В Театре Наций прошла одна из самых ожидаемых премьер этого сезона — Ивонна, принцесса Бургундская. Читать онлайн «Ивонна, принцесса бургундская

Пьющая принцесса и курящий принц — фотография девочки, которая пьет вино прямо из бутылки, и мальчика с сигаретой в руке и задумчивым взглядом. Используется как мем о пафосе и тлене жизни.

Происхождение

На фотографии изображены наследники древней династии Сайн-Витгенштейн-Сайн из Вестфалии — принцесса Ивонна и принц Александр. Снимок в 1955 году на яхте на Мальорке сделала их мать Марианна , которая была известным фотографом.

В русскоязычных источниках часто встречается информация, что полное имя Ивонны — Филиппа и она погибла в автокатастрофе. Это неправда. Филиппа — дочь принца Александра (на фото) и она родилась в 1980 году. А Ивонна дважды была замужем — сначала за почетным тайским консулом в Зальцбурге, а затем за доктором — и дважды развелась.

Принц Александр стал отцом семи детей, сейчас ему 74 года, он возглавляет организацию Europa Nostra — федерацию культурного наследия, которая консультирует ЮНЕСКО.

Его мать Марианна тоже жива, вдовствующей принцессе 97 лет. Она известна под именем Мэнни и прозвищем Мамарацца — из-за провокационных снимков своих детей.

Картинка с принцессой и принцем начала активно распространяться в соцсетях в 2013 году, в это время она появилась на «Пикабу» в теме «Когда родителей нет дома». Потом к ней стали добавлять и другие надписи.

Реже в качестве шаблона для мема используют раскрашенную версию фотографии.

Значение

Изначально фотография 13-летней Ивонны и 12-летнего Александра с вином и сигаретой была своеобразным хулиганством их матери. Как мем эта картинка используется для шуток о детском алкоголизме. Также она подходит для философских размышлений и цитат из «Крестного отца».



Читайте также

Галерея

Польский режиссер Гжегож Яжина впервые ставит в России, хотя работа с пьесой Витольда Гомбровича для него не дебютная. На этот раз ученик легендарного Кристиана Люпы и руководитель театра ТР Варшава пересмотрел свои взгляды на произведение, и московский зритель увидел иную историю, с неожиданными ракурсами и акцентами.

Ивонна - бедная девушка, которую принц Бургундии Филипп берет в жёны - то ли от самодурства, то ли из-за праздного любопытства. Новоиспеченная принцесса постоянно молчит, не улыбается и не кланяется, когда от неё это требуют, чем несказанно выводит из себя королевских особ. Принц и его приближенные начинают череду экспериментов над Ивонной. Они буквально пытаются залезть к ней в голову,чтобы получить ответ на свой главный вопрос: “Почему ты такая?”. Почему эта странная девушка хранит гордое молчание даже под жестокими пытками, почему, будучи практически рабыней, так смело, с надменной иронией смотрит на своих господ?

Король Игнатий – Александр Феклистов

Ивонна в спектакле предельно невозмутима, стоически спокойна. Но эта тихая девушка- настоящий разрушительный взрыв для всех. В слаженной системе королевства, где всё держится на лицемерных нормах приличия, она становится лишним элементом, трикстером, который полностью рушит существующий порядок. Ивонна единственная, кто по-настоящему честен с собой, внутренне свободен и независим, кто ориентирован не на внешнее. Каждый чувствует её силу, которая полностью противоречит сословной иерархии, каждый воспринимает её, как упрек своей жалкой сущности. Принц Филипп, в которого на удивление влюбляется Ивонна, всячески подавляет в себе ответное чувство, чтобы не стать таким же изгоем, как она. С другой стороны - он понимает, что в своей закоренелой пошлости недостоин этой любви, поэтому становится еще более жесток по отношению к принцессе. Королю Ивонна напоминает девушку, которую он сгубил по молодости, королеве - её тщательно скрываемый секрет - стыдное сочинительство стихов. И каждый видит выход в одном - в полном уничтожении Ивонны.

Ивонна – Дарья Урсуляк, Королева Маргарита -Агриппина Стеклова, Принц Филипп- Михаил Тройник

Принцесса Ивонна будто бы и не человек вовсе, она - свободная субстанция, аллегория всего неординарного, всего того, что так боятся люди, верные своей системе. Как не бояться, такие как Ивонна способны разрушить любую систему. Поэтому последняя вынуждена спасаться. Как известно, лучшая защита - это нападение. На одном из пиров принцессу Ивонну заставят подавиться костью от рыбы, а после падут перед трупом девушки на колени, лицемерно изображая скорбь, как того требуют правила приличия. Только принц Филипп, искренне ошарашенный, не сделает этого. Покатится волна возмущения: Ты не можешь один стоять, когда мы все на коленях! . Если в пьесе Гомбровича принц повинуется гласу своего окружения, то у Гжегожа он демонстративно останется стоять. Неповиновение заразно - теперь сам принц вместо застрельщицы Ивонны. На смену одной истребленной личности, приходит другая.
Ни одна система не способна навсегда уберечь себя от иных.

Фото пресс-службы театра

Алена Карась

Чужая против хищников

"Ивонна, принцесса Бургундская" Гжегожа Яжины в Театре наций

На плакате - африканское лицо, по которому опознать пол так же трудно, как и возраст. Одно из тех «дикарских» лиц, что уничтожались на протяжении всей европейской истории. Витольд Гомбрович, выросший в богатой польской усадьбе XIX века, был чувствителен к социальному неравенству, к тем, кто не вошел в канон прекрасной шляхетской Польши. Потому его пьеса «Ивонна, принцесса Бургундская», написанная в 1938 году, за год до мировой войны, оказалась пророческой - в ней исследуется механизм уничтожения Другого. Сначала - в себе, потом - вне себя. Сначала - как бесконечная самоцензура, затем - как тотальная цензура по отношению ко всякому Иному.

«Ивонна» - философская притча, несмотря на высокий уровень иносказания, вполне ясно, впрочем, соотносящаяся с жестоким политическим контекстом своего времени. Гжегож Яжина этот контекст не то чтобы игнорирует, но резко втягивает в настоящее. Ему необходимо напряжение тех смыслов, что притягивает к себе пьеса Гомбровича в начале XXI века, - хотя Ивонна, носящая на голове датчики, которые сканируют ее мозг, и напоминает жертву экспериментов доктора Менгеле.

Ошеломительное, пульсирующее сложнейшими видео- и акустическими вибрациями пространство входит в сознание как живой организм, как сама Ивонна, бесстрашно и точно сыгранная Дарьей Урсуляк. Собственно, Яжина вместе с Петром Лакомы (сценография), Яцеком Грудзенем (музыка), Фелис Росс (свет), Мартой Наврот (видео), Андреем Борисовым (звук) и Анной Ныковской (костюмы) буквально накачал все сценическое «тело» притяжением Ивонны, овеществил ее вызывающее молчание, составляющее главную тайну пьесы. Оно включает в себя публику по принципу того же механизма, что описан принцем Филиппом: «Если она меня любит, то я... то я, следовательно, ею любим… Я существую в ней. Она заключила меня в себя… Ах, ведь я, собственно, всегда считал, что существую только здесь, сам по себе, сам в себе - а тут сразу - бац! Она поймала меня - и я оказался в ней как в ловушке!»

Спектакль придуман так, что все мы оказываемся в нем как в ловушке. Яжина изобрел технологию, совпадающую с главным образом и мотивом пьесы Гомбровича: невидимые датчики вдоль кулис заставляют вибрировать все сценическое поле, которое становится подобно электромагнитному буквально - каждое движение актеров производит звучание, извлекает из пространства звуки. Об этом трудно догадаться, но магия то нарастающего, то ослабленного звука, заливающая экран видеопульсация цвета, неявно зависящая от движения тел по сцене, воздействуют на подсознание зрителей, которые оказываются в таком же смятении по отношению к радикальному молчанию Ивонны, как и похожий на бесчувственного киборга принц Филипп (Михаил Тройник). Ивонна, кстати, появляется на подмостках, одетая во что-то вроде прозодежды или костюма монтировщика сцены, - одна из тех, кто, всегда невидимый, позволяет осуществиться празднику спектакля.

Только во втором акте, когда безмолвная Ивонна начинает рассказывать о себе с помощью терменвокса - электроинструмента, созданного в 1920 году Львом Терменом, реагирующего на малейшие колебания и извлекающего музыку буквально из воздуха, - мы начинаем догадываться, что вся сценическая коробка и была таким терменвоксом. Зоной, в которой звучит безмолвие, или само подсознание, вытесненное, прямо по Лакану, репрессивной машиной языка. До того скрытый в кулисах механизм локализуется на сцене как инструмент, из которого Ивонна извлекает музыку, столь же тотальную, как и все ее андрогинное существо с огромными глазами и шапочкой стриженых белых волос.

Тотальность ее присутствия посреди киберпустыни - тема спектакля, общество которого составляют оболочки-симулякры. Здесь придворные дамы носят шляпки, сросшиеся с головами, у Камергера (Сергей Епишев) лицо и вовсе обросло прозрачной маской, силиконовой прослойкой между человеком и миром, а королева Маргарита (Агриппина Стеклова) в ночном истероидном порыве откровения разоблачается до силиконовой наготы, обнаруживая под одеждой ханжеское тело-маску, оболочку такой же силиконовой души. Королю (Алекандр Феклистов) маска и вовсе не нужна - там вместе с короной к телу приросли трусы и майка: не властелин, а затравленный обыватель, более всего боящийся самого себя.

Прочтение «Ивонны» Яжиной явственно резонирует с концепцией Лакана о языке, структурированном как бессознательное, где контакт с самим собой становится по мере культурного становления субъекта все более затруднен. Режиссура обостряет эту тему, доводя ее почти что до пародии. Текстовое пространство спектакля расширено за счет интермедий, начитываемых дикторским голосом на чистейшем английском языке (соавтор сценической версии Яжины - Щепан Орловски) и посвященных тому, как система - язык, политика, кибернетика, цензура - превращает индивидуальное в массовое. Этот голос на языке, являющемся такой же частью глобального мира, как и киберпространство, описывает эксперимент: испытуемые, подчиняясь большинству, белое называют черным. Неспособность к самостоятельному суждению кажется безобидным свойством до тех пор, пока ее массовыми жертвами не становятся такие, как Ивонна.

«Контроль не осуществляется извне, он встроен в инфраструктуру», - рассказывает нам англичанка, пока мы скользим взглядом по цилиндрическим, кубическим и человеческим фигурам, на которых молчание Ивонны производит неявное, но мощное воздействие, заставляя, подобно ультразвуку, совершать самые эксцентричные и жестокие действия. «Джулиан Ассанж, основатель WikiLeaks, журналистской некоммерческой организации, описывает самоцензуру, построенную на страхе, как пирамиду… Помните, когда вы последний раз хотели что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? Самоцензура руководит каждым нашим действием, а мы и не замечаем. Правда в том, что мы живем во лжи».

Этот манифест Яжины, звучащий сам по себе, не вызвал бы ничего, кроме скуки, не будь он встроен в текст Гомбровича, у которого политическая пародия граничит с психоанализом, втягивая всю нашу психическую и рациональную природу в процесс саморефлексии.

Двадцать лет назад Яжина уже ставил «Ивонну», и тогда в пьесе Гомбровича его интересовала интимная, глубинная сторона человеческих отношений. Сегодня интерес режиссера сдвинулся туда, где уже нет отношений, но есть коммуникации. Где невыразимость внутреннего опыта давно поймана в ловушку Системы.

Получив приглашение от Театра наций, режиссер и худрук TR Warszawa, кажется, с удовольствием включил в контекст спектакля саму буржуазную респектабельность самой блестящей театральной площадки российской столицы, премьеры которой всегда отмечены особой атмосферой шика. В предпремьерном интервью COLTA.RU режиссер прямо заметил, что надеется на эффект узнавания: «Что они [зрители] будут думать во время и после спектакля, для меня очень важно. Пьеса Гомбровича - в том числе и о придворной жизни, так что тут мы выстраиваем что-то вроде зеркала».

Зеркало - важнейший мотив «Ивонны», прямо позаимствованный из «Гамлета», с оглядкой на которого писалась философская притча Гомбровича. Желчные выпады против буржуазной демократии с силиконовыми масками равенства, терпимости и социальной ответственности, где намерение принца Филиппа жениться на простолюдинке, отмеченной явными признаками аутизма, воспринимается сначала как странная шутка, затем - как популистская игра и, наконец, как катастрофа для режима, - все это обращено к нам не меньше, чем в те дни 1938 года, когда писалась пьеса.

Но только ли перед публикой, имеющей финансовое влияние и власть, устанавливает это зеркало Яжина? «Ивонна» играет с гораздо более сложными отражениями, втягивая все наше существо в свое «политическое тело». Барочные аккорды свадебной церемонии, огромный стол, залитый розовыми цветами экран и само пространство сцены, белые перья и кринолиновые шелка невесты, делающие ее окончательно похожей на жертвенного агнца… Страх перед Другим, гнездящийся в глубине любого насилия, убивает Ивонну тихо - мелкой карасиной косточкой. Она падает на стол, превращаясь из живого человека, которым она для них никогда не была, в груду белых юбок, залитых розоватым цветом ее анемичной крови…

P. S. С тех пор как несколько лет назад прекратились масштабные гастрольные проекты польского театра в Москве, а некоторые крупные режиссеры во главе с Кристианом Люпой по политическим мотивам отказались приезжать в Россию со своими спектаклями, взаимная изоляция двух театральных миров казалась неизбежной. Смена правительства в Польше тоже вроде бы не способствовала активным контактам в области театра. Но здесь вступили в ход долгосрочные механизмы взаимного притяжения: начался цикл лекций, выставок и видеопоказов, а потом - и постановок польских авторов, мало у нас известных или вовсе не поставленных ранее. Вместо громких гастролей русский и польский театры начинают сотрудничать на уровне более глубоких творческих обменов. А то, что после созданной в копродукции с TR Warszawa «Ивонны» сразу несколько спектаклей по пьесам Витольда Гомбровича появится в России один за другим - в питерском Театре им. Ленсовета молодой режиссер Бениамин Коц ставит «Венчание», эту же пьесу репетирует в московской Школе драматического искусства Елена Невежина, - возможно, позволит глубже понять автора, столь созвучного нашему времени.

Коммерсант , 19 октября 2016 года

Игра отторжений

"Ивонна, принцесса Бургундская" в Театре наций

11-й фестиваль TERRITORIЯ открылся премьерой Театра наций "Ивонна, принцесса Бургундская". Это первая постановка польского режиссера Гжегожа Яжины в России, созданная при поддержке Польского культурного центра и Института Мицкевича. Рассказывает АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

"Погода была прекрасная, принцесса была ужасная" - в кратком пересказе начало пьесы Витольда Гомбровича может звучать буквально так. Королевская семья гуляет в парке, рассуждая о том, что, глядя на красивый закат, сам становишься лучше. Принц Филипп видит дурнушку Ивонну, которая так "беспредельно горда, нежна и боязлива" и так выводит его из себя, что он решает на ней жениться. Король и королева в шоке, но готовы принять его выбор: сострадание к больным и жалким тоже делает нас лучше.

Кто немного знаком с историей литературы, тот, услышав текст "Ивонны" (в спектакле использован перевод Юрия Чайникова), сразу вспомнит не только Достоевского со Ставрогиным, женившимся на Хромоножке, но и "Принцессу Мален" Мориса Метерлинка. И будет прав. В 1889 году символист Метерлинк придумал принцессу с "зеленым лицом и белыми ресницами", обреченную стать жертвой,- Витольд Гомбрович явно позаимствовал этот декадентский образ, решив разобраться, почему общество не просто делает изгоями, но убивает таких принцесс.

"Ивонна" написана в 1938-м, когда Фрейд уже все сказал (именно с Фрейдом сравнивал Гомбровича писатель Бруно Шульц), а немцы готовились проглотить Польшу. Что такое фашизм, Гомбрович понял прежде других и уехал из Польши за несколько дней до оккупации, во время войны жил в Аргентине, а после вернулся не в социалистическую Польшу, а во Францию. В Польше его книги были под запретом до конца 1950-х.

Ученик Кристиана Люпы, руководитель театра "ТР Варшава", один из самых талантливых радикалов польской сцены Гжегож Яжина уже ставил "Ивонну" в начале своей карьеры - почти 20 лет назад. Сегодня он вернулся к ней, пытаясь разобраться, что за инстинкт заставляет нас бояться тех, кто от нас отличается. В итоге ему удалось то, о чем часто говорят, но что на деле выходит крайне редко: "Ивонна" Театра наций - спектакль, в котором размышления на вечные темы облечены в форму современного искусства.

Режиссер позвал себе в помощь сильную команду художников. Петр Лакомы, например, никогда прежде не работал в театре и настаивает, что создавал не сценографию, а именно пространство. Но, когда смотришь спектакль, нет ощущения, что хорошие, точные актеры с усилием вписываются в чуждую им среду радикального искусства. Пространство продолжает и отражает то, что они играют. Кубы, цилиндры, блоки, среди которых бродят герои Гомбровича, приковывают внимание не потому, что напоминают композиции супрематистов. Они так же с виду просты, а по сути необъяснимы, как закоулки нашего сознания.

"Она пожирает меня взглядом... Она просто беспардонна... Возьми-ка кочергу и раскали ее добела..." - предлагает красавец принц (Михаил Тройник) не в силах сдержать болезненного сладострастия. "Но Филипп!" - осаживают его приятели. Энцефалограмма мозга, которую они делают Ивонне, связав по рукам и ногам, проецируется на стены. Когда король Игнатий (Александр Феклистов), желая пошутить с невесткой, доводит ее до припадка, по стенам идет тревожная лиловая рябь - кардиограмма изнуренной скрытой от всех души. Черно-белый светящийся шар сдувается по мере того, как королева (Агриппина Стеклова) теряет желание если не разговорить, то хоть накормить дикарку.

Гомбрович не раскрывает до конца, кто такая Ивонна,- и режиссер тоже. Он не ставит, подобно принцу, опыты на странной, явно неглупой девушке, у которой в почти бессловесном, но ярком исполнении Дарьи Урсуляк бывают мгновения живости и даже страстности. Он пытается понять, что же она делает с другими. Почему им недостаточно просто удалить ее с глаз долой, а надо убить; почему королева, глядя на нее, вспоминает о своих бездарных стихах, спрятанных под матрацем. А королю и камергеру (Сергей Епишев) она напоминает о белошвейке, которую они заманили на "вот этот самый диванчик" в дни лихой юности. "Но ведь та была худая брюнетка, а эта полноватая блондинка",- уточняет камергер, удерживая Ивонну, пока король делает насмерть перепуганной жертве какую-то инъекцию. Садизм, приправленный дворцовым этикетом, сгущается в воздухе, расцвечивая стены эстетским видеомэппингом (автор видео Марта Наврот).

Визуальная кульминация случается в сцене свадьбы: на стенах появляются огромные розы (тут и цветы, которые красили герои "Алисы в Стране чудес", и доведенный до гротеска гламур - прием современных художников) и растекаются тревожными кровоподтеками. Одетая в изысканное белое платье (костюмы Анны Ныковской) Ивонна вдруг оказывается хороша собой. Но не желает сесть за длинный стол - все мечется, вырываясь из рук верзилы камергера. Логично, что именно он, следя за соблюдением этикета, предлагает королю способ избавиться от бедняжки - подать к столу костлявую рыбу. Он и реализует замысел, отталкивая от хрипящей жертвы всех, кто хочет помочь.

Точно выстроенная режиссером и прекрасно сыгранная Сергеем Епишевым роль наводит на разгадку: мы ненавидим и хотим избавиться от всех, кто ломает даже самые бессмысленные, но привычные ритуалы, заменяющие нам жизнь. Но вот Ивонна коченеет на столе, порядок восстановлен. В пьесе идет фарсовый разговор о трауре, портном и похоронном бюро. В спектакле вроде тоже. Но принц Филипп вдруг вскакивает на стол, крича, чтоб погасили свет. Еще секунда - и он, похоже, сморщится в жалкой Ивонниной улыбке.

РГ , 12 октября 2016 года

Зоя Апостольская

Чужая среди своих

"Ивонну, принцессу Бургундскую" представили в Театре Наций

В Театре Наций показали вторую за сезон премьеру - спектакль "Ивонна, принцесса Бургундская" по мотивам пьесы польского драматурга и писателя Витольда Гомбровича. Это гротескная история о том, как принц Филипп (Михаил Тройник) влюбляется в крайне молчаливую девушку Ивонну (Дарья Урсуляк). Ее молчание настолько раздражает всех - включая короля (Александр Феклистов) и королеву (Агриппина Стеклова) - что от принцессы просто необходимо избавиться.

Спектакль поставил приглашенный из Польши режиссер Гжегож Яжина. С пьесой своего соотечественника он уже обращался много лет назад, но с тех пор свои взгляды на нее пересмотрел. Отбросил любовные отношения и оставил две простые и беспощадные мысли: человек боится быть иным - это раз. Два - "иных" не принимают ни другие люди, ни система.

Ивонна - чужая, она не ко двору. Она непонятна и раздражает. Ее хочется выдавить и уничтожить - это инстинктивное желание общества. И в последнее время оно во всем мире лишь обостряется, считает Гжегож Яжина. И тема молчания тоже - люди стали реже высказывать свое мнение. Эту мысль режиссер вербализовал вставками текстов, которых нет в пьесе. В них напомнил о страхе оказаться в меньшинстве, о видах самоцензуры и о тотальном контроле над средствами коммуникации.

Ивонна почти не способна к общению и, значит, ее почти нельзя контролировать. Значит, ее нужно устранить, вычеркнуть из системы. При этом сама Ивонна пытается следить за ситуацией - незримо оказывается там, где ей быть по тексту пьесы не положено. Например, она слышит все заговоры против себя, знает, как ее планируют убить. Слышит речи и стихи королевы. Та снимает себя одежду и оказывается в латексном костюме, имитирующем обнаженное тело. Она же ощущает, что за ней подсматривают, оттого и чувствует себя голой.

Здесь вообще все персонажи обнажаются. Разоблачаются. Становятся очевидными - под прицелом тотального молчания. Ивонна в интерпретации Гжегожа Яжины - не жалкая замарашка. Иногда она кажется андрогинным существом - в комбинезоне, с очень короткой, ершистой стрижкой. И она не просто молчит, но и пытается сопротивляться - за столом отплевывается сливками и бросается грушами. Выбивает из рук исследователей диктофон. Она - существо, достойное изучения. И принц Филипп с друзьями ее изучают. Ставят эксперименты, записывая все на камеру и на диктофон. Задают вопросы, тестируют пятнами Роршаха (тест швейцарского психиатра, известный с 1921 года: по тому, что индивид увидит в кляксе, определяются особенности его личности).

Ивонна молчит, ей подсказывают свои ассоциации, толкования - и ждут кивка головы. Со временем симметричное пятно Роршаха разорвется надвое и расползется по световой меридианной сетке в разные стороны. Станет похоже на материки на карте, на два мира, которые становятся друг от друга все дальше. Издевательства над Ивонной режиссер Яжина ужесточает, они уже не только моральные, как у Витольда Гомбровича, но и физические. Вполне конкретное насилие короля над принцессой - и фразы о том, что с ней можно делать все, что угодно, - выходят на другой уровень и приобретают некий изощренный смысл.

Сценографом спектакля стал художник Петр Лакомы - это его дебют на театральной сцене. Но режиссер и хотел избежать излишней театральности, хотел столкнуть старый текст и новое искусство. Лакомы решает пространство предельно лаконично. Из декораций - полый цилиндр и параллелепипед, который от сцене к сцене разбирается на составные фрагменты. Все остальное создают видеопроекции и свет.

Свет здесь - особая история: то обостряет тени, заставляя их жить отдельной жизнью, то "глушит" все вокруг и делает реальность ватной. Пространство интерактивно - это не просто дань моде, это визуальное свидетельство того, как система реагирует на действия индивидов. Специальная камера фиксирует движения актеров и изменяет фон - и вот уже световая сетка пульсирует и нервно дергается. Датчики отзываются на передвижения по сцене - и вот актеры уже сами творят звуковое пространство, траекторией движения пишут партитуру спектакля.

Отдельную роль отведена терменвоксу - электронному инструменту, создающему звук с помощью электрического поля (изобрел его когда-то, напомню, Лев Термен в Петрограде). Им управляют взмахами рук - терменвокс чуток к внешним раздражителям, требует долгих упражнений и абсолютного слуха. Нуждается в особом подходе - так же, как сама Ивонна. Она играет на нем - сначала руками и телом транслирует свою боль, потом подключает голос и пытается петь в унисон. В вакууме. Дуэт с инструментом оказывается более чутким, чем люди вокруг.

Чтобы избавится от Ивонны, семейство подает на праздничный стол карасей. Они - костлявы, она - стеснительна, в присутствии гостей непременно должна подавиться и умереть. Король и королева приглашают всех к столу, произносят "раз-раз", будто проверяют микрофоны. Травля - как праздник, убийство - как представление, избавление от иного - как торжество. Ивонна трижды пытается сбежать - она ведь точно знает, что случится дальше. Но побег из Системы невозможен, ее всякий раз возвращают. И вынуждают поперхнуться.

На нее давят - и она давится. Потому что всякая личность сама по себе - как кость в горле.

The New Times, 17 ок тября 2016 года

Ксения Ларина

Сила немоты

Фестиваль "Территория" открылся громкой премьерой: поляк Гжегож Яжина поставил в Театре Наций "Ивонну, принцессу Бургундскую"

На афише спектакля - фотопортрет темнокожей девушки с застывшим в глазах диким, животным страхом.

Тайные знаки

Польский режиссер Гжегож Яжина впервые работает с русскими артистами на русской сцене, хотя его имя российским театральным людям известно давно: Яжина - один из лидеров современного европейского театра, бунтарь и интеллектуал, не признающий никаких табу в культуре, исповедующий театр смелых идей и открытых эмоций. К знаменитому тексту польского философа и авангардиста Витольда Гомбровича он обращается уже в третий раз: свою первую "Ивонну" он поставил у себя на родине в 1997 году, затем сочинил либретто к одноименной опере и теперь выбрал эту пьесу для постановки в Москве.

"Ивонна" давно стала классикой - ее ставят по всему миру наряду с абсурдистскими драмами Ионеско и Беккета, хотя на российскую сцену она пришла сравнительно недавно и сразу стала одной из самых востребованных. "Ивонну" ставили Владимир Мирзоев в Театре Вахтангова, Алексей Левинский в "Эрмитаже", Олег Рыбкин в Новосибирском "Красном факеле". И каждый раз удивительно живучий и современный текст, написанный в конце тридцатых годов прошлого века, поражал новыми смыслами и парадоксальными акцентами, погружающими нас даже не в сегодняшний, а в завтрашний день.

В Театре Наций "Ивонна" - почти антиутопия, мрачное, страшное даже не предупреждение, а предзнаменование, перед неизбежностью которого можно только смириться. Актуальность пьесы Яжина подчеркивает резко врывающимися в ткань спектакля информационными блоками, когда бесстрастный металлический голос диктора опрокидывает на нас сенсационные новости из разных сфер - то новых технологий, то исторических открытий, то общественных явлений.

Впрочем, в какой-то момент сценическая реальность побеждает правду жизни и опережает ее по части социальной и политической остроты.

Гений Гомбровича словно зашифровал в "Ивонне" тайные знаки, которые проявляются как симпатические чернила при определенной атмосфере. Угадать и воссоздать эту атмосферу - вот главная задача постановщика. Яжина - как настоящий театральный мыслитель - безусловно знал, какими способами этого добиться. Но вряд ли он мог предположить, какую значительную роль в этом поиске сыграет российская действительность, пресловутая "российская почва", не желающая вписываться в мировой контекст, а истерично требующая своего "особого пути". Ну что ж, требовали? Получайте.

Голые короли

А получилась - про силу молчания, про отчаяние немоты. У Ивонны почти нет слов, всего несколько таинственных реплик и пронзительный, оглушительный крик, от которого взрываются стекла и закладывает уши. Ивонна - странная девушка с короткой стрижкой, в бесформенном мешковатом комбинезоне - попадет в самую сердцевину высшей власти, где в нее влюбляется рефлексирующий наследник и, чтобы досадить своим родителям, объявляет своей невестой. Молчащая Ивонна словно призрак бродит по дворцовым покоям, раздражая его обитателей своим блаженным обликом - то ли сумасшедшей, то ли святой. Ивонна не кланяется и не гнется, смеется над тем, что в этих стенах вызывает священный трепет, пристально вглядывается в то, во что вглядываться не принято, и никогда не отводит глаз, даже если ей связывают руки и угрожают ножом. Этот душераздирающий взгляд Ивонны выжигает из властителей все их тайные пороки и припрятанные грехи, превращая благовоспитанных успешных аристократических особ в отвратительных трусливых монстров. Маски валятся вместе с одеждой - и к финалу короли буквально оказываются голыми, и скрыть эту омерзительную наготу не в состоянии даже спешно водруженная на голову сверкающая корона.

Молчание Ивонны разрушило то, что не смогли победить ни революции, ни восстания. Именно молчание пробудило ответную ненависть, страстное желание убить молчащего, расправиться с этой чертовой молчаливой тварью, вытащившей на свет все, что было так тщательно и, казалось, навечно припрятано.

Ивонна - одиночка, органически не способная на фальшь, она сама по себе - камертон, задающий чистую ноту. Потому так саморазоблачительны дребезжащие, каркающие голоса обитателей королевского дворца, давно утерявших слух, а вместе с ним - способность отличать правду от лжи, добродетель от порока, преступление от долга. Да, действительно, все начинается с чистоты взятой ноты, с невозможности соврать. Как тут не вспомнить знаменитую формулу одного из самых стойких инакомыслящих, Андрея Синявского, о "стилистических разногласиях" с властью.

Горло молчащего

Гжегож Яжина привез с собой свою постановочную команду, в которую, в числе прочих, вошли художница по костюмам Анна Ныковска (Анна не только постоянный соавтор спектаклей Яжины, но и его девушка) и блистательный современный художник Петр Лакомы (это его дебют в качестве сценографа).

Визуальный образ спектакля - это самодостаточное художественное пространство, где цветовая гамма, световые блики, неоновые всполохи, причудливые видеоинсталляции - не фон для действующих лиц, а их полноправные партнеры, порой весьма агрессивные, подминающие под себя актеров. А еще звуковая дорожка, почти непрерывно звучащая - то шорохом, то сиреной, то чиркающим по бумаге карандашом, то внезапной музыкой, то гудящей уличной толпой. А еще необычайной сложности костюмы, преображающие героев от сцены к сцене, - костюмы, от которых избавляешься постепенно, как от рудиментов и атавизмов, в виде оторванных рукавов, лопнувших на спине пиджаков, падающих юбок и разодранных платьев.

Свет на сцене мутный, рассеянный, вязкий, как туман, лица актеров, обычно облагороженные софитами, здесь выглядят зловещими, почти утратившими человеческие черты.

При всем богатстве и разнообразии постановочных приемов "Ивонна" - в высшей степени актерский спектакль, в котором нет ни одного случайного назначения - даже на роли второго плана.

Ивонна Дарьи Урсуляк - существо почти инфернальное, девушка со звезды, излучающая одновременно благостность и опасность. Пластика дикого зверька сочетается в ней с томным женским эротизмом, доверчивая улыбка ребенка незаметно трансформируется в дьявольскую насмешку. Словно и не принадлежат ей ни тело, ни глаза, ни губы, словно кто-то ломает ее изнутри и рвется наружу.

Королевская чета в исполнении Александра Феклистова и Агриппины Стекловой - это торжество вседозволенности и абсолютного нравственного растления, закамуфлированное под респектабельность и пуританство. Им предстоит пройти сложнейший путь - от пресыщенных и развращенных властью тиранов до обезумевших от страха все это потерять, затравленных стариков.

Романтического героя пьесы - принца Филиппа - актер Михаил Тройник разложил на части, как раскладывают крыс в лабораториях, и ужаснулся, обнаружив, что "голубая кровь" ничем не отличается от крысиной. То, что он принимал за принципиальность, оказалось гордыней, то, что за бунтарство, - малодушием, а то, что за смелость, - трусостью.

Раздвоение, переросшее в безжалостную войну с собой, со своим истинным существом, со своим отражением, настигает каждого участника драмы. И король снова и снова насилует и убивает, натягивая на руку латексную перчатку, как презерватив, и тайный порок похоти разрывает закованное в целлулоид тело королевы, и нож предательски дрожит в руках принца, склонившегося над горлом Ивонны.

Это маниакальное желание перерезать горло молчащему - одна из главных метафор спектакля, словно отвечающая на вопрос диктора: "Помните, когда вы в последний раз собирались что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? А что если меньшинство - это молчаливое большинство?"

Гомбрович Витольд

Гомбрович Витольд

Ивонна, принцесса бургундская

Витольд Гомбрович

Ивонна, принцесса бургундская

Леонард Бухов, перевод с польского

В.Гомбрович (1904 - 1969) - классик польского авангарда, оказавший большое влияние на польскую и европейскую литературу и драматургию XX века. Пьеса написана в 1938 году, однако первая ее постановка в Польше состоялась лишь в начале 50-х гг. С тех пор "Ивонна, принцесса Бургундская" уже более полувека не сходит со сцен. Переведенная на шестнадцать языков, пьеса занимает прочное место в репертуарах театров всего мира. Одна из недавних постановок была осуществлена Ингмаром Бергманом в Стокгольмском драматическом театре.

Публикация перевода: "Современная драматургия", 1996/1. (C)(C)(C)

Действующие лица:

КОРОЛЬ ИГНАЦИЙ

КОРОЛЕВА МАРГАРИТА

ПРИНЦ ФИЛИПП - наследник престола

КАМЕРГЕР

ИЗА - придворная дама

КИРИЛЛ - друг принца

ТЕТКИ ИВОННЫ

ИННОКЕНТИЙ - придворный

ВАЛЕНТИН - лакей

САНОВНИКИ, ПРИДВОРНЫЕ, НИЩИЙ и т.д.

Место гуляний: деревья, в глубине скамейки, празднично одетая публика. При сигнале фанфар входят: КОРОЛЬ ИГНАЦИЙ, КОРОЛЕВА МАРГАРИТА, ПРИНЦ ФИЛИПП, КАМЕРГЕР, КИРИЛЛ, КИПРИАН, придворные дамы и господа.

КОРОЛЕВА. Какой чудесный закат.

КАМЕРГЕР. Воистину чудесный, ваше величество.

КОРОЛЕВА. Глядя на такую красоту, человек становится лучше.

КАМЕРГЕР. Лучше, вне всякого сомнения.

КОРОЛЬ. А вечерком перекинемся в картишки.

КАМЕРГЕР. Только вашему величеству дано сочетать врожденное чувство прекрасного со свойственной вам склонностью к игре в бридж.

Подходит НИЩИЙ.

Чего тебе, добрый человек?

НИЩИЙ. Прошу оказать материальную поддержку.

КОРОЛЬ. Камергер, дай ему пять грошей. Пусть народ видит, что мы помним о его нуждах!

КОРОЛЕВА. Дай десять. (Обернувшись к закату.) При виде подобного заката!

ДАМЫ. А-а-а-х!

КОРОЛЬ. Да что там - дай пятнадцать! Пусть знает своего государя!

ГОСПОДА. А-а-а-х!

НИЩИЙ. Да благословит Господь Всевышний светлейшего короля и да благословит светлейший король Господа Всевышнего. (Уходит, распевая песню.)

КОРОЛЬ. Ну что ж, пойдем, не стоит опаздывать к ужину, нам ведь еще необходимо прогуляться по всему парку, братски пообщаться с народом в день национального праздника.

Все направляются к выходу, кроме ПРИНЦА.

А ты, Филипп, разве остаешься?

ПРИНЦ (поднимает лежащую на земле газету). Я на минутку.

КОРОЛЬ. Ха-ха-ха! Понятно! Ха-ха-ха! У него свидание! Совсем как я в его годы! Что ж, пошли, ха-ха-ха!

КОРОЛЕВА (с упреком). Игнаций!

Сигнал фанфар, все уходят, кроме ПРИНЦА, КИРИЛЛА и КИПРИАНА.

КИРИЛЛ и КИПРИАН. Конец занудству!

ПРИНЦ. Постойте-ка, тут гороскоп на сегодняшний день. (Читает.) С двенадцати до двух... Нет, не то... Вот! - Период с семи до девяти вечера принесет вам мощный прилив жизненных сил, усиление индивидуальных качеств, даст толчок прекрасным, хоть и рискованным идеям. Это часы, способствующие смелым планам, великим делам...

КИПРИАН. А нам это к чему?

ПРИНЦ. ...благоприятствующие успеху в делах любовных.

КИРИЛЛ. Тогда другое дело. Посмотри, вон там крутятся какие-то девицы!

КИПРИАН. Вперед! Не медли. Исполним наш долг.

ПРИНЦ. Что? Какой еще долг? Что ты имеешь в виду?

КИПРИАН. Наш долг - функционировать! Функционировать! Ничего другого, как только функционировать с блаженной радостью! Мы молоды! Мы мужчины! Мы молодые мужчины! Так будем выполнять нашу функцию молодых мужчин! Зададим побольше работы попам, чтобы и они могли функционировать! Обыкновенное разделение труда.

КИРИЛЛ. Взгляни-ка, идет весьма элегантная и обольстительная дама. И ножки ничего.

ПРИНЦ. Да нет - как же так? Опять то же самое? И так до бесконечности? Вновь и вновь? Еще и еще раз?

КИПРИАН. А ты не согласен?! Что она может о нас подумать?! Конечно, вновь и вновь! Всегда!

ПРИНЦ. Не хочу.

КИРИЛЛ. Не хочешь? Что? Что?! Отказываешься!

КИПРИАН. (удивленно). Разве ты, принц, не испытываешь сладостного, беззаботного наслаждения, когда милые губки шепчут: "да", как бы лишний раз подтверждая свою неизменную готовность?

ПРИНЦ. Конечно, конечно, естественно... (Читает.) "способствующие смелым планам, великим делам, усилению индивидуальных качеств и обострению эмоций. Эти часы небезопасны для натур чрезмерно самолюбивых, которым свойственно излишне обостренное чувство собственного достоинства. Дела, которые вы начнете в эти часы, могут принести пользу, но, возможно, и вред..." Ну вот, всегда так.

Входит ИЗА.

Приветствуем вас!

КИПРИАН. С величайшим наслаждением!

КИРИЛЛ. С восхищением!

ИЗА. Добрый день! Что вы, принц, делаете здесь, в уединении?

ПРИНЦ. Исполняю свой долг. Мой отец своим видом воодушевляет подданных, а я своим - погружаю в мечты их дочерей. А вы почему не в свите королевы?

ИЗА. Опоздала. Вот догоняю. Была на прогулке.

ПРИНЦ. Ах, догоняете. Кого?

ИЗА. Какой же вы, принц, рассеянный. Отчего в голосе такая меланхолия? Неужели вы не радуетесь жизни? А я только этим и занята.

ПРИНЦ. Я тоже, и как раз потому...

ПРИНЦ. Хм... (Внимательно на них смотрит.)

ВСЕ. Так что же?

ПРИНЦ. Ничего.

ИЗА. Ничего. Вы, принц, здоровы?

КИРИЛЛ. Простуда?

КИПРИАН. Мигрень?

ПРИНЦ. Нет, напротив, просто на меня что-то нахлынуло! Что-то нахлынуло! Поверьте, меня буквально переполняют эмоции!

КИПРИАН (оглядывается). О-о, ничего блондиночка. Вполне... вполне...

ПРИНЦ. Блондинка? Если бы ты сказал - брюнетка, это ничего не меняло бы. (Осматривается с подавленным видом.) Деревья и деревья... Пусть хоть что-нибудь произойдет.

КИРИЛЛ. О-о, а там еще одна идет.

КИПРИАН. С тетками!

КИРИЛЛ. С тетками!

Входят ИВОННА и две ее ТЕТКИ.

ИЗА. Что случилось?

КИПРИАН. Да ты взгляни, принц, взгляни, со смеху помрешь!

КИРИЛЛ. Тихо, тихо, послушаем, о чем они говорят.

1-я ТЕТКА. Присядем на скамейку. Видишь, дитя мое, тех молодых людей?

ИВОННА (молчит).

1-я ТЕТКА. Да улыбнись же, улыбнись, дитя мое.

ИВОННА (молчит).

2-я ТЕТКА. Почему так вяло? Почему ты, дитя мое, так вяло улыбаешься?

ИВОННА (молчит).

2-я ТЕТКА. Вчера тебе снова не повезло. И сегодня ты не пользуешься успехом. А завтра тоже никто не обратит на тебя внимания. Ну почему ты так непривлекательна, дорогая? Почему совершенно не сексапильна? На тебя никто не хочет смотреть. Истинное наказание Божье!

1-я ТЕТКА. Мы потратили все наши сбережения, до последнего гроша, чтобы заказать для тебя это платье с цветами. К нам ты не можешь быть в претензии.

КИПРИАН. Ну и уродина!

ИЗА (обиженно). Почему же сразу - уродина.

КИРИЛЛ. Мокрая курица! И еще нос воротит!

КИПРИАН. Плакса! Все ей не так! Пошли, продемонстрируем ей наше презрение! Дадим по носу!

КИРИЛЛ. Да, да! Эту надутую реву неплохо бы проучить! Наш священный долг! Ты иди первый, а я за тобой.

Проходят с саркастическими минами вплотную перед Ивонной, а затем разражаются смехом.

КИПРИАН. Ха-ха-ха! Прямо под носом! Прямо под носом!

ИЗА. Оставьте ее - это не имеет смысла!

1-я ТЕТКА (к Ивонне). Видишь, чему мы из-за тебя подвергаемся.

2-я ТЕТКА. Из-за нее все только смеются над нами! Наказание божье! Думала, хоть на старости лет, когда наступит конец моим женским разочарованиям, я смогу не опасаться, что покажусь смешной. И вот я постарела, но из-за тебя продолжаю терпеть издевательства.

КИПРИАН. Слышишь? Теперь они ей выговаривают. Ха-ха-ха, так ей и надо! Проберите ее как следует!

2-я ТЕТКА. Опять над нами смеются. Но уйти нельзя, тогда они будут смеяться нам вслед... А останемся - смеются в лицо!

1-я ТЕТКА (к Ивонне). Почему на вчерашнем балу ты, дорогое дитя, даже ногой не шевельнула?

2-я ТЕТКА. Почему никто тобой не заинтересуется? Разве нам это приятно? Мы вложили в тебя все наше женское честолюбие, а ты... Почему ты не бегаешь на лыжах?

1-я ТЕТКА. Почему не займешься прыжками с шестом? Другие барышни прыгают.

КИПРИАН. До чего же она неуклюжа! Меня один ее вид раздражает! Чертовски раздражает! Эта нескладеха просто выводит меня из себя! Сейчас подойду и переверну скамейку! Как, а?

КИРИЛЛ. Нет, не стоит. К чему столько усилий? Достаточно показать ей палец или рукой махнуть, или еще что-нибудь в этом духе. Любой жест по отношению к подобному существу будет издевательством. (Чихает.)

2-я ТЕТКА. Вот видишь? На нас уже чихают!

ИЗА. Оставьте ее.

КИПРИАН. Нет, нет, давайте проделаем над ней какой-нибудь фортель. Я придумал: притворюсь хромым, а она подумает, что к ней на чай даже хромой пес не приходит. (Намеревается подойти к скамейке.)

ПРИНЦ. Постой! Я придумал кое-что получше!

КИПРИАН. Ого! Уступаю место!

КИРИЛЛ. Что ты придумал? Похоже, ты собираешься проделать нечто невообразимое!

ПРИНЦ (смеется, прикрыв рот носовым платком). Фортель - ха-ха-ха, фортель! (Подходит к скамейке.) Разрешите представиться. Я - его высочество принц Филипп, сын короля.

ТЕТКИ. А-а-а!

ПРИНЦ. Вижу, уважаемые дамы, у вас какие-то проблемы с этой милой барышней. Отчего она так апатична?

1-я ТЕТКА. Просто беда! У нее какое-то органическое недомогание. Кровообращение вялое.

2-я ТЕТКА. А от этого зимой отечность, а летом затхлость. По осени у нее постоянный насморк, зато весной - головные боли.

ПРИНЦ. Вот уж, извините, буква...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→

	В интерпретации режиссера Мирзоева Ивонна стала хрупкой девочкой, почти инвалидом, посланной ко двору в назидание Фото Юрия Мартьянова / Коммерсантъ
	Роман Должанский. . "Ивонна, принцесса Бургундская" в Театре Вахтангова (Коммерсант, 24.01.2011 ). Алла Шендерова. (INFOX.ru, 21.01.2011 ). Алена Карась. . В Театре им. Вахтангова сыграли легендарную "Ивонну" (РГ, 25.01.2011 ). Марина Давыдова. . В Театре Вахтангова Владимир Мирзоев поставил пьесу Витольда Гомбровича "Ивонна, принцесса Бургундская" (Известия, 25.01.2011 ) . Ольга Егошина. . Первой премьерой юбилейного сезона в Вахтанговском театре стала «Ивонна, принцесса Бургундская» (Новые известия, 26.01.2011 ). Ольга Фукс. . «Принцесса Ивонна» Владимира Мирзоева в Театре им. Вахтангова (ВМ, 27.01.2011 ). Ирина Алпатова. . “Принцесса Ивонна”. Театр имени Евг.Вахтангова (Культура, 03.02.2011 ). Марина Тимашева. Две премьеры театра имени Вахтангова (Радио Свобода, 03.03.2011 ). Вера Максимова. . В театре им. Евг.Вахтангова режиссер Владимир Мирзоев поставил пьесу классика польского авангарда Витольда Гомбровича «Ивонна, принцесса Бургундская» (Планета Красота, 1-2, 2011 ) .

Принцесса Ивонна. Театр им. Вахтангова. Пресса о спектакле

Коммерсант , 24 января 2011 года

Святая и хлопоты

"Ивонна, принцесса Бургундская" в Театре Вахтангова

Театр имени Вахтангова показал премьеру спектакля "Ивонна, принцесса Бургундская" по пьесе Витольда Гомбровича в постановке режиссера Владимира Мирзоева. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Начиная разговор о пьесе Витольда Гомбровича, принято подчеркивать, что она написана в 1938 году. На любое произведение, родившееся в конце 30-х годов, так или иначе ложится тень предстоящей миру войны и уже накатившей на Европу волны насилия и взаимоистребления. "Ивонна, принцесса Бургундская" - вроде бы не антифашистский памфлет, в пьесе Гомбровича нет открытой публицистики. Но простора для сколь угодно острых интерпретаций пьеса дает предостаточно.

По жанру это вообще сказка: в некотором царстве, в неназванном государстве живет королевская семья, а наследный принц на прогулке влюбляется в странную девушку - она ни на кого не похожа, странно себя ведет и почти не разговаривает. Когда принц приводит Ивонну во дворец в качестве суженой, вся налаженная жизнь дает сбой - из "шкафов" вылезают скелеты прошлого, наружу прет неприглядная сущность персонажей. Надоедает она потом и принцу. В конце концов, Ивонну решают убить, причем каждый из членов королевской семьи предлагает свой способ умерщвления, но наиболее эффективным оказывается самый странный из них - подсунуть ненавистной принцессе на обед карасей, дабы она поперхнулась и умерла.

Разумеется, главное при постановке "Ивонны" понять, кто такие эти короли и принцы и кто такая принцесса - в чем разница между социумом и пришелицей, что означает их встреча и что - смерть заглавной героини. Скажем, в спектакле Олега Рыбкина, в лучшей "Ивонне" из многих виденных вашим обозревателем, королевский двор был сборищем веселых полуроботов, ярких мультипликационных объектов, порожденных всеобщей компьютеризацией, Ивонна же являлась милой старомодной простушкой в ситцевом платье.

Владимир Мирзоев тему кануна фашизма не педалирует, хотя характерный военный марш один раз звучит, в костюмах Аллы Коженковой можно рассмотреть мотивы 30-х годов, а про принца Дмитрия Соломыкина, высокого светловолосого человека в галифе и со стальным взглядом, легко сказать "истинный ариец". И все-таки "расстановку сил" легче определить, вглядевшись в Ивонну. В спектакле Владимира Мирзоева это буквально девочка - но девочка больная, калека, хрупкая, согнутая мышка, с бледным лицом и навсегда вывихнутыми конечностями. Героине, отважно сыгранной Лизой Арзамасовой, не ковылять бы по сцене, а в инвалидной коляске ездить. Хотя ей, наверное, положено принимать мучения: эта Ивонна - блаженная, святая, посланная к остальным героям Гомбровича, чтобы дать им последний шанс, чтобы указать им дорогу, не случайно же в руках смирной хромоножки появляется клубок с нитками. Чистая душа остается не распознанной остальными, ее миссия невыполнима - так что и карасей не нужно, в спектакле Мирзоева неузнанная Ивонна просто угасает, прихватив с собой в мир иной принца. Он хотя и мучил ее, даже подвешивал на тросе, но хотя бы сделал попытку полюбить - единственный из всех. Вместе они на тележке уезжают в финале куда-то в глубину сцены, в этот момент превращающейся в подобие храма.

Надо сказать, что Владимир Мирзоев обычно насыщает свои спектакли таким количеством многозначительных ребусов, что смотреть его театральные сочинения нелегко, тем более что многие мирзоевские "загадки" вызывают большие подозрения в том, что они заведомо неразрешимы, от лукавого. "Ивонна" сделана гораздо чище, хотя и этот спектакль начинается с любимых Мирзоевым странных танцев, не то аэробики, не то восточной гимнастики. Но в целом, повторюсь, новая постановка режиссера по своей сценической "консистенции" строже большинства предыдущих, голову зрителю режиссер зря не морочит. И декорации Коженковой по-оперному внушительны и строги: серое пространство, отдаленно напоминающее трамвайное депо, даже рельсы есть, в первом акте стены сходятся вглубь клином, а во втором образуют прямоугольный зал. Зачем - уже иной вопрос, но выглядит торжественно и серьезно.

Проблема в "Ивонне" совсем другая, касается она почти всех, кроме главной героини. Может быть, и хотел Владимир Мирзоев создать некую цельную среду, но ничего пока не вышло - актеры "растащили" своих персонажей кто куда. В одном из интервью режиссер признался в том, что видит прямую связь между стилями Витольда Гомбровича и Евгения Шварца. Наверное, он слишком увлекся этой, в принципе вполне защищаемой, мыслью. И вот будто из сказочных советских фильмов-притч является на сцену камердинер Юрия Шлыкова. Приглашенный на роль короля Ефим Шифрин, отдадим ему должное, старается играть небенефисно, но эстрада все-таки лезет из всех щелей, неотвязная. А Марина Есипенко во втором акте устраивает просто-таки парад бесстильного актерского вранья. Прочие персонажи хлопочут помельче, но столь же неубедительно. Зачем было посылать святую на этот актерский праздник, никто не объяснил. И о благих намерениях к концу спектакля остаются одни воспоминания.

INFOX .ru, 21 января 2011 года

Алла Шендерова

Владимир Мирзоев заставляет вспоминать худшее

Кроме «Х» и «Ж» в русском алфавите есть еще одна сокровенная буква –- «И». Известный постановщик «Хлестакова» и «Женитьбы» выпустил на сцене Театра имени Вахтангова «Принцессу Ивонну» по пьесе Витольда Гомбровича.

Как устроена принцесса

На сцену Вахтанговского театра, где до сих пор идет его отличный «Сирано», режиссер Мирзоев, бравший долгий тайм-аут, воспитавший курс студентов, снявший кино и выпустивший пару не слишком удачных спектаклей, вернулся заметно изменившимся.

Судя по «Ивонне», он стал более прямолинеен, его метафоры не так туманны, хотя и вполне изобретательны. Прежний протагонист всех постановок Мирзоева Максим Суханов в спектакле не участвует – о былом тандеме напоминает лишь юная Василиса Суханова, появляющаяся в небольшой, но неплохо сделанной роли.

«Ивонна» начинается с фирменных мирзоевских пассов, которые повторяют все герои спектакля, любующиеся закатом не на вольном воздухе, как в тексте Гомбровича, а в обшарпанном казенном помещении, напоминающем спортзал старой гимназии.

Давний соавтор Мирзоева, художник Алла Коженкова, сделала стены раздвижными. В первом акте они сходятся углом, а во втором между ними возникает глухая шершавая стена. Еще в прологе, поглядев на безнадежный свет, проникающий из высоких окон, думаешь, что, вероятно, именно в таких залах нацисты в Восточной Европе собирали мальчиков-гимназистов и расстреливали – всех или выборочно, в зависимости от того, какое сопротивление оказывал город.

В 1938−м классик польского авангарда написал фарс «Ивонна, принцесса бургундская», действие которого происходит в некоем сказочном королевстве, но близость фашизма ощущается в пьесе так же четко, как звериная жестокость в жеманных репликах персонажей пьесы.

Пресыщенный эротическими приключениями принц Филипп встречает необычную девицу. Своим болезненным и безответным видом она страшно бесит окружающих. И хотя она чуть жива, ее подозревают в высокомерии, насмешливости и даже сладострастии – во всех тех грехах, которым подвержены король, королева, принц и их придворные. «Она до такой степени раздражает меня, что я женюсь на ней», - заявляет принц.

Дмитрий Соломыкин играет его современный парнем. Он рослый, белобрысый, спортивный, правда, одет не в джинсы, а галифе, но чего только не продиктует мода. При виде убогой Ивонны в его уже многое повидавших глазах зажигается огонек детского любопытства: наконец-то он увидел новую, непонятную игрушку. Что следует сделать? Утащить ее во дворец, поломать на множество частей, и посмотреть, как она устроена.

Первые сцены в спектакле Мирзоева дорогого стоят. Актриса Вахтанговского театра Мария Бердинских играет Ивонну так, что зритель верит, будто в компанию артистов затесалась обычная девочка. Болезненная, кособокая, странно корежащая тонкие пальчики, но очень не глупая и потому молчаливо отворачивающаяся всякий раз, когда кто-то из героев допускает очередную жестокость или бестактность. И вот эту девочку принц Филипп и двое его подручных собираются мучить на наших глазах.

Натурализма в спектакле мало, разве что специальный столик с пилой, крючками и ножами, которые заготовил Филипп, прицепивший к поясу Ивонны трос и подвесивший ее к колосникам. Прикрыв глаза и чуть покачиваясь, она парит, как мотылек. Собственно ничего более жестокого в спектакле не происходит, но у зрителя холодок бежит по спине.

С чего начинается «Ивонна»

Короля играет Ефим Шифрин, прежде появлявшийся на сцене Вахтанговского театра в постановках Романа Виктюка. Монолог царственного бесстыдника, которому убогая Ивонна напоминает о белошвейке, изнасилованной и убитой им когда-то в той же гостиной, по которой теперь крадется полуживая от страха Ивонна, он произносит в фарсовой манере, собственно, он так и написан Гомбровичем. Но шлейф эстрадных интонаций берет верх: живая жизнь превращается в плохой театр.

Королева, которую в первом акте Марина Есипенко изображает светской красоткой, любительницей примерить маску добродушия и милосердия, во втором превращается в злобную клоунессу. Она тайно одержима стихотворством, а недужная невестка чем-то напоминает ей эти вирши, такие же безнадежно убогие и нелепые. И вот уже ее величество провинциально завывает, сжимая пузырек с ядом, готовясь то ли и впрямь убить, то ли сыграть очередную роль. Словом, Ивонна непостижимым образом провоцирует каждого вспомнить о самом себе все самое нелепое и неприглядное, а режиссер насмешливо театрализует эти воспоминания, фоном для которых служат невесть откуда доносящиеся нацистские марши.

В финале коллективный выход, разумеется, будет найден: погубить Ивонну, а потом нарядиться в траур, возвести глаза к верху и слушать скорбный хорал. И хотя зловещий ритм и абсолютная достоверность первого акта во втором теряется, все же тему, лукаво заявленную Гомбровичем, Мирзоев воплощает довольно ясно.

«Х(лестаков)» и «Ж(енитьба)» – так когда-то писались названия хитов, поставленных им в Театре имени Станиславского. Это был Гоголь нового времени, Гоголь, приправленный драйвом, бесстыдством и абсурдом бытия постперестроечной России. Нынешнюю премьеру Мирзоева стоило бы писать на тот же манер: «И(вонна)». Потому что с «и» начинаются такие актуальные слова, без которых нашу российскую действительность сегодня не опишешь: Истребление Иного и Инакомыслящего.

РГ , 25 января 2011 года

Алена Карась

Гибель богов

В Театре им. Вахтангова сыграли легендарную "Ивонну"

Пьеса классика польского авангарда Витольда Гомбровича "Ивонна, принцесса Бургундская" была написана в 1938 году, почти за год до начала Второй мировой войны, и ситуация изъеденной фашизмом Европы в ней отразилась экстравагантным и неожиданным образом. Для Владимира Мирзоева это стало отправной точкой его размышлений о пьесе.

Шедевр Гомбровича, обретший такое же значение всеобъемлющего символа, как беккетовский Годо, решительно повлиял на польский и европейский театр. Написанная как пародия на шекспировскую трагедию, "Ивонна" взяла на себя роль нового глобального европейского метатекста. Знаменитая молчащая принцесса, наделенная всего лишь семью репликами-ребусами, одним своим видом, вернее, своей полной нейтральностью, провоцирует целый шторм реакций, рефлексий, садомазохистских упражнений, всплесков нечистой совести, самоуничижения...

"У каждого есть свое существо, приводящее его в состояние белой горячки", - говорит принц Филипп, и это мог бы сказать любой из персонажей Гомбровича. Его главный персонаж Ивонна, по поводу которой ничего нельзя сказать, приводит других в настоящее смятение. Раздраженный ее видом принц предлагает ей... выйти за него замуж и с каждым мгновением распаляется все больше, доходя до звериного исступления. Королева Маргарита с презрением и ужасом обнаруживает бездарность своей поэзии, а ее муж Король Игнаций вспоминает свои старые плотоядные грешки, увенчанные убийством. Текст пьесы мерцает, раскачиваясь от леденящей иронии, нескончаемой пародии до искусного психологического анализа, в котором каждая встреча с безмолвной принцессой заставляет их проговаривать про себя все больше и больше. Гомбрович открывает саму механику истерии и исступления - молчание невыносимо для нас, оно становится экраном, на который проецируются наше бессознательное. И ничего хорошего там нет.

Владимир Мирзоев открыл пьесу через социальное бессознательное общества, настигаемого фашизмом. Его Ивонна не нейтральна, она - икона юродства, икона нетривиальности, по отношению к которой общество проявляет всю свою нетерпимость. Так же, как в его прежних работах Максим Суханов взрывал устойчивость социума своей запредельной инаковостью, здесь это делает Мария Бердинских в очередь с Лизой Арзамасовой. Скрюченная костной болезнью, похожая на норштейновского Акакия, трогательно шевелящего губками, она вызывает сострадание или умиление. Но только не у персонажей пьесы.

Алла Коженкова построила для этого царства две массивные коричневатые стены, сходящиеся вместе. Типичный образчик гитлеровско-сталинской архитектуры, дополняемый фашистским маршем, создает вполне определенные ассоциации. Давно Мирзоев не был так определенен в своих высказываниях и образных решениях, как здесь. Для него в Ивонне нет никакой нейтральности, она определенна своей юродивой, "инаковой" - добавим, светящейся - красоте. К сожалению, когда актриса начинает говорить, эта магия ее прекрасно придуманной "хореографии" рассеивается. По отношению к ней белокурый принц (Дмитрий Соломыкин), к тому же сыгранный простодушно и грубо, сразу прочитывается как апофеоз фашизма, не говоря уже о грубом мужлане, короле Игнации в майке и парчовой мантии вместо халата (кроме виденного мною Леонида Громова его играет Ефим Шифрин). Убийственно смешна сцена, где королева (Марина Есипенко) читает свои стихи, в которых рябина и калина рифмуются с Мессалиной, и сама приходит в ужас от их бездарности.

Но все же здесь мне видится какой-то сбой эстетического кода. Для Мирзоева "Ивонна" - не столько история "про нас", сколько история "про них" - про власть, про раздуваемую националистическую истерию, про нетерпимость как главное свойство сегодняшней России. Спектакль венчает похоронный хор из "Травиаты", в то время как Ивонна и очарованный ею Принц мертвые уплывают на постаменте вглубь, туда, где за раздвинувшимися "тоталитарными" стенами сияет витражная роза собора. Этим "оперным" жестом Мирзоев приравнивает пташку Ивонну и ее палача, делает их одинаковыми жертвами надорвавшейся истории. Вся финальная атмосфера в духе Вагнера или, скорее, висконтиевской "Гибели богов" должна заставить нас ужаснуться. Но, кажется, ей этого не удается.

Известия , 25 января 2011 года

Марина Давыдова

Ивонна при дворе короля эстрады

В Театре Вахтангова Владимир Мирзоев поставил пьесу Витольда Гомбровича "Ивонна, принцесса Бургундская". Помимо представителей самой вахтанговской школы в нем принимают участие звезда эстрады Ефим Шифрин и звезда сериала "Папины дочки" Лиза Арзамасова.

Первое, что следует сказать о новом спектакле известного российского режиссера, - это внятный спектакль. Интеллектуал, краснобай и знаток восточной философии Владимир Мирзоев нередко нагонял сцену столько многозначительного тумана, что за таинственными жестами, мимикой, позами и прочими постановочными узорами терялся не только смысл, но порой даже сам сюжет той или иной пьесы. В новом спектакле сюжет лежит перед зрителями, как на ладони.

Драматическое сочинение польского классика ХХ века Витольда Гомбровича - из тех, что привычно помещается в русло театрального абсурда. Оно наследует драматургии Альфреда Жарри, предвосхищает Ионеско и Мрожека, но сюжетно, как мне кажется, более всего перекликается с загадочным фильмом Пьера Паоло Пазолини "Теорема". В этих двух, стилистически весьма далеких друг от друга произведениях совпадает исходная ситуация.

У Пазолини в состоятельную миланскую семью приезжает странный гость, общение с которым (кульминацией этого общения в "Теореме" всякий раз становится соитие) оказывается поворотным пунктом в жизни всех персонажей и заставляет каждого из них обернуть очи вглубь своей души. При этом про членов семьи все более или менее ясно: их характеры, как и их социальный статус, можно легко описать словами. Про самого же таинственного гостя не ясно решительно ничего. Кто он - новоявленный мессия, посланец сатаны, экстрасенс, просто белокурая бестия - на этот вопрос каждому предлагается ответить самостоятельно. У Гомбровича сходный сюжет.

В некоем царстве-государстве живут король, королева, наследный принц, придворная челядь. И вдруг по прихоти избалованного и пресыщенного наследника в их дворцовые хоромы попадает то ли девушка, то ли виденье, то ли опасная сумасшедшая Ивонна. Встреча с этим удивительным существом извлекает наружу все застарелые комплексы и потаенные страхи героев и становится истинным испытанием для каждого из них. Так что, в конце концов, они дружно решают сжить со свету ни в чем не повинную гостью, о которой мы так толком ничего и не узнаем, как не узнали ничего о таинственном пришельце из "Теоремы".

Из всех последних спектаклей Мирзоева именно этот оказался вдруг пронизан очевидными христианскими мотивами, которых тяготеющий к буддизму постановщик не то чтобы вовсе избегал, но - скажем осторожно - сторонился. На вопрос, кто такая Ивонна, он поначалу отвечает просто, чтобы не сказать примитивно. Главная героиня в спектакле вахтанговцев страдает, как кажется, всеми болезнями: от олигофрении до церебрального паралича. Реакции ее заторможены. Двигается она как впотьмах. Почти не говорит. Не факт, что сможет с первого раза дотронуться до кончика собственного носа.

Поначалу это концептуальное решение напоминает знаменитую шутку: "Ученые разгадали тайну улыбки Джоконды. После многих лет исследований было установлено, что она просто дура". Но постепенно за шуткой проступает нечто иное. Ивонна у Мирзоева не дура. Она, как сказано в Писании, нищая духом. Блаженная. Улыбка, с которой она смотрит на принца, - это улыбка младенца, увидевшего склонившееся над ним родное лицо. В этом не приспособленном к жизни, начисто лишенном привычных рефлексов существе нет и не может быть ни корысти, ни лицемерия, ни амбиций, ни гордыни, ни страстей. И эта просветленность страшит включенных в привычную систему координат обитателей дворца хуже любой черной дыры. В финале, в сцене гибели Ивонны, Мирзоев обозначит христианские реминисценции впрямую, превратив весьма условное пространство спектакля в готический собор со светящимся на заднем плане витражом.

Но самое интересное в вахтанговской премьере то, как заложенное в самой режиссерской концепции противостояние Ивонны и прочих героев непреднамеренно оборачивается противостоянием актерской манеры исполнителей. Ивонну играет совсем еще юная (15 лет) Лиза Арзамасова. И ее роль - маленькое актерское чудо. В сущности именно ее редкостная, поразительная органика составляет главный интерес в этом спектакле. Так же как в самой Ивонне нет корысти или лицемерия, в Лизе Арзамасовой нет того актерского самолюбования, которое присуще ее партнерам - от короля эстрады Ефима Шифрина (он играет короля Игнация) до вахтанговцев со стажем - Марины Есипенко и Юрия Шлыкова.

Надо отдать Шифрину должное: того кривляния, какое подпускает на сцене МХТ задействованный в тамошней "Женитьбе" Юрий Стоянов, он счастливо избегает. Но эстрадный юморок и желание поскорее выйти на репризу все же дают себя знать. Артисты академического театра тянутся за эстрадной звездой в тщетной надежде ее перезвездить. Все они типичные представители бенефисного театра, и встреча на сцене с Лизой Арзамасовой для них и впрямь, как для королевского двора встреча с Ивонной. Только в отличие от героев Гомбровича комплексов они не испытывают. Своего поражения в этом необъявленном соревновании не замечают. И на поклоны выходят ужасно довольные собой.

Новые известия, 26 января 2011 года

Ольга Егошина

Неудачная шутка

Первой премьерой юбилейного сезона в Вахтанговском театре стала «Ивонна, принцесса Бургундская»

Написанная в 1938 году «Ивонна, принцесса Бургундская» – одна из наиболее востребованных пьес польского драматурга Витольда Гомбровича. В начале нулевых в России ее ставили Олег Рыбкин и Алексей Левинский. В Театре имени Вахтангова польскую пьесу поставил провокативный режиссер Владимир Мирзоев, пригласивший на главные роли Ефима Шифрина и юную звезду сериалов Лизу Арзамасову.

В своем «Мастере и Маргарите» Михаил Булгаков среди прочих грешников вывел мрачного рыцаря, который когда-то неудачно пошутил и теперь веками расплачивается за свой каламбур о свете и тьме. В написанной примерно в те же годы пьесе «Ивонна, принцесса Бургундская» польский драматург Витольд Гомбрович рассказывает историю одной королевской шутки, закончившейся смертью. Наследный принц Филипп решает дать урок своим друзьям-повесам, «как надо шутить», и объявляет бедную, невзрачную, болезненную девицу Ивонну своей невестой. Принятая во дворец молчаливая простушка быстро становится предметом ненависти придворных, царственных родителей, друзей жениха, наконец, и самого принца. Ее беззащитность вызывает агрессию окружающих, ее невзрачность провоцирует жестокость, а ее вечная молчаливость служит верным ручательством безнаказанности для любых обидчиков. Король-отец хочет задушить ненавистную невесту, королева-мать – ее отравить. Сам принц вместе со своими друзьями сторожит под дверью ее спальни с ножом и топором. Наконец, придворный камергер придумывает изощренный план парадного обеда в честь Ивонны. Главным блюдом на нем выбраны караси (как поясняет камергер, болезненно застенчивая девушка непременно подавится рыбной костью, особенно если в ее тарелку будет смотреть весь королевский двор).

Любой натуралист знает этот закон стаи: если рыба, птица или зверюшка не похожа на других, ее непременно добивают соседи. Так, вороны непременно заклюют белую ворону… Философская притча Витольда Гомбровича переносит эти законы стаи в человеческое сообщество. Место действия – везде, время действия – всегда. Его пьеса построена как своего рода шахматный этюд, в котором точное количество ходов ведет с неизбежностью к заявленному мату.

Владимир Мирзоев превращает королевский двор в собрание странноватых фриков, каждый из которых существует в своей стилистической манере. Королева (Марина Есипенко) напоминает какую-нибудь злодейку из детских сказок. Ефим Шифрин играет короля еще одной вариацией своих эстрадных недотеп. Принц Филипп в исполнении Дмитрия Соломыкина кажется персонажем из «Жестоких игр». А Юрий Шлыков – камергер с его фразами-репризами – был бы вполне уместен в «Обыкновенном чуде» Шварца. На этом пестром фоне Ивонна вовсе не кажется «существом из другого мира», как это написано драматургом, Владимир Мирзоев превратил «странную девушку» пьесы в убогую калеку. Лиза Арзамасова бродит по сцене, изогнувшись наподобие буквы «зю»: спина колесом, походка уточкой, глаза убегают к переносице… И на лице то и дело порхает улыбка злобноватого удовлетворения: вот такая я! Похоже, режиссер добивался эффекта провокации злобных чувств не только у персонажей, но и в зрительном зале: а ну, попробуйте пожалеть эту злобную страхолюдину!

Обычно бесцеремонно выстригающий из авторского текста любые причудливые фигуры, Владимир Мирзоев в этой постановке следует за текстом пьесы практически реплика за репликой (пожертвовав всего несколькими эпизодическими сценами). А главную неожиданность приберегает к финалу.

Рядом с телом подавившейся рыбной костью и умершей Ивонны укладывается принц и, похоже, тоже отдает богу душу. Объяснить этот неожиданный порыв раскаяния эксцентричного хулигана довольно трудно. Ни с логикой развития характера персонажа, ни с логикой движения сюжета Гомбровича этот финал никак не согласуется. Впрочем, в мире, где преступление и наказание уже давно не связаны между собой и никто не боится, что «скверная шутка» может стоить спасения души, нам только и остается, что разгадывать бессмысленные эффектные жесты, сделанные исключительно ради самого жеста, вроде скорбной скульптурной композиции финала спектакля Владимира Мирзоева.

ВМ , 27 янва ря 2011 года

Ольга Фукс

Чучело

«Принцесса Ивонна» Владимира Мирзоева в Театре им. Вахтангова

«Ивонну, принцессу Бургундскую» – облеченное в сказку предчувствие непоправимой катастрофы – польский классик Витольд Гомбрович написал в 1938 году.

Но, как это нередко бывает, польская публика (а затем и публика других стран) впервые увидела «Ивонну», уже когда пришло время осмыслять пережитый ужас – в пятидесятых (до этого времени творчество Гомбровича находилось в Польше под запретом). Пьесу, переведенную на шестнадцать языков, ставили много и охотно (одним из ее постановщиков стал Ингмар Бергман) – ведь поводов для травли того, кто не похож на большинство (основной мотив пьесы), всегда находится предостаточно.

Не почувствовать эту атмосферу сегодня в нашем обществе невозможно – и Владимир Мирзоев поставил «Ивонну» в Театре им. Вахтангова. Художница Алла Коженкова выстроила на сцене собирательный образ гулкого спортзала, дворцовых сводов и храма – закрытого пространства, где красота заката подменена мертвенным свечением сквозь толстые стекла. Иллюзию свободы.

Фаустес Латенас, признанный мастер театральной музыки, озвучил спектакль миксом из нацистских маршей, опереточных арий и тихой колыбельной, которую можно было бы назвать «темой Ивонны».

Про мирзоевскую «Ивонну» так и тянет сказать, что, дескать, впал режиссер, как в ересь, в неслыханную простоту. Если и остались где элементы психоделической зауми – так только в самом начале, во время дворцового церемониала: так на то он и церемониал, чтобы быть вычурным. Актеры почувствовали эту вольницу и сыграли каждый в свою игру: Юрий Шлыков (камергер) и Марина Есипенко (королева) – опереточных злодеев, Леонид Громов (король) – психологически достоверного простецкого мужика в подштаниках, которого судьба-насмешница забросила на королевский трон и заставила соответствовать. Точнее всего здесь играют вахтанговская молодежь и Евгений Федоров (старый лакей, который вечно путается под ногами, неуклюже пытаясь спасти жертву королевских игр).

Красавец-принц Филипп (Дмитрий Соломыкин) пресытился настолько, что ни одна девушка королевства его не привлекает, и двое его друзей – этакие Розенкранц и Гильденстерн (Василий Симонов, Артур Иванов), преображенные польским абсурдом, – тщетно пытаются внушить ему, что их святой долг – предаваться наслаждениям, подобающим молодым мужчинам. Этого юного двухметрового викинга распирает от избытка молодой силы и яда сплина, пока на глаза ему случайно не попадается Ивонна (Мария Бердинских) с двумя гротескно-ворчливыми тетушками (Нина Нехлопоченко, Агнесса Петерсон).

Режиссер обозначил ее непохожесть очень внятно: Ивонна – инвалид детства, черты аутизма и ДЦП актриса вычерчивает с медицинской точностью. Любое слово дается ей с трудом, она точно экономит слова и силы, говоря лишь тогда, когда хочется уже кричать. Это жалкое незлобивое существо вызывает у принца бурю эмоций: только с такой он чувствует себя абсолютным властелином мира и, что гораздо труднее, собственной судьбы.

Принц проявляет чудовищный инфантилизм: заполучив путем юношеской истерики перед родителями себе живую забаву, он сначала играет с ней в доктора (прослушивает через фонендоскоп, нагловато осматривает), затем мучает, подвешивая к потолку, а после избавляется, как от надоевшей игрушки. Но в инфантильности его души проступает детскость: он не может избавиться от жалости к этой «бракованной игрушке» и смутно ощущает, что Ивонна – единственная, кто полюбил его самого, а не его статус.

Появление Ивонны во дворце – лакмусовая бумажка, которая выявляет скрытые пороки властителей мира сего. Каждый видит в ней не человека, но свое тайное отражение. Ивонна – это совесть, больная, перекособоченная, почти безголосая совесть, с которой неприятно иметь дело. Лицезреть это существо становится невыносимо, и три венценосные головы посещает одна мысль – убить Ивонну. Убить картинно, кинжалом, как хочет принц, тайно ядом, как думает королева, или подстроив коварную нелепость, гарантирующую алиби, как замышляют король с камергером.

Ивонна умирает ни от того, ни от другого, ни от третьего – от угарного газа ненависти, разлитой вокруг. Просто ложится и тихонько замирает.

В этот безнадежный фарс Мирзоев вносит надежду. Роль принца написана так, что из него можно сделать главного монстра, но режиссер не отказывает ему в перерождении.

«Переболев» Ивонной, принц сам не может жить в отравленном воздухе и замирает рядом с ней. Чтобы больше «не быть, не состоять, не участвовать» там, где чья-то жизнь может оказаться лишней.

Культура , 3 февраля 2011 года

Ирина Алпатова

Эпоха вырождения

“Принцесса Ивонна”. Театр имени Евг.Вахтангова

Спектакли Владимира Мирзоева похожи на головоломки, шарады. И, по большому счету, адекватно воспринять их способны зрители, имеющие вкус к подобным вещам. Привлеченные же лишь жанровым подзаголовком “комедия”, вероятно, будут озадачены, не получив желаемого в полной мере. Но что же делать, ведь и классик польского авангарда Витольд Гомбрович сочинял пьесы, полные скрытых смыслов и намеков, а легкая доступность – отнюдь не его стезя. К тому же конец 30-х годов минувшего столетия, несомненно, откликнулся в качественной литературе и драматургии некими предвидениями, предчувствиями и жизненными аналогиями. Тревожность, нестабильность, ожидание неясных перемен, а порой и приметы “эпохи вырождения” – все это без труда обнаружится в запечатленных фразах и диалогах.

“Принцесса Ивонна”, написанная в 1938 году, – не исключение. Несмотря на то, что в перечне действующих лиц вы обнаружите Короля и Королеву, Принца и Камергера, в общем, тех персонажей, которые чаще всего фигурируют в сказках. Но, по мнению режиссера, “сказочный” мир Гомбровича сродни тому, который сочинялся примерно в то же время российским автором Евгением Шварцем. Эстетику Шварца несколько лет назад Мирзоев осваивал в спектакле “Дракон”. Впрочем, и “Ивонну” он тоже ставил, но давно и в Канаде. Новая же версия появилась на сцене Вахтанговского театра, где режиссер тоже не новичок и, пожалуй, сделал ряд своих самых удачных российских постановок (в частности “Сирано де Бержерака” с Максимом Сухановым и Ириной Купченко).

Так вот, сказочно-жизненные “намеки” оккупировали уже театральную программку, где сошлись силуэты дамы в старинном платье и островерхом ку-клукс-клановском колпаке и мужчины в военной форме времен написания пьесы. Без особого педалирования, но внятно все это потом зазвучит и в спектакле. Негромким фоном пройдет немецкий военный марш (музыкальное оформление Фаустаса Латенаса), а королева Маргарита (Марина Есипенко), комедиантствуя перед публикой, поддастся-таки соблазну на мгновение изобразить жест нацистского приветствия. Да, собственно, и принц Филипп (Дмитрий Соломыкин), одетый в галифе, визуально напомнит “белокурую бестию”. Но все это, стоит повториться, лишь фон, окутывающий весьма прихотливую и не всегда внятную историю, помещенную, скорее, даже не во вневременность, а в безвременье. Которое, между прочим, не менее вечно, чем само время.

Королевское семейство со своей свитой заключено в просторное и пустое пространство с застекленными стенами, за которыми не угадывается ничего живого. Стекла покрыты пылью и почти не пропускают света (сценография и костюмы Аллы Коженковой), а обитатели столь странного “замка” привычно предаются излюбленным Мирзоевым пластическим экзерсисам (хореография Артура Ощепкова). Их жизнь кажется выморочной и отлаженной до автоматизма, после чего внутреннему “механизму” полагается либо сломаться, либо “перезапуститься” по новой программе. В общем, нужен некий внешний повод, способный спровоцировать какие-либо изменения.

Подобным поводом здесь и является существо по имени Ивонна (Лиза Арзамасова), которую волокут под руки две престарелые тетушки (Агнесса Петерсон и Элеонора Шашкова). Эта Ивонна – и впрямь-таки “существо”: не гнущиеся в коленях ноги, выпяченный зад, заторможенные жесты, туманный взгляд. Юной Лизе Арзамасовой, конечно же, с подачи режиссера, удается передать главное: она – “иная”, “вещь в себе”, девушка-юродивая, уродливая и трогательная одновременно. Она здесь – невольный нарушитель спокойствия, мощный раздражитель и провокатор. Одним лишь существованием своим, без собственного ведома. Но в столкновении с “иным”, вызывающе непохожим все проверяется на прочность: собственное “я”, давние устои, семейные узы, сложившиеся отношения, да и вся эта тоже давно сложившаяся картина мира.

Над Ивонной можно издеваться, не сочтя ее за человека полноценного. Можно подвесить над сценой за железный крюк и терзать вопросами. Можно корчить ей рожи или, наоборот, гнобить “великосветским обращением”. Можно даже предложить руку и сердце, что и делает принц Филипп – Соломыкин. Тем более что она не способна на внятную и связную речь, говорит редко и в основном загадками. Но эта Ивонна парадоксальным образом демонстрирует полувыродившейся королевской семье, что где-то есть другая, настоящая жизнь: трогательная, сентиментальная, с робкими прикосновениями, боязливыми взглядами. Где вскользь брошенному слову придается значение, где не умеют комедиантствовать, но все принимают на веру. Понять им это невозможно, принять тем более, но и существовать, имея перед глазами эту весьма живую “иную”, вывернувшую наизнанку всю прежнюю королевскую жизнь, тоже нельзя. Уж слишком о многом, тщательно скрываемом, она напоминает.

И всю вторую половину действия персонажи изощряются в поисках способа умерщвления Ивонны. Король Игнаций (Ефим Шифрин), ведущий себя в отменных традициях комедийного представления с переодеваниями и всяческими “трюками”, предлагает подать карпов в сметане, чтобы девушка подавилась костью (а она и есть здесь для всех “кость в горле”). Маргарита – Есипенко и вовсе пускается в бенефисный монолог с чтением стихов собственного производства и театрализованным “раскаянием” в прежних грехах, сжимая в руках склянку с ядом для Ивонны. Принц с друзьями Кириллом (Артур Иванов) и Киприаном (Валерий Ушаков) потрясают шпагами. Понятное дело, что выхода нет, а всему “иному” уготована участь незавидная. Впрочем, этой Ивонне – Арзамасовой многого не надо. Она, кажется, и умирает-то сама по себе, а не от костей или яда. Просто кончается запас воздуха, а говорить о кислороде в безвоздушном пространстве замка не приходится.

Как, впрочем, пока рано говорить и о стилистической цельности вахтанговского спектакля. К режиссеру Владимиру Мирзоеву можно относиться по-разному, но у него как раз не отнять эстетической выстроенности замысла. Но к его воплощению ближе молодой актерский состав спектакля и примкнувший к нему опытный Евгений Федоров (лакей Валентин). А вот Король – Шифрин с Королевой – Есипенко порой не отказывают себе в праве на бенефисные “выходы”. Они, конечно же, тоже срежиссированы Мирзоевым, но в исполнении своем подчас зашкаливают за допустимые границы стиля и общей цельности. Впрочем, подобный гротеск все же уместнее, нежели психологические нюансы, которых иногда по непонятным причинам ждут от Гомбровича или Мирзоева. Да и вообще, если театральное зрелище не напоминает манную кашу, которую тебе угодливо кладут в рот, не копирует банальные приметы быта, а заставляет хоть как-то пораскинуть мозгами, значит, оно обладает некоей реальной ценностью. А вот конкретизировать ее каждый способен сам.

Планета Красота , № 1-2, 2011

Вера Максимова

О грехе, страхе и печали

В театре им. Евг.Вахтангова режиссер Владимир Мирзоев поставил пьесу классика польского авангарда Витольда Гомбровича «Ивонна, принцесса Бургундская».

Так ли уж важно, что знаменитая пьеса Витольда Гомбровича написана в 1938 году? Так ли принципиальна для спектакля Владимира Мирзоева хронологическая привязка к времени первых, еще бескровных побед фашизма в Европе?

В спектакле полусказке, или фантазии, или игре снов (жутковатой, как у Гофмана), есть материальные и звуковые «меты» фашизма. Звучит бравурный, с хулиганским посвистом походный марш гитлеровцев.

Принц Кирилл (Дмитрий Соломыкин), – от скуки, раздражения или в шутку решивший жениться на болезненной и странной молчальнице Ивонне, - обликом чистый ариец, яростный и холодный, с медальным профилем, светлыми волосами, фигурой спортсмена, носит галифе, сапоги и черную майку- рубаху.

Но образцово поставленный и сыгранный вахтанговцами спектакль не только о фашизме, как социально- политическом явлении недавней истории. Он не о прошлом, быть может, - о настоящем, а более всего – о будущем или вечном. О неискоренимых в человеке комплексах неполноценности, страха, зависти, греха, уныния и скуки. (Как опасно скучает безрадостный жестокий озорник принц Филипп с фашиствующими приятелями Кириллом - Артур Иванов и Киприаном – Валерий Ушаков). Достаточно пессимистичный, спектакль о метафизике «подпольного» в человеке, о боязни разоблачения; об отторжении, погублении каждого, кто слабее или совершеннее, прекрасней «усредненного большинства». Спектакль о тайне и почве (не только социальной, но и физиологической, биологической, «медицинской»), на которой в любое мгновение может возгореться фашизм. (Отнюдь не случаен мотив садизма у Принца, пугающего Ивонну пыточными инструментами).

По Гомбровичу и Мирзоеву, фашизм продолжает быт ь в человеке, длится и тлеет, затаившись до времени. Пьеса, написанная давно, болезненно задевает сегодня и будет ранить долго. Это очевидно.

Торжественно - ритуально поставлен выход семьи во главе с медлительно плавной, прекрасной и тонкой, как змея, Маргаритой (Марина Есипенко), - нерасчленимый, как единое тело, нескрываемо эстетный в изысканных костюмах и просторном павильоне художницы Аллы Коженковой (который то ли ангар, в архитектурной стилистике Третьего Райха,где гитлеровцам было сподручно расстреливать «неполноценных» детей, то ли современноеиндустриальное безжизненноепространство с серым задымленным воздухом). Однако, стоит появиться странной, чуть ли не надмирной, с «вялым кровообращением» Ивонне, по прихоти Принца введенной во дворец, как ритуал рушится, слитность распадается, самодовольный покой исчезает. К каждому из персонажей придут тревога, беспокойство, страх всех степеней и оттенков. Не слишком сильный у плебея, истерика и дурака – короля Игнация (вахтанговский актер Леонид Громов в этой роли кажется более убедительным, живым, смешным, верным интеллектуальной пьесе, чем приглашенный – на радость зрителям и как гарантия кассового успеха - эстрадник, крикливый шоумен Ефим Шифрин). Страх – мучение, неврастеническое метание до крика и вопля (их могло быть и поменьше) – у принца, который боится воспринять от Ивонны импульс неблагополучия, недовольства собой, заразиться сомнением и страданием.

У каждого обнаружится тайна. Изящный Камергер (Юрий Шлыков) «пикантно» заболтает, грациозно «затанцует» давнее, общее с Королем преступление – изнасилование и убийство девушки-белошвейки. Страх - ужас поразит Маргариту (Марина Есипенко). Ее монолог – исповедь не о плохих стихах, которые Королева прячет от людей, а о греховных «порывах», о «пламени», что бушует в ее «пустом лоне», о желании «изгибаться, сгорая…» Огромный монолог станет актерской, жанровой, стилистической кульминаций спектакля. Все – в полную меру сил, с неистовым темпераментом, но и смеясь над героиней, над ее патетикой и пафосом. Торжественные королевские звучания актриса прерывает житейскими, плебейскими - вконец растерявшейся женщины. (Только специфический Роман Должанский, обозреватель «Коммерсанта», вообще трудно воспринимающий женскую красоту на сцене, мог отозваться грубостью в адрес актрисы, не оценить «роскошной», как сказали бы в старом театре, иронической игры, таланта и богом подаренных данных – лица, фигуры, музыкального жеста, «льющихся» и гибких, как у прима-балерины рук).

Едва ли не самое трудное было сыграть пришелицу Ивонну. У двух исполнительниц она - внешне полярно разная. Приглашенная «со стороны» девочка – вундеркинд, Лиза Арзамасова, известная по многим фильмам и спектаклям, идеально выполняет сверхсложный пластический рисунок. Ее Ивонна - полу калека на вывернутых ступнях, со скрюченными пальчиками рук, согнутой под углом спиной. (Почти «Даун»).

Молодая талантливая профессиональная актриса Мария Бердинских обликом - подросток с милым округлым личиком, лишь заторможена и медлительна сверх меры. Сходство обеих в том, что они трогательны и естественны, как дети, по детски пристально и неотступно следят за всем, что происходит. Естественностью, вниманием – вниканием Ивонна, как она сыграна обеими актрисами, до смерти пугает закованных в этикет, притворщиков - обитателей Двора. Пугает ее тайна. Когда изредка она разжимает немые губы и прозрачным, стеклянным голоском произносит короткие фразы: «Пошел вон», или «Не хочу», «Не буду», очевидно, что пришелица нормальна, разумна и у нее есть характер. У обеих актрис она прелестна. У Бердинских - нежная, тихая, молчаливая, - почти постоянно. У Арзамасовой – изредка. Но в эпизоде, когда в Ивонну требовательно всматривается разборчивый принц, мы соглашаемся с ним, что лицо ее правильно и прекрасно. Очень важно в спектакле, что бессловесная Принцесса Бургундская влюблена, что она любит. Спешит прикоснуться, прислониться к Принцу. В печальную роль допущен юмор. Ивонну, упорствующую в своей любви, неколебимо сидящую на табурет, не могут оторвать от пола, сдвинуть с места, унести от раздраженного Принца прочь, трое здоровенных мужчин.

Способность вахтанговцев воплощать самую ужасную ситуацию (вроде отрубания голов у женихов- претендентов в «Принцессе Турандот») гротескно-условно, легко, с юмором, «не отягощая», пригодилась в постановке Гомбровича. Так же как и унаследованная от первооснователя философичность, выраженная не в словопрениях, убивающих театр, а в причудливой игре ситуаций, положений, в гротескных и эксцентрических акцентах.

Одна только сцена печальна и серьезна, - смерти героини в финале. Пришелицу убивают самым пошлым образом – заставляют подавиться рыбьей костью, и не от высоко породных налима, сазана или угря, а от самого что ни на есть распростецкого карася. Впрочем так чаще всего убивают «уникумов» и в жизни.

Но вот загадка. Принц не встает нехотя, после уговоров лицемерной семьи на колени перед ложем умершей (что написано у автора). Он ложится рядом с мертвой, свернувшейся в клубочек невестой. Умирает или хочет умереть? Их обоих бесшумно покатят вглубь сцены, в сумерки небытия, предоставляя нам думать о том, что человеческая смерть ужасна, и что убивать нельзя.