Краткое содержание охота короля стаха. Владимир Короткевич: Дикая охота короля Стаха


. . 139 минут.
Жанр: / / .

Режиссер: Валерий Рубинчик.
Сценарий: Владимир Короткевич, Валерий Рубинчик,
Оператор:Татьяна Логинова,
Композитор: Евгений Глебов.

В главных ролях: Борис Плотников, Елена Димитрова, Роман Филиппов.
В ролях: Александр Харитонов, Игорь Класс, Борис Хмельницкий, Валентина Шендрикова и др.

Интересные факты о фильме:

Съемки старинного дворца проводились в Подгорецком замке, который находится во Львовской области, Украина.

: Плохая экранизация замечательной книги

Роман Короткевича представляет собой поразительную находку. Это настоящая белорусская готика: истощенная девушка не может покинуть родовое поместье, осаждаемое призрачными воинами давно преданного и убитого короля Стаха, которые зловеще носятся по болотам и убивают людей. По страшным пустым топям ползет туман, и вместе с ним просыпаются призраки, бесшумно несущиеся к умирающей усадьбе на лошадях давно исчезнувшей породы. Умирание народа, умирание шляхты, природная тоска. Все здесь - образы, время, главная героиня - неожиданно гармонично и сдержанно. "Есть ли любовь?" - спрашивает панна. "Случается", - отвечает гость, не зная, что ответить. "Не может быть, чтоб люди лгали. Но здесь ничего этого нету. Здесь трясина и мрак. Здесь волки… волки с пылающими глазами. В такие ночи мне кажется, что нигде, нигде на земле нет солнца."

"Охота" одновременно и очень энергичный детектив, раскрывающий картины людской подлости в неожиданном ракурсе. Это и прекрасная литература, поражающая языком, непривычным описанием образов, чистотой отношений и смелостью, чувством справедливости главного героя. Он оказывается окружен страшной паутиной, но постепенно разбирается в ней и готов ее разорвать, чтобы просто спасти человека, не имея никаких планов или личного интереса. Роман оставляет приподнятое чувство, околдовывает. Рекомендую его прочитать: http://flibusta.net/b/28838 .

Фильм же снят в совершенно иной тональности. Первое, чем он поражает, - это абсолютно ничем не мотивированная демонстрация голой (!) груди панны Яновской. В книге это суровый, напуганный почти ребенок, юная чистая девушка, чьи вопросы поражают откровенностью не привыкшего к такому поведению гостя. Все взаимоотношения построены на искреннем уважении, на неозвученном пакте помощи, которую, никак не планируя это, по ходу дела начинает оказывать герой. Это связь, но связь платоническая, никак не оформленная, содружество попавших в беду. И, конечно, никаких раскованных сцен там просто не предусмотрено, потому что Короткевич остается в рамках готического романа, когда далекая, неземная женщина становится тем, к ногам кого рыцарь приносит головы врагов, даже не мечтая к ней прикоснуться.

В кино же в первые пять минут герой выходит в коридор, услышав шепот какой-то бабки, и видит, как зарытую в перья (!) голую девушку хватает, читая наговоры, мерзкая старуха. Специально для зрителя старуха отодвигает перья и демонстрирует голую грудь юной, недосягаемой героини. У меня сцена вызвала полный ступор. Т.е. если бы я составляла топ сто немотивированной демонстрации голой плоти в кино, эта сцена точно его бы возглавила. Невероятный диссонанс, причем не достигающий никакого эффекта кроме недоумения. Зачем в первых же минутах фильма раздевать невинную романтическую героиню? Не дает ответа Русь.

Автор экранизации может очень вольно пересказывать книгу, однако у каждого изменения всегда должна быть причина. Что-то снимать дорого, что-то - неудобно, что-то слишком удлиняет повествование, на что-то не хватает мастерства. Однако изменения, которые ничем не мотивированы, вызывают только ярость. В книге присутствует сцена совершеннолетия героини, на котором оказывается герой. Он метко припечатывает в уме дряхлую "аристократию", кое-как притащившую свои аморфные тела, отмечает следы вырождения на их лицах, следы старости и нищеты на их нарядах. Когда один из нагловатых шляхтичей пан Ворона проходя задевает его плечом, герой делает раздраженное замечание о вежливости, едва не заканчивающееся дуэлью. Книжный герой - обычный человек, однако это человек с достоинством, храбростью, упрямством. В фильме ссора выглядит совершенно иначе. Лупоглазый задрот стоит и в умилении смотрит вокруг, к нему подходит пан Ворона и говорит пару оскоробительных фраз. "Вы это мне?" - хлопает глазами ботаник, а затем комично горячится. Зачем?

В итоге из возвышенного, мистического, крайне увлекательного романа режиссер делает медлительную, затянутую артхаусную историю про стремных смердов из глубинки, в которой удачны сняты только туманные сцены с болотами. Проходной встрече с местной сумасшедшей он уделяет больше времени, чем важным деталям. Зачем? Что за тенденция увлекаться безумием, разложением в ущерб основному? О безумной женщине отдельный разговор, это типаж "питерская сумасшедшая":

Съемки болот и пустошей действительно впечатляют. Присутствует гипнотизирующая сцена погони. Думаю даже, что для человека, который не читал первоисточник, остатков может хватать на то, чтобы фильм нравился. Но какой невероятный контраст с романом! Какая порча великолепного материала! Какое извращение финальной схватки. Когда человек берет книгу и пытается прикрываться ей ради демонстрации собственных идей, это выглядит как минимум странно.

Концовка книги "Дикая охота короля Стаха" оставляет после себя ощущение горячего, накатывающего волной облегчения и удовольствия. Здесь же в памяти остаются сцены с детьми-нищебродами и водянистые глаза актера, исполняющего главную роль. Полное разочарование.

Владимир КОРОТКЕВИЧ

ДИКАЯ ОХОТА КОРОЛЯ СТАХА

Я старый, я очень даже старый человек. И никакая книга не даст вам того, что видел собственными глазами я, Андрей Белорецкий, человек девяноста шести лет. Говорят, что долгую жизнь судьба обычно дарит дуракам, чтобы они пополнили недостаток ума богатым опытом. Ну что ж, я желал бы быть глупым вдвое и прожить еще столько же, потому что я любознательный субъект. Сколько интересного произойдет на земле в следующие девяносто шесть лет!

А если мне скажут, что завтра я умру, ну так что же, отдых тоже неплохая штука. Когда-нибудь люди смогут жить намного дольше меня, и им не будет горько за жизнь: все в ней было, всякого жита по лопате, все я изведал - о чем же сожалеть? Лег и уснул, спокойно, даже с улыбкой.

Я один. Помните, как говорил Шелли:

Тьма придавила
Теплоту скрипичных тонов.
Если двое навек разлучились,
То не нужно ласковых слов.

Она была хорошим человеком, и мы прожили, как говорится в сказке, «долго, счастливо, пока не умерли». Однако хватит надрывать ваше сердце грустными словами, - я ведь говорил, старость моя - радость моя, - лучше расскажу я вам что-нибудь из далеких, молодых моих лет. Тут от меня требуют, чтобы я своим рассказом окончил воспоминания про род Яновских и его упадок, про вымирание белорусской шляхты. Видимо, мне нужно сделать это, потому что, в самом деле, какая же это будет история без конца.

К тому же она близко касается меня, и рассказать про это уже никто не сможет - только я. А вам интересно будет выслушать удивительную историю и потом сказать, что она очень похожа на вымысел.

Так вот, перед началом я скажу, что все это правда, чистая правда, хоть вам и придется положиться в этом только на мое слово.

Глава первая

Я ехал из губернского города М. в самый глухой уголок губернии на наемном возке, и моя экспедиция подходила к концу. Оставалось еще каких-то недели две ночевать на сеновалах или прямо в возке под звездами, пить из криниц воду, от которой ломит зубы и лоб, слушать протяжные, как белорусское горе, песни баб на завалинках. А горя в ту пору хватало: подходили к концу проклятые восьмидесятые годы.

Не думайте, однако, что мы в то время только и делали, что вопияли и спрашивали у мужика: «Куда бежишь, мужичок?» и «Ты проснешься ль, исполненный сил?…»

Это пришло позже - настоящие страдания за народ. Человек, как известно, честнее всего лет до двадцати пяти, в это время он органически не выносит несправедливости, однако молодежь слишком прислушивается к себе, ей ново и любопытно наблюдать, как новыми чувствами (она уверена, что подобного не испытывал никто) полнится душа.

И лишь потом приходят бессонные ночи над клочком газеты, на котором напечатано такими же буквами, как и все остальное, что сегодня взяли на виселицу троих, понимаете, троих, живых и веселых. Потом приходит и желание жертвовать собой. Все мы, и я в том числе, прошли через это.

Но в ту пору я в глубине души (хотя и считался «красным») был убежден, что не только из виселиц растут на земле леса (что, конечно, было правильно даже во времена Иосафата Кунцевича и белорусской «доказной» инквизиции) и не только стон слышится в наших песнях. Для меня в то время значительно важнее было понять, кто я, каким богам должен молиться. Я родился, как говорили в те времена, с «польской» фамилией - хотя до сих пор не знаю, что в ней такого мазовецкого было, - в гимназии (а это было тогда, когда еще не забылся черной памяти попечитель Корнилов, сподвижник Муравьева) называли нас, беря за основу язык отцов, «древнейшей ветвью русского племени, чистокровными, истинно русскими людьми». Вот так, даже более русскими, чем сами русские! Проповедовали б нам эту теорию до начала нынешнего столетия - обязательно Беларусь перешибла б Германию, а белорусы стали бы первыми насильниками на земле и пошли бы отвоевывать у русских, которые не настоящие русские, жизненное пространство, особенно если б еще добрый Боженька дал нам рога.

Я искал свой народ и начинал понимать, как и многие в то время, что он здесь, рядом, только за два столетия из нашей интеллигенции основательно выбили способность это понимать. Потому-то и работу я выбрал себе необычную - изучение, познание этого народа.

Я окончил гимназию, университет и стал ученым-фольклористом. Дело это в ту пору только начиналось и считалось среди власть имущих опасным для существующего порядка.

Но повсюду - и только это облегчало дело мое - я встречал внимание и помощь. И в лице малообразованного волостного писаря, который потом высылал записи сказок мне и Романову, и в лице дрожащего за хлеб сельского учителя, и (мой народ жил!) даже в лице губернатора, чрезвычайно хорошего человека, настоящей белой вороны; он дал мне рекомендательное письмо, в котором предписывал под угрозой суровых взысканий оказывать мне всяческую помощь.

Спасибо вам, белорусские люди! Даже теперь я молюсь на вас. Что же говорить про те годы…

Постепенно я понял, кто я.

Что заставило меня это сделать?

Может, теплые огни деревень, названия которых и до сих пор какой-то теплой болью входят в мое сердце: Липично, Сорок Татар, Березовая Воля, урочище Разбитый Рог, Помяречь, Дубрава, Вавёрки?

А может, ночное, когда рассказываются сказки и дрема крадется к тебе под полушубок вместе с холодом? Или пьянящий запах молодого сена и звезды сквозь продранную крышу сеновала? Или даже и не это, а просто сосновые иголки в чайнике дымные, черные хаты, где женщины в андараках прядут и поют бесконечную песню, похожую на стон.

Это было - мое. За два года я обошел и объехал Менскую, Могилевскую, Витебскую, часть Виленской губернии. И повсюду я видел слепых нищих, видел горе моего народа, дороже которого - я теперь знаю это - у меня не было ничего на свете.

Тогда здесь был этнографический рай, хотя сказка, а особенно легенда, как наиболее нестойкие продукты народной фантазии, начали забираться все глубже и глубже, в медвежью глушь.

Я побывал и там, у меня были молодые ноги и молодая жажда знаний. И чего только мне не доводилось видеть!

Видел я церемонию с заломом, крапивные святки, редкую даже тогда игру в «ящера». Но чаще я видел последнюю картошку в миске, черный, как земля, хлеб, сонное «а-а-а» над колыбелью, огромные выплаканные глаза женщин.

Это была византийская Беларусь!

Это был край охотников и номадов, черных смолокуров, тихого, такого приятного издали звона церквушек над трясиной, край лирников и тьмы.

В то время как раз подходил к концу длительный и болезненный процесс вымирания нашей шляхты. Эта смерть, это гниение заживо длилось долго, почти два столетия.

Год создания: 1979 Страна: СССР Студия: Беларусьфильм Продолжительность: 139 мин. Советский детективно-мистический триллер с Борисом Плотниковым, Еленой Димитровой, Романом Филипповым, Валентиной Шендриковой, Борисом Хмельницким и Альбертом Филозовым в главных ролях, поставленный Валерием Рубинчиком по мотивам одноименной повести Владимира Короткевича.

Сюжет фильма Дикая охота короля Стаха

Действие картины "Дикая охота короля Стаха" происходит в 1900 году в белорусском Полесье. Выпускник Санкт-Петербургского университета, этнограф Андрей Белорецкий (Борис Плотников), собирающий фольклор в западных губерниях Российской Империи, остановился в поместье Болотные Ялины, в замке, принадлежащем Надежде Яновской (Елена Димитрова), представительнице древнего белорусского дворянского рода.

От хозяйки дворца и управляющего имением Игнатия Гацевича (Альберт Филозов) Белорецкий узнал о мрачных старинных преданиях семьи Яновских, действующие лица которых - привидения Маленького Человека и Голубой Женщины регулярно наведываются в, тревожа его обитателей. Но не только в стенах замка дают о себе знать жуткие призраки, за пределами имения пришельцы из иных миров наводили ужас на жителей окрестных деревень и имений.

Пани Надежда и Игнатий поведали своему гостю легенду о дикой охоте короля Стаха, которая время от времени проносится по лесам и болотам, окружающим родовое гнездо Янковских.

Однажды живший в начале XVII века предок Надежды Роман Яновский охотился вместе с одним из местных дворян Стахом Горским, которого местные жители считали потомком великого Александра и величали королем. После застолья в честь удачной охоты Роман со своими слугами жестоко расправился со Стахом и дюжиной его егерей, а затем, посадив в седла и крепко привязав к ним бездыханные тела, погнал лошадей с мертвыми всадниками в лесную чащу. Однако Стах был еще жив, когда конь нес его через трясину, и долго еще раздавались в ночной тьме его проклятья и обещания вернуться к Роману и его потомкам, чтобы отомстить за свою смерть.

Надежда рассказала также, что с тех пор никто из ее предков не умер своей смертью. Молодая женщина была уверена, что и на ней самой лежит страшное фамильное проклятье, и что рано или поздно она должна стать очередной жертвой призрачных всадников.


Белорецкий не мог отнестись всерьез к рассказу Надежды, которую он посчитал не совсем здоровой и слишком увлекающейся мистическими историями. Однако последовавшая вскоре череда кровавых убийств заставила его пересмотреть свое отношение к легенде, показавшейся ему сначала не более чем «преданиями старины глубокой». Андрей решил провести собственное расследование леденящих душу событий, и, как образованный человек и материалист, он посчитал, что в деле замешаны не потусторонние силы, а живые люди из плоти и крови.


История создания фильма Дикая охота короля Стаха


Фильм Дикая охота короля Стаха вышел на экраны советских кинотеатров 2 апреля 1980 года.
В основу сюжета опубликованной в 1964 году в журнале "Молодость" повести Владимира Короткевича, по которой был снят фильм "Дикая охота короля Стаха", была положена белорусская легенда, в которой мистические мотивы сочетаются с описаниями реальных исторических событий.


По признанию многих специалистов, как литературоведов, так и кинокритиков, лента Валерия Рубинчика является самой удачной экранизацией произведений Владимира Короткевича, в числе которых - приключенческая притча "Житие и вознесение Юрася Братчика" Владимира Бычкова и Сергея Скворцова, исторический детектив "Черный замок Ольшанский" Михаила Пташука и новелла "Красный агат" из одноименного киноальманаха.


Картина Дикая охота короля Стаха считается первым отечественным фильмом ужасов. Валерий Рубинчик на вопрос о том, что подвигло его создать фильм, который некоторые исследователи кино относят к классике хоррора, ответил: «Я сценарий писал на чужой даче под Минском. Надо было быстро заканчивать, кругом лес, ночь… В общем, я сидел на веранде и дрожал от страха».


В другом интервью, которое Валерий Рубинчик дал, когда работа над фильмом была в самом разгаре, режиссер отметил: «В фильме произойдет немало загадочных и даже сверхъестественных явлений, но нас интересуют не только неожиданные повороты сюжета. Сталкивая реальных героев с персонажами призрачными, смешивая фантастику с реальностью, сочетая поверья, пришедшие из глубины веков, с точной социальной характеристикой того времени, мы хотим создать фильм-притчу о борьбе гуманизма, благородства, честности с варварством, дикостью, предрассудками».


Первоначально в роли главной героини Рубинчик планировал снять Елену Кореневу, но она была сильно занята работой в театре и не смогла поехать на съемки во Львов. Тогда режиссер пригласил на роль Надежды Яновской болгарскую актрису Елену Димитрову, с которой познакомился на фестивале в Софии, где он побывал со своей картиной "Венок сонетов". Съемки картины проходили в Западной Украине и на военных танковых полигонах в Уручье, что под Минском, и подмосковном Алабино. Роль старинного дворца Яновских «исполнил» Подгорецкий замок, построенный в XVII веке в селе Подгорцы Львовской области.


Съемки картины проходили в Западной Украине и на военных танковых полигонах в Уручье, что под Минском, и подмосковном Алабино. Роль старинного дворца Яновских «исполнил» Подгорецкий замок, построенный в XVII веке в селе Подгорцы Львовской области.

Картина Дикая охота короля Стаха была показана во многих зарубежных странах и вошла в программу целого ряда кинофестивальных, где была отмечена множеством наград. В 1980 году фильм был продемонстрирован в рамках программы Международного кинофестиваля в Чикаго (США) и стал обладателем гран-при Первого фестиваля детективных и мистических фильмов "Мистфест" в Каттолике (Италия), специального приза жюри и приза «За лучшую женскую роль второго плана» (Валентина Шендрикова) на Х Фестивале научно-фантастических фильмов и фильмов ужасов в Париже (Франция), спецприза жюри на МКФ в Монреале (Канада), в 1981 году — диплома на ХІХ МКФ научно-фантастических фильмов в Триесте (Италия) и диплома на кинофестивале "Фильмэкс" в Лос-Анджелесе (США), в 1983 году — Гран-при на Международном фестивале мистических и научно-фантастических фильмов "Пассаж-44" в Брюсселе (Бельгия).


Съемочная группа фильма Дикая охота короля Стаха Режиссер фильма Дикая охота короля Стаха: Валерий Рубинчик Авторы сценария фильма Дикая охота короля Стаха: Владимир Короткевич, Валерий Рубинчик В ролях: Борис Плотников, Елена Димитрова, Игорь Класс, Александр Харитонов, Борис Хмельницкий, Альберт Филозов, Валентина Шендрикова, Роман Филиппов, Владимир Федоров, Мария Капнист и другие Оператор: Татьяна Логинова Композитор: Евгений Глебов Дата премьеры фильма Дикая охота короля Стаха: 2 апреля 1980 года


Режиссер картины «Дикая охота короля Стаха» Валерий РУБИНЧИК: «Когда писал сценарий, дрожал от страха»

При всей своей внешней кинематографичности, она редко кому из кинорежиссеров давалась. Но «Дикая охота короля Стаха», снятая в 1979 году, собрала по миру множество наград на всевозможных фестивалях.

Снять фильм по повести «Дикая охота короля Стаха» тогда мечтали, наверное, все белорусские режиссеры, - вспоминает Валерий Рубинчик. - Повесть Владимира Семеновича Короткевича «Дикая охота короля Стаха» сверкала в белорусской литературе, как бриллиант. Это было явление, о котором говорили все. Повесть столь необычна, столь удивительна и столь не похожа на все, что было написано в белорусской литературе, что ее читали все. Мысль о том, что нужно немедленно экранизировать, приходила сразу. И тут произошло чудо. Я снял фильм «Венок сонетов», который неожиданно для нас получил Гран-при на Всесоюзном фестивале, потом мы получили премию Ленинского комсомола Беларуси - я, оператор и художник. И после этого успеха мне предложили экранизировать «Дикую охоту».

Первый вариант сценария написал сам Короткевич. Но это был такой своеобразный литературный сценарий, который я адаптировал к кинематографической реальности. Многое из повести туда не вошло, причем это было сделано умышленно. Опущено было много детективных линий. Во главу угла ставилась, естественно, интрига сюжета. Но мы искали и высший смысл. Нам показалось, что мы его нащупали. Ведь было понятно, что такому писателю, как Короткевич, мало детективных перипетий, там спрятана некая тайнопись, иносказание, которое нужно разгадать. Единственное, что я умышленно изменил, - перенес события, описанные в повести, лет на 20 вперед. Фильм заканчивается в первый день ХХ века. Мне казалось, что так будет острее для восприятия зрителем.

Как Владимир Семенович отнесся к вашему варианту сценария?

У меня хранится вариант сценария с его пометками и комментариями - очень трогательными и некатегоричными. Это замечания по быту, по этнографии, потому что Короткевич был великий знаток истории, выдающийся интеллектуал. Там были любопытные замечания: «Вот эти господа пешком не пойдут, обязательно поедут на извозчике». Но он понимал, что превращение повести в фильм - очень сложная операция.

Но когда Короткевич увидел первую монтажную версию картины, когда зажегся свет в зале, он сказал: «Хлопцы, хто пойдзе за каньяком?» Хотя сам в это время не пил.

ЗАМОК В КИНО СОСТАВИЛИ ИЗ ТРЕХ ЗАМКОВ

Приезжал ли Владимир Семенович на съемки?

Нет. Мы снимали то в Западной Украине во Львовской области, то под Минском на военном полигоне в Уручье. А Владимир Семенович уже болел, и мы ему не докучали. Но когда он увидел картину, мне показалось, он был удивлен нашему старанию, нашему прилежанию, нашим усилиям творческим, организационным.

Замок в Западной Украине? Почему не в Беларуси?

Вообще, замок в картине состоит из трех замков - в кино все возможно. Задняя стена - это один замок, передний въезд - другой, ворота - третий. Но когда это все в одном массиве изобразительном, то кажется, что это один замок.Удивительно, что самые страшные сцены с болотами, с Дикой охотой снимались на военных полигонах в Уручье, под Москвой в Алабино, где раньше существовал специальный кинематографический конный полк. На танковом полигоне под Минском у нас есть свои заветные местечки. Мы снимали нестандартно через специальную оптику, когда кони выглядят чудовищами. Это простые ухищрения оптического свойства.

Если бы сегодня снималась картина, при нынешних технических возможностях, она была бы эффектнее?

Вы имеете в виду компьютерную графику? Нет. Особенность «Дикой охоты» заключается в том, что при всей невероятности того, что в ней происходит, все реально. Поэтому, когда я смотрю какие-то сказочные американские картины, где летают корабли и прочее, мне не интересно, потому что это не имеет отношения к жизни. А мы должны были выдержать баланс между правдой, которая могла существовать в жизни, и, не хочу даже употреблять этого слова, мистикой. Никакой мистики. Потому что мистика - это выдумки. А у нас была правда. Так возникла тема убийства Дикой охотой лучших людей.

Но сейчас вашу картину относят к классике хоррора.

Я сценарий писал на чужой даче под Минском. Надо было быстро заканчивать, кругом лес, ночь… В общем, я сидел на веранде и дрожал от страха.

ГЛАВНУЮ ГЕРОИНЮ ДОЛЖНА БЫЛА ИГРАТЬ КОРЕНЕВА

А почему все исполнители главных ролей не белорусские актеры?

Это случайно. Главную роль должна была играть, я вам признаюсь, Елена Коренева. Но она начала репетировать в театре у великого Эфроса и не могла выехать с нами во Львов. Я пригласил болгарскую актрису, которую увидел на фестивале, куда приехал с «Венком сонетов». В центре всего четыре персонажа. Бориса Плотникова я пригласил после выдающегося фильма «Восхождения» Ларисы Шепитько. Он, правда, стал лысеть к этому времени, и мы ему сделали маленькую накладочку по просьбе руководства киностудии.

Картину отметили на многих международных фестивалях.

Мы были потрясены, что фильм пошел по миру, получил призы в Монреале, Париже, Бельгии, Брюсселе, Триесте.

А вы ездили за призами?

Нет. Я вообще о них узнавал из газет. Помню, открываю газету «Правда» и читаю: «Белорусский фильм «Дикая охота короля Стаха» получил гран-при в Брюсселе». Однажды меня командировали с фильмом в Румынию, а потом я побывал с ним даже в Канаде.

А Короткевич тем более нигде не был с фильмом?

Он вообще был занят другими вещами. Он занимался литературой. Однажды мы с ним и композитором Глебовым были приглашены в военное училище под Минском. Смотрели картину, обсуждали ее, потом мы пошли в сауну. Казалось, что впереди еще огромная жизнь, что мы еще сто раз увидимся… Оказалось, что жизнь не такая длинная. Помню еще момент: иду по городу, возле театра имени Я.Купалы сидит Короткевич в своей беретке, плаще. Он, в общем-то, как всякий интеллектуал, был одиноким человеком. «Здрасьте - здрасьте. Пойдемте ко мне, посидим, выпьем» Я чего-то тогда засмущался, отговорился, что должен ехать на студию. «Вот жалко!» И тоже казалось, что после такой встречи на ходу будет еще множество возможностей встретиться, поговорить.

Однажды он написал на меня эпиграмму и гордился тем, что она мгновенно переводится на русский язык.

Рубінчык гэта галава

Дазвольце мне сказаць аб гэтым

Ен схараніў у “магіле льва”

І сатварыў “венок санетаў”.

Он очень точно охарактеризовал то, чего я сотворил и что я схоронил.

Потом он мне передал сценарий по такому замечательному белорусскому писателю Ядвигину Ш. Сценарий был замечательный. Я тогда почитал его и подумал: да, можно как-то сделать… А вскоре Владимира Семеновича не стало.

Удачных экранизаций по Короткевичу очень мало.

Короткевич - сложный автор. На обсуждении после премьеры в Доме актера в Минске кто-то спросил Владимира Семеновича: «В ваших произведениях люди куда-то бегут, сражаются на дуэлях, фехтуют, скачут на лошадях. Вы что, так представляете себе жизнь?» Короткевич на меня посмотрел и говорит: «Нет. Я трохі прыдурваюся”. Тем самым он очень точно выразил двойное дно своих произведений. Он настоящий глубокий писатель. А все эти приключения, загадки, мистика нужны были для того, чтобы быть признанным, услышанным, прочитанным. Короткевич понимал, что иначе его философские эссе останутся в столе.

ИЗ АРХИВА

Короткевич любил угощать друзей черными сухариками с солью...
...И дарить дружеские шаржи

Будь судьба к Владимиру Семеновичу ласковей, наш любимый писатель вполне мог бы отмечать свой 80-летний юбилей в кругу друзей и сам ответить на многие вопросы, которые до сих пор остаются тайной для исследователей.Вместе с сотрудницей Белорусского государственного архива литературы и искусства Татьяной Кекелевой мы сидим под старинными сводами хранилища, доставая из больших конвертов стопки черно-белых фотографий.

Большинство снимков в наш архив передал сам писатель. Некоторые из них стали хрестоматийными, попали в книги, но многие нигде не публиковались, - рассказывает Татьяна Викторовна.Кекелева показывает одну из фотокарточек. Владимир Семенович на перроне железнодорожного вокзала в Столбцах под часами. Стрелки показывают семь часов - то ли вечера, то ли утра. На обратной стороне надпись: «Ужо застаубiуся у гiсторыi». И дата: «Май 1965 года».

Но это не почерк Короткевича, - огорошивает меня собеседница. - Вот только кто позволил себе такую шутку?

Действительно, кто? Попутчик-фотограф, будущая жена, друг?

Звоню Анне Хоровец, которой довелось в 1963 году вести переговоры с классиком. Короткевичу шел тогда тридцать третий год, ей было на 10 меньше.

Анна Дмитриевна охотно вспоминает:

Наш архив тогда только зарождался. Мы, три сотрудника, получили приказ - собрать творческое наследие наших мэтров: их фотографии, рисунки, переписку. Послали пригласительные письма. Владимир Семенович на приглашение откликнулся, написал заявление. Но прошел еще почти год, прежде чем мы получили первую партию его рукописей. Однажды сидим в Союзе писателей на каком-то вечере - уже и не припомню точно, чему он посвящался. И вдруг чудо: сам Короткевич подходит к нам и говорит: «Дзяучаткi, хачу вас пачаставаць». И достает из портфеля, потертого, старого, похожего на портфель Жванецкого, горсть черных сухариков с солью. До чего ж вкусные это были сухари, которые он сам делал!».

Черные сухари из рук классика - это почти как пропуск к нему в дом. Хоть и не пуд, но грамм соли съели вместе. Сотрудничество наладилось. «Аддаю 10, а мо, нават, i болей фотаздымкау», - написал писатель на втором заявлении. И подарил архиву помимо рукописей аж 44 фотографии. В том числе и довольно забавных: выталкивает из воды автобус, пробуется на роль татарина и ксендза в фильме «Хрыстос прызямлiуся у Гароднi».

…Владимир Короткевич умер 25 июля 1984 года. Писатель отправился в путешествие на плоту по Припяти вместе с художником Петром Драчевым и фотографом Валентином Ждановичем. Во время путешествия ему стало плохо - открылась язва. Писателя привезли в Минск, где он скончался.http://www.kp.ru/daily/24597.3/763913/Во-первых, никто из участников кинопроцесса не видел в «материале» детектив и, тем более, мистический триллер или фильм ужасов. В «Акте приема литературного сценария» единственный раз был указан жанр будущего фильма - историко-приключенческий. Но на защите постановочного проекта (последний этап утверждений перед началом съемок) В. Рубинчик сообщил худсовету киностудии, что хотел бы «ориентироваться на психологическую драму, чтобы в результате получился фильм-притча».Во-вторых, фильм изначально не был экранизацией повести, на что указывают не только титры с традиционной в таких случаях формулировкой «по мотивам», но и сам литературный сценарий, в который авторы внесли новые мотивы и эпизоды.

Миссия Короткевича-Литературный сценарий, совместно написанный Короткевичем и Рубинчиком (хотя в нем больше чувствуется рука писателя), начинается сценой похорон некого богатого человека. На мрачное действо случайно попадает приезжий фольклорист Белорецкий. К своему ужасу он замечает, что под крышкой гроба никого нет (позже оказывается, что хоронили отца Надежды Яновской, загнанного дикой охотой в болотную топь)…

В этой версии не было сцен с беларусской батлейкой, ставшей одним из главных символов фильма («смех убивает тиранов», тираны преследуют смеющихся). Зато были добавлены две мрачные и экспрессивные сцены фольклорных обрядов, которых тоже не было в повести. В фильм попал только заговор Яновской от нечистой силы. Правда, в «первоисточнике» старуха-экономка использует кудель, зерно, белый конский череп и капельки девичьей крови, а на экране шепчет заклинания над героиней, утопающей в перьях (пушистые перья и обнаженная грудь актрисы добавили этой сцене подспудного эротизма, в результате чего фильм шел в советском прокате с пометкой «только для взрослых»).Как профессиональный сценарист, Короткевич добавил в сценарий тайн и перипетий и отказался от рефлексивных монологов беларусского интеллигента Белорецкого - в повести герой много размышляет над вопросом своей национальной идентификации, ищет «свой народ» и хандрит, погружаясь в глубинную тоску затерянных в туманах, болотах и недрах истории беларусов («О, якая жахлівая, якая вечная і нязмерная твая туга, Беларусь!»). Тем не менее, для писателя было принципиально важным, чтобы фильм, как и повесть, был посвящен беларусской истории, так как он понимал всё свое творчество как миссию «пробуждения нации». Идея того, что беларусский историзм возможен, но эта история - болезненная и недопроявленная, звучит во всех знаковых диалогах сценария: управляющий Гацевич упоминает, что король Стах был «родовитым беларусским паном» и при поддержке крестьян добивался самостоятельности, а Светилович на балу восклицает: «И все же неуютный мы какой-то народ. И эта позорная торговля родиной на протяжении семи столетий!».

Лишние беларуссы:«Беларусские смыслы» были частично убраны В. Рубинчиком в киносценарии и в режиссерском сценарии (т.е. на втором и третьем этапах сценарной работы, к которым Короткевич уже не имел отношения). Как, например, фраза про позорную торговлю родиной или мысль из дневника Гацевича: «Северно-Западный край как понятие фикция…» Прочее было отслежено худсоветом.Например, в режиссерском сценарии Яновская еще говорит «по Короткевичу» - о том, что у ее беспокойного предка, Голубой Женщины, когда-то была фамилия Достоевская (и поясняет: «вы, наверное, знаете такого писателя, она из его предков»). Один из членов худсовета посоветовал не привлекать Достоевского, попутно заметив, что в легенде про короля Стаха «звучит идея самоопределения»: «мы тут затрагиваем совершенно ненужную проблему, не туда идут акценты…».

В результате в фильме не осталось ни одного намека на то, что всё происходящее имеет отношение к «больной» беларусской истории. Король Стах оказывается условной выдающейся личностью, сочувствовавшей холопам. Если в режиссерском сценарии «программная» фраза Светиловича на балу звучит как «Несчастные беларусы. Добрый, покладистый народ в руках такой дряни», то с экрана несчастными он называет крестьян.В деле фильма упоминается письмо Короткевича с критикой картины на имя главного редактора киностудии, однако обнаружить его в архиве не удалось.

Блуждающие смыслы.В режиссерском сценарии Рубинчик кардинально переписал сюжет, изменив и пролог, и финал, и символику фильма.В прологе он вместо сцены с пустым гробом вводит в качестве первых кадров картину российского придворного художника Григория Чернецова по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге» (1837). По замыслу, она должна была "окольцовывать" фильм: фрагменты со «зловещим каре царской конницы» вновь появлялись в эпилоге.Развязка по версии Короткевича была такой: разъяренные крестьяне выходят на расправу с дикой охотой и расстреливают всадников (в повести некоторых из них закалывали вилами). В версии Рубинчика для съемок восставших против дикой охоты крестьян была запланирована массовка в 5000 человек и съемки с вертолета. При этом акцент был смещен: тысячи людей окружают всадников, которые стоят, не шелохнувшись - оказывается, что на конях сидят только чучела во главе с Вороной (который ускользает от расправы и прячется во дворце Яновской, но его настигает мужественный интеллигент Белорецкий, после чего происходит разрушительная драка в библиотеке).

Затем следовала ночная сцена с окружением и поджогом дома Дуботовка. Правда, в сценарии тот погибал символично, как и в повести - от копыт обезумевшего табуна, проваливающегося вслед за хозяином в болото (в отличие от фильма, где, как иронично отмечал А. Мальдис, «Ах, як прыгожа і як доўга шугае полымя з адзення Дубатоўка!»).А далее Рубинчик описывал сцену, которую затем отстаивал и обосновывал на всех обсуждениях худсовета: на утро на горизонте появляется российская конница - под развернутыми штандартами шагают офицеры в белых перчатках и солдаты с винтовками наперевес. Начинается жестокий расстрел крестьян, которые падают рядом с Белорецким с окровавленными лицами. На замечания членов худсовета, что такой финал не органичен для камерной истории, и в карательной операции здесь явно не было необходимости, режиссер отвечал, что это метафора: на смену средневековой и полупризрачной Дикой охоте приходит новая, вполне реальная и не менее дикая.Режиссерский сценарий - это третий и окончательный этап сценарной работы, после официального утверждения которого следуют только монтажные листы. Так что, по идее, фильм должен был быть таким.

«Что хотел сказать режиссер»Как известно, ни картину Чернецова, ни пятитысячную массовку с вертолета, ни драку в библиотеке режиссер в фильм не включил (и даже не стал снимать). По ходу съемок и монтажа он вписывает суть и стилистику фильма в рамки интеллектуального кино периода «застоя», которое предполагало второй, внесоветский или антисоветский смысл сюжета.Уже в литературном сценарии время действия было перенесено из 1880-х годов в канун 1900 года. Этот перенос для режиссера был принципиален (и также принципиально ему сопротивлялся худсовет). Киносценарий начинался кадрами фильма «Прибытие поезда» Огюста и Луи Люмьер и монтажом кинохроники начала ХХ века (а по режиссерскому сценарию с хроникой должны были монтироваться планы картины Чернецова). «Наш замок обращен к современности. Его призраки вдруг оказываются странно знакомыми, узнаваемыми», - так объяснял свой замысел В. Рубинчик в интервью 1979 года (Искусство кино, № 3).В интервью 2006 года Рубинчик уже окончательно и открыто интерпретирует свою «Дикую охоту» как диссидентское высказывание:«Дело в том, что было время такое непростое, тогда не обо всем можно было говорить вслух…Мы уже жили в цивилизованном обществе, но чувство страха, которое является главным в этом произведении «Дикая охота короля Стаха», оно иногда мучило общество. Чувство страха за себя, за то, что с нами случится, преследования инакомыслия… Мы рассказывали о чем-то таком, что было важным для нас в контексте времени. Когда уже потом мы были на фестивале в Канаде, в Торонто, у меня на пресс-конференции иностранные журналисты просто : «Скажите, а как вам удалось снять антитоталитарный фильм?» «Антисталинский», - они даже сказали.» Поэтому в отличие от повести и литературного сценария Дикая охота в фильме оказывается не бандой шляхтичей-вырожденцев, а отрядом жутковатых соломенных чучел-всадников (на мой взгляд, самая удачная находка художника фильма А. Чертовича) - воплощением страхов, взятых на вооружение парой циников. «Логика материала» привела к финальному символу: кадру с выплывающим из тумана одиноким чучелом на коне, которое будто провожает героев в ХХ век (он не был описан ни в одном из сценариев).Это объясняет, почему режиссера не очень беспокоили историческая достоверность и национальные вопросы. В том же интервью 1979 года он перечисляет своих учителей «от Маяковского до Феллини», очерчивая круг культурных ориентиров позднесоветского интеллигента-западника. Если приглядеться, следы Феллини в «Дикой охоте» можно заметить - в отдельных музыкальных темах и абсурдистских зарисовках (вдова Кульши с цыпленком на голове, сцена вакханалии в доме Дуботовка - голая по пояс дама скачет вокруг дома, - и даже в самом батлеечном представлении). Тем более, что «феллиниевская атмосфера» всё ярче проявляется в последующих фильмах Рубинчика, начиная с «Культпохода в театр».

Советы худсовета.Двойственность экранной «Дикой охоты», которую по-своему прочувствовали и зрители, и критики, заключается в том, что намек на советские страхи уживается в ней с темой «пробуждения классового самосознания», логику которой был призван отследить худсовет. Поэтому его члены так сопротивлялись привязке времени действия к 1900 году - это не соответствовало «исторической правде», которая понималась как соответствие хрестоматийным этапам революционного движения. Ведь рубеж веков - «это было время, когда … «Союз борьбы» и Ульянов был известен и другие революционеры. Многое делалось для внесения революционной теории в рабочее движение. Надвигалась первая русская революция. Народные массы уже пришли в движение. А тут такая чертовщина», - разъясняли режиссеру на одном из обсуждений сценария.И даже после защиты постановочного проекта худсовет продолжает требовать от Рубинчика дать «более точное определение концепции фильма с тем, чтобы главной темой будущей картины стала тема вызревания классового самосознания героев».Правда, революционный романтизм - один из главных идейных мотивов самой повести Короткевича. Однако решается он в «оттепельном» духе (повесть была написана в середине 1950-х). Как и многие другие советские «оттепельные» авторы, Короткевич стремился очистить «революционную идею» от мертвых официозно-бюрократических формул - отсюда обновленное восхищение террористами-народовольцами Перовской и Гриневицким (этот монолог Светиловича вошел в фильм). А также безудержная ярость крестьян, которые к ужасу поднявшего их на борьбу интеллигента закалывают некоторых всадников Дикой охоты вилами и готовы «панят рэзаць, бо з іх вырастаюць паны».

В годы застоя история революции окончательно обрастает гремучей смесью эмоционально-бюрократических штампов («пламенные вехи народно-освободительного движения»), которые уже мало кем воспринимались всерьез. Однако у членов худсовета оставалась ритуальная миссия: любой фильм утверждался только при наличии «идейного содержания», под знаком которого затем проходил по всем протоколам и документам, отправляемым на утверждение «наверх» - по цепи инстанций Госкино.Вопреки убеждениям советской интеллигенции, худсоветы в 1970-е уже не играли роль могучего и бескомпромиссного «цензора-душителя» - их общение с режиссерами было похоже, скорее, на изматывающий ритуальный танец. Результаты могли быть разными: в ряде случаев фильм, вышедший на экран, очень условно соответствовал утвержденной ритуальной формулировке. Правда, в случае полного режиссерского своеволия риск попадания «на полку» все-таки был (как это произошло с картинами «Тема» Глеба Панфилова и «Отпуск в сентябре»Виталия Мельникова, снятыми в 1979 году и вышедшими на экран только во времена перестройки).

В данном случае режиссерская «фига в кармане» получилась недостаточно явной, потеснившись для того, чтобы вместить и «народно-освободительную» версию худсовета. Но это не отменяет уникальной атмосферы фильма.

Тайна беларусских туманов.Имеет ли смысл говорить о «Дикой охоте короля Стаха» в контексте национального беларусского кино, если режиссер снимал его в русле авторского советского (и, видимо, заведомо фестивального), а руководство интересовала интернациональная история классовой борьбы?После старательного вычищения слов «беларусский» и «беларусы» в фильме всё же осталась одна линия, напрямую связывающая его с национальной тоской повести Короткевича. Как и в повести, его атмосферу задают пейзажи - туманные и слякотные равнины, «безнадзейна роўныя, нудныя, змрочныя». Две ремарки переносятся из сценария в сценарий, а затем довольно точно воплощаются на экране. В первой отмечается, что эти унылые пейзажи несут на себе «отпечаток какой-то печальной красоты, понятной далеко не каждому, но сладкой болью трогающей сердце каждого соотечественника». Во второй Короткевич пишет: «Описать беларусскую зиму нелегко, ибо настоящие холода наступают не сразу, и она еще долгое время являет собой то беспрерывно изменяющееся состояние природы, которое навевает жителю этих мест самые разнообразные оттенки настроения».

На фоне беларусских пейзажей всё начинает казаться призрачным и несущим отпечаток национальной растерянности: и выпадающие из тумана хладнокровные приставы, и одинокие герои, которые бродят по болотистой равнине, и Дикая охота с рогатыми чучелами на конях. Поэтому сцена с первым снегом и ожиданием Рождества кажется такой щемяще грустной, а радость героев, любующихся снегом из окон замка, - удивительно хрупкой.В свете этой туманной тоски финальный кадр фильма с чучелом в доспехах, которое будто бы машет героям и зрителям, а после исчезает в дымке (вытесняется, как сказал бы психоаналитик), оказался одним из лучших беларусских кинокадров, пророчески снятых на советском «Беларусьфильме».

Примечание:Экранную «Дикую охоту короля Стаха» могли бы разыгрывать совсем другие лица, о чем свидетельствуют списки утвержденных киностудией актеров, а также альбомы фотопроб. На роль Надежды Яновской была изначально утверждена Е. Коренева, на роль Гриня Дуботовка - Е. Лебедев. Сумасшедшую вдову Кульши могла сыграть С. Тормахова или Л. Аринина, Ворону - Э. Виторган, а на роль Белорецкого кроме Б. Плотникова пробовались В. Конкин (но стал Володей Шараповым в фильме «Место встречи изменить нельзя»), В. Гостюхин, А. Абдулов, а также Л. Борткевич из ансамбля «Песняры». Из беларусских актеров в альбомы фотопроб попали А. Беспалый в роли Рыгора и В. Котовицкий (на тот момент студент БГТХИ) в роли Светиловича - но в результате отечественные силы были задействованы лишь в ролях кукольников батлейки и массовке. Однако съемки начались без Яновской и Дуботовка: неожиданно отказалась от главной роли Е. Коренева (тогда начались переговоры с болгарской актрисой Е. Димитровой, съемки которой в дружественном советском фильме стоили Госкино немалых денег); вместо Е. Лебедева на роль Дуботовка утвердили Р. Филиппова, которого, правда, изначально видел в этой роли В. Короткевич. Вдову Кульши сыграла В. Шендрикова (Корделия из фильма Г. Козинцева «Король Лир» (1971).http://n-europe.eu/node/236659

Язык оригинала Белорусский Дата написания Дата первой публикации Цитаты в Викицитатнике

«Ди́кая охо́та короля́ Ста́ха» - историческая повесть белорусского писателя Владимира Короткевича с элементами мистики , впервые опубликованная в журнале «Маладосць » в 1964 году . Считается классикой белорусской литературы .

Художественные особенности

Сюжет повести перекликается с детективом «Собака Баскервилей » А. К. Дойля : в основе событий также лежит семейная легенда, проклятие, которое должно уничтожить род, а в развязке мистика оказывается преступным замыслом. Однако, в отличие от английского детектива, в «Дикой охоте» важное место занимают национальные и социальные мотивы, влияющие на развитие сюжета. Белоруссия представляется угнетённым и потерянным, но одновременно и национально самобытным краем с богатой историей, культурой и традициями. В тексте повести присутствуют упоминания про национальные танцы, одежду, блюда, напитки, обычаи, фигурирует уникальная, ныне утраченная порода лошадей.

Автор использует такие приёмы, как ошибочное отождествление, «подставной» подозреваемый, разгадывание наполовину сожжённого письма, идентификация неизвестных по своеобразной лексике, чтение следов. Кроме того, автор постоянно поддерживает напряжение, подвергая героя опасности: его неоднократно преследует дикая охота, на него осуществляются покушения, его вызывают на дуэль, пугают привидениями, им заинтересовывается полиция.

Видео по теме

Сюжет

Действие повести происходит в конце XIX века . Молодой ученый-фольклорист Андрей Белорецкий, сбившись с пути во время бури, попадает в родовой замок Яновских - Болотные Ялины (Болотные Ели ). Его принимает хозяйка замка, Надея Яновская, последняя представительница своего рода. Она рассказывает Белорецкому, что род Яновских проклят из-за предательства, совершённого её предком, Романом Старым, на двадцать поколений, и Надея - представитель двадцатого поколения - ожидает скорой смерти, с которой прекратится и род Яновских . Она рассказывает о призраках, появление которых предвещает её гибель - Дикой охоте , Малом Человеке, Голубой Женщине.

Белорецкий остаётся в замке, чтобы защитить Надею и распутать клубок событий. Он видит Малого Человека - существо небольшого роста с очень длинными пальцами, которое заглядывает в окна по ночам; Голубую Женщину, сошедшую со старинного портрета, на которую Надея очень похожа. Постепенно Белорецкий знакомится и с остальными жителями - родственниками Яновской: Светиловичем, Берманом, Дуботовком, охотником и следопытом Рыгором. В один из вечеров на болоте его преследует Дикая охота - группа молчаливых всадников на конях, которые скачут бесшумно, свободно передвигаются по трясине, делают огромные прыжки и оставляют следы старинных подков. Белорецкий чудом успевает укрыться в замке и с удвоенной энергией продолжает поиски людей, скрывающихся за Дикой охотой. Вместе с Рыгором они раскрывают тайну гибели отца Надеи, загнанного в болото Дикой охотой за два года до приезда Белорецкого. Постепенно они раскрывают и тайну Дикой охоты - её организовал Дуботовк с целью довести девушку до сумасшествия или смерти и завладеть замком. Все всадники подкараулены и убиты местными мужиками, а Дуботовк погиб в трясине под копытами Дикой охоты. Исчезают и призраки замка: Малый Человек оказывается слабоумным братом Бермана, которого Берман выпускал из потайных коридоров, а Голубая Женщина - самой Надеей, которая бродит по замку в сомнамбулическом сне.

Белорецкий увозит Надею из Болотных Ялин и женится на ней. Со временем она излечивается от постоянного страха и лунатизма. К концу повести она оказывается беременна.

Место действия и персонажи

Рассказ ведётся от имени главного героя, Андрея Белорецкого, которому 96 лет. Сама же история произошла во времена его молодости, осенью 1888 года где-то в глухой болотистой местности М-ской (то есть, Минской или Могилевской) губернии. В начале книги есть ссылка на губернский город М.

Действующие лица

  • Андрей Белорецкий (Андрэй Беларэцкі) - главный персонаж, от чьего имени ведётся рассказ. Молодой учёный-фольклорист, занимающийся сбором старинных белорусских легенд. Случайно попадает в имение Яновских во время бури.
  • Надежда Яновская (Надзея Яноўская) - хрупкая 18-летняя девушка, последний потомок древнего шляхетского рода Яновских, живущая в родовом имении после странной гибели отца, Романа Яновского. Из-за нахождения в постоянном страхе страдает лунатизмом.
  • Рыгор Дуботовк (Рыгор Дубатоўк) - дальний родственник Яновских, шляхтич. Весёлый дед-балагур, шутник, умеет расположить к себе людей, хорошо говорит по-белорусски. Впоследствии, однако, выяснилось, что под этой маской скрывается хитрый и безжалостный человек, главный злодей, придумавший дикую охоту с целью уничтожить Яновских и заполучить их замок и имущество.
  • Алесь Ворона (Алесь Варона) - молодой шляхтич, весьма надменный и вспыльчивый, сообщник Дуботовка, всадник дикой охоты, испытывающий глубокую личную неприязнь к Белорецкому. В своё время сватался к Надежде, но получил отказ.
  • Андрей Светилович (Андрэй Свеціловіч) - студент Киевского университета, исключённый за участие в волнениях. Светлый, наивный, открытый, но решительный человек, с юных лет безответно влюблённый в Надежду. Становится другом и надёжным соратником Белорецкого, но погибает от рук дикой охоты.
  • Игнась Берман-Гацевич (Ігнась Берман-Гацэвіч) - 35-летний библиофил , внешне напоминающий куклу. Своё присутствие в замке объясняет любовью к библиотеке Яновских. Впоследствии оказалось, что он тоже являлся их дальним родственником, и тоже претендовал на имение, для чего придумал Малого Человека, с той же целью, что и Дуботовк - свести хозяйку с ума.
  • Рыгор - крестьянин, охотник, хорошо знающий местные леса. Внешне суров, но в душе очень добрый человек. Помогает Белорецкому и Светиловичу победить дикую охоту.

Я старый, я очень даже старый человек. И никакая книга не даст вам того, что видел собственными глазами я, Андрей Белорецкий, человек девяноста шести лет. Говорят, что долгую жизнь судьба обычно дарит дуракам, чтобы они пополнили недостаток ума богатым опытом. Ну что ж, я желал бы быть глупым вдвое и прожить еще столько же, потому что я любознательный субъект. Сколько интересного произойдет на земле в следующие девяносто шесть лет!

А если мне скажут, что завтра я умру, ну так что же, отдых тоже неплохая штука. Когда-нибудь люди смогут жить намного дольше меня, и им не будет горько за жизнь: все в ней было, всякого жита по лопате, все я изведал - о чем же сожалеть? Лег и уснул, спокойно, даже с улыбкой.

Я один. Помните, как говорил Шелли:

Тьма придавила

Теплоту скрипичных тонов.

Если двое навек разлучились,

То не нужно ласковых слов.

Она была хорошим человеком, и мы прожили, как говорится в сказке, «долго, счастливо, пока не умерли». Однако хватит надрывать ваше сердце грустными словами, - я ведь говорил, старость моя - радость моя, - лучше расскажу я вам что-нибудь из далеких, молодых моих лет. Тут от меня требуют, чтобы я своим рассказом окончил воспоминания про род Яновских и его упадок, про вымирание белорусской шляхты. Видимо, мне нужно сделать это, потому что, в самом деле, какая же это будет история без конца.

К тому же она близко касается меня, и рассказать про это уже никто не сможет - только я. А вам интересно будет выслушать удивительную историю и потом сказать, что она очень похожа на вымысел.

Так вот, перед началом я скажу, что все это правда, чистая правда, хоть вам и придется положиться в этом только на мое слово.

Глава первая

Я ехал из губернского города М. в самый глухой уголок губернии на наемном возке, и моя экспедиция подходила к концу. Оставалось еще каких-то недели две ночевать на сеновалах или прямо в возке под звездами, пить из криниц воду, от которой ломит зубы и лоб, слушать протяжные, как белорусское горе, песни баб на завалинках. А горя в ту пору хватало: подходили к концу проклятые восьмидесятые годы.

Не думайте, однако, что мы в то время только и делали, что вопияли и спрашивали у мужика: «Куда бежишь, мужичок?» и «Ты проснешься ль, исполненный сил?…»

Это пришло позже - настоящие страдания за народ. Человек, как известно, честнее всего лет до двадцати пяти, в это время он органически не выносит несправедливости, однако молодежь слишком прислушивается к себе, ей ново и любопытно наблюдать, как новыми чувствами (она уверена, что подобного не испытывал никто) полнится душа.

И лишь потом приходят бессонные ночи над клочком газеты, на котором напечатано такими же буквами, как и все остальное, что сегодня взяли на виселицу троих, понимаете, троих, живых и веселых. Потом приходит и желание жертвовать собой. Все мы, и я в том числе, прошли через это.

Но в ту пору я в глубине души (хотя и считался «красным») был убежден, что не только из виселиц растут на земле леса (что, конечно, было правильно даже во времена Иосафата Кунцевича и белорусской «доказной» инквизиции) и не только стон слышится в наших песнях. Для меня в то время значительно важнее было понять, кто я, каким богам должен молиться. Я родился, как говорили в те времена, с «польской» фамилией - хотя до сих пор не знаю, что в ней такого мазовецкого было, - в гимназии (а это было тогда, когда еще не забылся черной памяти попечитель Корнилов, сподвижник Муравьева) называли нас, беря за основу язык отцов, «древнейшей ветвью русского племени, чистокровными, истинно русскими людьми». Вот так, даже более русскими, чем сами русские! Проповедовали б нам эту теорию до начала нынешнего столетия - обязательно Беларусь перешибла б Германию, а белорусы стали бы первыми насильниками на земле и пошли бы отвоевывать у русских, которые не настоящие русские, жизненное пространство, особенно если б еще добрый Боженька дал нам рога.

Я искал свой народ и начинал понимать, как и многие в то время, что он здесь, рядом, только за два столетия из нашей интеллигенции основательно выбили способность это понимать. Потому-то и работу я выбрал себе необычную - изучение, познание этого народа.

Я окончил гимназию, университет и стал ученым-фольклористом. Дело это в ту пору только начиналось и считалось среди власть имущих опасным для существующего порядка.

Но повсюду - и только это облегчало дело мое - я встречал внимание и помощь. И в лице малообразованного волостного писаря, который потом высылал записи сказок мне и Романову, и в лице дрожащего за хлеб сельского учителя, и (мой народ жил!) даже в лице губернатора, чрезвычайно хорошего человека, настоящей белой вороны; он дал мне рекомендательное письмо, в котором предписывал под угрозой суровых взысканий оказывать мне всяческую помощь.

Спасибо вам, белорусские люди! Даже теперь я молюсь на вас. Что же говорить про те годы…

Постепенно я понял, кто я.

Что заставило меня это сделать?

Может, теплые огни деревень, названия которых и до сих пор какой-то теплой болью входят в мое сердце: Липично, Сорок Татар, Березовая Воля, урочище Разбитый Рог, Помяречь, Дубрава, Вавёрки?

А может, ночное, когда рассказываются сказки и дрема крадется к тебе под полушубок вместе с холодом? Или пьянящий запах молодого сена и звезды сквозь продранную крышу сеновала? Или даже и не это, а просто сосновые иголки в чайнике дымные, черные хаты, где женщины в андараках прядут и поют бесконечную песню, похожую на стон.

Это было - мое. За два года я обошел и объехал Менскую, Могилевскую, Витебскую, часть Виленской губернии. И повсюду я видел слепых нищих, видел горе моего народа, дороже которого - я теперь знаю это - у меня не было ничего на свете.

Тогда здесь был этнографический рай, хотя сказка, а особенно легенда, как наиболее нестойкие продукты народной фантазии, начали забираться все глубже и глубже, в медвежью глушь.

Я побывал и там, у меня были молодые ноги и молодая жажда знаний. И чего только мне не доводилось видеть!

Видел я церемонию с заломом , крапивные святки, редкую даже тогда игру в «ящера». Но чаще я видел последнюю картошку в миске, черный, как земля, хлеб, сонное «а-а-а» над колыбелью, огромные выплаканные глаза женщин.

Это была византийская Беларусь!

Это был край охотников и номадов, черных смолокуров, тихого, такого приятного издали звона церквушек над трясиной, край лирников и тьмы.

В то время как раз подходил к концу длительный и болезненный процесс вымирания нашей шляхты. Эта смерть, это гниение заживо длилось долго, почти два столетия.

И если в восемнадцатом веке шляхта умирала бурно, с дуэлями, умирала на соломе, промотав миллионы, если в начале девятнадцатого умирание ее еще было овеяно тихой грустью забытых дворцов в березовых рощах, то в мои времена это было уже не поэтично и совсем не грустно, а мерзко, подчас даже жутко в своей обнаженности.

Это было умирание байбаков, что зашились в свои норы, умирание нищих, предки которых были отмечены Городельским привилеем ; они жили в полуразрушенных дворцах, ходили едва ли не в домотканых одеждах, но их спесь была безгранична.

Это было одичание без просветления: отвратительные, подчас кровавые поступки, причину которых можно было искать только на дне их близко или слишком далеко друг от друга посаженных глаз, глаз изуверов и дегенератов.

Топили печки, облицованные голландским кафелем, пощепанными обломками бесценной белорусской мебели семнадцатого столетия, сидели, как пауки, в своих холодных покоях, глядя в безграничную тьму сквозь окно, по стеклам которого сбегали наискось флотилии капель.




Top