Произведения и с тургенева о несчастной любви.

Иван Сергеевич Турге?нев (28 октября 1818 — 22 августа 1883) — русский писатель, поэт, член-корреспондент Петербургской АН.

Как то раз вечером, возбужденные после пения и танцев, вся молодая компания, сидели кучкой и тихо о чем-то переговаривались. Тургенев увидал нас, подошел и подсел к нам.
— Ну, вот что, — сказал он, — давайте каждый рассказывать о самой счастливой минуте нашей жизни.
Мы решили, что начнет Иван Сергеевич. Он согласился и рассказал нам историю одной своей любви. В начале этой любви он был несчастлив, мучился ревностью и сомнениями, но вот раз, взглянув в лицо любимой женщины, он встретил ее взгляд. В нем было столько любви, что Тургенев почувствовал конец своим мученьям, и всю жизнь, вспоминая этот взгляд, считал эту минуту самой счастливой в своей жизни. После этого рассказа все те из нас, которые были или считали себя влюбленными, дарили или ловили, эти взгляды любви, воображая, что переживают самую счастливую минуту своей жизни.

юбовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

Брак, основанный на взаимной склонности и на рассудке, есть одно из величайших благ человеческой жизни.

Женщина не только способна понять самопожертвование: она сама умеет пожертвовать собой.

Счастье - как здоровье: когда его не замечаешь, значит, оно есть.

У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть только настоящее - и то не день - а мгновение.

Эта женщина, когда идет к тебе точно все счастье твоей жизни тебе навстречу несет...

Человек слаб, женщина сильна, случай всесилен, примириться с бесцветною жизнью трудно; вполне позабыть себя невозможно... а тут красота и участие, тут теплота и свет, — где же противиться? И побежишь, как ребенок к няньке.

Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

Всякая любовь счастливая, равно как и несчастная, настоящее бедствие, когда ей отдаешься весь.

Не ревнует тот, у кого нет хоть бы капли надежды.

Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, — даже презрение. Да, все чувства... исключая одного благодарности.

Благодарность — долг, всякий человек платит свои долги... но любовь — не деньги.

Порицать, бранить имеет право только тот, кто любит.

Все говорят: любовь - самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен - и ты нарушен; ты только теперь зажил и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть... Воскресают одни бессмертные боги...

Оригинал записи и комментарии на

Посвящено П. В. Анненкову

Гости давно разъехались. Часы пробили половину первого. В комнате остались только хозяин, да Сергей Николаевич, да Владимир Петрович.

Хозяин позвонил и велел принять остатки ужина.

– Итак, это дело решенное, – промолвил он, глубже усаживаясь в кресло и закурив сигару, – каждый из нас обязан рассказать историю своей первой любви. За вами очередь, Сергей Николаевич.

Сергей Николаевич, кругленький человек с пухленьким белокурым лицом, посмотрел сперва на хозяина, потом поднял глаза к потолку.

– У меня не было первой любви, – сказал он, наконец, – я прямо начал со второй.

– Это каким образом?

– Очень просто. Мне было восемнадцать лет, когда я первый раз приволокнулся за одной весьма миленькой барышней; но я ухаживал за ней так, как будто дело это было мне не внове: точно так, как я ухаживал потом за другими. Собственно говоря, в первый и последний раз я влюбился лет шести в свою няню; но этому очень давно. Подробности наших отношений изгладились из моей памяти, да если б я их и помнил, кого это может интересовать?

– Так как же быть? – начал хозяин. – В моей первой любви тоже не много занимательного: я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, – и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой любви, – надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?

– Моя первая любовь принадлежит действительно к числу не совсем обыкновенных, – ответил с небольшой запинкой Владимир Петрович, человек лет сорока, черноволосый, с проседью.

– А! – промолвили хозяин и Сергей Николаевич в один голос. – Тем лучше… Рассказывайте.

– Извольте… или нет: рассказывать я не стану; я не мастер рассказывать: выходит сухо и коротко или пространно и фальшиво; а если позволите, я запишу все, что вспомню, в тетрадку – и прочту вам.

Приятели сперва не согласились, но Владимир Петрович настоял на своем. Через две недели они опять сошлись, и Владимир Петрович сдержал свое обещание.

Вот что стояло в его тетрадке:

I

Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года.

Я жил в Москве у моих родителей. Они нанимали дачу около Калужской заставы, против Нескучного. Я готовился в университет, но работал очень мало и не торопясь.

Никто не стеснял моей свободы. Я делал, что хотел, особенно с тех пор, как я расстался с последним моим гувернером-французом, который никак не мог привыкнуть к мысли, что он упал «как бомба» (comme une bombe) в Россию, и с ожесточенным выражением на лице по целым дням валялся на постели. Отец обходился со мной равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы ее поглощали. Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету; она была старше его десятью годами. Матушка моя вела печальную жизнь: беспрестанно волновалась, ревновала, сердилась – но не в присутствии отца; она очень его боялась, а он держался строго, холодно, отдаленно… Я не видал человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного.

Я никогда не забуду первых недель, проведенных мною на даче. Погода стояла чудесная; мы переехали из города девятого мая, в самый Николин день. Я гулял – то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую-нибудь книгу – курс Кайданова, например, – но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло – так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.

У меня была верховая лошадка, я сам ее седлал и уезжал один куда-нибудь подальше, пускался вскачь и воображал себя рыцарем на турнире – как весело дул мне в уши ветер! – или, обратив лицо к небу, принимал его сияющий свет и лазурь в разверстую душу.

Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я ощущал, таилось полусознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского…

Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови… ему было суждено скоро сбыться.

Дача наша состояла из деревянного барского дома с колоннами и двух низеньких флигельков; во флигеле налево помещалась крохотная фабрика дешевых обоев… Я не раз хаживал туда смотреть, как десяток худых и взъерошенных мальчишек в засаленных халатах и с испитыми лицами то и дело вскакивали на деревянные рычаги, нажимавшие четырехугольные обрубки пресса, и таким образом тяжестью своих тщедушных тел вытискивали пестрые узоры обоев. Флигелек направо стоял пустой и отдавался внаймы. В один день – недели три спустя после девятого мая – ставни в окнах этого флигелька открылись, показались в них женские лица – какое-то семейство в нем поселилось. Помнится, в тот же день за обедом матушка осведомилась у дворецкого о том, кто были наши новые соседи, и, услыхав фамилию княгини Засекиной, сперва промолвила не без некоторого уважения: «А! княгиня… – а потом прибавила: – Должно быть, бедная какая-нибудь».

– На трех извозчиках приехали-с, – заметил, почтительно подавая блюдо, дворецкий, – своего экипажа не имеют-с, и мебель самая пустая.

– Да, – возразила матушка, – а все-таки лучше.

Отец холодно взглянул на нее: она умолкла.

Действительно, княгиня Засекина не могла быть богатой женщиной: нанятый ею флигелек был так ветх, и мал, и низок, что люди, хотя несколько зажиточные, не согласились бы поселиться в нем. Впрочем, я тогда пропустил это все мимо ушей. Княжеский титул на меня мало действовал: я недавно прочел «Разбойников» Шиллера.

II

У меня была привычка бродить каждый вечер с ружьем по нашему саду и караулить ворон. К этим осторожным, хищным и лукавым птицам я издавна чувствовал ненависть. В день, о котором зашла речь, я также отправился в сад – и, напрасно исходив все аллеи (вороны меня признали и только издали отрывисто каркали), случайно приблизился к низкому забору, отделявшему собственно наши владения от узенькой полосы сада, простиравшейся за флигельком направо и принадлежавшей к нему. Я шел потупя голову. Вдруг мне послышались голоса; я взглянул через забор – и окаменел… Мне представилось странное зрелище.

В нескольких шагах от меня – на поляне, между кустами зеленой малины, стояла высокая стройная девушка в полосатом розовом платье и с белым платочком на голове; вокруг нее теснились четыре молодые человека, и она поочередно хлопала их по лбу теми небольшими серыми цветками, которых имени я не знаю, но которые хорошо знакомы детям: эти цветки образуют небольшие мешочки и разрываются с треском, когда хлопнешь ими по чему-нибудь твердому. Молодые люди так охотно подставляли свои лбы – а в движениях девушки (я ее видел сбоку) было что-то такое очаровательное, повелительное, ласкающее, насмешливое и милое, что я чуть не вскрикнул от удивления и удовольствия и, кажется, тут же бы отдал все на свете, чтобы только и меня эти прелестные пальчики хлопнули по лбу. Ружье мое соскользнуло на траву, я все забыл, я пожирал взором этот стройный стан, и шейку, и красивые руки, и слегка растрепанные белокурые волосы под белым платочком, и этот полузакрытый, умный глаз, и эти ресницы, и нежную щеку под ними…

– Молодой человек, а молодой человек, – проговорил вдруг подле меня чей-то голос, – разве позволительно глядеть так на чужих барышень?

Я вздрогнул весь, я обомлел… Возле меня за забором стоял какой-то человек с коротко остриженными черными волосами и иронически посматривал на меня. В это самое мгновение и девушка обернулась ко мне… Я увидал огромные серые глаза на подвижном, оживленном лице – и все это лицо вдруг задрожало, засмеялось, белые зубы сверкнули на нем, брови как-то забавно поднялись… Я вспыхнул, схватил с земли ружье и, преследуемый звонким, но не злым хохотаньем, убежал к себе в комнату, бросился на постель и закрыл лицо руками. Сердце во мне так и прыгало; мне было очень стыдно и весело: я чувствовал небывалое волнение.

Отдохнув, я причесался, почистился и сошел вниз к чаю. Образ молодой девушки носился передо мною, сердце перестало прыгать, но как-то приятно сжималось.

– Что с тобой? – внезапно спросил меня отец, – убил ворону?

Я хотел было все рассказать ему, но удержался и только улыбнулся про себя. Ложась спать, я, сам не знаю зачем, раза три повернулся на одной ноге, напомадился, лег и всю ночь спал как убитый. Перед утром я проснулся на мгновенье, приподнял голову, посмотрел вокруг себя с восторгом – и опять заснул.

III

«Как бы с ними познакомиться?» – было первою моею мыслью, как только я проснулся поутру. Я перед чаем отправился в сад, но не подходил слишком близко к забору и никого не видел. После чаю я прошелся несколько раз по улице перед дачей – и издали заглядывал в окна… Мне почудилось за занавеской ее лицо, и я с испугом поскорее удалился. «Однако надо же познакомиться, – думал я, беспорядочно расхаживая по песчаной равнине, расстилавшейся перед Нескучным, – но как? Вот в чем вопрос». Я припоминал малейшие подробности вчерашней встречи: мне почему-то особенно ясно представлялось, как это она посмеялась надо мною… Но, пока я волновался и строил различные планы, судьба уже порадела обо мне.

В мое отсутствие матушка получила от новой своей соседки письмо на серой бумаге, запечатанной бурым сургучом, какой употребляется только на почтовых повестках да на пробках дешевого вина.

В этом письме, написанном безграмотным языком и неопрятным почерком, княгиня просила матушку оказать ей покровительство: матушка моя, по словам княгини, была хорошо знакома с значительными людьми, от которых зависела ее участь и участь ее детей, так как у ней были очень важные процессы. «Я квам обращаюсь, – писала она, – как благородная дама хблагородной даме, и при том мне преятно воспользоватца сим случаем». Кончая, она просила у матушки позволения явиться к ней. Я застал матушку в неприятном расположении духа: отца не было дома, и ей не с кем было посоветоваться. Не отвечать «благородной даме», да еще княгине, было невозможно, а как отвечать – матушка недоумевала. Написать записку по-французски казалось ей неуместным, а в русской орфографии сама матушка не была сильна – и знала это – и не хотела компрометироваться. Она обрадовалась моему приходу и тотчас приказала мне сходить к княгине и на словах объяснить ей, что матушка, мол, моя всегда готова оказать ее сиятельству, по мере сил, услугу и просит ее пожаловать к ней часу в первом. Неожиданно быстрое исполнение моих тайных желаний меня и обрадовало и испугало; однако я не выказал овладевшего мною смущения – и предварительно отправился к себе в комнату, чтобы надеть новенький галстук и сюртучок: дома я еще ходил в куртке и в отложных воротничках, хотя очень ими тяготился.

IV

В тесной и неопрятной передней флигелька, куда я вступил с невольной дрожью во всем теле, встретил меня старый седой слуга с темным, медного цвета, лицом, свиными угрюмыми глазками и такими глубокими морщинами на лбу и на висках, каких я в жизни не видывал. Он нес на тарелке обглоданный хребет селедки и, притворяя ногою дверь, ведущую в другую комнату, отрывисто проговорил:

– Чего вам?

– Княгиня Засекина дома? – спросил я.

– Вонифатий! – закричал из-за двери дребезжащий женский голос.

Слуга молча повернулся ко мне спиною, причем обнаружилась сильно истертая спинка его ливреи, с одинокой порыжелой гербовой пуговицей, и ушел, поставив тарелку на пол.

– В квартал ходил? – повторил тот же женский голос. Слуга пробормотал что-то. – А?.. Пришел кто-то?.. – послышалось опять. – Барчук соседний? Ну, проси.

– Пожалуйте-с в гостиную, – проговорил слуга, появившись снова передо мною и поднимая тарелку с полу.

Я оправился и вошел в «гостиную».

Я очутился в небольшой и не совсем опрятной комнате с бедной, словно наскоро расставленной мебелью. У окна, на кресле с отломанной ручкой, сидела женщина лет пятидесяти, простоволосая и некрасивая, в зеленом старом платье и с пестрой гарусной косынкой вокруг шеи. Ее небольшие черные глазки так и впились в меня.

Я подошел к ней и раскланялся.

– Я имею честь говорить с княгиней Засекиной?

– Я княгиня Засекина; а вы сын господина В.?

– Точно так-с. Я пришел к вам с поручением от матушки.

– Садитесь, пожалуйста. Вонифатий! где мои ключи, не видал?

Я сообщил г-же Засекиной ответ моей матушки на ее записку. Она выслушала меня, постукивая толстыми красными пальцами по оконнице, а когда я кончил, еще раз уставилась на меня.

– Очень хорошо; непременно буду, – промолвила она, наконец. – А как вы еще молоды! Сколько вам лет, позвольте спросить?

– Шестнадцать лет, – отвечал я с невольной запинкой.

Княгиня достала из кармана какие-то исписанные, засаленные бумаги, поднесла их к самому носу и принялась перебирать их.

– Годы хорошие, – произнесла она внезапно, поворачиваясь и ерзая на стуле. – А вы, пожалуйста, будьте без церемонии. У меня просто.

«Слишком просто», – подумал я, с невольной гадливостью окидывая взором всю ее неблагообразную фигуру.

В это мгновенье другая дверь гостиной быстро распахнулась, и на пороге появилась девушка, которую я видел накануне в саду. Она подняла руку, и на лице ее мелькнула усмешка.

– А вот и дочь моя, – промолвила княгиня, указав на нее локтем. – Зиночка, сын нашего соседа, господина В. Как вас зовут, позвольте узнать?

– Владимиром, – отвечал я, вставая и пришепетывая от волнения.

– А по батюшке?

– Петровичем.

– Да! У меня был полицеймейстер знакомый, тоже Владимиром Петровичем звали. Вонифатий! не ищи ключей, ключи у меня в кармане.

Молодая девушка продолжала глядеть на меня с прежней усмешкой, слегка щурясь и склонив головку немного набок.

– Я уже видела мсьё Вольдемара, – начала она. (Серебристый звук ее голоса пробежал по мне каким-то сладким холодком.) – Вы мне позволите так называть вас?

– Помилуйте-с, – пролепетал я.

– Где это? – спросила княгиня. Княжна не отвечала своей матери.

– Вы теперь заняты? – промолвила она, не спуская с меня глаз.

– Никак нет-с.

– Хотите вы мне помочь шерсть распутать? Подите сюда, ко мне.

Она кивнула мне головой и пошла вон из гостиной. Я отправился вслед за ней.

В комнате, куда мы вошли, мебель была немного получше и расставлена с большим вкусом. Впрочем, в это мгновенье я почти ничего заметить не мог: я двигался как во сне и ощущал во всем составе своем какое-то до глупости напряженное благополучие.

Княжна села, достала связку красной шерсти и, указав мне на стул против нее, старательно развязала связку и положила мне ее на руки. Все это она делала молча, с какой-то забавной медлительностью и с той же светлой и лукавой усмешкой на чуть-чуть раскрытых губах. Она начала наматывать шерсть на перегнутую карту и вдруг озарила меня таким ясным и быстрым взглядом, что я невольно потупился. Когда ее глаза, большею частию полуприщуренные, открывались во всю величину свою, – ее лицо изменялось совершенно: точно свет проливался по нем.

– Что вы подумали обо мне вчера, мсьё Вольдемар? – спросила она погодя немного. – Вы, наверно, осудили меня?

– Я… княжна… я ничего не думал… как я могу… – отвечал я с смущением.

– Послушайте, – возразила она. – Вы меня еще не знаете: я престранная; я хочу, чтоб мне всегда правду говорили. Вам, я слышала, шестнадцать лет, а мне двадцать один: вы видите, я гораздо старше вас, и потому вы всегда должны мне говорить правду… и слушаться меня, – прибавила она. – Глядите на меня – отчего вы на меня не глядите?

Я смутился еще более, однако поднял на нее глаза. Она улыбнулась, только не прежней, а другой, одобрительной улыбкой.

– Глядите на меня, – промолвила она, ласково понижая голос, – мне это не неприятно… Мне ваше лицо нравится; я предчувствую, что мы будем друзьями. А я вам нравлюсь? – прибавила она лукаво.

– Княжна… – начал было я.

– Во-первых, называйте меня Зинаидой Александровной, а во-вторых, – что это за привычка у детей (она поправилась) – у молодых людей – не говорить прямо то, что они чувствуют? Это хорошо для взрослых. Ведь я вам нравлюсь?

Хотя мне очень было приятно, что она так откровенно со мной говорила, однако я немного обиделся.

Я хотел показать ей, что она имеет дело не с мальчиком, и, приняв по возможности развязный и серьезный вид, промолвил:

– Конечно, вы очень мне нравитесь, Зинаида Александровна; я не хочу это скрывать.

Она с расстановкой покачала головой.

– У вас есть гувернер? – спросила она вдруг.

– Нет, у меня уже давно нет гувернера.

Я лгал; еще месяца не прошло с тех пор, как я расстался с моим французом.

– О! да я вижу – вы совсем большой.

Она легонько ударила меня по пальцам.

– Держите прямо руки! – И она прилежно занялась наматыванием клубка.

Я воспользовался тем, что она не поднимала глаз, и принялся ее рассматривать, сперва украдкой, потом все смелее и смелее. Лицо ее показалось мне еще прелестнее, чем накануне; так все в нем было тонко, умно и мило. Она сидела спиной к окну, завешенному белой шторой; солнечный луч, пробиваясь сквозь эту штору, обливал мягким светом ее пушистые, золотистые волосы, ее невинную шею, покатые плечи и нежную, спокойную грудь. Я глядел на нее – и как дорога и близка становилась она мне! Мне сдавалось, что и давно-то я ее знаю и ничего не знал и не жил до нее. На ней было темненькое, уже поношенное платье с передником; я, кажется, охотно поласкал бы каждую складку этого платья и этого передника. Кончики ее ботинок выглядывали из-под ее платья: я бы с обожанием преклонился к этим ботинкам… «И вот я сижу перед ней, – подумал я, – я с ней познакомился… какое счастие, боже мой!» Я чуть не соскочил со стула от восторга, но только ногами немного поболтал, как ребенок, который лакомится.

Мне было хорошо, как рыбе в воде, и я бы век не ушел из этой комнаты, не покинул бы этого места.

Ее веки тихо поднялись, и опять ласково засияли передо мною ее светлые глаза – и опять она усмехнулась.

– Как вы на меня смотрите, – медленно проговорила она и погрозила мне пальцем.

Я покраснел… «Она все понимает, она все видит, – мелькнуло у меня в голове. – И как ей всего не понимать и не видеть!»

Вдруг что-то застучало в соседней комнате – зазвенела сабля.

– Зина! – закричала в гостиной княгиня, – Беловзоров принес тебе котенка.

– Котенка! – воскликнула Зинаида и, стремительно поднявшись со стула, бросила клубок мне на колени и выбежала вон.

Я тоже встал и, положив связку шерсти и клубок на оконницу, вышел в гостиную и остановился в недоумении. Посредине комнаты лежал, растопыря лапки, полосатый котенок; Зинаида стояла перед ним на коленях и осторожно поднимала ему мордочку. Возле княгини, заслонив почти весь простенок между окнами, виднелся белокурый и курчавый молодец, гусар с румяным лицом и глазами навыкате.

– Какой смешной! – твердила Зинаида, – и глаза у него не серые, а зеленые, и уши какие большие! Спасибо вам, Виктор Егорыч! Вы очень милы.

Гусар, в котором я узнал одного из виденных мною накануне молодых людей, улыбнулся и поклонился, причем щелкнул шпорами и брякнул колечками сабли.

– Вам угодно было вчера сказать, что вы желаете иметь полосатого котенка с большими ушами… вот я и достал-с. Слово – закон. – И он опять поклонился.

Котенок слабо пискнул и начал нюхать пол.

– Он голоден! – воскликнула Зинаида. – Вонифатий! Соня! принесите молока.

Горничная, в старом желтом платье с полинялым платочком на шее, вошла с блюдечком молока в руке и поставила его перед котенком. Котенок дрогнул, зажмурился и принялся лакать.

– Какой у него розовый язычок, – заметила Зинаида, пригнув голову почти к полу и заглядывая ему сбоку под самый нос.

Котенок насытился и замурлыкал, жеманно перебирая лапками. Зинаида встала и, обернувшись к горничной, равнодушно промолвила:

– Унеси его.

– За котенка – ручку, – проговорил гусар, осклабясь и передернув всем своим могучим телом, туго затянутым в новый мундир.

– Обе, – возразила Зинаида и протянула к нему руки. Пока он целовал их, она смотрела на меня через плечо.

Я стоял неподвижно на одном месте и не знал – засмеяться ли мне, сказать ли что-нибудь, или так промолчать. Вдруг, сквозь раскрытую дверь передней, мне бросилась в глаза фигура нашего лакея Федора. Он делал мне знаки. Я машинально вышел к нему.

– Что ты? – спросил я.

– Маменька прислала за вами, – проговорил он шепотом. – Оне гневаются, что вы с ответом не ворочаетесь.

– Да разве я давно здесь?

– Час с лишком.

– Час с лишком! – повторил я невольно и, вернувшись в гостиную, начал раскланиваться и шаркать ногами.

– Куда вы? – спросила меня княжна, взглянув из-за гусара.

– Мне нужно домой-с. Так я скажу, – прибавил я, обращаясь к старухе, – что вы пожалуете к нам во втором часу.

– Так и скажите, батюшка.

Княгиня торопливо достала табакерку и так шумно понюхала, что я даже вздрогнул.

– Так и скажите, – повторила она, слезливо моргая и кряхтя.

Я еще раз поклонился, повернулся и вышел из комнаты с тем чувством неловкости в спине, которое ощущает очень молодой человек, когда он знает, что ему глядят вслед.

– Смотрите же, мсьё Вольдемар, заходите к нам, – крикнула Зинаида и опять рассмеялась.

Иван Сергеевич Турге́нев (28 октября 1818 - 22 августа 1883) - русский писатель, поэт, член-корреспондент Петербургской АН.

Помню, как раз вечером, возбужденные после пения и танцев, мы все, то есть вся молодая компания, сидели кучкой и тихо о чем-то переговаривались. Тургенев увидал нас, подошел и подсел к нам.
- Ну, вот что, - сказал он, - давайте каждый рассказывать о самой счастливой минуте нашей жизни.
Мы решили, что начнет Иван Сергеевич. Он согласился и рассказал нам историю одной своей любви. В начале этой любви он был несчастлив, мучился ревностью и сомнениями, но вот раз, взглянув в лицо любимой женщины, он встретил ее взгляд. В нем было столько любви, что Тургенев почувствовал конец своим мученьям, и всю жизнь, вспоминая этот взгляд, считал эту минуту самой счастливой в своей жизни. После этого рассказа все те из нас, которые были или считали себя влюбленными, дарили или ловили, эти взгляды любви, воображая, что переживают самую счастливую минуту своей жизни.

Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

Брак, основанный на взаимной склонности и на рассудке, есть одно из величайших благ человеческой жизни.

Женщина не только способна понять самопожертвование: она сама умеет пожертвовать собой.

Счастье - как здоровье: когда его не замечаешь, значит, оно есть.

У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть только настоящее - и то не день - а мгновение.

Эта женщина, когда идет к тебе точно все счастье твоей жизни тебе навстречу несет...

Человек слаб, женщина сильна, случай всесилен, примириться с бесцветною жизнью трудно; вполне позабыть себя невозможно... а тут красота и участие, тут теплота и свет, - где же противиться? И побежишь, как ребенок к няньке.

Только ею, только любовью держится и движется жизнь.

Всякая любовь счастливая, равно как и несчастная, настоящее бедствие, когда ей отдаешься весь.

Не ревнует тот, у кого нет хоть бы капли надежды.

Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, - даже презрение. Да, все чувства... исключая одного благодарности.

Благодарность - долг, всякий человек платит свои долги... но любовь - не деньги.

Порицать, бранить имеет право только тот, кто любит.

Все говорят: любовь - самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен - и ты нарушен; ты только теперь зажил и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть... Воскресают одни бессмертные боги...

В 1850-е годы формируется тип «любовной» тургеневской повести – одного из важнейших жанров в творчестве писателя. К характернейшим образцам этого жанра относятся: «Затишье»(1854), «Яков Пасынков»(1855), «Переписка»(1856), «Фауст»(1856), «Ася»(1859), «Первая любовь»(1860), «Вешние воды»(1872). При известном различии в сюжетах все повести обладают заметной структурой, смысловой и стилевой общностью. Их герои принадлежат, как правило, к дворянской интеллигенции; в большинстве своем это люди, получившие хорошее воспитание и не чуждые культурных интересов. Композиционным и одновременно духовным центром каждой из повестей (за исключением, пожалуй, только «Якова Пасынкова») является образ молодой женщины, по традиции называемой «тургеневской девушкой», чье сердце ждет идеального избранника и готово раскрыться для большой и сильной любви. «Сдержанная страстность» - так можно было бы определить основную характерологическую особенность этого женского типа, восходящего во многом к любимому Тургеневым образу Татьяны Лариной из пушкинского «Евгения Онегина». Другой литературный источник образа «тургеневской девушки» - независимые, уверенные в себе, пренебрегающие консервативной общественной моралью героини романов Жорж Санд, которую увлекавшейся ею в 1840-е годы Тургенев называл «одной из наших святых».

Это независимое, свободолюбивое «жоржсандовское» начало наиболее заметно в героине «Аси», которая, в подражание пушкинской Татьяне, первой признавшейся в любви своему кумиру, сама назначает свидание господину Н.Н., и в героине «Первой любви» княжне Зинаиде, чей образ жизни – а она постоянно окружена поклонниками, ежевечернее посещающими ее дачу,- вызывает у рассказчика, юного Владимира, смешанное чувство недоумения и восхищения: «Как не боялась она погубить свою будущность? Да, думал я, вот это любовь, это страсть, это преданность». Часто в тургеневской «любовной» повести возникает структурная пара: сильный женский персонаж – слабый мужской, слабость которого, исходя из новой концепции любви, правильно бы было объяснить его лишней рефлексивностью и внутренней разочарованностью – плодом традиционного воспитания, где «сдержанность» преобладала над «страстностью» и неизменно подавляла ее. Кроме того, в них присутствуют две стороны: одна – гуманистическая и по эмоциональному наполнению светлая сторона, другая – темная , тайно дискредитирующая идеалы нового гуманизма, если не прямо враждебная им. Ее появление в тургеневском творчестве уместно связать с переломным для всего русского западничества 1848 г. – годом третьей французской революции и начала «мрачного семилетия» в России. 1848 г. ознаменовал кризис русского западничества с его высокими гуманистическими идеалами: верой в исторический прогресс и надеждой на рождение новой сильной личности, свободной от пут догматической Традиции.

Повесть «Ася» - о любви и только о любви, которая, по мнению
Тургенева, «сильнее смерти и страха смерти» и которою «держится
и движется жизнь». Эта повествование имеет необыкновенное
поэтическое обаяние, красоту и чистоту.
Рассказ ведется от первого лица, от имени главного героя - господина
Н. Сама повесть названа именем героини - Аси. С первых
же минут появления ее на страницах рассказа читатель начинает
чувствовать, что героиню окутывает какая-то тайна. Гагин представляет
ее как свою сестру. Но она нисколько не походила на своего брата.
Тайна Аси раскроется через некоторое время из воспоминаний Гагина,
когда выяснится происхождение девушки и читатель увидит, какое
нелегкое детство выпало на ее долю. Романтическая недоговоренность
образа Аси, печать таинственности, лежащей на ее характере и поведении,
придают ей притягательность, очарование, а всей повести -
неизъяснимый поэтический колорит.
Автор раскрывает особенности характера героини через описание
внешности, поступков. О лице Аси рассказчик говорит:«... самое
изменчивое лицо, какое я только видел». А затем пишет: «Ее большие
глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились,
и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен...» Лицо
и вся внешность Аси, видимо, под стать характеру хозяйки, имеет предрасположенность
к быстрому и внезапному изменению. Тургенев
почти не называет чувств, которые владеют героиней в тот или иной
промежуток времени, он в изменениях, в движении рисует ее портрет
- и читатель понимает, что совершается в ее душе. Писатель тщательно
следит не только за содержанием речей, которыми обмениваются
герои, но и за тоном, которым произносятся речи, и за «поединком»
взоров, выражений лиц, за бессловесным общением собеседников.
Основное представление о героине складывается из ее поступков
и поведения в разных ситуациях. Поведение Аси можно в полной
мере назвать экстравагантным. Она со стаканом в руке карабкается
по развалинам, то сидит над пропастью, то хохочет и шалит,
положив сломанную ветку себе на плечо и повязав голову шарфом;
то надевает в тот же день лучшее свое платье и является к обеду
тщательно причесанная, перетянутая и в перчатках; то в стареньком
платьице тихо сидит за пяльцами - совсем как простая русская
девушка; то нарушая всякие правила приличия, готовая на все, назначает
свидание молодому человеку наедине; наконец, решительно
порывает с ним и окончательно уезжает из города, чтобы потерять
своего любимого навсегда. В чем причина такой экстравагантности,
а иногда и экзальтации героини? Как тонкий психолог, Тургенев
часто, не прибегая к скальпелю аналитической мысли, заставляет
самого читателя делать выводы, сопоставляя факты.
Еще один прием использует автор, чтобы дать более полное представление
о героине - отзывы о ней других лиц. Прежде всего, это
ее брат. Рассказывая о детских годах Аси, он обращает внимание
на ненормальные условия воспитания, что не могло не сказаться на
повышенной ранимости, на самолюбии.

воспитания, что не могло не сказаться на
повышенной ранимости, на самолюбии. Да и сама героиня постоянно
размышляет о себе, раскрывая свою душу в как будто случайно
брошенных словах. И тогда мы узнаем, что она мечтает «пойти куда-
нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг... А то дни уходят,
жизнь уйдет, а что мы сделали?» Далеко не заурядная девушка, она
мечтает, как говорит Гагин, о герое, необыкновенном человеке или
живописном пастухе в горном ущелье. И вот герой появляется в ее
жизни. Кто же он? Это молодой человек лет двадцати пяти, веселый,
беззаботный, живущий в свое удовольствие. Он тонко чувствует красоту
природы, наблюдателен, начитан, приобрел познания в области
живописи и музыки, общителен, испытывает интерес к окружающему
миру, к людям. А вот к труду он равнодушен, да и нет ему
надобности в этом. Тем не менее, при всех своих достоинствах и недостатках
он сумел тронуть сердце Аси. Четыре года, проведенные
в пансионе в Петербурге, в душевном одиночестве, развили в ней
мечтательность. Молодые люди, с которыми она случайно встречалась,
ничего не говорили ее уму и сердцу.
А здесь, в экзотической обстановке, на фоне мягкой, чудесной
природы, древних стен и башен, узких улочек старинного городка,
вековых лип, где все дышало романтической сказкой, господин Н.
представился ей необыкновенным человеком. И так случилось, что
и он, неравнодушный к красоте, остановил на ней свое внимание.
Тургенев мастерски показывает зарождение и эволюцию любовного
чувства в герое. При первом свидании девушка, которую увидел
господин Н., показалась ему очень миловидной.
Далее - беседа в домике Гагиных, несколько странное поведение
Аси, лунная ночь, лодка, Ася на берегу, бросающая неожиданную
фразу: «Вы в лунный столб въехали, вы его разбили...», звуки лан-
неровского вальса - этого достаточно для того, чтобы герой почувствовал
себя беспричинно счастливым. Где-то в глубине души у него
рождается мысль о любви, но он не дает ей ходу. Вскоре с удовольствием,
даже со скрытым самодовольством герой начинает догадываться,
что Ася его любит. Он утопает в этом блаженном сладостном
чувстве, не желая заглядывать в самого себя и ускорять события.
Не такова Ася. Полюбив, она готова на самые крайние решения.
И этих решений по существу требует от героя. Но когда Гагин заводит
разговор о женитьбе, господин Н. снова уходит от ответа, как когда-то
уходил от него в разговоре с Асей о крыльях. Успокоив Гагина,
он начинает толковать «хладнокровно по мере возможности» о том,
что следует предпринять в связи с запиской Аси. А затем, оставшись
один, раздумывая о происшедшем, замечает: «Любовь ее меня
и радовала и смущала... Неизбежность скорого, почти мгновенного
решения терзала меня...». И приходит к выводу: «Жениться на семнадцатилетней
девочке, с ее нравом, как это можно!» Так и закончится
история о любви странной девушки Аси.
Тургенев склонен осуждать нерешительность господина Н.Он
объясняет такое решение известным легкомыслием и даже безответственностью
юности, верой молодого человека в то, что жизнь
бесконечна и все может повториться. Очевидно, именно поэтому
он в те годы не слишком долго грустил по Асе, лишь спустя много
лет он понял значение встречи с ней в своей жизни. Отодвигать решение
на неопределенный срок - признак душевной слабости. Человек
должен испытывать чувство ответственности за себя и окружающих
в каждую минуту своей жизни.

Первая любовь

Повесть И. С. Тургенева «Первая любовь» появилась в 1860 г. Автор особенно дорожил этим произведением, наверное, потому, что повесть эта во многом автобиографична. Она очень тесно связана с жизнью самого писателя, с судьбой его родителей, а также с прекрасными и яркими воспоминаниями о его первой любви. Как рассказывал сам автор, «в первой любви я изобразил своего отца. Меня многие за это осуждали… Отец мой был красавец… он был очень хорош - настоящей русской красотой».

Повесть Н.С.Тургенева Первая любовь раскрывает перед читателем характеры людей, подверженных чувству любви. Действующие лица – молодой человек по имени Владимир, его отец Петр Васильевич, его мать, княжна Зина. События, описанные в произведении, произошли много лет назад.
В одном имении среди гостей возникает разговор о первой любви. Один из гостей, Владимир Петрович, говорит, что его первая любовь была не совсем обыкновенная, однако на просьбы рассказать об этом отвечает отказом. Он говорит, что будет лучше, если он все напишет. Через две недели гости встречаются снова. Владимир Петрович приносит тетрадку, в которой записана история любви.
В то время ему было шестнадцать лет. Он жил у родителей, которые снимали дачу возле Калужской заставы. Владимир готовился поступать в университет, но его никто ни к чему не принуждал и он чувствовал себя вполне свободно. Отец обходился с ним равнодушно – ласково, мать почти не замечала его. Отец женился на матери по расчету, она была старше его, и он держался с ней холодно. Мать очень ревновала отца и иногда устраивала ему сцены.
Однажды Владимир гулял по саду. Вдруг до его слуха донесся смех. Через забор он увидел девушку – соседку, стройную и красивую. Владимир чувствует непонятное волнение, ему очень хочется познакомиться с соседями. На следующий день его мать получает письмо от соседей. В нем соседка – княгиня просит посодействовать в решении какой–то проблемы. Владимира посылают к княгине с ответом. Владимир идет к соседям. Пообщавшись с княгиней, он понимает, что она не нравится. Однако он успевает познакомиться с девушкой, которую видел накануне. Ее зовут Зинаида, ей двадцать один год. Она вызывает у юноши огромную симпатию.
Владимир начинает посещать соседей. Однажды, когда он приходит снова, то видит, что Зинаида играет в фанты с пятью мужчинами. Главный приз – право поцеловать Зинаиду. Выигрышный билет достается Владимиру, он счастлив. Весь вечер она отдает ему предпочтение. Вернувшись, домой, юноша долго не может уснуть. Засыпая с трудом, он понимает, что влюбился в свою соседку.
На следующий день Владимир беседует с отцом о Зинаиде, превозносит ее. Отец только посмеивается, а затем идет к соседям. Вечером Владимир, зайдя к Зинаиде, застает ее в задумчивом и расстроенном состоянии.
Через несколько дней юноша вновь заходит к своей соседке. Она бледна, печальна, но причину такого состояния не хочет ему говорить. Владимир теряется в догадках. Он понимает, что у него есть соперник, но не знает его имя. Вернувшись домой, Владимир застает отца и мать за каким-то объяснением: мать в чем-то упрекает отца и он злится…
Однажды, когда Владимир вновь находится у Зинаиды, приходит один из ее поклонников и сообщает, что достал для нее лошадь. Поклонник выражает свое недовольство по поводу этой прихоти девушки: ведь она не умеет ездить на лошади. Зинаида отвечает, что попросит, чтобы ее этому научил отец Владимира, Петр Васильевич. На следующий день, проснувшись рано, Владимир бродит по окрестностям. На одной из тропинок он слышит стук копыт и видит Зинаиду и своего отца…. Проходит несколько недель. В один из дней юноша узнает, что его родители ругались, мать упрекала отца в неверности и знакомстве с Зинаидой. Вскоре Владимир уезжает с родителями в город.
После переезда в город он стал забывать Зинаиду. Но он догадывается, что его отец продолжает встречаться с ней. Однажды он даже видит их снова вместе.
Проходит несколько месяцев. Владимир поступает в университет, его отец умирает. Перед смертью он пишет сыну письмо, в котором говорит: Сын мой, бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы …. Письмо осталось незаконченным. Через четыре года Владимир узнает от знакомых, что Зинаида снова в городе. Она уже вышла замуж, хотя у нее были и проблемы: история с отцом Владимира имела определенные последствия. Владимир очень хочет к ней сходить, но у него нет на это времени. Когда же он приходит к Зинаиде, то узнает, что она скончалась от родов….
Теперь, когда прошло много лет, Владимир Петрович понимает – любовь к Зинаиде была самым большим чувством в его жизни.
Так завершается повесть И.С.Тургенева Первая любовь.

В своем произведении Тургенев четко прослеживает возникновение и развитие любви главного героя. Любовь - это удивительное чувство, оно дарит человеку целую палитру эмоций - от безысходного горя и трагедии до удивительной, возвышающей радости. Юный герой переживает сложный период - свою первую любовь. Это чувство изменило всю его жизнь. Все чувства юноши завораживают читателя, заставляют его ощутить подлинность рассказанной Тургеневым истории.

С какой силой передает автор бурные проявления чувств юноши, который впервые в жизни сталкивается с таким сложным и непостижимым явлением, как невозможность контролировать свои мысли и чувства. Образ Зинаиды также удивителен. На протяжении повествования ее образ претерпевает сильнейшую метаморфозу, она превращается из легкомысленного и беспечного создания в сильную любящую женщину. Также с огромной силой показано чувство отца, обрекающее его на безысходность и трагедию. Достаточно вспомнить, как отец Володи бьет хлыстом по обнаженной руке Зинаиды и она целует оставшийся на руке след от удара.

Первая любовь явилась серьезным испытанием для юноши. Но, несмотря на всю трагичность ситуации, он сумел остаться таким же чистым душой, как был раньше. Об этом свидетельствуют такие строки: «Я не испытывал никакого злобного чувства к отцу. Напротив, он, так сказать, еще больше вырос в моих глазах».

Вешние воды

На основе автобиографического материала в повести «Вешние воды» Тургенев создал новый вариант «лишнего человека», дворянского интеллигента, бесплодно растратившего молодые силы. И в большинстве своих повестей семидесятых годов он стремился прежде всего к созданию типов, добивался того, чтобы в каждом из них душевные качества человека, особенности его жизненного поведения раскрывались в их связях с социальными условиями, с определенным этапом в истории развития русского общества. Таков, в частности, образ Санина. В «Вешних водах» Тургенев сосредоточил внимание на решении не социально-исторических, а чисто психологических задач. Эти задачи определяют творческую позицию автора в данной повести. Здесь с равной глубиной проникновения в мир человеческих чувств разработаны обе главные темы повести: тема чистой, вдохновенной любви Санина и Джеммы и тема слепой, унизительной страсти, жертвой которой оказался Санин после встречи с Полозовой.

Проблематику повести составляют вопросы правды и лжи, радости и страдания, свободы и необходимости, счастья и несчастья; гармонично сочетаются нравственные, эстетические вопросы. Оной из ключевых проблем в повести является проблема любви и взаимоотношений между девушкой и молодым человеком. «Вешние воды» - это история любви и измены «русского за границей»: главный герой, Санин, внезапно влюбляется в прекрасную итальянку Джемму, жившую с семьей во Франкфурте, и столь же внезапно изменяет ей с очень нехорошей барыней Марьей Николаевной Полозовой. Оказывается, что любовь к Джемме была главным событием его жизни, а связь с Полозовой - поворотом к «безрадостному существованию».

Многие авторы сходятся во мнении о том, что в данном автобиографичном произведении есть поток жизни, который подхватывает молодого Санина, не давая ему опомниться, серьезно подумать над происходящим. Он не может даже спокойно пребывать в одной позе, в нем все - движение, готовность подхватить любую игру, романс, реплику. Он растворяется в этом потоке жизни. Первая трогательная любовь к Джемме уступает место в душе героя витальной всепоглощающей страсти к Марии Полозовой и несет, несет его безостановочно к трагическому финалу обещанием беспросветного одиночества и обреченности на душевные муки.

Тургенев назвал Санина человеком «слабым». Во Франкфурте же Санин выглядит как герой: он спас жизнь Эмилю, дрался на дуэли за честь девушки и делал все это по внутреннему нравственному убеждению. Измена Джемме, следовательно, не может быть мотивирована нравственной испорченностью Санина. Основания ее другие: герой «Вешних вод» не может сам определить свою жизнь и плывет по ее течению.

Санин постоянно удивляется тому, что с ним происходит. Во Франкфурте, в тихой уютной кондитерской ему хорошо, его пленила идиллия жизни, похожей на сказку или сон, и эта девушка. Эта любовь, которую Санин еще не осознал, но которую уже смутно почувствовал и на встречу которой безотчетно устремился. Поэтому он и перестал задавать себе ненужные вопросы: « О г-не Клюбере, о причинах, поудивших его остаться во Франкфурте, - словом, о всем том, что волновало его накануне, - он не подумал ни разу» (XI, 36).

Но от того, что Санин перестал тревожиться, ситуация не перестала быть странной; напротив, она вскоре приобрела еще более необычный характер. Санин живет только настоящим, и поэтому случай играет решающую роль в его жизни; этот случай и вовлекает его в самые неожиданные ситуации. И хотя участие в дуэли демонстрирует благородство Санина, благородство естественное, не рассудочное, но в каком-то смысле эта дуэль нелепа. Санин всегда думает как человек, живущий только собою и поступающий согласно мгновенному внутреннему побуждению. Хотя по существу он ставит Джемму в довольно ложное положение (XI, 48,64), совесть Санина остается чистой до тех пор, пока дальнейшие события оправдывают его поступки: пока он, наконец поняв, что любит Джемму, целиком отдается своей первой любви. В своем чувстве Санин не знает пределов ни своему великодушию, ни решимости.

Поток жизни захлестнул Санина. Лишь тогда, когда он покидает Джемму, он снова может задавать себе вопросы: «Очень оно уже странно, - говорит Санин Полозову. - Вчера я, признаться, также мало думал о тебе, как о китайском императоре, а сегодня я еду с тобой продавать мое имение твоей жене, о которой тоже не имею ни малейшего понятия» (XI, 106). И вот Полозова, которая своим практическим умом сумела распознать характер Санина, добивается, казалось бы, невозможного. Она не дает Санину опомниться, задуматься, хотя он хорошо понимает, что «эта барыня явно дурачит его, и так и сяк к нему подъезжает. <…> Презрение он бы почувствовал к себе, если б ему удалось хотя на миг сосредоточиться; но он не успевал ни сосредоточиться, ни презирать себя. А она не теряла времени (IX, 126, 137). Это и есть подчинение воли, в котором нет ничего демонического и загадочного. Санин непосредственен и теперь. Только когда он поддается процессу чистейшей любви, это выглядит высоко и благородно, когда же его подчиняет себе страсть - гадко и низко. Но в обеих частях повести Санин - один и тот же слабый человек, и поступает так, как вели себя «лишние люди» в ранних произведениях Тургенева. Санин вне круга высоких идей, он человек заурядный, но и его личность писатель поверяет той же меркой - любовью. Но в любви Санин - лицо пассивное.

Санин ведет себя вполне логично с точки зрения слабой воли, т.е. отказывается прислушиваться к каким бы то ни было доводам рассудка, а его намерения и предположения нелепы и не имеют никакого практического смысла.

Специфичность «Вешних вод» - в сочетании двух устойчивых у Тургенева мотивов. То, что Санин оказался рабом страсти после пережитой любви к Джемме, должно указывать на способность русского человека слепо подчиняться стихийному течению жизни и ее страстным капризам. Вторая часть повести строится как доказательство этого.

Все случайно и преходяще в жизни: случай свел Санина и Джемму, случай и разбил их счастье. Однако, чем бы ни кончилась первая любовь, она, как солнце, озаряет жизнь человека, и память о ней останется навсегда с ним как животворное начало.

«Вешние воды» - это повесть о любви. Любовь - могучее чувство, перед которым человек бессилен, как и перед стихиями природы. В обычной своей манере Тургенев прослеживает возникновение и развитие любви в Джемме, от первых неясных и тревожных ее ощущений, от попыток героини устоять и преодолеть растущее чувство к порыву беззаветной, на все готовой страсти. Как всегда Тургенев не освещает нам всего психологического процесса, а останавливается на отдельных, но кризисных моментах, когда накапливающееся внутри человека чувство вдруг проявляется вовне - во взгляде, в поступках, в порыве. Глубокий и волнующий лиризм проникает повесть.

В повести проходит мысль о громадной нравственной силе революции, с которой писатель сравнивает чувство первой любви, потрясающее человека.

21. таинственные повести

Идейно-худ. своеобразие «таинственных повестей» Тургенева, их место в литературном процессе 19 века. В 70х гг. начинается новый общественный подъем, к-рый рьяно поддерживает Тургенев. Он вновь возвращается к народным темам, дополняет «Записки охотника» тремя повестями, пишет на историч. темы. Особую группу произвед-й Тург. 70х- начала 80х гг. составляют так наз. «таинственные повести»: «Собака» (1870), «Казнь Тромпана» (1870), «Странная история» (1870), «Сон» (1877), «Песнь торжествующий любви» (1881) и «Клара Милич» (1882). В них Тург. обращается к изображ-ю загадочных явлений человеч. психики: к гипнотич. внушениям, тайнам наследственности, поведению толпы, к необъяснимой власти умерших над душами живых, к подсознанию, галлюцинациям и телепатии. В повестях Тург. придерживается реалистич. принципов. Касаясь загадочных сторон жизни чел-ка и об-ва, Тург. старается не говорить о потусторонних силах. Особ-ти психики старается объяснить с точки зрения реалиста. Привидения и галлюцинации мотивирует расстроенным воображением чел-ка. Тург. не скрывает, что нек-е явления он не может объяснить с точки зрения реализма, но он уверен, что в будущем наука сможет их объяснить. В «таинственных повестях» Тург. продолжает размышлять над загадками рус. национального характера. В «Странной истории», например, его интересует склонность чел-ка к самоотречению и самопожертвованию. Героиня повести Софии, девушка из интеллигентной семьи нашла себе наставника в лице юродивого Василия, проповедующего раскольнические идеи о конце мира и воцарении антихриста. Она пожертвовала всем ради этой идее. Как говорит сам Тург. – я не понимаю такой самоотверженности, но восхищаюсь ею (тут намек на жен декабристов, ради идее поехавших в добровольное изгнание в Сибирь). Образ такой девушки-революционерки (Марианна) выведен им в романе «Новь».

22. стих-я в прозе.

«Стихотворения в прозе», «Реtits poemes en prose», «Senilia», «Gedichte in Prosa».

Последнее стихотворение в прозе в черновом автографе было помечено ноябрем 1879 г. С этого времени наступает перерыв в пол­ тора года: следующая группа стихотворений появилась только в июне 1881 г. Однако писатель не перестает о них думать, - именно в это время он переписывает их набело. В парижском архиве Тургенева (Slave 96) сохранилась большая тетрадь, посвященная исключительно «Стихотворениям в прозе» (беловой автограф). Она содержит в себе 83 стихотворения: 68, переписанных из чернового автографа, за 1877-79 годы и 15 новых, из которых семь написано в июне 1881 г., пять - в июне 1882 г., одно в октябре и два в ноябре 1882 г. Эта большая тетрадь особенно ценна для исследователей творчества Тургенева, являясь единственным полным собранием « Стихотворений в прозе», составленным самим автором в том порядке, какой представлялся ему в то время наиболее совершенным. По этой тетради, строго следуя композиции, определенной Тургеневым, «Стихотворения в прозе» впервые напечатал Шарль Саломон в переводе на французский язык в книге: Тоurguenev. Роemеsеnрrоsе. Рrеmier е traduction integrale publiee dans l"ordre du manuscrit original autographe avec notes par Charles Salomon. Gap . 1931. Там же в послесловии дано подробное описание de visu всей рукописи.

На первом листе тетради есть помета рукой Тургенева: «Эта книга куплена 12 фев./31 янв. 1878 в Париже»; тот же текст повторен и на французском языке. Вслед за ним, на другом листе, идет авторское обращение «К читателю». Над обращением в качестве эпиграфа цитировалась строка из стихотворения Шиллера «Текла». Затем следуют 130 страниц текста сти хотворений с авторской нумерацией «1-135», а в конце тетради - 23 чистых листа. Заглавия еще нет, но рукопись представляет собой законченный цикл «Стихотворений в прозе»; возможно, уже в 1880 году Тургенев мыслил видеть эти стихотворения напечатанными отдельной книгой, так как в этом варианте обращения «К читателю» было: «не читай этой книжки (курсив ред.) сподряд...»

На обороте первого листа Тургенев составил перечень стихотворений под заглавием «Сюжеты». Этот интересный документ нельзя считать оглавлением к тетради беловых автографов, потому что стихотворения здесь записаны в иной последовательности; вместе с тем он не является и списком стихотворений, составленным по черновой тетради, так как здесь нарушен хронологический поря­док их написания. Впервые этот лист был воспроизведен фототипическим способом в указанной выше книге Ш. Саломона и к нему была дана расшифровка текста во французском переводе, не везде правильная.

В этом перечне записано 80 названий стихотворений (если считать, что названия «Дрозд. 1 . 2 » и «Деревня. 1.2» включают каждое по два стихотворения, что в «Арабесках» помечено два стихотворения под одним номером, что под № 66 написано два названия и что, вместе с тем, одно стихотворение повторяется дважды под разными наименованиями - « Морское плавание» и «Уистити»). Тургенев перенес из чернового автографа в перечень прежде всего названия стихотворений 1877-1879 годов, но не в порядке их создания; не вошли сюда следующие шесть названий: Житейское правило («Хочешь быть...») ; К*** («То не ласточка...»); «Я шел среди высоких гор... »; « Когда меня не будет.. .» - все 1878 года; Мы еще повоюем! и Монах. Пропуск их в перечне трудно объяснить. Девять стихотворений записаны под названиями, которые в черновом автографе не встречаются, но легко угадываются. Так, название: 11. Два друга (Смерть, кот(орая) приходит примирить) - соответствует содержанию стих. «Последнее свидание»; 27. Извозчик - стих. «Маша!»; 30. Елисейские поля (беспечальная) - вероятно, стих. « Н.Н. »; 42. Эгоизм и добродетель (Виардо) - стих. «Эгоист»; 49. Vagitus (Крик) - стих. «У-а... У -а!..»; 50. Любовь и Голод - стих. «Два брата»; 53. Бедняк - стих. Милостыня; 63. Уистити - стих. «Морское плавание »; Тучи и белый голубь... (Пейзажи, 2) - «Голуби». Кроме стихот­ворений 1877-1879 годов, в список вошли и три стихотворения 1881-1882 годов, которые впервые были записаны в тетради беловых автографов: 43. Русский язык; 49. Vagitus (У-а... У-а!); 64. Молитва.

Большой интерес представляют 14 названий стихотворений, рукописи которых не обнаружены и которые большей частью, по-видимому, говорят о неосуществленных замыслах писателя. Это: 5. На распутье (Герк(улес)); 6. Завидово; 7. Деревня. 2. 10. 9 фев. 1821; 12. Умирающая мать; 16. Капля; 17. Форум (с головой Цицерона); 41. Два плода; 61. Светляк; 66. Пришитые крылья (?). Две птичьи смерти; 67. Перепелка; 68. Встреча близ сада, 18-й и 20-й в. Из раздела «Сны»: 6. Арабески. 1) Дорога к солнцу. 2) Планета. В этом списке встречается знакомое заглавие - «Перепелка». «Рассказ об умирающей перепелке», упоминаемый Тургеневым в письме от 27 января (8 февраля) 1881 г. к С.А. Толстой, вероятно, сначала в замыслах Тургенева и в его устных рассказах существовал как стихотворение в прозе: во всяком случае он близко примыкает и по теме и по настроению к циклу, почему Тургенев и внес его в этот список (как рассказ он возник позднее - автограф датируется 23 сентября (5 октября) 1882 г.). С замыслами под № 5 и 6 мы встречаемся еще в черновиках 1877-1878 годов. На полях страницы с записью «Сна 1-го» (Встреча) находится следующий список: « Черный дрозд. I . (Черный дрозд). II . Завидово (два лица). Геркулес». Едва ли возможно будет раскрыть содержание всех этих замыслов,- известные до сих пор рукописные материалы и переписка Тургенева не содержат на этот счет каких-либо данных. Однако упоминания о них или пересказ их содержания могут встретиться в мемуарах. Так, Я. П. Полонский в своих воспомина­ниях («И.С. Тургенев у себя, в его последний приезд на родину») передает устные рассказы Тургенева, - в частности, «Капля жизни» и о планете (ср. в перечне - «Капля» и «Планета»).

Заслуживает внимания и попытка писателя выделить некоторые из стихотворений в разделы: «Сны» и «Пейзажи». Списки под названием «Сны» мы встречаем дважды на полях его черновых рукописей. В первый раз список из трех снов («Сон 1-й», «Лазурь» и «Конец света») дан на полях черновика «Сон 1-й»; второй раз - из четырех снов (« Встреча », «Лазурное царство», Старуха, Насекомое - на полях черновика « Старуха ». В перечне мы встречаемся уже со списком из восьми снов.

Названия большей части стихотворений в списке отмечены крестиками; Тургенев ставил их, видимо, около названий тех стихотворений, которые им были уже написаны или переписаны в тетрадь. Крестиков нет прежде всего у тех стихотворений, которые так и остались для нас неизвестными: у № 5, 6, 10, 12, 16, 17, 41, 61, 66 (два названия), 67, 68. Исключением являются два названия «Арабесок», замысел которых, вероятно, был реализован, но рукописи их до нас не дошли. Названия «Черный дрозд. 1 . 2 » отмечены двумя крестиками, - как два самостоятельных произведения, оба переписанные в тетрадь. Напротив, около названия «Деревня. 1.2» стоит только один крестик, свидетельствующий о том, что второе стихотворение под тем же заглавием осталось неосуществленным замыслом автора. Нет крестиков около двух стихотворений, существующих тут же, в беловой рукописи: 43. Русский язык (июнь 1882 г.) и 49. Vagitus (У-а... У-а!..) (ноябрь 1882 г.). Очевидно, когда создавался перечень, они еще не были записаны. Из трех стихотворений 1881-1882 годов только одно - 64. « Молитва » (июнь 1881 г.) - сопровождено крестиком - к этому времени оно было уже написано.

Перечень названий Тургенев начал составлять раньше переписывания стихотворений из черновой тетради в беловую, судя по тому, что некоторые стихотворения носят еще свои первоначаль­ ные названия. Список составлялся в несколько приемов. Доведя его до 30-го, а потом до 38-го номера и записав в разделе «Сны» пять стихотворений, а в разделе «Пейзажи» - два, Тургенев в правом верхнем углу пометил: «6 апр. 47 ст(ихотворений)». Это было, видимо, 6 апреля 1880 г. Потом, разными почерками в три приема, записи велись уже на свободных местах листа. Перечень продолжался, судя по названиям более поздних стихотворений, и в 1881 году. Можно предположить, что переписка стихотворений набело также началась с первой половины 1880 года.

В беловом автографе стихотворения в прозе все перенумерованы и записаны в следующем порядке:

1. Деревня. 2. Старуха (Сон). 3. [Женщина] Встреча (Сон). 4. Нищий. 5. Соперник. 6. Мне жаль.. , 7. Разговор. 8. Собака. 9. Враг и друг. 10. «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной...» (Пушкин). 11. Довольный человек. 12. [Манфред] Проклятие. 13. Близнецы. 14. Дрозд. I . 15. Дрозд. II . 16. Без гнезда. 17. Кубок. 18. Чья вина? 19. Дурак. 20. Чернорабочий и Белоручка (Разговор). 21. Пир у Верховного Существа. 22. Черепья. 23. Восточная легенда. 24. Конец света (Сон). 25. Два четырехстишия. 26. Роза. 27. Маша! 28. Necessittas, Vis , Libertas (Барельеф). 29. Воробей. 30. Последнее свидание. 31. Житейское правило («Хочешь быть спокойным...») . 32. [Фантазия] Посещение. 33. Порог. 34. Насекомое. 35. Гад. 36. Щи. 37. Писатель и критик. 38. С кем спорить? 39. Корреспондент. 40. Старик. 41. «О моя молодость! О моя свежесть!» (Гоголь). 42. К*** . 43. Два богача. 44. Два брата. 45. Памяти Ю. В. 46. «Я шел среди высоких гор...» 47. Когда меня не будет... 48. Христос (Сон). 49. Песочные часы. 50. Нимфы. 51. Эгоист. 52. Сфинкс. 53. Милостыня. 54. Камень. 55. Голуб[ь]и. 56. Завтра! Завтра! 57. Я встал ночью... 58. Лазурное царство (Сон). 59. Природа (Сон). 60. Повесить его! 61. « Как хороши, как свежи были розы... » 62. Что я буду думать... 63. Когда я один... (Двойник). 64. Н. Н. 65. Морское плавание (Пейзаж) . 66. Монах. 67. Стой! 68. Мы еще повоюем! 69. Путь к любви. 70. Фраза. 71. Простота. 72. Брамин. 73. Ты заплакал. 74. Любовь. 75. Молитва. 76. Истина и Правда. 77. Куропатки. 78. Nessun maggior dolore . 79. Русский язык. 80. Попался под колесо. 81. Житейское правило («Если вы желаете...»). 82. У-а... У-а!.. 83. Мои деревья.

Переписывая свои стихотворения в прозе с черновиков в тетрадь беловых автографов и тем самым впервые создавая цикл, Тургенев не разместил их по разделам. Стихотворения, значащиеся в Перечне под рубрикой «Сны», были включены в общий хронологический ряд с подзаголовком «Сон», так же как и « Морское плавание» с подзаголовком «Пейзаж» .

Разрешение на заглавие «Стихотворения в прозе» Тургенев дал в своем письме к Стасюлевичу от 29 сентября (11 октября) 1882 г.: «Со всеми Вашими предложениями насчет заглавия и т.д. вполне согласен». Во французском переводе, появившемся в декабре 1882 г., цикл был назван «Реtits poemes en prose ». Однако в письме к Л. Пичу от 13(25) декабря 1882 г. мы находим опять два названия. «За последние четыре года,- пишет Тургенев, - не написав ничего более или менее значительного и длинного, я набросал целый ряд «Маленьких стихотворений в прозе» (так как, к сожалению, я совсем не поэт) на отдельных листках. О напечатании их я никогда не думал. Но вот до моего русского издателя дошли какие-то слухи о них - и он уговорил меня дать ему около пятидесяти этих «Senilia» (таково, собственно, было их название) для его журнала - конечно, строжайшим образом очистив их от всего автобиографического и личного (...) Собственно говоря, это не что иное, как последние тяжкие вздохи (вежливо выражаясь) старика». В 1883 г. при жизни Тургенева в переводах существовали одновременно оба названия; например, сборник, изданный в Лейпциге, назывался «Senilia», а в Бреславле - « Gedichte in Prosa ». В настоящем издании сохранено двойное название, которое было дано самим Тургеневым в наборной рукописи.

23. тургенев личность и мировоззрение