Главная › Уход › Крошечная клетушка шагов в шесть. Книги на заказ - Ф

Крошечная клетушка шагов в шесть. Книги на заказ - Ф

Он проснулся на другой день уже поздно, после тревожного сна, но сон не подкрепил его. Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и всё казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях и служившая постелью Раскольникову. Часто он спал на ней так, как был, не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим старым, ветхим, студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал всё что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье. Перед софой стоял маленький столик. Трудно было более опуститься и обнеряшиться; но Раскольникову это было даже приятно в его теперешнем состоянии духа. Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки, обязанной ему прислуживать и заглядывавшей иногда в его комнату, возбуждало в нем желчь и конвульсии. Так бывает у иных мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся. Квартирная хозяйка его две недели как уже перестала ему отпускать кушанье, и он не подумал еще до сих пор сходить объясниться с нею, хотя и сидел без обеда. Настасья, кухарка и единственная служанка хозяйкина, отчасти была рада такому настроению жильца и совсем перестала у него убирать и мести, так только в неделю раз, нечаянно, бралась иногда за веник. Она же и разбудила его теперь. Вставай, чего спишь! закричала она над ним, десятый час. Я тебе чай принесла; хошь чайку-то? Поди отощал? Жилец открыл глаза, вздрогнул и узнал Настасью. Чай-то от хозяйки, что ль? спросил он, медленно и с болезненным видом приподнимаясь на софе. Како от хозяйки! Она поставила перед ним свой собственный надтреснутый чайник, с спитым уже чаем, и положила два желтых кусочка сахару. Вот, Настасья, возьми, пожалуйста, сказал он, пошарив в кармане (он так и спал одетый) и вытащив горсточку меди, сходи и купи мне сайку. Да возьми в колбасной хоть колбасы немного, подешевле. Сайку я тебе сею минутою принесу, а не хошь ли вместо колбасы-то щей? Хорошие щи, вчерашние. Еще вчера тебе отставила, да ты пришел поздно. Хорошие щи. Когда щи были принесены и он принялся за них, Настасья уселась подле него на софе и стала болтать. Она была из деревенских баб и очень болтливая баба. Прасковья-то Павловна в полицу на тебя хочет жалиться, сказала она. Он крепко поморщился. В полицию? Что ей надо? Денег не платишь и с фатеры не сходишь. Известно, что надо. Э, черта еще этого недоставало, бормотал он, скрыпя зубами, нет, это мне теперь... некстати... Дура она, прибавил он громко. Я сегодня к ней зайду, поговорю. Дура-то она дура, такая же, как и я, а ты что, умник, лежишь как мешок, ничего от тебя не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь? Я делаю... нехотя и сурово проговорил Раскольников. Что делаешь? Работу... Каку работу? Думаю, серьезно отвечал он помолчав. Настасья так и покатилась со смеху. Она была из смешливых и, когда рассмешат, смеялась неслышно, колыхаясь и трясясь всем телом, до тех пор, что самой тошно уж становилось. Денег-то много, что ль, надумал? смогла она наконец выговорить. Без сапог нельзя детей учить. Да и наплевать. А ты в колодезь не плюй. За детей медью платят. Что на копейки сделаешь? продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям. А тебе бы сразу весь капитал? Он странно посмотрел на нее. Да, весь капитал, твердо отвечал он помолчав. Ну, ты помаленьку, а то испужаешь; страшно уж очинна. За сайкой-то ходить али нет? Как хочешь. Да, забыла! К тебе ведь письмо вчера без тебя пришло. Письмо! ко мне! от кого? От кого, не знаю. Три копейки почтальону своих отдала. Отдашь, что ли? Так неси же, ради бога, неси! закричал весь в волнении Раскольников, господи! Через минуту явилось письмо. Так и есть: от матери, из Р й губернии. Он даже побледнел, принимая его. Давно уже не получал он писем; но теперь и еще что-то другое вдруг сжало ему сердце. Настасья, уйди, ради бога; вот твои три копейки, только, ради бога, скорей уйди! Письмо дрожало в руках его; он не хотел распечатывать при ней: ему хотелось остаться наедине с этим письмом. Когда Настасья вышла, он быстро поднес его к губам и поцеловал; потом долго еще вглядывался в почерк адреса, в знакомый и милый ему мелкий и косенький почерк его матери, учившей его когда-то читать и писать. Он медлил; он даже как будто боялся чего-то. Наконец распечатал: письмо было большое, плотное, в два лота; два большие почтовые листа были мелко-намелко исписаны. «Милый мой Родя, писала мать, вот уже два месяца с лишком как я не беседовала с тобой письменно, от чего сама страдала и даже иную ночь не спала, думая. Но, наверно, ты не обвинишь меня в этом невольном моем молчании. Ты знаешь, как я люблю тебя; ты один у нас, у меня и у Дуни, ты наше всё, вся надежда, упование наше. Что было со мною, когда я узнала, что ты уже несколько месяцев оставил университет, за неимением чем содержать себя, и что уроки и прочие средства твои прекратились! Чем могла я с моими ста двадцатью рублями в год пенсиона помочь тебе? Пятнадцать рублей, которые я послала тебе четыре месяца назад, я занимала, как ты и сам знаешь, в счет этого же пенсиона, у здешнего нашего купца Афанасия Ивановича Вахрушина. Он добрый человек и был еще приятелем твоего отца. Но, дав ему право на получение за меня пенсиона, я должна была ждать, пока выплатится долг, а это только что теперь исполнилось, так что я ничего не могла во всё это время послать тебе. Но теперь, слава богу, я, кажется, могу тебе еще выслать, да и вообще мы можем теперь даже похвалиться фортуной, о чем и спешу сообщить тебе. И, во-первых, угадываешь ли ты, милый Родя, что сестра твоя вот уже полтора месяца как живет со мною, и мы уже больше не разлучимся и впредь. Слава тебе господи, кончились ее истязания, но расскажу тебе всё по порядку, чтобы ты узнал, как всё было, и что мы от тебя до сих пор скрывали. Когда ты писал мне, тому назад два месяца, что слышал от кого-то, будто Дуня терпит много от грубости в доме господ Свидригайловых, и спрашивал от меня точных объяснений, что могла я тогда написать тебе в ответ? Если б я написала тебе всю правду, то ты, пожалуй бы, всё бросил и хоть пешком, а пришел бы к нам, потому я и характер и чувства твои знаю, и ты бы не дал в обиду сестру свою. Я же сама была в отчаянии, но что было делать? Я и сама-то всей правды тогда не знала. Главное же затруднение состояло в том, что Дунечка, вступив прошлого года в их дом гувернанткой, взяла вперед целых сто рублей, под условием ежемесячного вычета из жалованья, и, стало быть, и нельзя было место оставить, не расплатившись с долгом. Сумму же эту (теперь могу тебе всё объяснить, бесценный Родя) взяла она более для того, чтобы выслать тебе шестьдесят рублей, в которых ты тогда так нуждался и которые ты и получил от нас в прошлом году. Мы тебя тогда обманули, написали, что это из скопленных Дунечкиных прежних денег, но это было не так, а теперь сообщаю тебе всю правду, потому что всё теперь переменилось внезапно, по воле божией, к лучшему, и чтобы ты знал, как любит тебя Дуня и какое у нее бесценное сердце. Действительно, господин Свидригайлов сначала обходился с ней очень грубо и делал ей разные неучтивости и насмешки за столом... Но не хочу пускаться во все эти тяжелые подробности, чтобы не волновать тебя напрасно, когда уж всё теперь кончено. Короче, несмотря на доброе и благородное обращение Марфы Петровны, супруги господина Свидригайлова, и всех домашних, Дунечке было очень тяжело, особенно когда господин Свидригайлов находился, по старой полковой привычке своей, под влиянием Бахуса. Но что же оказалось впоследствии? Представь себе, что этот сумасброд давно уже возымел к Дуне страсть, но всё скрывал это под видом грубости и презрения к ней. Может быть, он и сам стыдился и приходил в ужас, видя себя уже в летах и отцом семейства, при таких легкомысленных надеждах, а потому и злился невольно на Дуню. А может быть, и то, что он грубостию своего обращения и насмешками хотел только прикрыть от других всю истину. Но наконец не удержался и осмелился сделать Дуне явное и гнусное предложение, обещая ей разные награды и сверх того бросить всё и уехать с нею в другую деревню или, пожалуй, за границу. Можешь представить себе все ее страдания! Оставить сейчас место было нельзя, не только по причине денежного долга, но и щадя Марфу Петровну, которая могла бы вдруг возыметь подозрения, а следовательно, и пришлось бы поселить в семействе раздор. Да и для Дунечки был бы большой скандал; уж так не обошлось бы. Были тут и многие разные причины, так что раньше шести недель Дуня никак не могла рассчитывать вырваться из этого ужасного дома. Конечно, ты знаешь Дуню, знаешь, как она умна и с каким твердым характером. Дунечка многое может сносить и даже в самых крайних случаях найти в себе столько великодушия, чтобы не потерять своей твердости. Она даже мне не написала обо всем, чтобы не расстроить меня, а мы часто пересылались вестями. Развязка же наступила неожиданная. Марфа Петровна нечаянно подслушала своего мужа, умолявшего Дунечку в саду, и, поняв всё превратно, во всем ее же и обвинила, думая, что она-то всему и причиной. Произошла у них тут же в саду ужасная сцена: Марфа Петровна даже ударила Дуню, не хотела ничего слушать, а сама целый час кричала и, наконец, приказала тотчас же отвезти Дуню ко мне в город, на простой крестьянской телеге, в которую сбросили все ее вещи, белье, платья, всё как случилось, неувязанное и неуложенное. А тут поднялся проливной дождь, и Дуня, оскорбленная и опозоренная, должна была проехать с мужиком целых семнадцать верст в некрытой телеге. Подумай теперь, что могла я тебе написать в письме, в ответ на твое, полученное мною два месяца назад, и о чем писать? Сама я была в отчаянии; правду написать тебе не смела, потому что ты очень бы был несчастлив, огорчен и возмущен, да и что мог бы ты сделать? Пожалуй, еще себя погубить, да и Дунечка запрещала; а наполнять письмо пустяками и о чем-нибудь, тогда как в душе такое горе, я не могла. Целый месяц у нас по всему городу ходили сплетни об этой истории, и до того уж дошло, что нам даже в церковь нельзя было ходить с Дуней от презрительных взглядов и шептаний, и даже вслух при нас были разговоры. Все-то знакомые от нас отстранились, все перестали даже кланяться, и я наверно узнала, что купеческие приказчики и некоторые канцеляристы хотели нанести нам низкое оскорбление, вымазав дегтем ворота нашего дома, так что хозяева стали требовать, чтобы мы с квартиры съехали. Всему этому причиной была Марфа Петровна, которая успела обвинить и загрязнить Дуню во всех домах. Она у нас со всеми знакома и в этот месяц поминутно приезжала в город, и так как она немного болтлива и любит рассказывать про свои семейные дела и, особенно, жаловаться на своего мужа всем и каждому, что очень нехорошо, то и разнесла всю историю, в короткое время, не только в городе, но и по уезду. Я заболела, Дунечка же была тверже меня, и если бы ты видел, как она всё переносила и меня же утешала и ободряла! Она ангел! Но, по милосердию божию, наши муки были сокращены: господин Свидригайлов одумался и раскаялся и, вероятно пожалев Дуню, представил Марфе Петровне полные и очевидные доказательства всей Дунечкиной невинности, а именно: письмо, которое Дуня еще до тех пор, когда Марфа Петровна застала их в саду, принуждена была написать и передать ему, чтоб отклонить личные объяснения и тайные свидания, на которых он настаивал, и которое, по отъезде Дунечки, осталось в руках господина Свидригайлова. В этом письме она самым пылким образом и с полным негодованием укоряла его именно за неблагородство поведения его относительно Марфы Петровны, поставляла ему на вид, что он отец и семьянин и что, наконец, как гнусно с его стороны мучить и делать несчастною и без того уже несчастную и беззащитную девушку. Одним словом, милый Родя, письмо это так благородно и трогательно написано, что я рыдала, читая его, и до сих пор не могу его читать без слез. Кроме того, в оправдание Дуни, явились, наконец, и свидетельства слуг, которые видели и знали гораздо больше, чем предполагал сам господин Свидригайлов, как это и всегда водится. Марфа Петровна была совершенно поражена и «вновь убита», как сама она нам признавалась, но зато вполне убедилась в невинности Дунечкиной и на другой же день, в воскресенье, приехав прямо в собор, на коленях и со слезами молила владычицу дать ей силу перенесть это новое испытание и исполнить долг свой. Затем, прямо из собора, ни к кому не заезжая, приехала к нам, рассказала нам всё, горько плакала и, в полном раскаянии, обнимала и умоляла Дуню простить ее. В то же утро, нисколько не мешкая, прямо от нас, отправилась по всем домам в городе и везде, в самых лестных для Дунечки выражениях, проливая слезы, восстановила ее невинность и благородство ее чувств и поведения. Мало того, всем показывала и читала вслух собственноручное письмо Дунечкино к господину Свидригайлову и даже давала снимать с него копии (что, мне кажется, уже и лишнее). Таким образом ей пришлось несколько дней сряду объезжать всех в городе, так как иные стали обижаться, что другим оказано было предпочтение, и таким образом завелись очереди, так что в каждом доме уже ждали заранее и все знали, что в такой-то день Марфа Петровна будет там-то читать это письмо, и на каждое чтение опять-таки собирались даже и те, которые письмо уже несколько раз прослушали и у себя в домах, и у других знакомых, по очереди. Мое мнение, что многое, очень многое, тут было лишнее; но Марфа Петровна уже такого характера. По крайней мере она вполне восстановила честь Дунечки, и вся гнусность этого дела легла неизгладимым позором на ее мужа, как на главного виновника, так что мне его даже и жаль; слишком уже строго поступили с этим сумасбродом. Дуню тотчас же стали приглашать давать уроки в некоторых домах, но она отказалась. Вообще же все стали к ней вдруг относиться с особенным уважением. Всё это способствовало главным образом и тому неожиданному случаю, через который теперь меняется, можно сказать, вся судьба наша. Узнай, милый Родя, что к Дуне посватался жених и что она успела уже дать свое согласие, о чем и спешу уведомить тебя поскорее. И хотя дело это сделалось и без твоего совета, но ты, вероятно, не будешь ни на меня, ни на сестру в претензии, так как сам увидишь, из дела же, что ждать и откладывать до получения твоего ответа было бы нам невозможно. Да и сам ты не мог бы заочно обсудить всего в точности. Случилось же так. Он уже надворный советник, Петр Петрович Лужин, и дальний родственник Марфы Петровны, которая многому в этом способствовала. Начал с того, что через нее изъявил желание с нами познакомиться, был как следует принят, пил кофе, а на другой же день прислал письмо, в котором весьма вежливо изъяснил свое предложение и просил скорого и решительного ответа. Человек он деловой и занятый, и спешит теперь в Петербург, так что дорожит каждою минутой. Разумеется, мы сначала были очень поражены, так как всё это произошло слишком скоро и неожиданно. Соображали и раздумывали мы вместе весь тот день. Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двух местах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет, но он довольно приятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообще человек он весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный. Но это, может быть, только так кажется с первого взгляда. Да и предупреждаю тебя, милый Родя, как увидишься с ним в Петербурге, что произойдет в очень скором времени, то не суди слишком быстро и пылко, как это и свойственно тебе, если на первый взгляд тебе что-нибудь в нем не покажется. Говорю это на случай, хотя и уверена, что он произведет на тебя впечатление приятное. Да и кроме того, чтоб обознать какого бы то ни было человека, нужно относиться к нему постепенно и осторожно, чтобы не впасть в ошибку и предубеждение, которые весьма трудно после исправить и загладить. А Петр Петрович, по крайней мере по многим признакам, человек весьма почтенный. В первый же свой визит он объявил нам, что он человек положительный, но во многом разделяет, как он сам выразился, «убеждения новейших поколений наших» и враг всех предрассудков. Многое и еще он говорил, потому что несколько как бы тщеславен и очень любит, чтоб его слушали, но ведь это почти не порок. Я, разумеется, мало поняла, но Дуня объяснила мне, что он человек хотя и небольшого образования, но умный и, кажется, добрый. Ты знаешь характер сестры твоей, Родя. Это девушка твердая, благоразумная, терпеливая и великодушная, хотя и с пылким сердцем, что я хорошо в ней изучила. Конечно, ни с ее, ни с его стороны особенной любви тут нет, но Дуня, кроме того что девушка умная, в то же время и существо благородное, как ангел, и за долг поставит себе составить счастье мужа, который в свою очередь стал бы заботиться о ее счастии, а в последнем мы не имеем, покамест, больших причин сомневаться, хотя и скоренько, признаться, сделалось дело. К тому же он человек очень расчетливый и, конечно, сам увидит, что его собственное супружеское счастье будет тем вернее, чем Дунечка будет за ним счастливее. А что там какие-нибудь неровности в характере, какие-нибудь старые привычки и даже некоторое несогласие в мыслях (чего и в самых счастливых супружествах обойти нельзя), то на этот счет Дунечка сама мне сказала, что она на себя надеется; что беспокоиться тут нечего и что она многое может перенести, под условием если дальнейшие отношения будут честные и справедливые. Он, например, и мне показался сначала как бы резким; но ведь это может происходить именно оттого, что он прямодушный человек, и непременно так. Например, при втором визите, уже получив согласие, в разговоре он выразился, что уж и прежде, не зная Дуни, положил взять девушку честную, но без приданого, и непременно такую, которая уже испытала бедственное положение; потому, как объяснил он, что муж ничем не должен быть обязан своей жене, а гораздо лучше, если жена считает мужа за своего благодетеля. Прибавлю, что он выразился несколько мягче и ласковее, чем я написала, потому что я забыла настоящее выражение, а помню одну только мысль, и, кроме того, сказал он это отнюдь не преднамеренно, а, очевидно, проговорившись, в пылу разговора, так что даже старался потом поправиться и смягчить; но мне все-таки показалось это немного как бы резко, и я сообщила потом Дуне. Но Дуня даже с досадой отвечала мне, что «слова еще не дело», и это, конечно, справедливо. Пред тем, как решиться, Дунечка не спала всю ночь и, полагая, что я уже сплю, встала с постели и всю ночь ходила взад и вперед по комнате; наконец стала на колени и долго и горячо молилась перед образом, а наутро объявила мне, что она решилась. Я уже упомянула, что Петр Петрович отправляется теперь в Петербург. У него там большие дела, и он хочет открыть в Петербурге публичную адвокатскую контору. Он давно уже занимается хождением по разным искам и тяжбам и на днях только что выиграл одну значительную тяжбу. В Петербург же ему и потому необходимо, что там у него одно значительное дело в сенате. Таким образом, милый Родя, он и тебе может быть весьма полезен, даже во всем, и мы с Дуней уже положили, что ты, даже с теперешнего же дня, мог бы определенно начать свою будущую карьеру и считать участь свою уже ясно определившеюся. О если б это осуществилось! Это была бы такая выгода, что надо считать ее не иначе, как прямою к нам милостию вседержителя. Дуня только и мечтает об этом. Мы уже рискнули сказать несколько слов на этот счет Петру Петровичу. Он выразился осторожно и сказал, что, конечно, так как ему без секретаря обойтись нельзя, то, разумеется, лучше платить жалованье родственнику, чем чужому, если только тот окажется способным к должности (еще бы ты-то не оказался способен!), но тут же выразил и сомнение, что университетские занятия твои не оставят тебе времени для занятий в его конторе. На этот раз тем дело и кончилось, но Дуня ни о чем, кроме этого, теперь и не думает. Она теперь, уже несколько дней, просто в каком-то жару и составила уже целый проект о том, что впоследствии ты можешь быть товарищем и даже компанионом Петра Петровича по его тяжебным занятиям, тем более что ты сам на юридическом факультете. Я, Родя, вполне с нею согласна и разделяю все ее планы и надежды, видя в них полную вероятность; и, несмотря на теперешнюю, весьма объясняемую уклончивость Петра Петровича (потому что он тебя еще не знает), Дуня твердо уверена, что достигнет всего своим добрым влиянием на будущего своего мужа, и в этом она уверена. Уж конечно, мы остереглись проговориться Петру Петровичу хоть о чем-нибудь из этих дальнейших мечтаний наших и, главное, о том, что ты будешь его компанионом. Он человек положительный и, пожалуй, принял бы очень сухо, так как всё это показалось бы ему одними только мечтаниями. Равным образом ни я, ни Дуня ни полслова еще не говорили с ним о крепкой надежде нашей, что он поможет нам способствовать тебе деньгами, пока ты в университете; потому не говорили, что, во-первых, это и само собой сделается впоследствии, и он, наверно, без лишних слов, сам предложит (еще бы он в этом-то отказал Дунечке) тем скорее, что ты и сам можешь стать его правою рукой по конторе и получать эту помощь не в виде благодеяния, а в виде заслуженного тобою жалованья. Так хочет устроить Дунечка, и я с нею вполне согласна. Во-вторых же, потому не говорили, что мне особенно хотелось поставить тебя с ним, при предстоящей теперешней встрече нашей, на ровной ноге. Когда Дуня говорила ему о тебе с восторгом, он отвечал, что всякого человека нужно сначала осмотреть самому и поближе, чтоб о нем судить, и что он сам предоставляет себе, познакомясь с тобой, составить о тебе свое мнение. Знаешь что, бесценный мой Родя, мне кажется, по некоторым соображениям (впрочем, отнюдь не относящимся к Петру Петровичу, а так, по некоторым моим собственным, личным, даже, может быть, старушечьим, бабьим капризам), мне кажется, что я, может быть, лучше сделаю, если буду жить после их брака особо, как и теперь живу, а не вместе с ними. Я уверена вполне, что он будет так благороден и деликатен, что сам пригласит меня и предложит мне не разлучаться более с дочерью, и если еще не говорил до сих пор, то, разумеется, потому что и без слов так предполагается; но я откажусь. Я замечала в жизни не раз, что тещи не очень-то бывают мужьям по сердцу, а я не только не хочу быть хоть кому-нибудь даже в малейшую тягость, но и сама хочу быть вполне свободною, покамест у меня хоть какой-нибудь свой кусок да такие дети, как ты и Дунечка. Если возможно, то поселюсь подле вас обоих, потому что, Родя, самое-то приятное я приберегла к концу письма: узнай же, милый друг мой, что, может быть, очень скоро мы сойдемся все вместе опять и обнимемся все трое после почти трехлетней разлуки! Уже наверно решено, что я и Дуня выезжаем в Петербург, когда именно, не знаю, но, во всяком случае, очень, очень скоро, даже, может быть, через неделю. Всё зависит от распоряжений Петра Петровича, который, как только осмотрится в Петербурге, тотчас же и даст нам знать. Ему хочется, по некоторым расчетам, как можно поспешить церемонией брака и даже, если возможно будет, сыграть свадьбу в теперешний же мясоед, а если не удастся, по краткости срока, то тотчас же после госпожинок. О, с каким счастьем прижму я тебя к моему сердцу! Дуня вся в волнении от радости свидания с тобой, и сказала раз, в шутку, что уже из этого одного пошла бы за Петра Петровича. Ангел она! Она теперь ничего тебе не приписывает, а велела только мне написать, что ей так много надо говорить с тобой, так много, что теперь у ней и рука не поднимается взяться за перо, потому что в нескольких строках ничего не напишешь, а только себя расстроишь; велела же тебя обнять крепче и переслать тебе бессчетно поцелуев. Но, несмотря на то, что мы, может быть, очень скоро сами сойдемся лично, я все-таки тебе на днях вышлю денег, сколько могу больше. Теперь, как узнали все, что Дунечка выходит за Петра Петровича, и мой кредит вдруг увеличился, и я наверно знаю, что Афанасий Иванович поверит мне теперь, в счет пенсиона, даже до семидесяти пяти рублей, так что я тебе, может быть, рублей двадцать пять или даже тридцать пришлю. Прислала бы и больше, но боюсь за наши расходы дорожные; и хотя Петр Петрович был так добр, что взял на себя часть издержек по нашему проезду в столицу, а именно, сам вызвался, на свой счет, доставить нашу поклажу и большой сундук (как-то у него там через знакомых), но все-таки нам надо рассчитывать и на приезд в Петербург, в который нельзя показаться без гроша, хоть на первые дни. Мы, впрочем, уже всё рассчитали с Дунечкой до точности, и вышло, что дорога возьмет немного. До железной дороги от нас всего только девяносто верст, и мы уже, на всякий случай, сговорились с одним знакомым нам мужичком-извозчиком; а там мы с Дунечкой преблагополучно прокатимся в третьем классе. Так что, может быть, я тебе не двадцать пять, а, наверно, тридцать рублей изловчусь выслать. Но довольно; два листа кругом уписала, и места уж больше не остается; целая наша история; ну да и происшествий-то сколько накопилось! А теперь, бесценный мой Родя, обнимаю тебя до близкого свидания нашего и благословляю тебя материнским благословением моим. Люби Дуню, свою сестру, Родя; люби так, как она тебя любит, и знай, что она тебя беспредельно, больше себя самой любит. Она ангел, а ты, Родя, ты у нас всё вся надежда наша и всё упование. Был бы только ты счастлив, и мы будем счастливы. Молишься ли ты богу, Родя, по-прежнему и веришь ли в благость творца и искупителя нашего? Боюсь я, в сердце своем, не посетило ли и тебя новейшее модное безверие? Если так, то я за тебя молюсь. Вспомни, милый, как еще в детстве своем, при жизни твоего отца, ты лепетал молитвы свои у меня на коленях и как мы все тогда были счастливы! Прощай, или, лучше, до свидания ! Обнимаю тебя крепко-крепко и целую бессчетно.

Твоя до гроба

Пульхерия Раскольникова.

Почти всё время как читал Раскольников, с самого начала письма, лицо его было мокро от слез; но когда он кончил, оно было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная, злая улыбка змеилась по его губам. Он прилег головой на свою тощую и затасканную подушку и думал, долго думал. Сильно билось его сердце, и сильно волновались его мысли. Наконец ему стало душно и тесно в этой желтой каморке, похожей на шкаф или на сундук. Взор и мысль просили простору. Он схватил шляпу и вышел, на этот раз уже не опасаясь с кем-нибудь встретиться на лестнице; забыл он об этом. Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему, шел, не замечая дороги, шепча про себя и даже говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих. Многие принимали его за пьяного.

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

Уходя, Раскольников успел просунуть руку в карман, загреб сколько пришлось медных денег, доставшихся ему с разменянного в распивочной рубля, и неприметно положил на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться.

«Ну что это за вздор такой я сделал, - подумал он, - тут у них Соня есть, а мне самому надо». Но рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы не взял, он махнул рукой и пошел на свою квартиру. «Соне помадки ведь тоже нужно, - продолжал он, шагая по улице, и язвительно усмехнулся, - денег стоит сия чистота… Гм! А ведь Сонечка-то, пожалуй, сегодня и сама обанкрутится, потому тот же риск, охота по красному зверю… золотопромышленность…20 вот они все, стало быть, и на бобах завтра без моих-то денег… Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает!»

Он задумался.

Ну а коли я соврал, - воскликнул он вдруг невольно, - коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное всё - предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!..

Трудно было более опуститься и обнеряшиться; но Раскольникову это было даже приятно в его теперешнем состоянии духа. Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки, обязанной ему прислуживать и заглядывавшей иногда в его комнату, возбуждало в нем желчь и конвульсии. Так бывает у иных мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся. Квартирная хозяйка его две недели как уже перестала ему отпускать кушанье, и он не подумал еще до сих пор сходить объясниться с нею, хотя и сидел без обеда. Настасья, кухарка и единственная служанка

Глава 14. Комнаты, углы, койки, части коек

ОДИНОКИЕ ЖИЛЬЦЫ

Комнатка скромная, тесная, милая;
Тень непроглядная, тень безответная...

А. Голенище-Кутузов. Романс «В четырех стенах»

В последней трети XIX века все чаще одинокие чиновники, о которых мы начали рассказывать в предыдущем разделе, становились жильцами у своих семейных коллег. Условия проживания - самые разные, обычно: дрова, вода и уборка с натиркой пола хозяйской прислугой комнаты жильца.

Часто жильцу разрешалось утром и вечером пользоваться кипятком из хозяйского самовара, обедал же чиновник тогда в кухмистерской, или приносил еду в судках к себе в комнату, или по заказу ему доставляли ее из кухмистерской. Бывало, что жилец становился еще и «нахлебником» - за плату он получал возможность питаться вместе с хозяевами.

Все это создавало иллюзию семейной жизни. А именно в семье петербуржец ощущал себя особенно комфортно.

Значительно хуже, если комнату снимали не в семейной квартире. Как, например, герои романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». «Этот дом стоял весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками - портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и прочими».

<...> «Раскольников занимал "каморку от жильцов"... Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру. Крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.

Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при выходе на улицу, ему непременно надо было проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворенной на лестницу».

А вот описания жилья Сонечки и Свидригайлова из того же романа: «Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная, отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькою скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот все, что было в комнате.Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок».

<...> «Свидригайлов занимал две меблированные, довольно просторные комнаты. Дунечка недоверчиво осматривалась, но ничего особенного не заметила ни в убранстве, ни в расположении комнат, хотя бы и можно было кой-что заметить, например, что квартира Свидригайлова приходилась как-то между двумя почти необитаемыми квартирами. Вход к нему был не прямо из коридора, а через две хозяйкины комнаты, почти пустые».

Еще примеры литературных описаний жилья петербуржцев у иных авторов. Комната Марии Петровны, осиротевшей еще гимназисткой. По завершении обучения работала конторщицей в редакции газеты, переписчицей в окружном суде. «Лампа слабо освещала небольшую, неприветливую комнату... Комната была длинная и узкая, с одним окном, упиравшимся в темную кирпичную стену. Обои своим грязно-свинцовым цветом наводили тоску и уныние, пахло сыростью и гнилью». (Рассказ С. Васюкова «Причины неизвестны» в сборнике «Среди жизни. Этюды и очерки», опубликован в 1890 году.)

Студент Рогов в рассказе «Почему?!» того же автора нанимал у «хозяйки, аккуратной и честной чухонки», «полутемную, угрюмую и сырую комнату - убогую конуру. Эти свинцовые с плесенью обои, тощая железная в углу печка - от всего этого веет чем-то недружелюбным, даже враждебным».

«На Петербургской стороне, в отдаленном закоулке, в ветхом деревянном домике, нанимал комнату старый, сгорбленный чиновник в отставке... и терпел он большую нужду», - говорится в рассказе А.В. Плещеева «Цветы» (из сборника «В дороге и дома», вышедшего в свет в 1899 году).

«Длинная, узкая комната походила на просторный фоб», - пишет С. Васюков в рассказе «Одинокий» (сборник «Карьеристы и идеалисты», 1899 года издания).

А.П. Плетнев в повести «Бездомовье» приводит описание наемного жилья бедного студента на «углу Среднего проспекта и одной из отдаленных линий Васильевского острова. Поднявшись по указанной дворником темной и узкой лестнице на дворе, он позвонил у низкой двери в четвертом этаже. Повела его через кухню в темный коридор, слабо освещенный сквозь матовое стекло закрытой двери, которая вела в комнату студента. Комната имела шагов 6 в длину и 4 в ширину».

Примеры можно приводить бесконечно, но следует остановиться - общий вид редко ремонтируемых, мрачных нанимаемых комнат уже перед глазами...

Семьи бедняков

Если жизнь одинокого обывателя, арендовавшего комнату, была печальна, то что уж говорить о целых семьях.

Например, вот как жила семья Мармеладовых в описании Ф.М. Достоевского: «Маленькая закоптелая дверь в конце лестницы, на самом верху, была отворена. Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной; всю ее было видно из сеней. Все было разбросано и в беспорядке, в особенности разное детское тряпье. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый, очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый. На краю стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике. Выходило, что Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная».

Проживание в проходной комнате мало чем отличалось от углового житья, о чем наш следующий рассказ.

МНОГОСТУПЕНЧАТАЯ СУБАРЕНДА

В Петербурге было 12 тысяч квартир для угловых жильцов, что составляло почти десятую часть (9,2 %) всех квартир. Единицей аренды могла выступать не только квартира или комната, но и каморка, угол, полкойки и даже треть койки. Обычно цепочка событий выглядела так: домовладелец сдавал в аренду квартиру целиком. Арендатор в этой квартире сдавал отдельные углы, в свою очередь угловые жильцы могли втиснуть к себе в угол еще одну кровать и сдавать ее холостому рабочему. А коечный жилец мог поочередно делиться своим ложем с одним или даже двумя товарищами, с которыми он работал в разные смены. Такая сложная многозвенная субаренда, как ни странно, дозволялась по существовавшим правилам, согласия домовладельца на подобное даже не требовалось. Называлось это «нанимать от жильцов».

Редко встречались «каморки» - небольшие помещения без окон. От основного помещения каморку отгораживала тонкая тесовая перегородка, иногда не доходившая до потолка на 1-1,5 аршина. Но даже при перегородке до потолка каморка не могла считаться комнатой из-за отсутствия в ней окна. Она представляла собой деревянный ящик (площадью 2 на 3 аршина - 1,5х2 метра), лишенный света и недоступный никакому обмену воздуха. Обычно каморки выделялись за печкой. Стоил угол-каморка от 6 до 12 рублей в месяц. Какой-нибудь фабричный слесарь, имеющий возможность снять каморку, считался «богачом».

«Угол» выделялся ситцевыми занавесками. В комнате жили обыкновенно по 4 семьи, на широких семейных кроватях спали вместе с родителями и дети. Более ценились передние углы у окон, стоившие по 5 рублей. Задние углы у печки стоили по 3 рубля.

Все авторы подчеркивали чрезвычайно высокую плотность заселения квартир для угловых жильцов: «Нередко даже, когда вся комната уже заставлена кроватями, избыточные жильцы... спят на полу в кухне, коридорах, узких проходах, в темных углах. Площадь пола служит единственным мерилом вместимости» («Петербург и его жизнь», издана в 1914 году).

Доктор А.Н. Рубель в 1900 году сделал доклад второму отделению Общества охранения народного здравия об угловых жильцах. Он обследовал более 200 квартир. Приведу выдержки из его доклада. «Минимальное по гигиене количество воздуха 3/4 куб. сажени, в реальности 0,59-0,68. Кровати стоят почти вплотную друг к другу. В той же самой комнате, которая служит общей спальней, помещается нередко и мастер-кустарь: портной, сапожник, туфельщик, шапочник, скорняк и др.; его верстак, убогий скарб, который служит материалом для его изделий, - все помещается в общей спальне, и несчастный обитатель угловой квартиры своими легкими поглощает всю ту пыль и грязь, которая уже при легком прикосновении густым столбом поднимается над всей этой ветошью».

Плата за аршин пола в хороших квартирах - 19,3 рубля в год. Хозяин «угловой квартиры» платил по 22,3 рубля, а жилец угла - 46,8 рубля. Как ни парадоксально, но благоустроенные «барские» квартиры приносили почти в два раза меньший доход, чем перенаселенные квартиры для угловых жильцов...

Предваряя следующий раздел, должна заметить, что приводимые в нем познавательные сведения из прежнего исчезнувшего бытового обихода, при очевидной их незатейливости, возможно, в каких-либо деталях обретут интерес для практического использования читателями.

Комната Раскольникова

«Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и всё казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях и служившая постелью Раскольникову. Часто он спал на ней так, как был, не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим старым, ветхим, студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал всё что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье. Перед софой стоял маленький столик.»

Квартира Мармеладовых

«Маленькая закоптелая дверь в конце лестницы, на самом верху, была отворена. Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной; всю ее было видно из сеней. Все было разбросано и в беспорядке, в особенности разное детское тряпье. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый. На краю стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике. Выходило, что Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная. Дверь в дальнейшие помещения или клетки, на которые разбивалась квартира Амалии Липпевехзель, была приотворена. Там было шумно и крикливо. Хохотали. Кажется, играли в карты и пили чай. Вылетали иногда слова самые нецеремонные.»

Комната Сони

«Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок.»

Комната Родиона-это крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными обоями, и до того низкая что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок. Отставшие, желтого цвета обои вызывают такое же расслоение и в душе, калеча и ломая ее навсегда. Как гроб видится нам кровать Раскольникова - неуклюжая большая софа, которую сплошь покрывают лохмотья.

Именно в таких комнатах, которые угнетают людей, давят на их психику, созревают самые ужасные и дьявольские планы. В своей клетушке Раскольников вынашивал и обдумывал свою пробу. Конечно, нельзя утверждать, что на Родиона действовала только его комната, были и другие причины преступления.

Комната Сони немного отличается от других, описанных в романе. Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Как мы видим, несмотря на большие размеры комната не дает простора, а наоборот угнетает и душит. Соне, как и другим героям, пришлось пройти через физические страдания, но ее душа не заледенела. Она сумела пройти через унижения и при этом сохранить живую душу и ту необходимую связь с миром, которую порвал Раскольников, совершив самый страшный грех- убийство.

Действительно, замкнутость свойственна Раскольникову и она ещё в большей степени проявляется после преступления. Он забился в своей клетушке как паук, стал чуждаться людей, ни с кем не хотел разговаривать. После совершенного им греха, Раскольников хочет спрятаться от людей и поразмыслить над своей теорией, в которой он разочаровывается. Комната становится для него шкафом, местом, где можно скрыться и куда редко кто заглядывает.

Но вернемся к Соне. Почему она не пошла по пути Раскольникова? Почему устояла? Одна из причин - это вера в Бога. В ее комнате мы видим Новый Завет, который она читает Раскольникову. Соня верит, что за страдания ей воздастся. Она отказывается судить кого-либо и приемлет мир таким, какой он есть. Свою веру она передаст потом Раскольникову, и он сможет выйти из тупика.

Достоевский в своем произведении уделяет особое внимание цветовой гамме романа. В описании интерьера автор отдает предпочтение желтому цвету, также используются коричневый, красный, белый и зеленый. Комната Алены Ивановны была с желтыми обоями, с мебелью из желтого дерева, картинами в желтых рамках.

Дом, в котором жила Соня, был зеленого цвета. Раскольников оборотился к стене, где на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал один неуклюжий белый цветок, с какими-то коричневыми черточками. Желтый цвет является хорошим дополнением к драматическим переживаниям героев.

Лев Николаевич Толстой

(1828-1910)

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-15

К. В. МОЧУЛЬСКИЙ.

Из книги "Достоевский. Жизнь и творчество."

Черновые тетради раскрыли перед нами процесс создания романа. Но вот роман создан; это - целый мир, огромный и завершенный в себе: он управляется своими особыми законами, живет своей таинственной жизнью. Новая действительность, творимая гениальным художником, реальна, потому что вскрывает самую сущность бытия, но не реалистична, потому что нашей действительности не воспроизводит. Быть может, из всех мировых писателей Достоевский обладал самым необычным видением мира и самым могущественным даром воплощения. Неправдоподобна судьба его невероятных героев; необычна обстановка их жизни, загадочны их страсти и мысли. Наивное сознание пытается бороться с "достоевщиной"; это - "больной", "жестокий" талант, герои его - патологические типы, преступники, дегенераты, сумасшедшие. Но с Достоевским нельзя бороться: он овладевает сразу не только воображением читателя, но всем его существом, заражает своим исступлением, подчиняет ритму своего дыхания, изменяет физиологически. Влияние его имеет гипнотическую силу. Мир Достоевского вырастал медленно в течение двадцати лет - от "Бедных людей" до "Преступления и наказания". Только в этом романе он сложился окончательно, как особая духовная реальность. Это - первый из пяти романов-трагедий, или вернее, первый акт большой пятиактной трагедии.

Автор соблюдает единства классической трагедии: единства места, времени и действия. История Раскольникова разыгрывается в Петербурге. Самый фантастический на свете город порождает фантастического героя. В мире Достоевского место и обстановка мистически связаны с действующими лицами. Это - не нейтральное пространство, а духовные символы. Как Герман в "Пиковой даме" Пушкина, Раскольников - "петербургский тип". Только в таком угрюмом и таинственном городе могла зародиться "безобразная мечта" нищего студента. В "Подростке" Достоевский пишет: "В такое петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германа из "Пиковой дамы" (колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип - тип из петербургского периода) мне кажется, должна еще более укрепиться".

Раскольников - духовный брат Германа. Он тоже мечтает о Наполеоне, жаждет силы и убивает старуху. Его бунтом завершается "петербургский период русской истории". На протяжении романа - несколько кратких описаний города. Они напоминают театральные ремарки; но этих немногих острых черт достаточно, чтобы мы почувствовали "духовный пейзаж". Раскольников в ясный летний день стоит на Николаевском мосту и пристально вглядывается в "эту действительно великолепную панораму". "Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы, духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина". Душа Петербурга - душа Раскольникова: в ней то же величие и тот же холод. Герой "дивится своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывает разгадку его". Роман посвящен разгадке тайны Раскольникова - Петербурга - России. Петербург так же двойствен, как и порожденное им человеческое сознание. С одной стороны - царственная Нева, в голубой воде которой отражается золотой купол Исаакиевского собора,- "великолепная панорама", "пышная картина"; с другой - Сенная площадь с улочками и закоулками, населенными беднотой; мерзость и безобразие.

Таков и Раскольников: "Он замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темнорус, ростом выше среднего, тонок и строен"; мечтатель, романтик, дух высокий и гордый, благородная и сильная личность. Но у этого "прекрасного человека" есть своя Сенная, свое грязное подполье: "мысль" об убийстве и грабеже. Преступление героя, отвратительное и низкое, имеет сообщниками трущобы, подвалы, кабаки и притоны столицы. Кажется, что ядовитые испарения большого города, зараженное и лихорадочное его дыхание проникли в мозг нищего студента и породили в нем мысль об убийстве. Пьянство, нищета, порок, ненависть, злоба, разврат - все темное дно Петербурга - ведут убийцу в дом жертвы. Обстановка преступления, квартал и дом, в котором живет процентщица, вызывают в герое не меньшее "омерзение", чем его "безобразная мечта". Вот он идет "делать пробу". "На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и особенная летняя вонь. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, завершали отвратительный и грустный колорит картины.

Чувство глубочайшего Омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека...". Дом, в котором живет старуха, выходит одной стеной на канаву: "Он стоял весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками - портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и проч. Входящие и выходящие так и шмыгали под обоими воротами" После "пробы" Раскольников восклицает: "О Боже! как все это отвратительно". Его охватывает "чувство бесконечного отвращения". Сенная площадь со своими девицами, пьяницами и "промышленниками" и идея преступления - два образа одного душевного состояния Другой пример воплощения духа и одухов ления материи - описание комнаты Раскольникова "Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жал кий вид со своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стен обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок" Бывший студент спит на "неуклюжей большой софе, обитой ситцем, обыкновенно не раздеваясь, без простыни, покрываясь ветхим студенческим пальто" Автор сравнивает эту "желтую каморку" со шкафом, сундуком и гробом

Такова материальная оболочка "идеи" Раскольникова Его комната - келья монаха-аскета Он заперся в своем углу, в своем "подполье", улегся в "гроб" и думает Вся жизнь его ушла в мысль, внешний мир, люди, действительность - перестали существовать Он мечтает о богатстве, будучи совершенно беско рыстным, о практическом деле, будучи теоретиком Ему не нужно ни еды, ни платья, потому что он бесплотный дух, чистое самосознание. В нем продолжается тот процесс мышления, о котором нам рассказывал "человек из подполья" Только в такой тесной и низкой каморке могла родиться дикая идея о преступлении Мышление разъедает старую мораль, разлагает психо-физическое единство человека Раскольников должен пройти через аскезу, демате-риализироваться, чтоб почувствовать в себе демоническую силу и восстать на Бога. "Желтая каморка" - символ бесовского, завистливого отъединения Мир природный и вещный не имеет у Достоевского самостоятельного существования, он до конца очеловечен и одухотворен Обстановка всегда показана в преломлении сознания, как его функции. Комната, где живет человек, есть ландшафт его души

Так же "психологично" описание квартиры старухи-ростовщицы: темная и узкая лестница, четвертый этаж, слабо дребезжащий колокольчик, дверь, приотворяющаяся на крошечную щелочку, темная прихожая, разгороженная перегородкой, и, наконец, комната "с желтыми обоями, геранями и кисейными занавесками на окнах" "Мебель вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана, с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенам, да двух-трех грошевых картинок в желтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами в руках,- вот и вся мебель В углу, перед небольшим образом горела лампада Все было очень чисто - и мебель, и пол были оттерты под лоск все блестело" Герой сразу же переводит свое впечатление на язык психологии "Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота" Поразительна безличность этой обстановки, бездушность порядка, мещанская пошлость "немецких барышень" и ханжеское благочестие лампадки

Каморка Раскольникова - гроб, квартира старухи - опрятная сеть паука, комната Сони - уродливый сарай "Сонина комната походила как-будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, другой же угол был уж слишком безобразно тупой... Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели... желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам." Изуродованная Сонина судьба символизирована нежилой комнатой с уродливыми углами. У Раскольникова, отъединившегося от мира, тесный гроб, у Сони, обращенной к миру,- "большая комната с тремя окнами" Свидригайлов загадочно говорит Раскольникову: "Всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху". Идейный убийца задыхается в своем гробу, в безвоздушном пространстве мысли Он приходит к Соне в ее просторный сарай с тремя окнами подышать воздухом земли.

В городской пейзаж Достоевского неизменно входят "распивочные" и трактиры Под крики пьяных посетителей, среди чада и гама, герои его ведут острые идеологические диспуты, исповедуются и решают "последние вопросы". Низменность обстановки доведена до того предела, за которым начинается странная пронзительная лирика. В отвратительном и безобразном раскрывается внезапно неведомая красота. Раскольников спускается с тротуара по лестнице вниз, в подвальный этаж. "Из дверей, как раз в эту минуту выходили двое пьяных и, друг друга поддерживая и ругая, взбирались на улицу... За ними вышла еще разом целая ватага, человек в пять, с одною девкой и гармонией. . Хозяин заведения был в поддевке и в страшно засаленном черном атласном жилете, без галстука, а все лицо его было как-будто смазано маслом, точно железный замок За стойкой находился мальчишка лет четырнадцати, и был другой мальчишка, моложе, который подавал, если что спрашивали. Стояли крошеные огурцы, черные сухари и резанная кусочками рыба, все это очень дурно пахло. Было душно, так что было даже нестерпимо сидеть, и все до того было пропитано винным запахом, что, кажется, от одного этого воздуха можно было в пять минут сделаться пьяным" Эта распивочная - мир пьяненького чиновника Мармеладова. В винном запахе, Под смех и ругань пьяниц, рассказывает он Раскольникову свою скорбную повесть. Ее перебивают звуки шарманки и "детский надтреснутый семилетний голосок", поющий "Хуторок". Шарманка усиливает пафос рассказа о Христе, принимающем пьяненьких в царствие свое. "И прострет к нам руци Свои, и мы припадем... и заплачем... и все поймем! Тогда все поймем!.. И все поймут и Катерина Ивановна... и она поймет Господи, да приидет Царствие Твое!"

По силе религиозного напряжения исповедь пьяницы в кабаке уступает только сцене чтения Евангелия блудницей и разбойником. Лиризм Достоевского всегда "de profundis" Угрюмый Петербург, темные улицы, переулки, каналы, канавы и мосты, многоэтажные дома, заселенные беднотой, трактиры, подвальные распивочные, полицейские участки, набережные, острова - таков ландшафт "Преступления и наказания". Никаких "художественных описаний" и "красот природы" Протокольная запись "места действия", деловые ремарки режиссера А между тем, весь роман пронизан воздухом Петербурга, освещен его светом. Душа города воплощается в Раскольникове, звучит в нем, как тоскливая песня уличной шарманки "Я люблю, говорит он, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица: или еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают.." Мокрый снег, фонари, шарманка - весь Петербург в этих магических словах.

Герои Достоевского в своей духовности мало зависят от времен года и перемен погоды. В романах его очень редки метеорологические указания. Но когда они встречаются, в них всегда заключена транскрипция душевных состояний Явления природы, так же, как и пейзаж, существуют только в человеке и для человека Раскольников совершает преступление "в начале июля, в чрезвычайно жаркое время" Он бродит по городу. "Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца". Когда, после преступления, убийца идет в контору, его слепит солнце: "На улице опять жара стояла невыносимая, хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные. Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть, и голова его совсем закружилась - обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг на улицу в яркий солнечный день". Раскольников - ночной человек; в его каморке почти всегда темно; он - гордый дух тьмы, и его мечта о господстве порождена мраком. Ему чужда земная жизнь, освещенная солнцем, он отрезан от "дневного сознания" Но вот "идея" толкает теоретика на действие: ему приходится из сумерек отвлеченной мысли выйти в жизнь, столкнуться с реальностью. Свет дня ослепляет его, как ночную птицу. Из холода абстракции он попадает в летний Петербург - жаркий, зловонный, душный Это усиливает его нервную раздражительность, развивает зародыш болезни. Солнце обличает его беспомощность и слабость "Он даже убить не умеет", совершает промах за промахом и, как муха на свечку, летит.прямо в сети Порфирия Петровича Солнце у Достоевского - символ "живой жизни", побеждающей мертворожденную теорию. Раскольников входит в комнату старухи, ярко освещенную заходящим солнцем В уме его мелькает страшная мысль. "И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!" В ужасе преступника перед солнцем уже заключается предчувствие гибели.

День обличает Раскольникова, ночь поглощает в своем тем ном лоне его двойника Свидригайлова. Человек, надругавшийся над священной матерью-землей и разорвавший связь с человече ской семьей, убивает в себе личность и попадает во власть безликих космических сил. Последнюю ночь перед самоубийством Свидригайлов скитается по безлюдным улицам под грозой и проливным дождем Дух небытия, воплотившийся в нем, узнает в бун те стихий "наследье роковое" Хаос душевный сливается с хаосом природным Описание этой грозовой ночи - вершина "мистического реализма" Достоевского

До десяти часов вечера Свидригайлов посещает "разные трактиры и клоаки", слушает шарманку в каком-то увеселительном саду "Вечер был душный и мрачный К десяти часам вечера надвинулись со всех сторон страшные тучи - ударил гром, и дождь хлынул, как водопад Вода падала не каплями, а целыми струями хлестала на землю Молния сверкала поминутно, и можно было сосчитать до пяти раз в продолжение каждого зарева" В полночь он идет на Петербургскую сторону, снимает номер в грязной деревянной гостинице, но и эта крошечная клетушка не спасает его от разбушевавшихся стихий Они преследуют его "Это под окном, должно быть, какой-нибудь сад,- подумал он,- шумят деревья, как я не люблю шума деревьев, ночью, в бурю и в темноту, скверное ощущение!" Дождь, сырость, вода вызывают в нем нестерпимое отвращение "Никогда в жизнь мою не любил воды, даже в пейзажах", его мучит кошмар: оскорбленная им девочка - утопленница - лежит в гробу среди цветов Он распахивает окно "Ветер хлынул неистово в его тесную каморку и как бы морозным инеем облепил ему лицо Среди мрака и ночи раздался пушечный выстрел, за ним - другой А, сигнал" Вода прибывает, подумал он".

Образ утопленницы надвигается на него, как наводнение Вода мстит осквернителю Свидригайлов убивает себя во влажном тумане, на грязной улице, среди мокрых деревьев- "Молочный, густой туман лежал над городом Свидригайлов пошел по скользкой, грязной деревянной мостовой по направлению к Малой Неве Ему мерещились высоко поднявшаяся за ночь вода Малой Невы, Петровский остров, мокрые дорожки, мокрая трава, мокрые деревья и кусты" Он останавливается перед домом с каланчой и спускает курок "Единство времени" соблюдается в романе-трагедии столь же строго, как и "единство места" В мире Достоевского измерение времени не такое, как в нашей действительности Герои его живут не в математическом времени, а в "реальной длительности" ("duree reelle" Бргсона) Время то беспредельно растягивается, то сжимается, то почти исчезает В зависимости от духовного напряжения героев, отрезки времени вмещают большее или меньшее количество событий В экспозиции время разворачивается медленно, с восходящим движением действия ускоряется, а перед катастрофой превращается в вихрь Так же, как и пространство, оно до конца очеловечено и одуховлено: это - функция человеческого сознания. Набрасывая план "Преступления и наказания", писатель сообщал Каткову, что Раскольников "почти месяц проводит после того (преступления) до окончательной катастрофы" В печатной редакции этот срок еще сокращен. Трудно поверить, что все сложное и разнообразное действие романа вмещается в рамку двух недель. История Раскольникова начинается ex abrupto" "в начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер". Автор ведет точный счет дням В первый день герой делает "пробу" и знакомится с Мармеладовым. На второй - получает письмо от матери, бродит по городу и на Сенной случайно узнает, что старуха будет одна завтра в семь часов вечера На третий - совершает убийство. На этом кончается первая часть: она обнимает события трех дней - подготовку и совершение преступления Во второй части сознание времени потухает у Раскольникова; он заболевает и впадает в беспамятство "Иной раз казалось ему, что он уже с месяц лежит, в другой раз - что все тот же день идет" На четвертый день герой возвращается к действительности. Ритм времени резко ускоряется, события третьей и четвертой части занимают всего два дня Перед развязкой герой снова выпадает из временного порядка. "Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение Он был убежден положительно, что во многом тогда ошибался, например, в сроках и времени некоторых событий". Мир теряет свою реальность: временная и причинная связь тускнеет в сознании преступника Он выпадает из миропорядка. Его апатия, "похожая на болезненно-равнодушное состояние иных умирающих",- начало небытия. Контраст между точной фиксацией времени и провалами во вневременность - тонкий художественный прием Раскольников мыслитель-теоретик живет вне времени, Раскольников-дея-тель входит во время. Его преступление - точка пересечения идеи и действительности И оно обставлено точными временными определениями.

Третье единство классической трагедии, единство действия, определяет собой композицию романа-трагедии "Преступление и наказание" - история одной идеи, одного человека, одной судьбы Все лица и события располагаются вокруг Раскольникова Он - динамический центр- от него расходятся лучи, к нему возвращаются отражения Из 40 сцен романа, он участвует в 37-ми. Две второстепенные фабулы, история семейства Марме-ладовых и история сестры Раскольникова Дуни, не имеют самостоятельного значения Они - часть судьбы героя, воплощение его борющихся мыслей. Идея о бессилии добра и бессмысленности страдания реализуется в семье пьяницы-чиновника. Из лона ее возникает образ Сони. Она - добрый ангел героя Также и Дуня воплощает мысль брата о бесцельности жертвы; она тоже возникает из лона семьи (Раскольниковы - мать и дочь) и приводит за собой Свидригайлова, мистически связанного с героем,- его злого ангела. Борьба добра со злом в душе убийцы материали-зируется в противопоставлении двух личностей - Сони и Свидригайлова Сознание Раскольникова раскрывается в трех аспектах. Он стоит перед нами, как человек в средневековой мистерии между добрым и злым ангелами. Когда из семейства Мармеладовых выделяется Соня и вступает в личные отношения с героем, композиционная функция этой фабулы кончается. Она завершается раньше, чем история Раскольникова, и предваряет развязку своей двойной эффектной катастрофой (смерть Мармеладова в конце второй части и смерть Катерины Ивановны в конце пятой части). История Дуни тоже имеет двойную катастрофу (разрыв с Лужиным, поединок со Свидригайловым). Линии всех трех фабул соединяются один только раз: на поминках по Мармеладову, бывший жених Дуни, Лужин, оскорбляет Соню, и Раскольников ее защищает (конец пятой части) В шестой части второстепенные фабулы исчерпаны: супруги Мармеладовы умерли, Дуня выходит замуж за Разумихина; остается герой со своими двумя мистическими спутниками - Соней и Свидригайловым Принцип композиции - трехчастный: одна главная интрига и две побочных В главной - одно внешнее событие (убийство) и длинная цепь событий внутренних (переживание и осознание события) , в побочных - нагромождение внешних событий, бурных, эффектных, драматических: Мармеладова давят лошади, Катерина Ивановна, полубезумная, поет на улице и заливается кровью Лужин обвиняет Соню в воровстве, Дуня стреляет в Свидригайлова. Главная интрига - трагична, побочные - мелодраматичны. Главная заканчивается катастрофой, побочные - нередко разрешаются только пародией на катастрофу - скандалом: разрыв Дуни с Лужиным, поминки по Мармеладову

Раскольников не только композиционный, но и духовный центр романа. Трагедия происходит в его душе, и внешнее действие лишь обнаруживает его душевные конфликты. Он должен пройти через мучительное раздвоение, "перетащить на себе все pro И contra", чтоб достичь самосознания Он сам для себя загадка; не знает своей меры и своих пределов, заглянул в глубину своего "я", и перед бездонной пропастью у него закружилась голова Он испытывает себя, делает опыт, спрашивает кто я? Что я могу? На что имею правой Велика ли моя сила? Во всех романах Достоевского в центре стоит человек, решающий загадку своей личности (Раскольников, князь Мышкин, Ставрогин, Версилов, Иван Карамазов) В этом смысле, художественное творчество писателя составляет единый процесс самопознания. Поверхность его психологична, но под ней открывается онтология, образ Божий в человеке, бессмертие личности, свобода, грех Человек, разгадывающий самого себя, становится объектом исследования для окружающих. Действующие лица Достоевского - прирожденные психологи и ясновидцы С ненасытимой жадностью всматриваются они в героя, как Порфирий Петрович всматривается в Раскольникова. Он для них тоже загадка, и они неутомимо ее разгадывают. Каждый открывает неожиданное, освещает по-своему новую черту Процесс самопознания дополняется процессом познания. Раскольникова характеризуют мать, сестра, Разумихин, Порфирий, Соня, Свидригайлов, Заметов, почти все действующие лица Так же все персонажи "Бесов" разгадывают Ставрогина Герои Достоевского - спиритуальны. это чистые сознания, они трагически разъединены, но стремятся к общению; борются друг с другом, оставаясь взаимопроницаемыми В процессе самопознания раскрывается личность, могущественная в своем задании ("образ Божий") и бессильная в данности (в грехе). Богоподобие ее - в свободе, но от свободы и зло "Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей",- говорит Митя Карамазов. Самопознание есть принятие борьбы, жизненное изживание добра и зла. Вот почему романы Достоевского - "романы-трагедии"