Главная › Пособия и документы › Краткое содержание кабала святош михаила булгакова. Основная тема «Кабалы святош» Булгакова

Краткое содержание кабала святош михаила булгакова. Основная тема «Кабалы святош» Булгакова

Пьеса «Кабала святош» была написана Булгаковым в 1929 г. В 1930 г. пьеса была разрешена к постановке, но запрещена цензурой спустя 2 месяца. В 1931 г. Сталин беседовал с Булгаковым и разрешил играть пьесу. К этому приложил руку Максим Горький . Но цензура изменила название на «Мольер», потребовала убрать намёки на современность (какие нашла). БДТ и МХАТ заключили договоры на постановку, но БДТ вскоре отказался от постановки из-за критической отрицательной статьи, подчёркивающей неактуальность пьесы. Премьера состоялась в 1936 г. во МХАТе и имела большой успех.

В пьесу Булгаков перенёс свои отношения со Сталиным. В подтексте не Людовик запрещает Мольеру «Тартюфа» , разрешая играть только смешные комедии, а Сталин запрещает Булгакову все пьесы, разрешая только «Дни Турбиных».

Литературное направление и жанр

Критик Вишневский обвинил Булгакова в том, что проблемы 17 в. неактуальны в советском обществе. Он предлагал читать пьесу как историческую хронику. Булгаков определял жанр своей пьесы как романтическую драму. Булгаков не стремился к биографической точности. Писатель указывает на две погрешности, призванные усилить драматический эффект: реальный исторический Мольер умер дома, почувствовав себя плохо на спектакле; Людовик охладел к Мольеру постепенно, прямого конфликта между ними не было.

По общепринятой классификации драматических жанров «Кабала святош» - трагедия, потому что главный герой умирает, пережив жизненное крушение.

Пьеса относится к реалистическому направлению. Показан тип писателя и тип тирана, которые хорошо накладываются на Мольера и Людовика, на Булгакова и Сталина, на всех прошлых и будущих творцов и тиранов. Их поведение обосновано психологически.

Проблематика

Основная проблема – судьба и творчество писателя, которому пришлось жить во времена тирана. С этого начинается пьеса: Мольер превозносит своё время, потому что это время Людовика. Но судьба творца и его произведений зависит от одного человека, который требует слепого обожания и поклонения. Проблема отношений Мольер - Людовик 14 переносится на отношения Булгаков – Сталин. Это заметили сразу, Сталину и Молотову была направлена записка, в которой разоблачался «тайный политический замысел» писателя: показать бесправие писателя при абсолютной монархии и диктатуре пролетариата.

Одна из проблем – профессиональное и личностное в человеке. С точки зрения Станиславского, Булгаков создал, прежде всего, просто человека, а не человека огромной воли и таланта. Мольер как гений, как артист не интересует Булгакова. Ему интересна простая человеческая жизнь Мольера.

В пьесе поднимается проблема человеческого сердца. Библейская основа лейтмотива – фраза о том, что сердце человеческое лукаво и крайне испорчено. Таковы сердца кабалы святош. Но даже сердце Муаррона, по словам Мольера, не подходит для работы в сыскной полиции. А сердце Мольера так хорошо, что болеет от несправедливости мира и, в конце концов, не может жить. Муаррон только пугает, что жизнь его продолжаться не может. Жизнь Мольера действительно не может продолжаться.

Конфликт

Внешние конфликты Мольера разнообразны и объясняются его тяжёлым вспыльчивым характером. Мольер ругается со слугой, с другими актёрами, первой и второй женой, приёмным сыном. Его нападки на религию в «Тартюфе» становятся причиной конфликта с Кабалой и впоследствии с королём.

Все положительные герои обременены внутренними конфликтами, и именно это отличает их от отрицательных. Внутренний конфликт заставляет человека жить двойными стандартами, так что самому герою это противно. Так в первом действии Мольер славит короля, потому что именно от него зависит постановка его пьес, а в последнем, лишившись его милости, обличает.

Сюжет и композиция

Пьеса состоит из 4 действий. Между первым и вторым действием проходит от 7 до 10 лет (сами герои определяют прошедшее время противоречиво). В основе бытового сюжета – возможная кровосмесительная связь по незнанию Мольера с собственной дочерью. Историки не подтверждают такой связи в жизни Мольера. Сюжет отсылает к древнегреческому мифу об Эдипе, который по незнанию женился на собственной матери. Мольер попадает в положение древнегреческого героя, чья жизнь полностью зависит от воли богов, а боги несовершенны. Таким богом в пьесе выступает Людовик 14, который распоряжается судьбами всех своих подданных, а не только Мольера. Он делает Мольера придворным поэтом, становится крёстным отцом его детей (впрочем, они умирают). А потом запрещает Мольеру играть «Тартюфа» и лишает его своей милости, послушавшись заверений Кабалы Священного писания во главе с архиепископом в безбожии мэтра. Мольер умирает, оставленный Армандой, лишившийся поддержки умершей Мадлены, переживший предательство приёмного сына, но умирает он на сцене! По словам верного актёра труппы Лагранжа, Мольера убила немилость короля и чёрная Кабала.

Герои пьесы

Жан-Батист Поклен де Мольер – главный герой пьесы. Его характер изображён очень реалистично. Все события первого действия раскрывают черты характера Мольера. С первых реплик читатель узнаёт, что Мольер болен. Отыграв роль Сганареля, Мольер появляется в уборной, держась за сердце. Актёр вспыльчив, набрасывается на слугу Бутона, обвиняя его в том, что он сбил свечу. Мольер смущается, когда оказывается, что это сделал он сам. Он великодушен, заглаживает свою вину, дарит Бутону свой кафтан вместо разорванного им.

Часть личностных характеристик дана в ремарках, из которых читатель узнаёт, что Мольер чуть заикается в жизни, но на сцене «первоклассен». Неисчерпаемо богатство его интонаций, движений, гримас, заразительна улыбка. В быту Мольер чувствует себя старым, седым, он окружён врагами и боится позора.

Речь Мольера, обращённая к Людовику, строится на контрасте и парадоксе. Он начинает с того, что ему нечего сказать королю, а заканчивает тем, что славен игрой во время великого французского короля Людовика.

Мольер справедлив, берёт себе только десятую часть денег, пожалованных королём, а остальное делит между актёрами.

Бутон характеризует Мольера как великого артиста по профессии и грубияна по характеру. Арманда считает его смелым и великим.

Мольеру до конца жизни не хватает Мадлены, с которой он привык советоваться в трудную минуту. Сама Мадлена называет Мольера страшным человеком и боится его.

Несчастья меняют Мольера. Он не только признаёт, что у него необузданный характер, но и справляется со своим гневом, даже не даёт Лагранжу убить Муаррона. Мольер прощает приёмного сына и открывает перед ним двери дома. Он великодушен.

В четвёртом действии именно Мольер становится выразителем авторской мысли. Он восклицает: «Ах, сердце человеческое», осуждая поведение короля, «куманька».

Всё окружение Мольера пользуется им в корыстных целях. Бутон заодно с подаренным кафтаном присваивает себе и штаны Мольера, и две серебряные монеты в кармане.

Бутон – типичный персонаж-трикстер. Он смешон в своей важности. Бутон считает, что он хорошо воспитан, потому что француз. Бутон неудачник, как и Мольер. Он прогорел на торговле пирожками, потом попал к Мольеру.

Мольер нуждается в грубых шутках Бутона, который ему предан. Слуга повторяет, усиливает слова Мольера. Бутон боится, чтобы Мольер не сказал ничего лишнего или запрещённого. Он любит Мольера и во имя этой любви просит его бежать в минуту опасности.

Лагранж отделён от остальных персонажей изначально. Читателю кажется, что он не заражён общим ожиданием из-за зависти. Но в момент потасовки Мольера с Бутоном Лагранж плачет. Он – хранитель тайны Мадлены, чёрный рыцарь, преданный ученик.

Людовик 14 показан как человек, живущий импульсивно. С одной стороны, он сочувствует де Лессаку, которого за обман должен ударить подсвечником, обругать, посадить в тюрьму. С другой стороны, он выспрашивает о последствии крапления карт с иезуитским любопытством. Он сажает Лессака в тюрьму на месяц, но велит отдать ему выигрыш.

Манера говорить у Людовика напоминает библейскую манеру Христа. Он задаёт вопросы, повторяет утверждения других, сам же ничего не утверждает. Он делает это не для того, чтобы прояснить истину, как Христос, а потому что сам во всём сомневается.

Людовик разоблачается Булгаковым в последних двух действиях. Его манипуляции (сначала дать, потом отнять; сначала пошутить, потом дать; сначала напугать, потом простить) – следствие испорченного сердца. Мольер называет Людовика тираном, который подобен золотому идолу с изумрудными глазами. Идол раздавил Мольера, а тот всю жизнь лизал ему шпоры. Лозунг Мольера «Ненавижу королевскую тиранию» - это лозунг самого Булгакова, который, как Мольер, боится говорить, что думает.

Мадлена – воплощение спокойной семейной старости для Мольера. Страсть его давно прошла. Мадлена предлагает Мольеру радости семейного быта: он читает третий акт «Тартюфа», может с ней посоветоваться, любит грелку свечи, камин. Мадлена всё ещё любит Мольера, она ползает на коленях и умоляет не оставлять её, готова даже на связь Мольера с другой женщиной.

Муаррон – приёмный сын Мольера. Арманда называет Муаррона самым опасным человеком в Париже, Мольер – бесчестным бродягой и усыновлённым вором. Став предателем и почти пережив смерть (инициацию), Муаррон меняется. Он тоже приобретает одну из черт Булгакова – покорность судьбе. Он действительно роднится с Мольером, потому что оба они (справедливо или нет) обвиняются в преступлении. Муаррон называет себя человеком с пятном. Поэтому его не следует трогать и нельзя оскорблять, ведь он не может ответить.

Справедливый сапожник высказывает сокровенную мысль Мольера о том, что королевство без доносов существовать не может, а доносчики – это сволочь. Он – выразитель акцентов, идей в форме подтекста.

Стилистические особенности

Ремарки пьесы похожи скорее на эпические вставки и трудновыполнимы. Например, глаза дю Круази «опрокинуты», на всех вещах и людях «печать необыкновенного события, тревоги и волнения».

Некоторые фразы благодаря подтексту приобрели афористический смысл. Людовик бросает: «Люблю всех моих подданных, в том числе и бродячих».

Тема предательства, связанного с дьяволом и адом, раскрывается, прежде всего, через образ архиепископа Шаррона. В исповедальне он страшен, в дьявольской митре, крестит Арманду обратным крестом. Булгаков продумывает также световое сопровождение (фигуры то и дело поглощает тьма) и звуковое (орган, звучащий по-разному, детский хор).

Булгаков использует стилистические возможности языка. Например, речь отрицательных персонажей у него изобилует канцеляризмами даже в простом разговоре. Булгаков подчёркивает, что люди, подобные Муаррону или Шаррону (недаром фамилии созвучны) обо всём судят формально. Так Муаррон говорит, что повесится вследствие того, то его жизнь больше продолжаться не может.

Михаил Афанасьевич Булгаков
Навеяло, как говорится, темой статьи Моральный урок и отмеченных в ней словах Булгакова из «Мастера и Маргариты»:

«– Так что же говорит этот человек?

– А он попросту соврал! – звучно, на весь театр сообщил клетчатый помощник и, обратясь к Бенгальскому, прибавил: – Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»

Автор применил текст Булгакова к Макаревичу, написавшему обращение к гражданам РФ, соответственно, необходимо вспомнить отношение самого писателя к причинам смещения нравственного зрения людей. Как известно Булгаков остро нелюбил Станиславского и Немировича-Данченко. Основа такого эмоционального отношения весьма прозаична, если смотреть на факты, без лишней окраски, обычно применяемой для оправдания того или иного персонажа. Итак, именно факты, без отклонений в ту или иную сторону, отлично все обьясняют и расставляют акценты.

«Кабала святош» — пьеса, второе название которой — «Мольер».

После некоторых исправлений текста, 3 октября 1931 г. Главрепертком разрешил пьесу к постановке при условии ряда купюр и изменений и только в театрах Москвы и Ленинграда. Пьеса по требованию цензуры получила название «Мольер».
12 октября 1931 г. Булгаков заключил договор с Ленинградским Большим Драматическим Театром на постановку, а 15 октября — такой же договор с МХАТом.

14 марта 1932 г. БДТ известил автора об отказе от постановки. Спектакль был сорван выступлениями в ленинградской прессе известного драматурга Всеволода Витальевича Вишневского (1900-1951), писавшего 11 ноября 1931 г. в «Красной газете»: «Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер. Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-марксистски вскрыл «сплетения давних времен»?»

В письме своему другу П. С. Попову от 27 марта 1932 г. Булгаков так охарактеризовал творца этого литературного доноса: «Внешне: открытое лицо, работа «под братишку», в настоящее время крейсирует в Москве». Впоследствии в «Мастере и Маргарите» автор «Первой Конной» (1929) и «Оптимистической трагедии» (1933) был спародирован (через лавровишневые капли и устойчивое сочетание древнерусских имен Мстислав — Всеволод) в образе критика-конъюнктурщика Мстислава Лавровича, сыгравшего зловещую роль в травле гениального Мастера.

Репетиции во МХАТе затянулись более чем на четыре года. В ходе их произошел конфликт основателя Художественного театра Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева) (1863-1938) с Булгаковым. Станиславский утверждал: «Не вижу в Мольере человека огромной воли и таланта. Я от него большего жду. Если бы Мольер был просто человеком… но ведь он — гений. Важно, чтобы я почувствовал этого гения, не понятого людьми, затоптанного и умирающего… Человеческая жизнь Мольера есть, а вот артистической жизни — нет». Эти мысли «гениальный старик» высказал сразу после того, как 5 марта 1935 г. ему была впервые продемонстрирована пьеса (без последней картины «Смерть Мольера»).

22 апреля 1935 г. Булгаков направил Станиславскому письмо, где отказался переделывать пьесу. Он подчеркнул, что «намеченные текстовые изменения… нарушают мой художественный замысел и ведут к сочинению какой-то новой пьесы, которую я писать не могу, так как в корне с нею не согласен», и выразил готовность забрать пьесу из МХАТа. Станиславский капитулировал, согласился текст не трогать, но пытался добиться торжества своих идей с помощью режиссуры, побуждая актеров к соответствующей игре. Иначе, чем Булгаков, Станиславский видел и декорации к спектаклю. Он хотел, чтобы спектакль был «парадным и нарядным», «из золота и парчи», «чтобы все сияло как солнце».

На этот раз «система Станиславского» не сработала, труппа отказалась играть так, как он хотел.

С конца мая 1935 г. Станиславский отказался от репетиций, и за постановку взялся второй «отец-основатель» МХАТа Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858-1943). Пышные, с обилием позолоты и бархата декорации художника Петра Владимировича Вильямса (1902-1947) призваны были придать спектаклю конкретно-исторический колорит и замаскировать нежелательные ассоциации с современностью.

Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна

Булгакову и его третьей жене, в отличие от публики, постановка во МХАТе не очень понравилась. 6 февраля 1936 г. после генеральной репетиции Е. С. Булгакова записала в дневнике: «Это не тот спектакль, которого я ждала с 30 года…»

Участь пьесы была решена 29 февраля 1936 г., когда председатель Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР Платон Михайлович Керженцев (Лебедев) (1881-1940) представил в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «О «Мольере» М. Булгакова (в филиале МХАТа)», где информировал:

«М. Булгаков писал эту пьесу в 1929-1931 гг., т. е. в тот период, когда целый ряд его пьес был снят с репертуара или не допущен к постановке… Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают. В таком плане и трактуется Булгаковым эта «историческая» пьеса из жизни Мольера. Против талантливого писателя ведет борьбу таинственная «Кабала», руководимая попами, идеологами монархического режима… И одно время только король заступается за Мольера и защищает его против преследований католической церкви.

Мольер произносит такие реплики: «Всю жизнь я ему (королю) лизал шпоры и думал только одно: не раздави… И вот все-таки раздавил…»; «Я, быть может, вам мало льстил? Я, быть может, мало ползал? Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер?»; «Что я должен сделать, чтобы доказать, что я червь?» Эта сцена завершается возгласом: «Ненавижу бессудную тиранию!» (Репертком исправил на: «королевскую»)

Критика Керженцева поразительно совпадала с критикой пьесы Станиславским: «Пьеса о гениальном писателе, об одном из самых передовых борцов за новую буржуазную культуру против поповщины и аристократии…А где же Мольер? В пьесе Булгакова писателя Мольера нет и в помине. Показан, к удовольствию обывателя, заурядный актерик, запутавшийся в своих семейных делах, подлизывающийся у короля — и только. Зато Людовик XIV выведен, как истый «просвещенный монарх», обаятельный деспот, который на много голов выше всех окружающих, который блестит как солнце в буквальном и переносном смысле слова».

Вывод же оказался убийственным для Булгакова: «Если оставить в стороне политические намеки автора и апофеоз Людовика XIV, то в пьесе полная идейная пустота — никаких проблем пьеса не ставит, ничем зрителя не обогащает, но зато она искусно, в пышном пустоцвете, подносит ядовитые капли».

Отзыв Керженцева совпадал и с отзывом первого цензора К. с. Исаева: «Очевидно, автор не без тайного замысла в такой скрытой форме хочет бить нашу цензуру, наши порядки».

Председатель Комитета по делам искусств предложил: «Побудить филиал МХАТа снять этот спектакль не путем формального его запрещения, а через сознательный отказ театра от этого спектакля, как ошибочного, уводящего их с линии социалистического реализма. Для этого поместить в «Правде» резкую редакционную статью о «Мольере» в духе этих моих замечаний и разобрать спектакль в других органах печати.

Пусть на примере «Мольера» театры увидят, что мы добиваемся не внешне блестящих и технически ловко сыгранных спектаклей, а спектаклей идейно насыщенных, реалистически полнокровных и исторически верных — от ведущих театров особенно».

Еще до решения Политбюро в прессе появились критические статьи против «Мольера». 11 февраля 1936 г. в «Советском искусстве» была напечатана статья давнего гонителя Булгакова председателя Главреперткома Осафа Семеновича Литовского (1892-1971) (в «Мастере и Маргарите» он выведен в образе похожего на пастора критика Латунского).

НЕМЕЗИДА

Он дал зарок не переступать порога театра и выполнял этот зарок в течение нескольких лет с буквалистской точностью. Когда Булгакову пришлось однажды, не дождавшись жены на улице, зайти за ней в мхатовскую контору, то есть «переступить порог», это простейшее событие послужило причиной «выяснения отношений». С осени 1936 года создатель «Турбиных» ни разу не был на своем спектакле. Не увидел ни одной премьеры Художественного театра, начиная с «Анны Карениной» и кончая «Половчанскими садами». Несмотря на настойчивые приглашения, не пришел ни на один из юбилейных спектаклей, что прошли осенью 1938 года в связи с 40-летием МХАТа.

Он не поздравил ни одного мхатовца с очередной наградой, поощрением или другим «знаком внимания», которые стали сыпаться на этот театр со второй половины 30-х как из рога изобилия. На просьбу Якова Леонтьева, заместителя директора Большого театра, тоже бывшего мхатовца, написать приветственный адрес юбиляру (все в ту же осень 1938 года) драматург взмолился: «Яков Леонтьевич! Хотите, я напишу адрес вашему несгораемому шкафу? Но МХАТу зарежьте меня - не могу - я не найду слов».

Волны 1937 года Булгакова не поглотили….под покос пошли многие из тех, кто травил Булгакова на протяжении всей его литературной жизни. Гибель Л. Авербаха, В. Киршона, кличка «бандит», приклеенная к Р. Пикелю, исключение из партии А. Афиногенова и А. Безыменского, отставка О. Литовского с поста руководителя Главреперткома, аресты А. Ангарова и многих иных булгаковских оппонентов…

«Отрадно думать, - записывает Елена Сергеевна, - что есть все-таки Немезида и для этих людей типа Киршона». Образ Немезиды 37-го года не раз возникнет на страницах дневника: «Закончилась карьера!» или «Да, пришло возмездие».
В эти дни, заполненные обдумыванием очередного «письма наверх», читкой друзьям первых глав романа о Христе и Дьяволе (название еще не установилось), в квартире раздался звонок некоего Ивана Александровича Доброницкого. По поручению «очень ответственного лица» он сообщил Булгакову следующее: «…Теперь точно выяснилось, что вся эта сволочь (…) специально дискредитировала Булгакова, иначе они не могли бы существовать как драматурги, что М. А. «очень ценен для Республики, что он лучший драматург».

На следующий день приводится булгаковский комментарий: «Разговор высоко интересен. Доброницкий строчил все на следующей схеме: мы очень виноваты перед вами, но это произошло оттого, что на культурном фронте у нас работали вот такие, как Киршон, Литовский, и другие. Но теперь мы их выкорчевываем и надо исправить дело, вернувши вас на драматургический фронт, ведь у нас с вами (то есть у партии и драматурга Булгакова) оказались общие враги, а кроме того, есть и общая тема - родина» . В сущности, Доброницкий выразил «общемосковскую» точку зрения. Лучше всего это формулирует в те майские дни новый работник литчасти МХАТа Рафалович (вскоре арестованный). Обвиняя А. Афиногенова и В. Киршона во всех смертных грехах, Рафалович говорил на мхатовском активе: «При помощи Гейтца, бывшего одно время директором театра, авербаховцы пытались сделать Художественный театр «Театральным органом» РАППа». Рафалович говорил (и это записано в дневнике со слов О. Бокшанской) о вреде РАППа, о том, «какие типы там орудовали. И вот что они сделали, например, затравили до конца, задушили Булгакова, так что он, вместо того чтобы быть сейчас во МХАТе и писать пьесы, находится в Большом театре и пишет либретто оперные».
Нет никакого резона отводить от рапповцев обвинения в том, что в конце 20-х годов они произвели опустошительный разгром всего лучшего, что было в нашей литературе.

Через три месяца в дневнике короткая запись - без комментариев - об аресте Ивана Доброницкого.
Весной 1937 года, когда в Художественном театре исключили из партии А. Афиногенова и была начата кампания против Л. Авербаха и В. Киршона, многие писатели из близкой автору «Бега» среды предлагали ему включиться в эту кампанию. М. Булгаков наотрез и категорически отказался.

27 апреля 1937 года Е. С. Булгакова записывает: «Шли по Газетному. Олеша догоняет. Уговаривал Мишу идти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал М. А. выступить и сказал, что Киршон был главным организатором травли М. А. Это вообще правда, но М. А. и не думает выступать с этим заявлением». На следующий день еще один знакомый «уговаривал М. А. пойти выступить на собрании против Киршона, доказывая, что Миша этим сделает себе колоссальную пользу. Зря он тратил слова».

МХАТ

В дневнике Елены Сергеевны Булгаковой в концентрированном виде собраны самые саркастические и горькие высказывания Булгакова о Художественном театре. Многократно отмечено, что руководители МХАТа погубили драматурга, прокомментирована каждая ошибка театра, каждое его награждение, осмыслены и предсказаны основные повороты мхатовской жизни 30-х годов. Булгаков вскоре после ухода из МХАТа увидел, что его имя из истории этого театра практически исчезло. В многочисленных статьях и буклетах, посвященных Художественному театру и написанных многими из тех, с кем автор «Турбиных» и «Мольера» работал рука об руку, о Булгакове уже не говорилось ни единого слова.

С конца 20-х годов Станиславский и Немирович-Данченко вместе свой театр не вели. Их художественная рознь, усиленная с двух сторон влиянием околотеатральных людей, любивших ловить рыбу в мутной воде театральной склоки, привела практически к полному отчуждению двух режиссеров. «Двоевластие» из силы некогда благотворной, не раз дававшей мощный художественный импульс развитию театра, в 30-е годы превратилось в силу абсолютно деструктивную. Вражда двух руководителей приводила не только к чудовищным деформациям в области театрального быта, но и к гораздо более тяжелым последствиям. В самый серьезный час своей истории МХАТ оказался раздробленным, расколотым внутритеатральной склокой.

На том же рубеже «великого перелома», когда Булгаков обратился с письмом к Сталину, с аналогичным документом обратился в правительство и Станиславский. В его письме были сформулированы условия, без выполнения которых Художественный театр далее не мог существовать. Как известно, некоторые из этих условий были приняты и выполнены. МХАТ был взят под государственную опеку и защиту, поставлен в монопольное и совершенно исключительное положение среди других театров страны.

Станиславский получил от правительства длительный отпуск с полным сохранением жалованья и выдачей ему в валюте 3000 долларов. Сообщая об этом С. Бертенсону, Немирович-Данченко неожиданно заключает: «Станиславского власти любят так же, как и любили. Конечно, гораздо больше, чем меня.»

Владимир Иванович Немирович–Данченко

После погрома, учиненного в сезоне 1928-1929 гг., Немирович-Данченко вновь поставил перед собой вопросы, казалось бы, бесповоротно снятые в тот момент, когда он решил возвратиться из Голливуда в Москву.

Летом 1929 года он пишет из Карлсбада бывшему мхатовцу, переводчику «Женитьбы Фигаро» С. Бертенсону, «о своих давних сомнениях».

Режиссер вспоминает Голливуд и как он решал тогда вопрос о возвращении: «И так как я вешал на чашках весов Америку и Россию, уезжая, было 48 и 52, а не 20 и 80, то вот и подумаешь, вспомнишь или рассудишь, и быстро становится 51 и 49, 52 и 48».

Коллектив Художественного театра, руководимый Станиславским и Немировичем-Данченко, ликвидацию мейерхольдовского театра должен приветствовал на специальном митинге.

Резолюции митинга и личным заявлениям выдающихся актеров была посвящена целая полоса мхатовской многотиражки, первые три страницы которой были отданы чествованию Станиславского (в январе 38-го года Константину Сергеевичу исполнилось 75).

Тот, кто сочинил антимейерхольдовскую резолюцию от имени МХАТа, постарался ударить первого исполнителя Треплева побольнее, так, как умеют это делать только театральные люди. Помимо дежурных упреков в формализме, утрате связей с советской общественностью, режиссеру было брошено еще и обвинение в том, что в его театре «процветает семейственность и протекционизм».

Начиная с середины 30-х годов Художественный театр, по существу, был выведен из-под какой-либо критики. Вот обычные заголовки статей, посвященных МХАТу тех лет: «Гордость советского народа», «Лучший театр Страны Советов», «Замечательный театр нашей страны», «Передовой театр советского народа». И сам театр и его актеров беспрерывно награждают: званиями, премиями, возможностью проводить летний отпуск за границей (это в условиях, когда всем остальным настойчиво прививается, как сказано в одном из булгаковских писем Сталину, «психология заключенного»). На гастролях внутри страны театр принимают с невиданной роскошью, отводят ему лучшие гостиницы, загородные правительственные резиденции.

В 1937 году Сталин посылает Художественный театр на гастроли в Париж, и это был поистине «королевский подарок». В. И. Немирович-Данченко сообщает С. Бертенсону: «Маленькие актеры во всех пьесах были заменены свободными первыми, так что в толпе сплошь были актеры первых положений. Это чтобы дать возможность ехать в Париж и не занятым в этих спектаклях.

Сталин вообще делал этот подарок Театру. Например, Леонидов нигде не был занят, тем не менее поехал и он. И с женами, и Леонидов, и Сахновский и другие. Всего около 160 человек. Громаднейшее большинство было в первый раз за границей. Представляете, какое впечатление произвел на них Париж».

Подарок был таким щедрым, что даже женам выписывали суточные, поэтому «все решительно могли закупить себе и родным всякой всячины, а женщины запастись нарядами. Причем на обратном пути навстречу труппе выехал Боярский (наш новый директор, заменивший Аркадьева), и все вещи были пропущены без таможни». Глухо упомянутый Аркадьев был арестован за несколько недель до начала гастролей.

Для уяснения булгаковского самочувствия в стенах Художественного театра в том же 1936 году скажу, что после снятия «Мольера» дирекция МХАТа распорядилась взыскать с Булгакова аванс за запрещенный в свое время «Бег».

Не было, кажется, ни одной политической акции или процесса, ни одного административного решения, касающегося судьбы того или иного художника или спектакля, которое не было бы обеспечено «единодушной» поддержкой мхатовцев. Митинги по поводу казни военачальников, главарей «правотроцкистского блока», одобрение не «рассчитанной на употребление конституции» (слова Б. Пастернака), приветствие антимейерхольдовской и антитаировской кампании - все это постепенно стало нормой нового общественного статуса МХАТа. Положение «вышки» обязывало.

Читая коллективное приветствие МХАТа Генеральному Комиссару государственной безопасности Н. И. Ежову или статью из зала суда, написанную великим русским актером:

Вот зарисовка из зала суда, сделанная Иваном Михайловичем Москвиным для многотиражки «Горьковец». Он описывает подсудимых, проходивших по мартовскому (1938 г.) процессу: Бухарина, Рыкова и других. Он фиксирует их лица: лицо Ягоды - «лицо закоренелого преступника, блудливо бегающие глаза, рот убийцы, отравителя. Я смотрю на этого омерзительного выродка и убийцу, смотрю на хитрое шакалье лицо Крестинского (…), и руки сжимаются в кулаки». (через Ягоду мхатовцы обычно хлопотали о заграничных паспортах)

.

Булгаков М.А. Кабала святош. was last modified: Январь 1st, 2016 by Anna

Драма в четырех действиях

...

Rien ne manque a sa gloire, II manquait a la notre.

[Для его славы уже ничего не нужно. Но он нужен для нашей славы (фр.). ]

ДЕЙСТВУЮЩИЕ:

Жан-Батист Поклен де Мольер - знаменитый драматург и актер.

Мадлена Бежар - актрисы де Мольера

Арманда Бежар - актрисы де Мольера

Мариэтта Риваль - актрисы де Мольера

Шарль-Варле де Лагранж - актер, по прозвищу "Регистр".

Захария Муаррон - знаменитый актер-любовник.

Филибер дю Круази - актер.

Жан-Жак Бутон - тушильщик свечей и слуга Мольера.

Людовик Великий - король Франции.

Маркиз д"Орсиньи - дуэлянт, по кличке "Одноглазый, помолись!".

Маркиз де Шаррон - архиепископ города Парижа.

Маркиз де Лессак - игрок.

Справедливый сапожник - королевский шут.

Шарлатан с клавесином.

Незнакомка в маске.

Отец Варфоломей - бродячий проповедник.

Брат Сила - члены Кабалы Священного писания

Брат Верность - члены Кабалы Священного писания

Ренэ - дряхлая нянька Мольера.

Члены Кабалы Священного писания в масках и черных плащах.

Придворные Мушкетеры и другие.

Действие в Париже в век Людовика XIV.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

За занавесом слышен очень глухой раскат смеха тысячи людей. Занавес раскрывается - сцена представляет театр Пале-Рояль. Тяжелые занавесы. Зеленая афиша с гербами и орнаментом. На ней крупно:

"КОМЕДИАНТЫ ГОСПОДИНА…" и мелкие слова. Зеркало. Кресла. Костюмы. На стыке двух уборных, у занавеса, которым они разделены, громадных размеров клавесин. Во второй уборной - довольно больших размеров распятие, перед которым горит лампада. В первой уборной налево дверь, множество сальных свечей (свету, по-видимому, не пожалели). А во второй уборной на столе только фонарь с цветными стеклами. На всем решительно - и на вещах и на людях (кроме Лагранжа) - печать необыкновенного события, тревоги и волнения. Лагранж, не занятый в спектакле, сидит в уборной, погруженный в думу. Он в темном плаще. Он молод, красив и важен. Фонарь на его лицо бросает таинственный свет. В первой уборной Бутон, спиною к нам, припал к щели в занавесе. И даже по спине его видно, что зрелище вызывает в нем чувство жадного любопытства. Рожа Шарлатана торчит в дверях. Шарлатан приложил руку к уху - слушает. Слышны взрывы смеха, затем финальный раскат хохота. Бутон схватывается за какие-то веревки, и звуки исчезают. Через мгновение из разреза занавеса показывается Мольер и по ступенькам сбегает вниз в уборную. Шарлатан скромно исчезает. На Мольере преувеличенный парик и карикатурный шлем. В руках палаш. Мольер загримирован Сганарелем - нос лиловый с бородавкой. Смешон. Левой рукой Мольер держится за грудь, как человек, у которого неладно с сердцем. Грим плывет с его лица.

Мольер (сбрасывая шлем, переводя дух) Воды!

Бутон. Сейчас. (Подает стакан.)

Мольер Фу! (Пьет, прислушивается с испуганными глазами.)

Дверь распахивается, вбегает загримированный Полишинелем дю Круази, глаза опрокинуты.

Дю Круази Король аплодирует! (Исчезает.)

Суфлер (в разрезе занавеса). Король аплодирует!

Мольер (Бутону). Полотенце мне! (Вытирает лоб, волнуется.)

Мадлена (в гриме появляется в разрезе занавеса). Скорее! Король аплодирует!

Мольер (волнуясь). Да, да, слышу. Сейчас (У занавеса крестится.) Пречистая Дева, Пречистая Дева! (Бутону.) Раскрывай всю сцену!

Бутон опускает сначала занавес, отделяющий от нас сцену, а затем громадный главный, отделяющий сцену от зрительного зала. И вот она одна видна нам в профиль. Она приподнята над уборными, пуста. Ярко сияют восковые свечи в люстрах. Зала не видна, видна лишь крайняя золоченая ложа, но она пуста. Чувствуется только таинственная, насторожившаяся синь чуть затемненного зала. Шарлатанское лицо моментально появляется в дверях. Мольер поднимается на сцену так, что мы видим его в профиль. Он идет кошачьей походкой к рампе, как будто подкрадывается, сгибает шею, перьями шляпы метет пол. При его появлении один невидимый человек в зрительном зале начинает аплодировать, а за этим из зала громовые рукоплескания. Потом тишина.

Мольер Ваше… величество… ваше величество… Светлейший государь… (Первые слова он произносит чуть-чуть заикаясь - в жизни он немного заикается, - но потом его речь выравнивается, и с первых же слов становится понятно, что он на сцене первоклассен. Богатство его интонаций, гримас и движений неисчерпаемо. Улыбка его легко заражает.) Актеры труппы Господина, всевернейшие и всеподданнейшие слуги ваши, поручили мне благодарить вас за ту неслыханную честь, которую вы оказали нам, посетив наш театр… И вот, сир… я вам ничего не могу сказать.

В зале порхнул легкий смешок и пропал.

Муза, муза моя, о лукавая Талия! Всякий вечер, услышав твой крик, При свечах в Пале-Рояле я… Надеваю Сганареля парик. Поклонившись по чину, пониже, Надо! Платит партнер тридцать су! - Я, о сир, для забавы Парижа (пауза) Околесину часто несу.

В зале прошел смех.

Но сегодня, о муза комедии, Ты на помощь ко мне спеши. Ах, легко ли, легко ль в интермедии Солнце Франции мне смешить?..

В зале грянул аплодисмент.

Бутон Ах, голова! Солнце придумал.

Шарлатан (с завистью). Когда он это сочинил?

Бутон (высокомерно). Никогда. Экспромт.

Шарлатан. Мыслимо ли это?

Бутон. Ты не сделаешь.

Мольер(резко меняет интонацию). Вы несете для нас королевское бремя. Я, комедиант, ничтожная роль. Но я славен уж тем, что играл в твое время, Людовик!.. Великий!!. (Повышает голос.) Французский!!! (Кричит.) Король!!! (Бросает шляпу в воздух.)

Первое вступление

Сюжет разворачивается в Париже, во времена Людовика четырнадцатого в театре Пале-Рояль. Актёр театра Мольер, в спешке и волнении придумывает хвалебные слова посетившему спектакль королю. После чего актёр отправляется в гримёрную, там ругается с тушильщиком свечей, обвиняя его в том, что он неправильно закрепил свечу и воск с неё капает на паркет. Однако всё улаживается, и артист выходит на сцену. В то же мгновение рядом появляется молоденькая актриса Арманда, которая находиться в связи с Мольером и на любые угрозы Лагранж, не за что, не уходит с места.

Влюблённые встречаются и признаются друг другу в чувствах, но их беседу прерывает стук в дверь. В комнату входят Лагранж и Бутон, и «Одноглазый». Они отдают переданные королём деньги, но Мольер указывает поделить их поровну между всеми актёрами и часть оставляет себе. После чего Мольер вызывает к себе Мадлену Бежар и ставит её в факт известности о скорой свадьбе на Арманде. Мадлена Бежар умоляет не делать этого, но уже слишком поздно и ей приходиться попусту уйти с театра. Но внезапно выясняется ужасная тайна Мадлены Бежар, о том, что Арманда вовсе не является её сестрой, а приходиться ей дочерью.

Действие второе

По пришествию лет к королю приходят представители церкви и пытаются уговорить его посадить Мольера, за постановку «Тартюфом», которая полностью противоречит религии и Богу. Но король желает предоставить актёру возможность исправиться и идёт на некоторые уступки. Мольер же усыновляет бездомного мальчишку Муаррона. И в тот момент, когда актёр был на приёме тот пытается соблазнить Арманду, на что та отвечает согласием. Однако их утехи прерывает Мольер и выгоняет сына из дома.

Действие третье

Вся религиозная знать крайне недовольна, что Мольер всё же ставит «Тартюфом» и готовя против актёра заговор. Арманда же узнаёт страшную тайну своей матери, от которой падает в обморок. Интриги доносятся до короля, и тот решает запретить актёру ставить свою не богоугодную пьесу. Сам же Мольер находиться в глубоком переживании, за театр и пропавшею жену.

Действие четвёртое

Все сложившиеся обстоятельства очень негативно повлияли на Мольера и ввели его в глубокую депрессию. Его сын на коленях вымолил прощение и заявил, что до конца жизни будет ему верен. Тут же в комнату вбегает Бутон и заявляет, что в театре мушкетёры. Мольер же желает доиграть спектакль и не сцене начинает звать свою пропавшую жену, сердце актёра не выдерживает и тот замертво падает на сцену.
Сутью данного произведения является то, что в различные времена талантливые люди подвергались тирании и жестокости по отношению к своему искусству.

Картинка или рисунок Кабала святош

Другие пересказы для читательского дневника

Краткое содержание Бианки Неслышимка
Однажды старый ученый проводил лето с внучкой в деревне. Во время отдыха они ходили в лес, на луг и изучали птиц, это нужно было для очередной научной работы. Да и дед с малолетства приобщал внучку к науке
Краткое содержание Чехов Беглец
В этом рассказе Чехов повествует с присущим ему юмором и со сжатостью о ребенке. Пашку, у которого нарыв на локте, мама привезла к доктору. Тот потребовал оставить ребенка в больнице на небольшую операцию
Краткое содержание Не хлебом единым Дудинцева
С первых страниц романа перед нами предстает Надежда Дроздова, работающая педагогом в небольшом рабочем сибирском поселке, которая с интересом слушает историю о странном изобретателе Лопаткине
Краткое содержание Бианки Красная горка
Произведение повествует нам о двух птицах – Чирике и Чике, которые являются супругами. Не имея собственного дома, они отправляются на поиск своего нового гнёздышка. В своём путешествии они отправляются в разные места, встречая других птиц
Краткое содержание Встреча Зощенко
В рассказе Зощенко Встреча повествование ведётся от первого лица. Главный герой рассказывает случай из своей жизни. Он очень любит людей. Некоторые холят и лелеют собачек, а ему милее люди, но вот совсем бескорыстных он не встречал.

«КАБАЛА СВЯТОШ»

Пьеса, второе название которой - «Мольер». Под этим названием была поставлена МХАТом 16 февраля 1936 г., однако из-за резко критической статьи в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание» 9 марта 1936 г. спектакль был снят, успев пройти при неизменном аншлаге семь раз. В 1932 г. в Берлине вышел перевод К. с. на немецкий В. Грёгера. Впервые опубликована: Булгаков М. Пьесы. М.: Искусство, 1962. К. с., пьесу о великом французском комедиографе Жане Батисте Мольере (Поклене) (1622-1673), Булгаков начал писать в октябре 1929 г., а в декабре того же года закончил первую редакцию. 19 января 1930 г. драматург читал К. с. во МХАТе, который принял пьесу к постановке. Однако 18 марта 1930 г. Главре-пертком запретил К. с. Это событие стало одной из причин булгаковского письма правительству СССР от 28 марта 1930 г. с просьбой определить его судьбу и либо выслать за границу, либо дать средства к существованию на родине. После некоторых исправлений текста 3 октября 1931 г. Главрепертком разрешил пьесу к постановке при условии ряда купюр и изменений и только в театрах Москвы и Ленинграда. К. с. по требованию цензуры получила название «Мольер». 12 октября 1931 г. Булгаков заключил договор с Ленинградским Большим Драматическим Театром на постановку К. с., а 15 октября - такой же договор с МХАТом. 14 марта 1932 г. БДТ известил автора об отказе от постановки. Спектакль был сорван выступлениями в ленинградской прессе известного драматурга Всеволода Витальевича Вишневского (1900-1951), писавшего 11 ноября 1931 г. в «Красной газете»: «...Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер. Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-марксистски вскрыл «сплетения давних времен»?». В письме своему другу П. С. Попову от 27 марта 1932 г. Булгаков так охарактеризовал творца этого литературного доноса: «Внешне: открытое лицо, работа «под братишку», в настоящее время крейсирует в Москве». Впоследствии в «Мастере и Маргарите» автор «Первой Конной» (1929) и «Оптимистической трагедии» (1933) был спародирован (через лавровишневые капли и устойчивое сочетание древнерусских имен Мстислав - Всеволод) в образе критика-конъюнктурщика Мстислава Лавровича, сыгравшего зловещую роль в травле гениального Мастера. Для Вишневского Булгаков был не только идейный противник, но и опасный в коммерческом смысле конкурент, поскольку К. с. и другие булгаковские пьесы грозили вытеснить из репертуара произведения «братишки моряка».

12 мая 1932 г. зав. постановочной частью МХАТ В. Г. Сахновский, направляя репертуарный план главе Комиссии ЦИК по руководству Художественным и Большим театрами А. С. Енукидзе, ставшему прототипом Аркадия Аполлоновича Семплеярова в "Мастере и Маргарите", отмечал: "МХАТ еще до перехода в ведение ЦИК принял к постановке и начал работу над пьесой М. А. Булгакова "Мольер". Темой этой пьесы является столкновение большого художника эпохи с монархией и церковью. Эту тему Булгаков прослеживает на судьбе Мольера, давая одновременно широкую картину эпохи и захватывая круг таких образов, как, например, Людовик. Помимо чисто театрального и внутреннего интереса, эта пьеса дает очень благородный материал для исполнителя главной роли И. М. Москвина, для которого театр давно подыскивал роль, дающую возможность И. М. Москвину наиболее полно выразить себя". Однако в итоге Мольера сыграл не И. М. Москвин, а В. Я. Станицын. Москвин, согласно записи Е. С. Булгаковой, 9 декабря 1933 г. так объяснил драматургу свой отказ от роли: "…Ему очень трудно произносить многие свои реплики, ему кажется, что он говорит о себе. Он сейчас расходится с женой, у него роман с Аллой Тарасовой (она была на 24 года младше Москвина. - Б. С.) - и положения театральные часто слишком напоминают жизненные".

Репетиции К. с. во МХАТе затянулись более чем на четыре года. В ходе их произошел конфликт основателя Художественного театра Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева) (1863-1938) с Булгаковым. Станиславский утверждал:

«Не вижу в Мольере человека огромной воли и таланта. Я от него большего жду. Если бы Мольер был просто человеком... но ведь он - гений. Важно, чтобы я почувствовал этого гения, не понятого людьми, затоптанного и умирающего... Человеческая жизнь Мольера есть, а вот артистической жизни - нет». Эти, не лишенные основания, мысли «гениальный старик» высказал сразу после того, как 5 марта 1935 г. ему была впервые продемонстрирована К. с. (без последней картины «Смерть Мольера»). Станиславский как будто чувствовал цензурную неприемлемость главной идеи драматурга - трагической зависимости гениальнейшего комедиографа от ничтожной власти, от напыщенного и пустого Людовика XIV (1638-1715) и окружающей короля «кабалы святош» (последнее название вызвало аллюзии у цензоров и было заменено). Главный режиссер МХАТа стремился сместить акценты пьесы и перенести конфликт в план противостояния гения и не понимающей его толпы. Даже сатирическая направленность творчества Мольера не казалась Станиславскому столь уж опасной с цензурной точки зрения. Он указывал: «Ведь Мольер обличал всех без пощады, где-то надо показать, кого и как он обличал». 22 апреля 1935 г. Булгаков направил Станиславскому письмо, где отказался переделывать пьесу. Он подчеркнул, что «намеченные текстовые изменения... нарушают мой художественный замысел и ведут к сочинению какой-то новой пьесы, которую я писать не могу, так как в корне с нею не согласен», и выразил готовность забрать пьесу из МХАТа. Станиславский капитулировал, согласился текст не трогать, но пытался добиться торжества своих идей с помощью режиссуры, побуждая актеров к соответствующей игре. Иначе, чем Булгаков, Станиславский видел и декорации к спектаклю. Он хотел, чтобы спектакль был «парадным и нарядным», «из золота и парчи», «чтобы все сияло как солнце». Точно так же хотел передать пышность века «короля-солнца» режиссер К. с. Николай Михайлович Горчаков (1898-1958). На этот раз «система Станиславского» не сработала, труппа отказалась играть так, как он хотел. С конца мая 1935 г. Станиславский отказался от репетиций, и за постановку взялся второй «отец-основатель» МХАТа Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858-1943). Пышные, с обилием позолоты и бархата декорации художника Петра Владимировича Вильямса (1902-1947) призваны были придать спектаклю конкретно-исторический колорит и замаскировать нежелательные ассоциации с современностью. Булгакову и его третьей жене, в отличие от публики, постановка во МХАТе не очень понравилась. 6 февраля 1936 г. после генеральной репетиции Е. С. Булгакова записала в дневнике: «Это не тот спектакль, которого я ждала с 30-го года...»

Участь К. с. была решена 29 февраля 1936 г., когда председатель Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР Платон Михайлович Керженцев (Лебедев) (1881-1940) представил в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «О «Мольере» М. Булгакова (в филиале МХАТа)», где информировал: «М. Булгаков писал эту пьесу в 1929-1931 гг. ... т. е. в тот период, когда целый ряд его пьес был снят с репертуара или не допущен к постановке... Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают.

В таком плане и трактуется Булгаковым эта «историческая» пьеса из жизни Мольера. Против талантливого писателя ведет борьбу таинственная «Кабала», руководимая попами, идеологами монархического режима... И одно время только король заступается за Мольера и защищает его против преследований католической церкви.

Мольер произносит такие реплики:

«Всю жизнь я ему (королю) лизал шпоры и думал только одно: не раздави... И вот все-таки раздавил...»; «Я, быть может, вам мало льстил? Я, быть может, мало ползал? Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер?»; «Что я должен сделать, чтобы доказать, что я червь?»

Эта сцена завершается возгласом:

«Ненавижу бессудную тиранию!» (Репертком исправил на: «королевскую») (К счастью, Керженцев не знал, что в черновике у Булгакова было еще более крамольно: «Ненавижу государственную власть!» - Б. С.)

Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство зрителей этих намеков и не заметят.

Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV».

Критика Керженцева поразительно совпадала с критикой К.С. Станиславским, хотя с замечаниями режиссера чиновник наверняка не был знаком: «Пьеса о гениальном писателе, об одном из самых передовых борцов за новую буржуазную культуру против поповщины и аристократии, об одном из ярчайших реалистов XVIII столетия (на самом деле должно быть - XVII, впрочем, опечатка вполне адекватна тому бреду насчет «реализма» правоверного классициста Мольера и его борьбе за «новую буржуазную культуру», которую Керженцев разделял с марксистской эстетикой того времени. - Б. С.), крепко боровшегося за материализм против религии, за простоту против извращенности и жеманства. А где же Мольер?

В пьесе Булгакова писателя Мольера нет и в помине. Показан, к удовольствию обывателя, заурядный актерик, запутавшийся в своих семейных делах, подлизывающийся у короля - и только.

Зато Людовик XIV выведен, как истый «просвещенный монарх», обаятельный деспот, который на много голов выше всех окружающих, который блестит как солнце в буквальном и переносном смысле слова».

На самом деле Людовик у Булгакова показан не обаятельным, а вполне ничтожным и подлым деспотом, однако, говоря о монархе, Керженцев возвысил этот образ и ничего не сказал о булгаковской иронии, поскольку ясно давал понять своим адресатам, кто является действительным прототипом Людовика XIV, а о И. В. Сталине плохо говорить было нельзя. Вывод же оказался убийственным для Булгакова: «Если оставить в стороне политические намеки автора и апофеоз Людовика XIV, то в пьесе полная идейная пустота - никаких проблем пьеса не ставит, ничем зрителя не обогащает, но зато она искусно, в пышном пустоцвете, подносит ядовитые капли».

Интересно, что отзыв Керженцева совпадал и с отзывом первого цензора К. с. Исаева: «Очевидно, автор не без тайного замысла в такой скрытой форме хочет бить нашу цензуру, наши порядки». Он даже предлагал пьесу разрешить, поскольку «переключение» в нашу эпоху слишком замаскировано, трусливо», но Главрепертком тогда, в марте 1931 г., К. с. запретил. Пять лет спустя «замаскированность» политических намеков в глазах Керженцева была уже не смягчающим, а отягчающим вину обстоятельством. От опытного чиновничьего глаза не укрылись и попытки МХАТа приглушить аллюзии К. с.: «Что же сделал театр с этим ядовитым пустоцветом? Политические намеки он не хотел подчеркивать и стремился их не замечать. Не имея никакого идейного материала в пьесе, театр пошел по линии наименьшего сопротивления. Он постарался сделать из спектакля пышное зрелище и взять мастерством актерской игры.

Вся энергия театра ушла в это внешнее. Декорации (Вильямса), костюмы, мизансцены - все это имеет задачей поразить зрителя подлинной дорогой парчой, шелком и бархатом».

Пусть на примере «Мольера» театры увидят, что мы добиваемся не внешне блестящих и технически ловко сыгранных спектаклей, а спектаклей идейно насыщенных, реалистически полнокровных и исторически верных - от ведущих театров особенно».

Сталин одобрил предложения Керженцева. Еще до решения Политбюро в прессе появились критические статьи против «Мольера». 11 февраля 1936 г. в «Советском искусстве» была напечатана статья давнего гонителя Булгакова председателя Главреперткома Осафа Семеновича Литовского (1892-1971) (в «Мастере и Маргарите» он выведен в образе похожего на пастора критика Латунского). В тот же день в письме П. С. Попову драматург так охарактеризовал эту публикацию: «О пьесе отзывается неодобрительно, с большой, но по возможности сдерживаемой злобой...» 22 февраля в мхатовской многотиражке «Горьковец» против К. с. выступили собратья Булгакова по писательскому цеху Всеволод Иванов (1895-1963), Александр Афиногенов (1904-1941) и бывший товарищ по «Гудку» Юрий Олеша (1899-1960). Вс. Иванов обвинял драматурга в том, что он создал «ординарную мещанскую пьесу», а Ю. Олеша считал главным недостатком пьесы «отсутствие в фигуре Мольера профессиональных черт поэта, писателя». Писавшие явно по заказу литераторы делали вид, что не читали интервью Булгакова «Он был велик и неудачлив», опубликованное в «Горьковце» 15 февраля 1936 г.: «Меня привлекла личность учителя многих поколений драматургов, - комедианта на сцене, неудачника, меланхолика и трагического человека в личной жизни... Я писал романтическую драму, а не историческую хронику. В романтической драме невозможна и не нужна полная биографическая точность». Булгаков попытался, по его собственным словам, «проникнуть в загадку личной драмы Мольера», построив пьесу на версии, согласно которой вторая жена великого комедиографа, Арманда Бежар (1645-1700), в действительности была его дочерью. В связи с этим 17 февраля на К. с. обрушился рецензент «Вечерней Москвы», утверждавший, что «недопустимо строить пьесу на версии о Мольере-кровосмесителе, на версии, которая была выдвинута классовыми врагами с целью его политической дискредитации». Булгаковский Мольер противостоял уже сложившемуся советскому мифу о Мольере, представлявшему великого французского драматурга-классициста «борцом» за реализм, против религии, церкви, королевского абсолютизма и «феодальной» аристократии, к тому же совершенно безгрешным в личной жизни.

9 марта 1936 г. появилась инспирированная Керженцевым по поручению Политбюро антибулгаковская статья в «Правде». Там говорилось, что драматург написал «реакционную», «фальшивую» и «негодную» пьесу, «извратив и опошлив» мольеровскую биографию и творчество. Редакционная статья «Правды» особо обрушилась на декорации спектакля, обвинив театр, что тот попытался скрыть реакционное содержание пьесы «блеском дорогой парчи, шелка, бархата и всякими побрякушками».

Не все зрители поняли содержащиеся в К. с. политические намеки, в этом П. М. Керженцев был прав. Но проницательные читатели (и зрители) все же нашлись. 9 марта 1936 г. Булгаков получил письмо, подписанное «Ваша читательница», по-настоящему ободрившее его в трудную минуту и показавшее, что творчество драматурга доходит до той интеллигентной публики, которой оно адресовано. В послании утверждалось: «Печальный конец Вашего Мольера Вы предсказали сами: в числе прочих гадов, несомненно, из рокового яйца вылупилась и несвободная печать.

А т. к. не только багровой, но и красной расцветки нет в Вашей пьесе, то ее отстранили, как «Багровый остров».

Но все же однообразная Осанна, которую поют охрипшими голосами «поэтические рвачи и выжиги», так надоела, что Ваши талантливые произведения всем известны (я узнала содержание Вашего «Мольера» осенью 30-го г.)...» Таким образом, очевидно, что текст К. с. был известен поклонникам булгаковско-го творчества по крайней мере за пять с половиной лет до премьеры спектакля.

Неизвестная читательница и почитательница Булгакова в своем письме возвышала автора К. с. над литераторами-современниками: «Обидно для Вас, для актеров и для нас, грешных, а хриплой Осанне тоже обидно: негромкое Ваше слово несомненно заглушает ее хриплый вой. Видно, демократия и всякие свободы нам не по плечу». Далее она применительно к судьбе Булгакова процитировала строки одного из самых мистических стихотворений Александра Блока (1889-1921) «Старинные розы» (1908):

«И той же тропою

С мечом на плече

Идет он за мною

В туманном плаще.

Теперь мы знаем, что вышло из этого плаща и куда направился этот меч. Не унывайте, - пишите, не ждет ли и Вас судьба Мольера? Вас будут ставить и читать и Вами восхищаться, когда от Афиногеновых и слуху не останется». Предсказание восторженной читательницы сбылось примерно через три десятилетия, когда в 60-е годы стали широко публиковать булгаковские произведения, а о популярном в 30-е годы драматурге А. Н. Афиногенове забыли почти сразу после его гибели от осколка германской авиабомбы в октябре 1941 г.

В тот же день, 9 марта 1936 г., Е. С. Булгакова зафиксировала в дневнике обращенные к Булгакову просьбы представителей МХАТа написать покаянное оправдательное письмо, от которого драматург категорически отказался. Неизвестный осведомитель НКВД в донесении 14 марта 1936 г. сообщил булгаковскую реакцию на события, связанные с К. с.: «Статья в «Правде» и последовавшее за ней снятие с репертуара пьесы М. Булгакова особенно усилили как разговоры на эту тему, так и растерянность. Сам Булгаков сейчас находится в очень подавленном состоянии (у него вновь усилилась его боязнь ходить по улицам одному), хотя внешне он старается ее скрыть. Кроме огорчения от того, что его пьеса, которая репетировалась четыре с половиной года, снята после семи представлений, его пугает его дальнейшая судьба как писателя... Он боится, что театры не будут больше рисковать ставить его пьесы, в частности, уже принятую театром Вахтангова «Александр Пушкин», и конечно, не последнее место занимает боязнь потерять свое материальное благополучие. В разговорах о причине снятия пьесы он все время спрашивает «неужели это действительно плохая пьеса?» и обсуждает отзыв о ней в газетах, совершенно не касаясь той идеи, какая в этой пьесе заключена (подавление поэта властью). Когда моя жена сказала ему, что, на его счастье, рецензенты обходят молчанием политический смысл его пьесы, он с притворной наивностью (намеренно) спросил: «А разве в «Мольере» есть политический смысл?» и дальше этой темы не развивал. Также замалчивает Булгаков мои попытки уговорить его написать пьесу с безоговорочной советской позиции, хотя по моим наблюдениям, вопрос этот для него самого уже не раз вставал, но ему не хватает какой-то решимости или толчка. В театре ему предлагали написать декларативное письмо, но этого он сделать боится, видимо, считая, что это «уронит» его как независимого писателя и поставит на одну плоскость с «кающимися» и подхалимствующими. Возможно, что тактичный разговор в ЦК партии мог бы побудить его сейчас отказаться от его постоянной темы (в «Багровом Острове», «Мольере» и «Александре Пушкине») - противопоставления свободного творчества писателя и насилия со стороны власти; темы, которой он в большой мере обязан своему провинциализму и оторванности от большого русла текущей жизни». Не исключено, что безымянным осведомителем здесь выступил Евгений Васильевич Калужский (1896-1966), актер МХАТа и свояк Булгакова, муж сестры Е. С. Булгаковой Ольги Сергеевны Бокшанской (урожденной Нюренберг) (1891-1948). 9 марта 1936 г. Калужский с женой были у Булгаковых в момент, когда драматургу предлагали оправдываться письмом. Сам Калужский, страдавший алкоголизмом, однажды как будто даже прямо намекал на свою связь с органами. 24 августа 1934 г. Е. С. Булгакова отметила в дневнике: «Вечером был Женя Калужский, рассказывал про свою летнюю поездку. Приехал во Владикавказ, остановился в гостинице. Дико утомленный, уснул. Ночью пришли в номер четыре человека, устроили обыск, потом повели его в ГПУ. Там часа два расспрашивали обо всем... Потом извинились: ошибка. Приняли за другого». На Калужского как на осведомителя указывает и следующее более раннее обзорное донесение от 23 мая 1935 г., принадлежащее, очевидно, тому же агенту, что информировал о событиях, связанных со снятием К. с.: «БУЛГАКОВ М. болен каким-то нервным расстройством. Он говорит, что не может даже ходить один по улицам и его провожают даже в театр, днем.» Далее приводится дословная оценка драматургом руководителей МХАТа:

«Работать в Художественном театре сейчас невозможно. Меня угнетает атмосфера, которую напустили эти два старика СТАНИСЛАВСКИЙ и ДАНЧЕНКО. Они уже юродствуют от старости и презирают все, чему не 200 лет. Если бы я работал в молодом театре, меня бы подтаскивали, вынимали из скорлупы, заставили бы состязаться с молодежью, а здесь все затхло, почетно и далеко от жизни. Если бы я поборол мысль, что меня преследуют, я ушел бы в другой театр, где наверное бы помолодел». В дневнике Е. С. Булгаковой именно такой разговор записан 20 марта 1935 г. и как раз с Е. В. Калужским:

«Вчера у нас были Оля с Калужским. М. А. рассказывал нам, как все это (репетиции К. с. - Б. С.) происходит в Леонтьевском. Семнадцатый век старик (Станиславский. - Б. С.) называет «средним веком», его же - «восемнадцатым». Пересыпает свои речи длинными анекдотами и отступлениями, что-то рассказывает про Стаховича (отставного генерала свиты Алексея Александровича Стаховича (1856-1919), поступившего в Художественный театр актером, ставшего потом одним из его директоров, а после революции покончившего с собой; послужил прототипом упоминаемого в «Театральном романе» покойного генерал-майора Клавдия Александровича Комаровского-Эшаппара де Бионкура, артиста Независимого Театра. - Б. С.), про французских актеров, доказывает, что люди со шпагами не могут появиться на сцене, то есть нападает на все то, на чем пьеса держится. Портя какое-нибудь место, уговаривает М. А. «полюбить эти искажения»«.

В пользу того, что именно Калужский был осведомителем НКВД в Художественном театре, говорит и следующий примечательный факт. В опубликованных в 1998 г. обзорных донесениях неизвестного сексота о МХАТе в 1935-1936 гг. ни разу не упомянут Калужский, - фигура в номенклатуре театра далеко не последняя. Очевидно, агент никак не мог писать о самом себе.

В кампании против К. с. принял участие и Михаил Михайлович Яншин(1902-1976), один из наиболее близких Булгакову актеров МХАТа. 17 марта в «Советском искусстве» появилась его беседа с репортером под заголовком «Поучительная неудача», где утверждалось, что «на основе ошибочного, искажающего историческую действительность текста поставлен махрово-натуралистический спектакль». Через год, 22 февраля 1937 г., как отмечает Е. С. Булгакова, в Доме актера «Яншин объяснялся по поводу статьи о «Мольере», говорил, что его слова исказили, что он говорил совсем другое». Булгаков объяснений не принял и навсегда разорвал дружбу с Яншиным, по иронии судьбы игравшим в К. с. роль верного слуги Бутона, но в жизни вынужденного сыграть актера Муаррона, которому по ходу пьесы пришлось предать Мольера, своего учителя и друга.

Весной и летом 1936 г. МХАТ безуспешно пытался договориться с драматургом о внесении изменений в текст К. с. В августе 1936 г. в Синопе на Кавказе Н. М. Горчаков, по свидетельству Е. С. Булгаковой, хотел «уговорить М. А. написать не то две, не то три новых картины к «Мольеру». М. А. отказался: «Запятой не переставлю»«. Неспособность МХАТа отстоять К. с. подтолкнула Булгакова к решению уйти с должности мхатовского режиссера-ассистента. 9 сентября 1936 г. он сказал об этом Е. С. Булгаковой, а 15 сентября подал заявление об уходе. Вопреки мнению агентов НКВД, драматург не убоялся материальных трудностей. 9 сентября 1936 г. Е. С. Булгакова записала в дневнике насчет МХАТа: «После гибели «Мольера» М. А. там тяжело.