Булгаков записки покойника краткое содержание. "Записки покойника": история создания, описание и анализ произведения

Один человек будучи заядлым охотником не удержался и сразу после участия в военных действиях с японцами отправился на охоту. Из Маньчжурии перешел в Россию. За одним из хребтов познакомился с китайцем, которого звали Лувен. У него и остановился на время охоты. Его фанза расположена в низине и в окружении высоких деревьев. Кругом рослипрекрасные цветы. Лувен занимался тем, что искал женьшень.

Здесь то и посчастливилось увидеть самку пятнистого оленя небесной красоты, которого называют цветком или еще Хуа-лу. Стройные ножки с маленькими копытцами были настолько близко, что можно было руками схватить. Как завороженный охотник смотрел на это чудо. Для людей ценящих красоту и природу главное сохранить и приумножить то, что потом принесет еще больше пользы, но как охотнику тяжело было удержаться. Еще не предполагал, что этот момент охотник будет вспоминать все жизнь с сожалением. Да, прекрасные мгновения остались в памяти и все потому, что не дал волю своим рукам, заглушил в себе инстинкт охотника. Пятнистую красавицу упустил зато судьба дала возможность встретиться с удивительной женщиной это была своего рода награда. Ее привез пароход, который вскоре и увез, а охотник так и остался сидеть без движения так же как в ситуации с Хуа-лу.

Лувен оказался тактичным в этом вопросе он понял, что пароход увез от меня, то что стало дорогим. «Твой женьшень ещене вырос, скоро я покажу его», сказал он. Вскоре пошли в тайгу, где много лет назад появился корень охотника, через десять лет он будет готов. За это время случилась нелепая случайность на него наступил и повредил изюбр. Корень был сильно помят, но потом отошел и через пять лет достигнет зрелости.

Постепенно мы приручили красавицу олениху и ее малыша, она перестала нас бояться. Попутно занимались прибыльным делом, ловлей пантов. Вскоре начался гон и за Хуа-лу пришли мощные рогачи.

Корень женьшень рос и пока он не достиг нужного состояния желания не сбудутся, остается только ждать. Появился и разросся питомник, не стало Лувена, а охотник все еще был одинок. Время идет и в этой жизни для всего есть свой срок. Так и в жизни охотника появилась женщина, которую он полюбил. Это помог корень женьшень недаром его зовут корень жизни. Он помогает найти себя и раскрыться в другом человеке. Теперь имея все и свое дело и жену, и детей охотник самый счастливый человек. Несмотря на это все же одна незначительная мелочь не дает покоя. И покинув всех идет на скалу и вспоминает тот момент когда мог схватить красавицу олениху, этот вопрос постоянно задает скале вблизи которой она обитала.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Пришвин. Все произведения

• Берестяная трубочка
• Женьшень
• Утята и ребята

Женьшень. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Маяковский Кем быть?

  В стихотворении Маяковского «Кем быть?» раскрывается тема, которая может показаться немного банальной со временем, но она никогда не перестанет все же быть актуальной.

• Краткое содержание Шекспир Мера за меру

  Герцог Вены решает уехать за пределы своего государства и вместо себя оставляет строгого судью Анджело. Никто не знал, что на самом деле Винченцио никуда не уезжал, а просто переоделся в монаха Лодовико.

• Краткое содержание Заболоцкий Хорошие сапоги

  В одной немецкой деревушке проживал сапожных дел мастер. Изготовлял он очень хорошую и качественную обувь. Все хвалили сапожника, людям нравилась отличная работа мастера.

• Краткое содержание Шергин Детство в Архангельске
• Краткое содержание Коваль Нулевой класс

  В деревню приехала преподавать новая учительница Марья Семёновна. Она со всеми познакомилась, но дети не хотели оставлять своего прежнего учителя и немного с опаской относились к ней

После окончания русско-японской войны я выбрал трехлинейку получше и отправился из Маньчжурии в Россию. Довольно скоро перешел русскую границу, перевалил какой-то хребет и на берету океана встретился с китайцем, искателем жень-шеня. Лувен приютил меня в своей фанзе, укрытой от тайфунов в распадке Зусу-хэ, сплошь покрытом ирисами, орхидеями и лилиями, окруженном деревьями невиданных реликтовых пород, густо обвитыми лианами. Из укромного места в зарослях маньчжурского ореха и дикого винограда довелось мне увидать чудо приморской тайги - самку пятнистого оленя Хуа-лу (Цветок-олень), как называют её китайцы. Ее тонкие ноги с миниатюрными крепкими копытцами оказались так близко, что можно было схватить животное и связать. Но голос человека, ценящего красоту, понимающего её хрупкость, заглушил голос охотника. Ведь прекрасное мгновение можно сохранить, если только не прикасаться к нему руками. Это понял родившийся во мне едва ли не в эти мгновения новый человек. Почти сразу же, будто в награду за победу над охотником в себе, я увидел на морском берегу женщину с привезшего переселенцев парохода.

Глаза её были точь-в-точь как у Хуа-лу, и вся она как бы утверждала собой нераздельность правды и красоты. Ей сразу же открылся во мне этот новый, робко-восторженный человек. Увы, проснувшийся во мне охотник чуть было не разрушил почти состоявшийся союз. Снова заняв покоряющую все высоту, я рассказал ей о встрече с Хуа-лу и как преодолел искушение схватить её, а олень-цветок как бы в награду обернулся царевной, прибывшей стоящим в бухте пароходом. Ответом на это признание был огонь в глазах, пламенный румянец и полузакрытые глаза. Раздался гудок парохода, но незнакомка будто не слышала его, а я, как это было с Хуа-лу, замер и продолжал сидеть неподвижно. Со вторым гудком она встала и, не глядя на меня, вышла.

Лувен хорошо знал, кого от меня увез пароход. На мое счастье, это был внимательный и культурный отец, ведь суть культуры - в творчестве понимания и связи между людьми: «Твой жень-шень еще растет, я скоро покажу его тебе».

Он сдержал слово и отвел в тайгу, где двадцать лет назад был найден «мой» корень и оставлен еще на десять лет. Но изюбр, проходя, наступил на голову жень-шеня, и он замер, а недавно вновь начал расти и лет через пятнадцать будет готов: «Тогда ты и твоя невеста - вы оба снова станете молодыми».

Занявшись с Луваном очень прибыльной добычей пантов, я время от времени встречал Хуа-лу вместе с её годовалым олененком. Как-то сама собой пришла мысль одомашнить пятнистых оленей с помощью Хуа-лу. Постепенно мы приучили её не бояться нас.

Когда начался гон, за Хуа-лу пришли и самые мощные красавцы рогачи. Драгоценные панты добывались теперь не с такими, как прежде, трудами и не с такими травмами для реликтовых животных. Само это дело, творимое в приморских субтропиках, среди несказанной красоты, становилось для меня лекарством, моим жень-шенем. В своих мечтах я хотел, кроме приручения новых животных, «оевропеить» работавших со мной китайцев, чтобы они не зависели от таких, как я, и могли постоять за себя сами.

Однако есть сроки жизни, не зависящие от личного желания: пока не пришел срок, не создались условия - мечта так и останется утопией. И все же я знал, что мой корень жень-шень растет и я своего срока дождусь. Не надо поддаваться отчаянию при неудачах. Одной из таких неудач было бегство оленей в сопки. Хуа-лу как-то наступила на хвост бурундуку, лакомившемуся упавшими из её кормушки бобами. Зверек вцепился зубами ей в ногу, и олениха, обезумев от боли, ринулась в сторону, а за ней все стадо, обрушившее ограждения. На развалинах питомника как не думать, что Хуа-лу - ведьма, поманившая своей красотой и превратившаяся в прекрасную женщину, которая, как только я её полюбил, исчезла, повергнув в тоску. Едва же я начал справляться с ней, творческой силой разрывая заколдованный круг, как Хуа-лу порушила все это.

Но все эти мудрствования всегда разбивает сама жизнь. Вдруг вернулась со своим олененком Хуа-лу, а когда начался гон, пришли за ней и самцы.

Минуло десять лет. Уже умер Лувен, а я все еще был одинок. Питомник рос, богател. Всему свои сроки: в моей жизни вновь появилась женщина. Это была не та женщина, которая когда-то появилась, как обернувшаяся царевной Хуа-лу, Цветок-олень. Но я нашел в ней собственное мое существо и полюбил. В этом и есть творческая сила корня жизни: преодолеть границы самого себя и самому раскрыться в другом. Теперь у меня есть все; созданное мной дело, любимая жена и дети. Я один из самых счастливых людей на земле. Однако временами беспокоит одна мелочь, ни на что не влияющая, но о которой надо сказать. Каждый год, когда олени сбрасывают старые рога, какая-то боль и тоска гонит меня из лаборатории, из библиотеки, из семьи. Я иду на скалу, из трещин которой вытекает влага, будто скала эта вечно плачет. Там в памяти воскресает прошлое: мне видится виноградный шатер, в который Хуа-лу просунула копытце, и боль оборачивается вопросом к каменному другу-скале или упреком себе: «Охотник, зачем ты тогда не схватил её за копытца!»

«То место, где я стою, – единственное, тут я все занимаю и другому стать невозможно.
Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего
уступить никому не могу, и если возьмут его силой, то на месте этом для себя ничего
не найдут и не поймут, из-за чего я бился, за что стоял».
М. Пришвин. Дневник 1936 года, 15 октября.

У этого произведения счастливая судьба: его не проходили в школе, убивая механическим препарированием живую плоть искусства, его волшебной ткани не касались руки режиссера-экранизатора, безразлично, одаренного ли, бездарного. Более того, за всю историю существования повести «Женьшень» не было ни одного отдельного иллюстрированного ее издания.
Оправдывая свое название «Женьшень», т.е. корень жизни, это маленькое сокровище смиренно и мудро растет себе в недрах русской литературы, с годами только набирая чудодейственную силу.
Неправда, что нет забытых шедевров. Такой шедевр есть, и в этой забытости официальной печатью и критикой – его счастье, его тайна и прелесть.
В чем секрет столь странной судьбы произведения писателя, в целом, отнюдь не забытого и не обделенного читательским вниманием (Михаил Пришвин – имя знакомое и любимое нами с детских лет как имя певца родной природы)? Эта загадка тем более удивительна, что написанную в 1932 году повесть писатель определил в лаконичной исповедальной формуле: «Это вещь моя коренная».
Думается, «Женьшень» выломился, выпал из общего движения современной литературы ввиду уникальности поставленной задачи. Ее можно определить как попытку поиска гармонии и красоты в век, гармонии лишенный и красоту разрушающий.
Своеобразной была сама реакция современников на повесть. Ею как-то смущенно и тревожно восхищались чуткие к искусству слова А.М. Горький и М. Шолохов. Последний, в частности, писал 28 декабря 1933 года актрисе Камерного театра Гриневой, читавшей с эстрады произведения прозы: «Читали ли Вы его «Корень жизни»? Если нет, – очень советую: прочтите! Такая светлая, мудрая, старческая прозрачность, как вода в роднике. Я недавно прочитал и до нынешнего дня на сердце тепло. Хорошему слову радуешься ведь, как хорошему человеку».
Определение впечатления от книги, как старческой и прозрачной, данное Шолоховым, спорно. Почтенный возраст автора (60 лет), несомненно, был Шолохову известен. Но тайной оставалось то, что календарный возраст Пришвина не совпадал с возрастом физически-духовным: этот человек и в 70 лет дышал молодо.
Официальная критика искала в произведении то проповедь погружения в природу, чуждую мировоззрению советского человека, то призыв к активному труду, согласованному с творчеством живых природных сил, то воспевание братства народов. Ведь вещь была создана как отражение впечатлений от запланированной творческой поездки писателя на Дальний Восток в 1931 году, стало быть, должна же была что-то отразить, воспеть, к чему-то призвать. Ускользал от внимания тот факт, что становится очевидным лишь при вдумчивом чтении: Пришвин смещает временные рамки повествования на 30 лет назад: действие повести охватывает временной промежуток с 1904 по 1916 год. Нетрудно догадаться почему.
Решать вопрос гармонии человека и природы, равновесия духа и инстинкта на материале 30-х годов было затруднительно для художника. Видимо, поэтому место и время действия повести «Женьшень» можно определить словами: заповедный край, заповедные годы.
Повесть Пришвина глубоко автобиографична, но не следует искать в ней следов подобия с судьбой писателя. Пришвин впервые увидел Дальний Восток в 58 лет – герой «Женьшеня» молод. Писатель не воевал в Манчжурии во время русско-японской кампании, не жил в тайге, не приручал оленей. Вся линия судьбы героя – продукт творческой фантазии.
Но духовная эволюция Пришвина, его сокровенные от современников подробности личной судьбы, взлеты и падения духа, накал и смерть страстей отразились в повести, как ни в одной из его книг. Это стало ясно лишь после смерти писателя, когда увидели свет его дневники, осветившие его судьбу светом трагической уникальности.
Оказалось, что почти сорок лет жизни, исполненной творчества, были для Пришвина окрашены воспоминанием о несостоявшейся первой любви: «мучительная и неудавшаяся любовь к исчезнувшей невесте» породила трагедию жизни и, как результат, – импульс к творчеству.
«Женьшень» в этом плане видится давно созревшим разрешением юношеского конфликта. Повесть обнажает душу любящего и говорит: это было со мной, будет и с тобой, потому что это было и будет всегда.
Ключевую тему «Женьшеня» составляет тема любви-страсти. Любовь героя возникает и растет в окружении и взаимодействии с девственной, мощной, ежеминутно воспроизводящей себя природой. В повести постоянен мотив оленьего гона, опьянения страстью, борьбы за любовь оленьей ланки, красоты и скрытой драмы естественной жизни оленьего стада. Поразившие писателя своей реликтовой красотой животные, пятнистые дальневосточные олени, становятся равноправными героями повествования наряду с автором и его другом-таежником китайцем Лувеном.
Во время пребывания писателя на берегу Уссурийского залива, у мыса Гамова, где располагался олений заповедник, Пришвин впервые видит дальневосточных пятнистых оленей. Их блестящие черные глаза и маленькие изящные копытца оставляют в его памяти впечатление небывалой красоты. Недаром китайцы называли ланку (самку оленя) – Хуа-лу, что значит «олень-цветок». Пришвину она казалась воплощением женственности.
В романтическом воображении героя повести «Женьшень» олень-цветок и любимая женщина как бы сливаются в один образ. Да и сам Пришвин в дневнике 1951 года писал: «Как начался «Женьшень»? Я облазил тайгу на материке по Амурскому заливу, был на островах и везде видел пятнистых оленей, и потом везде мне виделись их прекрасные глаза.
Под конец я прибыл во Владивосток и тут однажды возле остановки трамвая увидел на солнце женщину, одетую в материю, переливающуюся из зеленого в синее. Сияние материи привлекло меня, и я захотел заглянуть ей в лицо.
Я только успел заметить, что глаза у нее были, как у оленя, – она повернулась, прыгнула на ступеньку, и вагон покатился. Я бросился вагон догонять, но люди мне помешали.
Во мне остались от женщины только глаза, а остальное в «Женьшене» все дополнило воображение».
Из повести: «Рот ее был черный и для животного чрезвычайно маленький, зато уши необыкновенно большие, такие строгие, такие чуткие, и в одном была дырочка: светилась насквозь. Никаких других подробностей я не мог заметить, так захватили мое внимание прекрасные черные блестящие глаза – не глаза, а совсем как цветок, – и я сразу понял, почему китайцы этого драгоценного оленя зовут Хуа-лу, значит – цветок-олень».
Встретив в тайге Хуа-лу, герой впервые поступает не как охотник, а как поэт, пораженный красотой этого грациозного животного.
«Я как охотник был себе самому хорошо известен, – признается герой, – но никогда я не думал, не знал, что есть во мне какой-то другой человек, что красота, или что еще там еще, может меня, охотника, связать самого, как оленя, по рукам и ногам. Во мне боролись два человека. Один говорил: «Упустишь мгновение, никогда оно к тебе не возвратится, и ты вечно будешь о нем тосковать. Скорей же хватай, держи, и у тебя будет самка Хуа-лу, самого красивого в мире животного». Другой голос говорил: «Сиди смирно! Прекрасное мгновение можно сохранить, лишь не прикасаясь к нему руками».
Способность самоотречения ради красоты – не только счастье художника, но и «смертельная боль» его. Превратить прекрасное мгновение в реальность или оставить его прекрасным же воспоминанием – вот из чего он выбирает. Герой идет по второму пути. Судьба дарит ему встречу с женщиной-мечтой.
Из повести: «Вероятно, я был еще под сильным влиянием грациозного животного возле дерева, опутанного виноградом, что-то в этой незнакомой мне женщине напомнило мне Хуа-лу, и я был уверен, что вот сейчас, как только она обернется, я увижу те прекрасные глаза на лице человека… и дальше, как бы в ответ моему предчувствию, как в сказке о царевне-лебеди, началось превращение. Глаза у нее были до того те же самые, что у Хуа-лу, что все остальное оленье – шерсть, черные губы, сторожкие уши – переделывалось незаметно в человеческие черты, сохраняя в то же время, как у оленя, волшебное сочетание, как бы утвержденную свыше нераздельность правды и красоты».
Но так же как герой не сумел схватить за копытца Хуа-лу, так же отступает он перед красотой женщины, страшась ограничить ее рамками бытовой реальности. Из личной трагедии рождается золото искусства.
Огромное влияние на рассказчика в определении своего места в жизни оказывает старый искатель женьшеня, китаец Лувен, в фандзе которого он находит приют на долгие годы. Лувену, в отличие от молодого героя, нет нужды вырабатывать понимание жизни. Оно дано ему с рождения, как и тем «миллионам за тысячи лет», которые уже в земле. Лувен – дитя и властелин тайги, он относится ко всему живому с родственным вниманием, умеет «все на свете оживлять». Он учит своим примером идти в поисках корня жизни «с чистой совестью и никогда не оглядываться назад, в ту сторону, где все уже измято и растоптано. А если чистая совесть есть, то никакой завал не испортит пути».
У Лувена лирический герой «научился понимать на всю жизнь, не по книгам, а на примере, что культура не в манжетах и запонках, а в родственной связи между людьми».
С ним герой начинает творческое преобразование природы, и в тяжелые минуты Лувен всегда приходит на помощь и «не прямо, а как-то больше улыбкой всегда сумет напомнить мне, что мой корень жизни цел и только замер на время».
Для образа Лувена Пришвин использовал факты биографии китайца Ювен Юна, с которым встречался во Владивостоке.
Долгие годы на письменном столе Пришвина стоял в банке со спиртом корень, похожий своим видом на человека. Пришвин получил его в подарок от Ювен Юна, который был убежден, что этот корень сохраняет молодость и красоту человека, дает ему радость и счастье.
В отношении писателя убеждение китайского таежника оправдалось полностью. Мало кто из людей сохранил такую одухотворенную красоту и душевную молодость до самой смерти. Силу его обаяния испытывал на себе каждый знакомый с ним человек. В 1940 году 67-летний писатель встретил свою последнюю любовь, окрасившую неиссякаемым светом его благородный мудрый закат.
Нет, недаром о повести «Женьшень» Пришвиным было сказано: «Эта вещь – моя коренная…».

Композиция по произведениям М.А.Булгакова. В спектакле использованы фрагменты книги «Работа актера над собой» и репетиций К.С.Станиславского.

Сергей Женовач: «Это не обычная инсценировка «Театрального романа». Это самостоятельная сценическая композиция. Она включает в себя подготовительные и ранние материалы, служившие прообразом романа. В основе нашего спектакля лежит природа чувств сновидений, и главное - трагикомическое восприятие мира. Нам хотелось сосредоточиться на взаимоотношениях автора и его героев, автора и театра, драматурга и режиссера. Было важно дать понять, какой это болезненный и неразрешимый конфликт: между тем, что автору хочется сделать, и тем, что получается в итоге. Как много теряет замысел автора в результате этого конфликта. Иногда самое главное, то, ради чего все затевалось. «Записки покойника» — глубоко выстраданная, трагическая вещь Булгакова».

Находясь на гастролях в Киеве в прошлом году, но еще не зная о предстоящей постановке по роману Булгакова, труппа посетила его замечательный дом-музей. Таким незапланированным образом продолжилась традиция «СТИ» бывать на родине писателей, над произведениями которых идет работа.

В постановке заняты три поколения студийцев, в том числе принятые в труппу этой осенью выпускники мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе.

Из письма Елены Булгаковой театроведу Павлу Маркову: «И великолепно, что ты написал о «Записках покойника». Все ставит на свое место. Я одинаково не выношу, когда мне говорят «Я так смеялся или смеялась!..» и когда начинают расспрашивать - кто-кто? Не об этом. Не про это. Это трагическая тема Булгакова - художник в его столкновении все равно с кем - с Людовиком ли, с Кабалой, с Николаем или с режиссером. А о любви к МХАТу, о том, что это был его театр, как он был его автор, - говорить не приходится, так ясно все это в романе».

Спектакль «Записки покойника» - второе обращение Сергея Женовача к творчеству М.А.Булгакова. В 2004 году в МХТ им.Чехова состоялась премьера его спектакля «Белая гвардия», причем с той же постановочной командой - Александром Боровским, Дамиром Исмагиловым и Григорием Гоберником.

Номинации на Премию «Золотая Маска»-2015г: «Лучший спектакль в драме, малая форма», «Лучшая работа режиссера», «Лучшая работа художника», «Лучшая мужская роль» (Сергей Качанов).

Спектакль - участник программы «Russian Case» фестиваля «Золотая Маска» 2015 года.
Иван Янковский - лауреат Премии газеты «Московский Комсомолец» за роль Максудова. Гастроли:
Январь 2016 - Санкт-Петербург - МДТ – Театр Европы

Дорогие зрители, просим вас обратить внимание, что в спектакле содержатся сцены курения.

Запрещено для детей

Спектакль идет 3 часа с одним антрактом.

«Записки покойника» - участник Международного театрального фестиваля «Сезон Станиславского» (2014).

БИЛЕТЫ: от 500 до 2200 р.
Начало спектаклей в 19.00.

«Записки покойника» (подзаголовок «Театральный роман») — произведение М.А. Булгакова. Работа над ним была начата 26 ноября 1936 г., прервана осенью 1937 г. Впервые опубликовано в 1965 г. под названием «Театральный роман», которое было предпочтено как более «нейтральное».

Заглавие «Записки покойника», по-видимому, перефразирует «Замогильные записки» В. Печерина: издание его мемуаров с этим заголовком было осуществлено в 1932 г. (в свою очередь, Печерин назвал так один из своих мемуарных отрывков, ориентируясь на «Замогильные записки» Шатобриана); ср. также распространенную у романтиков тему «живого мертвеца» (например, одноименный рассказ В.Ф. Одоевского). По существу, мотив «записок покойника» использован Булгаковым уже в рассказе 1927 г. «Морфий» (характерно, что тема наркотика/гипноза возникает и в финале «Записок... »: «Я вернулся в театр, без которого не мог жить уже, как морфинист без морфия»).

Подзаголовок «Театральный роман» дает, в первую очередь, тематическую характеристику произведения. Однако свойство «театральности» — не только на тематическом, но и на жанровом уровне — присуще также двум другим романам писателя: художественный мир «Белой гвардии» включает мотивы оперы и «оперетки», а в поэтике «Мастера и Маргариты» важную роль играют черты эстрадного обозрения в духе театра Варьете. Показательны и драматургические произведения Булгакова, в которых театральная тема сочетается с обнаженной условностью, «удвоенной» театральностью («театр в театре»): «Багровый остров», «Кабала святош», «Полоумный Журден».

Не вполне ясен вопрос о том, следует ли считать булгаковский роман оконченным. Возможно, что оборванность текста Максудова — это художественный прием автора «Записок»; вместе с тем известно о замыслах Булгакова продолжить книгу (по воспоминаниям В. Лакшина, Е.С. Булгакова излагала, например, дальнейшее развитие линии отношений главного героя с Авророй Госье: художница нравится Максудову, и Бомбардов уговаривает его жениться; однако героиня вскоре умирает от чахотки).

Первым наброском «Записок покойника» явилось неоконченное сочинение «Тайному Другу», написанное в сентябре 1929 г. для Е.С. Шиловской (впоследствии Булгаковой — третьей жены писателя). Кроме того, в письме «Правительству СССР» от 28 марта 1930 г. в числе собственноручно уничтоженных рукописей Булгаков называет «начало романа «Театр» (вероятно, этот текст не слишком отличался от прозы «Тайному Другу»).

Через несколько лет Булгаков вновь вернулся к этому замыслу — в момент не менее критический, чем был для него рубеж 20—30-х годов: в марте 1936 г. разгромной статьей в «Правде» окончательно погублен спектакль по пьесе Булгакова «Кабала святош», работа над которым во МХАТе тянулась около четырех лет; в мае 1936 г. после генеральной репетиции в Театре сатиры запрещена постановка булгаковской комедии «Иван Васильевич»; в сентябре Булгаков ушел из МХАТа. «Очередной разгром, по сути театральное уничтожение, надо было пережить как свершившийся и бесповоротный факт. <...> «Записки покойника» сочинены человеком, как бы переставшим существовать. Смеховая природа романа — пограничная. Это смех на пороге небытия, это театр, увиденный с порога исчезающей жизни» (А. Смелянский). Не случайно главный герой «Записок покойника» Максудов, живущий в Москве, кончает жизнь самоубийством в родном городе автора романа — Киеве.

Писатель мысленно возвращается к событиям примерно десятилетней давности: воспоминания о работе над романом «Белая гвардия» (в «Записках...» он назван «Черным снегом»), история создания и постановки пьесы «Дни Турбиных» соединяются в его сознании с эпизодами недавних репетиций многострадального «Мольера». Как отмечал А. Смелянский, первый период отношений Булгакова и МХАТа, исполненный взаимной любви, ощущается в атмосфере «Записок покойника» в гораздо меньшей степени, нежели те формы театральной жизни, которые утвердились во МХАТе в 30-е годы. В первом приближении, «Записки...» воспринимаются как памфлет на МХАТ и московскую литературную общественность. Понимая это, Булгаков, неоднократно читавший роман друзьям-актерам, написал специальное «Предисловие для слушателей», в котором юмористически обыгрывал волну слухов, поднятую его книгой. Е.С. Булгаковой был составлен список прототипов романа — не только индивидуальных (например, Иван Васильевич — Станиславский; Аристарх Платонович — Немирович-Данченко; Бондаревский — А.Н. Толстой; Агапенов — Б.А. Пильняк). но и «коллективных»: Когорта Дружных — Театр имени Евг. Вахтангова; Старый театр — Малый театр и т.д.

Вместе с тем, театр в «Записках...» предстает не просто как своеобразная система отношений, но как особая «запредельная» реальность: он сопоставляется (хотя и комически) с монастырем и даже с загробным миром («Мне стало казаться, что вокруг меня бегают тени умерших»); контора Фили, «заведующего внутренним порядком», предстает пародийным «чистилищем»; «Сивцев Вражек», вотчина Ивана Васильевича, обретает черты сказочного «тридевятого царства», а сам он напоминает Кащея Бессмертного (характерно, что Булгаков дает этому персонажу имя легендарного «грозного царя» и одновременно героя запрещенной пьесы»).

Специфичны не только театральные нравы — театр предстает как особый пространственно-временной континуум, противопоставленный внешнему миру. Что касается общей структуры художественного времени, то, как и во многих булгаковских произведениях, в фабуле «Записок» существенна годовая цикличность. Трудно определить, сколько лет должно было бы занимать все целиком, включая «Предисловие», действие романа (во всяком случае, не менее пяти), — однако количество этих лет непременно выражается целым числом, ибо события постоянно возвращаются к одному и тому же времени года. Если расположить фабульные эпизоды по хронологии, то возникает следующая картина: в апреле Максудов заканчивает писать роман: в апреле следующего года он пишет первую картину пьесы, а в конце апреля получает письмо от Ильчина и 29 апреля встречается с ним в театре; весной (но не ранее, чем еще через два года, поскольку репетиции в театре начинаются 22 января, а обрывается фабула в июне) Максудов заканчивает (вернее, прерывает) свои записки, через два дня отправляет рукопись автору «Предисловия» и кончает жизнь самоубийством; весной следующего гада автор предисловия, который «в течение года наводил справки о родных или близких Сергея Леонтьевича», исполняет его волю и выпускает записки в свет под своими именем (как того хотел покойный).

Затрагивается в булгаковском романе и собственно тема творчества — вопрос о сущности искусства и природе таланта художника. Максудов не приемлет плоского копирования окружающей жизни, которое практикуют все знакомые ему литераторы. Его собственные роман и пьеса приходят не извне, а изнутри — рождаются из воспоминаний и переживаний, поэтому они жизнеподобны в высшем, а не в плоско-натуралистическом смысле. О своей пьесе герой «Записок...» говорит: «Ей нужно было существовать, потому что я знал, что в ней истина». Точно так же твердо уверен он в своем призвании. Учитывая трагический финал судьбы Максудова, можно отметить, что он предстает «неузнанным пророком» и в этом смысле явно напоминает героя романа «Мастер и Маргарита».