Что говорил аксаков о гоголе. С

Семья Аксаковых - замечательное, по-своему уникальное явление русской жизни 1830-1850-х годов. Заметный след в истории нашей культуры оставил глава семьи - писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859 гг.); его старший сын Константин Сергеевич (1817-1860 гг.) приобрел известность как поэт, критик и публицист, один из вождей раннего славянофильства; видным поэтом и общественным деятелем был и Иван Сергеевич Аксаков (1823-1886 гг.). Однако большая аксаковская семья примечательна не только деятельностью этих наиболее ярких своих представителей. Современников привлекала царившая в ней теплота и сердечность, чистота ее нравственной атмосферы, широта культурных интересов, удивительно прочная связь старшего и молодого поколений [Анненкова, 1983, с. 14.].

В дом Аксаковых - один из центров московской жизни той эпохи - Гоголь был впервые введен М.П. Погодиным в июле 1832 года. Со временем дружеские отношения соединили писателя со многими членами этой семьи, но наиболее близки ему оказались Константин Сергеевич и в особенности Сергей Тимофеевич Аксаковы. К моменту знакомства с Гоголем С.Т. Аксаков уже занимал в литературно-театральном мире Москвы заметное положение. С 1827 года он служил цензором, а затем и председателем Московского цензурного комитета (уволен в феврале 1832 года) [Там же, с. 47]. Дебютировав в печати еще в 1812 году, он впоследствии стал известен как театральный критик, поэт, славился как превосходный декламатор и авторитетный литературный судья. Однако временем расцвета Аксакова-художника стали последние полтора десятилетия его жизни, когда были созданы произведения, определившие вклад писателя в русскую литературу, - «Записки об уженье рыбы», «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука» и др. Литературная ситуация 1840-х годов - ситуация, в значительной степени сформировавшаяся под влиянием гоголевского творчества, - позволила полностью раскрыться реалистическому дарованию Аксакова. Более того, внимание Гоголя, с большой заинтересованностью относившегося к литературной деятельности Сергея Тимофеевича, сыграло в пробуждении его писательского дара и роль непосредственного толчка. Успев познакомиться лишь с частью сочинений С.Т. Аксакова, Гоголь высоко ценил его как знатока русской природы и быта и, работая над вторым томом «Мертвых душ», в свою очередь, испытал воздействие Аксакова-прозаика [Гоголь, 1951. С. 17].

Интерес Гоголя к литературным занятиям членов аксаковской семьи проявлялся также в его внимании к поэтическим опытам И.С. Аксакова, к художественным, критическим, научным сочинениям К.С. Аксакова, одаренность которого писатель высоко ценил.

В доме Аксаковых царил подлинный культ Гоголя-художника. Однако их личное сближение с писателем проходило непросто. Фамильная аксаковская пылкость не раз наталкивалась на сдержанность, а порой и скрытность Гоголя, поведение которого представлялось Аксаковым подчас странным и даже неискренним. С другой стороны, самого писателя нередко смущала свойственная Сергею Тимофеевичу - и в особенности Константину Сергеевичу - категоричность оценок, несдержанность в проявлениях и любви, и осуждения. Лишь в 1839 году - в очередной приезд Гоголя в Москву - установилась подлинная близость в его отношениях с Аксаковыми. «С этого собственно времени, - вспоминал Сергей Тимофеевич, - началась тесная дружба, вдруг развившаяся между нами» [Аксаков, 1956, с. 20].

В Аксаковых Гоголь нашел верных друзей, не раз оказывавших ему разнообразную практическую помощь, горячих сторонников и внимательных истолкователей своего творчества. Если яркий талант писателя был открыт для них «Вечерами на хуторе близ Диканьки», то появление сборника «Миргород» заставило аксаковскую семью взглянуть на Гоголя как на «великого художника с глубоким и важным значением» [Аксаков, 1956, с. 13]. Еще более сильное впечатление произвели «Мертвые души», с главами которых автор знакомил Аксаковых, в числе других избранных слушателей, еще до опубликования поэмы. Сочинение Гоголя было воспринято в аксаковской семье как небывалое литературное явление, подлинный смысл которого, в силу его огромности, не может быть сразу постигнут читателями. Попыткой разъяснить сущность и значение произведения стала знаменитая брошюра К.С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842 г.). Сознательно оставляя в стороне вопрос о конкретном содержании поэмы, ее сатирическом пафосе, автор брошюры выдвигал на передний план рассмотрение присущего Гоголю способа отображения действительности. По мысли Аксакова, «Мертвые души» противостоят в этом отношении всему современному искусству. В них как бы воскресает древнее эпическое созерцание - широкое, полное и беспристрастное изображение жизни. В связи с этим сам Гоголь - творец современного эпоса - в типологическом плане сближался в брошюре с Гомером. Для характеристики славянофильской позиции К.С. Аксакова важно, что сама возможность воскрешения в России эпического созерцания рассматривалась им как связанная со спецификой русской национальной жизни, исключительностью русского народа. Отношение же критика к творцу «Мертвых душ» ярко раскрывало высказанное в брошюре предположение, что в полностью осуществленной поэме окажется раскрыта «тайна» русской жизни, выявится ее сущность [Аксаков, 1982. С. 141].

Появление «Нескольких слов...» вызвало шумный отклик современников. Наиболее принципиальным стало выступление В.Г. Белинского - в недавнем прошлом товарища Константина Сергеевича по кружку Станкевича, а в 1840-е годы его непримиримого идейного противника [Белинский, 1982. С. 281]. Утверждая в специальной рецензии противоположный аксаковскому взгляд на поэму, Белинский делал акцент именно на ее конкретном содержании и критической направленности.

Сам Гоголь остался недоволен несвоевременностью, как ему казалось, выступления К.С. Аксакова и недостаточной зрелостью высказанных им идей, хотя многое в брошюре автору «Мертвых душ» было, несомненно, близко. Испытанное писателем раздражение не было продолжительным. Однако примерно к тому же времени относится начало и общего осложнения отношений между Гоголем и Аксаковыми. Человек наблюдательный и многое повидавший, Сергей Тимофеевич рано уловил, сначала в поведении, а затем и в письмах писателя, первые симптомы его будущего духовного кризиса. Аксакова смущали и расстраивали проявления мистических настроений и религиозной экзальтации Гоголя, новый, учительский тон, взятый им в переписке и вытесняющий прежнюю задушевность и теплоту. Чувство, переживаемое Сергеем Тимофеевичем, не сводилось к личной обиде. Это была прежде всего тревога за Гоголя-художника, впервые ясно высказанная Аксаковым-старшим уже в письме к писателю от 17 апреля 1844 года [Аксаков, 1956. С. 154]. Когда в августе 1846 года Сергею Тимофеевичу становится известно, что в Петербурге готовится издание нового произведения Гоголя, свидетельствующего о его окончательном повороте к «нравственно-наставительному» направлению, Аксаков предпринимает решительную попытку «спасти» писателя, предотвратив публикацию «Выбранных мест...», а также несущих на себе печать тех же идей и настроений «Предуведомления» к «Ревизору» и его «Развязки». «<...> неужели мы, друзья Гоголя, спокойно предадим его на поругание многочисленным врагам и недоброжелателям? - обращается Сергей Тимофеевич к издателю «Выбранных мест...» П.А. Плетневу. - <...> мое мнение состоит в следующем: книгу, вероятно вами уже напечатанную, если слухи об ней справедливы, не выпускать в свет, а «Предуведомление» к «Ревизору» и новой его развязки совсем не печатать; вам, мне и С.П. Шевыреву написать к Гоголю с полною откровенностью наше мнение» [Аксаков, 1956, с. 160]. Действительно, «беспощадная правда» о новом гоголевском направлении высказывается С.Т. Аксаковым в письмах к писателю и их общим знакомым с «совершенной откровенностью» [Аксаков, 1956, с. 159-160]. Не менее резко критикует «Выбранные места...» и Константин Сергеевич. Развернувшаяся в переписке Гоголя и Аксаковых полемика едва не приводит их к полному разрыву.

Переживаемый Гоголем кризис в аксаковской семье связывали с многолетним пребыванием писателя вне родины, с влиянием Запада, узостью круга соотечественников, среди которых автор «Выбранных мест...» находился за границей. Вот почему возвращение Гоголя весной 1848 года воспринято Аксаковыми с особой радостью. Однако отпечаток недавнего конфликта явственно ощущается и первое время после приезда писателя в Москву. Дольше всего держится раздражение Гоголя против К.С. Аксакова, которого писатель считал главным виновником возникшего разлада. Отношения с другими членами семьи налаживались быстрее. Особое значение имело при этом чтение Гоголем (летом 1849 года) начальных глав второго тома «Мертвых душ», вернувшее Аксаковым веру в него как в художника. В последние годы жизни писатель часто посещает своих друзей и в Москве, и в их подмосковном Абрамцеве. «По всему видно, что в Москве дом наш Гоголю существенно нужен, - писал отцу 3 сентября 1851 года И.С. Аксаков, - он хочет, чтоб переехала вся семья, с вашими записками, с Константиновыми речами и сочинениями, с малороссийскими песнями» [Аксаков, 1956, с. 214]. С.Т. Аксаков и Гоголь работают в это время в тесном творческом контакте, намереваясь одновременно издать один - свои «Записки ружейного охотника», другой - второй том «Мертвых душ». Планам этим не суждено было осуществиться...

Сразу после смерти Гоголя Сергей Тимофеевич, ощущая свой долг перед памятью о писателе, начинает работать над книгой воспоминаний о нем. Оставшаяся незавершенной «История моего знакомства с Гоголем» (впервые полностью опубликована в 1890 году) является тем не менее ценнейшим биографическим источником. Она включает в себя и значительную часть обширной переписки писателя с семьей Аксаковых. Всего же в настоящее время опубликовано 71 письмо Гоголя к Аксаковым и 33 письма к Гоголю от С.Т., О.С., К.С. и И.С. Аксаковых [Гоголь, 2001, с. 92.].

В 2009 году мы отмечали 200-летний юбилей Гоголя. Гоголевская история, вернее даже сказать биография заинтересовала меня в воспоминаниях Сергея Тимофеевича Аксакова под названием «История моего знакомства с Гоголем». Воспоминания эти интересны тем, что как нельзя лучше раскрывая жизнь писателя, не являются сухим изложением биографических фактов, а носят эмоциональную окраску - дышат трепетной любовью к Гоголю гению и Гоголю человеку.

После смерти, длительное время печатались ошибочные мнения о Гоголе, как о человеке. Это было связанно с тем, что он был очень скрытен, и многие пишущие о нём -даже сам биограф его- лично Гоголя не знали или не находились с ним в близких отношениях. Аксаков писал в ведении к своей книге: ЦИТИРУЮ «Я думаю, что мой искренний, никаким посторонним чувством не подкрашенный рассказ может бросить истинный свет не на великого писателя (для которого, говорят, это не важно), а на человека. Мне кажется, что дружба моя к Гоголю и долг его памяти требуют от меня такого поступка».

В течение всего длительного знакомства с Николаем Васильевичем автор повести бережно хранил все письма и делал записи почти о всех встречах и интересных происшествиях. Благодаря искренности и ответственности, с которой Аксаков подошёл к этому произведению, Николай Васильевич открывается с новой, не известной его читателю стороны: как нежный брат и сын; как необычаянно весёлый и трогательный друг; как требовательный и самокритичный, даже самоотверженный художник, и наконец, как человек с невероятно тонкой и чувствительной душой. аксаков гоголь воспоминание знакомство

Итак, раскрывать образ Гоголя, безусловно, следует с описания его внешности. Надо сказать, что на протяжении всей книги внешность Гоголя сильно меняется, претерпевая не меньшие изменения, чем и его внутренний мир…

Аксаков знакомится с совсем ещё молодым Гоголем, когда тому было всего 23 года и пишет о нём: ЦИТИРУЮ «Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок, большие и крепко накрахмаленные воротнички придавали совсем другую физиономию его лицу; нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое. В платье Гоголя приметна была претензия на щегольство». Не только внешность Гоголя была отталкивающей, но и его неловкость, не умение общаться и держать себя. Окружающие не могли даже запомнить разговоров с Гоголем, настолько они были скучны и несодержательны. Если и врезались в память собеседников отрывки, то были они лишь нелепыми Гоголевскими розыгрышами. Он то рассказывал, что был очень толст, а сейчас сильно болен и поэтому похудал, то жаловался на неизлечимую болезнь кишков, при этом окружающим могло показаться, что вел он себя «небрежно и как-то свысока». На мой взгляд, в юности Гоголь прибегал к этим розыгрышам и небылицам, потому, что не умел вести светские беседы и не видел в них смысла. Любопытные взгляды и расспросы вынуждали его говорить, но он попросту не мог раскрыться перед незнакомыми, посторонними людьми и выбрал эту отталкивающую манеру поведения, чтобы скрыться от угнетающей навязчивости собеседников. Конечно же, обществу не нравились манеры Гоголя, который производил на всех без исключения невыгодное, несимпатичное впечатление.

Позже Гоголь откроется и покажет себя искренним и беззащитным существом, но не многие будут знать его таким, с людьми посторонними, мало приятными и любопытными Гоголь будет держаться холодно и иногда комично, возводя неприступную психологическую стену, за которой не возможно будет потревожить его.

Среди друзей, Гоголь славился своим оригинальным и тонким чувством юмора, который являл собой полную противоположность отталкивающим и несмешным розыгрышам. Происшествие такого комичного характера, которое я хочу описать случилось семью годами позже, когда Гоголь вернулся из-за границы преобразившемся: ЦИТИРУЮ

« Наружность Гоголя так переменилась, что его можно было не узнать: следов не было прежнего, гладко выбритого и обстриженного франтика в модном фраке! Прекрасные белокурые густые волосы лежали у него почти по плечам; красивые усы, эспаньолка довершали перемену; все черты лица получили совсем другое значение; особенно в глазах, когда он говорил, выражались доброта, веселость и любовь ко всем; когда же он молчал или задумывался, то сейчас изображалось в них серьезное устремление к чему-то высокому. Сюртук вроде пальто заменил фрак, который Гоголь надевал только в совершенной крайности. Самая фигура Гоголя в сюртуке сделалась благообразнее». КОНЕЦ ЦИТАТЫ

Именно с этого времени и началась тесная дружба Гоголя и всей семьи Сергея Тимофеевича Аксакова. Так вот происшествие это имело место во время совместного путешествия Гоголя и Аксаковых из Москвы в Петербург: «Гоголь был тогда еще немножко гастроном; он взял на себя распоряжение нашим кофеем, чаем, завтраком и обедом. Ехали мы чрезвычайно медленно, потому что лошади, возившие дилижансы, едва таскали ноги, и Гоголь рассчитал, что на другой день, часов в пять пополудни, мы должны приехать в Торжок, следственно должны там обедать и полакомиться знаменитыми котлетами Пожарского, и ради таковых причин дал нам только позавтракать, обедать же не дал. Мы весело повиновались такому распоряжению. Вместо пяти часов вечера мы приехали в Торжок в три часа утра. Гоголь шутил так забавно над будущим нашим утренним обедом, что мы с громким смехом взошли на лестницу известной гостиницы, а Гоголь сейчас заказал нам дюжину котлет с тем, чтоб других блюд не спрашивать. Через полчаса были готовы котлеты, и одна их наружность и запах возбудили сильный аппетит в проголодавшихся путешественниках. Котлеты были точно необыкновенно вкусны, но вдруг мы все перестали жевать, а начали вытаскивать из своих ртов довольно длинные белокурые волосы. Картина была очень забавная, а шутки Гоголя придали столько комического этому приключению, что несколько минут мы только хохотали, как безумные. Успокоившись, принялись мы рассматривать свои котлеты, и что же оказалось? В каждой из них мы нашли по нескольку десятков таких же длинных белокурых волос! Как они туда попали, я и теперь не понимаю. Предположения Гоголя были одно другого смешнее. Между прочим, он говорил с своим неподражаемым малороссийским юмором, что, верно, повар был пьян и не выспался, что его разбудили и что он с досады рвал на себе волосы, когда готовил котлеты; а может быть, он и не пьян и очень добрый человек, а был болен недавно лихорадкой, отчего у него лезли волосы, которые и падали на кушанье, когда он приготовлял его, потряхивая своими белокурыми кудрями. Мы послали для объяснения за половым, а Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: "Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда прийти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Куриные перушки или пух, и проч. и проч.". В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, многое даже теми же самыми словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления. Наконец, припадок смеха прошел и мы, вытаскав предварительно все волосы, принялись мужественно за котлеты. Так же весело продолжалась вся дорога».

Этот случай и многие другие показывают, что в хорошем расположении духа Гоголь был душой компании, он шутил всегда даже не улыбаясь, и не смеясь сам, так мастерски рассказывал, что заставлял всех хохотать до слез. Вообще в его шутках было очень много оригинальных приемов, выражений и того особенного юмора, который свойственен исключительно малороссам, передать эту манеру невозможно.

Николай Васильевич был нежный брат. Когда пришло время забрать двоих его сестёр из Патриотического института, Гоголь очень боялся, что они произведут неблагоприятное впечатление на Аксаковых и всю дорогу до пансиона подготавливал их ко встрече с неловкими и застенчивыми моностырками. Младшая сестра была его любимицей, хотя сам он об этом и не знал, но постороннему наблюдателю это сразу становилось понятным. Девушки, оказались страшно неуклюжи, путались в платьях, совершенно не умели себя держать, очень конфузились. Аксаков пишет, что на бедного Гоголя в связи с этим было «больно смотреть». Он был крайне взволнован делами и поведением своих сестёр и принимал во всём самое активное участие: ЦИТИРУЮ « Гоголь очень занимался своими сестрами: он сам покупал все нужное для их костюма, нередко терял записки нужных покупок, которые они ему давали, и покупал совсем не то, что было нужно». Во время совместного путешествия из Петербурга в Москву, Гоголя «сильно озабочивали и смущали сестры. Уродливость физического и нравственного институтского воспитания высказывалась тут выпукло и ярко. Ничего, конечно, не зная и не понимая, они всего боялись, от всего кричали и плакали, особенно по ночам. Принужденность положения в дороге, шубы, платки и теплая обувь наводили на них тоску, так что им делалось и тошно и дурно. Они почти не ели, к тому же, как совершенные дети, беспрестанно ссорились между собою. Все это приводило Гоголя в отчаяние и за настоящее и за будущее их положение. Жалко и смешно было смотреть на Гоголя; он ничего не разумел в этом деле, и все его приемы и наставления были некстати, не у места, не вовремя и совершенно бесполезны, и гениальный поэт был в этом случае нелепее всякого другого человека». Трогательное участие и забота о судьбе сестёр не была напрасной. Спустя некоторое время они освоятся и будут с удовольствием жить светской жизнью, доставляя этим своему брату и гордость и радость.

Николай Васильевич, как я уже говорила, был не очень общителен. Он не любил общества малознакомых людей и применял всевозможные уловки для того, что бы избежать общения. Однако некоторые его поступки объяснить было трудно. Например, необъяснимым показался Аксакову случай, когда, не желая здороваться с общим их хорошим знакомым Гоголь юркнул в другую комнату, а затем исчез из дому, а на следующий день история эта повторилась, с той только разницей, что Николай Васильевич спрятался в дальний кабинет, схватил книгу, уселся в большие кресла и притворился спящим. Он оставался в таком положении более двух часов и так же потихоньку уехал. На все вопросы он отвечал детскими отговорками, оправдываясь срочными делами и неожиданной сонливостью. Когда же этот же гость приехал на третий день, «вбежал Гоголь и со словами: "Ах, здравствуйте, Дмитрий Максимович!.." протянул ему обе руки, кажется даже обнял его, и началась самая дружеская беседа приятелей, не видавшихся давно друг с другом... Точно он встретился с ним в первый раз после разлуки и точно прошедших двух дней не бывало ».

Проказливость Гоголя часто проявлялась в дороге, он мог в течении четырёх суток притворяться спящим и не реагировать на попытки соседа завести разговор. А однажды он даже убедил своего попутчика, что он вовсе не Гоголь, а Гогель и притом круглая сирота, нарассказывал плачевных небылиц о своей судьбе, прикинулся простачком и на все вопросы коротко отвечал: «не знаю». Так он дурачил соседа трое суток, а сделал он это единственно для того, чтоб избавиться от докучливых вопросов, задаваемых обыкновенно писателю, таких как: «Что вы теперь пишите? Когда подарите нас новым произведением?» Можно ли строго осудить за это Гоголя, который так любил уединение дороги? Невинная выдумка возвращала ему полную свободу, и он, подняв воротник шинели выше своей головы (это была его любимая поза), всю дорогу читал потихоньку Шекспира или предавался своим творческим фантазиям. Между тем многие его за это обвиняли.

Были и другие на первый взгляд необъяснимые гоголевские поступки. Однажды, Гоголь писал из Италии трём своим близким друзьям с просьбой прислать значительную сумму денег, а так же взять на себя все его финансовые дела. Он сам не мог заниматься этими делами вследствие многих глубоких душевных и сердечных причин. Но письма с этой просьбой не были поняты и почувствованы, как того заслуживали. Друзья не были столь богаты и восприняли эту просьбу с негодованием и осуждением. Гоголь был поражен и обижен. Ему пришлось опуститься до объяснений, тревоживших и унижавших его. Ведь он просил эту сумму на несколько лет. Он жил за границей не ради удовольствия или прихоти, а для написания объёмного и сложного произведения - он писал 2-ой том «Мёртвых душ». А деньги он тратил только на самое необходимое. Он питался один раз в день, жил в абсолютной нищете и большая часть денег уходила на чернила и бумагу. Осознав свою ошибку, Аксаков писал, что это было большим грехом не прислушаться к просьбе Николая Васильевича, он сожалел: ЦИТИРУЮ « просьбы эти, были приняты нами с ропотом и осуждением, тогда как мы должны были за счастье считать, что судьба избрала нас к завидной участи: успокоить дух великого писателя, нашего друга, помочь ему кончить свое высокое творение, в несомненное, первоклассное достоинство которого и пользу общественную мы веровали благоговейно». За эту ошибку Аксакову было стыдно на протяжении всей его жизни.

Гоголю не просто было просить в долг, и это было связанно не с гордостью поэта, а со скромностью и щепетильностью. Вот тому пример: он был в очень затруднительном положении, но о помощи не просил. Догадавшись об этом, Аксаков буквально потребовал, чтобы Гоголь взял нужную ему сумму, и убедил его в том, что она у него есть, и что ему это ничего не стоит. (на самом деле Аксаков обманул Гоголя, так как денег у него не было и он для него занимал). Гоголь был очень растроган, он благодарил бога за встречу с Аксаковым и его семейством. Он так же не скрыл, что хоть и очень нуждался, но денег не просил, потому что знал, что Аксаков и сам нередко находится в затруднительном положении. Гоголя терзала мысль: ЦИТИРУЮ «что он может быть причиною какого-нибудь лишения целого огромного семейства, и потому-то было так ему тяжело признаваться мне в своей бедности, в своей крайности; что, успокоив его на этот счёт, я свалил камень с его души, что ему теперь легко и свободно». Как видите, Гоголь был очень щепетилен, и он не допускал возможности, что какие-либо деньги будут переданы ему вследствие отказа, в чём-либо нужном. « Я НЕ ДОЛЖЕН НИКОМУ СТОИТЬ ЛИШЕНИЯ», - писал он.

Скромность Гоголя была неподдельной и трогательной. Он был очень требовательным и самокритичным художником. Неуверенность в гениальности произведений часто тревожила его, и ещё сложнее было для него скрыть это волнение от посторонних глаз. Случай, который как нельзя лучше свидетельствует о застенчивости и нерешительности поэта, случился на даче у Аксакова. Гоголь тогда уже несколько недель гостил у друга. По вечерам все собирались в гостиной и читали Гомера. Гоголь часто задумывался и много раз опускал руку в карман и как бы хотел что-то вытащить, но каждый раз будто одёргивал сам себя и вынимал пустую руку. Однажды вечером он вдруг сказал: «А не прочесть ли нам главу "Мёртвых душ"?». Он прочёл первую главу 2-ого тома Слушатели пришли в совершенный восторг, они рукоплескали гению Гоголя, и он был необыкновенно весел и светел. Он признался, что не был уверен в одобрении этой главы, хотя и чувствовал, что она хороша, а теперь же он абсолютно счастлив. Тут только гости и догадались, что Гоголь с первого дня имел намеренье прочесть нам первую главу из 2-ого тома, но не решался.

Гоголь был далёк от светских правил и приличий, он даже не задумывался над тем, что уместно, а что вовсе недопустимо. Он мог пригласить на обед в дом Аксакова человека не только семье не близкого, но и даже нежелательного. Если б это сделал кто-нибудь другой из его приятелей, то Аксаков бы был этим недоволен, но к счастью, он так обожал Николая Васильевича, что все для него приятное было приятно и для хозяина. Вообще этот дом служил местом свободы и естественности Гоголя. Он приходил туда «отдыхать от своих творческих трудов, поговорить вздор, пошутить, поиграть на бильярде, на котором, разумеется, играть совершенно не умел». Так же он регулярно и очень комично кормил всю семью макаронами с сыром и находил в этом много удовольствия, от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло. В нём буйно проявлялись гастрономические наклонности и «если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром».

Иногда Константину, сыну Аксакова, удавалось затягивать его в серьезные разговоры об искусстве вообще. Это случалось крайне редко и вот, что об этом писал Константин: «Чем более я смотрю на него, тем более удивляюсь и чувствую всю важность этого человека и всю мелкость людей, его не понимающих. Что это за художник! Как полезно с ним проводить время! Как уясняет он взгляд в мир искусства!»

«Гоголь говорил иногда о жизни в Италии, о живописи (которую очень любил и к которой имел решительный талант), об искусстве, о музыке, живописи, о театре и характере малороссийской поэзии; говорил удивительно хорошо! Все было так ново, свежо и истинно!» Много высказывал Гоголь таких ясных и верных взглядов на искусство, таких тонких пониманий художества, что очаровывал всех. Действительно всю гоголевскую натуру можно было бы обозначить, пожалуй, двумя словами: художник и патриот. Он много путешествовал, но не потому что скучал на родине, а для того, что б в разлуке с родной землёй, в тоске по ней обрести вдохновение, а Италия полюбилась поэту благодаря своему тёплому климату, полезному его здоровью, и той свободе духовной, которой обладал там всякий художник. Гоголь бесконечно сталкивался с непониманием, многим казалось, что он недостаточно любит Россию. «Длительное пребывание Гоголя за границей объяснялось вовсе не тем, что он "не довольно любит Россию". Гоголь горячо любил свою родину, но Россия чиновничья, крепостническая приносила ему невыразимые страдания. Он почувствовал это особенно остро после выхода в свет "Ревизора". Яростные нападки на Гоголя той части русского общества, против которой была обращена комедия, вызвали в нем болезненную реакцию. Почувствовав себя одиноким, всеми, как ему казалось, покинутым Гоголь уехал за границу. Но уже первые его письма из-за границы полны глубокой тоски по родине. Гоголь пишет из Женевы: "На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина; но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь...". Гоголя звали домой, упрашивали вернуться, но чувство любви к родине, было отравлено у него сознанием властвующей там несправедливости, сознанием невозможности писать там. И он принимает решение не возвращаться. Он пишет своему другу: "Ехать, выносить надменную гордость безмозглого класса людей, которые будут передо мною дуться и даже мне пакостить. Нет, слуга покорный!". Подобные настроения встречаются во многих письмах Гоголя и неизменно переплетаются с трогательно нежными чувствами к родной русской земле». Гоголь писал, что ничто на чужбине не может вдохновить его как художника: ЦИТИРУЮ «"Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему... И я ли после этого могу не любить своей отчизны?"» КОНЕЦ ЦИТАТЫ Чувство любви к России, несомненно, слышалось в нём сильно. Все духовные и физические силы гения уходили в работу, он не позволял себе хотя бы один день провести праздно. Аксакова спросили однажды, как выглядел Гоголь во время написания своих трудов, на что его друг ответил, что выглядел Николай Васильевич, как мученик только что снятый с креста.

Надо сказать, Гоголь был беден, ему часто приходилось брать в долг. Но был он не притязательным человеком и всегда умел обходиться минимумом. Багаж, с которым он путешествовал, был очень скуден. Было у него всего две смены одежды, зато он возил с собой и часто просил выслать различные книги, в том числе и сборники малороссийских песен. « Большую часть во время езды, закутавшись в шинель, подняв ее воротник выше

Был он очень нежным и чувствительным другом. Его дружеские порывы вызывали во мне умиление и ещё большую к нему любовь. Так вернувшись из своей последней поездки за границу, после длительной болезни и депрессии, Гоголь стал снова весел и добродушен. От его мрачного настроения не осталось и следа. Но плохое здоровье старика Аксакова очень удручало его. И не напрасно, тот совсем мало ходил и был почти слеп, при всём своём желании Аксаков не мог разделять удовольствия прогулок и собирания грибов в местных рощах, столь любимых обоими друзьями. Гоголь очень трогательно и немного по-детски старался воодушевить Аксакова: находя грибы, он собирал их и подкладывал на дорожку, по которой прогуливался старик, доставляя ему радость собирания грибов и избавляя от грустных мыслей. По приведённому мной эпизоду, вы можете понять, что это был за чудный человек.

Насколько я могу судить, не было у Гоголя друзей ближе этой семьи, сложно было бы найти человека, так тонко понимающего Гоголя, как Аксаков и его сын Константин. Воспоминания эти максимально точно и правдиво передают истинный характер Гоголя-человека. Любовь автора к Гению не закрывает глаза на его недостатки, которые, разумеется, были, но со вниманием ищет достоверные причины и находит оправдания им, не вводя в заблуждение, но напротив проливая свет на натуру Николая Васильевича. Аксаков не таит странностей и на первый взгляд гоголевских необъяснимостей, но пишет откровенно о них, разъясняя почему и где они берут своё начало. Даже сам Гоголь признавался что ничем не заслужил и не ожидал такого понимания его натуры и такой безграничной и нежной любви, которой безусловно отвечал искренней взаимностью на протяжении всей жизни. Гоголю, беспомощному в быту и с трудом сходившемуся с людьми необходим был такой друг. Уместно будет сказать, что дружба эта была послана Богом, так как сам Гоголь считал её божественным проведением. Вся история знакомства Аксакова и Гоголя, представляется мне историей, которая редко случается между людьми в современной жизни. Быть таким другом, каким был Аксаков, мог только истинный интеллигент, человек совестливый и незаурядный, способный к сочувствию и сопереживанию, человек нравственный, страстный патриот, и любить так сильно и честно можно было только такого великого гения, с крылатой душой, чувствительного и одинокого, непонятого, неоценённого и неприспособленного к быту человека, как Гоголь.

Читая эти воспоминания, чувствуешь себя посвящённым в тайну, прикасаешься к святая святых - к душе великого русского поэта. Благодаря дружескому чувству пронизывающему каждую строчку произведения, начинаешь почитать Гоголя своим близким и лучшим другом.

После прочтения этой повести мне захотелось перечитать всё гоголевское наследие. Так, когда я узнала его как личность, как человека, многие до этого не ясные и недоступные моему пониманию детали его произведений стали вдруг прозрачны и невероятно близки. Я пришла к выводу, что знание человеческих качеств писателя, вопреки расхожему мнению, не только очень важно, но даже необходимо.

27.10.2016 09:00

Гоголь постоянно смотрел на свой труд как на подвиг; в нем не было двух жизней и двух лиц отдельно: писателя и человека, члена общества. Когда я присутствовал при чтении двух глав из второго тома «Мертвых душ», то мне делалось страшно, так каждая строка казалась написанною - кровью и плотью, всею его жизнью. Казалось, он принял в свою душу всю скорбь России
И. С. Аксаков

Семья Аксаковых — замечательное и, по-своему уникальное явление русской жизни 1830–1850 годов. Заметный след в нашей культуре оставил глава семьи - писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859); его старший сын Константин Сергеевич (1817–1860) приобрел известность как поэт, критик и публицист; видным поэтом и общественным деятелем был и Иван Сергеевич Аксаков (1823–1886). Современников привлекала царившая в этой семье теплота и сердечность, чистота ее нравственной атмосферы, широта культурных интересов, удивительно прочная связь старшего и молодого поколений.

В дом Аксаковых, один из центров московской жизни той эпохи, Гоголь был впервые введен М. П. Погодиным в июле 1832 года. Со временем дружеские отношения соединили писателя со многими членами этой семьи, но наиболее близок оказался ему Сергей Тимофеевич. Он одним из первых понял величие таланта Гоголя, относился с величайшим уважением к его гениальности, был снисходителен к человеческим слабостям, бескорыстно помогал в житейских делах. Сергей Тимофеевич не уставал доказывать всем, что Гоголя нельзя «судить по себе», по обычным человеческим меркам, что его мысли, нервы и чувства в несколько раз тоньше и ранимее, чем у всех.

При всей сложности отношений Гоголя с Аксаковым, не было другой такой семьи, где бы к писателю относились с искренней сердечностью и восхищением. Добрые чувства к Николаю Васильевичу Аксаковы перенесли и на его семью. О теплых, доверительных отношениях матери и сестер Гоголя к этим людям говорит их многолетняя переписка

Н. Павлов вспоминал, что «нигде не видели Гоголя... таким веселым и нараспашку, как в доме Аксаковых».

Семейство Аксаковых, в котором любовно воспитывалось девять детей, вошло в историю русской культуры как очень дружная и любящая образцовая семья. В царившей здесь атмосфере любви нередко «отогревался» и сам вечный странник - Гоголь.

На страницах нашей выставки мы попытались раскрыть мир двух великих художников слова.

Много еще пройдет времени, пока уразумеется вполне все глубокое и строгое значение , этого монаха-художника, христианина-сатирика, аскета и юмориста, этого мученика возвышенной мысли и неразрешимой задачи! Нельзя было художнику в одно время вместить в себя, выстрадать, высказать вопрос и самому предложить на него ответ и разрешение! Вспомним то место, в конце 1-го тома "Мертвых душ", когда из души поэта, наболевшей от пошлости и ничтожества современного общества, вырываются мучительные стоны, и - обхваченный предчувствием великих судеб, ожидавших Русь, эту непостижимую страну, он восклицает: "Русь! куда несешься ты, дай ответ!.. Не дает ответа!.."

И не дала она ответа поэту, и не передал он его нам, хотя всю жизнь свою ждал, молил и домогался истины. Ответ желал он найти и себе и обществу, требовавшему от него разрешения вопроса, заданного "Мертвыми душами". Долго страдал он, отыскивая светлой стороны и пути к примирению с обществом, как того жаждала любящая душа художника, искал, заблуждался (только тот не заблуждается, кто не ищет), уже не однажды думал, что найден ответ... Но не удовлетворялось правдивое чувство поэта: еще в 1846 г. сжег он 2-ой том "Мертвых душ"; опять искал и мучился, снова написал 2-ой том и сжег его снова!.. Так, по крайней мере, понимаем мы действия Гоголя и ссылаемся, в этом случае, на четыре письма его, напечатанные в известной книге (Выбранные места из переписки с друзьями, ст. 130)... Но недостало человека на это новое испытание, и деятельность духа, напором сил своих, постоянно возраставшим, без труда разорвала и сломила сдерживавшие ее земные узы... Вся жизнь, весь художественный подвиг, все искренние страдания Гоголя, наконец, сожжение самим художником своего труда, над которым он так долго, так мучительно работал, эта страшная, торжественная ночь сожжения и вслед за этим смерть, - все это вместе носит характер такого события, представляет такую великую, грозную поэму, смысл которой еще долго останется неразгаданным.

Многим из читателей, не знавшим Гоголя лично, может показаться странным, что этот художник, заставлявший всю Россию смеяться по своему произволу, был человек самого серьезного характера, самого строгого настроения духа; что писатель, так метко и неумолимо каравший человеческое ничтожество, был самого незлобивого нрава и сносил, без малейшего гнева, все нападки и оскорбления; что едва ли найдется душа, которая бы с такой нежностью и горячностью любила добро и правду в человеке и так глубоко и искренно страдала при встрече с ложью и дрянью человека. Как на нравственный подвиг, требующий чистого деятеля, смотрел он на свои литературные труды, и - живописец общественных нравов - неутомимо работал над личным, нравственным усовершенствованием. - Пусть те из читателей, для которых неясен образ Гоголя, сами посудят теперь, какую пытку испытывала эта любящая душа, когда, повинуясь своему призванию, шла "об руку" с такими героями, каковы, вполне верные действительности, герои "Мертвых душ". Пусть представят они себе этот страшный, мучительный процесс творчества, прелагавший слезы в смех, и лирический жар любви и той высокой мысли, во имя которой трудился он, - в спокойное, юмористическое созерцание и изображение жизни. Человеческий организм, в котором вмещалась эта лаборатория духа, должен был неминуемо скоро истощиться... Нам привелось два раза слушать чтение самого Гоголя (именно из 2-го тома "Мертвых душ"), и мы всякий раз чувствовали себя подавленными громадностью испытанного впечатления: так ощутителен был для нас этот изнурительный процесс творчества, о котором мы говорили, такою глубиною и полнотою жизни веяло от самого содержания, так много, казалось, изводилось жизни самого художника на писанные им строки. Да, если и ошибался этот гениальный поэт в некоторых своих воззрениях (высказанных, например, в "Переписке с друзьями"), то тем не менее подвиг всей его жизни вполне чист и высок, вполне искренен. - Явится ли еще подобный художник или, быть может, со смертью Гоголя, наступает для нас иная пора?..

В одном из напечатанных своих писем ( , стр. 258) Гоголь говорит: "Три первых поэта, Пушкин, Грибоедов и Лермонтов, один за другим, в виду всех, были похищены насильственною смертью в течение одного десятилетия, в поре самого цветущего мужества, в полном развитии сил своих, и никого это не поразило. Даже не содрогнулось ветреное племя..."

Теперь, не досказав своего слова, похищен смертью человек, которого значение для России важнее всех упомянутых трех поэтов, на которого так долго обращались взоры, полные надежд и ожидания, который был последнею современною светлою точкою на нашем грустном небе... Содрогнется ли, хоть теперь, ветреное племя?..

Иван Сергеевич Аксаков (1823 - 1886), русский публицист, поэт и общественный деятель.

Иван Сергеевич Аксаков

Несколько слов о Гоголе

Много еще пройдет времени, пока уразумеется вполне все глубокое и строгое значение Гоголя, этого монаха-художника, христианина-сатирика, аскета и юмориста, этого мученика возвышенной мысли и неразрешимой задачи! Нельзя было художнику в одно время вместить в себя, выстрадать, высказать вопрос и самому предложить на него ответ и разрешение! Вспомним то место, в конце 1-го тома «Мертвых душ», когда из души поэта, наболевшей от пошлости и ничтожества современного общества, вырываются мучительные стоны, и – обхваченный предчувствием великих судеб, ожидавших Русь, эту непостижимую страну, он восклицает: «Русь! куда несешься ты, дай ответ!.. Не дает ответа!..»

И не дала она ответа поэту, и не передал он его нам, хотя всю жизнь свою ждал, молил и домогался истины. Ответ желал он найти и себе и обществу, требовавшему от него разрешения вопроса, заданного «Мертвыми душами». Долго страдал он, отыскивая светлой стороны и пути к примирению с обществом, как того жаждала любящая душа художника, искал, заблуждался (только тот не заблуждается, кто не ищет), уже не однажды думал, что найден ответ… Но не удовлетворялось правдивое чувство поэта: еще в 1846 г. сжег он 2-ой том «Мертвых душ»; опять искал и мучился, снова написал 2-ой том и сжег его снова!.. Так, по крайней мере, понимаем мы действия Гоголя и ссылаемся, в этом случае, на четыре письма его, напечатанные в известной книге… Но недостало человека на это новое испытание, и деятельность духа, напором сил своих, постоянно возраставшим, без труда разорвала и сломила сдерживавшие ее земные узы… Вся жизнь, весь художественный подвиг, все искренние страдания Гоголя, наконец, сожжение самим художником своего труда, над которым он так долго, так мучительно работал, эта страшная, торжественная ночь сожжения и вслед за этим смерть, – все это вместе носит характер такого события, представляет такую великую, грозную поэму, смысл которой еще долго останется неразгаданным.

Многим из читателей, не знавшим Гоголя лично, может показаться странным, что этот художник, заставлявший всю Россию смеяться по своему произволу, был человек самого серьезного характера, самого строгого настроения духа; что писатель, так метко и неумолимо каравший человеческое ничтожество, был самого незлобивого нрава и сносил, без малейшего гнева, все нападки и оскорбления; что едва ли найдется душа, которая бы с такой нежностью и горячностью любила добро и правду в человеке и так глубоко и искренно страдала при встрече с ложью и дрянью человека. Как на нравственный подвиг, требующий чистого деятеля, смотрел он на свои литературные труды, и – живописец общественных нравов – неутомимо работал над личным, нравственным усовершенствованием. – Пусть те из читателей, для которых неясен образ Гоголя, сами посудят теперь, какую пытку испытывала эта любящая душа, когда, повинуясь своему призванию, шла «об руку» с такими героями, каковы, вполне верные действительности, герои «Мертвых душ». Пусть представят они себе этот страшный, мучительный процесс творчества, прелагавший слезы в смех , и лирический жар любви и той высокой мысли, во имя которой трудился он, – в спокойное, юмористическое созерцание и изображение жизни. Человеческий организм, в котором вмещалась эта лаборатория духа, должен был неминуемо скоро истощиться… Нам привелось два раза слушать чтение самого Гоголя (именно из 2-го тома «Мертвых душ»), и мы всякий раз чувствовали себя подавленными громадностью испытанного впечатления: так ощутителен был для нас этот изнурительный процесс творчества, о котором мы говорили, такою глубиною и полнотою жизни веяло от самого содержания, так много, казалось, изводилось жизни самого художника на писанные им строки. Да, если и ошибался этот гениальный поэт в некоторых своих воззрениях (высказанных, например, в «Переписке с друзьями»), то тем не менее подвиг всей его жизни вполне чист и высок, вполне искренен. – Явится ли еще подобный художник или, быть может, со смертью Гоголя, наступает для нас иная пора?..