагает Некто
средь бела дня наоборот - во мраке
И вновь благоухали анемоны,
выкрикивали птицы над базаром,
гудели привокзальные колонны,
но я-то проходил среди развалин
И господи, что виделось, что было,
как новая весна меня ловила,
и новым колесом автомобиля
меня на переулочках давила.
И новая весна уже лежала,
любовника ногами окружала
и шарила белесыми кругами,
и взмахивала тонкими руками.
Благослови, приятель, победивший,
благословен удачливый мужчина,
благословен любовник, придавивший
ногой весну, соперника - машиной!
Лови, лови. Лови меня на слове,
что в улице средь солнца и метели,
что во сто крат лежащий в луже крови
счастливее лежащего в постели.
Слова Лжеца - вы скажете. Ну что же.
Я щеголяю выдумкой и ложью,
лжецу всегда несчастия дороже:

Было бы отлично, чтобы книга Шествие автора Бродский Иосиф понравилась бы вам!
Если так будет, тогда вы могли бы порекомендовать эту книгу Шествие своим друзьям, проставив гиперссылку на страницу с данным произведением: Бродский Иосиф - Шествие.
Ключевые слова страницы: Шествие; Бродский Иосиф, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн