Почему князь петр женился на февронии. При-нуж-де-ние к бра-ку или зна-ние во-ли Бо-жи-ей

Мудрость центрального персонажа, раскрывающаяся неожиданно для окружающих, характерна и для памятника житийной литературы, сложившегося первоначально, по-видимому, в период конца XV века, — для «Повести о Петре и Февронии».

Один из наиболее выдающихся памятников древнерусской агиографии и литературы вообще, «Повесть о Петре и Февронии», как и «Житие Михаила Клопского», возникла на местном материале (Петр и Феврония были святыми Муромского княжества), но приобрела общерусское литературное распространение.

Вопрос о происхождении «Повести о Петре и Февронии» сложен и вызывал споры в научной литературе. В настоящее время можно, по-видимому, считать установленным, что дошедший до нас письменный текст Повести восходит к времени не ранее середины XVI в. и создан писателем-публицистом этой эпохи Ермолаем-Еразмом.

Однако уже в XV в. существовала церковная служба Петру и Февронии, где упоминались основные мотивы повести — победа Петра над змеем, его женитьба на Февронии и их совместное погребение. Вполне возможно поэтому, что Ермолай, как и другие средневековые агиографы, подверг стилистической обработке уже существовавшую житийную повесть. К повести Ермолая-Еразма мы еще обратимся; пока изложим основной сюжет жития.

Сюжет жития о Петре и Февронии не похож на большинство житийных сюжетов. Здесь нет ни страданий за веру, ни мученической кончины героев, утверждающей их святость. Герои повести весьма мало связаны с историей; попытки установления их исторических прототипов сомнительны; для XV—XVI вв. эти герои, во всяком случае, были персонажами далекого прошлого.

В центре повести — крестьянская девушка Феврония, согласившаяся излечить княжича Петра, заболевшего от пролившейся на него змеиной крови. В награду за это Феврония требует, чтобы княжич женился на ней. В начале Петр пытается «искусить» Февронию: моясь в бане перед излечением, он посылает Февронии клочок льна и требует, чтобы она выткала из него «срачицу и порты и убрусец».

Но Феврония поступает, как и подобает фольклорному хитрецу, которого пытаются одурачить (ср., например, Акира при дворе египетского царя): она отвечает нелепостьюна нелепость, соглашаясь выполнить просьбу Петра при условии, если княжич приготовит ей из щепочки ткацкий станок.

Так же неудачно кончается попытка излеченного князя просто нарушить свое обещание: Феврония предусмотрительно велела смазать все его язвы (полученные от змеиной крови), кроме одной, и вероломство Петра приводит к тому, что от «того струпа начаша многие струпы расходитися на теле его»; для окончательного излечения Петру приходится выполнить свое обещание.

После смерти брата Петр занимает престол Муромского княжества. Когда мятежные бояре решают изгнать княгиню-крестьянку из Мурома, она соглашается уйти, если ей разрешат взять с собой то, что она попросит. Бояре соглашаются, и княгиня просит «токмо супруга моего князя Петра». Петр следует за нею.

В конце концов Петр и Феврония благополучно «державствуют» в Муроме; по «преставлении купнем» (одновременной смерти) и раздельном погребении они оказываются все же воссоединенными «в едином гробе».

Связь «Повести о Петре и Февронии» с устным народным творчеством, отражение в ней «мировых» фольклорных мотивов весьма значительны и неоднократно отмечались в научной литературе. Однако существующие записи сказок и преданий об этих святых — поздние (не ранее конца XIX в.) и сложились уже под влиянием письменной житийной традиции (хотя, возможно, включают и подлинные фольклорные мотивы).

В сюжете Повести соединились два основных сказочных сюжета — волшебная сказка о борьбе во змеем и новеллистическая сказка о мудрой крестьянской девушке, выходящей замуж за знатного человека и подвергающейся трудным испытаниям. Герой жития Петр заболевает после того, как побеждает змея; Феврония излечивает его от язв.

Эта завязка сближает Повесть с кельтской легендой и средневековым западным романом о Тристане и Изольде: подобно Февронии, Изольда излечивает Тристана, заболевшего от крови дракона; с «Тристаном и Изольдой» совпадает и тема воссоединения героев после смерти (в Повести герои чудесным образом оказываются в едином гробу, в легенде о Тристане из его могилы вырастает куст терновника, соединяющий еес могилой Изольды).

Сочетание сюжета неравного брака крестьянки и знатного человека с мотивом исцеления жениха не характерно для известных нам русских сказок, но такое же сочетание присуще новелле Боккаччо о Джилетте из Нарбонны («Декамерон», день 3, новелла 9) и комедии Шекспира «Все хорошо, что хорошо кончается», — вероятно, такой контаминированный сюжет существовал и в русском фольклоре XV в.

Сюжет жития Петра и Февронии принадлежит, таким образом, к числу популярнейших сюжетов мировой литературы. К его конкретной разработке в древнерусской письменности мы обратимся в дальнейшем изложении, в связи с развитием повествовательной литературы XVI в.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Попытка излечить онкологическое заболевание при помощи средств альтернативной медицины значительно сокращает шансы пациента выжить, свидетельствуют результаты исследования американских ученых. Тем не менее к нетрадиционным способам регулярно обращаются даже молодые и образованные люди.

Методы альтернативной медицины очень популярны не только на постсоветском пространстве и на задворках цивилизации, но и во всем мире. По статистике, каждый третий житель США предпочитает лечиться травами, гомеопатией, акупунктурой и прочими пиявками. Но если в случае с насморком и некоторыми другими заболеваниями такие способы оказываются иногда довольно эффективными (например, в 2015 г. китаянка Юю Ту получила Нобелевскую премию за создание лекарства от малярии на основе экстракта полыни однолетней), то в случае с серьезными заболеваниями вроде рака они могут нанести смертельный вред, предупреждает "Газета.ру" .

Ученые из Йельского университета в США провели специальное исследование, в ходе которого проследили, к каким последствиям приводит вмешательство нетрадиционной медицины в онкологические заболевания. Результаты труда опубликованы в журнале Journal of the National Cancer Institute .

Специалисты проанализировали данные из Национальной базы данных рака за 2004-2013 годы. Они выделили 281 пациента, у которых был диагностирован рак груди, простаты, легких или кишечника на ранних стадиях. Все эти люди отказались от лечения и обратились к альтернативной медицине. За свое решение им пришлось дорого поплатиться.

Когда исследователи сравнили показатели выживаемости этих пациентов с данными о 560 пациентах с аналогичными диагнозами, прошедших химиотерапию, радиотерапию и (или) прооперированных, то выяснилось, что приверженцы альтернативных методов лечения умирали в 2,5 раза чаще в течение пяти лет после постановки диагноза.

При некоторых видах рака эта разница оказалась еще более впечатляющей. Так, рак груди убивал сторонниц альтернативной медицины в 5,68 раза чаще, чем тех, кто обращался за помощью к обычным врачам. Вероятность умереть от рака легких у последователей нетрадиционных методов лечения возросла в 4,57 раза, от рака легких - в 2,17 раза.

Заметной разницы не наблюдалось лишь при раке простаты. Но это говорит не об эффективности альтернативных методов при лечении именно этого онкологического заболевания, а о том, что этот вид рака развивается медленно и за пять лет не способен в большинстве случаев свести человека в могилу.

Ученые не принимали во внимание, к каким именно нетрадиционным практикам прибегали отчаявшиеся пациенты: это могло быть и траволечение, и гомеопатия, и специальные диеты, и лечение энергетическими кристаллами. Результат всюду был един.

Исследователей изумило, что сторонниками альтернативной медицины оказались не бедные и необразованные выходцы из глубинки, а совсем наоборот - молодые образованные люди с высоким уровнем дохода. Это лишь подчеркнуло губительность нетрадиционных методов лечения, ведь у этих пациентов было ощутимое преимущество: они в целом были здоровее, моложе, богаче. При действенности альтернативных методов их результаты могли бы быть лучше, чем в группе, проходившей обычное лечение, но этого не произошло, отмечают специалисты.

"Меня это пугает. Это были молодые пациенты, которых было бы несложно вылечить, но вместо этого всякие целители поили их змеиным маслом", - отметил один из авторов исследования, Джеймс Ю.

Его коллега, ведущий автор исследования Скайлер Джонсон, который является практикующим онкологом, заявил, что благодаря проделанной работе у медицинских специалистов "теперь есть доказательства, что использование методов альтернативной медицины вместо методик лечения рака с доказанной эффективностью приводит к гибели пациентов". "Мы надеемся, что пациенты и врачи воспользуются этой информацией, принимая решение о лечении", - отметил он.

Ученые надеются, что полученные данные помогут бороться с дезинформацией о мнимой действенности методов альтернативной медицины. По крайней мере, больные будут проинформированы о возможных последствиях. "Если пациент принимает решение, будучи информирован о всех возможных последствиях, он может делать что угодно. Мы не можем заставить его что-то выбрать - лишь посоветовать", - заявил Джеймс Ю.

Одним из основателей Древнерусского государства принято считать князя Олега, прозванного за способность к предвидению будущего, Вещим. До сих пор окончательно не ясно существовал ли он на самом деле или же это литературный персонаж, соединивший в себе черты исторических прототипов – Олега (киевского князя, упоминаемого договором Руси с Византией от 911 года и Олега, современника Игоря Рюриковича. К тому же, Лаврентьевская летопись сообщает, что скончался Олег в 912 году и был похоронен во граде Киеве на горе Щековице. В то же время, согласно Новогородской летописи это печальное событие произошло в 922 году и похоронен Олег был в городе Ладоге.

Но путаница связана не только с жизнью князя Олега, но и с обстоятельствами его смерти.

Предсказание волхвов.

Согласно классической легенде, волхвы предупредили Олега о том, что умрет он от любимого коня. С того момента князь перестал ездить на нем, но велел кормить его отборным зерном. Через четыре года после предсказания, Олег, вернувшийся с боевого похода, вспомнил о своем любимце и захотел его увидеть. Узнав, что конь умер, Олег, посмеявшись над волхвами, захотел увидеть его кости. О том, что произошло дальше замечательно рассказал Александр Сергеевич Пушкин:

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась:
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

«Песнь о вещем Олеге»

Спору нет, легенда красивая и поучительная, в том плане, что волхвов надо слушаться, но, в то же время, совершенно не достоверная.

И дело даже не в том, что змеи не имеют привычку жалить своим острым раздвоенным на конце жалом (это заблуждение), как писал Пушкин, а просто и без затей кусают ядовитыми зубами. И не в том дело, что для того, чтобы змея укусила человека, последнему еще надо постараться. И не в том, что непонятно для чего Олегу нужно было наступать ногой на череп коня? Какое-то странное выражение почтения к старому боевому другу.

Прощание.

Но допустим, все было именно так. И князь все-таки был укушен змеей. Логично предположить, что это была гадюка, поскольку ни кобра, ни эфа, ни гремучая змея, ни самая смертоносная змея в мире мамба черная в наших краях не встречаются. И тут возникают новые вопросы. Совершенно непонятно каким-таким чудесным образом обычная гадюка могла прокусить сапог из грубой кожи? Но даже если это все-таки и случилось, то отчего все-таки умер Олег? Укус гадюк смертелен для беременных женщин и детей, но никак не для здорового и сильного воина, каким был князь.

Интересно, что есть исландская сага очень сильно напоминающая миф о смерти Вещего Олега. В ней речь идет о викинге Орваре Одде. Колдунья предсказал ему смерть от коня, за что и была им избита до крови. Чтобы не свершилось предсказание Одд и его друг Асмунд убили коня, бросили труп в яму и завалили ее камнями. Дальше сага повествует о смерти Одда:

«И когда они быстро шли, ударился Одд ногой и нагнулся. „Что это было, обо что я ударился ногой?» Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся нога и бедро. От этого укуса так ослабел Одд, что им пришлось помогать ему идти к берегу, и когда он пришел туда, сказал он: „Вам следует теперь поехать и вырубить мне каменный гроб, а кто-то пусть останется здесь сидеть подле меня и запишет тот рассказ, который я сложу о деяниях своих и жизни».

Смерть от коня.

До сих пор неизвестно точно, то ли сага об Орваре Одде стала причиной появления легенды о смерти Вещего Олега от укуса змеи, то ли наоборот. Но точно можно сказать, что причина смерти князя была другой. Разные исследователи называют разные причины, среди которых наибольшей популярностью пользуется версии об отравлении Олега и коварном убийстве его собственными дружинниками. Мы же в очередной раз убеждаемся, насколько далекими от действительности могут быть всем нам с детства известные легенды.

О том, что свя-тые Петр и Фев-ро-ния Му-ром-ские яв-ля-ют-ся по-кро-ви-те-ля-ми се-мьи и су-пру-же-ства, а день их па-мя-ти объ-яв-лен фе-де-раль-ным празд-ни-ком се-мьи, люб-ви и вер-но-сти, из-вест-но по-чти каж-до-му жи-те-лю Рос-сии. И это не мо-жет не ра-до-вать. Но с тех пор, как был уста-нов-лен осо-бый празд-ник в их честь и по-чи-та-ние Пет-ра и Фев-ро-нии при-об-ре-ло ши-ро-кий раз-мах, не смол-ка-ют спо-ры во-круг их имен. Боль-ше все-го недо-уме-ний и во-про-сов вы-зы-ва-ет не их , вклю-чен-ное в Че-тьи-Ми-неи свя-ти-те-ля , а зна-ме-ни-тая . Од-ни счи-та-ют ее един-ствен-ным и без-ого-во-роч-ным ис-точ-ни-ком све-де-ний о бла-го-вер-ных кня-зьях, дру-гие - вы-мыс-лом и кра-си-вой ле-ген-дой, не име-ю-щей ни-че-го об-ще-го с их ре-аль-ной био-гра-фи-ей. Да-вай-те по-про-бу-ем разо-брать-ся, та-ким ли ле-ген-дар-ным и фольк-лор-ным яв-ля-ет-ся этот за-ме-ча-тель-ный па-мят-ник рус-ской пись-мен-но-сти. Кста-ти го-во-ря, да-же со-вер-шен-но свет-ские ис-сле-до-ва-те-ли счи-та-ют «По-весть…» од-ним из луч-ших об-раз-цов древ-не-рус-ско-го твор-че-ства, вер-ши-ной оте-че-ствен-ной ли-те-ра-ту-ры XVI ве-ка.

Сие ска-за-ние есть тво-ре-ние со-бор-но-го свя-щен-ни-ка Ер-мо-лая-Ераз-ма, на-пи-сан-ное им по за-ка-зу мит-ро-по-ли-та Ма-ка-рия по-сле ка-но-ни-за-ции свя-тых бла-го-вер-ных Пет-ра и Фев-ро-нии на Мос-ков-ском Со-бо-ре 1547 го-да. Од-на-ко мит-ро-по-лит Ма-ка-рий не стал вклю-чать дан-ное про-из-ве-де-ние в свои зна-ме-ни-тые Ве-ли-кие Че-тьи-Ми-неи. Ви-ди-мо, он счел ее не со-всем под-хо-дя-щей по сти-лю и со-дер-жа-нию к при-выч-но-му агио-гра-фи-че-ско-му жан-ру.

На-сколь-ко мы мо-жем до-ве-рять «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии»? Де-ло в том, что отец Ер-мо-лай во-все не был ка-ким-то ска-зи-те-лем, под-ви-за-ю-щим-ся в ху-до-же-ствен-но-ли-те-ра-тур-ном жан-ре. Он был вы-да-ю-щим-ся бо-го-сло-вом, пи-са-те-лем, пуб-ли-ци-стом, че-ло-ве-ком вы-со-ко-об-ра-зо-ван-ным. На тот мо-мент он уже на-пи-сал зна-чи-тель-ное ко-ли-че-ство про-из-ве-де-ний, по-это-му свя-ти-тель Ма-ка-рий, сам весь-ма уче-ный муж, и по-ру-чил ему со-ста-вить жи-тие му-ром-ских чу-до-твор-цев. В том, что он, ко-неч-но же, не сам вы-ду-мал дан-ное ска-за-ние, но лишь об-ра-бо-тал су-ще-ству-ю-щие пре-да-ния о бла-го-вер-ных Пет-ре и Фев-ро-нии, не со-мне-ва-ют-ся да-же са-мые жест-кие кри-ти-ки «По-ве-сти…». К со-жа-ле-нию, Ер-мо-лай-Еразм, ви-ди-мо, дей-стви-тель-но опи-рал-ся в сво-их ис-сле-до-ва-ни-ях толь-ко на уст-ные на-род-ные пре-да-ния о му-ром-ском кня-зе и его су-пру-ге. Но так ли да-ле-ко он ушел от ле-то-пи-сей, и мож-но ли счи-тать «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии» дей-стви-тель-ным ис-точ-ни-ком све-де-ний об их жиз-ни?

Де-ло в том, что на-род-ное по-чи-та-ние и сви-де-тель-ства о жиз-ни и чу-де-сах свя-тых яв-ля-ют-ся и по-ныне очень се-рьез-ным ис-точ-ни-ком при со-став-ле-нии жи-тий ка-но-ни-зи-ро-ван-ных свя-тых. А в XVI ве-ке и, ко-неч-но, в бо-лее ран-ний пе-ри-од уст-ное твор-че-ство бы-ло са-мым глав-ным ис-точ-ни-ком ин-фор-ма-ции. Царь Иван Ва-си-лье-вич Гроз-ный ре-шил про-ве-сти ка-но-ни-за-цию бла-го-вер-ных Пет-ра и Фев-ро-нии, но из-вест-но, что на-род-ное по-чи-та-ние этих свя-тых на-ча-лось еще за-дол-го до их цер-ков-но-го про-слав-ле-ния. Для со-ста-ви-те-ля жи-тий свя-тых на-род-ные уст-ные рас-ска-зы, пре-да-ния о жиз-ни по-движ-ни-ков бла-го-че-стия та-кой же ис-точ-ник, как и ле-то-пи-си. О мно-гих свя-тых мы узна-ём по-чти ис-клю-чи-тель-но из их жи-тий, дру-гих пись-мен-ных ис-точ-ни-ков про-сто не со-хра-ни-лось.

Жи-тия свя-тых - это осо-бый жанр, очень близ-кий к ли-те-ра-тур-но-му. Так, свя-ти-тель Ди-мит-рий Ро-стов-ский вклю-ча-ет в свой мно-го-том-ный сбор-ник жи-тия му-че-ни-ков, на-пи-сан-ные на ос-но-ва-нии му-че-ни-че-ских ак-тов, ко-то-рые ве-лись в Рим-ской им-пе-рии, но мы ви-дим, что вме-сте с тем в эти жиз-не-опи-са-ния вклю-че-ны так-же мно-го-чис-лен-ные диа-ло-ги и по-дроб-но-сти, ко-то-рые ни-как не мог-ли со-дер-жать-ся в су-хих су-деб-ных до-ку-мен-тах.

За-слу-га свя-щен-ни-ка Ер-мо-лая в том, что он бе-реж-но со-брал все, на его взгляд, до-сто-вер-ные ска-за-ния и пре-да-ния о свя-тых Пет-ре и Фев-ро-нии и, от-ре-дак-ти-ро-вав их, до-нес до чи-та-те-ля. Имен-но бла-го-да-ря ему мы име-ем не толь-ко ле-то-пис-ные дан-ные о них, но и со-хра-нен-ные уст-ные све-де-ния о свя-той му-ром-ской че-те. И за это ему боль-шое спа-си-бо от бла-го-дар-ных по-том-ков. Ошиб-ка же это-го древ-не-го пи-са-те-ля в том, что он не со-еди-нил уст-ные пре-да-ния с дан-ны-ми ле-то-пис-ных ис-то-ри-че-ских до-ку-мен-тов.

Кро-ме весь-ма крат-ко-го ка-но-ни-че-ско-го жи-тия, вклю-чен-но-го в Ми-неи свя-ти-те-ля Ди-мит-рия, кро-ме дру-гих бо-лее позд-них, но ку-да бо-лее пол-ных жи-тий и непо-сред-ствен-но са-мой «По-ве-сти…» Ер-мо-лая-Ераз-ма есть еще од-но жи-тие Пет-ра и Фев-ро-нии. На мой взгляд, оно яв-ля-ет-ся са-мым объ-ек-тив-ным и ис-то-ри-че-ски вы-ве-рен-ным ис-точ-ни-ком. Это жиз-не-опи-са-ние со-став-ле-но свя-ти-те-лем Фила-ре-том (Гу-милев-ским), бле-стя-щим бо-го-сло-вом, очень ав-то-ри-тет-ным ис-то-ри-ком XIX ве-ка, и вклю-че-но им в кни-гу «Из-бран-ные жи-тия свя-тых». Чем для нас осо-бен-но це-нен труд свя-ти-те-ля Фила-ре-та? Он, как про-фес-сио-наль-ный ис-то-рик, опи-ра-ет-ся на ис-то-ри-че-ские ис-точ-ни-ки: рус-ские ле-то-пи-си (Ни-ко-нов-скую, ле-то-пи-си Пе-ре-слав-ля Суз-даль-ско-го и дру-гие), ро-до-слов-ную Му-ром-ских кня-зей, ис-то-рию Ря-зан-ско-го и Му-ром-ско-го кня-жеств, «Про-лог», со-чи-не-ния ис-то-ри-ков Та-ти-ще-ва и Ка-рам-зи-на. По-это-му его жи-тие мож-но на-звать са-мым до-сто-вер-ным с ис-то-ри-че-ской точ-ки зре-ния.

Но вер-нем-ся к «По-ве-сти…» Ер-мо-лая. То, что это про-из-ве-де-ние яв-ля-ет-ся так-же ис-точ-ни-ком све-де-ний о жиз-ни лю-би-мей-ших рус-ских свя-тых, несо-мнен-но, ведь да-же свя-ти-тель Фила-рет (Гу-милев-ский), несмот-ря на то, что под-хо-дит к «По-ве-сти…» кри-ти-че-ски, все же ши-ро-ко ис-поль-зу-ет ее при на-пи-са-нии сво-ей вер-сии жи-тия. Он кор-рек-ти-ру-ет неко-то-рые ме-ста и уби-ра-ет все, с его точ-ки зре-ния, лиш-нее.

Но по-ра уже об-ра-тить-ся к са-мой «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии». Очень ин-те-рес-но бу-дет разо-брать-ся в том, что в этом ска-за-нии мож-но при-знать вполне до-сто-вер-ным с ду-хов-ной и агио-гра-фи-че-ской то-чек зре-ния, а что вы-зы-ва-ет со-мне-ния. Про-ве-рить неко-то-рые со-бы-тия и мо-мен-ты с ис-то-ри-че-ской точ-ки зре-ния не пред-став-ля-ет-ся воз-мож-ным за дав-но-стью лет и недо-стат-ком до-ку-мен-таль-ных ис-точ-ни-ков. Но раз «По-весть…» так проч-но во-шла в наш пра-во-слав-ный оби-ход и поль-зу-ет-ся та-кой из-вест-но-стью и ува-же-ни-ем у цер-ков-но-го на-ро-да, мы не мо-жем не при-зна-вать за ней пра-ва быть ис-точ-ни-ком све-де-ний о зем-ной жиз-ни небес-ных по-кро-ви-те-лей бра-ка. По-смот-рим же, ка-кие за-га-доч-ные ме-ста сра-зу бро-са-ют-ся в гла-за в Ер-мо-ла-ев-ской «По-ве-сти…».

Кня-же-ские име-на

В «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии» му-ром-ские кня-зья име-ют кре-щаль-ные име-на Петр и Фев-ро-ния, а в кон-це жиз-ни при-ни-ма-ют мо-на-ше-ство с име-на-ми Да-вид и Ев-фро-си-ния. Это, ко-неч-но, яв-ная ошиб-ка. Со-глас-но ле-то-пи-сям и ро-до-сло-ви-ям му-ром-ских кня-зей, в Му-ро-ме с 1205 по 1228 год пра-ви-ла кня-же-ская че-та Да-вид Юрье-вич и его су-пру-га кня-ги-ня Ев-фро-си-нья. Свя-ти-тель Фила-рет (Гу-милев-ский), опи-ра-ясь на «Ро-до-слов-ную кни-гу кня-зей и дво-рян рос-сий-ских и вы-ез-жих» и дру-гие ис-точ-ни-ки, пи-шет: «Ко-гда князь и кня-ги-ня до-стиг-ли глу-бо-кой ста-ро-сти, то в од-но вре-мя об-лек-лись в ино-че-ское оде-я-ние, один с име-нем Пет-ра, дру-гая с име-нем Фев-ро-нии». В при-ме-ча-ни-ях к сво-е-му тру-ду свя-ти-тель Фила-рет го-во-рит, что в «По-ве-сти…» мир-ские име-на свя-тых пе-ре-пу-та-ны с мо-на-ше-ски-ми и что ошиб-ка эта пе-ре-шла и в пе-чат-ный «Пол-ный ме-ся-це-слов».

По-че-му отец Ер-мо-лай до-пу-стил эту неточ-ность? Не све-рив-шись с ле-то-пи-сью, он бо-лее до-ве-рил-ся уст-ным рас-ска-зам, ко-то-рые не смог-ли упом-нить точ-но-го име-ни кня-зей. В на-ро-де они бы-ли бо-лее из-вест-ны как Петр и Фев-ро-ния, вот на-род-ное со-зна-ние и ре-ши-ло, что та-кие име-на свя-тые име-ли до мо-на-ше-ства. Ду-маю, что ошиб-ка эта до-воль-но про-сти-тель-на, осо-бен-но для древ-не-рус-ско-го че-ло-ве-ка. Ведь на Ру-си мно-гие лю-ди, а кня-зья в осо-бен-но-сти, име-ли ино-гда по несколь-ку имен. На-при-мер, свя-той кре-сти-тель Ру-си рав-ноап-о-столь-ный Вла-ди-мир про-слав-лен со сво-им сла-вян-ским име-нем, а его кре-щаль-ное имя - Ва-си-лий - из-вест-но да-ле-ко не всем. Бы-ли кня-зья, ко-то-рые во-шли в ис-то-рию под двой-ным име-нем, к при-ме-ру стар-ший внук Вла-ди-ми-ра Мо-но-ма-ха свя-той бла-го-вер-ный князь Все-во-лод Мсти-сла-вич, ко-то-ро-го ча-сто на-зы-ва-ют Все-во-лод-Гав-ри-ил.

Во-об-ще го-во-ря, ес-ли свя-той при-ни-ма-ет по-стриг, то, как пра-ви-ло, мы про-слав-ля-ем его уже с мо-на-ше-ским име-нем (хо-тя ис-клю-че-ния из это-го пра-ви-ла то-же встре-ча-ют-ся). Мы мо-лим-ся пре-по-доб-но-му Сер-гию Ра-до-неж-ско-му, а не Вар-фо-ло-мею, свя-то-му Се-ра-фи-му Са-ров-ско-му, а не Про-хо-ру Мош-ни-ну. Так, ду-маю, и на-род-ное по-чи-та-ние, ко-то-рое на-ча-лось еще за-дол-го до ка-но-ни-за-ции XVI ве-ка, вос-при-ня-ло имен-но мо-на-ше-ские име-на му-ром-ских пра-вед-ни-ков.

Еще од-но кня-же-ское имя вы-зы-ва-ет во-прос в «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии». Со-глас-но ей в Му-ро-ме до кня-зя Пет-ра (Да-ви-да) кня-жил его брат Па-вел. Ле-то-пис-ные ис-точ-ни-ки, дей-стви-тель-но, го-во-рят о том, что князь Да-вид при-нял му-ром-ский пре-стол по смер-ти сво-е-го стар-ше-го бра-та, ко-то-ро-го очень ува-жал. Но там он на-зван не Пав-лом, а Вла-ди-ми-ром. Что тут мож-но ска-зать? Ско-рее все-го, мы здесь опять стал-ки-ва-ем-ся с кня-же-ским обы-ча-ем да-вать и ис-поль-зо-вать в оби-хо-де сра-зу несколь-ко имен. Имя Вла-ди-мир - чи-сто сла-вян-ское, зна-чит «вла-де-ю-щий ми-ром». Ви-ди-мо, при рож-де-нии ему бы-ло да-но имен-но это, из-вест-ное и слав-ное на Ру-си имя. А при кре-ще-нии он при-нял уже вто-рое, в честь сво-е-го небес-но-го по-кро-ви-те-ля апо-сто-ла Пав-ла.

Кры-ла-тый змей

Из «По-ве-сти…» мы узна-ём, что у кня-зя Пав-ла (Вла-ди-ми-ра) бы-ла су-пру-га. И вот «диа-вол, ис-по-кон ве-ку нена-ви-дя-щий бла-го че-ло-ве-че-ско-го ро-да, по-слал жене кня-зя на блуд-ное де-ло зло-го кры-ла-то-го змея» (здесь и да-лее «По-весть…» ци-ти-ру-ет-ся в рус-ском пе-ре-во-де. - прот. П.Г. ). Этот змей по-че-му-то ви-дит-ся неко-то-рым ис-сле-до-ва-те-лям са-мым фан-та-сти-че-ским и нере-аль-ным пер-со-на-жем дан-но-го ска-за-ния. Скеп-ти-че-ски на-стро-ен-ные, они тут же на-чи-на-ют ви-деть здесь сказ-ки об Ог-нен-ном змии и про-во-дить па-рал-ле-ли с ка-ки-ми-то уже со-всем не сла-вян-ски-ми ми-фа-ми.

Змей, упо-мя-ну-тый в «По-ве-сти…», ко-неч-но же, про-сто некий вир-ту-аль-ный мо-рок, ли-чи-на, при-ни-ма-е-мая на се-бя вра-гом ро-да че-ло-ве-че-ско-го, ко-то-ро-го Свя-щен-ное Пи-са-ние на-зы-ва-ет «ве-ли-кий дра-кон, древ-ний змий…» (). Диа-вол, как из-вест-но, пад-ший ан-гел, бес-плот-ный дух, но он мо-жет при-ни-мать вид лю-бо-го оду-шев-лен-но-го су-ще-ства или неоду-шев-лен-но-го пред-ме-та. В древ-ние вре-ме-на диа-вол лю-бил яв-лять-ся на-шим пред-кам (да и дру-гим на-ро-дам то-же) в ви-де чу-до-вищ-но-го, ча-сто ог-не-ды-ша-ще-го яще-ра. По-это-му-то в бы-ли-нах так и рас-про-стра-нен об-раз змея, дра-ко-на, с тре-мя го-ло-ва-ми или с од-ной.

Это чу-ди-ще в пред-став-ле-нии лю-дей про-шло-го бы-ло оли-це-тво-ре-ни-ем зла, нечи-стой си-лы. Неда-ром ле-шие, ру-сал-ки, все-воз-мож-ные баб-ки-еж-ки, змеи-го-ры-ны-чи, про-чие ог-нен-ные змеи крат-ко име-но-ва-лись нечи-стью - как пред-ста-ви-те-ли ин-фер-наль-но-го ми-ра. И для че-ло-ве-ка древ-но-сти весь этот мир был та-кой же ре-аль-но-стью, как для нас пол-тер-гейст и про-чие по-ту-сто-рон-ние па-ра-нор-маль-ные, тем-ные яв-ле-ния.

Итак, нечи-стый дух в ви-де змия при-ле-та-ет к су-пруж-ни-це кня-зя и со-вер-ша-ет с ней блуд. Что это не про-сто ка-кая-то реп-ти-лия, а тем-ная ду-хов-ная сущ-ность, вид-но из то-го, что змий яв-ля-ет-ся в двух об-ли-чи-ях: как ящер и как че-ло-век. Он при-ни-ма-ет об-лик кня-зя Пав-ла. При-том змей ско-ро на-столь-ко об-наг-лел, что уже не скры-ва-ет пе-ред кня-ги-ней сво-е-го мерз-ко-го ви-да, но при дру-гих в це-лях кон-спи-ра-ции яв-ля-ет-ся в ви-де кня-зя. «А по-сто-рон-ним лю-дям ка-за-лось, что это сам князь с же-ною сво-ею си-дит». На-ко-нец кня-ги-ня не вы-дер-жи-ва-ет и рас-ска-зы-ва-ет всё му-жу. Тот со-ве-ту-ет жене хит-ро-стью вы-ве-дать у змия, что мо-жет по-слу-жить при-чи-ной его смер-ти. В ми-ну-ту от-кро-вен-но-сти зло-дей про-бол-тал-ся, что «смерть мне суж-де-на от Пет-ро-ва пле-ча, от Аг-ри-ко-ва ме-ча».

Па-вел де-лит-ся сво-им го-рем с род-ным бра-том, Пет-ром. Через неко-то-рое вре-мя то-му во вре-мя мо-лит-вы яв-ля-ет-ся некий от-рок (ви-ди-мо, ан-гел) и ука-зы-ва-ет в рас-се-лине сте-ны ал-та-ря церк-ви Воз-дви-жен-ско-го мо-на-сты-ря ме-сто, где спря-тан меч. Петр бе-рет Аг-ри-ко-во ору-жие, на-хо-дит удоб-ное вре-мя, вры-ва-ет-ся в по-кои кня-ги-ни и уби-ва-ет ко-вар-но-го змея. Но пе-ред тем как уда-лить-ся к се-бе в пре-ис-под-нюю, змей обрыз-гал кня-зя Пет-ра сво-ей кро-вью. Князь тя-же-ло за-боле-ва-ет: на всем его те-ле по-яв-ля-ют-ся яз-вы.

Да-вай-те по-ка оста-но-вим-ся на этом мо-мен-те и по-раз-мыс-лим над тем, мог-ла ли та-кая ис-то-рия про-изой-ти в дей-стви-тель-но-сти. Ес-ли немно-го аб-стра-ги-ро-вать-ся от несо-мнен-но эпи-че-ско-го, по-э-ти-че-ско-го опи-са-ния чу-да со зме-ем, ко-то-рое да-ет нам «По-весть…», мы не ви-дим в дан-ном эпи-зо-де с точ-ки зре-ния агио-гра-фии и ду-хов-но-го опы-та Церк-ви ни-че-го ми-фо-ло-ги-че-ско-го. Же-на кня-зя, ви-ди-мо, по-дол-гу на-хо-ди-лась в раз-лу-ке со сво-им су-пру-гом. Кня-зья то-гда все вре-мя во-е-ва-ли и, от-прав-ля-ясь в про-дол-жи-тель-ные по-хо-ды, на-дол-го остав-ля-ли сво-их жен од-них.

Вос-поль-зо-вав-шись этим, диа-вол под-бра-сы-ва-ет ей ис-ку-ше-ние блуд-ной по-хо-тью. Враг все-гда сна-ча-ла на-хо-дит в че-ло-ве-ке сла-бое зве-но, чтобы про-бить брешь в его ду-ше и да-лее по-гу-бить, пле-нив ка-кой-ни-будь стра-стью. В дан-ном слу-чае он, ви-ди-мо, вос-поль-зо-вал-ся тос-кой по му-жу и свя-зан-ны-ми с ней блуд-ны-ми меч-та-ни-я-ми. Овла-дев умом жен-щи-ны, он пе-ре-хо-дит к вир-ту-аль-но-му блу-ду с ней, так как мо-жет при-ни-мать вид не толь-ко змея, но и ее за-кон-но-го су-пру-га. И хо-тя в «По-ве-сти…» го-во-рит-ся, что «змей си-лой овла-дел ею», но та-кое вра-же-ское воз-дей-ствие не мо-жет про-изой-ти без то-го, чтобы че-ло-век сам не под-дал-ся на ис-ку-ше-ние. Как та-кое мог-ло про-изой-ти? Мо-жет ли диа-вол, бес-те-лес-ный дух, со-вер-шать по-доб-ные блуд-ные дей-ствия? Да, диа-вол не име-ет пло-ти, но он мо-жет втор-гать-ся в наш ма-те-ри-аль-ный мир и со-вер-шать здесь некие дей-ствия. Он мо-жет да-же на-но-сить ре-аль-ные по-бои лю-дям, что опи-са-но во мно-гих жи-ти-ях, мо-жет пре-вра-тить-ся в ко-ня и пе-ре-не-сти че-ло-ве-ка на огром-ные рас-сто-я-ния, как об этом рас-ска-зы-ва-ет-ся в жи-тии свя-ти-те-ля Иоан-на Нов-го-род-ско-го, спо-со-бен и на мно-гое дру-гое. Неуже-ли са-та-на, мно-гие ты-ся-че-ле-тия упраж-ня-ю-щий-ся в об-мане и зле, глу-пее че-ло-ве-ка? Сей-час, ко-гда совре-мен-ные тех-но-ло-гии поз-во-ля-ют со-зда-вать ил-лю-зию пол-но-го при-сут-ствия, нас не мо-гут удив-лять по-доб-ные фо-ку-сы. На-при-мер, филь-мы в фор-ма-те 4DX, ко-гда ты, си-дя в крес-ле ки-но-те-ат-ра, по-лу-ча-ешь со-вер-шен-но ре-аль-ное ощу-ще-ние то-го, что на-хо-дишь-ся в гу-ще со-бы-тий, про-ис-хо-дя-щих на экране. Раз-лич-ные трех-мер-ные мо-де-ли с пол-ным эф-фек-том при-сут-ствия са-та-на на-учил-ся со-зда-вать уже дав-но.

Эпи-зод со-блаз-не-ния кня-ги-ни зми-ем со-дер-жит несколь-ко очень важ-ных мо-мен-тов, ука-зы-ва-ю-щих на ре-аль-ность дан-но-го со-бы-тия. Та-кое, как го-во-рит-ся, на-роч-но не при-ду-ма-ешь. Де-ло в том, что опыт Церк-ви и свя-то-оте-че-ская ли-те-ра-ту-ра сви-де-тель-ству-ет: диа-вол, со-блаз-няя лю-дей, мо-жет яв-лять-ся в че-ло-ве-че-ском об-ли-чии и со-вер-шать с ни-ми по-чти ре-аль-ные блуд-ные дей-ствия. Блуд-ный де-мон мо-жет при-ни-мать вид как муж-чи-ны, так и жен-щи-ны. Как при-мер мож-но при-ве-сти слу-чай, опи-сан-ный в «Лав-са-и-ке» - про-из-ве-де-нии V ве-ка, по-вест-ву-ю-щем о жиз-ни свя-тых по-движ-ни-ков. Вот что рас-ска-зы-ва-ет ав-ва Па-хо-мий: «Враг при-нял вид эфи-оп-ской де-ви-цы, ко-то-рую я ви-дел в мо-ло-до-сти, ко-гда она ле-том со-би-ра-ла со-ло-му. Мне пред-ста-ви-лось, что она си-дит у ме-ня, и до то-го де-мон до-вел ме-ня, что я ду-мал, буд-то уже со-гре-шил с ней. В ис-ступ-ле-нии я дал ей по-ще-чи-ну, и она ис-чез-ла. По-верь мне, два го-да не мог я стер-петь нестер-пи-мо-го зло-во-ния от сво-ей ру-ки».

Ин-те-рес-но, что пред-став-ле-ние об ог-нен-ном змии - нечи-стом ду-хе, ко-то-рый спо-со-бен при-ни-мать то вид дра-ко-на, то об-лик че-ло-ве-ка и со-блаз-нять жен-щин на блуд, - мы дей-стви-тель-но на-хо-дим в древ-них во-сточ-но-сла-вян-ских ле-ген-дах. Со-глас-но им, змий яв-ля-ет-ся тем жен-щи-нам, ко-то-рые на-ру-ша-ли за-прет силь-но го-ре-вать по умер-ше-му или тос-ко-вать по на-хо-дя-ще-му-ся в от-луч-ке му-жу. Змий так-же по-лу-чал до-ступ к жен-щине, по-те-ряв-шей невин-ность до бра-ка. Ко-неч-но, кто-то мо-жет на-звать эти ле-ген-ды пе-ре-жит-ка-ми язы-че-ства. Но де-мо-ны очень ча-сто яв-ля-лись на-шим пред-кам в тех об-ра-зах, ко-то-рые бы-ли из-вест-ны еще с язы-че-ских вре-мен.

В за-пад-ной хри-сти-ан-ской де-мо-но-ло-гии де-мон блу-да, ис-ку-ша-ю-щий жен-щин, на-зы-вал-ся ин-ку-бом. Ес-ли бес, на-про-тив, при-ни-мал вид жен-щи-ны, его име-но-ва-ли сук-ку-бом. Кста-ти, в сред-не-ве-ко-вых ка-то-ли-че-ских трак-та-тах го-во-рит-ся, что де-мон ин-куб кро-ме че-ло-ве-че-ско-го об-ли-чия так-же при-ни-ма-ет вид коз-ла, со-ба-ки, оле-ня, бы-ка, змеи и дру-гих жи-вот-ных.

Но при-ве-ду два при-ме-ра уже не из сред-не-ве-ко-вья, а из на-шей, совре-мен-ной ре-аль-но-сти. Од-на моя зна-ко-мая, жен-щи-на сред-не-го воз-рас-та, по-те-ря-ла му-жа. Через неко-то-рое вре-мя по-сле смер-ти су-пру-га она рас-ска-за-ла мне, что муж стал при-хо-дить к ней и да-же ло-жить-ся с ней на по-стель. Вдо-ва эта бы-ла че-ло-ве-ком цер-ков-ным, ча-сто ис-по-ве-до-ва-лась и при-ча-ща-лась. Но у нее про-изо-шло ка-кое-то бе-сов-ское по-мра-че-ние. Она вро-де бы пре-крас-но по-ни-ма-ла, что при-хо-дя-щий к ней во-все не ее по-кой-ный су-пруг. Тем бо-лее что да-лее она рас-ска-за-ла мне со-всем уж жут-кие ве-щи. По-ве-да-ла о том, что этот мни-мый муж мо-жет по-том пре-вра-тить-ся в пса с го-ря-щи-ми гла-за-ми и, вско-чив на пе-ри-ла бал-ко-на, спрыг-нуть вниз. Но ви-дя на-яву все эти кош-ма-ры, осо-зна-вая умом, что тво-рит-ся что-то нелад-ное, она со-всем не ис-пы-ты-ва-ла стра-ха, бо-лее то-го - ее как буд-то за-вле-ка-ли все эти ви-де-ния.

Дру-гая ис-то-рия. Од-на по-жи-лая да-ма по-про-си-ла ме-ня освя-тить квар-ти-ру. Ее су-пруг скон-чал-ся неза-дол-го до это-го. При-дя к ней до-мой, я уви-дел, что че-ло-век она не слиш-ком цер-ков-ный, и по-это-му спро-сил: «По-че-му вы ре-ши-ли освя-тить свое жи-ли-ще?» И она при-зна-лась, что муж по-сле смер-ти стал яв-лять-ся ей: «За-хо-жу в ком-на-ту, а он вот в этом крес-ле си-дит. Бы-ва-ет, что по-про-сит что-ни-будь ему при-го-то-вить, на-при-мер рыб-ки по-жа-рить». «Но стран-ное де-ло, - до-ба-ви-ла она, - но-ги у него ка-кие-то не та-кие, не как у лю-дей, а как у ло-ша-ди, шер-стью по-кры-ты и с ко-пы-та-ми». Ска-жу чест-но, по-сле всех этих от-кро-ве-ний у ме-ня по спине про-шел очень ощу-ти-мый хо-ло-док. Но, са-мое уди-ви-тель-ное, жен-щи-на рас-ска-зы-ва-ла все эти ужа-сы со-вер-шен-но спо-кой-ным го-ло-сом, как нечто уже при-выч-ное для нее. Од-на-ко, сла-ва Бо-гу, она по-чув-ство-ва-ла опас-ность по-доб-ных яв-ле-ний и по-про-си-ла свя-щен-ни-ка освя-тить квар-ти-ру.

Дол-жен за-ме-тить, что и пер-вая зна-ко-мая мне жен-щи-на, и вто-рая на-хо-ди-лись на тот мо-мент в здра-вом уме и трез-вой па-мя-ти. Все ви-ден-ное ими ни-как не мог-ло быть бо-лез-нен-ной гал-лю-ци-на-ци-ей. Для се-бя я от-ме-тил ин-те-рес-ную де-таль: лю-ди, об-ща-ясь с де-мо-ном, при-ни-мав-шим вид их му-жа, не ис-пы-ты-ва-ли стра-ха. Хо-тя, несо-мнен-но, осо-зна-ва-ли ненор-маль-ность все-го про-ис-хо-дя-ще-го. За-меть-те: в «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии» же-на кня-зя Пав-ла то-же не ис-пы-ты-ва-ет осо-бо-го стра-ха, несмот-ря на то, что пре-крас-но осо-зна-ёт, кто яв-ля-ет-ся ей и со-блаз-ня-ет на блуд. Помни-те, змей уже на-столь-ко взял власть над несчаст-ной кня-ги-ней, что не скры-вал-ся пе-ред ней, яв-ля-ясь в сво-ем са-та-нин-ском об-ли-чии? Она спо-кой-но бе-се-ду-ет с ним, чтобы узнать, чем мож-но его одо-леть. Зна-ко-мым мне жен-щи-нам де-мон так-же яв-лял-ся, по-чти не та-ясь, то пре-вра-ща-ясь в пса с ог-нен-ны-ми гла-за-ми, то по-ка-зы-вая свои ко-пы-та. Эта-кий «смех са-та-ны». Пле-нив че-ло-ве-ка, диа-вол уже не пря-чет-ся, а от-кро-вен-но глу-мит-ся над сво-ей жерт-вой. В мо-мент это-го бе-сов-ско-го пле-на да-же за-ло-жен-ный в нас от Бо-га страх, ин-стинкт са-мо-со-хра-не-ния от-клю-ча-ют-ся. Так что пусть каж-дый ре-шит для се-бя сам, яв-ля-ет-ся ли прав-до-по-доб-ной ис-то-рия про со-блаз-не-ние кня-ги-ни зми-ем или нет. Лич-но я в этой ис-то-рии ни-че-го ска-зоч-но-го не ви-жу. Ес-ли по-чи-тать жи-тия уже неод-но-крат-но упо-мя-ну-то-го свя-ти-те-ля Ди-мит-рия Ро-стов-ско-го, то там мы мо-жем най-ти не ме-нее чу-дес-ные яв-ле-ния по-ту-сто-рон-не-го ми-ра.

Те-перь немно-го о та-ин-ствен-ном «Аг-ри-ко-ве ме-че» и о том, как мог Петр убить с по-мо-щью ка-ко-го-то ме-ча бес-плот-но-го и бес-смерт-но-го тем-но-го ду-ха. На-до ска-зать, что свя-ти-тель Фила-рет (Гу-милев-ский) счи-тал эпи-зод с Аг-ри-ко-вым ме-чом «вы-мыс-лом на-род-но-го во-об-ра-же-ния», так как этот меч упо-мя-нут так-же в из-вест-ной бы-лине о Доб-рыне. Ви-ди-мо, по этой же при-чине свя-ти-тель про-яв-ля-ет осто-рож-ность и не вклю-ча-ет ис-то-рию со зми-ем в жи-тие, со-став-лен-ное им. Од-на-ко про то, что змий то-же ска-зоч-ный пер-со-наж и вы-мы-сел, он ни-че-го не пи-шет.

О том, что ис-то-рия о про-ти-во-бор-стве бла-го-вер-но-го Пет-ра со зми-ем яв-ля-ет-ся неотъ-ем-ле-мой ча-стью жиз-не-опи-са-ния свя-тых му-ром-ских чу-до-твор-цев, го-во-рит еще один факт. В служ-бе свя-тым Пет-ру и Фев-ро-нии 25 июня (8 июля по но-во-му сти-лю) неод-но-крат-но упо-ми-на-ет-ся факт по-бе-ды бла-го-вер-но-го Пет-ра над зми-ем. На-при-мер, во вто-ром тро-па-ре тре-тьей пес-ни ка-но-на на утре-ни: «Яко-же ино-гда змия убив, ко-неч-но-му без-ве-стию пре-дал еси, та-ко и ныне оте-че-ство бо-рю-щих по-бе-ди, треб-ла-женне, да тя про-слав-ля-ем». Лю-бо-му про-све-щен-но-му цер-ков-но-му че-ло-ве-ку из-вест-но, что бо-го-слу-жеб-ные, ли-тур-ги-че-ские тек-сты - это часть Свя-щен-но-го Пре-да-ния. В от-ли-чие от про-те-стан-тов, мы, пра-во-слав-ные, име-ем твер-дым ос-но-ва-ни-ем не толь-ко Свя-щен-ное Пи-са-ние, но и Свя-щен-ное Пре-да-ние. Что в него вхо-дит? Ка-но-ны и пра-ви-ла апо-сто-лов и свя-тых Со-бо-ров, тво-ре-ния свя-тых от-цов, жи-тия свя-тых и ли-тур-ги-че-ское пре-да-ние, бо-го-слу-жеб-ные тек-сты. Раз Цер-ковь со-чла нуж-ным по-чти сра-зу по-сле ка-но-ни-за-ции вклю-чить в текст служ-бы свя-тым Пет-ру и Фев-ро-нии эпи-зод про змия, зна-чит, так то-му и быть - это часть цер-ков-но-го пра-во-слав-но-го Пре-да-ния.

Но как быть с «Аг-ри-ко-вым ме-чом»? При всем мо-ем огром-ном ува-же-нии к свя-ти-те-лю Фила-ре-ту все же поз-во-лю се-бе с ним не со-гла-сить-ся. То, что та-кой же меч упо-мя-нут в бы-лине о Доб-рыне, ров-ным сче-том ни-че-го не зна-чит. В бы-ли-нах неред-ко упо-ми-на-лись со-вер-шен-но ре-аль-ные ис-то-ри-че-ские де-я-те-ли и со-бы-тия. Са-мый зна-ме-ни-тый ге-рой оте-че-ствен-ных бы-лин Илья Му-ро-мец су-ще-ство-вал в дей-стви-тель-но-сти, и неко-то-рые ска-за-ния о нем име-ют ис-то-ри-че-скую ос-но-ву. Хо-тя, ко-неч-но, в боль-шин-стве из них ма-ло об-ще-го с его ре-аль-ной жиз-нью. Да-же бо-га-ты-ря Доб-ры-ню ино-гда отож-деств-ля-ют с во-е-во-дой Доб-ры-ней, дя-дей свя-то-го кня-зя Вла-ди-ми-ра.

Что та-кое «Аг-ри-ков меч», ни-кто тол-ком не зна-ет. Ско-рее все-го это про-сто сим-вол ду-хов-ной си-лы, ко-то-рая да-ет-ся по-сле мо-лит-вы кня-зю Пет-ру для по-бе-ды над зми-ем. Мо-жет быть, этот меч дей-стви-тель-но при-над-ле-жал ка-ко-му-то неве-до-мо-му свя-то-му че-ло-ве-ку. Что же, для нас не сек-рет, что не толь-ко мо-щи свя-тых, но и их лич-ные ве-щи на-де-ле-ны осо-бой ду-хов-ной энер-ги-ей, си-лой Бо-жи-ей и через них Гос-подь тво-рит чу-де-са и да-ру-ет по-бе-ду над вра-га-ми.

Бес-те-лес-ный дух и те-лес-ная бо-лезнь

Те-перь о том, мог ли Петр убить диа-во-ла ме-чом. Да, в «По-ве-сти…» ска-за-но, что змий умер от ме-ча Пет-ра. Но, как уже бы-ло упо-мя-ну-то вна-ча-ле, со-чи-не-ние сие яв-ля-ет-ся по-э-ти-че-ским, ли-те-ра-тур-ным про-из-ве-де-ни-ем. Ко-неч-но, де-мон бес-смер-тен, но по-бе-дить его, сде-лать без-опас-ным, ото-гнать от че-ло-ве-ка и от-пра-вить об-рат-но к «от-цу лжи» вполне воз-мож-но. И то-му есть мас-са при-ме-ров.

Мо-гут ли пред-ста-ви-те-ли раз-ных ми-ров - ду-хов-но-го и ма-те-ри-аль-но-го - сра-жать-ся друг с дру-гом? Да, мо-гут. И са-мый из-вест-ный при-мер - это чу-до ве-ли-ко-му-че-ни-ка Ге-ор-гия о змии. Прав-да, там мы ви-дим зер-каль-ную си-ту-а-цию: свя-той Ге-ор-гий уже по-сле сво-ей кон-чи-ны яв-ля-ет-ся, чтобы спа-сти дочь ца-ря от страш-но-го яще-ра, ко-то-ро-му при-но-си-ли че-ло-ве-че-ские жерт-вы. И эта чу-до-вищ-ная реп-ти-лия, су-дя по все-му, име-ла не ин-фер-наль-ное, а вполне зем-ное про-ис-хож-де-ние. Неко-то-рые ис-сле-до-ва-те-ли счи-та-ют его од-ним из со-хра-нив-ших-ся ди-но-зав-ров. Мы зна-ем, что свя-той Ге-ор-гий прон-зил змия ко-пьем, по-сле че-го ве-ли-ко-му-че-ник при-ка-зал от-ве-сти змия в го-род, где он был по-ка-зан жи-те-лям и обез-глав-лен ме-чом то-го же Ге-ор-гия.

Во вре-мя бит-вы змий на-но-сит Пет-ру ра-ны: там, ку-да по-па-ла его кровь, по-яв-ля-ют-ся яз-вы, от ко-то-рых князь ис-пы-ты-ва-ет тяж-кие стра-да-ния, - его по-ра-жа-ет бо-лезнь, по-доб-ная про-ка-зе. Воз-мож-но ли это? Мо-жет ли бес-плот-ный дух на-не-сти урон пло-ти? Еще как мо-жет! И «то-му в ис-то-рии мы тьму при-ме-ров слы-шим». Сам апо-стол Па-вел го-во-рит: «Да-но мне жа-ло в плоть, ан-гел са-та-ны, удру-чать ме-ня, чтобы я не пре-воз-но-сил-ся» (). Од-на-жды диа-вол так во-ору-жил-ся на пре-по-доб-но-го Ан-то-ния Ве-ли-ко-го и под-верг его та-ким ужас-ным по-бо-ям, что он дол-го ле-жал по-сле это-го без дви-же-ния, не в си-лах ска-зать ни сло-ва. Сам он го-во-рил, что при-чи-нен-ные ему му-че-ния пре-вос-хо-ди-ли все че-ло-ве-че-ские стра-да-ния. Свя-то-го Епи-фа-ния Кипр-ско-го де-мо-ны из-би-ва-ли в те-че-ние де-ся-ти дней. В жи-ти-ях свя-тых мы ча-сто чи-та-ем про тя-же-лые по-след-ствия бе-сов-ских воз-дей-ствий. По по-пуще-нию Бо-жию бе-сы мо-гут на-не-сти че-ло-ве-ку не толь-ко ду-хов-ные, но те-лес-ные ра-ны и яз-вы.

Часть 2

Благоверные князья Петр и
Феврония Муромские

Про-дол-жим изу-че-ние «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии Му-ром-ских» и от схват-ки кня-зя со зми-ем пе-рей-дем к са-мо-му глав-но-му мо-мен-ту это-го па-мят-ни-ка - зна-ком-ству бу-ду-щих бла-го-вер-ных су-пру-гов. Эта встре-ча Пет-ра (Да-ви-да) и Фев-ро-нии (Ев-фро-си-нии) так-же не да-ет по-коя кри-ти-кам «По-ве-сти…».

Итак, мы пом-ним, что Петр тя-же-ло за-боле-ва-ет. Он смог одо-леть вра-га, но, по по-пуще-нию Бо-жию, де-мон на-но-сит ему те-лес-ные яз-вы, ко-то-рые рас-про-стра-ни-лись по все-му те-лу стру-пья-ми на-по-до-бие про-ка-зы.

Князь ис-кал по-мо-щи у мно-гих вра-чей, но ни-кто не смог его ис-це-лить. Услы-шав, что в Ря-зан-ской зем-ле мно-го хо-ро-ших вра-че-ва-те-лей, му-ром-ский пра-ви-тель ве-лит вез-ти его ту-да. В по-ис-ках ле-ка-рей один из кня-же-ских слуг (от-ро-ков) за-брел в се-ло Лас-ко-во и за-шел в дом неко-е-го «дре-во-ла-за», то есть со-би-ра-те-ля ди-ко-го ме-да. Здесь он встре-тил необыч-ную де-вуш-ку: она тка-ла холст, а у ее ног ска-кал за-яц. От-рок сна-ча-ла не вос-при-нял ее все-рьез и ска-зал, что хо-чет по-бе-се-до-вать с хо-зя-е-ва-ми до-ма. Де-ви-ца, ви-дя та-кое к се-бе от-но-ше-ние, не да-ла пря-мых от-ве-тов - го-во-ри-ла с го-стем за-гад-ка-ми. То-го по-ра-зи-ла ее муд-рость, и он на-ко-нец рас-ска-зал о том, что по-слан в Ря-зан-ский край, чтобы най-ти вра-ча для сво-е-го за-болев-ше-го гос-по-ди-на.

Фев-ро-ния (я бу-ду на-зы-вать и кня-зя, и кня-ги-ню их об-ще-при-ня-ты-ми жи-тий-ны-ми име-на-ми) от-ве-ча-ла от-ро-ку: «Ес-ли бы кто-ни-будь взял тво-е-го кня-зя се-бе, тот мог бы вы-ле-чить его». (В дру-гом пе-ре-во-де «По-ве-сти…» ска-за-но не «взял», а «по-тре-бо-вал», что бли-же к древ-не-рус-ско-му пер-во-ис-точ-ни-ку.) «Что это ты го-во-ришь?! - вскри-чал от-рок. - Кто мо-жет взять мо-е-го кня-зя се-бе? Ес-ли кто вы-ле-чит его, то-го князь бо-га-то на-гра-дит. Но на-зо-ви мне имя вра-ча то-го, кто он и где дом его». Она же от-ве-ти-ла: «При-ве-ди кня-зя тво-е-го сю-да. Ес-ли бу-дет он чи-сто-сер-деч-ным и сми-рен-ным в сло-вах сво-их, то бу-дет здо-ров».

«Юно-ша быст-ро воз-вра-тил-ся к кня-зю сво-е-му и по-дроб-но рас-ска-зал ему о всем, что ви-дел и что слы-шал. Бла-го-вер-ный же князь Петр по-ве-лел: «Ве-зи-те ме-ня ту-да, где эта де-ви-ца». И при-вез-ли его в тот дом, где жи-ла де-вуш-ка. И по-слал он од-но-го из слуг сво-их, чтобы тот спро-сил: «Ска-жи мне, де-ви-ца, кто хо-чет ме-ня вы-ле-чить? Пусть вы-ле-чит и по-лу-чит бо-га-тую на-гра-ду». Она же без оби-ня-ков от-ве-ти-ла: «Я хо-чу его вы-ле-чить, но на-гра-ды ни-ка-кой от него не тре-бую. Вот к нему сло-во мое: ес-ли я не ста-ну су-пру-гой ему, то не по-до-ба-ет мне и ле-чить его». И вер-нул-ся че-ло-век тот и пе-ре-дал кня-зю сво-е-му, что ска-за-ла ему де-вуш-ка.

Князь же Петр с пре-не-бре-же-ни-ем от-нес-ся к сло-вам ее и по-ду-мал: «Ну как это мож-но - кня-зю дочь дре-во-ла-за взять се-бе в же-ны!» И по-слал к ней, мол-вив: «Ска-жи-те ей - пусть ле-чит, как уме-ет. Ес-ли вы-ле-чит, возь-му ее се-бе в же-ны»».

Так опи-сы-ва-ет предыс-то-рию ис-це-ле-ния кня-зя «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии».

Да-вай-те по-раз-мыс-лим над за-гад-ка-ми Фев-ро-нии и над ее не ме-нее за-га-доч-ны-ми сло-ва-ми о спо-со-бе вра-че-ва-ния бо-ля-ще-го кня-зя.

За-гад-ки муд-рой де-вы

Святая Феврония и заяц.
Клеймо

Я не бу-ду при-во-дить до-слов-но весь-ма ин-те-рес-ные и по-э-тич-ные за-гад-ки муд-рой де-ви-цы; ду-маю, каж-до-му ин-те-ре-су-ю-ще-му-ся нуж-но озна-ко-мить-ся с ни-ми в са-мом тек-сте «По-ве-сти…». На-ша за-да-ча дру-гая: по-нять, что в ве-ли-ком па-мят-ни-ке древ-не-рус-ской пись-мен-но-сти яв-ля-ет-ся несо-мнен-ным ис-то-ри-че-ским фак-том, что мож-но при-знать вполне до-сто-вер-ным, а что - от-не-сти к фольк-лор-но-му эле-мен-ту. Так вот, мно-гим ис-сле-до-ва-те-лям имен-но за-гад-ки Фев-ро-нии ка-жут-ся од-ной их наи-бо-лее фольк-лор-ных, ска-зоч-ных со-став-ля-ю-щих «По-ве-сти». Дей-стви-тель-но, тут чув-ству-ет-ся яв-ная пе-ре-клич-ка с на-род-ным уст-ным твор-че-ством: с по-го-вор-ка-ми, по-сло-ви-ца-ми, за-гад-ка-ми, ко-то-рые мы в изоби-лии на-хо-дим в рус-ских сказ-ках и бы-ли-нах. Но важ-но по-нять, яв-ля-ют-ся ли сло-ва де-ви-цы Фев-ро-нии «фольк-ло-ром», или же бу-ду-щая кня-ги-ня про-сто ак-тив-но ис-поль-зу-ет об-раз-ное на-род-ное сло-во в сво-ей ре-чи.

Нач-нем с то-го, что жизнь древ-не-рус-ско-го кре-стья-ни-на XIII ве-ка бы-ла про-сто неот-де-ли-ма от все-го, что мы сей-час на-зы-ва-ем фольк-ло-ром. До-суг мо-ло-дые кре-стьян-ские де-вуш-ки про-во-ди-ли в пе-нии пе-сен, рас-ска-зы-ва-нии ска-зок, за-га-ды-ва-нии за-га-док. Рус-ские лю-ди пе-ли про-тяж-ные, ска-зоч-ные пес-ни и во вре-мя ра-бо-ты. Да-же клас-си-че-ская ли-те-ра-ту-ра XIX ве-ка по-сто-ян-но вла-га-ет в уста жи-те-лей де-рев-ни по-го-вор-ки, по-сло-ви-цы, при-ба-ут-ки. Фев-ро-ния, ко-неч-но же, бы-ла очень хо-ро-шо зна-ко-ма со всем этим. От-сю-да и ее ма-не-ра по-сто-ян-но ис-поль-зо-вать в ре-чи по-сло-ви-цы, прит-чи и за-гад-ки, мно-гие из ко-то-рых нам из-вест-ны и по дру-гим фольк-лор-ным ис-точ-ни-кам.

Вто-рой мо-мент: Фев-ро-ния не про-стая де-ви-ца. Она че-ло-век не от ми-ра се-го, ес-ли хо-ти-те - немнож-ко юро-ди-вая. Ее по-ве-де-ние неор-ди-нар-но. Да-же то, что она дер-жит в гор-ни-це лес-но-го жи-те-ля - зай-ца, необыч-но. Но нам все это не уди-ви-тель-но: свя-тые лю-ди ча-сто ве-ли се-бя стран-но, непри-выч-но для окру-жа-ю-щих, и их сло-ва име-ли под-час та-ин-ствен-ный, за-га-доч-ный смысл, ко-то-рый от-кры-вал-ся поз-же. Кста-ти, и при-ру-чен-ный Фев-ро-ни-ей за-яц не дол-жен вы-зы-вать осо-бо-го удив-ле-ния, ведь мно-гие свя-тые лю-ди, жи-вя в гар-мо-нии с при-ро-дой, дру-жи-ли с ди-ки-ми зве-ря-ми. Вспом-ним, как пре-по-доб-ный Сер-гий Ра-до-неж-ский и ба-тюш-ка Се-ра-фим Са-ров-ский кор-ми-ли хле-бом мед-ве-дей, а свя-той Ге-ра-сим Иор-дан-ский при-ру-чил льва и да-же во-зил на нем во-ду для оби-те-ли.

При-вер-жен-ность к фольк-ло-ру бы-ла свой-ствен-на не од-ной толь-ко свя-той Фев-ро-нии. Неко-то-рые на-ши рус-ские по-движ-ни-ки так-же чрез-вы-чай-но его лю-би-ли. Оп-тин-ский ста-рец Ам-вро-сий в пись-мах к раз-ным лю-дям не толь-ко по-сто-ян-но ис-поль-зо-вал кры-ла-тые вы-ра-же-ния рус-ско-го язы-ка, но и сам при-ду-мы-вал по-го-вор-ки и по-сло-ви-цы. Свя-ти-тель Фе-о-фан За-твор-ник так-же ча-сто при-бе-га-ет в сво-их по-уче-ни-ях к на-род-ным фра-зео-ло-гиз-мам.

Свя-тая Фев-ро-ния бы-ла пло-тью от пло-ти про-сто-го рус-ско-го на-ро-да, и в том, что она хо-ро-шо зна-ла уст-ное на-род-ное твор-че-ство и лю-би-ла его, нет ни-че-го уди-ви-тель-но-го.

При-нуж-де-ние к бра-ку или зна-ние во-ли Бо-жи-ей?

Раскаяние князя Петра
Муромского

Но бо-лее слож-ной за-гад-кой яв-ля-ют-ся не ино-ска-за-ния, ко-то-ры-ми го-во-рит с кня-же-ским от-ро-ком Фев-ро-ния, а ее сло-ва о том, что вы-ле-чить кня-зя мо-жет толь-ко тот, кто возь-мет или да-же по-тре-бу-ет кня-зя се-бе. Ко-неч-но же, речь здесь идет не про-сто о том, чтобы врач взял боль-но-го в свой дом и ле-чил его, так ска-зать, ста-ци-о-нар-но. Это и так под-ра-зу-ме-ва-лось, ведь в «По-ве-сти…» го-во-рит-ся, что князь был уже на-столь-ко слаб, что не мог си-деть на коне: его при-вез-ли в Ря-зан-ские зем-ли на под-во-де. К то-му же в тек-сте ска-за-но не «к се-бе», а «се-бе». Нет, здесь все го-раз-до глуб-же.

Мне очень близ-ко объ-яс-не-ние этих слов пре-муд-рой де-ви-цы, ко-то-рое да-ет из-вест-ный фило-лог, ис-сле-до-ва-тель древ-не-рус-ской пись-мен-но-сти Ан-на Ар-хан-гель-ская. По ее мыс-ли, Фев-ро-ния го-во-рит этим ино-ска-за-ни-ем: «Ис-це-ле-ние - это вме-ша-тель-ство в чу-жой ор-га-низм. «Ес-ли я ему не же-на, то как я мо-гу его ле-чить?» Она же не про-фес-сио-наль-ный ле-карь». Дей-стви-тель-но, ни-где не ска-за-но, что Фев-ро-ния за-ни-ма-лась це-ли-тель-ством. Кня-же-ский по-сла-нец на-брел на ее жи-ли-ще, как ему ка-жет-ся, слу-чай-но. Он про-сто хо-чет спро-сить до-ро-гу к из-вест-ным в этой окру-ге вра-чам. И со-вер-шен-но непра-вы те, кто ви-дит в Фев-ро-нии ка-кую-то прак-ти-ку-ю-щую на-род-ную це-ли-тель-ни-цу.

Но на са-мом де-ле встре-ча эта со-вер-шен-но неслу-чай-на. И цель ее да-же не из-ле-че-ние кня-зя, а ис-пол-не-ние во-ли Бо-жи-ей. Неиз-вест-но, об-ла-да-ла ли Фев-ро-ния да-ром ис-це-ле-ния или ей про-сто бы-ло от-кры-то от Бо-га, что Гос-подь через нее ис-це-лит Пет-ра, но несо-мнен-но то, что она зна-ет во-лю Бо-жию. А во-ля Бо-жия все-гда ве-дет че-ло-ве-ка ко спа-се-нию. Де-ви-ца зна-ла - ей это бы-ло от-кры-то от Гос-по-да, - что князь вы-здо-ро-ве-ет толь-ко ес-ли по-обе-ща-ет стать ее му-жем. Ей бы-ло от-кры-то и ее из-бран-ни-че-ство на этот путь. Кста-ти, в жи-ти-ях свя-тых те-ма из-бран-ни-че-ства, зна-ния са-мим свя-тым или его род-ствен-ни-ка-ми о его осо-бом жиз-нен-ном пу-ти, встре-ча-ет-ся до-воль-но ча-сто.

Так вот, Фев-ро-ния во-все не вос-поль-зо-ва-лась мо-мен-том, чтобы удач-но вый-ти за-муж за бо-га-то-го и знат-но-го же-ни-ха, как это мно-гим мо-жет по-ка-зать-ся. Она по-кор-на во-ле Бо-жи-ей, ко-то-рая бы-ла ей от-кры-та. А Гос-подь от-крыл ей, что имен-но этот путь при-ве-дет и ее, и кня-зя к свя-то-сти и спа-се-нию. По-это-му про-сто ко-щун-ствен-на мысль, что Фев-ро-ния как-то ма-ни-пу-ли-ру-ет Пет-ром, шан-та-жи-ру-ет его и при-нуж-да-ет к бра-ку с ней.

Еще один мо-мент: да, пра-вед-ная су-пру-же-ская жизнь свя-тых Пет-ра и Фев-ро-нии яв-ля-ет-ся для нас об-раз-цом се-мей-ной жиз-ни. Но мы ни в ко-ем слу-чае не долж-ны сле-по ко-пи-ро-вать опыт свя-тых, без вся-ко-го рас-суж-де-ния под-ра-жать им во всем. Свя-тые - это осо-бые лю-ди, ко-то-рым бы-ли под-час от-кры-ты очень боль-шие зна-ния об их бу-ду-щей жиз-ни. В чем-то мы, несо-мнен-но, долж-ны сле-до-вать за ни-ми, но ка-кие-то мо-мен-ты их жи-тия яв-ля-ют-ся их лич-ным, непо-вто-ри-мым по-дви-гом. Как при-мер при-ве-ду жи-тие пре-по-доб-но-го Алек-сия, че-ло-ве-ка Бо-жия. По-сле же-нить-бы он в первую же брач-ную ночь ушел из до-ма, оста-вив мо-ло-дую же-ну и ро-ди-те-лей. Мно-го лет про-ве-дя в ве-ли-ких по-дви-гах и ски-та-ни-ях, Алек-сий вер-нул-ся в род-ной дом, но уже в со-вер-шен-но неузна-ва-е-мом об-ли-ке ни-ще-го. Его при-юти-ли в се-нях, там он про-жил несколь-ко лет, ни-кем не узнан-ный, и толь-ко пе-ред смер-тью на-пи-сал ро-ди-те-лям пись-мо, где рас-ска-зал о сво-ей жиз-ни. По-че-му он так по-сту-пил? Для нас это тай-на. Но яс-но од-но: Гос-подь от-крыл ему Свою во-лю, и он по-сле-до-вал этим пу-тем. Сто-ит ли нам, не зна-ю-щим тайн Про-мыс-ла Бо-жи-его, по-сту-пать по-доб-ным об-ра-зом? Ко-неч-но же, нет.

Но вер-нем-ся к «По-ве-сти…». Итак, князь Петр, хо-тя внешне и при-нял усло-вие Фев-ро-нии и обе-щал взять ее в же-ны, ес-ли ис-це-лит-ся, во-все не со-би-рал-ся дер-жать сло-во. А ведь муд-рая де-ва пре-ду-пре-жда-ла: «Ес-ли бу-дет он чи-сто-сер-деч-ным и сми-рен-ным в сло-вах сво-их, то бу-дет здо-ров!» Да-лее ска-за-ние еще раз по-ка-зы-ва-ет, что Фев-ро-ния зна-ла все, что долж-но про-изой-ти по-том. Она от-прав-ля-ет боль-но-го по-па-рить-ся в бане, а са-ма в это вре-мя го-то-вит мазь из хлеб-ной за-квас-ки. По на-ка-зу де-вуш-ки князь ма-жет этим сред-ством все стру-пья, кро-ме од-но-го. На-ут-ро все его те-ло ста-ло здо-ро-вым. Петр по-сы-ла-ет до-че-ри борт-ни-ка да-ры, но свое обе-ща-ние же-нить-ся на ней ис-пол-нять не хо-чет. Вско-ре по-сле при-бы-тия кня-зя в Му-ром его те-ло вновь по-кры-ва-ет-ся яз-ва-ми. Он воз-вра-ща-ет-ся к Фев-ро-нии, ка-ет-ся и со сты-дом про-сит про-ще-ния. «Она же, ни-ма-ло не гне-ва-ясь, ска-за-ла: «Ес-ли станет мне су-пру-гом, то ис-це-лит-ся». Он же твер-дое сло-во дал ей, что возь-мет ее в же-ны», - рас-ска-зы-ва-ет «По-весть…». Ле-че-ние по-вто-ря-ет-ся, и князь же-нит-ся на про-сто-лю-дин-ке. Вот та-кая по-учи-тель-ная ис-то-рия. Как го-во-рит на-род-ная муд-рость: «Не дав-ши сло-ва, кре-пись; а дав-ши - дер-жись».

Кста-ти, кня-зю, как че-ло-ве-ку, на-де-лен-но-му от Бо-га вла-стью, а зна-чит - ли-цу су-гу-бо от-вет-ствен-но-му, вдвойне не при-ста-ло на-ру-шать дан-ное им сло-во. Грех кня-зя еще и в том, что он идет про-тив во-ли Бо-жи-ей, хо-тя по-ни-ма-ет, что Фев-ро-ния на-де-ле-на зна-ни-ем этой во-ли. Об этом ему рас-ска-зал его слу-га, да и сам он пе-ред тем, как при-нять ле-че-ние, устро-ил ис-пы-та-ние для сво-ей вра-че-ва-тель-ни-цы, по-ди-вив-шись по-том ее муд-ро-сти.

Бо-яр-ский бунт

Через неко-то-рое вре-мя по-сле свадь-бы умер стар-ший брат Пет-ра, и князь стал вла-сти-те-лем Му-ро-ма. Но не всем по-нра-ви-лась мо-ло-дая же-на но-во-го кня-зя, да и сам он не всем при-шел-ся по ду-ше. Вла-сто-лю-би-вые бо-яре за-ду-ма-ли «двор-цо-вый пе-ре-во-рот». По-во-дом по-слу-жи-ла же-нить-ба их пра-ви-те-ля на про-стой кре-стьян-ке. «По-весть…» этот эпи-зод опи-сы-ва-ет, ко-неч-но, весь-ма ху-до-же-ствен-но.

По на-у-ще-нию сво-их жен бо-яре сна-ча-ла ста-ли на-стра-и-вать кня-зя про-тив су-пру-ги. В ви-ну ей они ста-ви-ли бе-реж-ли-вую кре-стьян-скую при-выч-ку со-би-рать в ру-ку крош-ки со сто-ла по-сле тра-пезы. Петр, ре-шив про-ве-рить сло-ва вель-мож, как-то по-сле обе-да раз-жал ла-донь Фев-ро-нии и… уви-дел зер-на бла-го-уха-ю-ще-го ла-да-на. Мно-гим этот сю-жет мо-жет на-пом-нить из-вест-ную сказ-ку о Ца-ревне-ля-гуш-ке. Помни-те, как Ва-си-ли-са Пре-муд-рая ли-ла се-бе в ру-кав на-пит-ки со сто-ла и со-би-ра-ла ко-сти? Да, опре-де-лен-ное сход-ство есть. Но Ва-си-ли-са это де-ла-ла спе-ци-аль-но, а не по при-выч-ке к бе-реж-ли-во-сти. И же-ны стар-ших ца-ре-ви-чей ста-ли да-же под-ра-жать ей, пы-та-ясь по-вто-рить чу-до пре-вра-ще-ния остат-ков еды в озе-ро с ле-бе-дя-ми, толь-ко ни-че-го у них не вы-шло.

Ви-ди-мо, уло-вив в этом ме-сте жиз-не-опи-са-ния свя-тых кня-зей слиш-ком яв-ное со-зву-чие с фольк-ло-ром, свя-ти-тель Фила-рет (Гу-милев-ский) не вклю-чил его в свое жи-тие бла-го-вер-ных Пет-ра и Фев-ро-нии. Как не ис-поль-зо-вал он и дру-гой эпи-зод из ис-то-рии бо-яр-ской сму-ты:

«Ми-ну-ло нема-лое вре-мя, и вот од-на-жды при-шли к кня-зю бо-яре его во гне-ве и го-во-рят: «Кня-же, го-то-вы мы все вер-но слу-жить те-бе и те-бя са-мо-держ-цем иметь, но не хо-тим, чтобы кня-ги-ня Фев-ро-ния по-веле-ва-ла же-на-ми на-ши-ми. Ес-ли хо-чешь оста-вать-ся са-мо-держ-цем, путь бу-дет у те-бя дру-гая кня-ги-ня. Фев-ро-ния же, взяв бо-гат-ства, сколь-ко по-же-ла-ет, пусть ухо-дит, ку-да за-хо-чет!» Бла-жен-ный же Петр, в обы-чае ко-то-ро-го бы-ло ни на что не гне-вать-ся, с кро-то-стью от-ве-тил: «Ска-жи-те об этом Фев-ро-нии, по-слу-ша-ем, что она ска-жет».

Неисто-вые же бо-яре, по-те-ряв стыд, за-ду-ма-ли устро-ить пир. Ста-ли пи-ро-вать, и вот, ко-гда опья-не-ли, на-ча-ли ве-сти свои бес-стыд-ные ре-чи, слов-но псы ла-ю-щие, ли-шая свя-тую Бо-жи-его да-ра, ко-то-рый Бог обе-щал ей со-хра-нить и по-сле смер-ти. И го-во-рят они: «Гос-по-жа кня-ги-ня Фев-ро-ния! Весь го-род и бо-яре про-сят у те-бя: дай нам, ко-го мы у те-бя по-про-сим!» Она же в от-вет: «Возь-ми-те, ко-го про-си-те!» Они же, как еди-ны-ми уста-ми, про-мол-ви-ли: «Мы, гос-по-жа, все хо-тим, чтобы князь Петр власт-во-вал над на-ми, а же-ны на-ши не хо-тят, чтобы ты гос-под-ство-ва-ла над ни-ми. Взяв сколь-ко те-бе нуж-но бо-гатств, ухо-ди, ку-да по-же-ла-ешь!» То-гда она ска-за-ла: «Обе-ща-ла я вам, что че-го ни по-про-си-те - по-лу-чи-те. Те-перь я вам го-во-рю: обе-щай-те мне дать, ко-го я по-про-шу у вас». Они же, зло-деи, об-ра-до-ва-лись, не зная, что их ждет, и по-кля-лись: «Что ни на-зо-вешь, то сра-зу бес-пре-ко-слов-но по-лу-чишь». То-гда она го-во-рит: «Ни-че-го ино-го не про-шу, толь-ко су-пру-га мо-е-го, кня-зя Пет-ра!» Они же от-ве-ти-ли: «Ес-ли сам за-хо-чет, ни сло-ва те-бе не ска-жем». Враг по-му-тил их ра-зум - каж-дый по-ду-мал, что ес-ли не бу-дет кня-зя Пет-ра, то по-ста-вят дру-го-го са-мо-держ-ца: а ведь в ду-ше каж-дый из бо-яр на-де-ял-ся са-мо-держ-цем стать.

Бла-жен-ный же князь Петр не за-хо-тел на-ру-шить Бо-жи-их за-по-ве-дей ра-ди цар-ство-ва-ния в жиз-ни этой, он по Бо-жи-им за-по-ве-дям жил, со-блю-дая их, как бо-го-глас-ный Мат-фей в сво-ем Бла-го-вест-во-ва-нии ве-ща-ет. Ведь ска-за-но, что, ес-ли кто про-го-нит же-ну свою, не об-ви-нен-ную в пре-лю-бо-де-я-нии, и же-нит-ся на дру-гой, тот сам пре-лю-бо-дей-ству-ет. Сей же бла-жен-ный князь по Еван-ге-лию по-сту-пил: до-сто-я-ние свое к на-во-зу при-рав-нял, чтобы за-по-ве-ди Бо-жи-ей не на-ру-шить».

Ин-те-рес-но, что свя-ти-тель Фила-рет со свой-ствен-ной ему ис-то-ри-че-ской точ-но-стью от-ме-ча-ет: му-ром-ские бо-яре в сво-ем стрем-ле-нии сверг-нуть кня-зя бы-ли под-стре-ка-е-мы его бли-жай-ши-ми род-ствен-ни-ка-ми, пре-тен-до-вав-ши-ми на кня-же-ние: млад-шим бра-том и пле-мян-ни-ком. Свя-ти-тель Фила-рет опи-сы-ва-ет ис-то-рию с из-гна-ни-ем бла-го-вер-ных кня-зей весь-ма крат-ко. Бо-яре при-сту-па-ют к кня-зю и вы-дви-га-ют ему уль-ти-ма-тум: «или пусть от-пу-стит от се-бя су-пру-гу, оскорб-ля-ю-щую сво-им про-ис-хож-де-ни-ем знат-ных жен, или же оста-вит Му-ром. Князь твер-до пом-нил сло-ва Гос-по-да: «Что Бог со-че-тал, то-го че-ло-век да не раз-лу-чит. Кто от-пу-стит же-ну свою и же-нит-ся на дру-гой, тот пре-лю-бо-дей» (см.: ). По-то-му, вер-ный дол-гу хри-сти-ан-ско-го су-пру-га, князь со-гла-сил-ся от-ка-зать-ся от кня-же-ства. Он остал-ся по-сле то-го с небо-га-ты-ми сред-ства-ми к жиз-ни, и пе-чаль-ные мыс-ли неволь-но при-хо-ди-ли ему на ум. Но ум-ная кня-ги-ня го-во-ри-ла ему: «Не пе-чаль-ся, князь, - ми-ло-сти-вый Бог не оста-вит нас в ни-ще-те». В Му-ро-ме ско-ро от-кры-лись раз-до-ры непри-ми-ри-мые, ис-ка-те-ли вла-сти схва-ти-лись за ме-чи, и мно-гие из вель-мож-ных по-те-ря-ли жизнь. Бо-яре му-ром-ские при-нуж-де-ны бы-ли про-сить кня-зя Да-ви-да и кня-ги-ню Ев-фро-си-нию воз-вра-тить-ся в Му-ром. Так князь, вер-ный дол-гу сво-е-му, вос-тор-же-ство-вал и над вра-га-ми сво-и-ми».

По-че-му свя-ти-тель Фила-рет силь-но со-кра-ща-ет по-вест-во-ва-ние о бун-те бо-яр? Ду-маю, не толь-ко по-то-му, что ви-дит в нем неко-то-рые па-рал-ле-ли с рус-ски-ми сказ-ка-ми. Дей-стви-тель-но, по-дроб-но-сти этой ис-то-рии опи-са-ны до-воль-но фольк-лор-но. Хо-тя рас-сказ о пре-вра-ще-нии кро-шек в ла-дан, по мо-е-му мне-нию, вполне при-ем-лем для жи-тия свя-тых. Да, хит-рость Фев-ро-нии, бла-го-да-ря ко-то-рой она за-би-ра-ет кня-зя с со-бой, име-ет очень по-хо-жие ана-ло-ги в рус-ских на-род-ных сказ-ках: ко-гда же-ну за-став-ля-ют рас-стать-ся с му-жем, она про-сит взять из до-ма са-мое до-ро-гое и, ко-неч-но же, за-би-ра-ет лю-би-мо-го. Но, как мы зна-ем, Фев-ро-ния - зна-ток фольк-ло-ра, так что сто-ит ли удив-лять-ся, ес-ли она по-сту-па-ет «по-ска-зоч-но-му». К то-му же сю-жет «о са-мом до-ро-гом» не толь-ко рус-ский, а так ска-зать, об-ще-че-ло-ве-че-ский. Что для жен-щи-ны долж-но быть са-мым до-ро-гим? Ко-неч-но, лю-би-мый муж-чи-на. По-доб-ным об-ра-зом по-сту-пи-ли и же-ны немец-ко-го го-ро-да Вайн-с-бер-га: ко-гда оса-ждав-шие его раз-ре-ши-ли им уй-ти и взять с со-бой столь-ко, сколь-ко те смо-гут уне-сти на сво-их пле-чах, они, ра-зу-ме-ет-ся, взя-ли - вы-нес-ли - сво-их му-жей.

Но не это сму-ща-ет в рас-ска-зе о кня-же-ском из-гна-нии. Петр при-ни-ма-ет ре-ше-ние не сам - он от-сы-ла-ет рас-по-я-сав-ших-ся вель-мож к сво-ей су-пру-ге: де-скать, спро-си-те у нее, что она об этом ду-ма-ет. Мог-ло ли та-кое быть в XIII ве-ке, да еще в се-мье кня-зя? Нет, ко-неч-но. Для рус-ско-го сред-не-ве-ко-вья та-кая си-ту-а-ция со-вер-шен-но неве-ро-ят-на. Ду-маю, имен-но по этой при-чине, а не из-за его фольк-лор-но-сти этот эпи-зод не вклю-чи-ли в жи-тие и свя-ти-тель Ди-мит-рий Ро-стов-ский, и свя-ти-тель Фила-рет (Гу-милев-ский). Мож-но пред-по-ло-жить, что та-кой не очень прав-до-по-доб-ный ва-ри-ант рас-ска-за об из-гна-нии бла-го-вер-ных кня-зей по-пал в «По-весть…» по-то-му, что пи-са-лась она по уст-ным на-род-ным пре-да-ни-ям о свя-той че-те: глав-ным ав-то-ром ее был про-стой рус-ский на-род. По-это-му и кре-стьян-ка Фев-ро-ния пред-ста-ет как са-мый глав-ный ее пер-со-наж. И князь, пре-кло-ня-ясь пе-ред ее муд-ро-стью, со-ве-ту-ет-ся с ней во всем.

Фила-ре-тов-ский ва-ри-ант бе-се-ды кня-зя с бо-яра-ми мне нра-вит-ся ку-да боль-ше, чем тот же диа-лог в «По-ве-сти…». Петр твер-до пом-нит сло-ва Еван-ге-лия о нерас-тор-жи-мо-сти бра-ка и, вер-ный хри-сти-ан-ско-му су-пру-же-ско-му дол-гу, пред-по-чи-та-ет от-ка-зать-ся от кня-же-ства. А ведь древ-не-рус-ские кня-зья неред-ко за-бы-ва-ли о сво-ем се-мей-ном дол-ге. Иван Ва-си-лье-вич Гроз-ный, при ко-то-ром и бы-ли ка-но-ни-зи-ро-ва-ны бла-го-вер-ные Петр и Фев-ро-ния, двух сво-их жен за-то-чил в мо-на-стырь. Его отец, Ва-си-лий III, по-стриг в мо-на-хи-ни свою за-кон-ную су-пру-гу Со-ло-мо-нию Са-бу-ро-ву за ее бес-пло-дие и же-нил-ся на Елене Глин-ской. Не нуж-но так-же за-бы-вать, что в XIII ве-ке род-ные бра-тья уби-ва-ли друг дру-га, чтобы при-со-еди-нить к сво-им зем-лям еще один на-дел. Так что от-ка-зать-ся от кня-же-ния ра-ди со-хра-не-ния се-мьи и люб-ви к жене - это ве-ли-чай-ший по-двиг для пра-ви-те-ля то-го вре-ме-ни. А еще го-во-рят, что в жи-тии Пет-ра и Фев-ро-нии ни-где не го-во-рит-ся об их люб-ви. Вот она, на-сто-я-щая лю-бовь! И за этот по-двиг люб-ви Гос-подь воз-вра-ща-ет Пет-ру кня-же-ство.

Свя-ти-тель Фила-рет, как бы в под-твер-жде-ние ис-то-рии из-гна-ния Пет-ра, при-во-дит еще один при-мер его сми-ре-ния. Он, опи-ра-ясь на ле-то-пи-си, рас-ска-зы-ва-ет, что бла-го-вер-ный му-ром-ский князь по-мо-га-ет вос-ста-но-вить спра-вед-ли-вость ве-ли-ко-му кня-зю Все-во-ло-ду и участ-ву-ет с ним в борь-бе про-тив прон-ских и ря-зан-ских кня-зей. В на-гра-ду за это Петр по-лу-чил от Все-во-ло-да бо-га-тое Прон-ское кня-же-ство. Ко-гда же быв-шие прон-ские кня-зья по-шли на него вой-ной, крот-кий Петр «по-слал ска-зать им: «Бра-тья! Я не сам со-бою за-нял Пронск: ме-ня по-са-дил тут Все-во-лод. Пронск ваш». И спо-кой-но воз-вра-тил-ся в Му-ром. Ка-кое вы-со-кое бес-ко-ры-стие! Ка-кое глу-бо-кое ува-же-ние к дол-гу люб-ви и че-сти!» - вос-кли-ца-ет свя-ти-тель Фила-рет. Та-кое бес-ко-ры-стие бы-ло, дей-стви-тель-но, боль-шой ред-ко-стью во вре-ме-на кня-же-ских меж-до-усо-биц. А ведь Петр во-все не был ка-ким-то па-ци-фи-стом. Со-глас-но ле-то-пи-сям, он был храб-рым во-и-ном, при-ни-мал уча-стие в несколь-ких во-ен-ных опе-ра-ци-ях. А в 1220 го-ду его вой-ска бы-ли в слав-ном по-хо-де про-тив волж-ских бул-гар.

Фила-рет вклю-ча-ет в со-став-лен-ное им жиз-не-опи-са-ние свя-тых кня-зей и слу-чай с муж-чи-ной, ко-то-рый, за-быв о сво-ей су-пру-ге, за-смот-рел-ся на кра-со-ту Фев-ро-нии. Этот эпи-зод при-ве-ден пол-но-стью, вме-сте с от-ве-та-ми муд-рой кня-ги-ни, но по-че-му-то свя-ти-тель от-но-сит его не ко вре-ме-ни из-гна-ния кня-зей, а уже к их мир-но-му прав-ле-нию, по-сле-до-вав-ше-му по-сле воз-вра-ще-ния.

Ин-те-рес-но, что, ко-гда бы-ва-ешь в Му-ро-ме, не мо-жешь от-де-лать-ся от ощу-ще-ния ре-аль-но-сти все-го, что опи-са-но в «По-ве-сти…». Этот неболь-шой го-род про-сто ды-шит древ-но-стью, «там рус-ский дух, там Русью пахнет». Ко-неч-но, зда-ний вре-мен Пет-ра и Фев-ро-нии не со-хра-ни-лось, но все рав-но в их род-ном го-ро-де со-вер-шен-но ощу-ти-мо при-ка-са-ешь-ся к их жиз-ни. И ко-гда мо-лишь-ся у мо-щей бла-го-вер-ной че-ты, и ко-гда про-сто бро-дишь по му-ром-ским улоч-кам, и ко-гда сто-ишь на на-бе-реж-ной Оки и гля-дишь на храм свя-тых Кос-мы и Да-ми-а-на, воз-двиг-ну-тый Ива-ном Гроз-ным… И ка-жет-ся, что вот сей-час скольз-нут по ре-ке ла-дьи, уно-ся-щие кня-зя и кня-ги-ню на дру-гой бе-рег, прочь от мя-теж-ных бо-яр.

Свя-ти-тель Фила-рет, по-вест-вуя о бла-го-че-сти-вой жиз-ни и муд-ром хри-сти-ан-ском прав-ле-нии свя-тых по-сле воз-вра-ще-ния в Му-ром, пи-шет, что оно «бы-ло прав-до-лю-би-вое, но без су-ро-вой стро-го-сти, ми-ло-сти-вое, но без сла-бо-сти. Ум-ная и бла-го-че-сти-вая кня-ги-ня по-мо-га-ла су-пру-гу со-ве-та-ми и де-ла-ми бла-го-тво-ри-тель-но-сти. Оба жи-ли по за-по-ве-дям Гос-по-да, всех лю-би-ли и не лю-би-ли ни гор-до-сти, ни непра-вед-ной ко-ры-сти; по-ко-и-ли стран-ни-ков, об-лег-ча-ли участь несчаст-ных, чти-ли ино-че-ский и свя-щен-ни-че-ский чин, ограж-дая его от нужд».

Де-ти «без-дет-ной че-ты»

Еще од-ним кам-нем пре-ткно-ве-ния, и, кста-ти, не толь-ко для свет-ских кри-ти-ков, но и для неко-то-рых пра-во-слав-ных, яв-ля-ет-ся от-сут-ствие в «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии» упо-ми-на-ния об их де-тях. При-хо-дит-ся встре-чать да-же в ра-бо-тах совре-мен-ных бо-го-сло-вов мысль о том, что свя-тые Петр и Фев-ро-ния яко-бы спе-ци-аль-но от-ка-за-лись от те-лес-но-го су-пру-же-ско-го об-ще-ния ра-ди су-гу-бо-го по-дви-га воз-дер-жа-ния и це-ло-муд-рия. А враж-деб-но на-стро-ен-ные кри-ти-ки ис-поль-зу-ют от-сут-ствие в жи-тии ин-фор-ма-ции о де-тях че-ты как контр-ар-гу-мент в по-ле-ми-ке с пра-во-слав-ны-ми: де-скать, ка-кие же это по-кро-ви-те-ли се-мьи, ес-ли они со-зна-тель-но от-ка-за-лись от де-то-рож-де-ния?

Нач-нем с то-го, что для сред-не-ве-ко-во-го рус-ско-го вла-сти-те-ля без-дет-ность яв-ля-лась боль-шой тра-ге-ди-ей. Вы-ше я упо-ми-нал о том, что неко-то-рые пра-ви-те-ли ра-ди рож-де-ния на-след-ни-ка да-же шли про-тив со-ве-сти и ка-но-нов Церк-ви. Осо-бен-но тя-же-лой про-бле-мой бы-ла без-дет-ность для кня-зя вре-мен фе-о-даль-ной раз-дроб-лен-но-сти. Каж-дый князь хо-тел, чтобы его сы-но-вья и вну-ки и даль-ше управ-ля-ли его на-де-лом. В про-тив-ном слу-чае по-сле смер-ти кня-зя кня-же-ство мог-ло пе-рей-ти к его род-ствен-ни-кам, ко-то-рые под-час яв-ля-лись его вра-га-ми. Ни-кто из кня-зей, хо-тя бы из чув-ства от-вет-ствен-но-сти пе-ред на-ро-дом и вве-рен-ны-ми ему зем-ля-ми, не стал бы со-зна-тель-но от-ка-зы-вать-ся от про-дол-же-ния ро-да - да-же ра-ди по-дви-гов це-ло-муд-рия. Очень ма-ло-ве-ро-ят-но, что на это по-шел бы и свя-той Петр Му-ром-ский.

За-ме-тим: факт на-ли-чия де-тей у бла-го-че-сти-вой му-ром-ской че-ты, ко-то-рый по-че-му-то от-ри-ца-ют да-же неко-то-рые цер-ков-ные пи-са-те-ли, яв-ля-ет-ся со-вер-шен-но неопро-вер-жи-мым с ис-то-ри-че-ской точ-ки зре-ния.

В пер-вой ча-сти ста-тьи я уже го-во-рил об ис-то-ри-че-ской иден-ти-фи-ка-ции свя-тых Пет-ра и Фев-ро-нии, и ис-то-рич-ность этих му-ром-ских кня-зей под-твер-жда-ет-ся боль-шим ко-ли-че-ством весь-ма ав-то-ри-тет-ных ис-точ-ни-ков.

О де-тях бла-го-вер-ных кня-зей Му-ром-ских сви-де-тель-ству-ют и «Ро-до-слов-ная му-ром-ских кня-зей», и «Ро-до-слов-ная Вла-ди-мир-ско-Суз-даль-ских кня-зей», и «Лав-рен-тьев-ская ле-то-пись», и жи-тия бла-го-вер-но-го кня-зя Свя-то-сла-ва Вла-ди-мир-ско-го и его сы-на бла-го-вер-но-го кня-зя Ди-мит-рия… Кста-ти, свя-той князь Свя-то-слав был зя-тем Пет-ра и Фев-ро-нии, а бла-го-вер-ный князь Ди-мит-рий - их вну-ком.

У Пет-ра и Фев-ро-нии де-тей бы-ло трое: стар-ший сын Юрий, уна-сле-до-вав-ший по-сле смер-ти от-ца его пре-стол, Свя-то-слав и дочь Ев-до-кия. Так-же из-вест-ны име-на их вну-ков: Яро-слав - сын Юрия; Иоанн и Ва-си-лий - де-ти Свя-то-сла-ва - и сын Ев-до-кии Ди-мит-рий.

Князь Юрий при-нял Му-ром-ское кня-же-ство в 1228 го-ду, был сме-лым во-и-ном, сра-жал-ся про-тив морд-вы, со-глас-но Нов-го-род-ской ле-то-пи-си, бил-ся с Ба-ты-ем. В 1230 го-ду он по-гиб, сра-жа-ясь с мон-го-ла-ми.

Свя-то-слав в 1220 го-ду вме-сте с от-цом участ-во-вал в по-хо-де про-тив волж-ских бул-гар. Лав-рен-тьев-ская ле-то-пись го-во-рит, что он умер в 1228 го-ду, на пас-халь-ной неде-ле, за несколь-ко дней до пра-вед-ной кон-чи-ны сво-их ро-ди-те-лей.

Дочь Пет-ра и Фев-ро-нии Ев-до-кия вы-шла за-муж за сы-на Все-во-ло-да Боль-шое гнез-до - кня-зя Свя-то-сла-ва. Кста-ти, ле-то-пись го-во-рит, что ее отец, князь Му-ром-ский, был на этой свадь-бе. У Ев-до-кии ро-дил-ся сын Ди-мит-рий, ко-то-рый по-сле смер-ти от-ца стал кня-зем Юрьев-Поль-ским. Мне уда-лось по-бы-вать в этом чу-дес-ном ма-лень-ком го-ро-де, ныне немно-го за-пу-щен-ном, но по-преж-не-му пре-крас-ном, с древни-ми мо-на-сты-ря-ми, хра-ма-ми и дру-ги-ми па-мят-ни-ка-ми ста-ри-ны. И там хра-нят па-мять о юрьев-ском кня-зе Ди-мит-рии - вну-ке Пет-ра и Фев-ро-нии.

И зять Пет-ра и Фев-ро-нии Свя-то-слав, и внук Ди-мит-рий бы-ли про-слав-ле-ны Цер-ко-вью как свя-тые бла-го-вер-ные кня-зья.

По-че-му же «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии» не да-ет нам све-де-ний о де-тях свя-тых кня-зей, несмот-ря на то, что их име-на бы-ли очень хо-ро-шо из-вест-ны во вре-ме-на ее на-пи-са-ния? Ду-маю, та-кой про-бел объ-яс-ня-ет-ся до-воль-но про-сто. Жи-тия свя-тых, как пра-ви-ло, со-об-ща-ют о де-тях по-движ-ни-ков то-гда, ко-гда они ка-ким-то об-ра-зом при-ни-ма-ли уча-стие в их по-дви-ге или же са-ми яв-ля-лись свя-ты-ми. В жи-тии Пет-ра и Фев-ро-нии, со-став-лен-ном свя-ти-те-лем Ди-мит-ри-ем Ро-стов-ским, не упо-ми-на-ет-ся об их де-тях ско-рее все-го так-же по этой же при-чине. А свя-ти-тель Фила-рет пи-шет толь-ко об од-ном сыне му-ром-ской че-ты - Свя-то-сла-ве; мож-но пред-по-ло-жить, что он ин-те-ре-сен со-ста-ви-те-лю жи-тия по-то-му, что умер на од-ной пас-халь-ной сед-ми-це со сво-и-ми ро-ди-те-ля-ми.

День кон-чи-ны или име-ни-ны?

Петр и Феврония Муромские
с житием. Икона. Русь. 1618 г.

Как нам из-вест-но из «По-ве-сти о Пет-ре и Фев-ро-нии», из всех их жи-тий, а так-же из ле-то-пис-ных ис-точ-ни-ков, бла-го-вер-ные кня-зья ото-шли ко Гос-по-ду в один день. Свя-ти-тель Фила-рет, опи-ра-ясь на ис-то-ри-че-ские до-ку-мен-ты, го-во-рит, что по-чи-ли они в ап-ре-ле, на пас-халь-ной сед-ми-це 1228 го-да и, со-глас-но их за-ве-ща-нию, бы-ли по-гре-бе-ны в од-ном гро-бе. Он не упо-ми-на-ет о том, что нера-зум-ные лю-ди хо-те-ли на-ру-шить за-ве-ща-ние свя-тых и по-ло-жить их в от-дель-ных гро-бах, а они каж-дый раз вновь ока-зы-ва-лись вме-сте. Но это со-вер-шен-но не озна-ча-ет, что дан-ный эпи-зод яв-ля-ет-ся вы-мыш-лен-ным: в жи-ти-ях свя-тых мы на-хо-дим опи-са-ние го-раз-до бо-лее ве-ли-ких и непо-сти-жи-мых чу-дес. Жи-тие, со-став-лен-ное свя-ти-те-лем Фила-ре-том, до-воль-но крат-ко; его за-да-чей бы-ло под-верг-нуть «По-весть…» Ер-мо-лая-Ераз-ма кри-ти-че-ско-му ис-то-ри-че-ско-му ана-ли-зу и по воз-мож-но-сти отобрать про-ве-рен-ные и мак-си-маль-но до-сто-вер-ные фак-ты.

По-че-му же мы празд-ну-ем день пре-став-ле-ния бла-го-вер-ных Му-ром-ских кня-зей не вес-ной, в ап-ре-ле, а 25 июня по ста-ро-му сти-лю (со-от-вет-ствен-но, 8 июля по-но-во-му)? Свя-ти-тель пи-шет: «Ес-ли по ле-то-пи-си скон-ча-лись в ап-ре-ле, то 25-й день июня на-доб-но при-знать за день от-кры-тия мо-щей». То есть он по-ла-га-ет, что день празд-но-ва-ния кон-чи-ны свя-той че-ты (чтобы не де-лать его из-за пас-халь-ной неде-ли днем пе-ре-хо-дя-щим) про-сто при-уро-чи-ли к дню об-ре-те-ния мо-щей. Но это толь-ко пред-по-ло-же-ние. Ни во вре-ме-на свя-ти-те-ля Фила-ре-та, ни тем бо-лее в на-ши дни не бы-ло вы-яс-не-но, в ка-кой точ-но день от-кры-ли мо-щи.

По по-во-ду па-мя-ти свя-тых Пет-ра и Фев-ро-нии имен-но 25 июня (8 июля) у ме-ня есть своя вер-сия. Очень ча-сто, ко-гда точ-ный день па-мя-ти свя-то-го нам неиз-ве-стен, празд-но-ва-ние его кон-чи-ны уста-нав-ли-ва-ют в день име-нин. В цер-ков-ном ка-лен-да-ре мы мо-жем най-ти мно-же-ство свя-тых с оди-на-ко-вы-ми име-на-ми, но жив-ших в со-вер-шен-но раз-ное вре-мя, па-мять ко-то-рых при-хо-дит-ся на один и тот же день. 25 июня - это день пре-по-доб-но-му-че-ни-цы Фев-ро-нии де-вы, свя-той IV ве-ка. Она небес-ная по-кро-ви-тель-ни-ца бла-го-вер-ной Фев-ро-нии Му-ром-ской - дру-гой Фев-ро-нии в ме-ся-це-сло-ве нет. А вот свя-тых с име-нем Петр до-ста-точ-но мно-го. По-это-му, не зная точ-но-го дня смер-ти му-ром-ских чу-до-твор-цев, уста-но-ви-ли день их па-мя-ти празд-но-вать 25 июня.

Дни цер-ков-ных празд-ни-ков - это да-ле-ко не все-гда точ-ная да-та ка-ко-го-то ис-то-ри-че-ско-го со-бы-тия. Мы зна-ем, что да-же да-та Рож-де-ства Хри-сто-ва услов-на, а Пас-ха во-об-ще пе-ре-хо-дя-щий празд-ник.

Су-ще-ству-ет аб-со-лют-но лож-ное мне-ние, что день по-чи-та-ния свя-тых Пет-ра и Фев-ро-нии как небес-ных по-кро-ви-те-лей се-мьи и су-пру-же-ства - это со-вер-шен-но но-вое, совре-мен-ное ве-я-ние. Де-скать, за-хо-те-ли при-ду-мать рус-ский ана-лог дню свя-то-го Ва-лен-ти-на, вот и уста-но-ви-ли в 2008 го-ду День се-мьи, люб-ви и вер-но-сти. Да, в на-ше вре-мя день свя-тых Пет-ра и Фев-ро-нии при-об-рел осо-бое зна-че-ние. Стро-ят-ся но-вые хра-мы этим свя-тым, уста-нав-ли-ва-ют-ся па-мят-ни-ки, все боль-ше лю-дей празд-ну-ют их па-мять, а глав-ное - на-чи-на-ют мо-лить-ся им. Но Петр и Фев-ро-ния по-чи-та-ют-ся как по-кро-ви-те-ли се-мьи уже дав-но. В XIX ве-ке свя-ти-тель Фила-рет пи-сал, что свя-тые кня-зья «в жиз-ни сво-ей бы-ли об-раз-цом хри-сти-ан-ско-го су-пру-же-ства, го-то-вые на все ли-ше-ния для еван-гель-ской за-по-ве-ди о неру-ши-мом со-ю-зе. И ныне они мо-лит-ва-ми сво-и-ми низ-во-дят небес-ное бла-го-сло-ве-ние на всту-па-ю-щих в брак. Так по-ка-зы-ва-ют мно-гие опы-ты за-гроб-ной жиз-ни их». И к свя-тым Пет-ру и Фев-ро-нии об-ра-ща-лись за по-мо-щью в се-мей-ной жиз-ни еще за-дол-го до ве-ка XIX-го.

Еще немно-го о ле-ген-дах и ми-фах

Неко-то-рые ис-сле-до-ва-те-ли, в ос-нов-ном фило-ло-ги и куль-ту-ро-ло-ги, лю-бят срав-ни-вать «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии» с кельт-ски-ми и дру-ги-ми за-пад-но-ев-ро-пей-ски-ми ле-ген-да-ми, осо-бен-но с ро-ма-ном о Три-стане и Изоль-де. И дей-стви-тель-но, при же-ла-нии мож-но най-ти в древ-не-рус-ской «По-ве-сти…» нечто сход-ное с этим ры-цар-ским ска-за-ни-ем. Что это? Дей-стви-тель-но ли «По-весть» Ер-мо-лая-Ераз-ма во-бра-ла в се-бя ев-ро-пей-ские ле-ген-ды, ка-ким-то об-ра-зом про-ник-шие на Русь, или это про-сто слу-чай-ное сов-па-де-ние?

Нач-нем с то-го, что свя-щен-ник Ер-мо-лай со-би-рал ма-те-ри-а-лы для на-пи-са-ния жи-тия свя-тых бла-го-вер-ных кня-зей в му-ром-ских и ря-зан-ских об-ла-стях, то есть в сред-не-рус-ской по-ло-се. Это ска-за-ния да-же не Ки-ев-ской, а Вла-ди-мир-ской Ру-си. Очень слож-но пред-по-ло-жить, что во вре-ме-на, ко-гда про-ник-но-ве-ние ино-стран-цев в цен-траль-ную часть Рос-сии бы-ло ми-ни-маль-ным, во вла-ди-мир-ские края бы-ли за-ве-зе-ны ка-кие-то за-пад-ные ле-ген-ды.

Су-ще-ству-ет нема-ло ра-бот, где при-во-дит-ся срав-ни-тель-ный ана-лиз «По-ве-сти…» и ро-ма-на о Три-стане и Изоль-де. Я про-чел до-воль-но мно-го ста-тей на эту те-му, но ни в од-ной из них не на-шел объ-яс-не-ния этим сов-па-де-ни-ям. Ака-де-мик Д.С. Ли-ха-чев в ра-бо-те «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии Му-ром-ских» ни-сколь-ко не на-ста-и-ва-ет на ка-ком-то за-им-ство-ва-нии за-пад-ных ле-генд. Он вос-хи-ща-ет-ся «По-ве-стью…», ее уди-ви-тель-ным по-э-ти-че-ским язы-ком, об-ра-за-ми и пи-шет о том, что «есть что-то об-щее… с за-пад-но-ев-ро-пей-ским сред-не-ве-ко-вым по-вест-во-ва-ни-ем о Три-стане и Изоль-де». Но так ли по-хо-жи два этих ска-за-ния?

Я еще раз пе-ре-чи-тал ро-ман о Три-стане и Изоль-де в из-ло-же-нии Жо-зе-фа Бе-дье. Ска-жу чест-но: ес-ли не ста-вить за-да-чи най-ти в нем па-рал-ле-ли с ераз-мо-вой «По-ве-стью…», мож-но во-об-ще не за-ме-тить ка-кой-то общ-но-сти двух этих про-из-ве-де-ний. Во всем ро-мане мне ви-дят-ся толь-ко два эпи-зо-да, сход-ных с те-ми, что есть и в жиз-не-опи-са-нии му-ром-ских кня-зей. Три-стан то-же по-беж-да-ет дра-ко-на и за-боле-ва-ет от его яда, по-ло-жив дра-ко-ний язык к се-бе в кар-ман. Его на-хо-дят без со-зна-ния, при-но-сят в дом Изоль-ды, но ле-чит его не она, а ее мать, ко-роле-ва: имен-но она го-то-вит сна-до-бье, а Изоль-да лишь по-мо-га-ет ей. И вто-рой сход-ный мо-мент - это смерть Три-ста-на и Изоль-ды: они так-же уми-ра-ют в один день. При этом ро-ман Бе-дье - до-воль-но объ-ем-ное про-из-ве-де-ние, в несколь-ко раз боль-ше «По-ве-сти…». Три-стан со-вер-ша-ет раз-ные по-дви-ги (убий-ство дра-ко-на не са-мый глав-ный из них), с ним и Изоль-дой про-ис-хо-дит мас-са со-бы-тий, со-вер-шен-но непо-хо-жих на со-бы-тия жиз-ни Пет-ра и Фев-ро-нии. Сю-жет ле-ген-ды очень хит-ро спле-тен, да и Изоль-да во-об-ще не од-на - в ро-мане це-лых две Изоль-ды. И са-мое глав-ное: «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии» - это гимн су-пру-же-ской люб-ви и вер-но-сти. Свою лю-бовь су-пру-ги про-но-сят через всю зем-ную жизнь, а по-том име-ют ее про-дол-же-ние в веч-но-сти. А ры-цар-ский ро-ман о Три-стане и Изоль-де - со-всем на-обо-рот: это по-весть о су-пру-же-ской из-мене, о блуд-ной стра-сти. О двух лю-бов-ни-ках, ко-то-рые не мо-гут быть вме-сте и со-еди-ня-ют-ся, уми-рая в один день. Кста-ти, су-ще-ству-ют вер-сии ро-ма-на, из ко-то-рых убра-на эта пе-чаль-ная кон-цов-ка.

Не бу-дем по-дроб-но оста-нав-ли-вать-ся на дра-коне. Ска-за-ния о зме-ях и змее-бор-цах есть у мно-гих и мно-гих на-ро-дов. С дра-ко-на-ми бо-ро-лись не толь-ко на Ру-си и в За-пад-ной Ев-ро-пе, но и в Иране, Ва-ви-лоне, Гре-ции, не го-во-ря уже о Ки-тае, Япо-нии и Ин-дии. С кем толь-ко не срав-ни-ва-ли, к при-ме-ру, свя-то-го Ге-ор-гия, по-бе-див-ше-го змея! От-ку-да бе-рут-ся ска-за-ния о дра-ко-нах, мы уже го-во-ри-ли в пер-вой ча-сти ста-тьи. Змей, дра-кон - лю-би-мая ли-чи-на диа-во-ла в древ-но-сти, по-то-му у мно-гих на-ро-дов дра-кон - во-пло-ще-ние зла (хо-тя и не вез-де; в неко-то-рых стра-нах дра-ко-нов обо-жеств-ля-ли, но, тем не ме-нее, сра-жа-лись с ни-ми). Су-ще-ству-ет и тео-рия о том, что дра-ко-ны - это со-хра-нив-ши-е-ся древ-ние яще-ры.

Го-раз-до важ-нее объ-яс-нить схо-жесть кон-чи-ны пер-со-на-жей кельт-ской ле-ген-ды и рус-ских свя-тых. Но преж-де все-го не бу-дем за-бы-вать, что, в от-ли-чие от вы-мыш-лен-ных ге-ро-ев ро-ма-на, Петр и Фев-ро-ния - ре-аль-ные лю-ди, и их кон-чи-на в один день не вы-мы-сел, а ис-то-ри-че-ский факт. Да-лее: в ро-мане Бе-дье Три-ста-на и Изоль-ду кла-дут спра-ва и сле-ва от ча-сов-ни, а по-том вы-рас-та-ет тер-нов-ник, ко-то-рый со-еди-ня-ет две их мо-ги-лы. И ес-ли здесь это лишь кра-си-вый по-э-ти-че-ский об-раз, то сов-мест-ное по-гре-бе-ние Пет-ра и Фев-ро-нии - это, опять-та-ки, ре-аль-ность: они дей-стви-тель-но бы-ли по-хо-ро-не-ны вме-сте. По при-ка-зу Ива-на Гроз-но-го над мо-ги-лой свя-тых бы-ла по-стро-е-на цер-ковь Рож-де-ства Бо-го-ро-ди-цы. Они ле-жа-ли вме-сте под юж-ной сто-ро-ной церк-ви. Поз-же их мо-щи от-кры-ли и пе-ре-нес-ли в сам храм. Сей-час они по-чи-ва-ют в жен-ском Тро-иц-ком мо-на-сты-ре, ку-да бы-ли пе-ре-не-се-ны уже в на-ше вре-мя.

Что же ка-са-ет-ся мо-ти-ва смер-ти го-ря-чо лю-бя-щих друг дру-га лю-дей в один день, то он не ев-ро-пей-ский и не рус-ский, а все-че-ло-ве-че-ский. К.Г. Юнг на-зы-вал это «кол-лек-тив-ным бес-со-зна-тель-ным». Есть «кол-лек-тив-ное бес-со-зна-тель-ное», при-су-щее от-дель-но-му эт-но-су, а есть об-ще-че-ло-ве-че-ское бес-со-зна-тель-ное. Все че-ло-ве-че-ство со-зда-но Бо-гом как еди-ный че-ло-ве-че-ский род, и при всех эт-ни-че-ских и куль-тур-ных раз-ли-чи-ях у всех на-ро-дов очень мно-го об-ще-го. По-это-му неуди-ви-тель-но, что в по-хо-жих си-ту-а-ци-ях мы оди-на-ко-во мыс-лим и в на-шем со-зна-нии всплы-ва-ют очень близ-кие об-ра-зы. В под-твер-жде-ние то-го, что мо-тив о смер-ти в один день об-щий для со-вер-шен-но раз-ных на-ро-дов, мож-но при-ве-сти по-э-му тюрк-ско-го ав-то-ра XV ве-ка Али-ше-ра На-вои о двух влюб-лен-ных «Лей-ли и Медж-нун». Вот стро-ки из нее, рас-ска-зы-ва-ю-щие об их смер-ти: «Воз-люб-лен-ная ру-ки под-ня-ла, / воз-люб-лен-но-му ду-шу от-да-ла. / Воз-люб-лен-ный скло-нил-ся не ды-ша, / к воз-люб-лен-ной ушла его ду-ша».

Мы зна-ем, что Петр и Фев-ро-ния име-ли го-ря-чее же-ла-ние уй-ти вме-сте и про-си-ли Бо-га, «чтобы в од-но вре-мя уме-реть им». И Гос-подь ис-пол-нил про-ше-ние двух лю-бя-щих сер-дец.

Еще немнож-ко об уди-ви-тель-ных сов-па-де-ни-ях, об-ще-че-ло-ве-че-ских об-ра-зах и кол-лек-тив-ном бес-со-зна-тель-ном. Есть ра-бо-ты по ис-сле-до-ва-нию про-ис-хож-де-ния ми-фов, в ко-то-рых мож-но най-ти очень ин-те-рес-ные срав-не-ния. Вот ев-ро-пей-ская ле-ген-да о ко-ро-ле Ар-ту-ре: в Лон-доне, в цен-тре го-ро-да, бы-ла ча-сов-ня; воз-ле нее ле-жал ка-мень с тор-ча-щим из него ме-чом; меч, ко-то-рый ни-кто не мог из-влечь, вы-нул юно-ша Ар-тур; спу-стя ка-кое-то вре-мя ру-ка Вла-ды-чи-цы озе-ра, по-явив-шись над во-да-ми, даст ему меч Экс-ка-ли-бур. А те-перь вьет-нам-ская ле-ген-да: дво-ря-ни-ну Ле Лою ду-хи по-ве-ле-ли воз-гла-вить вос-ста-ние про-тив ки-тай-ских за-хват-чи-ков; из озе-ра, воз-ле ко-то-ро-го он жил, вы-плы-ла ги-гант-ская че-ре-па-ха с ме-чом во рту. Ге-рой бе-рет этот меч, с по-мо-щью чу-дес-но-го ору-жия про-го-ня-ет ки-тай-цев и ста-но-вит-ся ко-ро-лем. По-хо-же? Это бу-дет по-кру-че, чем Три-стан и Изоль-да.

Под-ве-дем неко-то-рые ито-ги. «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии Му-ром-ских» - пре-крас-ное и весь-ма по-учи-тель-ное про-из-ве-де-ние древ-не-рус-ской сло-вес-но-сти. За ве-ка «По-весть…» проч-но во-шла в цер-ков-ный оби-ход и поль-зу-ет-ся боль-шой по-пуляр-но-стью и ав-то-ри-те-том у пра-во-слав-но-го на-ро-да. Да, она не во-шла в ма-ка-рьев-ские Че-тьи-Ми-неи, но бы-ла вклю-че-на в дру-гие сбор-ни-ки жи-тий, та-кие как Го-ду-нов-ские и Ми-лю-тин-ские Ми-неи.

Мы не на-хо-дим в ней ка-ких-то яв-ных неле-по-стей и ис-ка-же-ний цер-ков-но-го уче-ния. Мож-но ска-зать, что един-ствен-ной фак-ти-че-ской ошиб-кой «По-ве-сти…» яв-ля-ет-ся пу-та-ни-ца с кня-же-ски-ми име-на-ми.

Цер-ковь - это жи-вой ор-га-низм, она са-ма от-тор-га-ет все вред-ное и при-ни-ма-ет то, что при-но-сит поль-зу.

Со-став-ляя жиз-не-опи-са-ния свя-тых, ни-кто и ни-ко-гда не стре-мил-ся к аб-со-лют-ной, до-ку-мен-таль-ной точ-но-сти. Важ-но бы-ло дру-гое: ду-хов-ная до-сто-вер-ность жи-тия. В «По-ве-сти…» от-ца Ераз-ма мно-го ли-те-ра-тур-но-сти, но ведь и зна-ме-ни-тые «Жи-тия свя-тых» свя-ти-те-ля Ди-мит-рия Ро-стов-ско-го то-же весь-ма ли-те-ра-тур-ны. Ли-ри-че-ские от-ступ-ле-ния, по-дроб-но-сти, диа-ло-ги, мо-лит-вы, ко-то-рые он вла-га-ет в уста свя-тых, име-ют яв-но ху-до-же-ствен-ный ха-рак-тер. Кро-ме ис-то-ри-че-ских дан-ных в его жи-ти-ях об-шир-но ис-поль-зу-ют-ся и на-род-ные ска-за-ния о по-движ-ни-ках.

На ди-мит-ри-ев-ских Че-тьях-Ми-не-ях вос-пи-та-ны мно-гие по-ко-ле-ния на-ших пра-во-слав-ных пред-ков. Лю-ди ве-ка-ми чи-та-ли жи-тий-ную ли-те-ра-ту-ру и по-лу-ча-ли ду-хов-ную поль-зу. «По-весть о Пет-ре и Фев-ро-нии» то-же при-но-сит мно-гим на-зи-да-ние, ду-хов-ное уте-ше-ние и слу-жит учеб-ни-ком су-пру-же-ской люб-ви и вер-но-сти.

Про-то-и-е-рей Па-вел Гу-ме-ров

В древние времена жил в Муроме князь со своей княгиней. Но вот стал прилетать к княгине змей-оборотень. И тогда советует князь своей супруге узнать у змея, от чего ему может приключиться смерть. Выведала у оборотня княгиня, что умереть тому суждено «от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Младший брат князя Петр находит этот меч и убивает змея. Но попала кровь змея на лицо и руки его, и весь он покрылся язвами и струпьями. Прослышав, что рязанская земля славится лекарями, велит везти себя туда. В селе Ласкове заходит слуга князя в один из домов и видит: сидит в горнице девица за ткацким станком, а перед ней прыгает заяц. Узнав, зачем пришел слуга, девица обещает вылечить князя, если тот возьмет ее в жены. Петр вынужден был дать согласие. Феврония приготовляет снадобье и велит вымыть князя в бане и смазать ему все язвы, кроме одной. Князь исцеляется от болезни, но не выполняет своего обещания. И тогда снова покрывается язвами. Феврония опять лечит его, и Петр женится на ней. Однако бояре и их жены не могут примириться с тем, что дочь бедного «древолазца» стала княгиней. Они чинят ей всяческие козни и наконец изгоняют Февронию вместе с мужем из муромских пределов. Но затем между боярами возникают распри, и они вынуждены просить Петра и Февронию вернуться домой, где те и доживают в полном согласии до старости. А когда князь почувствовал приближение смерти, он посылает за Февронией. Та приходит, и они вместе умирают.

Таков, вкратце, сюжет «Повести о Петре и Февронии» — одного из древнейших народных преданий. Прочитав ее, легко убедиться в том, что «Повесть...» сложена в пору, когда христианство еще не пустило глубоких корней на Руси и Феврония до встречи с князем Петром была язычницей. Посланец Петра, войдя в дом к Февронии, не увидел икон и, следовательно, не мог обменяться с нею христианскими приветствиями, но «вниде в храмину и зря видение чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец». Устные легенды уточняют, что молилась Феврония не в церкви и не в избе перед божницей, а под ореховым кустом (как тут не вспомнить языческие действа в священных рощах!) — этот куст и две ямки в земле от колен Февронии жители деревни Ласково показывали еще в 20-х годах нашего столетия. И врачевание князя Петра было проведено ею в чисто языческой традиции: «она же взем съсудець мал, почерпе кисляжди своея и дуну и рек: «Да учредять князю вашему баню и да помазует сим по телу своему... и будет здрав». Ни богородничной молитвы, ни «господи, благослови», ни даже осенения крестом. Это было настоящее волхование, чародеяние, знахарство. Однако в 1547 году Феврония стала христианской святой, то есть безусловно христианкой.

Но самое любопытное в «Повести...» — женитьба. Обряд выглядел весьма внушительно: молодой князь в сопровождении бояр приехал к дому невесты издалека, привез богатые дары. Накануне предстоящей свадьбы для жениха была устроена баня...

Русский свадебный обряд и совершающиеся при этом ритуалы, тексты обрядовых песен и причитаний, их музыкальный язык, характер исполнения изучаются давно. Однако свадебный обряд интересен и с исторической точки зрения. Например, как установил советский историк А. И. Козаченко, одна из колоритнейших фигур русской свадьбы — тысяцкий — вошла в обряд во второй половине XIII века. Реальный тысяцкий — значительное лицо древнего Новгорода, где в то время он представлял интересы ремесленного люда, а его административным центром была церковь. Можно представить, как этот народный тысяцкий, «хозяин» ремесленного посада, предводительствовал в свадебных процессиях, и каждая церемония принимала характер демонстрации новгородских свобод — «правды новгородской». Разумеется, настоящий тысяцкий не мог успеть на все свадьбы, да к тому же с начала XIV века эта должность была ликвидирована боярами. Поэтому его присутствие поневоле стало превращаться в игровое, а закрепляясь традицией,— в обрядовое действо. Так появился новый свадебный чин, который подобно многим другим новгородским изобретениям периода монголо-татарского нашествия вскоре распространился по всей Руси.

Однако в русском свадебном обряде был чин, по феодальным меркам, неизмеримо более высокий, чем тысяцкий. Это князь, которым здесь именовался виновник торжества — жених. Но когда и при каких обстоятельствах появилось в обряде это лицо? Почему молодого крестьянского парня в роли жениха обряд называет князем, а сопровождающих его приятелей — боярами? Почему «князь», если даже он живет в той же деревне, где и невеста, к ее дому должен не пешком идти, а приехать конным поездом, привезти подарки? Причем невесту, которую княжной при этом отнюдь не называют, затем должен увезти: без езды свадьба не свадьба.

И вот здесь-то невольно привлекает внимание «Повесть о Петре и Февронии», где центральным событием описывается необычный, с резким нарушением сословных барьеров, брак: удельный князь женится на крестьянской девушке. И хотя церковное предание указывает на время жизни героев «Повести...» и отождествляет князя Петра с реальным муромским князем Давидом Юрьевичем, личность его в значительной мере легендарна. А значит, можно предположить, все, что происходит с ним, надо относить не к началу XIII века, а ко времени создания «Повести...» — то есть к первой половине XVI века. Повесть целиком отражала взгляды людей именно той эпохи, и они касаются как проблем семьи и брака, так и отношения русского народа к христианству, поскольку в 1547 году Петр и Феврония были причислены к лику святых.

Что хотел сказать автор этой легенды своим читателям и слушателям? Судя по тому, что «Повесть...» сразу же стала одним из популярнейших литературных произведений, она несла в себе какую-то мощную и актуальную идею. Ведь некоторое сходство с «семейной хроникой» Петра Муромского проступает в рассказе о женитьбе более достоверного и более значительного князя — крестителя Руси Владимира. Как повествуется в так называемой Корсунской легенде, его невеста жила где-то далеко и, чтобы добыть ее, князь совершил дальний поход. Здесь важно отметить, что и сама женитьба князя Владимира, пристрастно обрисованная летописцем, и некоторые ее обстоятельства не были случайной или второстепенной вставкой в летопись. Смысл повышенного внимания к этой частной истории, видимо, в том, что принимавшая христианство Русь должна была принять и христианский обряд бракосочетания, который показан на личном примере князя Владимира. То есть эта свадьба стала прологом к принятию христианства самим Владимиром, а затем к крещению киевлян и жителей других городов. Можно предположить, что детали этого брачного действа нашли отражение и в свадебном обряде господствующего класса тогдашней Руси — сватовство здесь уподобляется торговле («у вас товар, у нас купец»): Владимир отдает за невесту осажденный его войском и затем завоеванный город.

Итак, свадьба князя Владимира органично вписывается в программу «крещения Руси». Однако женитьба князя Петра, которая в чем-то повторяет ее, будучи описанной спустя пять с лишним столетий, вызывает по меньшей мере недоумение: кому предназначался показ княжеской свадьбы в начале XVI века, если Русь давно крещена и церковный брак столь же давно стал заурядным явлением?

О том, что крещение князя Владимира фактически не отразилось даже на феодальных верхах тогдашней Руси, наиболее убедительные свидетельства дала археология. По всему пути монголо-татарского нашествия в 1237—1241 годах в старых русских городах найдено множество кладов, содержащих золотые и серебряные уборы княгинь и боярынь — диадемы, колты, браслеты. По характеру символики все изделия распадаются на две категории: более древние несут изображения птиц — сиринов, грифонов, симарглов, идеограммы воды, солнца, растительности — полная языческая номенклатура. Но с начала XIII века символический язык украшений резко меняется: на вещах этого времени появляются деисусный чин, Иисус Христос, различные святые. Получается, что в течение двух веков после «крещения» русские феодалы жили в мире языческих образов и представлений. А процесс, происходивший на рубеже XII—XIII веков, при всей его глубинности и стихийности, очевидно, связан с переломом в мировоззрении: в выборе личных вещей люди вряд ли лгали сами себе. Следовательно, временем фактического принятия христианства господствующим классом Руси, возможно, был конец XII — начало XIII века.

Эту странную на первый взгляд ситуацию, можно, наверное, объяснить тем, что принимаемое христианство было нужно древнерусскому государству для решения задач, главным образом, международного характера. На уровне же отдельного человека потребность в новой религии в конце X века еще не созрела. Поэтому обращение в христианство повсеместно происходило насильно — миссионеры убеждали простой люд больше оружием, нежели проповедями. «Володимер посла по всему граду, глаголя: аще кто не обращается на реце... противен мне да будет»,— записал киевский летописец. Встреча новгородцев с миссионерами вылилась в «сечу злу», после которой покоренных горожан принудительно окрестили: «не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста».

Но и в дальнейшем Киевская Русь, официально считавшаяся христианской, обнаружила довольно прохладное отношение к исполнению христианских обязанностей. Русские книжники составили не один десяток «Слов» и «Поучений», в которых обличали нежелание горожан посещать церкви — особенно в дни больших языческих празднеств — венчать браки, крестить детей. Правда, прихожан удавалось собрать в церковь, но здесь они развлекались тем, что, не стесняясь святости места, рисовали на оштукатуренных стенах карикатуры, писали все что угодно, вплоть до ругательств, а то и вырубали понравившиеся куски церковных фресок.

В домашний быт горожан этого времени элементы христианства еще не проникли. Летописец осудил это явление краткой, но выразительной фразой: «...словом нарицающеся хрестьяни, а поганьскы живуще». Такое же положение отражено и в художественном документе конца XII века — «Слове о полку Игореве». Из описаний повседневной жизни князей и дружины (за вычетом двух фраз в конце произведения) о роли и месте христианства невозможно почерпнуть ровно никаких сведений, как будто его и нет вовсе. Не знают князья своего покровителя Георгия, не призывает Ярославна ни деву Марию, ни Параскеву-Пятницу, не является Святославу киевскому во сне ни София — Премудрость Божия, ни один из светильников христианского пантеона. Вряд ли все это можно объяснить художественным замыслом автора. Летописные известия всего киевского периода ясно говорят о том, что христианские ценности были для большинства князей чистой формальностью: крестоцелования, которыми укреплялись клятвы, нарушались, во всяком случае, с отменной легкостью. В пылу междоусобной борьбы князь-победитель расправлялся не только с дружиной побежденного, но и разорял церкви, рассматривая их не более, как хранилища ценного имущества. Так, например, в 1177 году князь Глеб Рязанский, воюя около Владимира, «много бо зла створи церкви Боголюбьской... ту церковь повеле выбивше двери разграбити с погаными... и многы церкви запалы огнем».

Батыево нашествие непосредственно и грозно коснулось Древней Руси зимой 1237/38 года, когда были сожжены Рязань, Коломна, Москва, Владимир, Суздаль, Ростов, Ярославль, Кострома, Дмитров, Торжок. Гибли памятники искусства и архитектуры, разорялись ремесленные центры, угонялись в полон мастера... Однако разорение материальное в виде выплаты дани Орде все же не помешало князьям накапливать значительные средства и готовиться к свержению ига. И здесь потребность в сплочении перед грозным врагом становилась мощным христианизирующим фактором: объединению людей помогала проповедь всеобщего братства во Христе. На Руси с началом Батыева нашествия она охватила низы городского посада. На листах летописей одно за другим появляются известия, свидетельствующие о том, что христианские символы стали реальной ценностью для городского люда. Так, под 1255 год, в связи с приходом Батыевых «численников» «целоваша святую Богородицю меншии, како стати всем — либо живот, либо смерть за правды новгородьскую, за свою отчину»; под 1259 год — «умрем честно за святую Софью»; под 1293 год ремесленники Твери принуждают бояр целовать крест в том, что они не изменят перед лицом монголо-татарских войск Дюденя... Движение посада к церкви давало низам города новые нравственные силы, возможность ощутить весь город (включая «град» или «кром») как «свой», как единое целое.

Таким образом, началом фактического принятия христианства городским посадом, по-видимому, является вторая половина XIII века. Такое предположение подтверждается и данными из других областей культуры, созданных населением посада, которое осваивало христианство творчески. И церковь вынуждена была принять выдвижение живых носителей христианской идеи, такой, как она понималась городскими низами,— прорицателей, обличителей, мучеников (прямых продолжателей традиции языческих волхвов),— они именовались юродивыми, блаженными и позже были причислены к лику святых. Русской церковью канонизировано 17 юродивых, самым ранним из них считается Прокопий Устюжский, умерший приблизительно в 1330 году. Но кроме официально признанных, конечно, были (особенно в раннюю пору) стихийные проповедники, не удостоившиеся такой чести. В этом убеждает и то, что само выдвижение посадских юродивых было своеобразным протестом против вялости господствующей церкви, против бездейственности того христианства, носителями которого были столь часто порицаемые посадом бояре. «Умрем честно за святую Софью» — это был клич не священника этого храма и не боярина, это голос одного из предшественников городских подвижников.

Посадский люд стал по-новому смотреть и на некоторых христианских святых греческого происхождения, которые затем приобретают неожиданные, неизвестные ранее функции. Так, библейский пророк Илья стал громовержцем, владетелем или источником грома и молнии; местные фракийские святые Флор и Лавр, бывшие у себя на родине каменосечцами, то есть строителями, в Новгороде оказываются уже «коневодцами». О времени и причинах возникновения «коневодческого» культа говорит то, что на всех ранних иконах святые изображались в воинских доспехах, а лошади, если они показывались отдельно, оседланы по-военному. Выходит, этот культ не земледельческий, а городской, и авторство его, очевидно, принадлежит посаду, который с началом монголо-татарского нашествия поднялся на защиту своих городов. Все явление в целом датируется второй половиной XIII века на основании иконописи: именно тогда активно преодолевались грекофильские традиции и создавалась основа национального искусства. Особенно это относится к новгородской живописи, своеобразный стиль которой позже был назван «новгородскими письмами».

По-новому стали строить посадские мастера и христианские храмы — небольшие по размеру каменные церкви, отличающиеся и внешним видом, и интерьером. Такова, например, церковь Николы на Липне, построенная в 1292 году. Внешний облик этих церквей отражал вкусы купеческого и ремесленного населения, в нем заметно большое влияние деревянного зодчества. Творческий подход к сооружению христианской святыни говорит о том, что посадские мастера строили каждый храм для отправления своих религиозных потребностей.

Да и жанр былины — в том виде, в каком он дожил до XIX века,— сложился в годы монголо-татарского нашествия. Еще Н. А. Добролюбовым было высказано такое предположение. На первый взгляд это странно, ведь центральным былинным персонажем является Владимир Красное Солнышко. Да и почему эти сказания, отражающие дружинный быт и восходящие к застольным «славам», исполнявшимся на княжеских пирах, вдруг запел народ? Но ведь шел процесс христианизации посада, и вполне реально, что простой люд, освоив жанр и основной набор сюжетов, стал слагать собственные «старины», отражая в них свое понимание происходящего. Например, воспетая в былине женитьба князя Владимира лишь отдаленно напоминает летописную историю. Как и в Корсунской легенде, здесь говорится о том, что невеста живет довольно далеко и для ее добычи нужна битва, в данном случае — избиение свиты будущего тестя. Невестой является дочь «короля» Золотой Орды, но христианские реалии — такие, как соборная церковь, попы, дьяконы, венчание,— занимают здесь уже достаточно высокое место.

Однако в брачных ритуалах еще много языческого. Так, для богатыря Дуная Ивановича, женившегося одновременно с князем Владимиром, обручение с невестой состояло в обходе «круг ракитова куста». Затем последовало венчание в церкви, после чего — пир, совместный с Владимировым, который и представлен главным актом в узаконении брака.

Итак, разрыв между действительным принятием христианства господствующим классом и низами городского посада был сравнительно небольшим — примерно полстолетия. Можно ли видеть в этом проявление некой закономерности и допустить, что еще через полстолетия стали христианами и крестьяне? Такая картина получилась бы очень стройной, но она не соответствовала бы истине.

О христианизации русских земледельцев каких-либо известий в летописных источниках не обнаружено. Скорее всего они вообще отсутствуют. На взгляд церкви и церковных писателей, все русские с момента «крещения» Руси — христиане (в домонгольской Руси так называли всех русских). В годы монголо-татарского нашествия этот термин в наибольшей степени обозначал «податное население» (в том числе и земледельцев), затем он все более перемещался на земледельческое сословие, и к концу XV века всех русских земледельцев стали именовать — «христиане». Однако какие-либо симпатии земледельцев к церкви при этом не зафиксированы. Да и что мог отметить монастырский книжник, если бы крестьяне действительно проявили повышенный интерес к христианству? То, что они стали христианами? Так формально они были ими и раньше. Нет, крестьян приобщали к новой вере постепенно. В конце XV века к административной деятельности стали привлекать «лучших людей» из черносошного крестьянства, каждый из которых должен был проходить процедуру «крестоцелования». Значит, в русской деревне в это время — в прямой связи с имущественным расслоением — могли появляться христиане. Но то были, безусловно, единичные случаи.

Мы в действительности не знаем, как смотрели на проблему христианизации крестьян русские люди XIV—XVI веков. Изложенный выше взгляд — всего лишь гипотеза, широко принятая сегодня, потому что наиболее понятная нам. Однако весьма вероятно, что человек далекого прошлого, мысливший иными категориями, к вопросу вероисповедания земледельцев подходил иначе. Бытие русского средневековья четко делилось на два полюса: жизнь государственная, сосредоточенная в городах («государьство», «дело государево»), к ней примыкала и церковь; и жизнь народная — «земля», «дело земское». Это были области, которые вплоть до земской реформы Ивана IV не смешивались и не имели никаких точек соприкосновения, кроме экономической (ежегодная выплата оброка). То есть до середины XVI века государство не вмешивалось во внутренний мир крестьян, что, кстати сказать, было условием формирования народной культуры. Не случайно народная сфера именовалась «землей»: пашня и человек на пашне представлялись единым целым. Как живет этот человек, во что верит — не имеет значения, достаточно того, что пашня плодоносит и поставляет свои плоды в город. Исходя из этого взгляда, город просто не видел и не знал религиозной жизни деревни и писать о ней просто не мог.

Когда же русские крестьяне стали считать себя христианами? Попробуем подойти к этой проблеме «от противного» — рассмотрим эпохи, в течение которых земледельцы достоверно не были ими. Так, в XIV веке повсеместное распространение имели курганные захоронения с вещами — чисто языческий обряд. В курганах подмосковного села Матвеевское (сейчас в черте Москвы) среди сопровождающих вещей обнаружены христианские кресты и иконки, но положение их (не у шеи, а на головном уборе) говорит о том, что они служили не предметом культа, а украшением — также языческий прием. Захоронения под курганами практикуются еще в XV, а в «глухих местах» — ив начале XVI века. Понятие «глухости» здесь относительно. Новгородский архиепископ Макарий в 1534 году писал в Водьскую пятину (непосредственно граничащую с Новгородом), порицая «христиан» за то, что они «мертвых своих кладут в селах и по курганам и коломищам... а к церквам на погосты не возят хоронить». В дальнейшем известия такого рода уже не встречаются, следовательно, переход от языческих к христианским обрядам произошел на границе XV—XVI веков.

Однако с помощью календаря можно, оказывается, установить это и более точно. Русский народ принимал юлианский календарь, то есть переходил на календарь церкви с предшествующего языческого и переводил на него весь объем своих агротехнических примет и предсказаний — начиная с XVI века, так как днями солнцестояний в месяцеслове считаются 12 июня и 12 декабря — действительно бывшие в этом столетии. Календарь (Власов В. О русском календарном стиле.— «Вокруг света», 1986, № 8.) — стержень всей крестьянской жизни, суть которой: когда пахать, когда сеять, когда «пробуждать» плодовые деревья, когда наблюдать за росой, за туманом, за инеем — и делать по ним широкие предсказания. В то время календарь является хранителем особого жизненного ритма, выраженного в чередовании праздников и обрядовых действ, в их неразрывном единстве с хозяйственной деятельностью.

Семидневная неделя, знакомство с которой на Руси отмечено до принятия христианства, стала штатным календарным явлением с конца X века, при этом названия дней недели применялись славянские (болгарские). С этого времени и по сей день церковь называет неделю (семидневку) «седмицей», а седьмой ее день — «неделей» (от выражения «нет дел»). И внедрялся он постепенно в городской обиход церковью. Есть основания полагать, что в народной культуре семидневный ритм с последним нерабочим днем был неизвестен. Почему вдруг каждый седьмой день стало нельзя работать? Знаменитый исследователь славянских древностей Л. Нидерле отметил это удивление у поморянских славян, в России оно вылилось в создание нового термина для обозначения седьмого дня седмицы — «воскресение», что произошло в XVI веке. Для христианских понятий оно не является новым: так именуется день пасхи — «светлое христово воскресение», который ежегодно приходится на «неделю». Из 52 «недель» христианского календаря одна называется «воскресением», считается крупнейшим годовым праздником, требующим серьезной подготовки (семь седмиц «великого поста»). И вдруг «воскресениями» (пасхами) начинают называть каждый нерабочий день седмичного цикла. В условиях стабильной христианской культуры эта метаморфоза абсолютно невозможна: за пять предшествующих веков должна была сложиться прочная и незыблемая традиция, не допускающая посягательств, и тем более столь кощунственных — заставить христианского бога воскресать еженедельно. Непонимание крестьянами сущности христианской пасхи легко увязывается со зрелищем большой массы крестьян, вдруг оказавшихся в городе,— переехавших сюда или пригнанных для строительства («городового дела»): их изумлял жесткий городской распорядок, где нерабочий день определялся не особенностями ремесла и не капризами погоды, а просто расписанием. И если они застали праздник пасхи, то каждая новая нерабочая «неделя» была для них «как воскресение», а со временем и просто «воскресение».

Но, спрашивается, зачем народ переходил тогда с календаря, где основными праздничными вехами были Ярила — Купала — Коляда, на календарь с пасхой — троицей — рождеством? Очевидно, по причине интереса к обрядности новых празднеств и к месту, где эти обряды совершаются, то есть к церкви. Ведь русские крестьяне приняли в тот период христианский годовой обрядовый круг — произошло присоединение их к церкви и христианству.

Итак, в конце XV века зародился и с начала XVI века шел мощный процесс принятия христианства основным и самым многочисленным сословием России — земледельческим, что почти не отмечено историей, лишь отдельные косвенные свидетельства тому попали на страницы документов, запечатлелись в памятниках культуры.

Житие вологодского подвижника Иродиона Илоезерского сообщает, что в период с 1538 по 1541 год окрестное население стало погребать в его обители мертвых, крестить младенцев, совершать браки, а в теплой трапезной «яди мяса и питии пиянственное приношаху и пияху ту». Вчерашний язычник привычно полагал, что главной частью священнодействия должен быть пир. В Стоглаве в 1551 году отмечен целый ряд случаев неправильного исполнения христианских обрядов и изумления самим поведением паствы: «в церквах божиих... стоят без страха и в тафьях, и шапках, и с посохи... и говор, и ропот, и всяко прекословие, и беседы, и срамные словеса». Авторов Стоглава смутила бурлящая активность прихожан, но она становится понятной и естественной, если видеть за ней традиции языческих празднеств, которым чужда поза скованности и молчания.

Если с христианизацией посада среди русских святых стали появляться посадские юродивые, естественно ожидать, что приобщение к христианству крестьян должно вызвать подобное явление. И действительно: крестьянское восхождение на христианский Олимп началось в самом конце XV века и в основном происходило в первой половине XVI века. Наиболее богато бытовыми деталями житие Антония Сийского, умершего в 1556 году. Он выходец «от веси, глаголемыя Кехта, от пределов Двиньския области, иже близ Студенаго моря акияна». Его житие — далеко не биография, но и оно достаточно показательно. Наиболее острым моментом здесь является канонизация представителей крестьянства — это говорит о том, что христианизация русских земледельцев достигла такого уровня, когда в их среде возникла осознанная потребность в собственных ходатаях и заступниках перед богом. Поэтому более всего русских святых появляется в XVI веке.

Итак, оснований вполне достаточно, чтобы первую половину XVI века считать временем фактического принятия христианства русскими крестьянами. И когда пришла эта пора, они обязаны были усвоить и церковное венчание, но с новым обрядом, делающим понятной и неизбежной столь резкую перемену в брачных традициях. Почему? Да потому, что его исполняли святые люди. И вместо троекратного обхода вокруг священного куста и водного плескания надо ехать с женихом и его свитой (в волостную или монастырскую церковь), так как некогда уехала дева Феврония с князем Петром (в Муром, где они венчались). Когда свадьба вошла в христианское русло, жених в глазах каждой русской девушки стал подобен князю — свадебный обряд пополнился новым чином.

Получается, что литературный показ свадебного обряда в начале XVI века был делом вполне актуальным: он был нужен христианизирующейся деревне. Острота ситуации, видимо, состояла в том, что для крестьян оказался неприемлемым существовавший обряд, восходящий к женитьбе князя Владимира. И вот для того, чтобы основная часть городского обряда укоренилась в деревне, была создана новая легенда, предельно заземляющая образ князя: он совершает не завоевательный, а глубоко смиренный поход и обретает невесту — не греческую княжну, а русскую крестьянку.

Почему же князь Петр женился на Февронии? В России XVI века он — носитель старого, многовекового христианства. И женился потому, что именно в это время христианство и христианский брак пришли в русскую деревню. Предание рассказывает о малоизвестном, скорее всего нереальном, полулегендарном князе. Он князь чисто номинально и нисколько не вызывает представления о верховной власти. Ведь христианство пришло в деревню не «сверху», не усилиями московского правительства и митрополичьей кафедры. Но тогда почему Феврония вышла замуж за князя Петра и даже была инициатором брака? Да потому, что русская деревня в это время принимала христианство, сосредоточенное до тех пор в городе.