Некрасов в окопах сталинграда главные герои. В.Некрасов «В окопах Сталинграда»

Сочинение

Виктор Платонович Некрасов из того поколения писателей, которое пришло в литературу после войны. Их было много - сапер В. Некрасов, минометчик О. Гончар, разведчик Э. Казакевич... Позже о себе заявит "поколение лейтенантов" - Г. Бакланов, Ю. Бондарев, А.Ананьев, В.Быков. Для них война не прекращалась - закончившись в 1945-м, она продолжилась в их творчестве.

Появление в 1946 г. в журнале "Знамя" (№ 8 - 10) повести В. Некрасова "В окопах Сталинграда" заставило литературную общественность несколько растеряться: автор - простой офицер, никому не известный Некрасов, в самой повести нет ни слова о партии и всего несколько упоминаний о Сталине.

Но повесть обращала на себя внимание и запоминалась самой темой (хотя сталинградцу Некрасову чиновник из ЦК КП(б) Украины сказал, что у него "кишка тонка писать о Сталинграде"), сдержанностью тона, за которой скрывалась глубокая боль за судьбы людей и Родины; и самое важное - правдивым рассказом о главном сражении войны.

На всевозможных обсуждениях звучали стереотипы: "взгляд из окопа", "автор дальше своего бруствера не видит" и т.д. Но Некрасов придерживался другой точки зрения: "На войне никогда ничего не видишь, кроме того, что у тебя под самым носом творится".

Повесть во многом автобиографична. Главный герой, от лица которого ведется повествование, - лейтенант Юрий Керженцев, как и Некрасов, уроженец Киева, окончил архитектурный институт, увлекался филателией. Попав на войну, стал сапером. В его сдержанном рассказе перед читателем проходит вереница запоминающихся характеров: Валега, ординарец с замашками диктатора; лейтенант химической защиты красавец Игорь Седых, у которого "совсем детские глаза"; Карнаухов со своей "удивительной улыбкой"; неуклюжий, стеснительный Фарбер и многие другие, с кем столкнула автора военная судьба. Это внимание к людям идет от обостренного восприятия жизни, от суровой необходимости запомнить все и всех, рассказать обо всем.

"В окопах Сталинграда" - книга не только о военных действиях. Она прежде всего о людях, о тех, кто сумел выстоять и победить. В условиях войны характеры людей проявляются по-разному. На первый взгляд кажется, что писатель не дает оценок происходящему, но сама интонация некрасовского текста расставляет все на свои места. И читатель понимает, что за человек перед ним - честный воин или шкурник, или, самое страшное, командир-карьерист, шагающий по трупам.

Близкий друг Некрасова, АН. Рохлин говорил, что он "был убежденным, твердокаменным реалистом". Думается, это шло не только от характера писателя, но еще и оттого, что он многое повидал на войне. Смерть всегда страшит своей неожиданностью. Некрасов говорит о смерти каждый раз с болью, испытывает потрясение от ее повседневной обыденности: "Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы. ...Он уже не говорит, а хрипит. Одна нога загнулась, и он не может ее выпрямить. Запрокинув голову, он часто-часто дышит. Руки не отрывает от живота. Верхняя губа, белая, как кожа, мелко дрожит. Он хочет еще что-то сказать, но понять ничего нельзя. Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать".

Расхожее мнение, будто бы люди на войне привыкают ко всему, в том числе и к страху смерти, Некрасов опровергает: "Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после на войне... Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас - смерть".
Спасение от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой усталости лейтенант Керженцев находит в воспоминаниях о довоенной жизни. Война, расколов мирную жизнь, стала своеобразной границей между тем, что было, и тем, что есть. В настоящей жизни - горечь отступлений, потерь, бесконечная дорога, мины, окопы, смерть... А в прошлом - "аккуратно подстриженные липы, окруженные решеточками", "большие молочно-белые фонари на толстых цепях, перекинутых от дома к дому", "уютные особнячки с запыленными окнами", "столетние вязы дворцового сада", "шуршащие под ногами листья", "Днепр и синие дали, и громадное небо". На войне окружающий солдат мир воспринимается как своеобразный негатив, где всепоглощающим становится цвет серой пыли.

События Сталинградского сражения Некрасов описывает так, как он видел сам, без пропагандистских приукрашиваний: "Опять стреляем. Пулемет трясется как в лихорадке. Я чувствую, как маленькие струйки пота текут у меня по груди, по спине, под мышками. Впереди противная серая земля. Только один корявый, точно рука с подагрическими пальцами, кустик. Потом и он исчезает - пулемет срезает".

Характерная примета повести - сжатое время. Керженцев не раз удивляется, что в минуты он проживает года.

Читая повесть, сталкиваешься с различными суждениями и мнениями. Люди разные и по-разному пришли на фронт, но каждого волнует вопрос: как случилось так, что с начала войны армия только отступает, оставляя родную землю, стыдясь взглянуть остающимся в глаза. Только однажды Некрасов попытается ответить на него: "На других мы с вами полагались. Стояли во время первомайских парадов на тротуаре, ручки в брючки, и смотрели на проходящие танки, на самолеты, на шагающих бойцов в шеренгах... Ах, как здорово, ах, какая мощь! Вот и все, о чем мы тогда думали.

Ведь правда? А о том, что и нам когда-то придется шагать, и не по асфальту, а по пыльной дороге, с мешком за плечами, что от нас будет зависеть жизнь - ну, не сотен, а хотя бы десятков людей... разве думали мы тогда об этом?"

Лишь после XX съезда партии фронтовик В. Некрасов узнает еще одну причину поражений в той войне. Но это будет потом. "Анализировать прошлое, вернее, дурное в прошлом имеет смысл только в том случае, когда на основании этого анализа можно исправить настоящее или подготовить будущее, - рассуждает Керженцев. - Ведь руганью делу не поможешь". Вот и пришлось вчерашним студентам, школьникам взять в руки винтовки и защищаться и защищать.

И выстояли, и защитили - ведь всего двести метров не дошли фашисты до Волги. "Подумать только - двести метров, каких-нибудь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украину, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо!"

Повесть заканчивается предполагаемым наступлением в районе Сталинграда. Это еще не та, майская победа 1945-го, но все же победа. А фашистам все-таки показали Волгу, - и экскурсию проводил "молоденький, курносый" сержантик, который весело и заразительно смеялся.

Повести "В окопах Сталинграда" В. П. Некрасова была присуждена Сталинская премия. Уже не раз замечено, что во многих ситуациях вождь действовал как делец, думающий о выгоде. Распределение литературных премий не было исключением. Однако думается, что в награде В. Некрасова было и признание таланта, и, что важно, признание его взгляда на войну.

«В окопах Сталинграда» - повесть В.П.Некрасова. Фронтовой офицер, кавалер медали «За отвагу» и ордена «Красная звезда» капитан В.П. Некрасов работу над повестью начал в 1944 г., в госпитале, где находился в связи со вторым ранением. Некрасов в обороне Сталинграда участвовал с начала и до конца.

К осени 1945 рукопись под названием «В окопах Сталинграда» была закончена, а в 1946 как роман «Сталинград» опубликована в журнале «Знамя». Руководство Союза писателей встретило его в штыки. А.А. Фадеев, руководитель Союза, собственноручно вычеркнул «Сталинград» из списка произведений, представленных на соискание Сталинской премии. Сталин, однако, это решение не утвердил: в 1947 г. роман удостаивается главной государственной награды и выходит в серии книг, выпускаемой издательством «Советский писатель» к 30-летию Октябрьской революции. После присуждения премии повесть — теперь это повесть — «В окопах Сталинграда» печатается по всей стране и переиздается большинством издательств общим тиражом в несколько миллионов экземпляров, переводится на 36 языков.

«В окопах Сталинграда» — произведение, этапное для всей советской литературы о Великой Отечественной войне: через 10 -15 лет появится «лейтенантская проза», начало которой положил В. Некрасов; через 40 лет в числе прямых предтеч романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» критика назовет повесть «В окопах Сталинграда».

Для героя повести, полкового инженера Керженцева так же, как для самого В.П. Некрасова, Сталинград начинался на Перепутьях Летнего отступления, под бомбами первого налета на город, в отчаянных осенних контрактах. Фронтовой опыт начинающего прозаика несколько отличался от опыта уже сложившихся писателей, для которых фронт — объект живописания. Для боевого офицера Некрасова — это тяжкая повседневность, в которую он неумолимо включен.

Некрасов упорно доказывал надежность интеллигентности вопреки обшей установке тех лет: интеллигенту в лучшем случае отводилась роль рефлектирующего индивидуалиста, если не откровенного труса. Некрасов понимал интеллигентность как сочетание ума, благородства, бесстрашия, открытости, способности сострадать. Простота керженцевского повествования — простота подлинной интеллигентности. Его речь прекрасно уживается с деловитой зоркой обстоятельностью опытного фронтовика. Военные термины, армейские наблюдения без нажима вплетаются в свободный разговор. Художественная достоверность «Окопов» предопределена тем, что, синтезируя характеры, Некрасов пишет только о том, что знает сам. Повесть «В окопах Сталинграда» свободна от казенного оптимизма, ее герои не чувствуют себя пешками в руках всеведущего стратега. Писатель упрямо верит в способность человека вести долгий неравный бой, и, возможно, именно такой взгляд на участников сражения сообщил повести тот запас жизненных сил, который сделал ее своего рода ориентиром для будущих писателей.

У Некрасова свое представление о бое, о жизни, о смерти, он не отвергает инстинкт «Мыслей нет. Мозг выключился. Остается инстинкт — животное желание жизни и ожидание. Даже не ожидание, а что-то, не объяснимое словами... ».

Некрасов первым в нашей литературе сказал о нравственной ответственности командира, посылающего бойцов на смерть — сказал о цене крови. Тема эта станет впоследствии особенно близка В. Быкову, Г.Я. Бакланову, Ю. В. Бондареву.

«В окопах Сталинграда» - историческая повесть Виктора Некрасова , рассказывающая о героической обороне Сталинграда в 1942-1943 годах. Повесть была впервые опубликована в 1946 году в журнале «Знамя».

История произведения

«По непонятным мне причинам Фадеев не очень благосклонно отнесся к этой повести. Это уже потом мне рассказывал Всеволод Витальевич Вишневский , который был редактором журнала «Знамя» и опубликовал, и, нужно сказать, без всяких поправок и изменений, повесть. Но дальше, когда случилось совершенно неожиданное для меня событие - она получила Сталинскую премию, - Всеволод Витальевич вызвал меня, закрыл все двери, по-моему, даже выключил телефон и сказал: «Виктор Платонович, вы знаете, какая странная вещь произошла? (Он сам был членом Комитета по Сталинским премиям). Ведь вчера ночью, на последнем заседании Комитета, Фадеев вашу повесть вычеркнул, а сегодня она появилась». За одну ночь только один человек мог бы вставить повесть в список. Вот этот человек и вставил».

Повесть принесла писателю подлинную славу; она переиздана общим тиражом в несколько миллионов экземпляров и переведена на 36 языков. За эту книгу, после ее прочтения Иосифом Сталиным, Виктор Некрасов получил в 1947 году Сталинскую премию 2-й степени. По мотивам повести и по сценарию Некрасова в 1956 году был снят фильм «Солдаты» , отмеченный премией Всесоюзного кинофестиваля, в котором сыграл одну из своих первых больших киноролей Иннокентий Смоктуновский.

Сюжет

Действие начинается в июле 1942 г. с отступления под Осколом. Немцы подошли к Воронежу, и от только что вырытых оборонительных укреплений полк отходит без единого выстрела, а первый батальон во главе с комбатом Ширяевым остается для прикрытия. В помощь комбату остается и главный герой повествования лейтенант Керженцев. Отлежав положенные два дня, снимается и первый батальон. По дороге они неожиданно встречают связного штаба и друга Керженцева химика Игоря Свидерского с известием о том, что полк разбит, надо менять маршрут и идти на соединение с ним, а немцы всего в десяти километрах. Они идут еще день, пока не располагаются в полуразрушенных сараях. Там и застают их немцы. Батальон занимает оборону. Много потерь. Ширяев с четырнадцатью бойцами уходит, а Керженцев с ординарцем Валегой, Игорь, Седых и связной штаба Лазаренко остаются прикрывать их. Лазаренко убивают, а остальные благополучно покидают сарай и догоняют своих. Это нетрудно, так как по дороге тянутся отступающие в беспорядке части. Они пытаются искать своих: полк, дивизию, армию, но это невозможно. Отступление. Переправа через Дон. Так они доходят до Сталинграда.

В Сталинграде они останавливаются у Марьи Кузьминичны, сестры бывшего Игоревого командира роты в запасном полку, и заживают давно забытой мирной жизнью. Разговоры с хозяйкой и её мужем Николаем Николаевичем, чай с вареньем, прогулки с соседской девушкой Люсей, которая напоминает Юрию Керженцеву о его любимой, тоже Люсе, купание в Волге, библиотека - все это настоящая мирная жизнь. Игорь выдает себя за сапера и вместе с Керженцевым попадает в резерв, в группу особого назначения. Их работа - подготовить к взрыву промышленные объекты города. Но мирная жизнь неожиданно прерывается воздушной тревогой и двухчасовой бомбежкой - немец начал наступление на Сталинград.

Принцип изображения советского солдата в произведении В.Некрасова «В окопах Сталинграда»

Образ главного героя лейтенанта Керженцева

Повествование в повести В.Некрасова ведется от первого лица: это делает ее похожей на дневниковые записи, очерки. Вообще очерк был излюбленной формой писателей военного времени. Описывается почти каждый день пребывания военного инженера лейтенанта Керженцева на фронте. Кроме описаний боев, в повести много воспоминаний героя, его размышлений о пережитом, о том, как изменила его война. Стыд, неловкость испытывает Юрий за то, что он, командир, «не знает, где его взвод, полк, дивизия». А ведь казалось, что самое страшное - отступление под Москвой - уже позади. Но наши войска снова отходят. Юрий чувствует свою вину перед мирными жителями, которых они не могут защитить. Он чувствует свою ответственность за то, что кажется ему самым страшным - «бездеятельность и отсутствие цели».

Война - это трудная работа, это не только бои, но и тяжелый физический труд. Кем только не приходится быть порой бойцу на войне: и столяром, и плотником, и печником. Кроме боевых качеств, на фронте еще ценится умение выжить, приспособиться к условиям.

Кровь, пот, окопы, смерть... К этому, казалось, давно должен был привыкнуть Юрий. Но не может. Нельзя привыкнуть к тому, что смерть все время рядом... Хотя в повести нет трагического тона, но главный герой каждый раз ощущает смерть товарищей как личную трагедию, при этом говоря об этом спокойно и без надрыва. Но это спокойствие - кажущееся, спокойствие мужчины, офицера, держащего себя в руках, несмотря на весь окружающий его ужас.

«…Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы.

- Капут, кажется...- Он пытается улыбнуться. …Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать.

Мы вынимаем из его карманов перочинный ножик, сложенную для курева газету, потертый бумажник, перетянутый красной резинкой. В гимнастерке комсомольский билет и письмо - треугольник с кривыми буквами.

Мы кладем Лазаренко в щель, засыпаем руками, прикрыв плащ-палаткой. Он лежит с согнутыми в коленях ногами, как будто спит. Так всегда спят бойцы в щелях…».

«…Через два часа раненый умер. Его фамилия Фесенко. Я узнаю это из красноармейской книжки…

…Перебираемся в соседний блиндаж, где лежат раненые. Их четыре человека. Один бредит. Он ранен в голову. Говорит о каких-то цинковых корытах, потом зовет кого-то, потом опять о корытах. У него совершенно восковое лицо и глаза все время закрыты. Он, вероятно, тоже умрет.

Убитых мы не закапываем. Мины свистят и рвутся кругом без передышки…».

Главный герой повести Юрий Керженцев, кажется, менее всего подходит для военной жизни. Архитектура, живопись, музыка, книги - вот что интересовало его до войны. Не зря же разведчик Чумак говорит ему: «А я думал, Вы стихи пишете. Вид у Вас такой, поэтический». Но его отношение к Юрию меняется от полного пренебрежения до глубокого уважения и признания его мужества.

Керженцев малоразговорчив, хотя его нельзя назвать замкнутым и не общительным. Он старается найти общий со всеми, он недоумевает над необщительностью и отчужденностью Фарбера. Но при этом мы редко слышим от героя каких-либо пространных рассуждений вслух. В диалогах со второстепенными персонажами главный герой немногословен и краток. Однако его внутренний монолог непрерывен, именно на нем построено все повествование.

Юрий Керженцев рассуждает о природе русского патриотизма, о том самом «русском чуде», о «скрытой теплоте патриотизма», о которой писал еще Л. Толстой, о том, что это сильнее, чем немецкая организованность и танки с черными крестами.

«…спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудно определяемые словами понятия. Но за эту родину - за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае - он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны - кулаками, зубами... вот это и есть русский человек. Сидя в окопах, он будет больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела - покажет себя…».

Керженцев не спорит яростно, как Игорь Свидерский, о невозможности победы немецкой армии, но чувствуется его внутреннее несогласие с Георгием Акимовичем, утверждающим, что по всем правилам войны немцы должны победить, скрытое возмущение словами Калужского. Но именно что скрытое и внутреннее - вслух и громко выражать оценку и мнение о чем-либо автор предоставляет второстепенным героям.

Керженцев не кричит о защите Родины, бия себя в грудь, не бросается словами о непобедимости советской армии, но чувствуется, что мысли о вынужденном отступлении терзают его, что беспокойство за судьбу сданных городов не отпускают его.

«…Неужели немец так глубоко вклинился? Воронеж... Если он действительно туда прорвался, положение наше незавидное... А по-видимому, прорвался-таки, иначе не отводили бы нас без боя. Да еще с такого рубежа, как Оскол. А до Дона, кажется, никаких рек на нашем участке нет. Неужели до Дона уходить…».

Мы чувствуем его боль из-за того что пришлось сдать оборону, оставить немцам еще один рубеж, еще одна часть родной земли будет осквернена захватчиками. Его мучает мысль о том, что отступление - бесславное, без боя, без борьбы, без попытки отстоять святое - родную землю. Но приказ - это приказ.

«…Обороны на Осколе более не существует. Все, что вчера еще было живым, стреляющим, ощетинившимся пулеметами и винтовками, что на схеме обозначалось маленькими красными дужками, зигзагами и перекрещивающимися секторами, на что было потрачено тринадцать дней и ночей, вырытое, перекрытое в три или четыре наката, старательно замаскированное травой и ветками,- все это уже никому не нужно. Через несколько дней все это превратится в заплывшее илом жилище лягушек, заполнится черной, вонючей водой, обвалится, весной покроется зеленой, свежей травкой. И только детишки, по колено в воде, будут бродить по тем местам, где стояли когда-то фланкирующего и кинжального действия пулеметы, и собирать заржавленные патроны. Все это мы оставляем без боя, без единого выстрела...».

Взгляд главного героя (автора?) напряженный и изучающий. Специфика условий войны заставляет замечать каждую мелочь, вглядываться в людей, запоминая каждую черту лиц и характеров. Глазами Керженцева мы выхватываем из хаоса войны разрозненные картинки: сколько мин и пулеметов осталось, как застегнут на все пуговицы начштаб Максимов, как вьются оводы над рекой, в небе - немецкие бомбардировщики, в подвале - кошка с котятами, раненная осколком.

Но Керженцев, инженер, выполняя обыденную военную работу (минируя берег, копая окопы), мыслями то и дело переносится к довоенной жизни, к родному городу, к родному дому, перебирая в памяти каждую мелочь, каждую деталь: от киевских каштанов и Крещатика до усов старого кота и бабушкиных пилюлей. Он словно находит спасение в этих воспоминаниях от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой усталости.

«Вспоминается наша улица - бульвар с могучими каштанами; деревья разрослись и образовали свод. Весной они покрываются белыми и розовыми цветами, точно свечками. Осенью дворники жгут листья, а дети набивают полные карманы каштанами. Я тоже когда-то собирал. Мы приносили их домой целыми сотнями. Аккуратненькие, лакированные, они загромождали ящики, всем мешали, и долго еще выметали их из-под шкафов и кроватей. Особенно много их всегда было под большим диваном. Хороший был диван - мягкий, просторный. Я на нем спал. В нем было много клопов, но мы жили дружно, и они меня не трогали. После обеда на нем всегда отдыхала бабушка. Я укрывал ее старым пальто, которое только для этого и служило, и давал в руки чьи-нибудь мемуары или "Анну Каренину". Потом искал очки. Они оказывались в буфете, в ящике с ложками. Когда находил, бабушка уже спала. А старый кот Фракас с обожженными усами жмурился из-под облезшего воротника... Бог ты мой, как все это давно было!.. А может, никогда и не было, только кажется...».

Казалось бы, мелочи, обычные, малолиричные воспоминания, перебирающие обыденные бытовые детали, а сколько тоски и боли! Герой думает о потерянном родном городе, о друзьях - кто-то уже погиб, а о чьей-то судьбе ему неизвестно, остается лишь надеяться на лучшее. И все это сквозь то же упорное, монотонное выполняемое дело - для жизни, для смерти, для войны. А поверх только одна мысль - отступление, отступление. И тяжелое чувство вины. «Тихо. Удивительно тихо. Даже собаки не лают. Никто ничего не подозревает. Спят. А завтра проснутся и увидят немцев. И мы идем молча, точно сознавая вину свою, смотря себе под ноги, не оглядываясь, ни с кем и ни с чем не прощаясь...».

Керженцева мучает мысль о том, что в ходе отступления за ними остаются мирные села, мирные жители. Хоть он и не размышляет о том, как им придется с немцами, но эти мысли висят в воздухе, свербят душу. Глазами героя мы видим лица жителей оставляемой территории, чувствуем его мучительную вину перед ними, вину невольную, но от этого не менее тяжелую. Керженцев чувствует, что как офицер, несет большую ответственность за все происходящее, чувствует вину от того, что находится не на своем месте, не выполняет свой долг перед Родиной, не может ответить в эти испуганные лица хоть что-то обнадеживающее и вынужден опускать глаза и отмахиваться от вопросов.

«…Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет.

Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир...».

Хотя война, и работа, и ответственность офицера и инженера, однако Керженцев внимателен к окружающим его людям: к своему другу Ширяеву и ординарцу Волегову, к инженеру Георгию Акимовичу, к замкнутому, молчаливому Фарберу. Это не какая-то особая душевность героя или сентиментальность. Это суровое бытие войны, сближающее людей, заставляющее приглядываться к ним, быть теплым с близкими - завтра ты можешь это не успеть. Главный герой подчас груб с товарищами, раздражителен и малообщителен, но в душе он испытывает сильную привязанность, нежность к многим из них - не только к своему ординарцу, которого любит как брата, но и к Игорю, тяжело переживая то, что война их разделяет, испытывая страх от мысли, что он может больше никогда не увидеть его; к Ширяеву, которого он уважает как хорошего бойца и умного командира, и просто как веселого товарища, с которым легче делить тяготы войны; к Чумаку, с которым вначале он вступает конфликт, но впоследствии начинает испытывать симпатию, уважая и ценя в нем его задиристость, легкую, ненатужную смелость, его острый язык и умение пошутить в тяжелый момент, даже его взрывную вспыльчивость, от которой сам же вначале не раз страдает.

Однако отчасти в этом и заслуга главного героя. Керженцев - явно интеллектуальный тип человека с тонкой душевной организацией, человека размышляющего. Но при этом, сталкиваясь с людьми менее интеллигентными, менее образованными, он умеет видеть в них что-то лучшее, чего он, возможно, сам лишен: практичность, хозяйственную сметку и безупречную преданность своего ординарца, отчаянную храбрость Седых, дальновидность Пилипенко. И видя в них это, он учится ценить в людях что-то иное, чем то, что ценят люди его круга, его типа.

«…Ведь у меня и раньше были друзья. Много друзей было. Вместе учились, работали, водку пили, спорили об искусстве и прочих высоких материях... Но достаточно ли всего этого? Выпивок, споров, так называемых общих интересов, общей культуры? Вадим Кастрицкий - умный, талантливый, тонкий парень. Мне всегда с ним интересно, многому я у него научился. А вот вытащил бы он меня, раненого, с поля боя? Меня раньше это и не интересовало. А сейчас интересует. А Валега вытащит. Это я знаю... Или Сергей Веледницкий. Пошел бы я с ним в разведку? Не знаю. А с Валегой - хоть на край света. На войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она - как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный…».

Но при этом герой не судит других людей, тех, кто, возможно, не «вытащил бы с поля боя». Не судит он и Калужского, во всяком случае, мы не слышим из его уст слов осуждения. Если герой выражает свое недовольство, то делает это через действие, как и положено партийцу, что можно увидеть в эпизоде с разведчиком, снимающим часы с убитого немца. Но и возмутившись этим, восстав, герой постепенно приходит, хоть и не к принятию подобных вещей, то, по крайней мере, к пониманию и неосуждению. И в ситуации с Абросимовым мы почти не слышим слов осуждения, хотя без сомнения осуждение со стороны автора тут есть - он выражает его словами Ширяева и Фарбера, майора Бородина. Единственное реакция Керженцева на недопустимое поведение Абросимова - уход, отстранение.

«В армии не договариваются, а выполняют приказания,- перебивает Абросимов.- Что я вам утром приказал? …И, вдруг опять рассвирепев, машет в воздухе пистолетом.- Шагом марш в атаку! Пристрелю, как трусов! Приказание не выполнять!..

Мне кажется, что он сейчас повалится и забьется в конвульсиях.

- Всех командиров вперед! И сами вперед! Покажу я вам, как свою шкуру спасать...

Я больше не могу слушать. Поворачиваюсь и ухожу…».

Попав в горящий Сталинград, Керженцев вдруг ощущает весь груз ответственности, возможно, потому что остался на какое-то время без друзей (не считая своего ординарца), возможно, потому что оказался среди незнакомых людей, многие из которых ждут его офицерского приказа. Но растерявшись поначалу, он приходит в себя - среди боя и смуты, среди сменяющих друг друга кадров войны, как страшных, так и курьезных даже в своем ужасе.

Стычка с Чумаком показывает читателю, чего стоит главный герой не только как командир и боец, но и просто как мужчина, как человек с сильной волей. Разговор с Фарбером окончательно убеждает нас, что герой - человек образованный, интеллигент. Однако интеллигент, умеющий найти общий язык со всеми, понять не только себе подобных, но и людей иного типа, иного склада характера.

Но главный герой у Виктора Некрасова - не идеальный образ непогрешимого русского офицера, или бесстрашного коммуниста «чистые руки - горячее сердце». У него есть свои слабости и человеческие привычки. Он любит лимон, он раздражается, чувствуя себя виноватым перед своим людьми, его самолюбие задевает вызывающее поведение Чумака. Но при всем этом ему чужд снобизм и высокомерие офицера - то, что мы увидим у героев Бондарева. Он не пачкает рук случайной наживой и мародерством (позорными и неизбежными спутниками любой, самой священной войны). Он сдерживает свое самолюбие ради дисциплины в батальоне. Он весь светлый и чистый, но при этом живой, без нимба и прикрас. Керженцев чужд ложного героизма, он признает, если не знает, как можно выполнить задание. Но при этом понимает, что сделать нужно и придется. «И что такое вообще храбрость? Я не верю тем, которые говорят, что не боятся бомбежек. Боятся, только скрыть умеют. А другие - нет. Максимов, помню, говорил как-то: "Людей, ничего не боящихся, нет. Все боятся. Только одни теряют голову от страха, а у других, наоборот, все мобилизуется в такую минуту и мозг работает особенно остро и точно. Это и есть храбрые люди".

Мы видим, как сменяется настроение героя: он то настроен на работу, на деятельность, то предается воспоминаниям, не отрываясь от основного потока войны. А то мы видим, как его одолевает усталость, то, что Борис Слуцкий позже назовет в своем стихотворении «усталая ранняя старость», старость юноши, видевшего слишком много, испытавшего слишком страшное для своего «возраста радости». «Люся спрашивала тогда, люблю ли я Блока. Смешная девочка. Надо было спросить, любил ли я Блока, в прошедшем времени. Да, я его любил. А сейчас я люблю покой. Больше всего люблю покой. Чтоб меня никто не вызывал, когда я спать хочу, не приказывал...». Усталость человека, долгое время живущего тяжелой жизнью, с частыми нервными напряжениями. Если, конечно, можно назвать «тяжелой жизнью» жизнь в аду, которым является любая война. В данном контексте это звучит скорее эвфемизмом.

Что касается образа главного героя в непосредственно батальных сценах, в самой гуще событий войны, то нельзя сказать, что он как-то особенно изменяется или выделяется автором. Вообще эти страницы произведения наиболее «очерковые», если можно так выразиться. Фразы короткие, сухие, рубленые, но выразительные и четкие. Герой делает то, что положено делать на войне - он атакует, он стреляет, он помогает товарищам, его ранят. Но при этом параллельно идет поток сознания. Обостренные чувства отмечают все вокруг: холод, от которого мерзнут пальцы, выстрелы, стоны, серое небо, пули, снег. Кадры и детали мелькают как вокруг, так и в сознании героя, заставляя нас ощущать эту обостренность восприятия во время боя.

Мы не слышим от главного героя жалоб или возмущения во время и после сцен сражения и атак. Однако мы чувствуем его боль и горечь, когда он говорит о погибших и раненных товарищах, о Карнаухове, чье тело остается у немцев - его не забрать и не похоронить. Керженцева ужасает это простота смерти на войну, хотя, казалось бы, он уже давно должен к этому привыкнуть. Но главный герой каждый раз заново ощущает трагедию смерти таких юных, еще ничего, кроме войны не успевших в этой жизни ребят.

«…Всего батальон потерял двадцать шесть человек, почти половину, не считая раненых.

Простые гробы из сосновых необструганных досок. Темнеют три ямы.

Просто как-то это все здесь, на фронте. Был вчера - сегодня нет. А завтра, может, и тебя не будет. И так же глухо будет падать земля на крышку твоего гроба. А может, и гроба не будет, а занесет тебя снегом и будешь лежать, уткнувшись лицом в землю, пока война не кончится.

Три маленьких рыженьких холмика вырастают над Волгой. Три серые ушанки. Три колышка. Салют - сухая, мелкая дробь автомата. Минута молчания. Саперы собирают лопаты, подправляют могилы.

И это все. Мы уходим.

Ни одному из них не было больше двадцати четырех лет…».

С болью Керженцев думает о погибшем Карнаухове, о том, каким он его видел последний раз, о том, что Карнаухов так и не успел прочесть ему свои стихи, о том, что, возможно, Карнаухов предчувствовал свою смерть.

Подобные мысли преследуют каждого на войне, и главный герой не исключение. В мирной жизни нормальный человек избегает мыслей о смерти, живет так, словно в его распоряжении вечность. Иное дело - на войне. Смерть окружает людей, она везде и всюду, и невозможно игнорировать ее присутствие, забыть о ней. Человек на войне остро ощущает свою смертность, понимает, что каждую минуту, каждую секунду он может больше не увидеть своих близких, не успеть улыбнуться им, не успеть выполнить свою задачу. Смерть повсеместна и вездесуща, не спрятаться и не укрыться, да и невозможно - долг воина как раз в обратном.

Керженцев редко размышляет о своей смерти, о том, что возможно, он больше не увидит своих родных, друзей. Но чувствуется, что эти мысли неотступно преследуют его, прорываясь сквозь привычные размышления и воспоминания. Однако главный герой гонит их от себя, понимая, что может поддаться панике, позволить ужасу войны навалиться на разум, погасить его. А этого нельзя допустить - он офицер, он командир, его долг служить примером бойцам, держать голову ясной.

Главный герой как воин и офицер - явно человек действия. Ему нестерпимо быть без дела в общей деятельности войны. Он чувствует себя потерянным, не имея боевой задачи. По тону повествования мы можем ощутить как он напряжен вне военных действий и как собран, сосредоточен, находясь на передовой. Война, сражение - для него не повод отличиться, сделать военную карьеру, получить орден. Война - дело, ради которого он здесь находится, дело, которое он старается выполнить на совесть, и герой невыносимо страдает, когда вынужденно отстранен от него.

«…Да, самое страшное на войне - это не снаряды, не бомбы, ко всему этому можно привыкнуть; самое страшное - это бездеятельность, неопределенность, отсутствие непосредственной цели. Куда страшнее сидеть в щели в открытом поле под бомбежкой, чем идти в атаку. А в щели ведь шансов на смерть куда меньше, чем в атаке. Но в атаке - цель, задача, а в щели только бомбы считаешь, попадет или не попадет…».

В этой устремленности к действию Некрасов вовсе не хочет показать какую-то особенную, необычайную смелость главного героя. Нет, Керженцев открыто признает, если испытывает страх, растерянность, тяжесть груза ответственности командира и офицера. Но это не мучает его, это лишь преодолимые трудности. А бездеятельность пугает его, заставляет испытывать чувство неполноценности и вины.

Главный герой у Виктора Некрасова - наиболее устраненный от какой-либо политики и пропаганды персонаж. Если мы и слышим какие-либо политические рассуждения, то, как правило, от второстепенных героев (Ширяев, Фарбер). Почти все упоминания, могущие быть отнесенными к этой области - либо обычные военные шутки («посадим Гитлера в бочку со вшами и руки свяжем, чтоб чесать не мог»), либо разговоры простых, далеких от политики бойцов (Седых, Лазаренко).

Единственное серьезное упоминание Гитлера - в конце повести, когда герой читает Чумаку речь фюрера о взятии Сталинграда и после размышляет, каким образом пришли к победе советские войска, не будучи подготовлены к войне лучше, чем немецкие, не имея лучших боеприпасов и немецкой организованности. Но и тогда он не дает никакой оценки этому, не говорит о патриотизме и силе духа. Мы слышим только радость от победы, упоение бойца, отстоявшего свою Родину. «…А за теми вот красными развалинами,- только стены как решето остались,- начинались позиции Родимцева - полоска в двести метров шириной. Подумать только - двести метров, каких-нибудь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украину, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо!

А Чумак спрашивает почему. Не кто-нибудь, а именно Чумак. …Эх, Чумак, Чумак, матросская твоя душа, ну и глупые же вопросы ты задаешь, и ни черта, ни черта ты не понимаешь. Иди сюда. Иди, иди... Давай обнимемся. Мы оба с тобой выпили немножко. И Валегу давай. Давай, давай... Пей, оруженосец!.. Пей за победу! Видишь, что фашисты с городом сделали... Кирпич, и больше ничего... А мы вот живы. А город... Новый выстроим. Правда, Валега? А немцам капут».

Единственное упоминание Сталина (что так удивило и возмутило литературную общественность того времени) - от второстепенного героя - от второстепенного героя, при этом главный герой не высказывается в ответ никакого связного мнения. И хотя, высказывание о Главнокомандующем - положительное (а какое оно могло еще быть от партийца и сталинградца Некрасова), но как это далеко от «железобетонных» образов Сталина в других произведениях военной прозы, хотя бы у Бондарева.

«…- А все-таки воля у него какая...- говорит Ширяев, не подымая глаз. - Ей-богу...

- У кого? - не понимаю я.

- У Сталина, конечно. Два таких отступления сдержать. Ты подумай только! В сорок первом и вот теперь. Суметь отогнать от Москвы. И здесь стать. Сколько мы уже стоим? Третий месяц? И немцы ничего не могут сделать со всеми своими "юнкерсами" и "хейнкелями". И это после прорыва, такого прорыва!.. После июльских дней. Каково ему было? Ты как думаешь? Ведь второй год лямку тянем. А главнокомандующему за весь фронт думать надо. Газету и то, вероятно, прочесть не успевает. Ты как думаешь, Керженцев, успевает или нет?

- Не знаю. Думаю, все-таки успевает.

- Успевает, думаешь? Ой, думаю, не успевает. Тебе хорошо. Сидишь в блиндаже, махорку покуриваешь, а не понравится что, вылезешь, матюком покроешь, ну иногда там пистолетом пригрозишь... Да и всех наперечет знаешь,- и каждый бугорок, каждую кочку сам лично облазишь. А у него что? Карта? А на ней флажки. Иди разберись. И в памяти все удержи - где наступают, где стоят, где отступают. "Нет, не завидую я ему. Нисколечко не завидую...".

И хотя главный герой не любит упоминаний о важности выполняемой им и его бойцами задачей, чувствуется, что он хорошо это понимает, и, посмеиваясь над Ипполитом Астафьевым с его «исторической миссией», Керженцев в душе признает частичную его правоту. Война будто бы соединяет советских солдат, оставшихся наедине со смертью, с остальным миром, так же воюющим с фашизмом», как и они, здесь, на Сталинградской земле.

«…Авиация союзников совершила небольшие налеты на Лаэ, Саламауа, Буа на Новой Гвинее и на остров Тимор. Бои с японцами в секторе Оуэн-Стэнли стали несколько более интенсивными. В Монровию, столицу Либерии, прибыли американские войска.. А здесь, на глубине четырнадцати метров, в полутора километрах от передовой, о которой говорит сейчас весь мир, я чувствую себя так уютно…»

Подводя итог, можно сказать, что образ лейтенанта Керженцева в повести - это образ не бойца и не коммуниста как таковых. Это образ прежде всего Человека. Человека, такого же, как все, не лучше и не хуже. Человека, имеющего семью, родных, друзей, курящего, имеющего предпочтения в еде, знающего немецкий, любящего музыку Чайковского и читающего поэзию, самолюбивого, но сдержанного, молчаливого, но проницательного. Все эти мелкие детали делают образ главного героя человечным, а не агитационно-патриотичным. Но при всем том этот «обычный» человек, там, в горящем Сталинграде, сотворил Подвиг. Подвиг ради жизни на земле.

Виктор Некрасов один из первых, кто заговорил о войне правдивым языком. Его повесть представляет собой ярким пример лейтенантской прозы, «окопной правды».

В своей повести В. Некрасов рассказывает о реальностях войны, судьбах людей в это страшное время, их мысли, чувства и переживания. Основу повести составляют дневниковые записи писателя, прошедшего тяготы войны, знавшего на себе, каково это – война. Человека, видевшего изнанку этого ужаса, прочувствовавшего на себе страх, боль, голод, близость смерти.

В центре повествования – солдаты и их командир. Главный герой лейтенант Юрий Керженцев, автобиографичный персонаж, от лица которого ведется повествование. Автор не дает герою портретной характеристики, но это не влияет на полноту раскрытие образа. Главный герой – молодой человек, который до войны интересовался живописью, литературой, музыкой, увлекался архитектурой, «...любил на луну смотреть, и шоколад любил и сирень…» . «А я думал, Вы стихи пишете. Вид у вас такой, поэтичный» – так говорит о главном герое разведчик Чумак . Такому человеку, кажется на войне вовсе не место. Но война не выбирает, кого брать в солдаты. И она изменяет героя: из мечтательного «поэта» Керженцев превращается в хорошего солдата, лейтенанта, командира батальона. Но даже здесь Керженцев не изменяет своим человеческим качествам: ужасы войны не убивают в нем такие черты характера, как сочувствие, ответственность за близких, спокойность поведения и рассудочность мышления.

Однако восприятие мира на войне становится иным, герой обретает новые, иные ценностные ориентиры, иначе смотрит на мир и людей: «на войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она – как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный» . Герой вспоминает о друзьях «мирной жизни»: они «вместе учились, работали, водку пили, спорили об искусстве и прочих высоких материях» , и Керженцеву с ними было интересно, но это было в «то время». А сейчас, на войне герой задается вопросом: «Вытащил бы кто меня, раненного, с поля боя?» . И этот вопрос волнует Юрия, меняет его сознание, представление о действительности, об окружающих.

Разговаривая с Люсей об искусстве, о Блоке, о Есенине Керженцев понимает, что ему от этого как-то не по себе: все, что когда-то его волновало и интересовало теперь отошло далеко, и кажется таким неважным. Для героя война – испытание человека, она проявляет его, каков человек на самом деле. Так, Керженцев воспринимает других героев через призму войны, оценивая их как воинов, как боевых товарищей. Отношение Керженцева к героям меняется вследствие совершаемых поступков: так, несмотря на личную неприязнь к Чумаку Юрий видит в нем толкового разведчика, хорошего солдата. Постоянно видя на войне смерть, герой, однако, так и не смог привыкнуть к ней, к той боли, которую она несет. Керженцев вспоминает: «Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после на войне. Страшнее разрушенных городов, распоротых животов, оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас – смерть» . И это самое страшное на войне – смерть, которая разрушает жизнь в одно короткое мгновение. Так война заставляет героя задуматься о том, что жизнь коротка, она дается однажды, и за нее нужно бороться.

Главный герой испытывает невыносимое чувство вины перед всем народом, когда, проходя мимо какой-либо деревушки видит, как смотрят оставленные жители. Вина эта невольная, но от этого более тягостная. Лейтенант понимает, что ответственен за все происходящее, виноват в том, что не знает где находится, не защищает Родину, не выполняет свой долг. Он размышляет об этом, проходя мимо оставленного села: «я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет. Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир... Что я на это отвечу?» . Эта самая бездеятельность, неопределенность, бесцельность на войне подвергают героя страху куда больше, чем атака противника: «Но в атаке – цель, задача, а в щели <…> под бомбежкой, только бомбы считаешь» .

Герой, несмотря на тяготы ответственности и работы на войне, внимательно относится к окружающим: к ординарцу Валеге, другу Свидерскому, комбату и товарищу Ширяеву, отчужденному командиру Фарберу. Проявляет сочувствие, теплоту общения, сближается с героями. Это объясняется не сентиментальностью героя, а страшной реальностью войны – может завтра ты уже и не сможешь сделать этого.

Еще одна черта характера героя заслуживает внимания: его руки не запачканы грязной наживой. Юрий не занимается мародерством, и резко противится даже видеть это: он пресекает попытку солдата обобрать мертвого немца.

Автор рисует образ честного, чистого, достойного солдата. Но он не идеализирован. Герой в первую очередь человек: Керженцев имеет свои слабости – раздражается чувством вины, и когда разведчик Чумак задевает самолюбие лейтенант, срывает на него. Однако в нем нет ложного героизма: если он не знает, как выполнить задание, то признается в этом, но понимает, что выполнить его придется.

Инженер Керженцев вызывает уважение у солдат и доверие у командиров. Одними из самых «теплых» предстают его отношения с ординарцем Валегой.

Валега представляет собой тип «простого русского солдата», как называет его автор: «Валега вот читает по складам, в делении путается, не знает, сколько семью восемь, и спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудно определяемые словами понятия. Но за эту родину – за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае – он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны – кулаками, зубами... вот это и есть русский человек. Сидя в окопах, он будет больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела – покажет себя. А делить, умножать и читать не по складам всегда научится, было б время и желание» . Автор подчеркивает, что на войне для солдата не столь важно умение делить, умножать и читать, куда важнее – защищать свою Родину, своих товарищей до последней капли крови. Смелый в бою и незаменимый в быту войны, Валега «умеет стричь, брить, чинить сапоги, разводить костер под поливным дождем; котелок его сверкает всегда; он никогда не расстается с двумя фляжками – с молоком и водкой; у реки всегда достанет рыбу, в лесу – землянику, чернику, грибы; всегда готова палатка, уютная, удобная» , и все это герой совершает молча, быстро, без напоминаний.

Для Керженцева Валега не просто ординарец, он в первую очередь товарищ. С несвойственной солдату теплотой относится лейтенант к Валеге, ординарец ему становится младшим братом, Юрий чувствует ответственность за него: «Привык я к тебе, лопоухому, чертовски привык... Нет, не привык. Это не привычка, это что-то другое, гораздо большее. Я никогда не думал об этом. Просто не было времени» . «Лопоухий» ординарец же заботится о Керженцеве, привязан к нему, как сын к отцу.

Между героями возникают братские чувства. Это «что-то большее, чем привычка», эта братская любовь между солдатами, в которой они, сами того, не осознавая до конца, нуждаются. Ведь на войне, где всюду кровь и смерть так важна дружба, сотоварищество, любовь. Именно эти чувства не дают потерять в себе человека.

Важным второстепенным персонажем наряду с Валегой является друг Керженцева – Игорь Свидерский. Так же, как и главный герой, Игорь интересовался искусством, учился в художественном институте. Однако, личность героя сформировалась именно на войне. Он возмужал, стал терпим к трудностям и смел. «В бою его обстреливали: откуда у него цапина, он и сам не занет, он ничего не чувствовал » . Свидерский так отчаянно сражается, что не обращает внимание на легкие увечья, нанесенные ему. Герой возмущается, когда Керженцев «снимает его солдат с газоубежища и заставляет рыть окопы» – это доказывает, что Игорь воспринимает войну как постоянный бой, он не умеет ждать, рвется в любое сражение.

Свидерский защищает и будет защищать Родину, как в бою с немцами, так и в споре с инженером-электриком Георгием Акимовичем, и в стычке с Калужским. Он вспыльчив и немного резок, но лишь от того, что боится потерять отчизну, свой дом. Его вера в победу неумолима, даже в споре с Георгием Акимовичем, где последний приводит весомые аргументы в пользу своей позиции, доказывает, что невозможно воевать одним геройством: «Одним геройством ничего не сделаешь. Геройство геройством, а танки танками» . Но Игорь не может принять это, и восклицает «"Нет, не может этого быть. Не пойдут они дальше. Я знаю, что не пойдут." И уходит» . Веселый, общительный, эмоциональный он относиться к войне как к личной драме, и в отличие от Керженцева носит ее в себе, не забываясь ни на минуту.

И война изменяет героя. Свидерский осунулся – «нос лупится, кокетливые когда-то – в линеечку – усики обвисли, как у татарина» , он похудел, глаза неестественно блестят. Но изменения не заканчиваются на внешности, герой становится вспыльчивым, временами грубым, готовым к бою в любое время – в нем уже не узнать дипломанта художественного института. Однако война не делает Игоря отрицательным героем: он так же смел, охотлив до споров, девушек и искусства. Война раскрывает лишь зарождавшийся его глубокий патриотизм, чувство верности и долга.

Керженцев дорожит другом, расстраивается, когда на переправе им приходится расстаться. Образ Игоря будет представляться Юрию во сне, когда главный герой будет в нем нуждаться. О судьбе своего друга Керженцев узнает лишь в конце повести, вернувшись под Сталинград. Керженцев собирается к нему на встречу, но вновь начинается наступление.

Образы Валеги и Свидерского раскрывают характер главного героя. Игорь Свидерский, чья жизнь до войны похожа на жизнь Керженцева, в отличие от Юрия, который и на войне остался спокойным, рассудительным, становится вспыльчивее. Однако Свидерский сохранил в себе художника – он рисует в планшетке портреты солдат и командиров. Керженцев же совершенно забыл о книгах. В отношениях с Валегой Керженцев становится так называемым «старшим братом» для ординарца, ответсвенно относится в судьбе Валеги. Образы главного героя и его ординарца построены на контрасте, но они не противопоставлены, а дополняют друг друга: непрактичный, неуверенный из-за чувства вины, временами растерянный лейтенант и расторопный, верный, смелый, хозяйственный Валега. Герои неотделимы друг от друга, но и целостны по своей структуре в отдельности.

Список литературы:

1. Голованова, Т. Не пустые понятия – честь, долг, совесть, достоинство... [электронный ресурс] – Режим доступа. – URL: http://nekrassov-viktor.com/Papers/Golovanova-Tamara.aspx (дата обращения 16.02.2016)
2. Некрасов, В. В окопах Сталинграда / В. Некрасов. – М. : Худож. лит., 1990. – 319 с.