Когда приедет ревизор? — Алла Митрофанова. Смех да и только…

«Ревизора» Гоголя читали и читают во всех школах страны. Другое дело, что далеко не все видят (или хотят видеть) в пьесе те смыслы, которые были самыми важными для Гоголя. А вы знаете, что существует еще и «Развязка „Ревизора“»? Кого сам автор считал главным ревизором? Или почему сравнивал пьесу с картиной «Последний день Помпеи»? Если нет, то для вас наш рассказ.

Взятки борзыми щенками, унтер-офицерша, которая сама себя высекла, «брат Пушкин, … большой оригинал» — многие выражения из комедии Гоголя «Ревизор» живут в русском языке без малого два века. Пьесу в свое время заслуженно растащили на цитаты. На сцене «Ревизора» ставили по-разному, порой уморительно смешно. Император Николай I посетил премьеру в Петербурге, громко смеялся и, по свидетельствам современников, заключил: «Ну и пьеса! Всем досталось, а мне более всех!» С этого момента началось ее триумфальное шествие по сценам разных театров России. Пьесу охотно, с удовольствием играли и смотрели. Недоволен был, не считая ряда чиновников, пожалуй, только автор. Очень недоволен.

Триумф и развязка

Гоголь написал «Ревизора» в 1835-1836 годах, это был расцвет его творчества. Идею, как известно, подсказал ему Пушкин, который слышал о подобном случае и сам попадал в схожую историю, что его изрядно позабавило. Цензура поначалу строго отнеслась к новому опусу известного писателя, но потом дала пьесе ход. Современники ее полюбили, хотя многое в ней казалось им странным. В приличной комедии ведь должен быть положительный герой, а в «Ревизоре», как ни крути, его нет. Любая уважающая себя пьеса должна была начинаться с завязки и иметь внятный финал. А в «Ревизоре» действие разворачивается буквально с места в карьер: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», — и более ничего. Зато развязок целых две: первая — когда читают письмо Хлестакова, вторая — когда узнают о настоящем ревизоре. Кроме того, раз уж речь идет об уездном городе, в нем должны быть представлены все надлежащие чиновники, а в «Ревизоре» даже исправника нет. Зато есть, например, странный персонаж — попечитель богоугодных заведений… Что все это значит? О чем автор хотел сказать?

Ответить на этот вопрос не так-то легко. Было бы легко, если бы Гоголь написал только пьесу — и не оставил к ней пояснений. Тогда все было бы на поверхности, вышла бы отличная комедия. Но он написал также «Театральный разъезд», «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора“», еще ряд замечаний озвучил в письмах актеру Михаилу Щепкину и другим лицам… И, наконец, спустя десять лет после самого «Ревизора» (а пьесу за это время успели сыграть во многих театрах России), он создал произведение, которое окончательно всех запутало. Оно называется «Развязка „Ревизора“», сохранилось аж в двух авторских редакциях. И оно стоит того, чтобы в него вникнуть.

Настоящий ревизор

Но прежде нужно обратить внимание на один тезис, который часто слышится применительно к этому писателю. Тезис о том, что было как бы два разных Гоголя. Первый стал автором, например, «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Ревизора», второй — «Выбранных мест из переписки с друзьями». Тот, второй, к тому же бросил в огонь продолжение «Мертвых душ» и уморил себя голодом, вследствие чего сошел в могилу раньше срока. Наверное, тезис этот отчасти справедлив. Ранний и поздний Гоголь на первый взгляд действительно кажутся разными людьми. Первый чрезвычайно весел, второй вдумчив и очень религиозен. Но ведь такие перемены случаются и с обычными людьми, что уж говорить о гениях. Скорее всего, «двух Гоголей» все же не было. А был один — очень умный, тонкий, ищущий человек. Который задавал себе очень важные вопросы. И если зрелый Гоголь переосмыслил свою же более раннюю пьесу, то он имел на это полное право. Так что же он сказал о «Ревизоре»?

Словно отвечая на упреки критиков, Гоголь спустя десять лет взялся за толкование своего авторского замысла. В уста Первого комического актера, героя «Развязки „Ревизора“», под которым понимался артист Михаил Щепкин, автор комедии вложил такие слова:
«Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе: все до единого согласны, что этакого города нет во всей России, не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды; хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну, а чтó, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? Нет, взглянем на себя не глазами светского человека, — ведь не светский человек произнесет над нами суд, — взглянем хоть сколько-нибудь на себя глазами Того, Кто позовет на очную ставку всех людей, перед Которым и наилучшие из нас, не позабудьте этого, потупят от стыда в землю глаза свои, да и посмотрим, достанет ли у кого-нибудь из нас тогда духу спросить: „Да разве у меня рожа крива?“» («Развязка „Ревизора“»).

Иными словами, Гоголь предложил читателям символическое понимание своей пьесы. Конечно, возможны и другие ее прочтения. Например, такое: «Ревизор» — это просто очень смешная комедия, фактически комедия абсурда, ведь каждый герой здесь говорит о своем, персонажи не слышат друг друга, отсюда возникает комический эффект. Или же: «Ревизор» — это комедия социального характера, ведь здесь выведены разные типы людей, которые можно найти в обществе. Но все же… Зрелый Гоголь настаивал, что у «Ревизора» есть и более глубокий смысл. Чиновники — это человеческие страсти, которые раздирают на части, разоряют город — человеческую душу. Хлестаков — это ложная, «светская», как говорил Гоголь, совесть. Любая наша страсть способна с ней «договориться», дать взятку, чтобы та закрыла глаза на неподобающие поступки. Ну а настоящий ревизор, который появляется в конце пьесы, — это истинная совесть, которую задвинули в дальний угол души, чтобы не мешала жить. И которая с неотвратимостью катастрофы явится в самый последний момент нашей жизни, когда ничего уже нельзя будет изменить:

«Чтó ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, чтó ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее» («Развязка „Ревизора“»).

Апокалипсис

С христианской точки зрения Гоголь абсолютно прав. К тому же призывает Евангелие, когда говорит о необходимости покаяния, перемены сердца и ума. Ради этой перемены и спасения каждого человека Христос восходит на Голгофу, умирает и воскресает. О том же пишет апостол Павел, когда напоминает: Вы были куплены дорогой ценой, и призывает оставаться рабами Христу, а не рабами людей или страстей. Да, все это требует огромной внутренней работы. Но проделать ее необходимо, и лучше не тянуть до последнего момента жизни. Иначе… случится немая сцена, как в «Ревизоре». И ничего уже нельзя будет изменить.
Кстати, Гоголь сравнивал свою пьесу с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Это произведение-катастрофа, где запечатлены жители города за миг до смерти. На холсте Брюллова несчастные люди пытаются убежать от раскаленной лавы вулкана — а убежать от нее нельзя. Их лица выражают ужас, они парализованы страхом. Им никуда уже не деться, ничего не изменить. И хотя Помпеи в тот момент наверняка были переполнены громом и криками, у Брюллова тоже запечатлена своего рода немая сцена, как и у Гоголя. То есть апокалипсис.
Смех да и только...

Но тут возникает вопрос: а дает ли автор «Ревизора» какой-то ответ на свои размышления и трактовки? Что делать бедному человеку, раздираемому страстями, который уличил себя во взятках «ревизору», то есть в сделках с собственной совестью? Вообще-то, да, ответ у Гоголя есть. И он такой же, как всегда у этого автора: нужно смеяться над собой. Смех Гоголя — это не только ценная характеристика, которую используют в школьных сочинениях. Это еще и универсальный рецепт по спасению души. Там же, в «Развязке „Ревизора“», есть такие слова: «Клянусь, душевный город наш стóит того, чтобы подумать о нем, как думает добрый государь о своем государстве. Благородно и строго, как он изгоняет из земли своей лихоимцев, изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, мои благородные соотечественники! Смехом, которого так боятся все низкие наши страсти! Смехом, который создан на то, чтобы смеяться над всем, чтó позорит истинную красоту человека. Возвратим смеху его настоящее значенье! <…> Таким же точно образом, как посмеялись над мерзостью в другом человеке, посмеемся великодушно над мерзостью собственной, какую в себе ни отыщем!» («Развяз-ка „Ре-визора“»).

Гоголь призывает смеяться над собственными страстями. Это не значит — становиться легкомысленными по отношению к ним. Это значит не придавать им того значения, на которое могут рассчитывать важные чиновники в уездном городе. И не служить им. И тогда… эти чиновники просто потеряют в городе власть. Высмеянные за свои дела, они уже не смогут заключить ни одной сделки, будут дискредитированы. А значит, страху перед «ревизором» тоже не найдется места в человеческой душе: ведь чего бояться, когда страсти обезоружены? Такой вот авторский метод.

Возможно, кто-то после такого прочтения «Ревизора» пожмет плечами, возмутится и скажет: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Что ж, читатель имеет на это полное право. Михаил Щепкин, среди первых сыгравший в «Ревизоре», тоже, кстати, был не согласен с Гоголем. А пьесу эту и в наше время часто ставят как просто очень хорошую комедию. Однако Гоголь для себя решил иначе. А у автора всегда есть свое глубокое видение и право на трактовку.

«Ревизор»

Комедия в пяти действиях Николая Васильевича Гоголя (1809-1852), написанная в 1835—1836 годах. В уездном городе N привычной жизнью — принимая взятки и уворачиваясь от исполнения обязанностей, — живут разные чиновники. Комедия начинается с приезда в город авантюриста по фамилии Хлестаков, которого все принимают за столичного ревизора. Дальнейшее действие показывает, как легко можно договориться с «проверяющей инстанцией» и к чему это приводит.

В наиболее распространенном прочтении «Ревизор» представляет собой сатиру на российскую действительность, а уездный город N — это символическое обозначение всей России.
Премьера пьесы состоялась в мае 1836 года в Александринском театре Петербурга, на спектакле присутствовал император Николай I. В том же месяце «Ревизора» представил московской публике Малый театр, где Городничего играл великий актер Михаил Щепкин.

Алла Митрофанова - философ, культуролог и киберфеминистка. «Горький» поговорил с Митрофановой о ее читательской биографии: обсудили достоинства прозы Чернышевского, почему Фуко стал мейнстримом и как связаны феминистская методология и спекулятивный реализм.

« Учительница наТолстом показывала, какая проза хорошая, анаЧернышевском- какая плохая»

Мои первые впечатления отлитературы: « Жили вквартире сорок четыре сорок четыре веселых чижа» , « Кошкин дом» … Вшестидесятые « нормальной» детской литературой были книжки двадцатых сразнообразной стилистикой: сроскошными иллюстрациями Конашевича, Добужинского, Лебедева- авангард, переведенный наязык детского мультфильма (потом мне это очень помогло, когда ястала заниматься искусством двадцатых). Определенную роль сыграли иклассические советские радиоспектакли, которые яслушала вдетстве,- мало что понимала, нотам было очень мощное звуковое сопровождение, битье стекол и т. д. Потом яосознала, что это наследие авангардных шумовиков: лишившись возможности делать собственные перформансы, они сначала ушли втеатр, акогда ихитам потеснили- нарадио.

Мои родители- шестидесятники-естественнонаучники , ккультуре они относились очень серьезно. Классика- это то, что обязательно нужно читать. Ябыла вовтором классе, когда начала выходить серия « Библиотека всемирной литературы» . Моя работа заключалась втом, чтобы получать открытки ивыкупать поним очередные тома. Если яэтого неделала, томеня ругали забескультурье ибезответственность. Самостоятельное чтение началось вовтором классе, первый концептуальный удар- « Хижина дяди Тома» . Ярыдала, причем довольно сильно, закрывшись вванной комнате. Мама периодически стучала испрашивала, как я там. Параллельно вкниге было много споров обаболиционистах, это вдруг стало для меня существенным. Ярешила, что нужно заглянуть вфилософский словарь, так меня захватил сюжет. Дети очень рано обращаются крефлексии, иесли ихнеблокировать, товсе они настоящие философы.

Еще унас вшколе была библиотекарша- совершенно декадентского вида, это тоже часть культуры того времени. Уестественников еще были возможности реализоваться, сгуманитариями было хуже, многие уходили всвоеобразный декаданс. Так вот, она пыталась подсадить меня наанглийский готический роман. Ноянеувлеклась, с4 по6 класс читала только фантастику, отБрэдбери иАзимова доЕфремова. Яделила еенадепрессивную ипроективную.

Мне говорили, что школьная программа- это минимум, который должен знать человек. Если несправляешься, тогрош тебе цена. Поэтому яактивно вписывалась вовсевозможные литературные дискуссии. Однажды, например, обсуждали роман « Что делать?» . Это особый позитивистский проективный тип письма. Наша учительница считала, что именно поэтому проза Чернышевского плохая, ноянемогла сней согласиться. Во-первых , оннамногих оказал большое влияние, во-вторых , вэтой позитивистской сухости скрыто сильное эмоциональное напряжение. Учительница наТолстом показывала, какая проза хорошая, анаЧернышевском- какая плохая. Это то, куда скатывалось позднесоветское эстетическое чувство.

« Первое, что якупила, выехав заграницу, был второй том „ Капитализма ишизофрении”»

Япоступила накафедру искусствоведения, нонедля того чтобы изучать искусство, аскорее чтобы понять, как устроено эстетическое. Яочень долго немогла придумать, как говорить обэтом. Унас как раз начал преподавать Иван Чечот, который занимался примерно темже. Проблема сложная, иявсе время промахивалась. Когда пишешь искусствоведческую работу, тоописываешь факты, акогда пишешь теоретическую, тоберешь какой-то дурацкий пример, через который можно пролезть втеорию. Нополучалось так, что пролезть неудавалось, апример так иоставался дурацким. Японяла, что надо как-то более основательно заняться эстетикой ифилософией.

Потом началась перестройка, имыоказались свидетелями довольно интересной ситуации, когда жесткая семантическая сетка, где каждый знает, кто оничто ему делать, рассыпалась. Тогдаже для меня начался Жиль Делез. Первое, что якупила, выехав заграницу, был второй том « Капитализма ишизофрении» . « Анти-Эдипа» ясчитала для себя неактуальным, мыего уже прожили- прежние иерархии разрушились, унас нет авторитарной матрицы, семейных треугольников, нонадо понимать, как существовать вэтих разбегающихся матрицах. Эта книжка несколько лет ходила поразным знакомым, была залита вином, кофе, исейчас похожа нараздувшуюся подушку. Это был важнейший переход кновому мышлению. Идальше для меня эдипальность никогда невозвращалась.

Начало 1990-х - шквал литературы, которая недоходила раньше. Это было просто упоение ибесконечная радость жизни, когда утебя есть новый Платонов, Олеша, Сигизмунд Кржижановский, Замятин идр., итыпонимаешь, что живешь вмире бесконечного разнообразия. Мыпоняли, что вмире все связано совсем, нонетак, как мыдумаем. Ивот тут умение Платонова написать абзац, объединив разные пласты языка водин, бюрократический-аффектированный-телесный , что-то объясняло. Студенческие годы проведены вбиблиотеке Академии художеств, там была очень хорошая коллекция журналов 1920-х годов. Особенно хорошо помню журнал имажинистов « Гостиница для путешествующих впрекрасное» - это вклад втеорию метафоры, причем очень близкий ктому, что мызнаем изпостструктурализма. Метафора соединяет много разных смыслов, вобычной жизни несоединимых. Она расширяет их границы, где мыможем выстраивать новые связи. Одновременно втегоды наменя повлияла тартуская школа, уних выходили сборники, водном изкоторых япрочитала « Нулевую степень письма» Барта, совершившую переворот вмоем понимании теории. Очень важной для меня оказалась статья Хола Фостера, вжурнале October: это период, когда американцы пытались переописать подходы кискусству. Фостер написал опроизводственниках, онобъясняет ихчерез поп-арт , как соединение искусства сповседневностью, меняя таким образом реальность. Японяла, что есть способ выбраться изтого языка интерпретации авангарда, который был известен мне вроссийской теории: они такие мистики, герои, делают невероятные открытия. Интерпретация все время идет изсовременности. Вход вязык интерпретации нецарский, ачерез рефлексию особственной работе. Ястала заниматься авангардом как переустройством жизни, как радикальным переизобретением опыта, ценностей ивцелом конфигурации реальности. Это, конечно, связано сличным опытом « падения прежней реальности» вовремя перестройки. Впореволюционной ситуации была возможность переформатировать реальность: отправиться нафабрики иреорганизовать труд, провести массовый ликбез иоткрыть театры рабочей самодеятельности назаводах ивдеревнях. Сточки зрения теории речь идет обапологии машины как новой логической процедуры- отехническом алгоритме, который позволил организовывать новое. Понятно, что это очень похоже натеорию соединения техники-органики (киборга) Донны Харауэй, ияперешла врегион киберфеминизма.

В1990-е годы мыстолкнулись стем, что современное российское искусство находится вполной изоляции- соответственно, оно неимело собственного языка. Проблема заключалась втом, что надо было соединить постструктурализм иновую эстетику впостсоветском поле. Внулевые эта задача была честно ипрямо выполнена Екатериной Андреевой. Две книги, « Все иничто» и« Постмодернизм» , одним ударом залатали важную дыру. Какое-то время они функционировали как учебники, нопотом были вытеснены напериферию, потому что вних нет азартной актуальной политизации. Мне жалко, потому что вместе сэтим мытеряем возможность посмотреть насебя. Это, наверное, связано стем, что унас небольшое профессиональное сообщество. Восновном там либо ангажированные люди, либо замкнутые накаких-то своих музейных артефактах. Нонатом языке, который составила Катя Андреева, очень многое можно объяснить.

« Свой первый киберфеминистский проект ясделала втехноклубе»

Уменя была феминистская семья: бабушка-коммунарка , мама социал-феминистка , причем интересно, как она находила нужную литературу. Философию читали везде, втом числе ивмедвузе - всписках был, например, Бебель « Женщина исоциализм» , мама все это выписывала исобирала, итаким образом дома была приличная библиотека посоциалистическому феминизму. Кроме того, мне часто дарили книги обАрманд, Коллонтай, Рейснер. Внимание родителей кмоей интеллектуальной ипсихической жизни было деликатным, нопристальным. Когда уменя началась менструация, мама подсунула мне « Детство Люверс» Пастернака, где Пастернак попытался стать девочкой гормонального взросления.

Уже вуниверситете актуальность феминизма поддерживалась знакомством сленинградским диссидентским феминизмом 1970-х, альманахом «Женщина и Россия», журналом «Мария», которые издавали Татьяна Горичева, Наталья Малаховская, Татьяна Мамонова . Мы немного разошлись с ними вовремени, потому что они были высланы дотого, как япоступила вуниверситет иприобрела некоторую самостоятельность. Нознание одиссидентском феминизме было важно, поскольку поддерживало картину непрерывного развития этого направления, помогло связать 1920-е и1970-е феминистской истории. Несколько лет назад мысНаталией Малаховской делали много мероприятий иеевыступлений для того, чтобы передать представление обэтой непрерывности дальше.

Феминизм был чем-то абсолютно естественным, онбыл всегда ивезде, потому что это часть социальной политики. Есть огромный пласт феминистской теории, очень важный нетолько для киберфеминизма. Мыдолжны быть очень благодарны периоду 1905– 1917, когда феминистки переписали корпус российского законодательства сточки зрения гендерного равенства, ав1920-х создали инфраструктуру, благодаря которой невидимый женский труд стал видимым. Все, что раньше валилось наженщин как природный долг игиперэксплуатация, стало политической проблемой: всеобщее образование, детские сады, больницы и т. д. Иэто, ясчитаю, феминистская политика. Женская борьба была вовсех партиях: откадетов досоциал-демократов , неслучайно Клара Цеткин делала при Интернационалах женские конференции, потому что надо было конструировать новую гендерную матрицу. Следующий очень важный для нас момент- это американская феминистская революция 1970-х . Имудалось организовать кафедры женских исследований исделать рефлексию непрерывной - соответственно, стало перекраиваться все поле философии. Царский ход- показать гендерную политику онтологического мышления, итогда очевидность многих установок валится иначинается усложненное продумывание оснований. Деконструкция Деррида- тоже самое. Впринципе, онбыл чувствителен кфеминистской эпистемологии, особенно кженскому письму. Когда мыпонимаем, что нанаше мышление влияют еще игендерные стереотипы, мыначинаем иханализировать, итут выясняется, что естественные науки говорят милитаристским языком, что вкультурной рефлексии есть зоны массового вытеснения иного - женского, этнического. Сейчас даже странно подумать, что это можно было незаметить вструктурализме 1960-х . Иэтот большой пласт теории феминистки создали лет задвадцать. Что только они неисследовали, подход критической эпистемологии позволяет взять и вычленить такие объекты, которые ранее невозможно было даже представить: эпистемологию материнства, историю контрацепции, параллельно возникает теоретическое внимание ктелесности, потому что тело оказывается очень сложной сборкой, одновременно эмпирической итеоретической, природной икультурной. Мынеможем указать нинаприроду, нинакультуру отдельно, это вывод, ккоторому пришла феминистская эпистемология. Тут, конечно, нельзя неупомянуть Фуко. Его было проще сделать мейнстримом, чем феминистское письмо, аговорит онотомже самом: телесность ненатуральна, она формируется кодами, и, соответственно, если коды меняются, меняется телесность. Эта линия также была важна для Шпета, для Коллонтай.

Свой первый киберфеминистский проект ясделала втехноклубе, тогда нашидрузья занимались техномузыкой, имырешили провести философский семинар помедиатеории. Это довольно мило работало. Мысобирались в21.00, до23.00 проводили семинар, апотом были танцы доутра. Был такой проект « Вангог ТВ» на« Документе IX» : несколько немецких художников собрали всех медиа-техно-активистов по всему миру, раздали имвидеотелефоны ивывели ихнапрямую связь. Там была стена сбесконечными мониторами. Потом яотправилась набольшой симпозиум электронного искусства вХельсинки ивстретила очень похожих нанас австралийских девчонок, скоторыми мысразу решили, что мыкиберфеминистки. Дальше возникла проблема, как установить дату основания. Уменя это название появилось в1993 году. Потому что есть киберпанки, аесть киберфеминистки, этоже очевидно. Ноуавстралиек это было раньше- в1991 году. Так была установлена дата. Потом был киберфеминистский Интернационал спервым съездом в1997 году на« Документе Х» .

« Ника Лэнда унас издают сейчас сразу пятью томами, афеминистка Сэди Плант даже неупоминается»

Внашей стране существуют гендерные исследования, некоторые важные тексты успели перевести, номногие ключевые вещи по-прежнему недоступны нарусском языке. Непереведена дискуссия Донны Харауэй иСандры Хардинг, положившая начало новому понятию объективности, означающему переход кдругому типу рациональности иответственности. Они шли оттого, что наше знание всегда неполное, нодобавили: наше знание неполное, номызанего отвечаем, потому что объект, который мысоздали- оннаша реальность, идругой унас нет.

Унас встране переводится « гендерно-нейтральная» часть новых онтологий- это провинциализм инеполнота картины. Ноесли мыпокопаемся, тонайдем массу новых связей изависимостей, втом числе сильное влияние феминистской методологии. Например, часть спекулятивных реалистов вышли излаборатории поисследованию компьютерных коммуникаций, созданной Сэди Плант. Сэди Плант- это авторка очень интересной киберфеминистской книги « Zero + one» . Она переинтерпретировала технологию. Продолжая идеи Харауэй, она связала технологию сплетением, текстилем и, вконце концов, показала, что программирование очень долго было женской сферой, икогда оно стало властным, женщинам объяснили, что они неспособны кэтому. Кроме Плант, влаборатории преподавал Ник Лэнд- фигура экспрессивно-психоделическая . Втойже лаборатории учились все - отбратьев Чапманов донынешних спекулятивных реалистов. Ивот Ника Лэнда унас издают сейчас сразу пятью томами, афеминистка Сэди Плант даже неупоминается. Это странный момент избирательного чтения, янемогу его себе объяснить. Авот другой случай. Есть такой итальянский философ Роберто Эспозито, онисследует иммунологию как политическую дисциплину. Онвозраста Доны Харауэй, пишет примерно тоже, что иона, начинал значительно позже, при этом нанее нет ниодной ссылки. Она по-прежнему для многих европейцевмаргинальная панковская девочка семидесяти лет. Обесценивание происходит может быть даже неосознанно. Когда мывводим гендерную аналитику, товся теоретическая конструкция становится гиперсложной. Непроизвольно мывытесняем изполя внимания сложное как избыточное. Навыходе получается такая авторитарная речь: ясубъект-мыслитель-сокрушатель заблуждений, авывсе молчащие объекты идолжны соответствовать моим представлениям.

Как сам Гоголь прочитывал комедию

1 апреля исполнилось 205 лет со дня рождения Николая Гоголя. Его «Ревизора» читали и читают во всех школах страны. Другое дело, что далеко не все видят (или хотят видеть) в пьесе те смыслы, которые были самыми важными для Гоголя. А вы знаете, что существует еще и «Развязка „Ревизора“»? Кого сам автор считал главным ревизором? Или почему сравнивал пьесу с картиной «Последний день Помпеи»? Если нет, то для вас наш рассказ.

Взятки борзыми щенками, унтер-офицерша, которая сама себя высекла, «брат Пушкин, … большой оригинал» - многие выражения из комедии Гоголя «Ревизор» живут в русском языке без малого два века. Пьесу в свое время заслуженно растащили на цитаты. На сцене «Ревизора» ставили по-разному, порой уморительно смешно. Император Николай I посетил премьеру в Петербурге, громко смеялся и, по свидетельствам современников, заключил: «Ну и пьеса! Всем досталось, а мне более всех!» С этого момента началось ее триумфальное шествие по сценам разных театров России. Пьесу охотно, с удовольствием играли и смотрели. Недоволен был, не считая ряда чиновников, пожалуй, только автор. Очень недоволен.

Триумф и развязка

Гоголь написал «Ревизора» в 1835-1836 годах, это был расцвет его творчества. Идею, как известно, подсказал ему Пушкин, который слышал о подобном случае и сам попадал в схожую историю, что его изрядно позабавило. Цензура поначалу строго отнеслась к новому опусу известного писателя, но потом дала пьесе ход. Современники ее полюбили, хотя многое в ней казалось им странным. В приличной комедии ведь должен быть положительный герой, а в «Ревизоре», как ни крути, его нет. Любая уважающая себя пьеса должна была начинаться с завязки и иметь внятный финал. А в «Ревизоре» действие разворачивается буквально с места в карьер: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», - и более ничего. Зато развязок целых две: первая - когда читают письмо Хлестакова, вторая - когда узнают о настоящем ревизоре. Кроме того, раз уж речь идет об уездном городе, в нем должны быть представлены все надлежащие чиновники, а в «Ревизоре» даже исправника нет. Зато есть, например, странный персонаж - попечитель богоугодных заведений… Что все это значит? О чем автор хотел сказать?

Ответить на этот вопрос не так-то легко. Было бы легко, если бы Гоголь написал только пьесу - и не оставил к ней пояснений. Тогда все было бы на поверхности, вышла бы отличная комедия. Но он написал также «Театральный разъезд», «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора“», еще ряд замечаний озвучил в письмах актеру Михаилу Щепкину и другим лицам… И, наконец, спустя десять лет после самого «Ревизора» (а пьесу за это время успели сыграть во многих театрах России), он создал произведение, которое окончательно всех запутало. Оно называется «Развязка „Ревизора“», сохранилось аж в двух авторских редакциях. И оно стоит того, чтобы в него вникнуть.

Настоящий ревизор

Но прежде нужно обратить внимание на один тезис, который часто слышится применительно к этому писателю. Тезис о том, что было как бы два разных Гоголя. Первый стал автором, например, «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Ревизора», второй - «Выбранных мест из переписки с друзьями». Тот, второй, к тому же бросил в огонь продолжение «Мертвых душ» и уморил себя голодом, вследствие чего сошел в могилу раньше срока. Наверное, тезис этот отчасти справедлив. Ранний и поздний Гоголь на первый взгляд действительно кажутся разными людьми. Первый чрезвычайно весел, второй вдумчив и очень религиозен. Но ведь такие перемены случаются и с обычными людьми, что уж говорить о гениях. Скорее всего, «двух Гоголей» все же не было. А был один - очень умный, тонкий, ищущий человек. Который задавал себе очень важные вопросы. И если зрелый Гоголь переосмыслил свою же более раннюю пьесу, то он имел на это полное право. Так что же он сказал о «Ревизоре»?

Словно отвечая на упреки критиков, Гоголь спустя десять лет взялся за толкование своего авторского замысла. В уста Первого комического актера, героя «Развязки „Ревизора“», под которым понимался артист Михаил Щепкин, автор комедии вложил такие слова:
«Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе: все до единого согласны, что этакого города нет во всей России, не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды; хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну, а чтó, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? Нет, взглянем на себя не глазами светского человека, - ведь не светский человек произнесет над нами суд, - взглянем хоть сколько-нибудь на себя глазами Того, Кто позовет на очную ставку всех людей, перед Которым и наилучшие из нас, не позабудьте этого, потупят от стыда в землю глаза свои, да и посмотрим, достанет ли у кого-нибудь из нас тогда духу спросить: „Да разве у меня рожа крива?“» («Развязка „Ревизора“»).

Иными словами, Гоголь предложил читателям символическое понимание своей пьесы. Конечно, возможны и другие ее прочтения. Например, такое: «Ревизор» - это просто очень смешная комедия, фактически комедия абсурда, ведь каждый герой здесь говорит о своем, персонажи не слышат друг друга, отсюда возникает комический эффект. Или же: «Ревизор» - это комедия социального характера, ведь здесь выведены разные типы людей, которые можно найти в обществе. Но все же… Зрелый Гоголь настаивал, что у «Ревизора» есть и более глубокий смысл. Чиновники - это человеческие страсти, которые раздирают на части, разоряют город - человеческую душу. Хлестаков - это ложная, «светская», как говорил Гоголь, совесть. Любая наша страсть способна с ней «договориться», дать взятку, чтобы та закрыла глаза на неподобающие поступки. Ну а настоящий ревизор, который появляется в конце пьесы, - это истинная совесть, которую задвинули в дальний угол души, чтобы не мешала жить. И которая с неотвратимостью катастрофы явится в самый последний момент нашей жизни, когда ничего уже нельзя будет изменить:
«Чтó ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, чтó ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее» («Развязка „Ревизора“»).

Апокалипсис

С христианской точки зрения Гоголь абсолютно прав. К тому же призывает Евангелие, когда говорит о необходимости покаяния, перемены сердца и ума. Ради этой перемены и спасения каждого человека Христос восходит на Голгофу, умирает и воскресает. О том же пишет апостол Павел, когда напоминает: Вы были куплены дорогой ценой, и призывает оставаться рабами Христу, а не рабами людей или страстей. Да, все это требует огромной внутренней работы. Но проделать ее необходимо, и лучше не тянуть до последнего момента жизни. Иначе… случится немая сцена, как в «Ревизоре». И ничего уже нельзя будет изменить.

Кстати, Гоголь сравнивал свою пьесу с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Это произведение-катастрофа, где запечатлены жители города за миг до смерти. На холсте Брюллова несчастные люди пытаются убежать от раскаленной лавы вулкана - а убежать от нее нельзя. Их лица выражают ужас, они парализованы страхом. Им никуда уже не деться, ничего не изменить. И хотя Помпеи в тот момент наверняка были переполнены громом и криками, у Брюллова тоже запечатлена своего рода немая сцена, как и у Гоголя. То есть апокалипсис.

Смех да и только…

Но тут возникает вопрос: а дает ли автор «Ревизора» какой-то ответ на свои размышления и трактовки? Что делать бедному человеку, раздираемому страстями, который уличил себя во взятках «ревизору», то есть в сделках с собственной совестью? Вообще-то, да, ответ у Гоголя есть. И он такой же, как всегда у этого автора: нужно смеяться над собой. Смех Гоголя - это не только ценная характеристика, которую используют в школьных сочинениях. Это еще и универсальный рецепт по спасению души. Там же, в «Развязке „Ревизора“», есть такие слова: «Клянусь, душевный город наш стóит того, чтобы подумать о нем, как думает добрый государь о своем государстве. Благородно и строго, как он изгоняет из земли своей лихоимцев, изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, мои благородные соотечественники! Смехом, которого так боятся все низкие наши страсти! Смехом, который создан на то, чтобы смеяться над всем, чтó позорит истинную красоту человека. Возвратим смеху его настоящее значенье! <…> Таким же точно образом, как посмеялись над мерзостью в другом человеке, посмеемся великодушно над мерзостью собственной, какую в себе ни отыщем!» («Развязка „Ревизора“»).

Гоголь призывает смеяться над собственными страстями. Это не значит - становиться легкомысленными по отношению к ним. Это значит не придавать им того значения, на которое могут рассчитывать важные чиновники в уездном городе. И не служить им. И тогда… эти чиновники просто потеряют в городе власть. Высмеянные за свои дела, они уже не смогут заключить ни одной сделки, будут дискредитированы. А значит, страху перед «ревизором» тоже не найдется места в человеческой душе: ведь чего бояться, когда страсти обезоружены? Такой вот авторский метод.

Возможно, кто-то после такого прочтения «Ревизора» пожмет плечами, возмутится и скажет: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Что ж, читатель имеет на это полное право. Михаил Щепкин, среди первых сыгравший в «Ревизоре», тоже, кстати, был не согласен с Гоголем. А пьесу эту и в наше время часто ставят как просто очень хорошую комедию. Однако Гоголь для себя решил иначе. А у автора всегда есть свое глубокое видение и право на трактовку.

«Ревизор»

Комедия в пяти действиях Николая Васильевича Гоголя (1809–1852), написанная в 1835-1836 годах. В уездном городе N привычной жизнью - принимая взятки и уворачиваясь от исполнения обязанностей, - живут разные чиновники. Комедия начинается с приезда в город авантюриста по фамилии Хлестаков, которого все принимают за столичного ревизора. Дальнейшее действие показывает, как легко можно договориться с «проверяющей инстанцией» и к чему это приводит.

В наиболее распространенном прочтении «Ревизор» представляет собой сатиру на российскую действительность, а уездный город N - это символическое обозначение всей России.

Премьера пьесы состоялась в мае 1836 года в Александринском театре Петербурга, на спектакле присутствовал император Николай I. В том же месяце «Ревизора» представил московской публике Малый театр, где Городничего играл великий актер Михаил Щепкин.

Алла Митрофанова

Алла Митрофанова окончила МГИМО (У) МИД России, на третьем курсе пришла работать в «Фому» и осталась насовсем. Пишет в разные рубрики, ведет программу «Фома» на радио «Говорит Москва». Любимое увлечение - путешествия.

О себе: «Фома» - это не столько работа, сколько образ жизни. То, что я больше всего люблю и за что не устану говорить «спасибо». Журналистика представляет собой бешеный поток - информации, событий, псевдособытий, суеты. «Фома» дает возможность немного выскочить из времени и оценить происходящее иначе: лет через десять все это будет важно? А через пятьдесят? А что останется навсегда? Вот примерно об этом я и хочу говорить».

..

Алла МИТРОФАНОВА: статьи

Алла МИТРОФАНОВА (род. 1990) - обозреватель журнала «Фома», ведущая радиостанции «Говорит Москва»: | | .

КТО ТАКОЙ ХРИСТОС, И ЗАЧЕМ ОН ПРИШЕЛ К НАМ?

Имя Бога

Если говорить кратко, то Иисус Христос - Господь, Спаситель мира, Мессия. Но что стоит за этими словами?

В Его имени как бы соединяются два языка. «Иисус» происходит от древнегреческой формы еврейского имени «Иешуа», которое восходит к глаголу «спасать», «приходить на помощь». Поэтому «Иисус» в переводе с еврейского значит «Спаситель». Имя «Христос» происходит от древнегреческого глагола, означающего «умащивать», «смазывать», «натирать», «совершать обряд помазания». И дословно «Христос» в переводе с древнегреческого значит «помазанник», «получивший помазание». Так в иудейской традиции называли пророков, царей и первосвященников. Помазание святым елеем было знаком того, что данный человек избран Богом для служения народу или для посредничества между людьми и Богом.

А еще Помазанником называли Мессию, о котором говорили пророки и которого ждали иудеи. Это тот самый Спаситель, предсказанный в Ветхом Завете и явившийся в Новом.

Однако Его Пришествие радикальным образом отличалось от тех ожиданий, которые были у иудеев.

Во времена, на которые пришлась земная жизнь Христа, Иудея была захвачена римлянами и являлась римской провинцией, а ее народ изнывал под гнетом иноземного владычества. Иудеи надеялись, что к ним придет великий вождь, который поведет их в бой против римских завоевателей и вернет Израилю былое могущество и славу. Именно так понимали они пророчества о Мессии. И если бы Христос совершил именно такие земные деяния - это было бы понятно всем без исключения, Его приняли бы все иудеи. Однако Он пришел в наш мир не как полководец, а как обычный человек, простой плотник. И не к одному народу, а ко всему человечеству.

Христос родился в пещере, рядом с домашними животными, вырос в бедности и трудах, скитался по земле, не всегда имея дом или пристанище. Тот, Кто правит всем миром, добровольно избрал этот кроткий и смиренный путь. И последним пределом на этом пути стала добровольно принятая ужасная смерть на кресте.

Именно на такую смерть Христа осудили люди, больные злобой и духовной слепотой, те, кто ждал от Небесного Царя лишь улучшения земной жизни - не более. Христос же предлагал им спасение души и избавление от смерти… Обманувшиеся в своих ожиданиях люди не понимали, что Царство Божие никак не связано с земным государством, а свобода, о которой говорит Христос, - это свобода от уз греха и смерти, а не от временной власти. Его освобождение дает вечную жизнь, а не комфорт на земле. Есть хорошая поговорка: денег на тот свет с собой не возьмешь. А вот спасенная для вечной жизни душа - это подлинное сокровище.

Интересно посмотреть, как разные современники воспринимали Христа. Ведь не все они не признали в Нем Мессию. В Евангелии есть прямое указание на то, что люди узнают в Иисусе долгожданного Спасителя. Например, когда Он спрашивает Своих учеников: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?», они отвечают: «Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков» Потом Он спрашивает их: «А вы за кого почитаете Меня?». Апостол Петр, отвечает Ему: «Ты - Христос, Сын Бога Живаго. Тогда Иисус говорит ему в ответ: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф. 16:13-17).

При этом Христос не провозглашает себя Мессией. А Он задает открытый вопрос, и только после того, как Петр (другие, видимо, не смогли или не посмели это сформулировать) назвал Его полным титулом Мессии, Христос подтверждает его правоту и добавляет: человек не может сам додуматься до этого, ему эту тайну открывает Бог.

Однако человек сам решает, принять или не принять этот факт. И в этом раскрывается один из принципиальных моментов во взаимоотношениях Бога и человека: Господь до конца сохраняет за нами свободу выбора и принятия решений. Он может все, но Он не может принудить человека к чему-то против его воли.

Но неужели пришествие Христа никак не отразилось на устройстве нашей повседневной жизни? Отнюдь. Примеров того, как изменился мир в христианскую эпоху, очень много. Вот лишь некоторые из них…

Права человека

Мы часто слышим о неких общечеловеческих ценностях, которые якобы восходят к общему для всех нравственному закону, а потому понятны всем людям. Но что это за ценности? И какова роль христианства в их утверждении?

…Идея прав человека - крае-угольный камень современной светской системы ценностей - в определенном смысле выросла из христианства. Представление о том, что все люди наделены от природы равными правами, которые ничем и никем не могут быть отменены, не взялось из ниоткуда. Во многом оно основывается на том понимании личности, которое было сформировано в христианстве. Почему у человека вообще есть права? Потому что он - образ Божий. С христианской точки зрения, это - часть замысла Бога о человеке: личность сотворена, во-первых, свободной, во-вторых, с правами. Парадоксально, но именно поэтому стало возможно грехопадение Адама и Евы. Не будь у человека прав, он не смог бы выбирать и не выбрал бы плод с запретного древа познания добра и зла. А второй важный посыл - что все люди равны, - исходит из того, что все равны перед Богом. И равны не по своим талантам - здесь все разные, - но именно равноправны перед Творцом (у богатого и здорового ничуть не больше прав на Божию любовь, чем у бедного и больного). Так что идея о равенстве в правах появилась именно в христианской культуре.

Мужчина и женщина

Равноправие мужчины и женщины в современном мире во многом стало возможно также благодаря христианству. На древнем Востоке семейные законы были суровы: непокорную жену супруг мог наказать, причем довольно жестоко. Согласно одному древнеассирийскому закону, муж имел право за непослушание, лень или отказ от исполнения супружеских обязанностей избить жену, остричь ее, отрезать ей уши, нос, выжечь на лбу рабское клеймо или выгнать ее из дома. При этом, что бы ни совершил мужчина, никто не мог привлечь его к ответственности. Исключением в плане отношения к женщине не были ни Древняя Греция, ни Древний Рим. В Греции женщина практически не участвовала в общественной жизни. В греческих полисах женщины никогда не имели гражданства, то есть фактически приравнивались к рабам. Супружеская измена и в Древнем Риме каралась смертью. Естественно, если изменяла женщина.

Христианство, явившись вызовом всей римской культуре, не могло не затронуть и взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Конечно, евангельская проповедь не была направлена на подрыв социально-политического порядка и не задавалась целью изменить отношения между полами. Пройдут века, прежде чем человечество сможет всерьез заговорить здесь о равноправии. Но только благодаря произошедшей две тысячи лет назад «христианской революции» вышеописанные картины бесправия женщины в древнем мире кажутся нам сегодня ужасными.

Дело в том, что именно в христианской культуре утвердился моногамный брак. Именно христианство впервые в человеческой истории провозгласило, что супружеская измена мужчины также недопустима. И, разумеется, равенство людей перед Богом для христианства не зависело от пола человека. В Евангелии есть рассказ о женщине, которую застали в прелюбодеянии и которую, по ветхозаветному закону, следовало побить камнями. Фарисеи-законники, строго соблюдавшие все древние предписания и искавшие возможности обвинить Христа в нарушении принятых правил, привели ее к Иисусу, спрашивая Его, что с ней делать. Ответ прозвучал для них неожиданно-ошеломляюще: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Ин. 8, 7). По одному из древних толкований этого евангельского места, Христос имел в виду тех, кто без такого же греха, то есть кто не изменял своим женам. И толпа разгоряченных законников разошлась, не смея осудить женщину, так как они были «обличаемы совестью». Пафос этого эпизода, конечно, не в том, что Иисус оправдывал измену. Напротив, Он расстается с грешницей со словами: «Иди, и впредь не греши». Но в словах Спасителя звучит неведомая дотоле мысль о необходимости сохранять верность не только женами, но и мужьями. Дохристианское общество не знает такого уровня нравственности.

Церковь и наука

Существует стереотип о том, что христианская Церковь всячески препятствовала развитию науки. Но если посмотреть глубже, становится понятно, что это совсем не так. В античном мире космос почитался как божество, высший порядок, гармония и красота, в которую включено все - и боги, и природа, и люди, и которой все подчиняется. Бог моря для античного философа - это не божество, живущее в нем и управляющее им, а само море, поэтому его нельзя изучать: не подобает посягать на божественную сущность, ведь бог может разозлиться, если его начнут «препарировать»! Христианская же идея о том, что Бог сотворил мир, но Сам не тождествен этому миру, рождает принципиально иное понимание вопроса: если солнце - не бог Гелиос, который едет по небу на своей колеснице, а сотворенное Богом небесное тело, то человек, будучи сам венцом творения, вполне может его изучать. То же самое касается моря, земли, рек, вулканов, деревьев и так далее.

Далее, античное видение мира не позволяло соединить физику с математикой: оно исходило из жесткого деления всех вещей на естественные и искусственные, из противопоставления мира космоса миру созданных человеком вещей. Христианство позволило наконец соединить физику с математикой, и для Коперника, Галилея, а затем и Ньютона это стало колоссальной опорой в создании физической картины мира. Так родилась современная наука. Кстати, люди Церкви зачастую способствовали ее развитию. Скажем, университет Сорбонна вырос из колледжа, который основал один образованный монах - Робер де Сорбон. Астроном Коперник, основатель генетики Мендель и многие другие люди науки были также и служителями Церкви. Даже один из создателей Теории большого взрыва - одной из главных научных концепций XX века - физик Жорж Леметр был католическим священником! Увы, несколько трагичных эпизодов в эпоху Возрождения, произошедших в общем-то по вине отдельных церковных служителей, абсолютно перечеркнули эти факты. Равно как и то, что наследие Древней Греции и Древнего Рима сохранилось в Средние века благодаря трудам монахов-переписчиков…

…Список изменений, произошедших в мире после (и вследствие) пришествия Спасителя, конечно, гораздо длиннее, его можно продолжать и продолжать. Но главное все же в другом. Все эти перемены - следствия одного принципиального и самого важного изменения: человек, созданный Богом для пребывания в любви и эту любовь растерявший, получает возможность снова ее обрести. И обратиться к Богу напрямую - как когда-то в Эдемском саду. И услышать ответ. Для этого Христос и пришел в мир.

Митрополит Антоний Сурожский о Рождестве
Бог верит в человека

…Явился перед нами Бог, потому что Он захотел стать одним из нас, чтобы ни один человек на земле не стыдился своего Бога: будто Бог так велик, так далек, что к Нему приступа нет. Он стал одним из нас в нашем унижении и в обездоленности нашей; <…> через Свою любовь, через Свое понимание, через Свое прощение и милосердие, - Он сроднился и с теми, которых другие от себя отталкивали, потому что те были грешниками. Он пришел не праведных, Он пришел грешников возлюбить и взыскать. Он пришел для того, чтобы ни один человек, который потерял к себе самому уважение, не мог подумать, что Бог потерял уважение к нему, что больше Бог в нем не видит кого-то достойного Своей любви.

Алла Митрофанова: Киберфеминизм возник в технокультуре 90-х как производное от киберпанка. В ту пору, в начале 90-х, в узких кругах была популярна австралийская арт-группа VNS Matrix. Они выпустили на CD-ROM игру, в которой действовала воинственная вагина, уничтожающая различных мачо, а еще они поддерживали через сети (сейчас уже не помню, через интернет или нет) связь с Субкоманданте Маркосом, являясь фактически его рупором за пределами Мексики. Эти девушки называли себя киберфеминистками, поскольку занимались сетевым активизмом.

Фотография: Ольга Моисеева

Ирина Актуганова: Позже, в 1996 году, мы нашли возможность привезти одну из VNS Matrix, Франческу да Римини, в Петербург, где мы организовали ей встречу с молодежью в клубе «Порт». При личной встрече мы обнаружили между нами некоторую идеологическую разницу. Мы были не совсем такими феминистками, как австралийки. Мы вообще отличались от западных феминисток. Наши европейские подруги прошли через жесткую муштру католических школ и патриархальный уклад своих семей. Их матери занимались домашним хозяйством. У наших западных подруг не было детей. Их феминизм был - я бы не сказала «выстрадан», но в нем было очень много мучительного протеста. У нас был другой феминизм, подаренный большевиками и потому мало ценимый в постсоветском обществе. Но мы помнили, что за нами были Коллонтай и гендерная политика первых лет советской власти, образованные и социально активные матери и бабушки. Кроме того, в отличие от наших зарубежных подруг-феминисток, у нас были любимые дети, которые крутились тут же под ногами и ездили с нами на феминистские слеты, у нас и мужья были, с которыми складывались творческие отношения. Мы пребывали в полноте, в которой ничего ничему не противоречило. Нам было чуть за 30, и мы делали что хотели. Из-за нашей многодетности даже появился такой термин, как киберматеризм.

Материнство нами рассматривалось не в гендерном аспекте, а скорее в психоделическом, как экстремальное расширение опыта телесности: проекты Пифия «Фабрики найденных одежд» (мультимедийное исследование беременности), «Тантраграмм» Беттины Майер (телесные симбиозы детского и материнского), «Twins» TV Кости Митенева (мир глазами детей), «Тачанка» Андрея Хлобыстина (технологии сосуществования и передвижения с детьми).

Фотография: Ольга Моисеева

В 90-е нас не интересовала политика, мы также никогда ни с чем не боролись, кроме как с собой. Мы видели свою задачу в расширении сознания (тогда, в 1970-е и 1990-е, сознание расширяли все более разнообразными способами), в преодолении гендерных стереотипов. Поэтому мы издавали сетевой журнал, делали художественные медиапроекты. Мы считали, что если нежно вовлекать женщин в работу с интернет-технологиями, то женщины начнут постепенно меняться, пересматривать свою идентичность, избавляться от гендерной зависимости. Звучит на первый взгляд наивно, но если пристально подумать - то вы поймете, что такое возможно. Человек создает технологии, а технологии формируют человека.

Нас бесконечно интриговал интернет - и не только как пространство для культурного и социального активизма, но и как технология, безусловно ставшая воплощением или проявлением человеческого бессознательного. Ведь реальность раскрывается перед нами как бутон, лепесток за лепестком, и интернет стал еще одним таким лепестком. Его ризомное устройство, его явная схожесть с нейронными сетями, его принципиальная неиерархичность и самоорганизованность - разве это не квинтэссенция всего развития науки и общества в XX веке? Вообще, это был для нас образ другого будущего - вне бинарных оппозиций, вне жестких дефиниций.

Интернет реализовывался как технология в унисон с актуальной феминистской теорией, как бы иллюстрируя ее - гендерный номадизм и бестелесность, микрополитики и политика различий. Ну и поскольку гендер по нашим понятиям множественен и блуждающ, а идентичностей у человека много, каждое мгновение - новая, то в «Кибер-фемин-клуб» мы принимали и мужчин, если они разделяли наши убеждения. В конце концов, от стереотипов страдают все.

Нужно заметить, что в 1994–1995 годах русскоязычного сегмента интернета еще практически не существовало - он был очень скуден, а мировой интернет был совсем невелик. Интернет был чистой потенцией. Также важно понимать, что он мог бы быть каким угодно, но он становился и продолжает свое становление по матрице, заложенной в эту технологию тем же новым мирочувствованием, что породило и феминистскую теорию и практику.

Фотография: Ольга Моисеева

«Кибер-фемин-клуб»

Ирина Актуганова: В начале 1994 года я открыла галерею новых медиа, названную по номеру квартиры в сквоте Пушкинская, 10, - «Галерею 21» (СПб) и сразу же познакомилась с Аллой Митрофановой, теоретиком новых медиа, которая в то время курировала международные медийные проекты. Первым нашим совместным проектом стал «Штюбниц - корабль-искусство». Мы стали принимающей стороной корабля, бывшего траулера, который был плотно набит самым высокотехнологичным на тот момент европейским искусством. С этой начинкой и ее авторами он двигался вдоль берегов Балтийского моря, останавливаясь в крупных портах, где происходило слияние корабельных проектов с местными, тоже по возможности высокотехнологичным. Мы принимали этот корабль в Петербурге. Это был типичный размашистый проект начала 90-х, когда не жалели средств на самое актуальное искусство. Работая над этим проектом, мы увидели, что именно девушки-художницы наиболее отзывчивы к искусству новых медиа: видеоарт, нет-арт, медиаперформансы, теория новых медиа - всем этим в Петербурге занимались преимущественно девушки: Митрофанова, Тобрелутс, Глюкля, Цапля, Олеся Туркина. И мы стали обсуждать возможность создания феминистской творческой организации.

Чем занимались в «Кибер-фемин-клубе»

Ирина Актуганова: С 1995 по 1998 год мы занимались изданием журнала и других сетевых ресурсов, делали разные арт-проекты (видео, художественные CD-ROM), программу петербургского медиаарта в Нью-Йорке, а потом в Роттердаме, участвовали в конференциях V-2 network и феминистском нетворке Faces, участвовали в фестивалях типа ISEA, «Арс-электроника», в квадринале «Документа». Дружили с киберфеминистками всего мира - в 1997 году в Любляне мы с девушками из Германии, США, Австрии, Британии, Нидерландов, Венгрии и Словении основали Киберфеминистический интернационал. Первый слет его состоялся в 1997 году в Касселе на «Документе», а второй Cyberfeminist International прошел у нас в Петербурге в нашем новом пространстве на Пушкинской, 10, в 1998 году. К нам слетелись киберфеминистки со всей Европы и из Канады (движение ширилось), кто-то подъехал из Москвы, ну и подошли наши петербургские феминистки и лесбиянки. Было невероятно интересно наблюдать, как сталкиваются различные практики феминистского мышления.

С 1998 года «Кибер-фемин-клуб» стал точкой сборки для многих петербургских феминисток разного толка, мы дружили с гендерным центром Ольги Липовской и с объединением «Лабрис». Сторонницы и активистки клуба приходили к нам с улицы. Так вот однажды просто позвонила по телефону, пришла в клуб и осталась на годы Оля Левина - системный администратор и автор многих проектов. Сама пришла к нам и Лена Иванова, наш бессменный веб-дизайнер.

В те годы еще не преподавали гендерную теорию в вузах, и мы регулярно проводили лекции по теории гендера и выставляли женщин-художниц. Не женское искусство, но феминистское искусство.

У нас была среда, также как она есть сейчас у современных феминисток. Деятельность наша была разнообразна: при клубе в разное время работали «Магазин путешествующих вещей» Ольги Цапли (сейчас группа «Что делать?») и «Фабрика найденных одежд» Натальи Глюкли, мы делали «Конкурс внутренней красоты» и многое другое - концерты, перформансы, видеофесты, конференции.

Границы гендера искали тогда все - художники, философы, простые люди. Одна известная нынче, а тогда молодая московская художница, монтировавшая свою выставку в нашем выставочном зале, после нескольких часов безуспешных попыток построить своими руками домик из фанеры задалась вопросом, позволительно ли ей, феминистке, обратиться за помощью к мужчине?

Нефеминистки спрашивали иначе: нужно ли мне осваивать «мужскую» работу, если у меня есть муж/сын? Не испорчу ли я его, лишив привычной зоны ответственности?

Вся наша деятельность тогда носила гибридный характер, это была такая странная жизнь, в которой личные, художественные и социальные практики были неразрывно связаны.

Тогда же мы запустили программу «Интернет-центр для женских НКО Питера». Это не были курсы компьютерной грамотности - мы их приобщали к технологии через совместное делание. Тогда было создано довольно много сайтов, мы им всем завели почтовые ящики, показали, как проводить телеконференции.

Уже в начале 2000-х этот проект перерос в курсы практической независимости для женщин «Сделай сама». Мы перешли от софта к железу. Четыре преподавателя учили женщин чинить компы, обжимать провода, пилить, строгать, пользоваться дрелью, паять и тому подобное. Курсы были очень популярны. Курсантов мы набирали через объявления в газете «Мой район». Задача была снять у женщин табу на мужскую работу, дать почувствовать, что границы гендера размыты. Важным было то, что преподавали у нас девушки. Все было очень стильно.

Мы вообще воспринимали эти курсы как арт-проект, думали, проведем один цикл из десяти занятий, задокументируем, заанкетируем и будем выставлять.

Но все повернулось иначе. Нам пришлось три года вести эти курсы, поскольку поток желающих не иссякал. Курсантками были студентки и замужние дамы, разведенки и пенсионерки. Они пилили на каблуках и паяли в маникюре, меняли зимой колеса у автомобиля в тонких колготках и приносили чинить любимые чайники и фены. Они все знали, что ходят на курсы к феминисткам, и считали своим долгом при всякой возможности выражать солидарность - обзывать мужчин. Видимо, им казалось, что здесь так принято. Расставание с курсами было мучительным. Звонки продолжались еще много лет после их закрытия.

Алла Митрофанова: В клубе традиционно показывали много феминистского видеоарта и компьютерной анимации. Проводили телеконференции с киберфеминистками разных стран. Движение сразу стало интернациональным, поскольку началось с большой программы «Штюбниц - корабль-искусство» в 1994 году. Это был обустроенный киберпанками Ростока старый рыболовный корабль со студиями, технолабораториями и танцтрюмом. Он стоял на Неве, стихийно возникали проекты и чередовались панк-рок и техно-вечеринки.

Кэти Рей Хофман, калифорнийская киберфеминистка, создала Mailing List Faces, который существует и сейчас и объединяет художниц, работающих в сфере технологического искусства. Также активно движение и группа в фейсбуке