Степняк кравчинский русская грозовая туча. Кравчинский, сергей михайлович

КРАВЧИНСКИЙ (СТЕПНЯК-КРАВЧИНСКИЙ), СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (1851– 1895) – русский революционер-народник, анархист, писатель. Литературный псевдоним – С.Степняк, другие псевдонимы – С.Михайлов, Абрам Рублев, Владимир Джандиеров, Шарль Обер, С.Горский, Никола Феттер, С.Штейн, Н.Бельдинский.

Родился 1 (13) июля 1851 в с.Новый Стародуб Херсонской губ. в семье военного врача. После окончания орловской военной гимназии поступил в московское военное Александровское училище, оттуда перевелся в петербургское Михайловское артиллерийское училище. В 1870 получил звание подпоручика, но военная карьера не увлекла его. Отслужив год в должности учителя в фейерверкской школе Харьковского военного округа, в 1871 вышел в отставку, поступил в Петербургский лесной институт на агрономический факультет: хотел изучить сельское хозяйство для облегчения общения с крестьянами. В институте увлекся народническими идеями.

В 1872 вошел в кружок Н.В.Чайковского («чайковцев»), где познакомился с С.Л.Перовской, П.А.Кропоткиным и др. Не завершив образования, решил «уйти в народ», заделавшись пильщиком дров (1873). Вел пропаганду среди крестьян Тверской и Тульской губ. Во время пропагандистских скитаний и в разговорах с крестьянами мастерски использовал тексты из Евангелия, которое знал превосходно и из которого делал социалистические выводы. Будучи арестован, смог бежать из-под ареста, после чего перешел на нелегальное положение. Прожив недолго в Москве, в конце 1874 эмигрировал в Швейцарию. Зная несколько иностранных языков, в эмиграции жил литературным трудом, переводя на русский романы зарубежных писателей и публикуя свои статьи о России и русских революционерах. Его пропагандистское творчество началось со сказок. Известны его Сказка о копейке (1874), рисовавшая судьбу мужицкой копейки, которую отнимали у крестьянина то барин, то поп, то купец, сказки Мудрица Наумовна (1875), о которой одобрительно отозвались И.С.Тургенев и Г.И.Успенский, а также сказочная притча Из огня да в полымя (1876). Популяризируя идеи социализма, Кравчинский через популярную форму сказок по сути призывал к бунту. На каждом издании его сказок указывалось, что оно издано в Москве и разрешено цензурой, хотя на самом деле эти сказки выходили мизерным тиражом и за границей за рубежом.

Получив известие о начавшемся в 1875 в Герцеговине восстании южных славян против турецкого ига, Кравчинский отправился на фронт, рассчитывая приобрести там опыт «инсуррекционной войны» (вооруженного восстания) для применения его впоследствии в революционных действиях на родине. После подавления восстания вернулся в Россию, где испытал разочарование от неудач первого «хождения в народ» своих товарищей по народническим кружкам. Отсутствие ясной перспективы, арест друзей тяжело отразились на его душевном состоянии.

Воспользовавшись организованным анархистами восстанием в итальянской провинции Беневента, в 1875 вновь выехал за рубеж, участвовал в восстании, был арестован итальянской полицией. Итальянский суд приговорил его к смерти, но в январе 1878 Кравчинский был амнистирован. Уже через месяц он оказался в Женеве, где вместе с Б.Аксельродом, Л.ГДейчем принял участие в создании анархистского печатного органа – журнала «Община». Это издание стремилось объединить в социально-революционную партию разрозненные народнические течения. Вышло 9 номеров журнала (около 1000 экз. каждый), в них анализировались итоги «хождения в народ», публиковались материалы судебных процессов над народниками.

Возвратившись нелегально в мае 1878 в Россию, примкнул к «Земле и воле», хотя и расходился с некоторыми ее членами в вопросе о методах борьбы. Занимался устройством нелегальной типографии, был редактором первого и последующих 4-х номеров газеты «Земля и воля. Социально-революционное обозрение», в котором публиковались многие владевшие пером народники, в том числе Г.В.Плеханов.

Придя одним из первых к признанию террора наиболее результативным методом борьбы с правительством, 4 августа 1878 среди бела дня в центре Петербурга заколол кинжалом шефа жандармов Н.А.Мезенцова – как ответ на подписание им смертного приговора революционеру Ковальскому. Сумел скрыться, бежал за рубеж, где опубликовал брошюру «Смерть за смерть» с объяснением мотивов покушения. С конца 1878 был в Швейцарии, где жил под чужим именем, занимаясь переводческой работой.

После убийства Александра II в 1881 из-за требований русского правительства экстрадировать его в Россию, Кравчинский покинул Швейцарию и нелегально перебрался в Италию. Вскоре в миланской газете «Pungolo» («Жало») стали выходить его очерки о русском революционном движении, подписанные псевдонимом «Степняк» и образовавшие целую серию (получила название «La Russia sotteranea» – «Подпольная Россия»). Они вызвали огромный интерес у читателей, весной 1882 уже вышли отдельной книгой на итальянском языке и вскоре были переведены на другие языки мира. Сочинение С.М.Степняка-Кравчинского стало героической одой русским революционерам, боровшимся методами террора за народное счастье. Его книги вызвали сочувственные отклики Э.Золя, А.Доде, М.Твена, Э.Реклю, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого. Царские правительство потребовало экстрадиции писателя, и он, покинув Италию, с 1884 стал жить в Лондоне с невенчанной женой Ф.М.Личкус и ее сестрой А.М.Личкус (это считалось тогда «революционным», эпатирующим и довольно экстравагантным).

Лондонский период его жизни стал самым плодотворным. Придя к выводу о бесперспективности политики террора, он занялся литературным трудом, стремясь ярче описать бесправие трудового народа России, жестокости царского режима. В 1885 в Лондоне вышла на английском языке его книга «Russia under the Tsars» («Россия под властью царей»), буквально сразу же, в тот же год, переизданная в Швеции, Франции и США. В ней с искренним сердечным жаром говорилось о произволе жандармерии и бесправии крестьян, о разгуле реакции после событий 1 марта 1881 (убийства Александра II), обосновывалась неизбежность падения царского режима.

В 1886 вышла третья книга Кравчинского – Русская грозовая туча , посвященная национальному вопросу и царской армии. В ней впервые прозвучало предостережение о том, что русский абсолютизм может быть реальной угрозой демократии в Западной Европе. В монографии Русское крестьянство, его экономическое положение, общественная жизнь и религия (1888) автор выступал уже не просто как писатель-обличитель, но как аналитик, исследовавший «океан горя, слез, отчаяния и разорения». Так в четырех книгах 3ападу была представлена широкая картина русской жизни и общественной мысли, написанная очевидцем и участником событий.

Отдавая много сил публицистике, статьям, рецензиям, выступая с лекциями, участвуя во всевозможных митингах, Степняк-Кравчинский собирался написать художественное произведение о своих соратниках – русских революционерах, отдавших жизнь за свободу народа, показать, как он сам писал, «душевную сущность этих восторженных друзей человечества». Его мечте суждено было реализоваться вначале на английском языке; в редактировании нового романа принимали участие дочь К.Маркса Элеонора Маркс и ее муж Эдуард Эвелинг, убедившие Степняка-Кравчинского озаглавить роман The Career of a Nihilist (Жизнь нигилиста ). Осенью 1888 он вышел в свет. Главный герой романа, Андрей Кожухов, неся в себе много биографических черт автора, представлял собирательный героический образ борца за народное благо, «доходившего в своем служении народу до степени религиозного экстаза». Писатель мечтал увидеть роман на русском языке, но это ему не довелось; лишь после его смерти его вдова перевела и издала роман в России под названием Андрей Кожухов .

Одновременно с литературной работой Степняк-Кравчинский занимался общественной деятельностью. В конце 1889 при его активном участии было создано «Общество друзей русской свободы», которое собирало средства для помощи русским политзаключенным и организовывало митинги в их защиту. С середины 1889 общество стало издавать на английском языке журнал «Свободная Россия», его редактором стал также Степняк. По его же инициативе в 1891 был создан «Фонд вольной русской прессы», издававший и транспортировавший в Россию нелегальную литературу (запрещенные произведения В.Г.Короленко, В.В.Берви-Флеровского и самого Кравчинского, среди них – эссе Заграничная агитация и Чего нам нужно и начало конца , оба 1892). В те же годы писатель создает и издает на русском языке повесть Домик на Волге – рассказ о русских революционерах с главным героем Владимиром Муриновым, погибавшим во имя свободы народа.

В 1893 Степняк-Кравчинский сам перевел на русский язык написанную им ранее книгу Подпольная Россия и издал ее тиражом 5000 экз. В России она стала настольной книгой для молодежи, избиравшей путь служения общественному благу. В конце 1895 «Фонд вольной русской прессы» решил по примеру газеты «Колокол», издававшейся за полвека до того А.И.Герценом издавать революционную газету на русском языке и предложил Степняку стать ее редактором. Эту инициативу поддержали все русские эмигранты, в том числе и Г.В.Плеханов.

Сам же Кравчинский заканчивал в то время новую книгу King Stork and King Log (Царь-чурбан и царь-цапля ), аллегорические описывавшую последние дни царствования Александра III и начало правления Николая II (вышла в свет в 1895). К этому времени он признавал устаревшей тактику индивидуального террора, предпочитавшуюся «Народной волей», и обосновывал свой переход в лагерь левого либерализма. На его письменном столе даже лежали начальные главы нового романа о революционной молодежи 19 в., в котором должны были быть выведены образы К.Ф.Рылеева, С.Л.Перовской, А.И.Желябова, С.П.Халтурина.

Но 11 (23) декабря 1892 ранним утром Кравчинский, выйдя из дому в Лондоне на очередное совещание по поводу издания новой газеты и, будучи погруженным в свои мысли, не заметил приближавшегося пригородного поезда. 44-летний писатель был сбит им на переезде. Похороны 28 декабря 1895 сопровождали многотысячные толпы. На траурном митинге выступали английский поэт Уильям Моррис, итальянский революционер Энрико Малатеста, немецкий социалист Эдуард Бернштейн, дочь К.Маркса Элеонора, русский анархист П.А.Кропоткин. Все они говорили о вкладе погибшего в международное социалистическое движение, о революционном романтизме в его творчестве.

Беллетристические и полубеллетристические произведения Степняка-Кравчинского первоначально писались для иностранцев, на иностранных языках, и это наложило на них своеобразную печать (наивно-восторженный характер стиля и описания жизни русских революционеров-террористов). Тем не менее, они, нелегально переправлявшиеся в Россию, воспитали несколько поколений русских революционеров. Большая часть его сочинений была собрана и издана в Петербурге издательством «Светоч» в 1907. Незаурядная личность писателя нашла отражение во многих мемуарах его современников – Н.А.Морозова, Кропоткина, Плеханова, В.И.Засулич, Б.Шоу, Г.Брандеса, в произведениях известных писателей и поэтов – Э.3оля, Э.Л.Войнич (была знакома с ним и дружила), А.А.Блока.

См. также НАРОДНИЧЕСТВО.

Лев Пушкарев, Наталья Пушкарева

Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский (настоящая фамилия Кравчинский , псевдоним С. Степняк ; 1 (13) июля 1851, село Новый Стародуб Херсонской губернии - 11 (23) декабря 1895, Лондон) - выходец из дворян, российский революционер-народник.
Родился в семье военного врача. Окончил Орловский кадетский корпус, после чего поступил в московское Александровское военное училище, откуда перевёлся в петербургское Михайловское артиллерийское училище. В 1870 году получил звание подпоручика; отслужив год, ушёл в отставку.
В 1871 году поступил в Санкт-Петербургский лесной институт на агрономический факультет, где увлёкся революционными идеями. В 1872 году примкнул к кружку «чайковцев». Не завершив образования, одним из первых предпринял попытку «хождения в народ» осенью 1873 года. Агитировал крестьян Тульской и Тверской губерний, используя при этом тексты из Евангелия и делая из них социалистические выводы.
Вскоре был арестован, бежал и, прожив недолгое время в Москве на нелегальном положении, эмигрировал в Швейцарию в конце 1874 года. Летом 1875 года участвовал в Герцеговинском восстании, сотрудничал в газете «Работник» (Женева) бакунистского направления. За годы пребывания за границей Степняк-Кравчинский неоднократно встречался с русскими политэмигрантами Г. А. Лопатиным, П. Н. Ткачёвым, П. Л. Лавровым, М. А. Бакуниным и др. В результате он отказывается от программ и бакунистов, и лавристов, считая, что в России невозможны ни немедленная революция, ни планомерная социалистическая пропаганда. Степняк-Кравчинский выдвигает идею «пропаганды действием» - организации «показательного бунта», который будет подавлен, но подаст пример самопожертвования. В пропагандистских сказках - «Сказка о копейке» (1874), «Мудрица Наумовна» (1875), «Из огня да в полымя!…» (1876) и др. Кравчинский популяризовал идеи социализма, рассказывал о Карле Марксе, призывал к бунту. После подавления Герцеговинского восстания вернулся в Москву, где участвовал в организации и исполнении нескольких дерзких побегов из тюрем своих друзей. Но, испытав разочарование от неудачной деятельности народнического движения и расстроенный отсутствием перспектив развития и арестами своих друзей, вновь выехал за границу.
В 1877 году участвовал в вооруженном восстании бакунистов в итальянской провинции Беневенто. Был арестован и приговорён к смертной казни, но в январе 1878 года амнистирован. Уже в феврале того же года, в Женеве, Кравчинский вместе с П. Б. Аксельродом и Л. Г. Дейчем организовывают анархистский печатный орган - журнал «Община». Основными задачами журнала были освещение, анализ народовольческого опыта и попытка объединения разрозненных народнических течений.
В мае 1878 года нелегально возвращается в Россию, где примыкает к «Земле и Воле» и становится главным редактором первых четырёх номеров газеты «Земля и воля. Социально-революционное обозрение». В нём публикуются работы многих народников, в том числе Г. В. Плеханова.
Взгляды на революционную борьбу Кравчинского кардинально изменяются, он окончательно отказывается от тактики «хождения в народ» и приходит к выводу, что единственный действенный метод борьбы в России - террор.
4 августа 1878 года в центре Петербурга среди бела дня Сергей Кравчинский заколол насмерть кинжалом-стилетом шефа жандармов Н. В. Мезенцова. Совершённое им убийство Кравчинский оправдывал как ответ на множественные аресты народников-пропагандистов и смертный приговор, вынесенный террористу Ковальскому. После покушения бежал в Швейцарию, где опубликовал брошюру «Смерть за смерть», в которой объяснял мотивы покушения. Вернуться назад в Россию ему уже не удалось.
До 1881 года жил в Швейцарии под псевдонимом и занимался переводами. После убийства Александра II и последовавшей за этим реакции русское правительство потребовало экстрадиции Кравчинского, и он нелегально перебрался в Италию.
Здесь в миланской газете «Pungolo» («Жало») он публикует серию очерков о российском революционном движении, которые легли в основу книги «Подпольная Россия».
Проживая в Лондоне, он уделяет много времени творчеству. В 1885 году выходит его книга «Russia under the Tsars» (Россия под властью царей), в том же году она переиздаётся в Швеции, Франции, США. Через год издаётся следующая книга «Русская грозовая туча», а в 1888 году монография «Русское крестьянство, его экономическое положение, общественная жизнь и религия». В четырёх книгах, обличая царскую реакцию 1881-1887 годов, анализируя положение крестьян, рассматривая национальную политику в армии, Кравчинский прославлял героическую борьбу революционеров.
В 1888 году, под редакцией Элеоноры и Эдуарда Эвелингов, выходит роман Кравчинского «The Career of a Nihilist» (Жизнь нигилиста).
Кроме творческой работы Кравчинский активно участвует в общественной жизни, посещает различные митинги, выступает с лекциями. В 1890 году в Англии по его инициативе возникло «Общество друзей русской свободы», которое занималось пропагандой против российского самодержавия и поддержкой российских революционеров, выпускало англоязычный ежемесячник «Свободная Россия» (Free Russia). Редактором журнала до 1893 года был сам Кравчинский, затем его сменил Ф. В. Волховский. В 1891 году после поездки Кравчинского в США здесь возникло американское отделение «Общества друзей российской свободы».
В тот же период Кравчинский организует «Фонд вольной русской прессы», который занимался изданием и переправкой в Россию агитационной литературы. Во многом именно на темах, поднятых изданиями Фонда, основывалась большая часть социалистической пропаганды против царской России. В эти годы Кравчинский пишет повесть «Домик на Волге» и два эссе: «Заграничная агитация» и «Чего нам нужно и начало конца».
В 1891 году писатель, познакомившись с Хесбой Стреттон, собирает материал для книги о сектантах-штундистах в России. Итогом этой деятельности стали два варианта книги - роман «Штундист Павел Руденко» и изданный в 1895 году на английском языке «Великий путь Скорби» (Highway of Sorrow at the close of the 19-th Centure). Несмотря на столь тесное соавторство, по просьбе Степняка его имя не было упомянуто, и на обложке вместо него были указаны шесть звёздочек.
В 1893 году писатель сам переводит «Подпольную Россию» на русский язык и издает её тиражом 5000 экземпляров. Для революционно настроенной молодёжи книга становится настольной. В 1895 году вышла в свет его последняя книга «King Stork and King Log» («Царь-чурбан и царь-цапля»), в ней были описаны конец правления Александра III и первые дни правления Николая II. Незадолго до смерти Степняк-Кравчинский начал активно обсуждать возможность общеоппозиционного печатного издания на русском языке «Земский Собор», который должен был нелегально распространяться в России. Из России деятельную помощь должен был оказать известный адвокат Л. А. Куперник, который в августе 1895 года встречался в Лондоне с Кравчинским.
23 декабря 1895 года Степняк-Кравчинский погиб, случайно попав под поезд.

Серге́й Миха́йлович Степня́к-Кравчи́нский (настоящая фамилия Кравчинский , псевдоним С. Степняк ; 1 () июля , село Новый Стародуб Херсонской губернии - 11 () декабря , Лондон) - выходец из дворян , российский революционер-народник , в 1878 году совершил теракт - убийство шефа жандармов Н. В. Мезенцова , после чего был вынужден скрываться за границей. Находясь в политической эмиграции, продолжил активную организаторскую, агитационную, пропагандистскую деятельность против царского самодержавия и в поддержку революционных преобразований в России. Занимался публицистической и журналистской деятельностью.

Ранняя биография

Родился в семье военного врача. Окончил Орловский кадетский корпус , после чего поступил в московское Александровское военное училище , откуда перевёлся в петербургское Михайловское артиллерийское училище . В 1870 году получил звание подпоручика ; отслужив год, ушёл в отставку.

Участие в революционном движении

Вскоре был арестован, бежал и, прожив недолгое время в Москве на нелегальном положении, эмигрировал в Швейцарию в конце 1874 года . Летом 1875 года участвовал в Герцеговинском восстании, сотрудничал в газете «Работник» (Женева) бакунистского направления. За годы пребывания за границей Степняк-Кравчинский неоднократно встречался с русскими политэмигрантами Г. А. Лопатиным , П. Н. Ткачёвым , П. Л. Лавровым , М. А. Бакуниным и др. В результате он отказывается от программ и бакунистов, и лавристов, считая, что в России невозможны ни немедленная революция, ни планомерная социалистическая пропаганда. Степняк-Кравчинский выдвигает идею «пропаганды действием» - организации «показательного бунта», который будет подавлен, но подаст пример самопожертвования. В пропагандистских сказках - «Сказка о копейке» (1874), «Мудрица Наумовна» (1875), «Из огня да в полымя!…» (1876) и др. Кравчинский популяризовал идеи социализма, рассказывал о Карле Марксе , призывал к бунту. После подавления Герцеговинского восстания вернулся в Москву, где участвовал в организации и исполнении нескольких дерзких побегов из тюрем своих друзей. Но, испытав разочарование от неудачной деятельности народнического движения и расстроенный отсутствием перспектив развития и арестами своих друзей, вновь выехал за границу.

Взгляды на революционную борьбу Кравчинского кардинально изменяются, он окончательно отказывается от тактики «хождения в народ» и приходит к выводу, что единственный действенный метод борьбы в России - террор .

Убийство шефа жандармов Н. В. Мезенцова

Личная жизнь

В эмиграции Кравчинский женился на Фанни Марковне Личкус, дочери купца. С ними же жила Анна Марковна Личкус, сестра Фанни.

Работа

Новые книги

Образ в литературе

• Личность Кравчинского отражена во многих мемуарах (Н. А. Морозова , П. А. Кропоткина , В. И. Засулич , Б. Шоу , Г. Брандеса), а также в «Возмездии» А. А. Блока .
• Он стал прототипом героев Э. Золя «Жерминаль » и Э. Войнич «Овод ».

Наследие

Библиография

Сочинения

• Степняк-Кравчинский С. М. Собрание сочинений / С написанными для настоящ. издания воспоминаниями П. А. Кропоткина и фототипич. портр. Степняка. Ч. 1: Штундист Павел Руденко. - СПб.: б. и., 1907. - 224 с.: портр.
• Степняк-Кравчинский С. М. Собрание сочинений. Ч. 3: 1. Домик на Волге.2. Новообращенный.3. Сказка о копейке / Степняк-Кравчинский С. М. - СПб.: б. и., 1907. - 241 с.: портр.
• Степняк-Кравчинский С. М. Собрание сочинений. ч. 4: Андрей Кожухов / Степняк-Кравчинский С. М. - СПб.: б. и., 1907. - 306 с.: портр.
• Степняк-Кравчинский С. М. Собрание сочинений. Ч. 5: Эскизы и силуэты. Ольга Любатович . N 39. Жизнь в городишке. Степан Халтурин . Волшебнику. Гарибальди / Степняк-Кравчинский С. М. - СПб.: б. и., 1907
• Степняк-Кравчинский С. М. Андрей Кожухов: Роман из эпохи семидесятых годов / Послеслов. Д. Юферева. - М.: Гослитиздат, 1950. - 342 с.
• Степняк-Кравчинский С. М. Россия под властью царей: пер. с англ. / Вступит. статья Е. Таратуты. - М.: Мысль, 1964. - 407 с.: портр.
• В лондонской эмиграции. М.: Наука, 1968.
• Степняк-Кравчинский С. М. Избранное / Предисл. А. И. Володина. Худож. А. Виноградов. - М.: Худож. лит., 1972. - 584 с.: ил., портр.
• Сочинения в двух томах. М.: Художественная литература, 1987.
• Штундист Павел Руденко: роман. - СПб. : Христианское общество «Библия для всех», 1997. - 216 с. ISBN 5-7454-0161-3
• Грозовая туча России. М.: Новый Ключ, 2001. ISBN 5-7082-0113-4
• The Russian Peasantry (Русское крестьянство, 2 тт., 1888).
• «О правде и кривде» (Женева, 1875)
• «Из огня да в полымя! или Вот тебе бабушка и Юрьев день!» (Лондон, 1876)
• «Русская грозовая туча» (1886),
• «King Stork and King Log» (Царь-чурбан и царь-цапля).
• «Сказка о копейке» (1874 - Швейцария)
• «Мудрица Наумовна» (рус. 1875 - Англия, без указания имени автора), где Степняк-Кравчинский задался целью изложить в доступной народу форме суть 1-го т. «Капитала» К. Маркса (см. Социализм, Экономика); третья часть сказки называется «Будущее царство» - это второе в рус. лит-ре после «Четвертого сна Веры Павловны» Н. Г. Чернышевского прямое изображение коммунистического общества , которое автор называет «работницким».
• «Новообращенный».

Литература

• Иванов Ю. Н. Публицистика С. М. Степняка-Кравчинского в оценке английской прессы 80-х годов XIX в. // Из истории нового и новейшего времени. Вып. II. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1969.
• Дальцева М. 3. Счастливый Кит: Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском. - М.: Политиздат, 1979. (Пламенные революционеры). - 335 с., ил.
• Брандес Г. Русские впечатления. М.: ОГИ, 2002. ISBN 5-94282-183-6
• Могильнер М. Мифология «подпольного человека» / Могильнер М. // Культурология: Дайджест. - 2003. - N 4 (27). - С. 48-60.
• П. Маевская Слово и подвиг. Жизнь и творчество С. М. Степняка-Кравчинского (1968)
• Русский друг Энгельса. Рассказ об интернациональных связях русского революционера-народника С. М. Степняка-Кравчинского. М., 1970.
• С. М. Степняк-Кравчинский - революционер и писатель. М., 1973.
• Шишко Л. Э. Сергей Михайлович Кравчинский и кружок чайковцев. Из воспоминаний и заметок старого народника // Грозовая туча России / Сост., предисловие и примеч. Б. Романова. - М., 2001. С. 285-334.

Ссылки

• Степняк-Кравчинский С. М. «La Russia sotteranea» (Подпольная Россия)
• Степняк-Кравчинский С. М. «Russia under the Tsars» (Россия под властью царей, 1886)(выдержки)
• Памфлет Сергея Степняка-Кравчинского «Смерть за смерть» , написанный им после убийства шефа жандармов Мезенцова
• Степняк-Кравчинский С. М. Некролог на смерть С. И. Бардиной
• Степняк-Кравчинский С. М. «The Career of a Nihilist» (Жизнь нигилиста, 1889), изданная затем по-русски под названием «Андрей Кожухов»
• Степняк-Кравчинский С. М. «Домик на Волге»

Примечания

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся 13 июля
• Родившиеся в 1851 году
• Родившиеся в Петровском районе
• Родившиеся в Херсонской губернии
• Умершие 23 декабря
• Умершие в 1895 году
• Умершие в Лондоне
• Политики по алфавиту
• Выпускники Орловского кадетского корпуса
• Жертвы наезда поезда
• Народовольцы
• Писатели России XIX века
• Революционеры России
• Революционеры Италии
• Революционеры Украины
• Революционеры Боснии и Герцеговины
• Русская дореволюционная эмиграция
• Русские писатели XIX века
• Социалисты России

Wikimedia Foundation . 2010 .

Воспоминания Засулич Вера Ивановна

Сергей Михайлович Кравчинский (Степняк)

28 декабря 1895 года громадная толпа жителей Лондона собралась на площади, перед вокзалом, чтобы проводить останки умершего русского изгнанника-революционера, Сергея Михайловича Кравчинского, писавшего под именем Степняка. По отзывам английской прессы, такого широкого и торжественного выражения общественного сочувствия давно не видал Лондон.

Я знал Степняка и в течение нескольких лет пользовался его дружбой и добрыми советами - говорил в своей прощальной речи член английского парламента, рабочий социалист Джон Берне. - Я знал его за доброго, верного друга угнетенных всех национальностей… Он соединил в себе сердцу льва и добродушие ребенка. Это был великодушный человек и крупная; личность в революционном движении Европы. И вот, чтобы засвидетельствовать это перед целым светом, мы сошлись здесь, в самом сердце Лондона; где свободно пользуемся тем, чего там страстно добиваются и за что борются все русские, подобные Степняку…

«Великодушный человек»… «Сердце льва и добродушие ребенка»… Берне указал действительно характерные черты погибшего изгнанника.

Джону Бернеу, как и воем своим многочисленным заграничным знакомым и читателям последнего десятилетия покойный был известен под именем Степняка. Но в революционной, «подпольной России» семидесятых годов одним из самых популярных, самых любимых имен было имя Сергея Кравчинского. Оно тесно срослось с самыми первыми шагами революционного движения.

Кравчинский как будто лишь вместе с этим движением появился на свет божий. О его детстве почти ничего не известно самым близким его людям. Он о нем никогда не рассказывал. Где родился - он, кажется, и сам не знал. Отец был военным доктором и, следуя за полком, семья часто переезжала с места на место. Учился он в Орловском кадетском корпусе, затем в пербургском артиллерийском училище; был произведен в офицеры, но скоро вышел в отставку и поступил студентом в Лесной институт.

В начале семидесятых годов, незабвенных для каждого, кто принимал тогда участие в движении, Кравчинскому было около двадцати лет. Он участвовал в самых первых шагах образовавшегося в Петербурге в 1872 г. кружка молодежи, ставшего потом известным под именем кружка чайковцев, и был одним из самых деятельных и несомненно самым талантливым его членом.

Занявшись сперва распространением хороших легальных книг среди учащейся молодежи, кружок скоро перешел к пропаганде среди рабочих, и Кравчинский читал им популярные лекции за Невской заставой.

В 1873-74 гг. кружок чайковцев, а за ним и вся захваченная движением интеллигентная молодежь принимается за пропаганду среди крестьян и одним из первых отправляется «в народ» Кравчинский . Чтобы иметь предлог для своего появления в деревне и не возбудить подозрительности крестьян, пропагандисты считали нужным знать деревенские работы или какое-нибудь обычное в деревне ремесло. Для большинства интеллигентов, не привычных ни к какому ручному труду, это представляло почти непреодолимые трудности. Сергей Кравчинский, кроме железного здоровья и большой физической силы, отличался еще необыкновенной способностью ко всякому ручному труду. Он как та сразу выучивался всему, за что брался, и при этом очень любил физическую работу. Это пристрастие осталось у него на всю жизнь. Даже здесь, в Лондоне, заваленный литературной работой, он; сам прокладывал газовые трубы в своей квартире, делал мебель, красил полы, двери и проч. Благодаря этой способности, Кравчинский был одним из немногих пропагандистов, ничуть не отстававших в работе от настоящих рабочих.

Еще недавно, незадолго до смерти, вспоминая об этом времени, Сергей с оживлением, с видимым удовольствием уверял, что «был, право же, хорошим рабочим. Все хвалили. Работал лучше самого Рогачева (разгибавшего подковы силача-товарища, с которым он вместе ходил „в народ“). Тот, конечно, был сильнее, сразу больше поднимет, но не так вынослив. К вечеру бывало совсем раскиснет, а я ничего».

Одно время он жил у молокан, расспрашивал их об их игре и рассказывал, им о «своей». Ему не раз случалось вспомнить о том голоде, который он там добровольно переносил. Молокане часто постятся, и пост у них заключается в том, чтобы ничего не есть по целым суткам, при чем работа продолжается, как обыкновенно.

Можно бы, конечно, на стороне достать чего-нибудь поесть, никто бы не заметил, - рассказывал он, - но по моему это было бы бессовестно.

По все, за что ни брался Сергей, он всегда вкладывал свою душу и все делал «по совести».

Для той же пропаганды Кравчинский написал и свои первые литературные произведения: «Мудрицу Наумовну» и «Сказку о копейке» , в которых поэтически изложил свои социалистические идеи. Странные это вышли сказки. Через 3–4 года их автор делал уже самые презрительные гримасы, когда ему упоминали о них. Но в отместку заставлял свою близкую приятельницу Эпштейн , любившую дразнить его этими сказками, немедленно сознаться, что как они ни были плохи, а все же многие, и она в том числе, проливали над ними слезы. И в самом деле, хотя в этих юношеских произведениях автор не успел еще справиться ни с собственной фантазией, ни с идеями, ни со способом их изложения, он все же выразил что то, соответствовавшее восторженному настроению части его товарищей и способное, при первом чтении, вызвать слезы наиболее впечатлительных из женщин.

Полный жизни, которою заражал всех окружающих, художник по складу ума, идеализировавший, преувеличивавший хорошие качества своих приятелей и безмерно восхищавшийся ими, в то же время искренний, простой и ласковый, как ребенок, в своих личных сношениях с людьми, Кравчинский был общим любимцем и гордостью товарищей.

Не мудрено, что когда начались аресты, всем хотелось отправить за границу именно его. Но в то же время осесться в Европе он еще не мог. Воинственные стороны его натуры, жажда практической революционной деятельности брали в нем слишком сильный перевес над задатками литературного таланта. Удержать его подольше вдали от родины могла только перспектива вооруженной борьбы за симпатичную ему цель. Участие в такой борьбе, кроме своей непосредственной привлекательности, давало также возможность приобрести военную опытность, которая, по его убеждению, могла пригодиться на службе будущей русской народной революции.

Так он участвовал в Герцеговинском восстании, предшествовавшем русско-турецкой войне, и ему, как бывшему артиллеристу, была там поручена батарея .

В 1876 г. он был в Петербурге, где движение казалось сравнительно затихшим. Вновь образовавшаяся организация, прославившаяся впоследствии под именем «Земли и Воли», еще не успела тогда приобрести преобладающего влияния, а остатки чайковцев были заняты, главным образом, помощью многочисленным заключенным в тюрьмах пропагандистам. Наиболее живым делом представлялось устройство побегов из тюрем; в нем Кравчинский и принял деятельное участие.

Начало 1877 г. снова застает его за границей, в Италии, куда он взялся сопровождать одну больную приятельницу. Здесь он сошелся с группой итальянской молодежи, воспитавшейся под влиянием Бакунина и походившей во многом на русских революционеров того времени. Вместе со своими итальянскими приятелями он составил план вооруженного восстания, написал для них статью о приемах партизанской войны и вместе с ними отправился в итальянскую провинцию Беневенто, где решено было начать восстание в надежде, что к нему присоединится местное население. Эта надежда, однако, не оправдалась, и приезжие революционеры были почти тотчас; же арестованы. Вместе с другими, Кравчинский просидел десять месяцев в итальянской тюрьме, из которой был освобожден в январе 1878 г. в силу амнистии, последовавшей за смертью короля Виктора Эммануила.

Переселившись в Женеву, он тотчас же принял самое деятельное участие в журнале «Община» , а затем с первыми номерами этого журнала и с предложением издавать подобный орган в самой России он появился в последний раз «на жгучей мостовой Петербурга», как назвал он ее в каком то из своих произведений.

Это было в мае 1878 г. Кравчинский приехал в самом радостном настроении и с твердым намерением, ни за что на свете не покидать русской борьбы «до конца».

То есть, до треста - замечали ему приятели, которым он заявлял о своем решении.

Нет, до победы! - возражал он с самой искренней уверенностью.

То, что застал он в Петербурге, могло, - в особенности, при его складе ума, - лишь усилить до последних пределов его уверенность & близкой победе. По сравнению с чайковцами, революционеры представляли теперь действительно значительную силу, отличаясь от них и в многих других отношениях.

Мы говорили о способности Кравчинского к идеализации. Но мы вовсе не хотим этим сказать, чтобы он видел в восхищавших его людях совсем не существовавшие в них качества. Он обладал, наоборот, своеобразным, но чрезвычайно тонким и быстрым чутьем, указывавшим ему верные черты, которые он затем лишь освещал таким ярким светом своего художественного восхищения, что они являлись преображенными и отчасти преувеличенными. Он был убежден при этом, что он то именно и видит своих современников в том настоящем свете, в каком они появятся в истории, а от других самая близость людей и событий скрывает их настоящие размеры. В разговорах с самыми скептическими приятелями он не раз ссылался на мемуары одной из женщин французской революции, жаловавшейся, что между ее современниками нет крупных людей, соответствующих громадности совершающихся событий.

А, ведь, теперь, - прибавлял он - при свете истории, современники госпожи Ролан кажутся нам гигантами.

В письмах близким приятелям за границу , сообщая впечатления первого знакомства с новыми для него в большинстве людьми, стоявшими теперь во главе русского движения, он проводил параллель между ними и его прежними товарищами, чайковцами. Его новые знакомые кажутся ему суше, уже, одностороннее чайковцев, но за то же они и крепче их, насколько закаленная сталь крепче тонкого фарфора. По преданности делу они никому не уступят, а по упорству в достижении намеченных целей, по практичности, опытности они настолько же превосходят чайковцев, как взрослые люди детей.

Параллель была в общих чертах несомненно верна. Но главную силу этих крепких и практичных людей, большинстве случаев нелегальных, т. е. скомпрометированных в прежних делах и живших под фальшивыми паспортами, составляло то обстоятельство, что среди общею брожения молодежи, не менее сильного, чем во время чайковцев, они образовали из себя прекрасно организованный тайный центр, приобретший над этой молодежью почти безграничное влияние. Организация имела также связи и пользовалась хорошей репутацией среди некоторой части рабочих Петербурга, с одной стороны, и в либеральном обществе, - с другой.

Рассылая своих членов по провинциям, она стремилась подчинить своему влиянию все рассыпанные по России революционные кружки и успевала в этом. Она имела правильно действовавшую тайную типографию, беспрестанно дававшую знать о себе какой-нибудь брошюркой, листком, прокламацией, и теперь приступившую к изданию газеты «Земля и Воля». Это название, перешедшее на всю организацию и приобретшее такую громкую известность, было предложено Кравчинским.

Положение, занятое организацией, могло действительно производить впечатление значительной силы даже на человека более скептического, чем был тогда Кравчинский. Революционная партия достигла теперь всей той, правда, хрупкой, призрачной, - как показали последствия, - силы, какой только могла достигнуть партия, опиравшаяся по необходимости почти исключительно на интеллигентную молодежь и имевшая возможность рассчитывать на рабочих лишь как на второстепенный, вспомогательный отряд.

Время последнего пребывания в России едва ли не было также самым сильным, ярким, самым богатым впечатлениями временем в жизни самого Кравчинского.

Его статьи этого года в «Общине», а затем в «Земле и Воле» совсем не похожи на обыкновенные газетные статьи Это - «стихотворения в прозе», поэзия, настоящая сильная поэзия революции. За три года, прошедших с тех пор, как он писал свои сказки, Кравчинский сделал громадные успехи: формою он владел теперь прекрасно. От этих статей никто не мог бы, конечно, расплакаться. Не слезы вызывали они, это были крики торжества, предвкушение победы. При малейшей неискренности статьи в таком поднятом тоне неизбежно производят неприятное впечатление фразерства. Но в том то и была сила Кравчинского, что этот тон был в тот момент его естественным тоном, что его вера в близкое торжество партии была вполне искренняя и производила, поэтому, бодрое, хорошее впечатление.

Поэт и вместе воин, рыцарь по натуре, Кравчинский жил в это время всеми фибрами своей души, всеми сторонами своего существа. Среди революционеров в это время все более и более зрела мысль о том способе борьбы, который стал впоследствии известен под именем «террористического», о вооруженных нападениях на наиболее вредных и жестоких слуг деспотизма. Первое такое дело, предпринятое организацией, - против Мезенцова, шефа жандармов и, следовательно, главного преследователя революционеров - было поручено Кравчинскому .

Блистательно выполнив его среди бела дня на людной улице Петербурга и избежав немедленных преследований, он продолжал жить в том же городе, как ни в чем не бывало. Теперь дело шло о его голове. Приближенные Мезенцова открыли даже общественную подписку в пользу предателя, который выдаст, или шпиона, который выследит убийцу. Ни доноса, ни специального выслеживания бояться было нечего, от этого вполне охраняла организация, но она не могла охранить от случайного ареста, от последствий собственной неосторожности, а особенной осторожностью Кравчинский никогда не отличался. Опять явилось у всех сильнейшее желание выпроводить его из России. На этот раз говорило не одно личное, а также и общественное чувство. За последнее время все удавалось революционерам и ничего не удавалось полиции: их тайная организация в этот момент была, очевидно, лучше жандармской. Никто из прогремевших за последнее время людей не был арестован. Действовавшая более года типография, несмотря на большие суммы, назначенные на ее поимку, была цела, и на «Землю и Волю», почти открыто продававшуюся в Петербурге, была даже объявлена подписка «в местах и через лиц, публике известных». И это не было пустым хвастовством. Благодаря организации каждый из «публики», имеющий сколько-нибудь значительный круг знакомых, мог действительно добраться до лиц, имеющих отношение к «Земле и Воле», но ни в каком случае ни умышленно, ни по неосторожности не мог никого выдать. При таких условиях арест, казнь такого видного человека, как Кравчинский, была бы слишком большой удачей для правительства, подкосила бы радостную гордость партии. Всем хотелось успокоиться на этот счет. Но уговорить Кравчинского уехать добровольно в такой момент было немыслимо. Прошло несколько месяцев, пока для него придумали, наконец, поручение за границу, по-видимому, очень важное, и выполнить которое всего лучше мог именно он . Кравчинский поехал в полной уверенности вернуться к выходу следующего номера «Земля и Воля», недели через три, через месяц самое большее…, и уже не вернулся.

Раз он оказался в Швейцарии, друзья сумели создать ему тысячу препятствий для возвращения, обещая позвать его, когда условия будут благоприятны. Он ждал. Условия не улучшались, а становились, наоборот, все труднее.

Раз, впрочем, уже в царствование Александра III, когда большие потери, понесенные организацией «Народной Воли», - заменившей «Землю и Волю», - сделали очень важным для нее присутствие такого «старого» революционера, как Кравчинский, его позвали, обещая прислать все необходимое для возвращения . Он ответил радостным согласием; но пока он ждал обещанного, в России, последовала новая катастрофа, разбившая остатки старой организации и всякую надежду для Сергея скоро увидать родину.

Потянулись долгие, серые годы изгнания. Он употребил их на упорный, непрерывный литературный труд. В числе его многих выдающихся способностей была необыкновенная способность к языкам. Познакомившись с итальянским языком еще в тюрьме, он теперь написал на нем самое известное из своих произведений «Подпольная Россия», ряд характеристик выдающихся революционеров, а также некоторых сторон их деятельности, переведенную почти на все европейские языки.

Он изучил потом английский язык и, с 1884 г. переселившись в Лондон, начал писать почти исключительно по-английски. В целом ряде книг публицистического характера он старался ознакомить английскую публику, с различными сторонами политической и общественной жизни России. Много упорного, добросовестного труда вкладывал он в эти книги, но не увлекался, не удовлетворялся ими: он в сущности насиловал для них свой талант, который тянул его в другую сторону. Эта работа казалась ему обязательной в виду поставленной им себе задачи: создать в общественном мнении Англии течение, враждебное русскому диспотизму и сочувственное русскому освободительному движению. Для этого же он читал лекции о России и писал статьи в газеты. И его усилия далеко не пропали даром. В бесчисленных статьях о Степняке, наполнявших английские газеты, в течение 10–15 дней после его смерти, не раз было указано на то, что своей деятельностью он повлиял на мнение о России некоторой части английского; общества. Успешности его усилий содействовали также многочисленные знакомства, дружеские связи, приобретенные им в различных слоях лондонского населения. Под влиянием дошедших из Сибири ужасных известий об избиении ссыльных в Якутске, о казни не оправившихся от ран жертв этого избиения, и наказании розгами политической заключенной на Каре, Сигиды, Кравчинскому удалось даже в 1890 г. образовать из англичан небольшое общество «Друзей русской свободы», издающее до сих пор газету, посвященную русским делам . Он писал также небольшие брошюры и предисловия для русского «Фонда Вольной Прессы в Лондоне» .

Вся эта обязательная работа мешала ему сосредоточиться на той литературной деятельности, которая доставляла ему наслаждение и где, наверное, он мог бы достичь очень много.

По крайней мере, его первое и единственное крупное произведение этого рода, роман из жизни русских революционеров, русский перевод которого издается теперь его вдовой под заглавием «Андрей Кожухов» , является несомненно самым значительным его произведением. Это в сущности единственное во всей русской литературе художественное воспроизведение жизни русских революционеров, сделанное человеком, знавшим эту жизнь. Действие романа схватывает именно тот момент революционной борьбы, который Кравчинский так ярко пережил во время своей последней поездки в Россию.

Хотя в каждой строчке романа чувствуется горячая нежность автора к его героям, но тех слишком сгущенных красок, того восторженного лиризма, который замечался в его юношеских произведениях, здесь уже нет. И люди, и события являются в этом романе в их настоящем свете и размерах. Это - хорошее произведение, хотя ему и пришлось писать его в самых трудных условиях: на чужом языке, воображая перед собою чужих читателей, вое привычки которых так резко отличаются рт русских.

После этого романа ему удалось издать лишь небольшой рассказ, да осталась неизданной одна драма . Но планов относительно этого рода произведений у него было множество. Он все мечтал выгадать как-нибудь промежуток времени, свободный от всяких текущих обязанностей, чтобы целиком посвятить его художественному творчеству.

Хотя его жизнь была полна деятельности, хотя он достиг многого, тем не менее он еще не исчерпал, не развил до конца всех способностей, лежавших в его богато одаренной натуре, когда, по ужасной случайности, был убит, переходя полотно железной дороги, наскочившим поездом .

Мы отлично знаем, что этот краткий перечень событий его жизни не дает в сущности никакого понятия о всей величине утраты, понесенной нашей революционной партией, еще меньше говорит он о живой прелести его личности. Чтобы дать ее почувствовать читателю на нескольких страницах, несколькими штрихами, для этого нужно было его перо, перо самого Сергея.

Из книги Звездные трагедии автора Раззаков Федор

Неистовый Сергей Сергей ПАРАДЖАНОВ В 1973 году на экраны Советского Союза вышел фильм Сергея Параджанова «Цвет граната». Но он продержался в прокате всего лишь несколько месяцев, после чего был снят. Повод был серьезный – в декабре 1973 года Параджанова арестовали. За что?

Из книги Воспоминания автора Засулич Вера Ивановна

Сергей Михайлович Кравчинский (Степняк) 28 декабря 1895 года громадная толпа жителей Лондона собралась на площади, перед вокзалом, чтобы проводить останки умершего русского изгнанника-революционера, Сергея Михайловича Кравчинского, писавшего под именем Степняка. По

Из книги 99 имен Серебряного века автора Безелянский Юрий Николаевич

Из книги Письма внуку. Книга вторая: Ночь в Емонтаеве. автора Гребенников Виктор Степанович

Письмо тридцать шестое: СТЕПНЯК I. От того, что поездом меня изрядно укачало (столь далеко по железной дороге я не ездил, самые дальние железнодорожные мои путешествия были из Симферополя в Евпаторию и Феодосию), так и оттого, что очень переживал за увоз меня навсегда из

Из книги Эйзенштейн в воспоминаниях современников автора Юренев Ростислав Николаевич

Сережа, Сергей, Сергей Михайлович Когда я мысленно перебираю все свои встречи с ним и его творческую жизнь, передо мной встают как бы три разных Эйзенштейна.Первый - это Сережа Эйзенштейн, мальчик с огромной стриженой головой, бегавший аз коротеньких штанишках.Второй -

Из книги 100 знаменитых евреев автора Рудычева Ирина Анатольевна

ЭЙЗЕНШТЕЙН СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (род. в 1898 г. – ум. в 1948 г.) Советский режиссер театра и кино, художник, теоретик искусства, педагог. Доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Сталинской премии СССР. Создал новый метод – «монтаж аттракционов»,

Из книги Великие евреи автора Мудрова Ирина Анатольевна

Эйзенштейн Сергей Михайлович 1898–1948 советский режиссёр театра и кино Сергей Эйзенштейн родился в Риге (Российская империя) 22 января 1898 года в состоятельной семье городского архитектора Михаила Осиповича Эйзенштейна. Его отец, Михаил Осипович Эйзенштейн, был рижским

Из книги Туляки – Герои Советского Союза автора Аполлонова А. М.

Смоленский Сергей Михайлович Родился в 1911 году в гор.Чемеркино Волоконовского района Белгородской области. До призыва в Советскую Армию работал на шахте № 2 треста «Узловскуголь» Тульской области. С марта 1942 года участвовал в Великой Отечественной войне. В 1943 году при

Из книги Начальник внешней разведки. Спецоперации генерала Сахаровского автора Прокофьев Валерий Иванович

Чижов Сергей Михайлович Родился в 1912 году в деревне Высокое Сафоновского (ныне Ефремовского) района Тульской области в семье крестьянина. Участвовал в обороне Тулы, Сталинграда, в наступательных боях по освобождению советской земли от гитлеровских захватчиков. Звание

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

ШПИГЕЛЬГЛАС Сергей Михайлович Родился 29 апреля 1897 года в местечке Мосты Гродненской губернии в семье бухгалтера. После окончания 1-го Варшавского реального училища поступил на юридический факультет Московского университета. В 1917 году с третьего курса был призван в

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р автора Фокин Павел Евгеньевич

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я автора Фокин Павел Евгеньевич

РАТОВ Сергей Михайлович наст. фам. Муратов;? – 12.8.1924Актер, режиссер, театральный критик, педагог. На сцене с 1890-х годов. Роли: Аким («Власть тьмы» Толстого), Расплюев («Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина), Робинзон («Бесприданница» Островского), Лемм («Дворянское гнездо»

Из книги Начальники советской внешней разведки автора Антонов Владимир Сергеевич

РОМАНОВИЧ Сергей Михайлович 30.8(11.9).1894 – 21.11.1968Живописец, график, скульптор. Друг М. Ларионова и Н. Гончаровой. Участник выставок «Ослиный хвост» (1912), «Мишень» (1913), «№ 4» (1914), «Маковец» (1922) и др.«Для меня ясно, что искусство может развиваться лишь в том случае, когда человек,

Слово "нигилизм" было введено в обиход нашего языка, как известно, покойным И.С.Тургеневым, который окрестил этим именем особое умственное и нравственное течение, наметившееся среди русской интеллигенции в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов.

Эта кличка не была ни остроумнее, ни вернее множества других, изобретенных тем же Тургеневым, не говоря уже о Щедрине. Но повезло ей, можно сказать, поистине не в пример со сверстниками. Из великого, до сих пор не вполне оцененного романа Тургенева название это быстро перешло в обыкновенную разговорную речь. Слово "нигилизм" получило право гражданства сперва как бранная кличка, а потом как гордо принятый ярлык той философской школы, которая одно время занимала самое видное место в русской интеллектуальной жизни.

Лет пятнадцать спустя, когда заправский нигилизм совершенно сошел со сцены в России и был почти забыт, эта кличка вдруг воскресла и стала жить за границей, где и засела так прочно, что, по-видимому, ее уже ничем не вытравишь.

Настоящий нигилизм, каким его знали в России, был борьбою за освобождение мысли от уз всякого рода традиции, шедшей рука об руку с борьбой за освобождение трудящихся классов от экономического рабства.

В основе этого движения лежал безусловный индивидуализм. Это было отрицание, во имя личной свободы, всяких стеснений, налагаемых на человека обществом, семьей, религией. Нигилизм был страстной и здоровой реакцией против деспотизма не политического, а нравственного, угнетающего личность в ее частной, интимной жизни.

Надо, однако, сознаться, что наши предшественники, особенно в первое время, сумели внести в эту совершенно мирную борьбу тот же мятежный дух протеста и то же одушевление, которые характеризуют позднейшее движение. Период этот заслуживает, чтобы сказать о нем несколько слов, так как он является своего рода прологом в той великой драме, которая разыгралась впоследствии.

Первая битва была дана на почве религии. Но тут она не была ни продолжительна, ни упорна. Победа досталась сразу, так как нет ни одной страны в мире, где бы религия имела так мало корней в среде образованных слоев общества, как в России. Прошлое поколение держалось с грехом пополам церкви, больше из приличия, чем по убеждению. Но лишь только фаланга молодых писателей, вооруженных данными естественных наук и положительной философии, полных таланта, огня и жажды прозелитизма, двинулась на приступ, христианство пало, подобно старому, полуразвалившемуся зданию, которое держится только потому, что никому не вздумалось напереть на него плечом.

Пропаганда материализма велась двумя путями, взаимно поддерживавшими и дополнявшими друг друга. С одной стороны, переводились и писались сочинения, заключавшие в себе самые неопровержимые аргументы против всякой религии и вообще против всего сверхъестественного. Чтобы избежать придирок цензуры, мысли слишком вольные облекались в несколько неопределенную, туманную форму, которая, однако, никого не вводила в заблуждение. Внимательный читатель успел уже привыкнуть к "эзоповскому" языку, усвоенному передовыми представителями русской литературы. Рядом с этим шла устная пропаганда. Стоя на почве данных, доставляемых наукой, она делала из них окончательные выводы, уже нисколько не стесняясь цензурными соображениями, с которыми принуждены были считаться писатели. Атеизм превратился в религию своего рода, и ревнители этой новой веры разбрелись подобно проповедникам по всем путям и дорогам, разыскивая везде душу живу, чтобы спасти ее от христианския скверны. Подпольные станки и тут оказали свою услугу. Издан был литографированный перевод сочинения Бюхнера "Сила и материя", которое имело громадный успех. Книга читалась тайком, несмотря на риск, с которым это было сопряжено, и разошлась в тысячах экземпляров.

Однажды мне в руки попало письмо В.Зайцева, одного из сотрудников "Русского слова", бывшего главным органом старого нигилизма. В этом письме, предназначавшемся для подпольной печати, автор, говоря о своей эпохе и обвинениях, выставляемых нынешними нигилистами против нигилистов того времени, пишет: "Клянусь вам всем святым, что мы не были эгоистами, как вы нас называете. Это была ошибка, - согласен, - но мы были глубоко убеждены в том, что боремся за счастье всего человечества, и каждый из нас охотно пошел бы на эшафот и сложил свою голову за Молешотта и Дарвина".

Слова эти заставили меня улыбнуться, но, несомненно, они были совершенно искренни. Если бы дело дошло до подобной крайности, то мир, чего доброго, увидел бы зрелище настолько же трагическое, насколько и смешное: людей, идущих на муки, чтоб доказать, что Дарвин был прав, а Кювье ошибался, подобно тому как двести лет тому назад протопоп Аввакум и его единомышленники всходили на плаху и на костер за право писать Иисус через одно И, а не через два, как у греков, и "двоить" аллилуйя, а не "троить", как то установлено государственной церковью. Очень характерно это свойство русской натуры - относиться со страстностью, доходящей до фанатизма, к вопросам, которые со стороны всякого европейца вызвали бы простое выражение одобрения или порицания. Но в данном случае проповедь материализма не встречала никакого серьезного сопротивления. Потрясаемые алтари богов защищать было некому. Духовенство у нас, к счастью, никогда не имело нравственного влияния на общество. Что же касается правительства, то что оно могло поделать против чисто умственного движения, не выражавшегося ни в каких внешних проявлениях?

Таким образом, сражение было выиграно почти без всяких усилий, выиграно окончательно, бесповоротно. Материализм стал своего рода господствующей религией образованного класса, и едва ли нужно говорить о том значении, которое освобождение от всяких религиозных предрассудков имело для всего дальнейшего развития революционного движения.

Но нигилизм объявил войну не только религии, но и всему, что не было основано на чистом и положительном разуме, и это стремление, как нельзя более основательное само по себе, доводилось до абсурда нигилистами 60-х годов. Так, они совершенно отрицали искусство как одно из проявлений идеализма. Здесь отрицатели дошли до геркулесовых столпов, провозгласивши устами одного из своих пророков знаменитое положение, что сапожник выше Рафаэля, так как он делает полезные вещи, тогда как картины Рафаэля решительно ни к чему не годны. В глазах правоверного нигилиста сама природа являлась лишь поставщицей матерьяла для химии и технологии. "Природа не храм, а лаборатория, и человек в ней работник", - говорил тургеневский Базаров.

В одном очень важном пункте нигилизм оказал большую услугу России, это - в решении женского вопроса: он, разумеется, признал полную равноправность женщины с мужчиной.

Как во всякой стране, где политической жизни не существует, гостиная является в России единственным местом, где люди могут обсуждать какие бы то ни было интересующие их вопросы. Женщина-хозяйка занимает, таким образом, соответствующее ей положение в умственной жизни образованного дома много раньше, чем возникает вопрос об ее общественном уравнении. Это обстоятельство, а также, пожалуй, еще в большей степени крайнее обеднение дворянства после освобождения крестьян дали сильный толчок вопросу об эмансипации женщины и обеспечили за нею почти полную победу.

Женщина порабощается во имя брака, любви. Понятно поэтому, что, подымая голос в защиту своих прав, она всякий раз начинает с требования свободы любви и брака. Так было в древнем мире; так было во Франции XVIII столетия и в эпоху Жорж Санд. Так же было и в России.